Невеста из Холмов

Глава 5 Вы не ожидали инквизиции?

Инквизицию чаще всего вызывают лишь тогда, когда торопиться уже некуда. Поэтому магистр Эремон и его ученик Ласар неспешно вошли в ворота и направились к таверне. На лице ученика отражалось страдание. Он оправдывал свое имя – «пламенный» – и пламенно желал приступить к делу немедленно.

Университету повезло. Король благоволил ему, и особенно его ректору, так что при срочном известии о загадочной гибели профессора Дойла инквизитора отправили незамедлительно, причем одного из самых опытных. Университету повезло дважды – магистр-инквизитор Эремон с учеником как раз заканчивали записи по уже расследованному делу о таинственном призраке, взявшемся преследовать юную сироту. Сирота оказалась богатой наследницей, призрак – весьма омерзительным приятелем ее не менее омерзительного опекуна, решившим взять ее в жены силой, маскарад его мог напугать только робкую девочку, и в целом история кончилась неплохо. Злодеи вскоре отправятся куда им положено, дальнейшей судьбой девушки решила заняться принцесса Маргарет лично, магистр Эремон научил Ласара писать лаконично и в очередной раз напомнил свою любимую мудрость: «Злого колдовства в мире намного меньше, чем просто зла».

На дорогу они потратили меньше суток. Это было немного. Поэтому теперь можно было приниматься за расследование с неспешностью, любимой Эремоном. Например, подкрепить свои силы хорошим обедом.

Таверна «Королевский лосось» процветала. Здесь, бывало, оплачивали обеды на месяц вперед студенты побогаче, перебивались хлебом и пивом с острой капустой студенты победнее, закатывали пирушки, мрачно прихлебывали темный эль, когда дела не ладились, и степенно обедали холостые преподаватели, у которых не было средств на собственную кухарку. Брендон Бирн тоже частенько появлялся здесь, потому что с трудом мог представить себе женщину, которая бы постоянно жила в его доме. Он был не готов на такое даже за ежедневный горячий обед.

Магистр-инквизитор Эремон вошел в таверну, не привлекая внимания, уселся за стол у окна и похлопал рукой по столешнице, приглашая ученика последовать его примеру. Ученик, как щенок гончей, не мог заставить себя спокойно сидеть на месте. Если учитель был крупным мужчиной, под свободными одеждами которого угадывалось хорошо тренированное тело, то ученик был долговязым, жилистым, длинноносым. Можно было предположить, что с годами, утратив суетливость, он станет похож на почтенного инквизитора. Сейчас же он, угрюмо опустив взгляд в пол, выражал собой молчаливый протест.

– Друг мой, – улыбнулся Эремон так, что в уголках глаз проявились лукавые морщинки, – советую тебе взять хорошего вина с пряностями и седло барашка. Здесь его готовят с мятой, душицей, розмарином, чабрецом и чесноком так, что будешь вспоминать об этом обеде, пока нас снова сюда не позовут. Начнешь умолять судьбу, чтобы здесь еще кого-нибудь убили.

Ласар поднял на учителя полный страдания взгляд. Тот лишь ухмылялся в аккуратную круглую бороду. Он с таким вкусом выговаривал название каждой пряности, что под конец даже подбежавшая служанка готова была проглотить язык.

– Прости, не подумал о том, что тем, кто тревожно относится к смерти, лучше с мясом пока погодить. Что ж, запеченная с сыром репа тебе точно поперек горла не встанет. – Он повернулся к служанке и улыбнулся ей так тепло, будто встретил любимую племянницу. – Мы добирались сюда издалека и хотели бы отдохнуть перед важнейшим делом. Пусть нам в этом помогут седло барашка, печеная репа с сыром и морковью, подайте к ней моченой брусники, кувшин доброго вина и ваш знаменитый на все королевство яблочный пирог.

Служанка кивнула и бросилась со всех ног на кухню. Она сразу узнала на простых дорожных плащах гостей герб королевской инквизиции.

Людей в таверне было немного, в разных углах две компании студентов уютно шептались над кружками с пивом. У одной посреди стола стояло блюдо с куриными костями, у другой – сырные лепешки. Ближе к дверям кухни сидел мрачный преподаватель с хорошенькой огненно-рыжей девушкой и что-то ей вполголоса говорил. Она отвечала ему коротко и звонко. С виду крестьяночка, но красота особенная – возможно, незаконная дочь дворянина. Такие мелочи полезно отмечать.

Эремон снял плащ, повесил его на вбитый в стену гвоздь и, чувствуя полное удовлетворение от ароматов дыма, мяса на вертеле, вина и хлеба, стал сильнее прислушиваться к разговорам. Не поймешь, чем дышит место, если запрешься в мрачном каменном мешке и будешь по очереди вызывать на допрос. Страх – плохой союзник. А в болтовне за столом люди вываливают куда больше полезного, чем под пыткой.

– А профессор Тао ему и говорит – студент Баллиоль, вы двигаетесь с грацией императорской наложницы, где вы растеряли мужскую энергию? – Говорят, у профессора Аль-Хорезми жена по ночам превращается в птицу и летает под нашими окнами. – К тебе еще, скажи, прилетала! – Представляете, девушки собираются на крыше своей коллегии в одних рубашках, и если залезть там на дерево… – Смотрите, а магистр Бирн опять со своей метрессой… – Тише ты! Давайте еще курицу закажем, угощаю!

В это самое время Брендон пытался придать мыслям хотя бы долю стройного течения. Невозможно полностью подчинить себе все чувства. Даже если ты преподаешь магию в университете и многое знаешь о силе духа.

Эшлин понимала это и восхищалась тем, как он держался. Она помнила, каким он был там, в комнате, измазанный в крови, пытавшийся с глухим воем заставить очнуться того, чья душа уже точно отлетела далеко. Сейчас же, спустя вечер, ночь и утро, лишь блестевшие глаза, застывшее выражение лица и внутренняя злость напоминали о том, что магистр Бирн потерял друга. Брендон мечтал пережить неизбежный допрос Эшлин инквизитором, забиться в дальний угол комнаты с графином бренди, закрыть дверь на ключ и пить, пока острая боль внутри станет хоть немного тупее.

Вчера он даже не поселил Эшлин к другим девушкам-студенткам – бешеная круговерть вокруг тела Финнавара не отпускала долго и закончилась за полночь. Тогда он понял, что Эшлин не ушла и тихо сидит рядом. Она согрела ему вина с медом, он дал ей одеяло. Молча. Сам он не ложился.

Утром Брендон понял важное. Они с Эшлин оказались свидетелями, нашедшими тело. Читай – главными подозреваемыми, что для Эшлин было смертельно опасно. Да, инквизиторы пока будут приглядываться, искать следы преступления, возможно, докажут, что страстный исследователь Дойл пострадал от собственного научного пыла. Но все время, пока они здесь, над Эшлин нависает опасность.

Сейчас Эшлин сидела, обхватив руками кружку с отваром шиповника, и старалась не смотреть очень уж явно на вошедших в таверну мужчин. Впрочем, они пока мало интересовались делом, а заказали много еды и отдыхали с дороги. Эшлин вздохнула и принялась разглядывать рисунок полос на деревянных досках стола.

– Идем отсюда. Хочется провести некоторое время спокойно, – сказал Брендон, хмуро наблюдая за новыми гостями.

– Почему ты так опасаешься? Ведь мы ничего не знаем. Значит, нам не страшно обвинение.

Брендон на мгновение прикрыл глаза.

– Видишь ли. Если нет неоспоримых доказательств, легко могут обвинить того, кто был подозрительнее всего.

Они поднялись и вышли из таверны. Эшлин повернулась лицом к солнцу и довольно зажмурилась, подставляя кожу его теплу.

– А если я поклянусь?

– Нет такой клятвы, которая заставила бы тебя говорить правду, и только правду. А значит, для них всегда остается возможность, что мы – те, кого они ищут. Только я пока сам не могу понять, что там произошло.

Брендон шел так быстро, что девушка едва поспевала. Внутренние тоска и беспокойство гнали его вперед. И чувство вины – а приди он раньше, а не поведи он Эшлин по Университету? Он выплескивал невысказанную злость на себя и убийцу в шаги. Ноги несли его к библиотечному саду, в лабиринте которого всегда было самое тихое место Университета. Когда юный граф Баллиоль не падал с ясеня, конечно.

– У людей все странно. Зачем им говорить со мной, если не нужна правда? Ведь так можно просто сочинить то, что я им сказала.

– Им нужна правда. Но они не умеют читать мысли, Эшлин. И если они узнают правду о тебе… сейчас ты деревенская неграмотная девушка, которая не могла бы одолеть ученого мага, даже если б захотела. А будешь чудовищем, способным полмира поставить вверх дном.

– Если бы могла – то именно поставила бы, постучала рукой по дну и нашла, наконец, в этом старом ведре Кристалл.

– Не пробыла в нашем мире и недели, а уже называет его старым ведром!

– Скажешь, что новое? Так менее обидно?

– Не важно, – встрепенувшийся было от мрачного оцепенения Брендон снова поник. – Вот что. Ты дашь мне студенческую клятву. Ты же обещала во всем меня слушаться.

– Во всем, что касается учебы.

– Так и клятва будет не брачная, а университетская. Это магический контракт на обучение, который завершится, когда я признаю, что передал тебе все знания, которые хотел. И смогу быть твоим представителем в официальных случаях, как это полагается для сирот.

– Я не сирота и не желаю об этом лгать!

– И не лги. Скажешь инквизиторам «моих родителей нет в этом мире».

– Хорошо. Ты решил, что клятва в гуще этих цветов будет крепкой? – удивилась Эшлин, подмечая вокруг себя разноцветные кивающие головки. Розоватые, рыжие, желтые, белые, пурпурные соцветия показывали языки магистру и его будущей подопечной. Будто дразнились.

– Цветы? Какая разница? – ворчливо заметил Брендон, оглядываясь на полукруглую ступенчатую клумбу.

– Кусающий змей – это насмешка сильного. Когда понимаешь, что тебе покровительствует кто-то важный, или хочешь ответить «нет» свысока. Не подходи ко мне, а то получишь, как-то так.

– Не знал. У нас эти цветы зовут «львиным зевом». Но вполне подходит. У нас не так много времени, пока инквизиция наслаждается обедом.

– Если бы я заказала столько еды, то и до завтра бы не справилась.

Брендон усмехнулся, представив, как Эшлин проваливает экзамен на инквизитора, который заключается в поедании бараньего жаркого. Впрочем, это были досужие шутки, про магистра Эремона он слышал много баек совсем другого свойства. И предпочел бы, чтобы сейчас сюда прислали менее искушенного в расследованиях и въедливого человека.

– Протяни руки ладонями вверх. Я не знаю, как ты будешь использовать то, что я тебе дам, не умея писать, но традиция есть традиция. Как зовут твоего отца?

– Каллен.

– Я магистр Брендон Бирн, беру в ученики Эшлин, дочь Каллена, чтобы передать ей основы магической науки и наставить в постижении внутренней магической силы, которая дана ей судьбой. Клянешься ли ты, Эшлин, дочь Каллена, постигать науки с прилежностью, слушать наставника, соблюдать правила Университета Дин Эйрин и законы королевства, где он расположен?

– Клянусь, – ответила Эшлин и увидела, какое удивление отразилось на лице Брендона, когда по аккуратно вложенному ей в протянутые руки перу проскользнула синеватая искорка. Оно разом избавилось от потертостей и стало выглядеть так, будто его только что выдернули из гусиного крыла.

– Что это?

– Клятва. Мои слова и здесь сохранили свою силу. Хоть и не такую большую. Оно вернуло свою суть. Видимо, в просторах твоей сумки обтрепалось.

– И без меня никому ни в чем не клянись!

– Хватит с меня клятв. Только не пропадай. Я почти привыкла быть Эшлин, от которой ушел жених. Не хотелось бы становиться Эшлин, от которой сбежал учитель.

– Все в твоих руках, – мрачно хмыкнул Брендон. – Идем обратно, пока не пошли слухи, что я увожу студенток в библиотечные кущи для подлого грехопадения.

В это время инквизиторам уже принесли мясо и горшочек репы в желтой сырной шапке. Магистр Эремон брал сочные куски мяса за косточку, макал в подливу и, запивая глотком вина, улыбался все шире.

Ласар смотрел на репу так, будто она была магом-убийцей. Он не мог понять, как учитель может сохранять аппетит, когда они даже с ректором не поговорили, не говоря уже о первом допросе. Учитель же расправлялся с барашком и, поймав служанку, намекнул ей, что пирог тоже стоит принести. Без него стол смотрится сиротливо.

Девушка отчего-то побледнела и бросилась на кухню. Ласар подумал, не отравить ли их решили, чтобы отвадить от университетских тайн, но вскоре девица появилась с пирогом. Тоненький хрусткий слой теста был тарелкой с бортиками, а на ней возвышался целый холм яблочной начинки, сочной, ароматной, с корицей и тонкими, нежными кляксами карамели. Такого даже учитель не ожидал, судя по тому, как восхищенно он цокнул языком.

Университетская кухня надолго сохранила позорную тайну этого пирога. Кухарка распереживалась, узнав, что пожаловали инквизиторы, она недавно купила склянку запрещенного приворотного зелья и опасалась наказания. Так что просто забыла положить тесто и выложила на противень одну начинку, восхитительную, но и только. Пришлось пришлепнуть листом теста сверху уже почти готовую, допекать так, переворачивать на блюдо и быстро лить карамель сверху, чтобы превратить небрежность в небрежность изящную. И говорить, что так и задумано. Теперь она, замирая от ужаса, косилась на инквизиторов из-за двери кухни. Магистр как раз отправил в рот второй кусок пирога и довольно облизнул пальцы. Мало кто из тех, кому довелось побывать на допросе, испытывал такую блаженную теплую слабость во всем теле, как эта женщина, осознавшая, что гостям понравилось.

– А нам можно такой же яблочный? Совершенно особенный, – восхитилась компания студентов.

Яблочный пирог «Растяпа» становился «тем самым особенным». Так бывает.

Разговор инквизиторы предпочли провести в комнате для вступительных испытаний. Возможно, им понравились столик для зельевара и лежанка с ремнями. Впрочем, обстановка там была действительно подходящая для непродолжительных бесед о пороках и добродетелях.

Когда Брендон и Эшлин вошли, магистр Эремон уже расположился на стуле у лежанки, а Ласар, получивший строжайший наказ молчать, слушать, не перебивать и писать, потеснил склянки с зельями, устроившись с пером и чернильницей за столом. Девушка с интересом осматривала каменные стены, уходящие вверх, защитные знаки, начертанные на лежанке, и ряды деревянных скамеек. Брендон был погружен в собственные мысли, и только напряженная борьба с горьким комом в горле не давала ему сорваться. Магистры не плачут.

– Проходите, что же вы медлите? – старший инквизитор улыбался, и «гусиные лапки» в уголках глаз делали его лицо хитрым добродушной деревенской хитростью.

– Будьте осторожнее, здесь есть сильно заряженные артефакты, – отозвался Брендон, тенью следуя за Эшлин.

– Я учился в этих стенах, наверняка вы знаете это, магистр Бирн. И хорошо помню, как видел на этом самом ложе чудесный сон про собаку.

«Только безумный назовет чудесным то, что видишь при испытании, – подумал про себя Брендон. – Интересно, как быстро этот Эремон нашел ключ от комнаты и выбрался? К нему пришла собака… сильный дар, полностью подчиненный хозяину с юности. Опасный противник».

– Садитесь, – Эремон указал на ближайшую к нему скамью в первом ряду, – с магистром Бирном мы знакомы, а вы, полагаю, дева Эшлин?

– Да, – ответила девушка.

Эремон смотрел на них и видел, что эти двое явно что-то скрывают. Вряд ли они убийцы, хотя как знать. Но простушка с рыжей косой в старомодном платье, какое могло ей достаться от прабабки, чем-то его удивляла. Чутье старого инквизитора советовало к ней присмотреться. Слишком прямым и смелым для простолюдинки был ее взгляд. Слишком ловкими для студентки-первогодки были движения – обычно начинающие маги робеют среди артефактов и зелий. А еще она почему-то время от времени сжимала руку в кулак над грудью. Будто поправляла несуществующий воротник или ловила невидимую подвеску. Привычки могут многое сказать о человеке.

– Давайте начнем с вас, чтобы вы, дорогая моя, не спрятались за слова старшего в нерушимом молчании. Расскажите, почему вы с ним вошли в дом погибшего. Что вы там увидели?

Эшлин уже восемь раз выслушала советы о том, что говорить. Важно не выдать себя. Важно рассказать все, что могло бы навести инквизиторов на след настоящего убийцы. Не врать. Не тонуть в словах.

– Там чувствовалось что-то дурное. И дверь оказалась открыта. Мы зашли и увидели кровь и блестящие стекла. Мне показалось, что на задней стенке зеркала, на деревянных досках, остался выжженный темный след. Просто круглый.

– Что вы делали дальше, дорогая моя? Жуткое зрелище для девицы, верно?

– Смерть пугает. Даже если видел ее до того не раз.

– Вы в этой комнате не были раньше? Что-то в ней вас удивило?

– Не была. Там все было разбросано, будто после драки. И вот странное дело, господин магистр, – зачем мужчине в доме такое огромное зеркало? У него ни жены, ни дочери.

Магистр Эремон рассмеялся:

– Верно подмечено, девочка.

Ласар торопливо скрипел пером, записывая каждое слово. Его горло раздувалось, как у готовой запеть майской лягушки, – хотел что-то спросить.

Брендон вздохнул и все же вмешался.

– Финнавар любил эксперименты. Зеркала хорошо помогают работать с пространством и светом.

Инквизитор покачал головой:

– Мы дойдем с вами до этого разговора, магистр Бирн. Я хочу еще послушать девочку.

– Разве вы не достаточно услышали? Она недавно появилась в стенах Университета. Она издалека, совсем неграмотна и с трудом понимает, что вы у нее спрашиваете.

– Разве? А мне показалась вполне смышленой. Грамотность и ум – разные вещи. – Он прищурился, вглядываясь в цветочную вышивку по лифу платья Эшлин, где ветки ежевики сплетались с листьями ясеня. Он смотрел как исследователь, не как заинтересованный мужчина.

Эшлин покраснела и закусила губу, чтобы не ответить им обоим нечто грубое.

– И все же, – продолжил инквизитор, – что еще тебе бросилось в глаза, девочка? В этой комнате? Вспомню, что ты уже сказала. Кровь. Следы драки. Зеркало. Странный запах.

Ласар что-то булькнул горлом, Эремон чуть покосился на него.

– И правда, а чем именно пахло, ты не вспомнишь?

– Пахло, как после грозы. Но только ста… но здесь нет того, кому подчинилась бы молния. А еще там что-то искали. Тот, кто пришел. Хозяин комнаты, даже что-то потеряв, не будет сбрасывать вещи на пол.

– Молния, значит. А что ты хотела сказать, но смолчала, девочка? Не бойся, говори, как есть.

Эшлин обругала себя и прикрыла глаза, придумывая отговорку. Только старейшина мог бы сотворить такое заклинание. Старший воин Дин Ши. А погибший явно был человеком, и ши здесь, кроме нее, быть не может.

– Только старое зеркало не само разбилось. Вот что я хотела сказать. Запах и след на досках вместе – это значит шаровая молния. Я видела такую однажды дома. Она прошла сквозь стену.

Магистр Эремон нахмурился. Его ученик замер на мгновение, примериваясь, как записать новые сведения.

– Вот и настало ваше время, магистр Бирн. Мне интересно знать, что ученый муж скажет о нежданном визите шаровой молнии в дом мага в день, когда не было грозы. Или девочка не права?

Брендон до того, казалось, совсем оцепеневший, встряхнул головой и постарался вернуться мысленно в ту самую комнату. Если бы найти средство отделять мысли от чувств… Но горечь снова подступала к горлу. И тут он почувствовал, как его холодные пальцы накрывает теплая ладонь. «Видимо, у этих ши вовсе нет представления о приличиях», – возмутился он, но руки не убрал. Так и вправду было почему-то спокойнее.

– Я видел выжженное темное пятно на досках, верно. Девушка, вероятно, права. Но что до остального… чтобы бросаться вот так молниями, магу нужен достаточно сильный амулет, который заряжали несколько дней. Признаюсь, обычный порох здесь куда удобнее. Но если бы в комнате стреляли из аркебузы – это было бы слышно на другом конце города. Не думаю, что Финн… что профессор Дойл что-то испытывал в жилой комнате, опасные артефакты он не стал бы выносить из башни. Подобные предметы создаются и хранятся только под защитой прочных стен, укрепленных магическим щитом. Иначе бы алхимики давно отправили нас в путешествие к небесам, – он грустно усмехнулся и продолжил: – Финн что-то писал незадолго до смерти. Его пальцы были перепачканы чернилами, а в руке остался обрывок бумаги.

Магистр Эремон дернул носом, будто принюхивался, достал из кармана плоский каштан и принялся гонять его туда-сюда между пальцами. Он знал, что привычка вертеть что-то в руках во время умственного напряжения дурная, но тот, кто не проявляет снисходительности к своим маленьким слабостям, однажды сорвется и ослабеет до крупных проступков.

– Когда мы осматривали тело, то никаких бумаг не нашли, магистр Бирн. Как же так вышло? – голос его был таким же участливым и успокаивающим, как журчание ручья, но каштан кувыркался между пальцами все быстрее.

– Покаюсь, я не сразу вспомнил, что обрывок остался у меня в руке, а потом в сумке. Финн стал моим соседом по коллегии и другом с самого поступления. Увидеть то, что мы застали, было для меня слишком… – Брендон так и не подобрал слово. – Вот.

Он достал из поясной сумки и положил на стол обрывок в половину листа с бурыми пятнами по краю.

Магистр Эремон внимательно вглядывался в ряды косых и прямых черточек. Его ученик тоже приподнялся над зельеварскими склянками, чтобы лучше увидеть.

– Он отмечал дни до какого-то события? – удивленно спросил старший инквизитор.

– Нет, – тут же ответил Брендон, – это огам. Древний язык друидов. Финн не изучал его и уж точно не умел на нем писать. Все его знания об огаме укладывались в краткий курс истории магических учений. Во времена друидов пользовались такими знаками, но записывали что-то редко и на восковых табличках, стилусом. Или на пергаменте. Как вам известно, их традиции почти утрачены, и в Дин Эйрин друидов нет и не может быть.

– Возможно ли, что он перерисовал что-то с более древней надписи и спешил поделиться этим с другими господами из магической Коллегии? – спросил Эремон. – Ты что-то хочешь, девочка?

Эшлин тревожно ерзала на скамье. Ей очень хотелось сказать Брендону, где она видела такие знаки, но при инквизиторах было нельзя. Брендон понял, что еще немного тревоги за возможные слова рыжей ши, сказанные из лучших побуждений, – и он сойдет с ума. Пришлось брать дело в свои руки.

– Девушка желает выйти отсюда, магистр Эремон, но стесняется попросить у вас разрешения.

Эремон взглянул на беспокойную девицу и улыбнулся.

– Что ж, пока у меня не осталось к ней вопросов, и я не стану удерживать. А вы, как вижу, разбираетесь в огаме?

– Я могу попробовать прочитать. Но придется повозиться, я не владею этим языком в совершенстве.

– Тогда завтра мы встретимся с вами в библиотеке, где точно никто не помешает вашей работе. А то еще немного – и пойдет слух, что я пытаю девиц, не пуская их до ветру.

Эшлин возмущенно фыркнула, но теперь уже Брендон крепко сжал ее руку, поклонился инквизитору и быстро вышел из комнаты, утаскивая ученицу за собой. Она хотела было возмутиться, но увидела, что Брендон еле держится, и решила промолчать.

– Идем. Сейчас уже так поздно, что никто не возьмется поселить тебя в женскую коллегию. Придется провести еще одну ночь под моей крышей.

– Надеюсь, здесь у тебя нет топора? – улыбнулась Эшлин.

– Нет. И я жалею об этом, – отозвался Брендон, медленно направляясь к дому.

Эшлин какое-то время молчала, но эта мысль слишком беспокоила ее. Брендон зажег фонарь от факела, горевшего на стене, и тот покачивался в его руке, освещая маленький кусочек дорожки. Пока беседовали с инквизитором, успело стемнеть. Университет погрузился в тишину, только от мужской коллегии изредка доносились счастливые вопли, а в «Королевском лососе» пели хором балладу.

– Я все думаю… вдруг профессор Дойл нашел что-то о Брадане. Такие же знаки он чертил на своих табличках, которые захватил в наш мир.

Брендон резко остановился и повернулся к ней. Подсвеченное снизу фонарем, его лицо приобрело странное выражение.

– Убить человека из-за чьих-то записок четырехсотлетней давности? Глупость. Я не могу и представить, кто мог хотеть Финну зла, но полагаю, что скоро мы узнаем намного более простое объяснение. Но думать об этом мы не станем. До завтра.

Он собирался уступить свою кровать ши и наконец приложиться к успокоительной бутылке. Не думать. Жаль, что не существует заклинания, убивающего мысли.