Глава 14. Жалость или любовь

Я примчалась как только смогла. Евгения Александровна сообщила, что вызвала лучших хирургов из медицинского центра Димы, и операцию будут проводить тут, потому что транспортировка сейчас является невозможной. Для меня не имело значения, кто будет делать эту операцию, важнее было, чтобы мужчина выжил. Я не могла его потерять, потому что он был смыслом жизни для меня, как жаль, что поняла это так поздно.

— Он очень тяжело переживал то, что вы отменили помолвку, — произнесла Евгения Александровна, заставляя обратить на себя внимание. — Я думала, что делаю нечто правильное и жизненно важное для сына, когда пыталась свести его с Ларисой. Подозревала, что она врет, но все же верила ей. Надеялась, что сын будет счастлив с женщиной, которая подходит ему по статусу, но он начал гаснуть. Он любил тебя по-настоящему.

Слова обожгли легкие, выбивая из них воздух. Я какое-то время смотрела на Евгению Александровну, но затем подскочила на ноги. Постаралась втянуть в себя воздух и подавить эту пульсирующую боль.

В голове пронеслись слова Евгении Александровны: «Любил»…

— Не смейте так говорить. Дима не умер, он будет жить. И он любит нас с дочерью.

— С дочерью? О какой дочери идет речь, Ксения?

Евгения Александровна изменилась в лице. Неужели она не знала, что у Димы родилась дочь? Неужели он скрывал этот момент от матери, решив оградить меня и Милу от ее вмешательства в наши жизни. Это было очень сильно с его стороны. На глаза навернулись слезы.

— У нас с Димой родилась дочь, нас только сегодня выписали из больницы, — ответила я, понимая, что скрывать смысла нет, ведь если с Димой что-то случится, его мать должна знать, что он оставил после себя дочь.

— Господи! — Евгения Александровна приложила руку к лицу. — Я плохая мать, раз сын даже не сообщил об этом, — произнесла она, а я решила сделать вид, что ничего не слышала, потому что единственное, что хотелось сказать в этот момент — подтвердить ее слова и дать понять, что если бы она не вмешалась в наши отношения раньше, то сейчас все было иначе.

Я ждала врача, словно верующие второго пришествия Христа. И когда он вышел из операционной, сердце оборвалось. Он мог сказать все что угодно, но я ждала положительные прогнозы, потому что от других новостей сердце просто разорвалось бы на части.

— Операция прошла успешно настолько, насколько это могло быть. Дмитрий выживет, но сможет ли он ходить, находится под большим вопросом.

Я прикрыла глаза и с облегчением выдохнула, начала благодарить Бога, что сохранил жизнь моего мужчины. А со всем остальным мы справимся с ним вместе. Самое главное — он будет жить, даже если больше никогда не встанет на ноги.

— Его можно увидеть? — спросила, понимая, что если ворвусь туда снова, то меня выдворят.

— До завтра он не придет в себя. Мы вкололи ему успокоительные. Вы можете поехать домой.

— Но хотя бы увидеть его на минуту можно?

Я чувствовала, что это необходимо нам обоим. Возможно, Дима не слышал меня, но я надеялась, что близость поможет ему ухватиться за жизнь и бороться за нее.

— Только одну минуту, — ответил доктор и подошел к матери моего мужчины, а я юркнула в реанимацию, откуда вышла медсестра.

Я потихоньку подошла к кушетке, на которой он лежал, опасаясь нарушить его покой. Мой мужчина выглядел неважно. Улыбка сползла с лица и теперь превратилась в нечто убийственное. Внутри все сжалось от страха за его жизнь, от чувства вины за измену.

— Дима, если бы я только могла отмотать время назад и все исправить, — прошептала, подойдя ближе и взяв его за руку. — Как много бед пришлось испытать из-за того, что не разобрала своих чувств сразу. Я так сильно люблю тебя… Отдыхай. Завтра я обязательно вернусь. И буду рядом с тобой, слышишь?

Я понимала, что он спит, потому осторожно отпустила его руку и направилась к дверям. На едва гнущихся ногах дошла до выхода и вызвала такси. Евгении Александровны уже не было, странно, что мать не попыталась увидеть сына, но не мне судить.

Придя домой в первом часу ночи, посмотрела на сестру, уснувшую у колыбели Милы.

— Лиз, — я положила руку на ее плечо, — переляг на кровать.

— Ой, Ксю, я только голову опустила и провалилась в сон, — произнесла Лизка, встала и обняла меня.

— Мама домой уехала?

— Да, у нее завтра какая-то платная консультация, но ты не переживай, я с Милой посижу. У меня ничего важного не будет…

Лизка позевала и отстранилась от меня.

— Спасибо, — прошептала я.

Сестра что-то угукнула и ушла в комнату. Комнату, где раньше мы спали вместе с Димой. В сердце больно кольнуло, словно в него вонзили ядовитую стрелу, и яд боли начал расползаться, отравляя организм. Я присела у кроватки дочери, стараясь сдерживать слезы. Нельзя было плакать, малышка ведь все чувствовала и волновалась вместе со мной.

— Люблю тебя, мое маленькое сокровище, — произнесла я, стараясь найти в ней успокоение и надежду на счастливое будущее.

Утром я покормила Милу и сцедила достаточно молока для двух кормлений. Я не знала, как долго пробуду в больнице, но пообещала Лизке, что потороплюсь, потому что у нее вырисовалась важная консультация по учебе вечером, пропускать которую было крайне нежелательно.

Когда я приехала в больницу, получила удар под дых. Доктор сказал, что Дима запретил пускать меня к нему. Попросил передать, что не желает меня видеть. Он возненавидел меня, знал, что только я во всем виновата и возненавидел, но мне было необходимо увидеть его и убедиться, что он действительно пришел в себя и дышит.

— Вы не можете запретить мне, — прошипела на врача. — В какой он палате?

— Состояние пациента может ухудшиться, если вы пойдете, — продолжал настаивать на своем доктор.

К черту его. К черту Диму, который так вовремя вспомнил об измене и решил обидеться. Я уже развернулась, чтобы уйти, но столкнулась с Евгенией Александровной. Она судя по всему возвращалась от сына и находилась не в лучшем расположении духа. Подняв на меня взгляд, замерла.

— Он в сто четвертой палате. Тебе нужно поговорить с ним.

Я кивнула и покосилась на врача. Он действительно не мог запретить мне находиться здесь, ведь я не сделала ничего плохого и пришла навестить отца своего ребенка. Дойдя до палаты, замерла, слушая, как Дима на кого-то ругается по телефону. Когда его голос замолк, я все-таки вошла в палату. Наши взгляды пересеклись, и Дима резко отвернул голову в сторону.

— Не надо, Ксюша! — произнес он и нахмурился. — Я просил, чтобы тебя не пускали, — бросил он так, словно ему действительно было противно мое присутствие. — Видимо, нужно заплатить чуточку больше, чтобы пожелания пациента исполняли безоговорочно.

Я не понимала, почему он так резко поменял мнение, ведь еще несколько дней назад сидел около меня и нашей дочери и лелеял нас, окутывал своей любовью и заботой.

— Дима, — прошептала я, приближаясь к нему. — Я понимаю, что заслужила этот шквал негатива к себе, но, пожалуйста, позволь быть рядом сейчас, когда тебе плохо. Потом, если захочешь, я уйду.

Он повернулся и посмотрел на меня, заставляя прочувствовать его боль. Ему было плохо. Он испытывал отвращение не ко мне, а к самому себе. И от этого было еще тяжелее.

— Я прикован к постели, Ксюша! Вам нужен не такой мужчина. Миле нужен полноценный отец. Я разговаривал с Игорем, он готов забрать вас. Я буду помогать со стороны и делать все, что от меня зависит, лишь бы вы были счастливы.

Диме тяжело давались эти слова. Я видела, с каким трудом он произносит каждое, как отрывает частичку себя во благо нам. Это было так благородно. Это был его стиль поведения. Только Дмитрий Звонарев мог пожертвовать собой во благо любимых. И я влюблялась в него все сильнее. В этот момент я поняла, что как бы он ни пытался прогнать от себя, я буду рядом. Я помогу ему.

— Мне не нужен Игорь… Мне никто, кроме тебя, не нужен. Я знаю, вчера ты не слышал меня, но я сказала, что…

— Стоп! — Дмитрий перебил меня, не дав сказать самого главного. — Не надо жалеть меня. Я не хочу, чтобы ты была вместе со мной из жалости. Все кончено, Ксюша. Как бы больно мне ни было говорить это.

Для человека, перенесшего такую сложную операцию, Дмитрий выглядел более, чем живым, хоть я и понимала, что дается ему это упрямство нелегко.

— Я тебя не жалею, я хочу быть рядом с любимым человеком, — мускулы на лице Димы дрогнули.

Я присела на край кровати и коснулась его руки, из которой торчали капельницы. Больно было видеть его таким. Я даже не представляла, что подобное может произойти. Когда Игорь появилась в моей жизни снова, я просто не думала о том, что могу потерять самое ценное — настоящую любовь.

— Дим, я еще в роддоме до последнего надеялась, что ты останешься со мной и Милкой. Я боялась подпускать тебя близко, потому что после случившегося… После измены я не знала, сможем ли мы вернуть прежние отношения. Сможешь ли ты доверять мне. Выйдет ли у меня доказать свою любовь и преданность. Я не верила, что это возможно. Да и сейчас не знаю, простишь ли ты меня когда-то и сможешь ли забыть, но я прошу тебя, не отталкивай меня. А если уж решил оттолкнуть, то не следует звонить своему брату. Я не люблю Игоря и никогда не любила. Только вот я слишком поздно поняла, что путала это восхитительное чувство с пожирающей страстью.

Уголки губ Димы тронула улыбка. Айсберг в его сердце тронулся, и мне безумно хотелось верить, что он оттает. Я желала больше всего на свете вернуть те отношения, что связывали нас поначалу.

— Я не смогу ходить, Ксюша. Буду прикован к инвалидному креслу. Я хирург, и я знаю, что такие травмы неизлечимы. Сказки в жизни не бывает. Я никогда не встану на ноги. Зачем Миле такой отец, который даже не сможет вывести ее на прогулку, поиграть в догонялки, научить пинать мяч?

— Потому что ты ее отец, — я сжала его руку и посмотрела прямо в глаза. — Ты ей нужен. И ты нужен мне.

Дима на несколько секунд зажмурился, а когда открыл глаза, я заметила, что сосуды покраснели. Он испытал прилив эмоций. Он простил меня. И был готов дать второй шанс.

— Я не хочу становиться для тебя обузой.

— Не станешь… любимый человек никогда не станет обузой! Ты лучшее, что было в моей жизни, и никакая инвалидность не изменит этот факт. Если ты готов, то после твоей выписки я хочу стать твоей женой. Наша дочка будет расти в полноценной семье с любящими ее и друг друга родителями.

Я даже не сомневалась, что Дима любит меня. Он доказал это в очередной раз, позвонив своему брату и предложив забрать нас с Милкой. Дима думал, что делает лучше для меня и дочери, но он заблуждался. Счастливыми мы будем только с ним.

— Спасибо, — произнес Дима, сжимая мою ладонь, и улыбнулся.

Я заметила, как по его щеке скользнула слеза и тут же испарилась. Мужчины не плачут? Так говорят слабаки, которые боятся проявить свои эмоции, но Дима не боялся этого, он неоднократно доказал свою преданность и любовь, и теперь дело оставалось за мной. Я должна была заставить его чувствовать себя счастливым, даже если он действительно больше никогда не сможет подняться на ноги. Все это было неважно. Однако глубоко в душе я все-таки надеялась, что мы прошли достаточно испытаний, и Господь смилуется над Димой, дав ему возможность снова ходить.

— Извини, я пришла ненадолго. Лизке на учебу сегодня нужно, мама репетиторством занимается, а Милу оставить не с кем…

— Мама сообщила, что ты рассказала ей о нашей девочке… Спасибо. Однако помочь она не сможет, потому что уезжает за границу.

У меня чуть было не слетело с губ возмущение: какого черта? Мать бросает сына в таком бедственном положении и уезжает за границу? Это было выше всякого понимания, однако, после измены я не бралась судить кого-то, потому что сама совершила грубейшую в своей жизни ошибку.

— У нее какой-то просвет в личной жизни, поэтому я одобрил то, что она решила перебраться туда. Если ты захочешь, то можете с Милой перебраться в дом…

— Нет! — резко оборвала я, стараясь унять испуганное сердце.

Я не хотела переезжать в тот дом, потому что боялась, что Евгения Александровна в один прекрасный день вернется и снова начнет вмешиваться в нашу жизнь. Конечно, я не поступлю больше с Димой так, как поступила, но и повторять пройденное не хотелось.

— Прости, но в квартире гораздо лучше, и если мы когда-то поселимся в доме, то приобретем его вместе… Ладно?

Дмитрий улыбнулся и кивнул. Я наклонилась к его потрескавшимся губам и невесомо поцеловала, опасаясь причинить боль.

— Я люблю тебя, — прошептала, глядя в глаза своего мужчины.

— И я тебя люблю! — услышала от него в ответ.

Идеалов не бывает, мы создаем их сами, но я поняла, что любим мы людей не за то, кем они могут стать, а за то, кем уже являются. И я любила Дмитрия всеми фибрами своей души. Как жаль, что не поняла этого раньше и причинила такую боль родному человеку.

Диму продержали в больнице чуть больше трех недель. Это был большой срок, но нас с Милой пускали к нему, и я приезжала почти каждый день, устраивая свидания папе и дочери. Мой мужчина сиял от счастья, прижимая малышку к себе, а я… А я боялась дышать, глядя на этих двоих, чтобы не испортить ту семейную идиллию, что начала образовываться на нашем разрушенном счастье, которое мы пытались теперь собрать по кусочкам.

К выписке я приготовила вкусный обед и пригласила маму с Лизкой, но у них были дела, поэтому мы остались одни. Дима злился на кресло, к которому был прикован, пусть у него было самое лучше, многофункциональное. В больнице он упорно тренировался и пытался встать на ноги, хоть врачи ругали его за это и говорили, что такое усердие может привести к ухудшению состояния. Я тоже переживала за него, но мой мужчина брал за руку, смотрел в глаза и говорил, что хирург у нас в доме он, и ему лучше знать, какая нагрузка допустима. И я доверяла ему. Знала, что он не станет вредить себе, потому что дорожит мной и дочерью.

Когда мы поужинали, я принялась убирать тарелки, а Дима подъехал ко мне, взял за руку и потянул на себя, заставляя сесть на его колени. От него приятно пахло свежестью. Я больше не сравнивала запахи, исходящие от прошлого и настоящего. Я больше не искала Игоря в других мужчинах.

— Спасибо, что не бросила в трудную минуту, хоть я и просил об этом, — прошептал Дмитрий, а я не дала ему договорить, закрыв рот поцелуем. Наши губы слились, и я уже понадеялась на нечто большее, но из детской донёсся плач Милы.

Я нехотя оторвалась от губ Димы и встала на ноги, придерживаясь за стену, потому что голова закружилась.

— Я жду тебя в комнате, посуду можно оставить до завтра… Или выкинуть! — Дима игриво вскинул бровь, а я ухмыльнулась и поспешила к дочке.

Нас с моим мужчиной ждала умопомрачительная ночь, и я уже заранее сгорала от предвкушения.

Загрузка...