Об оперном театре «Lacroix» ходили жуткие слухи.
Кто-то утверждал, что само здание построено на месте старого кладбища, а в стены вмурованы кости. Кто-то говорил, что после одной из премьер зрители не аплодировали артистам, потому что все до единого были мертвы. Кто-то с особо богатым воображением заявлял, что подвал в театре уходит глубоко под землю и заканчивается пещерным озером, воды которой стали красными от крови.
Но чаще всего и зрители, и персонал рассказывали о Призраке Оперы – о загадочном мужчине в маске, которому де-факто и принадлежал театр.
Изабель Идо думала об этом, переступая порог «Lacroix». Это было не просто здание, но полноценный дворец с устремлёнными в небо шпилями, сводчатыми окнами и мраморными винтовыми лестницами. Сердце девушки пропустило удар, стоило ей оказаться внутри. Казалось, даже сам воздух стал иным – будто бы был пропитан мистикой, интригами, драмой. Тяжёлые бархатные шторы, ковры, изящные статуи муз… такая обстановка располагает фантазировать о призраках, а такая изысканная красота так и манит не столько восхищаться ею, сколько очернить её, осквернить, уничтожить.
Сейчас в театре не было зрителей, только артисты репетировали в пустых залах, и их звонкие, чистые голоса звучали из-за закрытых дверей.
Выдохнув, Изабель стянула с шеи припорошенный снегом шарф, прошла вглубь, к кабинетам, куда зрителям был закрыт проход. Несмотря на душераздирающие слухи о театре и не менее жуткую текучку кадров, девушка пришла работать в «Lacroix». Призраков Изабель не боялась, да и размер зарплаты прибавлял ей уверенности и сил.
Да и, если честно, Призрак Оперы казался ей не более чем грамотным рекламным ходом. После его появления интерес к театру вспыхнул с новой силой, и даже безучастные зеваки стали приходить на постановки, лишь бы увидеть загадочного Призрака.
Изобразив дежурную улыбку, Изабель постучала в кабинет начальника и вошла. Грузный, бледный и усталый на вид мужчина окинул её задумчивым взглядом.
– Доброе утро, – она не переставала улыбаться. – Изабель Идо. Я присылала вам резюме.
– …режиссёр-постановщик, – кивнул начальник. – Проклятая должность в нашем театре. Обычно никто на ней не задерживается дольше года. Присаживайтесь, мадемуазель Идо. Я Гаскон Мартен.
Кивнув, она села в кресло напротив начальника. Гаскон, надев очки-половинки, достал из ящика стола папку с её резюме и пробежался взглядом по прежним местам работы девушки. Он даже не взглянул на графу «образование».
– Готовы работать по шестнадцать часов в сутки? – он встретился с ней взглядом. – «Lacroix» – это не те маленькие театры, где вы приобрели опыт работы. Мы славимся качеством.
Изабель закивала.
– О, так вы ещё и поёте? – буркнул Гаскон, читая. – Вот счастье-то…
– Простите?..
– Узнаете, – вздохнул мужчина. – С минуты на минуту объявится.
Кто должен объявиться Гаскон не уточнял.
– Это всё хорошо, – нахмурился он. – У тебя много постановок, и о многих я, кажется, слышал. Но ответь мне честно. Что для тебя важнее всего в постановке?
Изабель осела в кресле. Образование требовало ответить, что важнее всего само искусство, но опыт кричал куда громче и свирепее.
– Зритель, – она пожала плечами. – Он может быть ярым циником, может быть неопытным школьником, может быть простой домохозяйкой. Приходя в театр, он хочет эмоций, острых ощущений. Наша задача не просто дать ему это, но и не сломать задумку автора.
– Уже ломала?
– Скорее, не так его поняла. В его задумке ненависть между главными героями была вызвана сильной страстью. А я… увидела только гнев, – она вымученно улыбнулась. – Мне было так стыдно, что с тех пор я заучиваю сценарий и пропускаю через себя.
– Перерабатываешь, мне нравится, – он хмыкнул. – Ладно, Идо. Давай теперь о самом неприятном. Слышала про нашего Призрака? Слышала, конечно. Он реален. И текучка у нас в основном из-за него. Хочу тебя предупредить заранее: режиссёры-постановщики у нас если не уходят, то их выносят. Вперёд ногами.
Лицо Изабель застыло, она натянуто улыбалась, сжав губы в линию. Он шутил? Гаскон выглядел слишком серьёзно, был бледен и мрачен. Она сжала пальцами подол пальто.
– Впрочем, – он вздохнул, пригладив тронутые сединой волосы, – не беспокойся. Во-первых, уйти можешь в любой момент, во-вторых… с парой режиссёров он всё-таки подружился. Но это было до того, как я стал начальником.
Девушка не нашлась с ответом. Она чувствовала, что в тёплом кабинете вдруг стало зябко, будто её тела коснулся холодный зимний ветер. Изабель не знала, сколько они просидели в звенящей тишине, но вскрикнула, когда у стены зазвенели огромные часы с кукушкой.
– О, – хмыкнул Гаскон. – Никогда их не заводил.
Изабель оправила кудрявые каштановые волосы. Её руки заметно тряслись.
– Призраку, – просипела она, – не за чем меня ненавидеть. Я всегда стараюсь изо всех сил.
Гаскон покачал головой.
– У него искажённое понимание работы, – он закурил сигарету. – Иди. У тебя четвёртый кабинет, там утверждённая с продюсером твоя первая партитура. Располагайся и марш работать. Договор подпишем вечером.
Изабель подскочила, как ошпаренная, и, забрав у Гаскона ключи от своего рабочего места, рванула к нему, забыв, как дышать. Её руки всё ещё тряслись, когда она пыталась попасть ключом в замочную скважину.
Но дверь открылась сама собой. Сглотнув, Изабель осторожно приоткрыла её.
– АГА!
На неё из кабинета вылетел… кто-то. В маске, высокий и громадный, точно шкаф. По крайней мере, так показалось хрупкой девушке. Он расправил полы мантии, пытаясь схватить Изабель, наброситься на неё. Она пронзительно завопила и захлопнула дверь перед носом незнакомца, прищемив ему пальцы.
Из кабинета послышались отборные, сочнейшие ругательства.
– Что происходит, Идо?
– Приз… рак, – просипела она, вцепившись в ручку двери, не позволяя незнакомцу выйти.
Гаскон подошёл, убрав руки в карманы и прислушиваясь. Потом тяжело вздохнул.
– Идо, открой кабинет.
– Чтобы он меня убил?!
– Да не Призрак это, – проворчал Гаскон. – Знакомься. Этого придурка зовут Жиль. Трюковые роли, второстепенные. Певческий голос – драматический тенор.
Изабель смотрела на начальника, как на сумасшедшего. Когда её руки ослабли, Жиль рванул дверь на себя и вышел на свет. На нём была жуткая и безликая африканская маска.
– Жакоте, – повысил голос начальник.
– Чего? – буркнул Жиль, сняв с себя маску. Ничего жуткого, самая обыкновенная приятная внешность и непослушные светлые волосы. – Вы сами сказали, что в наше логово прибыла свежая кровь.
– Не волнуйся, Идо, – вздохнул Гаскон, не обращая на парня внимания. – От его выходок чаще всего достаётся бухгалтерам. Зато актёр из него послушный и исполнительный.
– Юная мадемуазель, – Жиль улыбнулся так лучисто, что эта эмоция не могла быть искренней. Он в образе. – Ах, что за трагедия! Ваша жизнь кончена!
Он с подчёркнутым драматизмом коснулся лба рукой.
– Ведь вы теперь тоже работаете на этого жлоба!
– Договоришься, Жакоте! – ответил Гаскон, направляясь к себе кабинет. – Брысь на сцену и верни костюм.
Жиль в ответ закатил глаза, оставшись с Изабель наедине в коридоре. Потом он встретился взглядом с девушкой и потёр раненные пальцы.
– …сильно? – только и произнесла она.
– Реакция у тебя что надо, – хмыкнул Жиль. – Я должен был заставить тебя сбежать, но сама видишь, чем обернулось.
Он непринуждённо улыбнулся, тряхнув густыми волосами. И, наблюдая за ним, Изабель сделала вывод, что Жиль явно не страдал он недостатка в поклонницах. Вот только восхищались они не его исполнением.
– Жиль, – представился он.
– …Изабель.
– Извини, что вломился в кабинет. Он был открыт.
Моргнув, девушка прошла внутрь и включила свет. Быть может, кабинет оставил открытым Гаскон, но… вдруг сюда проникал Призрак? Ещё час назад Изабель не верила в его существование, но теперь её убеждённость пошатнулась.
Она осмотрелась. Мягкий, накрытый тканью диван, тяжёлый деревянный стол, пустые книжные полки. За окном стоял день, но из-за тяжёлых задёрнутых штор в комнате было темно. С первого взгляда это помещение выглядело пустым, покинутым, давно оставленным прежним владельцем.
На пустом столе лежала стопка бумаг – партитура, а рядом – письмо с восковой печатью и чёрная роза на нём.
– О, – Жиль дёрнул бровью, проследив за взглядом Изабель.
Девушка глубоко вздохнула, сжав кулаки.
– Это твоё?
– …как бы тебе сказать, – хмыкнул Жиль. – Знаешь, босс меня на сцену отправил, так что я подожду тебя там. А ты присоединяйся.
Сказав это, он хлопнул дверью и сбежал, не позволив ей возразить.
Прежде чем подойти к столу, Изабель дважды закрыла и открыла дверь кабинета, заглянула за шкафы и на всякий случай бегло ощупала стены. Ей не хотелось, чтобы на её рабочее место приходил кто попало. Потом она, наконец, стянула пальто и оставила его на вешалке, сняла покрывало с дивана, отдёрнула шторы. Нервозности это не поубавило.
Вдохнув побольше воздуха, она подошла к злосчастному конверту и открыла его, сломав печать.
– Мадемуазель Идо, – шёпотом прочитала она. – Несчастный Гаскон до того отчаялся, что готов принять даже недоученную студентку из деревенского театра. Я наслышан о ваших постановках и нахожу их жалкими и смехотворными. Не тратьте ни моё, ни ваше время и убирайтесь. Ваш любезный П.О..
Изабель нахмурилась, сложив письмо вдвое и засунув обратно в конверт. Критики хорошо отзывались о её работах, зрители любили её постановки, пускай они и не приносили большого дохода. И всё же, слова незнакомца задели её. Она всегда чувствовала в себе несовершенство, всегда старалась быть лучшей в своём деле и тяжело переживала неудачи. И вот, столкнувшись с необоснованной критикой, ощутила, будто каждая буква письма вырезалась ножом на сердце.
Она сломала розу, порвала письмо, швырнула их в урну и ушла, прижимая к груди партитуру. Нужно работать. Незнакомый критик, вломившийся в её кабинет, мог пойти к чёрту.
У сцены собрались артисты, хореограф, дирижёр, технический персонал, музыканты. Изабель представилась каждому, и каждый представился ей, после чего она в ту же секунду забыла их имена. Разве что Жиля, устроившего ей сердечный приступ, Изабель не смогла бы забыть даже при большом желании.
В зрительном зале все места были накрыты плотной тканью, кроме кресел в пятой ложе.
– Эта ложа проклята, – хмыкнул дирижёр. – Лучше вообще не заходить туда.
Всё больше жутких легенд и тайн, всё меньше простой, понятной и объяснимой реальности. Пожав плечами, Изабель отвернулась от ложи, решив забыть о её существовании.
Первая задача режиссёра – поставить человека на подходящую роль, учитывая особенности его характера, типаж и актёрские способности в целом. Но Изабель была новенькой в этом театре и не видела сценария, так что первым делом она решила узнать, кого ей подсунули.
К счастью, в либретто были отмечены персональные рекомендации от предыдущего режиссёра. Но стоило ли к ним прислушиваться? Не просто же так он покинул должность…
Нахмурившись, Изабель пробежалась взглядом по сценарию. Либретто хороши тем, что написаны в стихах, читались быстро, оставалось только проникнуть в шкуру героя, наполнить образ жизнью и передать чувства на сцене. Кивнув самой себе, Изабель стала подбирать актёров, прослушивать их под музыку оркестра, тасуя роли то так, то эдак.
Жиль был единственным, с кем не возникло проблем – ему Изабель определила роль шута. Второстепенная, трюковая и запоминающаяся. Всё как полагается.
А с главной женской ролью уже было тяжелее. Изабель вслушивалась в чудесные голоса певиц и приходила к выводу, что в них больше чувственности и страсти, а для роли нужна романтичная нежность.
К тому же что-то будто бы сдерживало артисток, сковывало. Изабель сидела спиной к зрительному залу и видела, как порой артисты косились в сторону пятой ложи.
– Не годится, – вздохнула она и поднялась со стула. – Жан-Клод, повторите пятое действие. Я покажу, какой эту роль вижу я.
И Изабель запела. Без подготовки, без разминки, она прикрыла веки и, уставившись в сценарий, пела, сосредоточившись на правильном звучании. Голосить она всегда стеснялась и надеялась, что повторяться это будет как можно реже в её жизни.
В зале была такая акустика, что её глубокий и нежный голос разлился по пустому пространству тёплыми волнами, окутал слушателей, поглотил. Артисты умолкли, наслаждаясь её пением.
Но, когда Изабель остановилась, они вскрикнули. Девушка вскинула брови, взглянув на их лица. Все, как один, смотрели на пятую ложу.
Нахмурившись, Изабель тоже взглянула туда.
И увидела зрителя. Единственного зрителя, подскочившего со своего места и вцепившегося в перила балкона. Он был одет в чёрный фрак и строгую белую рубашку, его чёрные волосы были гладко зачёсаны назад, а на лице сияла белизной жуткая, лишённая эмоций маска.
Как давно он там был?
Изабель замерла. Оркестр притих. Они ждали дальнейших действий от загадочного гостя.
Он… дрожал?
Спустя мгновение незнакомец выпрямился и медленно, мучительно медленно зааплодировал. И эти хлопки отражались от стен зрительного зала, точно выстрелы.
Он сверлил взглядом Изабель, и эти глаза будто бы сдирали с неё кожу, прожигали насквозь, впивались в душу с рвением хищной птицы.
Она так плохо пела? Изабель сжала губы и перевела взгляд на ребят, безмолвно умоляя о помощи и сгорая от стыда. Жиль встретился с ней взглядом и, нахмурившись, подбежал к ней.
– Валим отсюда. Продолжим завтра.
Стиснув в руках сценарий, Изабель кивнула и засеменила следом за парнем. Они вышли из зрительного зала, и Жиль, идя с ней по коридору, не спускал с девушки хмурого взгляда, будто она могла исчезнуть в любой момент.
– Это…
– Наша местная знаменитость, – негромко ответил Жиль. – Призрак Оперы.
П.О.
Изабель помрачнела ещё сильнее, вспомнив его короткое письмо с любезностями. Теперь его аплодисменты казались не просто нелепой шуткой, но злой насмешкой.
– Пока ты разбирала сценарий, он изо всех сил изображал скуку, – произнёс Жиль. – Но стоило тебе запеть, как он напрягся.
Это совсем не понравилось Изабель.
– Он прислал мне письмо с оскорблениями.
Жиль хмыкнул.
– Ну, готовься, Из. Его уже года три никто не выводил из равновесия. Либо он тебя похитит, либо убьёт, либо… в общем… удивит.
– А ты умеешь успокоить.
– В этом я мастер.
Он привёл Изабель в кабинет, подождал, пока она оделась, а потом проводил до выхода.
– И ещё, Из.
– Что?
– Постарайся всегда быть рядом с людьми и не задерживайся в театре до поздней ночи.
– Почему?
– Это время Призрака, – пожал плечами Жиль. – Хоть прячься, хоть закрывайся в кабинете – он тебя найдёт.
– И?
– Не задавай лишних вопросов, Из. Он этого не любит.