К концу следующего дня они были уже далеко от границы Девяти Лощин. «Спасибо ирландской одежде», — подумал Коннал, когда они миновали очередную деревню. Едва ли английская форма сделала бы ирландцев приветливее, и если Коннал оставался не узнанным, то Шинид в каждой деревне встречала толпа. Она подходила к домам, играла с детьми, говорила с жителями, раздавала притирания и лечебные мази и даже в одной деревне, к неудовольствию Коннала, заставила наполниться водой пересохший колодец. С помощью колдовства, конечно. Он просил ее не прибегать к магии, но разве она послушает!
Скажи ей ехать налево, и она поедет прямо — таковы женщины, со вздохом подумал он. Он покупал для них с Шинид еду и вино, но при этом старался не упускать ее из виду. Он заметил, как она зашла за дерево — и растворилась. Всякий раз, когда она уходила в иное измерение через невидимую дверь, по спине его пробегали мурашки. Он не мог привыкнуть к обыденности этого чуда. К тому же он не любил, когда она оставалась одна. Им начинало овладевать беспокойство, даже когда она удалялась, чтобы справить нужду. Шинид ворчала. Его стремление быть постоянно рядом досаждало ей. Торопливо расплатившись за провизию, Коннал взвалил мешок на плечо и направился в лес. Страх липкой волной прокатился у него по спине: Шинид в лесу не было. Нервничая и злясь, он поклялся, что привяжет негодницу к седлу для ее же безопасности. Коннал продвигался в глубь леса, окликая ее по имени. Здесь, южнее Гленн-Тейза, снег подтаял, и он утопал в слякоти, а голос его гулким эхом отдавался среди голых деревьев. Почуяв запах дыма, он побежал.
Он остановился, увидев небольшой костер. Вокруг костра снега не было вовсе, как будто огонь превратил зиму в весну. Коннал подошел ближе. Оборванные люди у костра скорее всего были цыганами. Коннал обвел группу взглядом, пытаясь определить, кто из них главный. Внимание его привлек мужчина, сидящий к нему спиной. Что-то в осанке его, в манере держаться говорило о привычке командовать. Волосы цыгана были длинные и грязные, одежда, как и у всех остальных, напоминала лохмотья, но сложен он был на славу — его широкие плечи закрывали обзор. Мужчина говорил с кем-то, кого Коннал не видел, при этом оживленно жестикулируя и не забывая подбрасывать хворост в огонь. Вдруг вожак повернулся, чтобы взять еще хворосту, и Коннал увидел его собеседника. Вернее, собеседницу.
Шинид! Черт ее побери! Он с ума сходил от тревоги, боялся, что ее похитили или убили, а она — вот, полюбуйтесь! — сидит и греется у костра с цыганами, да еще и смеется! Кокетничает с незнакомцами. Он видел ее улыбку, нежную и ласковую. Для Коннала у нее сегодня такой улыбки не нашлось. Коннал обнаружил, что ревнует, и это было для него в новинку. Шинид принадлежала ему, даже если она этого не хотела. К тому же после того, что он пережил, когда она чуть не умерла, она не имела права так его обижать.
Призывая себя к сдержанности, Коннал вышел из зарослей на поляну.
— Шинид! — крикнул он. Будь на то его воля, он бы схватил ее, связал и волоком утащил из леса.
Шинид подняла глаза, и он увидел, как она смутилась.
Коннал положил руку на эфес меча, готовый в любой момент кинуться ей на помощь — вожак схватил ее за руку, пытаясь удержать. Коннал шагнул вперед. Шинид быстро высвободила руку и бросилась к Конналу, пока он не натворил бед.
— Надо было привязать тебя к седлу, — проворчал он. — Какого черта ты тут делаешь?
— Ты выбрал неверное слово, — вскинув голову, ответила Шинид. — Я знала, куда иду. И эти люди совершенно безобидны.
— Для кого они безобидны, Шинид? Для Ирландии? Ты считаешь, что нет вреда от тех, кто обворовывает путников?
— Им надо как-то жить. — Шинид видела, что Коннал в ярости. Она видела, какими глазами он смотрит на цыган. Сейчас не время выяснять отношения, но Шинид знала, что если Коннал сорвет свою злость на этих мирных людях, виновата будет она.
— Когда ты перестанешь думать обо мне плохо? Шинид удивленно заморгали.
— Я знаю, о чем ты думаешь, чувствую твою неуверенность и вижу, что ты мне не доверяешь.
Несмотря на то, что тон его был окрашен обидой и гневом, Шинид улыбнулась ему такой нежной и безмятежной улыбкой, что Коннал невольно оттаял.
— Не радуйся слишком сильно, женщина, я зол на тебя, и ты знаешь за что.
— Ты ведь легко меня нашел, так что же ты злишься? Может, это оттого, что ты увидел меня в обществе другого мужчины? — Шинид дразнила его и давала повод обидеть ее в ответ, но не могла удержаться. Ей хотелось от Коннала большего — большего, чем забота из чувства долга, большего, чем просто дружба, ибо в своих снах она видела не только его смерть. Сны содержали намек на будущее — счастливое будущее, а значит, возможность эта существовала, и она хваталась за нее как за соломинку.
— Любой человек может быть опасен. Шинид кивнула в сторону цыган:
— У меня нет ничего, чего они бы от меня хотели. Коннал усмехнулся. Она могла бы продолжить свою мысль. Да, цыганам она ничего не могла предложить, зато у нее было все то, чего хотел он. Земли. Армия. Власть. Но верно и то, что он хотел от нее большего, чем земли, армия и власть, и только сейчас он начал задумываться, имеет ли он право требовать от нее того, что хочет? Что он сделал, чтобы заслужить это право?
— Ладно, пойдем. Нас уже, верно, ждут у де Курси.
Шинид согласно кивнула, отошла от Коннала, чтобы попрощаться с цыганами, но самый высокий, тот, что сидел напротив нее у костра, вдруг обратился к Конналу:
— Кто ты такой, чтобы указывать женщине, что ей делать?
Шинид закатила глаза. Женщины должны править, тогда таких глупых разборок не будет ни между королями, ни между их подданными.
— Не надо… — начала было Шинид, но ее никто не слушал.
— Это не твое дело, — ответил Коннал цыгану через ее голову, будто Шинид здесь вовсе не было.
Цыган выхватил меч и направил острие на грудь Коннала.
— Теперь мое.
Коннал тоже вытащил меч.
— Тогда считай, что тебе не повезло, ибо она — моя женщина.
Цыганский вожак хмуро взглянул на Шинид, ожидая ее слов.
Коннал выжидающе приподнял бровь.
Шинид даже себе боялась признаться в том, что слова Коннала вызвали в ней приятный трепет, хотя она и знала, что радоваться тут нечему: на ее глазах взрослые мужчины превратились в глупых подростков. Если не статью, то умом уж точно.
— Ну что, давайте, начинайте, — раздраженно буркнула она, махнув рукой. — Режьте друг друга, колите, раз вам так хочется. Только вот повода нет.
Коннал поджал губы и покраснел. Шинид повернулась к цыгану:
— Чего вы хотите добиться, сэр? Золота у него нет. Вам нужен конь? Но он далеко, да к тому же измучен долгой ездой — бедное животное везет нас двоих.
Шинид метнула взгляд на Коннала. «Ни жизни моей, ни чести ничего не угрожает», — говорил ее взгляд. Коннал понял и опустил меч.
— Я только подумал… — начал, было цыган.
— Нет, ты ни о чем не думал! Если бы ты дал себе труд включить мозг, вы бы не грызлись сейчас, как две собаки за кость, которой нет, — рассердилась она. — Вы рычите и лаете, когда все можно решить миром. Будь моя воля, миром бы правили женщины, а мужчин надо сделать немыми!
— Леди Шинид, я получил по заслугам, — повинился цыган и убрал меч в ножны. — Думаю, на сегодня достаточно.
Коннал с трудом сдерживал смех.
— Сдается мне, читать нотации это ее любимое занятие. Шинид обиженно переводила взгляд с одного на другого. Нижняя губа ее предательски задрожала.
— Отлично, — буркнула она и пошла к лежащей у костра худой, болезненного вида женщине.
— У девушки бурный темперамент, — покачала головой цыганка, кивнув в сторону проталины, на которой только что стояла Шинид. Из оттаявшей земли пробивались ростки, и прямо на глазах распускались красные маки.
— Это верно, — согласился Коннал, любуясь цветами. Шинид склонилась над цыганкой, и Коннал вдруг остро почувствовал стыд, который испытывала цыганка, ее отчаяние и страх. И причиной этого страха был он сам. Та же волна страха исходила от всех, за исключением одного единственного мужчины, того, кто стоял рядом. Каким бы оборванным и грязным он ни был, он казался человеком, знававшим лучшие времена, образованным и знатным. И лицо его показалось Конналу знакомым. — Я рад видеть тебя, Диллон. Мужчина поскреб бороду.
— Она надеялась, ты не узнаешь меня и избавишь от стыда.
— Нет ничего постыдного в том, чтобы держаться всем вместе. Всей семьей. — Коннал окинул взглядом людей у костра. — Что случилось с вами? Почему вы не в Коннахте?
— То же, что случилось с твоей матерью и твоими родными, О'Рурк. Англичане пришли.
Коннала словно с размаху ударили в солнечное сплетение. Диллон был вождем клана, союзником Магуайра и господином над всем западным Коннахтом. А сейчас он был принужден воровать и питаться тем, что может дать земля зимой. Во времена короля Генриха для того, чтобы вождя клана восстановили в правах, достаточно было принести клятву верности, такую, например, как Йен Магуайр принес отцу Коннала, Гейлену.
— Ты не стал приносить присягу Ричарду? Стоило бы. Тогда ты мог бы продолжать править, сохранив свои земли и замок.
— Англичане напали без предупреждения, и нам пришлось сражаться. Но шансов победить у нас не было. Они ворвались в замок, убили моего отца и всласть поизмывались над моей сестрой. — Диллон бросил взгляд на женщину, с которой говорила Шинид. — С тех пор она онемела. Я думал, когда они убили мою жену, что ничего хуже уже быть не может. — У Диллона дрогнул голос. — Но я ошибался.
Гнев закипел в груди Коннала.
— Ради Бога, скажи мне, кто это сделал! Я найду ублюдков и заставлю их предстать перед судом!
— Неужели? — Диллон горько усмехнулся. — Те, кто напал на нас, шли под знаменами принца Иоанна.
Коннал грязно выругался. Англия вцепилась мертвой хваткой в его страну, и хватка эта оказалась жестокой. Пендрагон пришел в ярость, но ярость его была бессильной. Только теперь он начал понимать, что пыталась донести до его сознания Шинид, когда он вернулся из Палестины. Но тогда он был глух ко всему, что выходило за рамки его долга.
— Не лезь в этот капкан, парень, — посоветовал Диллон. — Ради нас не лезь. — Диллон выразительно посмотрел на рукоять меча Коннала с красующимся на ней гербом Ричарда. — Коннал перехватил его взгляд. — Если ты решишься на это, то встанешь перед выбором.
— Я сделаю все, что смогу, Диллон. Ты должен позаботиться о своих людях, и тебе не пристало бродить, как…
— Как нищему?
— Прости, я не хотел тебя обидеть… Диллон поднял руку.
— Не надо, не проси прощения. Я знаю, во что мы превратились. Я лишь надеюсь, что по возвращении король Ричард исправит то, что натворил его братец.
— Он вернется. Подозреваю, что он уже собрал нужную сумму для выкупа.
— Выкуп? Не проще ли было отправить к братцу посла, и он привез бы все, что нужно?
Коннал брезгливо поморщился и вкратце ввел Диллона в курс дела. Он понял, что Диллону можно доверять.
— Ричард вернется и все уладит. Тебе недолго осталось влачить такое существование. Я об этом позабочусь.
— Тогда тебе надо поторопиться, верно?
— Надо. Осталось только уговорить Шинид мне не перечить.
Диллон хмыкнул.
— Шинид — и не перечить? Она всегда была упряма как черт.
— Это еще слишком мягко сказано, — пробурчал Коннал. Он стоял, сложив руки на груди, и смотрел на Шинид. — Я бы сказал, как тысяча чертей. Знаешь ли, моя мать неправильно меня воспитала. Женщины — мое слабое место, я не могу обращаться с ними так, как они того заслуживают. Думаю, у Шинид есть повод постоянно напоминать мне об этом. В этом, наверное, все дело.
Диллон расхохотался, и Шинид, услышав его, подняла голову и, сказав что-то напоследок женщине, направилась к мужчинам. Они с трудом сдерживали смех. Шинид подозрительно оглядела обоих насмешников.
— Отчего-то мне кажется, что это я стала для вас источником развлечения.
Мужчины проявили достаточно мудрости, чтобы оставить ее реплику без ответа.
— Брось, Шинид, — проговорил Диллон, целуя ей руку. Он видел, как расстроила ее эта встреча, как опечалилась она, узнав о незавидной судьбе клана. — Не горюй. Ты ничего не можешь изменить. — Диллон покосился на Коннала. — К тому же, мне кажется, у тебя сейчас и своих забот хватает.
Коннал при виде того, как другой мужчина целует его женщине руку, чуть не взвился от ревности. Но он справился с собой и протянул Диллону руку. Они обменялись рукопожатием, и Коннал еще раз пообещал ему помочь, ибо Ричард не простит брату тех бед, что постигли страну в его отсутствие.
Шинид помахала Диллону рукой.
— Доброго тебе пути, друг, — улыбнулась она и направилась к тому месту, где они оставили коня.
Диллон опустил взгляд на землю и увидел мешок с провизией. Он открыл его и, шепча слова благодарности, стал раздавать еду своим людям. Ему многое пришлось пережить за последние годы, но Коннал, к чести его будь, сказано, сумел помочь ему, не унизив достоинства бывшего вождя.
И еще Коннал Пендрагон оставил ему надежду, а этот дар был пощедрее остальных. Впервые за последние годы Диллон воспрянул духом.
Коннал и Шинид продирались через лес. Они были уже на полпути между дорогой и стоянкой Диллона, но вдруг Шинид остановилась, и когда Коннал уже готов был схватить ее и тащить за собой волоком, она неожиданно нагнулась и достала из-под снега пучок травы и цветов, почти прозрачных от мороза. Она опустилась на колени, прямо на снег, и распахнула плащ, прикрыв им землю вокруг себя.
Коннал мгновенно понял, что она собирается сделать.
— Не надо, Шинид!
Она оглянулась и обожгла его взглядом.
— Не могу оставить их в беде. Как могу я называться другом, если в моих силах им помочь, , а я этого не сделаю?
— Опять будешь колдовать? Чары напускать? Шинид взглянула на него так, как смотрят на назойливую муху.
— Временами, Коннал, ты меня просто удивляешь. Я не собираюсь превращать их в волков, чтобы им было легче прокормиться в лесу, или еще в кого-нибудь. Я просто попрошу природу отнестись к ним с состраданием, вот и все!
Шинид отвернулась, достала что-то из-под снега и подняла это на ладонях к небу. Трава и замерзшие цветы засветились у нее в руках, а вокруг нее возникло легкое свечение. Коннал смотрел на ее лицо, обращенное к небесам. Капюшон упал, и волосы огненным водопадом заструились до земли.
— Господин Солнце, госпожа Луна, придите ко мне, дайте мне свое благословение, дайте мне силу творить добро.
Свечение вокруг нее стало ярче, теперь уже светился не только воздух, но и ее кожа. Золотое сияние от ее пальцев устремилось к небесам. Шатер из призрачного света опустился на сгрудившихся возле далекого костра несчастных.
— Господин и госпожа Солнце и Луна, я призываю вас проснуться. Я прошу вас дать мне силу преображения ради этих бедных людей. Дар принимаю от них, дар отдаю втройне. Позвольте Диллону увидеть оленя, чтобы он мог накормить своих людей. Пусть соки жизни поднимутся выше, пусть напоят землю и дадут ей жизнь. Дайте этим людям тепло, и пусть лесные звери дадут им тепло своего меха, чтобы госпожа Зима не заморозила этих людей насмерть. — Ее дыхание участилось, свет стал ослепительно ярким. — Так сказано, так тому и быть!
Свет радужными лентами полился на беженцев. Шинид опустила руки и медленно побрела прочь.
Коннал подбежал к ней, подхватил ее на руки. Она откинула голову, и он увидел, что она улыбается. Счастливой и ясной улыбкой. Он осторожно убрал прядь волос с ее лица и провел ладонью по нежной щеке. Кожа ее была шелковистой и прохладной.
— Ты не больна, девочка? Скажи, рана все еще беспокоит тебя?
— Нет, но мне кажется, я все еще немного слаба. Коннал не удовлетворился ее ответом. Он распахнул плащ, чтобы взглянуть на рану. Рана затянулась. Шинид выздоравливала быстрее, чем он ожидал. Чем вообще это казалось возможным.
Она заметила его обескураженный взгляд, взяла его руку и перевернула ладонью вверх, показав на серповидный шрам. Шрам на его ладони стал тонким, почти незаметным. Она прижала его ладонь к своему плечу, и тепло от его прикосновения проникло в ее рану. Коннал вздрогнул, рука от плеча до ладони загудела, как будто кровь резко хлынула по венам.
— Знай, что это всегда было в тебе, Коннал, — тихо произнесла она. — Я не могу дать тебе эту силу, как не могу и отнять ее. Только ты один способен познать скрытые в тебе тайны.
— Шинид, я не хочу…
— Неужели ты думаешь, что, когда сотни мужчин искали моей руки, но не моего сердца, я не хотела быть такой, как все, обычной женщиной? Неужели ты веришь, что, когда я тосковала от одиночества, не имея ни одного друга, ни одной подруги, которые не ждали бы от меня, что я наделю их богатством, я не проклинала данную мне силу?
Коннал смотрел на нее и думал о том, какой ужасной, должно быть, была ее жизнь. Как тяжко жить в окружении людей, которые ждут от тебя большего, чем хотят и могут дать взамен.
— Но эта сила живет во мне, хочу я этого или нет. Лишиться ее, этой силы, можно, только лишившись жизни. Такова наша природа. Моя и твоя. Ты, как и я, не можешь отказаться от того дара, что носишь в себе. — Она сжала его ладонь, и он снова почувствовал знакомую пульсацию и ток крови. — Ты пренебрегаешь тем, чем наградила тебя природа.
— Мне это не нужно.
В голосе его было столько горечи и гнева, что Шинид удивленно взглянула на него. Откуда эта горечь? Что за тайну хранит он в себе? Сколько еще у него секретов?
— Смотри, Коннал, — сказала она, отнимая его ладонь от своего плеча. — Этого бы не было, если бы я говорила неправду. — Потом она отвернулась и тихо добавила: — Если бы в тебе не было волшебной силы, ты не нашел бы меня в лесу.
Она легко поцеловала его в лоб и, увидев, что ему этого мало, замерла, ожидая от него дальнейших действий.
Коннал в ярости сжал кулаки. Черт возьми, она права! Как он ненавидел минуты, когда она вновь оказывалась права, а он оставался в дураках.
— Де Курси ждет, и твоя тетя Рианнон — тоже. Коннал посмотрел на нее с высоты своего роста.
— Когда ты будешь готов, Коннал, ты расскажешь мне, что тебя печалит?
Никогда, решил он. Никогда он не раскроет перед ней своей постыдной тайны. Он сгорит от стыда, как только произнесет вслух имя своего настоящего отца, предателя и труса. Не сможет он назвать и имя своей настоящей матери, ибо она предпочла послать на смерть своих родичей ради любви его отца. Ни тот, ни другой не захотели спасти ни одной невинной души только из-за того, что хотели хоть мгновение побыть вместе.
Латы тускло поблескивали на неярком утреннем солнце. Копыта стучали о мерзлую землю, трубы играли, сообщая обитателям замка о прибытии гостей. Крепость, расположенная на крутом утесе, омываемом с запада морем, была похожа на ледяной дворец. Но солнце припекало не по сезону, и ледяная шапка на крыше слегка подтаяла.
Весна наступила рано в этом году, подумала Шинид и улыбнулась Конналу, ехавшему рядом. Все его рыцари были в доспехах, он один был в простой тунике. Коннал предпочел одежду ирландского воина, из того, что одолжил ему Рори. И это его решение говорило Шинид о большем, нежели он мог бы выразить словами. Он весь лучился гордостью, и гордость его согревала ее сердце.
— Ты мне весь день улыбаешься, — проговорил Коннал, не поворачивая головы.
— Может, потому, что нам осталось получить последнюю подпись и с делом будет покончено?
— Это верно, закончим и направимся в Англию.
— Тогда желаю тебе приятного путешествия, ибо я остаюсь здесь.
— Нет, ты поедешь со мной. — Коннал продолжал смотреть прямо перед собой.
— Зачем?
Коннал улыбнулся, почувствовав ее возмущение.
— Потому что ты моя невеста, и Ричард хочет видеть тебя.
Шинид отвернулась. У нее не было желания встречаться с королем, который играет чужими жизнями, словно разыгрывает партию в шахматы. И честность ее призывала прямо сказать об этом Конналу. Но разговор пришлось отложить, ибо ворота широко распахнулись и кавалькада торжественно въехала во двор замка Кракфергюс.
Шинид смотрела на де Курси, сильного и крепкого для своих лет мужчину, хотя волосы его были уже седыми. Он крепко обнял Коннала и улыбнулся.
— Добрый день. Похоже, Пендрагон, тебе повезло больше, чем я ожидал.
— Не стану спорить с этим, милорд, — засмеялся Коннал и, обернувшись к Шинид, помог ей спуститься на землю. Ладони ее легли ему на плечи, и она опять улыбнулась ему. Какая мелочь — одежда, но как радовалась она тому, что он выбрал именно ее. Он знал, что угодил ей своим выбором. Ему не надо было спрашивать ее об этом, он и так знал. Он обнял Шинид за талию и повел ее вслед за хозяином в дом.
Не успели они войти, как все присутствующие повернулись к ним. Наступила тишина. Слышно было лишь шарканье ног да осторожное покашливание.
Шинид обвела взглядом зал и нахмурилась.
— Коннал?
— Держись рядом со мной, девочка. — Он тоже тревожно осматривался.
— Ты чувствуешь что-нибудь?
Он кивнул. Коннал не знал, что думать об этом, но с той секунды, как он переступил порог замка, им овладела ярость. Жгучая, как июльское солнце. Он внезапно покрылся потом, мышцы его напряглись. Больше он не мог не замечать своего дара, он понял, о чем пыталась все время сказать ему Шинид, Дар этот давал ему преимущество перед другими, и пользоваться им ему надлежало мудро и осторожно, не показывая окружающим, что он у него есть.
Шинид прижалась к нему, положила руку ему на плечо и улыбнулась. Только вот улыбка у нее получилась грустной.
— Что ты чувствуешь?
— Злость. Гнев. И как мне кажется, гнев этот направлен на тебя.
Улыбка ее померкла.
— Я привыкла к враждебному отношению.
— А я, думаешь, нет? Не показывай им свою силу и не отходи от меня.
— Это я тебе обещаю. Коннал хитро прищурился.
— Не верю ушам своим! Еще никогда мне не удавалось с такой легкостью добиться от тебя послушания.
— Одно дело — уступать по собственной воле, другое — когда от тебя требуют покорности. Ты бы должен понимать разницу, рыцарь. — Томность ее улыбки, этот особый взгляд заставили и его сердце гулко забиться. А потом она поцеловала его. Легко, едва коснувшись губами его губ, но сердце его подпрыгнуло и едва не выскочило из груди.
Он прижал ее к себе, ощущая ее всем телом, и когда страсть затопила его, он услышал голос:
— О, прошу прощения, Пендрагон. Если ты, конечно, в состоянии отвлечься, парень. — Это был де Курси. — Позволь представить тебя моей жене.
Коннал отпустил Шинид, и она подошла к хозяйке замка.
— Эффрека, ты выглядишь прекрасно, — улыбнулась она, обнимая хрупкую женщину.
Эффрека закрыла глаза и, обняв Шинид, покачала ее, словно та была ребенком.
— Ах, малышка, как ты выросла! И превратилась в настоящую красавицу.
Де Курси послал жене удивленный взгляд:
— Эффрека, любовь моя, только не говори, что ты знаешь леди Шинид.
— Ты никогда не спрашивал меня, дорогой, знаю ли я ее. К тому же когда мы виделись в последний раз, она была еще ребенком. — Эффрека не отводила глаз от Шинид, гладила ее по волосам, отвела непокорную прядь от лица. Шинид сняла плащ, и Эффрека, взяв его из рук гостьи, передала слуге. — Пойдем, дорогая, посплетничаем. Прошло много лет с тех пор, как я получала вести с севера. Ты должна поделиться со мной последними новостями.
Шинид оглянулась на Коннала через плечо. Он шагнул, было к ней, но де Курси его удержал:
— С ней все будет в порядке, не волнуйся, Пендрагон.
— Простите меня, милорд, но она находится под моей защитой. — Коннал жестом подозвал Наджара, и тот молча встал у Шинид за спиной. Рядом с ним тут же возник Брейнор.
Коннал кивнул в знак одобрения и лишь, затем повернулся к хозяину дома:
— Давайте найдем место поспокойнее, милорд. Нам надо поговорить без посторонних.
Де Курси повел гостя в свой кабинет. Пока слуги будут накрывать столы для пира, у них будет время все обсудить.
Прежде чем удалиться, Коннал в последний раз взглянул на Шинид. Она болтала с Эффрекой, оживленно жестикулируя. Обе женщины светились радостью. Встреча была им приятна, и это было заметно всем. Коннал радовался за них, но чувство тревоги, мрачное предчувствие, которое он испытал, войдя в замок, ни на минуту не оставляло его. Все, от безусых юнцов до стариков, не сводили глаз с Шинид. И Коннал вдруг обнаружил, что страшно ревнует.
— Коннал! — окликнул его де Курси.
Коннал обернулся и увидел, что в кабинете находится еще один человек.
При виде Коннала сидящий за столом мужчина встал, и Коннал узнал в нем одного из рыцарей Круа.
— Сэр Филипп, что привело вас сюда?
— Мой сеньор послал меня с поручением. Коннал нахмурился.
— Какие-нибудь неприятности?
— Нет, сэр. Мне только приказали вручить вам это. — Он протянул Конналу толстый пакет.
— Он здесь уже сутки, Пендрагон. Ждет тебя. Я решил, что лучше посланник не будет никому мозолить глаза.
Коннал взял пакет и, извинившись, отошел в дальний конец комнаты, к окну. Он присел на скамью в нише и, сломав сургучную печать, пробежал глазами присланные ему бумаги. Затем он посмотрел на Филиппа.
— Ты знаешь, что ты привез?
— Нет. О'Доннел… Прошу прощения, лорд де Клер сказал, что это должны увидеть только вы. Вы хотите, чтобы я ушел, сэр?
Коннал покачал головой и начал читать письмо, написанное рукой де Клера. В нем он писал, что ему известно о ранении Шинид, и он благодарит Коннала за помощь. Тон письма был очень серьезен. Де Клер был уверен, что убийца прибыл из Англии, и хотя он не посмел написать ничего, что, в случае перехвата письма, могло быть истолковано как измена, тем не менее, намекал на то, что принц Иоанн затевает покушение на Коннала. Коннал читал между строк: о подстрекательстве Иоанна к покушению де Клер знал точно. Он также писал о том, что предатель может скрываться среди тех, кого Коннал считает своими друзьями. Или это может быть один из его людей, а также из тех, что приехали с ним из замка Круа.
Коннал в раздумье потер щеку и, жестом пригласив Филиппа присесть, предложил ему вина. Что Рэймонд хотел сказать ему? Что жизнь Шинид теперь вне опасности, или, наоборот, опасность для ее жизни увеличилась стократ?
«Я боюсь за вас обоих, сын мой, — говорилось в письме. — И я все еще не знаю, могу ли называть тебя своим сыном. Она чертовски упряма, вся в мать, и не станет прислушиваться к зову сердца, если решит, что так будет лучше для тех, кто от нее зависит».
У Коннала было насчет Шинид свое мнение. В отличие от де Клера он точно знал, что покушения будут, и не на него, Коннала, а на Шинид. Не зря же он под пыткой вытянул у пленника признание. Понимал Коннал и то, что Шинид нужна им живая. Убивать ее не было смысла: смерть ее не принесла бы пользы никому, в том числе и принцу Иоанну, слишком известной личностью была она в Ирландии. Убей ее — и начнется смута. Собственно, Иоанн этого и добивался, но смерть Шинид всколыхнет такие силы, что Иоанн не сможет удержать их под контролем и будет сметен, как щепка бурным потоком. Расклад сил при дворе тоже был Конналу хорошо известен. Положение его оставалось стабильным и прочным, и место его по правую руку от Ричарда пока никто оспаривать не решался. Ричард стремился к миру, и Коннал помогал ему в этом, но мир в Ирландии был невыгоден Иоанну. Он хотел, чтобы Ирландия постоянно кипела, как котел на костре, и тогда в котел этот можно будет то и дело забрасывать новые армии. Эта неспокойная страна как нельзя лучше подходила для подготовки переворота. Свалить Ричарда чужими руками — вот о чем мечтал Иоанн. Свалить руками ирландцев. А потом покарать их и избавиться от свидетелей.
Дальше в письме говорилось:
«Она самый дорогой подарок, что я могу тебе преподнести. Ты сам поймешь, когда сказать ей об этом».
Нахмурясь, Коннал сложил письмо и сломал вторую печать.
Он не знал, смеяться ему или плакать.
Ибо второй документ был не чем иным, как брачным контрактом между сыном Пендрагона и дочерью де Клер, подписанный главами обоих семейств и скрепленный печатью обоих кланов.
В глазах короля и церкви они с Шинид уже были официальными супругами.
«Господи, — подумал он, — все неприятности еще только начинаются».