Улицы запрудила толпа. Кажется, вся столица попыталась втиснуться на дворцовую площадь. Гвардейцы с трудом удерживают людей. Мы с Ларой и учителем, попирая закон, угнездились на крыше одного из выходящих на площадь правительственных зданий.
Осознавать, что мы совершаем преступление, тянущее на смертную казнь, было, мягко говоря, неуютно, но моё мнение никто не спрашивал, а возражать я не стала. Во-первых, доверяю учителю. Во-вторых, любопытно же! На крыше удобно, а в толпе меня бы, возможно, просто раздавили.
Учитель разворачивает свёрток, который зачем-то прихватил с собой. Под тканью оказывается большой чайник и сложенные одна в одну три пиалы. Я про себя хмыкаю — наблюдать за действом с чаем почти то же самое, что с попкорном.
Незадолго до полудня парадные двери дворца распахиваются, чинно выходит королевская чета. За ними, держась справа, следует Доран. Придворные рассыпаются веером за их спинами. В одиночестве, отдельно от всех, встаёт принцесса Оливия, и я не могу не признать, что она заслуживает уважения. Её страна уничтожена, но она способна встречать завоевателя с гордо поднятой головой. Пожалуй, королева выглядит менее достойно, её голова опущена.
Король и королева спускаются на две ступеньки и останавливаются на лестнице.
— Хорош ученик, — учитель пиалой прикрывает довольную улыбку.
— Хм?
Поясняет Лара:
— Обычно кронпринц, вернувшийся с победой, приветствует короля и королеву в тронном зале, но государь не только заставил их выйти навстречу, не только заставил их ждать, но даже спуститься.
С противоположной от дворца стороны раздаётся нарастающий гул, переходящий в радостные крики:
— Да здравствует его высочество Риман!
— Да здравствует кронпринц-победитель!
Вверх летят цветы, ленты. Я щурюсь, всматриваясь вдаль. Лара предупреждающе придерживает меня за руку.
Сколько мы не виделись? Помнит ли меня Риман? Не как обладательницу ценного артефакта, а как девушку? Сердце стучит.
Процессия приближается. Её возглавляет военный оркестр, и вскоре к крикам примешивается бой барабанов и удары литавр. За оркестром маршируют знаменосцы, флаги хлопают на ветру.
Риман едет на… А?! Они реально водятся?! Стыдно сказать, но, увидев чудо, я даже про Римана на миг забываю. Поначалу я принимаю животное за очень крупного, но обычного коня. Подумаешь, белая шкура отливает перламутром, а грива шёлком льётся чуть ли не до самой мостовой. Именно такие кони положены сказочным принцам. А потом я замечаю крупные перья. Конь будто чувствует мой взгляд и раскрывает крылья.
— Пегас…, — восхищённо шепчу я. А можно на нём прокатиться?
Риман величественно восседает на спине пегаса. Усыпанный бриллиантами венец переливается сияет в лучах полуденного солнца.
Оркестр вступает на площадь и расходится по дуге. Марш смолкает. Знаменосцы расступаются, Риман едет через площадь один, «гусеница» его свиты останавливается.
Король и королева, а вслед за ними и все придворные спускаются, и теперь уже не они смотрят на Римана с высоты лестницы, а он на них со спины своего скакуна.
Риман спешивается, последние метры проходит пешком.
— Ваше величество, — хотя Риман склоняет голову, его поклон далёк от почтительного, всего лишь лёгкий кивок, в поясе Риман не сгибается.
— Сын.
Их голоса звучат подозрительно громко.
— Магия, — подсказывает учитель.
— Сын, — повторяет король и замолкает, словно не находит в себе сил продолжить.
Риман молчит, и мне чудится в его молчании насмешка, но это, конечно, только моя фантазия. Или нет?
Король глубоко вдыхает:
— Сын.
В третий раз он почти выплёвывает обращение, молчать дальше означает терять лицо, и король продолжает, он произносит длинную речь, в которой до небес превозносит военный и дипломатический успех Римана, плавно переходит на восхваление порядка, который Риман навёл на завоёванных землях. Его послушать, Риман даже не гений, а сверхчеловек, почти божество.
Учитель тихо фыркает, наливает в пиалу очередную порцию чая. Король говорил долго, чай успел кончиться.
Король завершает речь:
— Сын, я верю, что народ Лависа будет благоденствовать под вашей рукой. Сегодня я отрекаюсь от престола и вверю Лавис вам.
Риман прижимает правую руку к груди, склоняется:
— Я принимаю Лавис.
Вот так просто? Риман, окончательно презрев этикет, обходит отца словно столб и, чеканя шаг, направляется прямиком ко дворцу. Учитель почему-то вздыхает, будто не одобряет такой резкости. Я же вижу в разворачивающемся спектакле не столько унижение теперь уже бывшего короля, хотя и унижение тоже, сколько демонстрацию силы и власти. По рядам придворных проносится вдох. Неужели не все знали, чем закончится эта встреча?
Король и королева следуют за Риманом, как за хозяином. Доран отстаёт, а у подножия парадной лестницы и вовсе останавливается.
Риман поднимается на вершину, почти взбегает, не заботясь о том, что король и королева, особенно королева, не могут за ним успеть. Поднявшись, Риман оборачивается, с высоты осматривает лежащую у его ног площадь.
Безусловный победитель, новый король… Я мысленно соглашаюсь с дашальцами. «Король» не так подходит Риману, как «государь».
Внезапно воздух рассекает вспышка. На крыше здания с противоположной стороны расцветает огненный цветок взрыва.
Лара, вскрикнув, приподнимается.
Раздаются крики.
Я замечаю, как торжествующе поднимает голову королева.
Риман небрежно, почти что лениво, поднимает руку, вспыхивает щит. И тотчас лопается под страшным ударом огненной кометы. Римана в одночасье заливает пламя.
— Нет! — кричит Лара, и её крик теряется в общей какофонии.
— Нет…, — я не кричу, я обессиленно опускаю голову.
Короткое знакомство, разлука длиною больше, чем полгода.
Риман прошёл войну, и в шаге от победы…
И это конец?!
Пламя стекает на плиты площадки. Риман неподвижно стоит целый и невредимый, даже мундир не пострадал.
Я закрываю глаза, чувствую себя растекающимся желе, выдыхаю — обошлось. Лара рядом стонет что-то невразумительное, и только учитель цедит чай по глотку, словно только что никакого покушения вообще не было. Наверное, учитель успел оценить силу атаки и, зная возможности Римана, не сомневался.
— Государь жив, — Лара же вцепляется мне в плечо, до боли стискивая пальцы.
Я морщусь, оборачиваюсь и мягко освобождаюсь от хватки. В глазах Лары сверкают самые настоящие слёзы. Она всхлипывает и вдруг разражается рыданиями. Я неловко обнимаю свою телохранительницу, прижимаю к себе, вздыхаю. Честно говоря, я не знаю, как утешать в таких случаях, поэтому даю Ларе успокоиться самой, лишь поглаживаю по спине.
— Тишина! — церемониймейстер ударяет посохом об пол, и звуки стихают.
Вряд ли люди подчиняются приказу, скорее, срабатывает магия. Может быть, посох — это артефакт?
Король, стоящий с королевой тремя ступенями ниже Римана, выжидает минуту, другую, медленно поднимает руки к голове:
— Я перед Небом и Лависом, признавая великие свершения его высочества кронпринца Римана, отрекаюсь от данной мне венценосными предками власти и передаю судьбу Лависа и свою судьбу под руку моего достойного сына, — король снимает корону и протягивает её Риману на вытянутых руках.
Риман почему-то медлит, выдерживает паузу, затем снимает венец наследника и опускает на бордовую подушку с золотыми кистями, которую спешно поднёс опустившийся на одно колено церемониймейстер.
— Я принимаю Лавис под свою руку, — Риман неторопливо берёт у отца корону, высоко поднимает и опускает на голову.
— Да здравствует король Риман! — громко выкрикивает бывший король и первым склоняется в поклоне.
Звуки возвращаются, толпа подхватывает и скандирует:
— Да здравствует король Риман! Да здравствует его величество король Риман!
Не утруждая себя полноценной речью, Риман коротко обещает заботиться о народе, выслушивает приветствия толпы и скрывается во дворце. За ним следует бывший король с королевой. А её можно считать бывшей, или она по правилам получает статус королевы-матери? Впрочем, даже если получает, уверена, надолго она его не сохранит, разве что на полчасика.
Оливия, очевидно, что нежеланная невеста, чья страна пала, не может стать супругой короля, и теперь она свободна, делает шаг к Дорану, беспомощно протягивает руку. Я улыбаюсь уголком губ. Ничего не имею против принцессы, если она найдёт своё счастье с любимым…
Доран проходит мимо.
Оливия, пошатнувшись, опускает руку.
На самом деле в «Сбежать от чудовища» Доран Оливию не любил?!
Придворные устремляются обратно во дворец, за их спинами больше не видно ни Оливии, ни Дорана. На площадь въезжают гвардейцы Римана.
Похоже, представление окончено, но учитель не торопится покинуть крышу, вместо этого наливает в пиалу очередную порцию чая.