Невеста сумеречной Тени

Глава десятая, в которой одиноко не только мне

Утром, кое-как разлепив глаза после ночи, проведённой в слезах, босая и в самом мрачном расположении духа я выхожу к завтраку.

— Ваше благородие, куда подевались туфли, ума не приложу! — недоумевает Мила. — Ох уж эта Снежа, получит у меня, честное слово!

Не говоря ни слова, впихиваю в себя один блинчик с творогом — больше просто не лезет, — и возвращаюсь к себе. Нужно собираться в императорскую сокровищницу.

Намеренно выбираю самый закрытый наряд из обширного гардероба: белая блуза с воротом под горло и простая синяя юбка. Волосы, собранные в косу, уложены в объёмный пучок, изящная цепочка с подвешенными на неё часами спускается почти до талии, а на руках кружевные перчатки. Более благовоспитанной девицы сложно представить. Надеюсь, Эмиль не будет нас сопровождать — не смогу мило улыбаться ему после всего произошедшего.

Но моё чаяние не сбывается: камердинер объявляет о приходе князя, которого мы вместе с маменькой и Милой встречаем в гостиной. Эмиль, как всегда, одет с иголочки в привычные тёмные одежды, а вид такой, будто всю ночь спал сном невинного младенца. Мои же опухшие веки не скрыть никакой косметикой.

Эмиль здоровается с мамой, целуя ей руку, и останавливается передо мной.

— Доброе утро, леди Лияра.

От такого лицемерия хочется выть, но я склоняюсь в реверансе: сделаю всё, лишь бы не смотреть ему в глаза. Маменька вместе с Милой выходят за дверь, ненадолго оставляя нас наедине, а к Эмилю тут же подскакивает слуга. Великий князь достаёт из тканевого мешочка позабытую в саду обувь и с улыбкой подаёт её мне.

— Надеюсь, вы не поранились вчера, — тихо говорит он.

Я вспыхиваю румянцем от злости и смущения одновременно. Выдрав из его рук туфли, зашвыриваю их под кушетку.

— О, что вы! — елейным тоном отвечаю я, поправляя юбку. — Мы, благородные девицы из деревни, привыкли носиться босиком.

— Говорят, это полезно для здоровья. — Эмиль подаёт мне руку, на которую приходится положить ладонь.

В сопровождении стражи мы спускаемся в парадный холл. Я всё ещё пышу злостью: нет, от него совершенно невозможно дождаться соблюдения хоть каких-нибудь приличий! Хорошо хоть не при маменьке отдал злосчастную обувь, тогда я бы точно не избежала грандиозного скандала.

У самой лестницы нас ждёт одинокая фигурка девушки. Её рыжие волосы блестят в лучах утреннего солнца, и я с изумлением узнаю Алису. Она приветствует князя низким поклоном, когда мы останавливаемся перед ней.

— Графиня Вельмонт, — кивает ей Эмиль. — Благодарю, что согласились сопровождать леди Лияру. Надеюсь, ваше присутствие благотворно скажется на самочувствии моей дорогой невесты.

Мгновение я таращусь на него, словно на призрак. Что за перемены в настроении, хотелось бы знать? Какая-то склочная золотая рыбка из сказки получается: сначала отругает за желание, а потом его исполняет. Сомневаюсь, что мои слёзы и брошенные туфли так на него подействовали.

Эмиль подносит мою руку к губам и, легонько коснувшись пальцев, заканчивает:

— Не хочу, чтобы она чувствовала себя одиноко.

Вздрагиваю от этих слов. Так в этом всё дело? Он меня услышал? Жаркая волна благодарности готова затопить сердце, и я чуть сжимаю в ответ его пальцы, одними губами шепчу:

— Спасибо!

А потом бросаюсь к подруге, наплевав на этикет и маменькины суровые вздохи.

— Как хорошо, что ты пришла, — говорю я, заключая её в объятия.

Мы выходим из дворца и усаживаемся в открытый экипаж. Эмиль и сопровождающая его стража едут верхом впереди. Алиса с любопытством поглядывает то на меня, то на высокую фигуру князя, но вопросов не задает. Зато мама всю дорогу тихо отчитывает меня за неподобающее поведение:

— Лия, это же попросту неприлично! Хоть вы, графиня, скажите моей дочери, что подобные проявления чувств недопустимы при особе императорской крови. Таким поведением ты добьёшься расторжения помолвки!

Но я лишь улыбаюсь в ответ.

Императорский дворец встречает нас гулом людей, собравшихся на площади: сегодня день подачи прошений его величеству. Стража уже формирует очередь, чтобы никто не разводил потасовки из-за права поскорее попасть к Стефану, но всё равно тут и там вспыхивают ссоры и ругань. Эмиль проезжает через толпу, словно нож сквозь масло, охране даже не приходится расталкивать людей, они расступаются сами. Какая-то пятилетняя девочка, сидящая у отца на плечах, машет мне рукой, и я отвечаю ей приветствием.

Внутри нас уже ждут обе императрицы: вдова Софья и Катарина, поддерживаемая под руку Луизой. Бледное лицо беременной женщины всё такое же уставшее, как при первой нашей встрече, но, завидев нашу процессию, она гордо выпрямляется. Луиза скованно улыбается мне, видимо, не понимая, как теперь себя вести, когда её сестра впала в немилость. Софья придирчивым взглядом окидывает мой наряд, не находит к чему придраться и, вцепившись в Эмиля мёртвой хваткой, ведёт его к лестнице.

Сокровищница располагается глубоко под землёй, нам приходится преодолеть три длинных лестничных пролёта, прежде чем мы оказываемся перед огромными тяжёлыми дверями. Катарина, мужественно сцепив зубы, спускается следом за вдовствующей императрицей: она осторожно придерживает живот и внимательно смотрит под ноги, а Луиза чутко наблюдает за своей госпожой, готовая прийти на помощь в любую секунду. Вижу, как к концу спуска на шее женщины блестят капельки пота. Прикидываю, хорошо ли это будет для меня, если она разродится прямо сегодня, но тут же стыжусь подобной мысли.

Вдова прикладывает ладонь к тонкой золотой пластине, скрепляющей створки. По ней пробегает ослепительно-белая искра, которая проносится по всему контуру проёма, и двери, наконец, распахиваются.

Я снова оказываюсь в святая святых императорского дворца. Сокровищница представляет собой длинную анфиладу комнат. Смотритель зажигает светильник у самого входа, и будто по команде загораются все остальные. В каждой комнате расставлены массивные постаменты из розового мрамора, на которых покоятся стеклянные ларцы. Тёплый свет играет на бесчисленных драгоценных камнях: здесь хранятся не только украшения императорской семьи, но и золотые и серебряные сервизы, усыпанные бриллиантами часы, изысканные столовые приборы, отделанное ценными породами дерева и камнями оружие. В тот раз я смотрела во все глаза, прикидывая, что из этого великолепия можно выпросить на свадьбу, сейчас же изучаю укрытые стеклом сокровища, будто нахожусь в музее: с любопытством, но без ажиотажа.

Софья придерживает Эмиля у двери, пропуская нас вперёд. Она словно дракон бдительно следит, что бы никто не притрагивался к ларцам — для этого с нами идёт смотритель. Он открывает стеклянные ящики руками в белых атласных перчатках, показывая ближе интересующие изделия. Катарина с Луизой уходят вперёд: её величество решает посмотреть, как хранится её свадебное платье. Маменька с Милой идут следом, и даже у моей всегда невозмутимой родительницы дыхание перехватывает от блеска бриллиантов, рубинов и изумрудов.

— Лия, между вами с князем всё в порядке? — тихо спрашивает Алиса, когда мы остаёмся вдвоём. — Письмо с предложением сопровождать тебя пришло ещё до рассвета. Честно сказать, я удивлена такой спешке.

— Вчера я попросила у него, чтобы ты пожила рядом со мной, и мы немного повздорили по этому поводу, — так же тихо отвечаю я. — Не меньше твоего удивлена, что он так быстро изменил решение.

Мы проходим мимо комплекта с розовыми бриллиантами и останавливается у ожерелья с крупным сапфиром в центре. Алиса восторженно ахает, наблюдая за игрой света внутри камня, а я напряжённо прислушиваюсь к идущей позади вдовствующей императрице, вовсю увещевающей Эмиля.

— Сынок, пожалуйста…

— Нет мама, я всё решил.

— Но она тебе не пара!

— Лия хорошо образована, сообразительна и красива. Её отец — прекрасный предприниматель, деятельный и энергичный, что дочь унаследовала сполна. Это лучше, чем продолжать род с немощной принцессой, умеющей только быть покорной.

— Ты неверно представляешь брак, сын. Покорность — лучшее качество для будущей жены.

— Тогда моему отцу, похоже, тоже не повезло?

Я тяну Алису в следующую комнату, что б не быть раскрытой. Подруга понимающе молчит, лишь изредка указывая на украшения, создавая вид почтительного обсуждения драгоценностей.

— Но к чему такая спешка? — продолжает пытать Эмиля мать. — Это выглядит непристойно, когда свадьба императорского брата готовится за какой-то месяц! Неужели она.?

— Нет, мама, я очень её уважаю, чтобы сделать ребёнка вне брака.

— Ты слишком благороден, сын. Хочешь прикрывать её легкомыслие — пожалуйста. Будто я не знаю, как эти девицы предлагают себя знатным господам, выторговывая таким способом себе местечко потеплее…

Алиса замечает, как я сжимаю кулаки, и уводит меня подальше.

— Не слушай её, Лия, — говорит она, накрывая мои пальцы ладонью. — Тебе не нужно заслуживать её одобрение — просто не перечь. Тем более, что Софья может стать твоей союзницей по части переноса дня свадьбы. Помнишь, о чём мы говорили?

— Гибкость и обходительность, ага. Просто обидно, когда обвиняют в легкомыслии без повода.

Мы проходим ещё две комнаты, догоняя маменьку и Милу. Они обе рассматривают тиару, выставленную в узком стеклянном кубе. Высокие зубцы из белого золота усыпаны крупными бриллиантами. Диадема словно источает лучи света, так горят камни.

— Какая красота, — шепчет Алиса. — В ней выходила замуж сама Софья.

Я уважительно охаю, но даже не надеюсь, что такое великолепие доверят «простолюдинке». Вместо этого иду дальше, просматривая ларцы один за одним. Наконец, нахожу то, что мне нужно.

На бархатной подушечке под стеклом лежит тиара куда проще первой. Она похожа на ободок из платины, усыпанный сверкающими камнями, в середине которого размещён цветок из девяти бриллиантов поменьше с более крупным десятым в центре. В прошлый раз именно эту диадему мне предлагали на свадьбу, но я вытребовала себе другую: узорчатую корону с крупными изумрудами на концах. Сейчас, если я и впрямь хочу заручиться поддержкой Софьи, стоит к ней чуточку подлизаться.

— Посмотрите, какая прелестная, — говорю я, когда вдова подходит ближе. — Ваше величество, я была бы так счастлива надеть эту тиару на торжество!

Софья недовольно поджимает губы, будто у неё отобрали возможность доказать Эмилю, какая жадная, эгоистичная девка его невеста.

— Что-то ещё? — сухо спрашивает она.

— Вы очень добры, ваше величество, но этого более чем достаточно, — скромно отвечаю я. — Его высочество и так сделал мне слишком дорогой подарок, который я опасаюсь носить на пальце.

— Привыкайте, миледи. Умение носить драгоценности очень важно для членов императорской семьи, — отчитывает меня вдова, и я склоняю голову, принимая поучение.

Ещё полчаса мы бродим по сокровищнице, разглядывая украшения совершенно без цели, пока не доходим до Катарины. Императрица стоит, опираясь на руку Луизы, перед великолепным платьем с трёхметровым шлейфом, тоже закрытом в стеклянном шкафу. Её глаза заплаканы, и, заслышав наши шаги, она испугано оборачивается.

— Простите мою эмоциональность, — говорит Катарина, убирая платок в поясную сумочку. — Я вспомнила собственную свадьбу. Леди Лияра, не составите мне компанию?

Покорно встаю рядом с императрицей. Луиза уводит Алису в другой конец комнаты к отделанной рубинами кровавой мантии, остальные проходят в следующую залу, и мы остаёмся вдвоём.

Катарина долго молчит, рассматривая платье. Она придерживает рукой беременный живот, а я делаю вид, что очень заинтересована свадебным нарядом. Интересно, что ей понадобилось?

— Вы счастливы, миледи, что выходите замуж? — вдруг спрашивает Катарина.

— Конечно, ваше величество. Не могу дождаться момента, когда отец поведёт меня к алтарю, — вдохновенно вру я.

— Значит, вам повезло, — вздыхает молодая женщина. — Войти в императорскую семью очень непросто: я вижу, как относится к вам госпожа Софья. Это нелегко, когда приходится вырываться свою мечту из оков традиций. Даже мне было тяжело, хоть я и принцесса Астерута.

Со вздохом она отворачивается от платья и идёт в сторону выхода. Мы проходим мимо кинжала Света, которым убили Адельбергов. Пожалуй, он единственный не хранится под куполом, а покоится на подставке. Его рукоять украшена искусной резьбой и мелкими камнями, сверкающими под лампами, и я невольно замедляю шаг, но Катарина упорно тянет меня дальше.Приходится следовать за ней.

— По-вашему, Эмиль станет хорошим мужем? — продолжает разговор Катарина. — Конечно, он самый видный придворный в Сиории, но будет ли он мил и нежен с вами, когда вы окажетесь в моём положении?

Чуть не давлюсь воздухом от таких вопросов, но быстро беру себя в руки.

— Так далеко я ещё не заглядывала, ваше величество.

— Об этом стоит думать сейчас, до брака, — печально говорит Катарина. Она берёт меня под локоть, заставляя идти очень близко, и понижает голос. — Вы знаете, что у него была любовница?

— Да, ваше величество.

— Ох, просто Катарина. Я всего лишь жена при великом муже, оставьте этикет для приёмов и балов. — Она сдерживает вздох. — И вас это не смущает?

— Мне достаточно знать, что Эмиль выбрал меня, — продолжаю сочинять я. — Любовницы приходят и уходят, а жена остаётся.

— Как вы очаровательны, Лияра. Мне бы хоть толику вашей уверенности, — грустно говорит Катарина, утирая набежавшую слезинку. — С того момента, как Стефан узнал о беременности, он больше не появлялся в моей спальне. Его фаворитки меняются одна за другой, я даже перестала запоминать их имена. Он без вопросов позволил Эмилю назначить вашу свадьбу аккурат на время моих родов, а все мои просьбы разбиваются о глухую стену его непонимания. Мой вам совет: ещё раз подумайте, готовы ли вы терпеть подобное обращение с собой.

Опешив, я замедляю шаг. Вот тебе и откровения. Я никак не ожидала, что сама императрица начнёт изливать мне душу, а потому молчу, мрачно представляя картинки беременной себя, а Эмиля — спящим с другими женщинами. Неприятное чувство колет в груди, и я стараюсь выбросить глупые образы прочь. Какая беременность, если наш будущий брак — фикция! Но внутри зреет тихая решимость: не хочу становиться такой же пришибленной, как Катарина. Похоже, её болезненный вид связан не только с беременностью.

— Не думайте, пожалуйста, что я вас отговариваю. — Катарина встревоженно заглядывает мне в глаза. Прекрасные белокурые локоны рассыпаны по плечам, делая её похожей на богиню. — Эмиль, пожалуй, и впрямь влюблён, раз отослал герцогиню Келлер из столицы. Он всегда был таким: скрытный, холодный, но бесконечно преданный выбранному пути, будь это долг перед братом, окружающие его соратники или любовь.

На последнем слове императрица краснеет, словно девочка. Обернувшись, она находит взглядом князя, следующего за нами в десятке шагов позади, и с трудом сдерживает вздох. В её глазах мелькает горечь. Отвернувшись, Катарина берёт себя в руки. Глухим голосом она продолжает:

— Если у вас получилось завоевать его сердце, то он будет с вами до конца. Я лишь хотела предупредить, чтобы вы принимали решение с холодным разумом. Вы простите мне эту навязчивость, Лияра?

— Конечно, госпожа, — склоняюсь в поклоне, не зная куда себя деть от неловкого разговора.

— Я так хочу, чтобы вы стали моей подругой, — тихо говорит Катарина, сжимая мою руку. — В этом дворце я чувствую себя всеми покинутой.

Мы останавливаемся у самого выхода. Императрица смотрит с такой надеждой, что у меня разрывается сердце. Бедная, страдающая и от невнимания мужа, и от состояния своего тела женщина вызывает острое желание утешить, ободрить.

— Почту за честь, госпожа, — отвечаю я. — Кажется, во дворцах многим бывает одиноко.

Поднимаюсь наверх в угрюмой задумчивости, игнорируя вопросы маменьки и испытывающий взгляд Алисы. Пожалуй, я впервые в жизни задумалась, что на самом деле приходится испытывать женщинам императорских и королевских семей. Если я, будучи баронессой, ещё могу топнуть ножкой, заявляя, что замужество меня не интересует, то у них выбора нет вовсе. Их продают, как ценные банковские бумаги, как племенных животных на разведение, ожидая получить инвестиции в виде продолжения рода, не заботясь о том, что на самом деле они чувствуют и чего хотят.

Смотрю на поднимающуюся впереди Катарину, и сердце сжимается от нежелания приближаться к её положению. Слава богам, корона императрицы мне не светит: беря меня в жёны, Эмиль теряет место в очереди на престол Сиории, а значит мне не придётся ложиться с ним в постель и рожать каждый год, чтобы подарить стране наследника, да ещё, желательно, не одного. В тот раз я испытывала лёгкое разочарование из-за невозможности допрыгнуть до самой верхней ступени титулованной лестницы, сейчас же чувствую облегчение.

Ещё вчера вечером я желала перенести день свадьбы ради изменения своего будущего, теперь же мне хочется сделать этой хрупкой женщине подарок в виде внимания всей страны, прикованного только к ней и её сыну. Решаю поговорить с Эмилем как можно скорее.

Катарина приглашает всех нас на чай в свои покои: она так истосковалась по общению, что чуть ли не умоляюще смотрит на Софью. Вдова сначала упрямится, но потом милостиво разрешает незапланированные посиделки.

— Только недолго, дорогая. Ваше здоровье нужно беречь.

Я чуть приотстаю у входа в гостиную императрицы, делая вид, что поправляю перчатки. Нужно перехватить Эмиля до того, как он сбежит с дамского сборища, вон уже прощается с маменькой и обнимает вдову.

Он поворачивается к двери, путь к которой я ненавязчиво загораживаю юбкой, и сразу чует подвох.

— Нам нужно поговорить, ваше высочество, — негромко и очень отчётливо произношу я.

Чувствую, как все взгляды устремляются на нас. Эмиль с подозрением прищуривается, чуть приподнимая брови.

— По возвращению во дворец я буду полностью в вашем распоряжении, миледи. — В его голосе сквозят предупреждающие нотки. Он шагает вправо, чтобы обойти меня, но я преграждаю ему выход.

— Нам нужно поговорить сейчас, — настаиваю на своём.

Если бы он мог испепелить меня взглядом, то я бы уже полыхала подожжённой спичкой.

— Это неуместно, леди Лияра, — еле слышно говорит он, делая ещё одну попытку покинуть комнату.

— Что может быть неуместного в простом разговоре жениха и невесты? — не сдаюсь я.

Присутствующие дамы поражённо молчат. Эх, вот теперь-то мне точно не избежать распекания от маменьки. Вижу, как её ноздри гневно раздуваются, и только присутствие в комнаты вдовы и Катарины удерживают её на месте, не давая оттащить меня в сторону. Что ж, я готова выслушать поток нравоучений, когда добьюсь своего.

— Вы можете поговорить на веранде, — раздаётся нежный голосок Катарины. — Думаю, высокие окна и стеклянная дверь лучше всего помогут соблюсти так волнующие всех приличия? — Она, невинно хлопая ресницами, смотрит на Софью, лицо которой перекосилось от столь вопиющего нарушения этикета. — Луиза, проводи, пожалуйста, великого князя и баронессу на воздух.

— Благодарю, ваше величество, вы очень добры, — сладко улыбаясь, я протягиваю Эмилю руку, не оставляя ему ни малейшего шанса на побег.

В молчании мы пересекаем комнату. Когда послушная Луиза закрывает за нами прозрачные двери, князь мгновенно отнимает ладонь, отходя к балюстраде.

— Что за спешность, Лия? — раздражённо спрашивает он, сжимая край мраморных перил. — Передумала на счёт тиары?

— Мы должны перенести свадьбу, — решительно отвечаю я, не обращая внимания на подначку.

— Опять ты за своё! — Эмиль не поворачивается ко мне, но вся его напряжённая поза говорит о крайнем недовольстве. — Никаких откладываний и переносов, Лия. Ты выйдешь за меня замуж через три недели.

— Предлагаю осень. — Тоже подойдя к краю веранды, облокачиваюсь на парапет. — Свадебное торжество в разгар золотого листопада — моя давняя мечта.

— Ты меня не слышишь? Я сказал нет.

— И кто из нас опять принялся за своё? — с усмешкой спрашиваю я, наблюдая, как он стискивает каменную плиту. — Я говорю: давай обсудим, а ты только и умеешь, что отказывать. Крепких отношений так не построить, князь.

— Нам не нужны крепкие отношения, — отрывисто говорит Эмиль. — Ты должна быть со мной ради нашей общей безопасности. Всё. Не строй иллюзий, что я и впрямь влюблюсь в тебя без памяти, единожды увидев в ночной рубашке.

Если бы он отвесил мне пощёчину, я бы не так остолбенела, как от этих обидных слов. Гнев с привкусом горечи вспыхивает внутри. Неужели он думает, что вчера я намеренно пришла его соблазнять?

— Я слишком плохо мнения о тебе, чтобы верить в подобные небылицы, — говорю сквозь зубы, с трудом сдерживая ярость. — Но ты меня выслушаешь, если не хочешь выставить себя на посмешище перед собственной матерью.

— Посмешищем сегодня выглядишь только ты. Леди так себя не ведут, Лия, особенно, когда хотят построить крепкие отношения. — Последние слова он произносит с такой издёвкой, что у меня по коже идут мурашки.

— Ох, только не делай вид, что не знал, кого сажаешь на свою шею — твои ищейки раскопали подноготную моей жизни до самого рождения! Кроме того, это не я шантажировала тебя, чтобы выйти замуж. Это не я всё решаю в одиночку, словно происходящее затрагивает меня одну. И я не бросалась тебе на грудь, выпрашивая дорогущее кольцо, тиару и свадьбу на всю столицу!

— Кольцо не выпрашивала, это верно, но бросаться ещё как бросалась, — издевательски замечает Эмиль. — Я оценил вчерашнюю попытку подольститься, но не забывайся, Лия, иначе посажу тебя под замок до самой свадьбы.

— А потом прикуёшь к кровати, чтоб точно никуда не сбежала? — колко спрашиваю я.

— Проклятье, Лия! — Он бьёт кулаком по парапету, поворачиваясь ко мне лицом. — Ты хотела, чтобы твоя подруга была рядом? Пожалуйста, вон она, в ужасе хлопает ресницами. Если этот случай дал тебе повод считать, что можешь крутить мною, как заблагорассудится, то ты ошибаешься. Я не хочу делать из тебя заложницу, но таким поведением ты не оставляешь мне выбора!

— Да не собираюсь я ничего из тебя вить! Сначала выслушай, а потом угрожай!

Мы почти кричим друг на друга. Представляю, какое зрелище открывается собравшимся в гостиной дамам.

— Неужели тебе настолько всё надо контролировать, что ты боишься отпустить вожжи хоть на миг? Ты можешь меня посадить на цепь, но не добьёшься той покорности, которую привык видеть вокруг. Ещё раз тебе напоминаю: я не твоя собственность, не лошадь из твоей конюшни, которую можно закрыть в стойле или пристрелить, когда захочется. И уж тем более я не Илона, которая согласна целовать твои сапоги, лишь бы быть рядом. Ты сам меня выбрал, Эмиль, так изволь хоть изредка слушать, что я тебе говорю!

Его лицо искажается злостью. На миг кажется: вот сейчас он точно меня ударит, и я непроизвольно жмурюсь, ожидая пощёчину. Но вместо этого слышу тяжёлый вздох.

— Зачем тебе понадобилось переносить свадьбу? — спокойно спрашивает князь, словно не мы только что бросались теми обидными словами, всё ещё висящими в воздухе. — Это формальность, с ней нужно поскорее разделаться, и только.

Выдохнув, открываю глаза. Эмиль стоит, облокотившись об парапет. Он снова холоден и отстранён, вспышка ярости, мигнув, исчезла. Я расслабляю ладони, до боли сжатые в кулаки, и тихо говорю:

— Императрица разродится от бремени в лучшем случае через полтора месяца, а в худшем — прямо накануне нашей свадьбы. Я не хочу фальшивыми торжествами испортить по-настоящему искренний праздник. Пусть всё внимание будет направлено на Катарину и наследника. Она и так замучена тяжёлой беременностью, а подобные пиршества выглядят ужасно наплевательски по отношению к её страданиям. Поговори с императором, пусть он будет с ней помягче. Ей и впрямь очень тяжело.

Эмиль удивлённо приподнимает брови, не веря своим ушам.

— Что она тебе наплела? — с подозрением спрашивает он.

— Ничего. — Я скрещиваю руки на груди.

— Неужели это вся причина? — уточняет князь с недоверием.

Болезненный укол пронзает сердце, когда я, отвернувшись от него, заканчиваю:

— Знаю, это всё формальность, но мне хочется ощутить себя взаправдашней невестой. Я не строю воздушных замков, Эмиль, не мечтаю о настоящих чувствах и постараюсь никогда впредь не попадаться тебе на глаза неподобающе одетой, чтоб больше не получать оскорбительные обвинения в манипуляциях. Просто в день, когда отец поведёт меня в собор Пятерых, я хочу на краткий миг представить, что всё это — настоящее. Как и Катарина на несколько дней желает почувствовать себя любимой всеми. Она не хотела бы делить этот момент ни с кем, как и я, с той лишь разницей, что у неё есть шанс быть счастливой, а у меня нет.

Чувствую, как горло перемыкает от горечи. Не могу больше вымолвить ни слова. Не знаю, поймёт ли он, но утешаю себя тем, что высказала всё без утайки.

Эмиль долго молчит. Невидящим взглядом смотрю на пышные кусты роз под верандой, лишь бы только не поворачиваться к нему, не продолжать этот разговор, выпивший все силы. Наконец, князь откашливается и говорит:

— Я поговорю с братом. Какой день тебя устроит?

— Выбери сам, — безразлично отвечаю я. Он накрывает мою ладонь своею, но я отнимаю руку. — Мне не нужно твоей жалости, Эмиль. Просто давай сделаем хоть что-то правильно.

— Лия…

Но я уже не слушаю. Возвращаюсь к двери в гостиную, поворачиваю ручку и вхожу внутрь, оставляя его в одиночестве.