Невеста зимнего духа

Глава 1.1. Праздник и смерть

— Ай, какая у нас елочка красивая! Вся горит и переливается, — восторженно произнесла уборщица детского сада, поставив перед собой швабру и опершись на нее. — А ведь в древние времена елки внутренними органами животных украшали, чтобы Карачуна задобрить!

— Теть Нюр, вы что такое говорите-то при детях! — возмутилась Катя.

Повесив золотой шарик на пушистую елочную ветку, я взглянул на детей. Вся группа с открытыми ртами смотрела телевизор, по которому показывали какой-то глупый мультфильм. Ни наряженная елка с гирляндами, ни слова уборщицы их не интересовали.

— Эти дети сейчас только в телевизорах и в телефонах, — фыркнула тетя Нюра. — Их сейчас никакой историей не заинтересуешь.

— Так Карачун — это же сказка, — заметил я.

— Сам ты сказка! — с обидой в голосе произнесла уборщица. — Наши предки страсть как боялись этого зимнего духа! Даже шли на такие извращения, как елка из кровавый потрохов…

— Теть Нюр! — снова возмутилась Катя. Порывшись в пакете с сосульками, она выудила две — серебристую и золотистую, — и, выбрав последнюю, повесила ее на елку.

К украшению детского садика к Новому году она подошла очень ответственно, как и к любому делу, за которое бралась. Елочные игрушки Катя отбирала только те, что сочетались друг с другом, например, красные и золотые или серебряные и синие. Мне же было абсолютно все равно, что вешать на елку: игрушки или же потроха. Я просто помогал Кате и все повторял за ней.

— Вон тот шарик криво висит, Катюш, — заметила уборщица, указав ручкой швабры на красный шарик со снеговиком.

— И правда… — Катя поправила шарик, но он все равно не выровнялся. Тогда девушка заломила ветку вверх и та, хрустнув, застыла под углом в девяносто градусов. — Ну вот, теперь ровно висит.

— Это же не искусственная елка, у которой ветки гнутся, — напомнил я Кате.

— Да я не до конца ее сломала. Продержится.

— Что ж тебе ель то сделала? А если тебе так палец переломить? — возмутилась старая уборщица.

— Вы что, мне угрожаете? — удивилась Катя. — Да мы сейчас на вас воспитателям пожалуемся! Или уйдем, так и не нарядив вашу елку до конца. А вас вообще уволят за некомпетентность и хамство!

Катя Голикова хоть и была человеком с большим сердцем и волонтёром с семилетнем стажем, частенько поражала своей бестактностью. Не меня, конечно, но остальных людей — да.

Вот и тетю Нюру поразила так, что у той даже рот приоткрылся от возмущения. Пару секунд замешательства, и уборщица недовольно заметила:

— Договоришься ты когда-нибудь, девочка! Придет за тобой Карачун и утащит навсегда в свое ледяное жилище. Он не любит тех, кто неуважителен. В особенности, к природе.

— Ага, конечно, — противно сказала Катя.

Махнув на нее рукой, уборщица потопала к выходу.

— Как-то жестко ты с ней, — заметил я, украшая елку мишурой.

— Кто бы говорил, — огрызнулась Катя. — Ты сам со всеми жесткий и противный. Ни разу за два года учебы не улыбнулся. Высокомерия хоть отбавляй. И только когда на Альку Логунову смотришь, хоть что-то в тебе меняется: взгляд становится другим, более тёплым. Градуса на 1,5.

— Правда?

— Правда. Я уже ни раз замечала.

Так это что же, Голикова за мной следит? Зачем же?

— А ты что, влюбилась в меня? — пораскинув мозгами, спросил я.

Щеки у Кати сразу же порозовели.

— Упаси боже! — чересчур громко произнесла она. — Кому ты нужен? С тобой ни поговорить нормально, ни посмеяться. Чурбан бесчувственный.

Спорить было бессмысленно. Из-за своей алекситимии я действительно был бесчувственным. Вернее, безэмоциональным. Врач сказал, что это из-за того, что у меня плохо развиты миндалины головного мозга и посоветовал мне больше общаться со сверстниками и есть миндаль, который якобы стимулирует рост миндалин. Вот только я рос в глухой деревне, где из моих ровесников было всего три человека, которые не хотели иметь со мной, странным сиротой, ничего общего. И на орехи у меня аллергия.

После смерти мамы, которую я совсем не помню, так как она умерла, когда я был младенцем, заботиться обо мне стал папин брат — дядя Слава. Хотя, заботиться — это сильно сказано. Лет до пяти он худо-бедно вырастил меня, а после этого дяде Славе было плевать на меня. Он увлекся алкоголем, и не обращал на меня внимания, так что я был полностью предоставлен самому себе.

Местные дети, которых было в нашей деревне всего ничего, встретили меня негативно. Им не хотелось общаться с тем, кого собственный дядя называл «чудилой» и «тупицей». Несколько раз получив по спине палками и камнями, я перестал им навязываться. Ни обиды, ни злости я не испытывал, потому что не знал, что это такое. Я мог лишь видеть и запоминать эмоции, но понять их у меня не получалось.

Предоставленный самому себе, я бродил по деревне как неприкаянный и изучал окружающий меня мир так, как мог.

Однажды ночью мне никак не давала уснуть соседский щенок. Он без конца тявкал, скулил и выл, не давая мне провалиться в блаженный сон.

Решительно встав с постели, я оделся и вышел из дома. Завидев меня, щенок пару раз тявкнул и завилял хвостом.

— Хватит выть, а то шею сверну, — сказал я собаке.

Щенок тявкнул и замолчал, а я вернулся домой и лег в еще не остывшую постель, однако спустя несколько минут глупая собака снова начала выть.

Тогда я вернулся и сделал то, что пообещал. Вот только действовал не слишком осторожно, и меня заметил сосед, который вышел покурить. Он схватил меня за шиворот и, ругаясь, потащил к дяде.

Сонный и пропахший табаком и спиртом, дядя не сразу понял, что говорит сосед, но, проследовав за ним и увидев мертвую собаку, отвесил мне пощечину и в сердцах бросил:

— Да лучше бы ты помер вместе со своей матерью, чудовище! Будь добор, облегчи мою жизнь: сходи и убейся где-нибудь!

Сказав это, он вернулся в дом и заперся. Я же, постояв над телом щенка и толком не понимая, что плохого я сделал, развернулся и пошел к пруду, что раскинулся на краю деревни.

Убиться, так убиться, подумал я. Такого я еще не пробовал.

У пруда меня застал рассвет. Солнце только начало вставать из-за леса. Я представил, как прыгаю в пруд, как прохладная вода поглощает меня, и я больше никогда не смогу увидеть ни рассвет, ни закат.

У нормальных людей возникло бы сожаление, появился бы страх за свою жизнь, и они бы передумали умирать, но не я. Я ничего подобного не ощутил, и поэтому решительно прошел по мостику и упал в темную воду, поддернутую тиной.

Я не сопротивлялся. Позволил воде принять меня и утянуть на самое дно пруда. Но вдруг вместо того, чтобы тонуть, я начал всплывать. Какая-то неведомая сила схватила меня и потянула наверх.

Очутившись на суше, я откашлялся и открыл глаза. На меня смотрела девочка примерно моего возраста, может, чуть старше. С ее темных коротких волос капала вода и попадала на мое лицо.

— Живой? — спросила она.

— Да, — хрипло ответил я.

— Ну и слава богу! — выдохнула девочки и легла на землю рядом со мной. — Меня Алей зовут. А тебя?

Впервые кого-то интересовало мое имя. На мгновение я даже растерялся, а затем сказал:

— Демид.

Аля жила в городе. Она родилась в деревне, но вскоре ее родители переехали, и теперь привозили девочку иногда погостить летом у бабушки. Именно поэтому я никогда ее раньше не видел среди детей, но, даже если бы и увидел, она бы меня не заинтересовала. Ведь она бы тогда не смогла спасти мою жизнь.

Не могу сказать, что привязался к Але или что она мне понравилась, но интерес к ней у меня появился. К тому же, она пояснила мне много того, что категорически нельзя делать. Например, убивать себя, людей и домашних животных.

Первые несколько лет мы каждое лето проводили вместе, но однажды она не приехала. Ее бабушка Шура сказала, что Аля захотела в лагерь, но на следующее лето она точно приедет.

Баба Шура не соврала, и Аля действительно приехала, но не одна, а с подругой. Обо мне она даже не вспомнила и целыми днями веселилась на пруду с подругой. Я же наблюдал за ней издалека, решив не подходить к ней первым.

В старших классах она еще несколько раз навещала бабушку, и даже улыбнулась мне однажды, когда мы повстречались на дороге, ведущей к пруду. Мне бы тоже ей улыбнуться, как я учился перед зеркалом, но в тот момент все вылетело у меня из головы, и я лишь угрюмо кивнул ей, потупив взгляд.

В то лето я узнал от бабы Шуры, что Аля поступила в университет. После этого я решил, что через год перееду в город и поступлю туда, где учится Аля. Так я и оказался там, где был сейчас. Вот только Али здесь уже не было…

— Последний шарик! — воскликнула Катя, вырвав меня из воспоминаний. — И все готово!

Я показал ей большой палец и принялся собирать пустые пакеты и коробки от игрушек. Катя же взялась подметать пол, который был усеян блесками и опавшими елочными иголками.

Закончив с уборкой, я попрощался с Катей, которая осталась ворковать с детьми, и отправился домой.

Несмотря на то, что я уже второй год жил в городе, прописан я был в деревне, которая располагалась в относительной близости. Из-за этого прискорбного обстоятельства при поступлении в университет мне не выделили комнату в общежитии, а так как я не хотел жить в доме с больным и раздражительным дядей-алкоголиком, то у меня был всего один вариант: снимать жилье. Стипендия была маленькой, поэтому мне пришлось найти себе подработку, чтобы оплачивать однушку на окраине города, которая не видела ремонта со времен Брежнева.

Ко всему прочему, я еще находил время на волонтерство, потому что вычитал в одной книге про алекситимию, что это может быть весьма полезно таким людям, как я. Вот уже почти два года прошло, а пользы я пока не ощутил. Возможно, она скрытая, и понять, есть ли она, я так никогда не смогу. Именно эта мысль не давала мне бросить эту безвозмездную деятельность.

С самого детства мне нравилось планировать весь свой день и четко следовать расписанию. Сначала я составлял его на бумаге и по часам приступал к выполнению того или иного действия. Позже в плане появились расчеты: за сколько я дойду до определенного места, сколько там пробуду и во сколько вернусь. Мне нравилось складывать, вычислять, делить и умножать. Наверное, именно поэтому я выбрал физико-математическое направление.

К двадцати годам весь мой дневной план легко умещался у меня в голове, и ровно через пятьдесят шесть минут мне надо было позвонить по видеосвязи клиенту, который заказал у меня несколько проектов по физике.

От детского сада до моего дома было тридцать две минуты пути неспешным шагом, а значит, я успею зайти в продуктовый и купить что-нибудь на ужин.

Обычно мои планы никогда не срывались — я четко следовал графику и старался не выбиваться из него. Однако в этот день случилось то, чего я никак не мог просчитать.

Прямо перед магазином зазвонил телефон. На экране, мокром от растаявших снежинок, отразилось имя абонента — Дядя Слава.

Я принял вызов и поднес динамик телефона к уху. На том конце провода раздался голос, совершенно не похожий на дядин.

— Демид? Это ты? — скрипуче произнес кто-то.

— Я. А кто спрашивает?

— Баба Шура, Алина бабушка. Помнишь?

— Помню.

Конечно, помню. Единственный взрослый в деревне, кто хорошо ко мне относился. Аля часто приводила меня к себе домой, и баба Шура, сетуя на мою худобу, кормила меня щами, вареной картошкой и соленой килькой. Вкуснее еды я в жизни не ел.

— С Алей что-то случилось? — спросил я первое, что пришло мне в голову. Тот факт, что баба Шура звонила с дядиного телефона, как-то ускользнул от меня.

Раньше Аля училась со мной в одном университете, только на кафедре русского языка и литературы, однако пару месяцев назад она вдруг забрала документы и куда-то исчезла. От ее подруг я позже узнал, что Аля уехала учиться заграницу.

— Нет, с чего ты взял? — удивилась баба Шура.

— Не знаю, — честно ответил я.

Снегопад усиливался и, так как на улице было ноль градусов, снежинки оседали на мне и превращались в воду. Тряхнув уже изрядно намокшей головой, я шагнул под козырек магазина.

— С дядей твоим несчастье случилось, — прискорбно произнесла баба Шура. — Упился до смерти, идиот этакий. Ох, упокой, господь, его душу!

— Вот как. — Я выставил руку вперед, и на нее упало сразу несколько снежинок, которые растаяли в мгновении ока, несмотря на мои озябшие руки.

— Приезжай на похороны. Они завтра.

— Это обязательно? У меня учеба.

— Надо проводить дядю в последний путь, Демид. К тому же, это твой последний кровный родственник.

— Раз надо, то я приеду, — согласился я, глядя на усиливающийся снег. Неужели, в этом году к праздникам вокруг будет белым-бело? Аля любит снег, и любит Новый год.

— Хороший мальчик, — довольно произнесла баба Шура. — Мы будем тебя ждать.

Она отключилась, и я так и не успел спросить у нее, кто такие «мы».