Незабываемая

4

Грег терпеливо ждал, пока мед сестра найдет для Лаки резинку; и размышлял о том, удастся ли Коди выяснить что-нибудь до вечера. Полицейские, побывавшие накануне у машины, не нашли ни сумочки Лаки, ни арендного контракта, которому полагалось лежать в «бардачке». Теперь полиции придется обращаться во все компании острова, сдающие автомобили в аренду, и проверять, не значится ли у них номерной знак разбившейся машины. Эта канитель могла занять целый день: главные агентства располагались в аэропорту, но еще десятки гнездились в отелях по всему острову.

Грег знал, что Коди проявит упорство: его брат был хорошим полицейским. И еще было ясно, что Коди постарается во что бы то ни стало помириться с ним. Он уже сделал первый шаг навстречу, поручив своему отряду забрать с места аварии вещи Грега и палатку, а от медпункта — его мотоцикл, чтобы брату не пришлось лишний раз ездить в Хану. Так Коди вымаливал себе прощение... Вот глупец! Да если бы не Лаки, Грег вообще не стал бы с ним разговаривать.

А Лаки оказалась совсем не такой, как он ожидал. Наутро после аварии она словно переродилась. О заигрываниях больше не было речи. Правда, по дороге в Хану она слишком сильно к нему прижималась, но это, конечно, было сущим пустяком по сравнению с ее

ночным поведением. К сожалению, теперь, стоило ему увидеть ее руки, как он вспоминал этот эпизод.

Грег негромко выругался. Черт побери, он не мог о ней не думать! С той минуты его не оставляло желание, горячее и властное, победившее его хваленое самообладание. Собственная реакция была для него такой неожиданной, что он пока еще не мог придумать, как с этим бороться.

— Вот, держите, — сестра протянула ему резинку, прервав его размышления.

— Спасибо, — бросил он через плечо уже на бегу, торопясь в палату к Лаки.

Что он ей скажет? Ладно, не важно. Главное — он снова увидит ее, увидит это роскошное чувственное тело, едва скрытое ночной рубашкой...

— Сукин сын! — обругал он сам себя, мучаясь желанием, которое успешно подавлял не один год. Почему сейчас? Почему он возжелал именно ее? Ведь любому дурню ясно, что это заурядная потаскуха! Неужели ему мало урока, преподнесенного Джессикой?

В коридоре его ждал Доджер, и Грег задержался, чтобы приласкать пса.

— Ну что, ты готов к вылету сегодня вечером? Тебе ведь предстоит серьезный экзамен! Хочешь получить сертификат?

Доджер с воодушевлением завилял хвостом. Происшествие на скале дало один неоспоримый результат: Доджер хорошо себя проявил. Теперь Грег не сомневался, что он успешно выдержит сложное испытание.

Добежав до конца коридора, он остановился у двери Лаки как вкопанный: в палате раздавался голос брата:

— Предупреждаю: все, что вы скажете, может быть использовано против вас... Грег ворвался в палату.

— Что происходит, черт возьми?

Лаки переводила с одного на другого широко раскрытые испуганные глаза. Коди стоял перед ней в своей коронной воинственной позе — широко расставив ноги.

— Арендованная машина оказалась украденной, — объяснил он Грегу. — Она твердит, что не помнит, как ее зовут. Что ж, это очень удобно, когда тебя обвиняют в краже.

Грег отдал Лаки резинку и попытался подбодрить ее улыбкой.

— Давай-ка выйдем на минуту, — обратился он к Коди. — Побудь с ней, Доджер. Мы скоро вернемся.

В коридоре он еле удержало, чтобы не отвесить брату затрещину: ему уже два года хотелось это сделать. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть. Нет, Коди не дождется, чтобы он опозорился, потеряв самообладание!

— А я-то всегда считал тебя хорошим сыщиком, — сказал Грег, не скрывая сарказма. — Если бы ты потрудился обратиться к доктору Хамалаэ, то узнал бы, что Лаки очень повезло: она могла бы вообще превратиться в растение. У нее такая редкая травма головы, что Хамалаэ пришлось консультироваться с другими врачами, приехавшими сюда на конференцию. Они с полудня изучают ее анализы.

— Но окончательный диагноз еще не поставлен. Грег, разве ты не знаешь, что симулировать потерю памяти — самый распространенный прием? Никакой серьезной травмы у нее нет. Сестра говорит, что ей наложили пару швов — и дело с концом.

— Наверное, дело во внутреннем кровотечении. Черт, я не врач, чтобы...

— А тебя не волнует, что она управляла угнанной машиной?

Грег вспомнил, как Лаки была одета, вспомнил ее вульгарный макияж, туфли разного размера. Если прибавить к этому ее поведение в палатке, то... Господи, что же она натворила? Но он все равно не собирался признавать правоту брата.

— Машину мог угнать кто-то другой.

Коли хлопнул себя ладонью по лбу — жест, унаследованный от отца, хотя к моменту гибели их родителей Коди исполнилось всего четыре года. Он не мог запомнить, как отец бил себя по лбу, когда гневался, но все равно повторял этот жест.

— Все равно тут дело нечисто! Машина числится в угоне уже год, и все это время ее никто не видел.

Грег чувствовал, что Коди призывает на подмогу все свое терпение, чтобы использовать шанс для примирения с братом. И это явно давалось ему нелегко.

Грег знал, что Коди гордится собой, и не без оснований. На острове почти не существовало преступности, и Коди считал делом чести найти угнанную машину. Машины почти никогда не покидали остров, и предотвратить вывоз угнанной ничего не стоило — достаточно было предупредить администрацию порта. Следовательно, машина находилась на острове, но ее так надежно спрятали, что она ни разу не попалась на глаза полиции. Было отчего прийти в отчаяние.

— Если ты такой умный, то почему сразу не узнал номер?

Грег понимал, что говорит с братом чересчур едким тоном, но ничего не мог с собой поделать. Он был страшно зол на Коли, и эта злость за два года нисколько не смягчилась.

Коди нахмурился, но ответ его прозвучал спокойно:

— Сам я машину не видел. Как тебе известно, я послал туда своих людей искать ее сумочку. Знакомясь с их рапортом, я сразу узнал номер. Кроме того, я весь день показывал фотографию нашей блондиночки в отелях острова.

— И чего ты добился?

— Ничего. Никто ее не узнает. Поэтому я приехал взглянуть на ее одежду. Надежды, конечно, мало, но вдруг ключом окажется ярлычок или что-то еще?

— А ты не проглядел очевидное? — ядовито спросил Грег. Коди, потеряв терпение, угрожающе уставился на него, но Грега было нелегко напугать. — Она наверняка жила на южной оконечности острова, в районе Ханы.

Грег знал, что на обработку этого участка уйдет несколько дней. На дальнем краю «земного рая» обитали едва ли не тысяча человек, наслаждавшиеся оторванностью от цивилизации. Вокруг Ханы можно было наткнуться на что угодно: и на виллу рок-звезды, и на списанный школьный автобус, превращенный в жилище стареющими хиппи. Большинство тамошних жителей избегали туристический район Мауи и ревностно охраняли свое отшельничество от вторжений.

— Наверное, ты прав, — неохотно согласился Коди. — Но мне все равно придется ее арестовать. Эта блондинка...

— Лаки, — перебил его Грег. — Зови ее Лаки.

— Ладно, Лаки — так Лаки, — пробормотал Коди с таким видом, словно ему на зуб попал гвоздь. — Дело в том, что машина принадлежала фирме Трейлера.

Тони Трейлор был главой Совета представителей городов острова, по сути — боссом Коди. Эти три сотни фунтов жира, обтянутые гавайской рубахой, вечно оглашали остров громким ревом и существовали, казалось, только для того, чтобы отдавать приказания и помыкать людьми. Когда одна из машин Тони пропала, Коди пришлось выслушать немало теплых слов в свой адрес. Так продолжалось не один месяц.

— Коди, дружище, ты прекрасно умеешь общаться с подобными людьми. Скажи Тони, что не арестуешь ее, пока не прочешешь холмы: вдруг она там жила? Все равно доктор Хамалаэ не выпишет ее еще несколько дней. К тому времени я слетаю с Доджером на экзамен в Сан-Франциско и вернусь.

— Едва ли Тони поверит в ее сказку о потере памяти. А тебе, Грег, лучше в это дело не соваться. Я чую неприятности, и немалые. Лаки — не собака, брошенная издыхать в болоте, а скорее — аллигатор, вроде тех, что едва не сожрали твоего Доджера.

Грег прикусил губу, чтобы не сорваться. Он не выносил манеру Коди выслеживать его. Доджер действительно когда-то участвовал в гонках, и однажды вся свора собак свернула с трассы и угодила во флоридские болота. Грег как раз находился в то время в Майами, где собирался купить немецкую овчарку, чтобы выдрессировать ее и превратить в спасателя. Тогда-то он и услышал о единственном псе, выжившем в трясине. Грег не удержался и навестил Доджера. У пса оказался подкупающий взгляд — любящий и доверчивый, несмотря на пережитое.

— Она не угоняла эту машину, — отчеканил Грег. Он доверял своей интуиции. Ведь это интуиция подсказала ему в свое время купить Доджера!

Лаки стояла перед зеркалом в маленькой ванной, примыкавшей к больничной палате. Ну и уродина! Что за вульгарный облик? Из зеркала на нее воинственно взирала дешевка с такими всклокоченными космами, словно из них выдрали тонну репейника.

— Я тебя не знаю! — в отчаянии воскликнула Лаки.

Едва не тыкаясь носом в зеркало, она внимательно изучала отвратительное отражение, косясь иногда на застывшего с ней рядом Доджера. Нет, это невозможно! Это не она. Свое лицо она бы узнала. Или нет?..

Лаки ухватилась руками за край раковины, чтобы не упасть. А ведь такая женщина, пожалуй, могла угнать машину! Услышав это дикое обвинение, она в него не поверила. Но сейчас, глядясь в зеркало, испытывала сомнения.

Эта незнакомая женщина была способна на все.

«Боже, скажи мне, что это неправда!»

Но Господь Бог не отвечал. Незнакомка дерзко пялилась на нее из зеркала, бросая вызов: докажи, что ты не воровка! Но Лаки ничего не могла доказать. Последние два дня она переживала кошмар, в котором возможно было все.

Доджер лизнул ей руку. Она медленно опустилась на колени, морщась от боли во всем теле, и, погладив Доджера, заглянула в его печальные глаза. Ей почему-то казалось, что собака понимает ее мучения.

«Помни, я тебя люблю».

Эти слова вновь донеслись до нее из кромешной пустоты, заменявшей память. И снова Лаки почувствовала облегчение. Кому-то она небезразлична. Этот кто-то обязательно появится и все поставит на свои места. В следующую секунду Лаки охватила странная уверенность: ее ищет мать!

— Мама! — прошептала она. — Я здесь, на Гавайях. Быстрее приезжай за мной, пока меня не бросили в тюрьму!

Доджер от избытка чувств лизнул ее в щеку, и Лаки поневоле усмехнулась. Ведь она взрослая женщина, судя по отражению в зеркале — тридцати с лишним лет. Почему же она, как ребенок, зовет маму?

— Когда Дело худо, никто не заменит мать, верно, Доджер?

Она с трудом выпрямилась. Матери рядом не было, и у нее появилось щемящее чувство, что она уже никогда ее не увидит.

Одна в целом свете!

Отражение в зеркале зло насмехалось над ней, и она снова принялась рассматривать страшную незнакомку. Глаза как будто в порядке: темно-зеленые, с проблесками золота. Нос и губы тоже не вызывали у нее неприятия — в них чудилось что-то знакомое.

— В чем же дело, Доджер?

Пес помахал хвостом, и в ту же секунду до нее дошло, чем ее не устраивает отражение. Все дело было в этих ужасных лохмах! Дешевый перманент превратил волосы в чащобу, неподвластную расческе. Кроме того, они были безжалостно обесцвечены и резко контрастировали с ее темными бровями.

Лаки, как могла, пригладила волосы и стянула их s на затылке принесенной Гретом резинкой.

— Что, лучше?

Доджер снова помахал хвостом, и в этот момент ее окликнул из палаты чей-то голос. Голос не принадлежал Грегу, и у Лаки отчаянно забилось сердце. Неужели за ней пришли?! Кто это может быть? Ее отец? Ее друг?

Придерживая одной рукой больничный халат с болтающимися завязками, она кинулась в палату, преследуемая Доджером. Надежда сменились разочарованием: она увидела доктора Хамалаэ и еще двоих мужчин в халатах — видимо, врачей, с которыми он консультировался. За их спинами переминался с ноги на ногу Грег Бракстон.

— Результаты ваших анализов готовы, — сообщил доктор Хамалаэ. — Присядьте, мы вам все объясним.

Лаки села на кровать и прикрыла ноги простыней. Доджер подбежал к Грегу, и она поняла, что тот собирается уходить.

— Останьтесь, Грег, прошу вас! — взмолилась она, не думая, как униженно это звучит.

Грег ответил ей довольно натянутой улыбкой и пожал плечами. Пусть так, только бы он остался! Лаки мысленно умоляла его подойти к ней поближе, но он прислонился к стене, возле которой стоял.

— Это доктор Клингман из Стэнфордского медицинского центра, — представил доктор Хамалаэ одно-то из своих спутников.

Седеющий брюнет пожал ей руку.

— А я — Курт Йорген из института «Слоан Кеттеринг» в Нью-Йорке, — представился второй.

Этот ей сразу понравился, хотя был более молодым и менее представительным, чем его коллега из Стэнфорда.

— Сейчас на острове проходит конференция по неврологии, — объяснил доктор Хамалаэ. — Вам повезло: нам не пришлось переправлять вас для установки диагноза на материк.

— Так что же со мной? — не выдержала Лаки. Хамалаэ посмотрел на Клингмана, потом на Грега, и она догадалась, что дела ее из рук вон плохи. Очевидно, у нее не просто сотрясение мозга, а что-то несравненно худшее.

Доктор Клингман откашлялся.

— У вас нестандартная электроэнцефалограмма. Это подтверждает и доктор Йорген. Часть клеток коры головного мозга погибла, что сказалось на ваших познавательных способностях. Это называется синдромом Хойта — Мелленберга.

— Я не понимаю... Что это значит?! Клингман улыбнулся ей, как ребенку, не способному проникнуть в мудрость его речений.

— В аварии частично пострадал мозг.

— Но у меня всего лишь небольшая ссадина на го-лове, — возразила Лаки.

— От удара произошло внутримозговое кровотечение. Хотя оно прекратилось довольно быстро, клетки успели пострадать.

— Не может быть! Я совершенно нормально себя чувствую, у меня нет жалоб.

Клингман очень внимательно на нее посмотрел.

— В вашем хорошем самочувствии я не сомневаюсь. Но что вы помните о прошлом?

— Ничего... пока. Но это просто последствия травмы! Память скоро вернется, и я... Врач покачал головой.

— Боюсь, всего вам никогда не вспомнить.

Что он хочет сказать?! Его слова подтверждали ее самые дурные предчувствия. Неужели она не вспомнит даже собственного имени?! Лаки покосилась на Грега, чтобы понять его отношение ко всему этому; Грег хмуро смотрел на доктора Клингмана.

— Чего именно она не сможет вспомнить? Наконец-то Грег, словно услышав ее немую мольбу, подошел ближе. Лаки дотронулась до его руки; он немного поколебался и сплел свои сильные пальцы с ее пальцами.

Доктор продолжал внимательно смотреть на Лаки.

— Можете считать, что вам повезло. В результате такой аварии вас могло бы парализовать или стереть банк памяти не частично, а целиком. — Врач обернулся к ней. — В этом случае вам пришлось бы всему учиться заново, как малому ребенку. Ходить, говорить...

Лаки почувствовала, что в горле застрял ком, дышать стало невозможно. Ей хотелось закричать. Не может быть! Она в отчаянии посмотрела на Грега, однако тот старался не встречаться с ней глазами.

— Но я хотя бы вспомню свое имя? Доктор Йорген ободряюще улыбнулся ей.

— Имя вы вспомните, когда пройдет вызванный аварией шок: ведь вы его тысячи раз произносили и писали. Оно хранится в той части вашего мозга, где содержится прочая информация, усвоенная механически.

Лаки чувствовала себя так, словно у нее на шее затягивают удавку. Происходящее казалось чем-то нереальным. Наверное, это сон, и она скоро проснется! Вот только бы удалось вздохнуть полной грудью и перестать дрожать... Грег после недолгой борьбы с собой положил руку ей на плечо.

— АО своей жизни я ничего не вспомню?

— Боюсь, что нет. — Доктор Клингман снова снисходительно улыбнулся, и Лаки чуть не закричала. Ведь речь идет о ее жизни, а не о каком-то примере из учебника! — Видите ли, существует три типа памяти. Семантическая, или учебная — то, что мы сознательно познаем, чем овладеваем: скажем, математические уравнения или иностранные языки. Второй тип памяти — процедурный: если вы что-то часто делаете, то знаете, каких последствий ожидать. Ребенок узнает на собственном опыте, что огонь жжется, и больше не сует руку в пламя.

— А как же мое прошлое?! Все, что со мной происходило?..

Лаки услышала в собственном голосе панику. От Грега это тоже не укрылось, и он погладил ее по плечу, пытаясь успокоить.

— Эта память называется эпизодической: события, ощущения, мысли, которые мы постоянно накапливаем. — Врач печально покачал головой. — Этой-то памяти вы и лишились.

Сердце, казалось, вот-вот выскочит из грудной клетки.

—Лишилась?..

— Могло быть хуже, — утешил ее Клингман. — У вас, скажем, сохранилось обоняние.

— Это-то тут при чем? — раздраженно спросил Грег.

— Видите ли, память и обоняние находятся в одном и том же отделе мозга, — терпеливо объяснил доктор Хамалаэ. — Когда пропадает обоняние, это дурной признак: значит, у человека сохранилась только так называемая короткая память. Он помнит происходя' щее не дольше десяти-пятнадцати минут.

— Боже мой!

Лаки окончательно растерялась. От заверений, что могло быть и хуже, она не чувствовала себя счастливицей, а только еще больше пугалась. Ей казалось, что ее бросили в бездонную пучину и предупредили, что до берега ей не доплыть.

— Не переживайте, — снова подбодрил ее улыбчивый доктор Йорген. — Родные расскажут вам о прошлом. Вам покажут фотографии, возможно, даже семейные видеофильмы. Наш мозг — причудливый механизм. При наличии информации он способен творить чудеса.

Лаки поняла, что Йорген просто пытается ее утешить. Но она не хотела беспочвенных утешений. Ведь он не знает, каково это — натолкнуться на черную пустоту, задав себе простейший вопрос, кто ты такая...

— Если вас послушать, так я навсегда рассталась со своим прошлым? — Лаки услышала в своем голосе гнев и сделала паузу, чтобы взять себя в руки. — Значит, мне придется рассчитывать на рассказы других. Я не буду знать, что чувствовала раньше...

Лаки надеялась, что ей возразят, но все три доктора молчали. Она не знала, что ей делать — горько рыдать или рвать на себе волосы, — и боялась, что, начав буйствовать, не сможет остановиться. Грег легонько сжал ей плечо, но даже это не принесло облегчения.

— Давайте расставим точки над «i», — предложил Грег. — Она вспомнит, как управлять машиной, но не будет знать содержание книги, которую когда-то читала?

— Совершенно верно, — кивнул доктор Клингман — он явно заскучал.

— Что означает для вас «Унесенные ветром»? — вкрадчиво поинтересовался доктор Йорген.

Лаки догадалась, что вопрос со смыслом: ей полагается знать это словосочетание.

— Боюсь, что ничего особенного. Просто когда-то ветер что-то сдул...

— А ведь это знаменитая книга, по которой снят еще более знаменитый фильм. Вы не могли ее не читать и фильм уж наверняка смотрели. — Глаза Йоргена были полны сочувствия: в отличие от своего коллеги, он жалел ее. — Что ж, у вас появляется блестящая возможность многое пережить снова. Будете заново знакомиться с «Унесенными ветром» и многим другим.

Лаки хотелось кричать от отчаяния. Как они могут так спокойно говорить ей подобные вещи?! Она прикусила губу, сказав себе, что эти люди пренебрегли важной конференцией, чтобы разобраться в ее состоянии, и винить их в чем-либо — непростительное ребячество. Тем не менее в ней пылала злость, и все силы уходили на то, чтобы не давать ей выхода.

— Никогда не слыхал о синдроме Хойта — Мелленберга, — пробурчал Грег.

— Это чрезвычайно редкое явление, — объяснил Клингман. — Обычно разрушается весь банк памяти целиком, и человеку приходится всем овладевать заново.

Врачи повели между собой разговор, полный специальных терминов: «височная доля», «полушария».. Лаки окончательно перестала их понимать. Ей было ясно одно; она осталась одна в целом свете, да еще в ужаснейшем состоянии. Она потерялась! И даже когда родные удосужатся ее отыскать, жизнь не вернется в прежнюю колею.

«Помни, я тебя люблю». Эти слова, снова и снова звучавшие у нее в ушах, приобрели теперь горький оттенок. Если кто-то ее и любит, ей этого человека все равно не вспомнить. Он навсегда останется чужим, подобно ее собственному отражению в зеркале.

Она пыталась убедить себя, что выжить — уже огромное везение. Недаром ее прозвали «Лаки» -«везучая». Но как ни повторяли это словечко вокруг нее на все лады, она не чувствовала себя счастливицей. Скорее наоборот — ведь ее жизнь потерпела крах. Лаки казалось, что она сама «Унесенная ветром»! Интересно, о чем рассказывается в этой знаменитой книге, ставшей фильмом, — уж не о товарищах ли по несчастью, лишившихся памяти? Очень может быть...

Она почти не прореагировала на уход врачей. Доктор Хамалаэ пообещал заглянуть к ней утром, доктор Йорген сказал, что готов вернуться и показать ей результаты тестов. Лаки бормотала слова благодарности, изображая искреннюю признательность, но ровно ничего не чувствовала.

Грег сел к ней на койку. Его синие глаза смотрели по обыкновению пристально, но сейчас она заметила в них сострадание — или, не дай Бог, жалость? Лаки поняла, что это было бы ей неприятно. Ведь Грег Бракстон — единственный человек на свете, которого она на данный момент более или менее знает. Ей бы хотелось, чтобы он испытывал к ней симпатию, а никак не жалость.

— Вам повезло, что вы остались в живых, — проговорил Грег, и Лаки догадалась, что он с трудом подбирает слова.

— Вы же сами дали мне кличку «Лаки»! — Сарказм не входил в ее намерения: ведь Грег был ее единственным другом. Он рисковал собственной жизнью ради спасения ее жизни — вернее, того немногого, что от этой жизни осталось. — Я все понимаю: мне грозила смерть или превращение в безмозглое растение. А я все-таки способна мыслить и что-то осознавать.

Она дотронулась до его руки, и Грег впился взглядом в ее пальцы. Откуда такое внимание к ее рукам? И почему он всякий раз вздрагивает, стоит ей дотронуться до него? Наверное, виноват этот ужасный лак для ногтей.

— Не хочу, чтобы вы думали, будто я не испытываю благодарности к вам за спасение моей жизни. Еще как испытываю! Просто для меня это сильное потрясение...

Грег молча кивнул, но Лаки не могла понять, что он думает в действительности.

— Через несколько минут мне придется уйти, — сообщил он. — Мы с Доджером улетаем в Сан-Франциско...

Грег сделал паузу, и Лаки решила, что он сомневается, знает ли она, что такое Сан-Франциско.

— Сан-Франциско — город на севере Калифорнии. Залив, мост «Золотые ворота», трамваи... — После этого механического перечисления ей потребовалось передохнуть, чтобы отдышаться. Тем не менее она открыла для себя, что кое-какие вещи, слава Богу, помнит. — Если что-то будет мне непонятно, я спрошу. Теперь уже нет смысла скрывать изъяны своей памяти.

Грег посмотрел на часы.

— Все, убегаю, иначе не успею на последний рейс. Доджер записан на сертификационные экзамены, после которых он получит квалификацию «собака-спасатель». Это, конечно, полезно, но вовсе не обязательно. Если хотите, я останусь.

Лаки чуть не бросилась ему на шею. Что бы она делала без этого человека? Она пропадала уже три дня. Где ее друзья, где родные? Наверное, тоже унесены ветром. У нее был теперь один Грег Бракстон, и при мысли, что он улетит, у нее на глазах выступили слезы. Конечно, ей хотелось, чтобы он остался, но она считала себя не вправе просить его об этом. Лаки погладила узкую собачью голову.

— Не надо. Экзамен Доджера — это очень важно. Ведь мы с вами знаем, какой он умница. А со мной все будет хорошо, не волнуйтесь...

— Вы уверены? — нахмурился Грег. — Могу вам обещать одно: мой брат не арестует вас без дополнительной проверки. Надеюсь, он выяснит, что кража автомобиля — не ваших рук дело.

Лаки открыла было рот, чтобы заверить его, что она не воровка, но внезапно припомнила кошмарную особу в зеркале. Кто знает, что такая могла натворить?

Коди засиделся на службе до полуночи и теперь ехал домой по залитой лунным светом дороге. Он выбрал для обитания довольно удаленное место в прохладном предгорье Халеакала. На склонах спящего вулкана, гордости острова, раскинулись тучные пастбища. Если бы не мерцающий вдали океан, эту местность можно было бы принять за штат Теннесси.

Однако выбор Коди был обусловлен не луговым раздольем и не живописностью редких домиков за белыми заборами. Он переехал сюда, почти поставив под угрозу финансовое положение семьи, чтобы оказаться подальше от туристской зоны. Здесь его сыновья могли спокойно ездить верхом и играть в футбол, а Сара — разводить сад. Жизнь вблизи пляжа, в бетонном комплексе, означала тесноту и соседство с туристами, швыряющимися деньгами. Коди считал, что в такой обстановке детям было бы трудно вырасти достойными людьми.

Он остановил «Форд-Бронкс» перед скромным домиком, которому они с женой постепенно придавали новый облик. Здесь всегда дул более прохладный, чем на побережье, влажный ветерок. Шагая к дому, Коди вдыхал аромат цветов. Свет горел только в окне спальни: Сара по обыкновению ждала возвращения мужа. Он вошел через заднюю дверь, чтобы не шуметь и не разбудить малышку.

Сначала он заглянул в комнату близнецов, где всегда царил кавардак, как при забастовке персонала в магазине спортинвентаря. В свои одиннадцать лет его сыновья не видели для себя иного будущего, кроме спорта. Коди чуть не споткнулся о валяющуюся на полу бейсбольную биту и напомнил себе, что они с Грегом когда-то были такими же.

Он поцеловал обоих в щеку, с грустью думая, что они уже достигли того возраста, когда целовать их можно только спящих. Давать детям понять, что ты их любишь, — но при этом никаких телячьих нежностей! Таков был теперь его принцип при общении с мальчишками.

Мысленно посетовав на беспорядок, он покинул? детскую, вспоминая собственное детство. Единственным человеком, любившим его тогда, был старший брат. После гибели родителей их отправили на Гавайи, к тете Сис. Вот уж кому не приходило в голову их целовать! Старая калоша только и делала, что орала на них, постоянно уличая в непростительных проступках.

Впрочем, Грег старался принимать тетушкин гнев на себя, по возможности выгораживая младшего брата. Коди знал, что Грег в то время любил его так, как потом не любил никого — даже Джессику, свою жену.

Зато с другими Грег всегда оставался замкнутым — это не распространялось только на четвероногих. Он с детства любил возиться с животными, а в своем Институте морских исследований прославился чудесами, которые творил при дрессировке китов. Когда же дело доходило до людей, Грег становился суровым и необщительным. Джессика никогда не могла с этим смириться...

Прошлое не изменить, напоминал себе Коди, но напрасно: постылая тоска снова брала над ним верх. Он так скучал по брату, что иногда испытывал настоящую физическую боль! Трперь лед тронулся: они снова стали разговаривать. И все же Коди сомневался, что Грег когда-нибудь сможет его простить.

Он заглянул в комнату Молли, стараясь не издать ни звука: если малышка проснется, будет стоить огромного труда снова ее угомонить. Она спала, свернувшись калачиком, обнимая пухлой ручонкой одноухого плюшевого слоника, с которым никогда не расставалась. Отец наклонился к ней и чмокнул в щеку. Теплое детское тельце, тихое сладкое дыхание, аромат талька... Что может быть прекраснее?

Сара сидела в кровати и читала книгу; густые черные волосы падали ей на плечи. При появлении мужа она положила книгу на тумбочку и обняла его. У Коди сразу стало легче на душе: ее любовь почти компенсировала ему Грега.

— Было много работы? — спросила она, подставив для поцелуя сначала одну, потом другую щеку.

— Ага. — Коди снял кобуру, спрятал револьвер в сейф и запер его от детей. — Представь себе, эта женщина совершенно околдовала Грега! Темные глаза Сары расширились.

— Та, что украла машину?

— Ну да! Грег называет ее Лаки. Врачи утверждают, что она должна помнить свое имя, но она упорно отказывается.

Коди сел на край кровати и разулся.

— А знаешь, что написано в «Таттлер»? Он отрицательно покачал головой. Выходящая раз в две недели газета «Мауи таттлер» печатала разные сплетни, обнаруживая удручающее сходство с материковыми таблоидами: бессмертный Элвис Пресли, инопланетяне со светящимися головами, летающие в «тарелках» над холмами и пляжами острова и похищающие туристов...

— Ее называют «призраком Пиэлы»! И в самом деле: эту женщину нашли на обочине, никто не знает, кто она такая... Очень романтично!

— Глупости. Обычная угонщица.

Когда Коди звонил с работы домой, чтобы предупредить о задержке, он ввел Сару в курс дела и теперь удивлялся, что она находит в этом романтику. Впрочем, его жена всегда обожала гавайские предания и могла пересказывать их снова и снова. Один из популярнейших туземных мифов гласил, что Пиэла, богиня вулкана, давшая жизнь этим островам, часто появляется на обочине дороги в обличье молодой женщины, нуждающейся в помощи. А потом призрак так же таинственно и внезапно исчезает.

— Мне бы не хотелось, чтобы Грег связывался с этой сумасшедшей блондинкой, — пробормотал Коли.

— Наверное, она напоминает тебе Джессику? — спросила Сара, не скрывая горечи.

Джессика! Слово повисло в воздухе, как ядовитое облако, которое невозможно прогнать за дверь. После похорон Джессики ее имя старались не упоминать. Встретившись с Сарой глазами, Коди еще раз удостоверился в ее любви к нему. Тем сильнее была боль, которую он ей тогда причинил. Видит Бог, он не заслуживает такой жены...

— Признаться, мне показалось, что в них есть что-то общее. Я даже подумал сначала, что это сама Джессика в чужом облике.

— «Таттлер» это понравилось бы. Нашествие похитителей трупов!

Коди понимал, что Сара пытается шутить, хотя в этой теме не было ничего веселого. Погибшая жена Грега сознательно пыталась испортить всем им жизнь и почти добилась своего.

— Да уж, у Грега способность подбирать заблудших. А потом он не знает, что с ними делать.

Расстегивая рубашку, Коди ломал голову, как помочь брату.

— Джессику было невозможно спасти, — заметила Сара.

Святая правда! Джессика была обречена. А он был полным идиотом: надо же, завести роман с женой родного брата!

Перед его мысленным взором появился потрясенный Грег, прибывший в составе спасательной команды на место аварии. В ту ночь Джессика сообщила мужу, что улетает на материк, и он меньше всего ожидал обнаружить ее в обществе Коди. Для Сары все это тоже явилось полной неожиданностью. Если бы не беременность, она, наверное, бросила бы мужа. Новый ребенок и близнецы позволили ему получить второй шанс.

Зато Грегу второго шанса не досталось.

— Джессику никто бы не спас, — повторила Сара с той же горечью. — Это была пропащая душа.

— Этой женщине тоже никто не поможет, — Коди решил переменить тему: свое предательство он все равно никогда не сумеет объяснить — ни брату, ни жене. — Помнишь, я сказал, что должен буду задержаться, потому что нашел кое-что среди одежды Лаки?

— Ты сказал, что у нее разные туфли.

— Совершенно верно. Так вот, та, что с красным шнурком, показалась мне знакомой. Я проверил нашу коллекцию улик и обнаружил пару к этой туфле — из еще одного уголовного дела.

Сара обхватила смуглыми руками колени и оперлась на них подбородком.

— Вот это да! Что за дело?

Коди невольно улыбнулся. Сара обожала загадки и постоянно читала детективные романы. Что ж, такие дела, как это, действительно попадались нечасто. Если бы тут не был замешан Грег, Коди, очевидно, обрадовался бы: полицейская рутина являлась для него синонимом смертельной скуки.

— Около года назад вблизи пика Иао упала с тропы и разбилась неизвестная туристка. К тому времени, когда тело нашли, оно успело изрядно разложиться. Версия о насильственной смерти не подтвердилась; единственное, что обращало на себя внимание, — на трупе была только одна туфля. Но мы тогда решили, что вторая туфля потерялась в зарослях, и не сочли нужным ее искать.

— Ты не шутишь? — Сара восторженно расширила глаза. — И потерявшаяся туфля оказалась на вашей Лаки? Откуда же, по-твоему, у нее могла взяться обувь той погибшей?