Незабываемый вальс

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Батиста услышала, как кто-то окликает ее по имени, и открыла глаза.

С минуту девушка не могла сообразить, где она и что происходит. Над нею склонился граф.

— Просыпайтесь, Батиста! — сказал он. — Надо спешить. Мы уезжаем сразу после завтрака.

Его голос и слова напомнили ей о событиях прошлой ночи. Батиста ахнула и села на кровать.

— Вы… целы? — спросила она. — Ничего не случилось… пока я спала?

— Нет. Я цел и невредим, — отвечал граф с улыбкой, — и вы тоже. Поспешите собраться. Я распорядился принести горячей воды в вашу комнату.

С этими словами он вышел из спальни. Батиста вспомнила, что всю ночь спала одетой, и ей захотелось поскорее помыться. Она встала с кровати.

Батиста удивилась, как покойно ей было ночью подле графа. Он без труда расправился с грабителями, а она перестала бояться, доверившись его силе и мужеству, и сразу же уснула.

Она хорошо выспалась, а потому была бодра и готова вновь скакать верхом. Девушка поспешила в свою спальню и подумала, как им вновь повезло. Ведь если бы не жажда, заставившая ее проснуться, граф давно был бы мертв, а что было бы с ней, даже страшно представить.

Батиста содрогнулась от мысли, что грабители и впрямь могли убить графа. Нет ничего ужаснее подобных преступлений! Полиция начала бы расследование, живо разобралась во всем и отправила ее к отцу.

При этой мысли ей стало не по себе.

Второпях стащив с себя одежду, Батиста умылась водой, которую принесли в ее комнату по распоряжению графа. Вода уже остыла, но девушка не обратила на это никакого внимания, так как очень спешила.

Она быстро оделась, перекинула через руку жакет для верховой езды и опять вспомнила о ночном происшествии. Но что ждет ее внизу? Никогда не забыть ей, как граф расправился с грабителями. Она ясно слышала тяжелое дыхание борющихся мужчин, звуки ударов, грохот падающих вниз с лестницы тел.

Но ничто не указывало на вчерашнюю схватку, только перила на верху лестницы были сломаны. Грабителей нигде не было видно. Казалось, вся ночь прошла мирно. Однако хозяин подал им завтрак в полном молчании, а его глаза беспокойно бегали. Яйца, как и заказал граф, приготовили на «английский» манер. Они были свежими, а кофе, хоть и не лучшего сорта, вполне можно было пить.

— Если вы не наелись, — заметил граф, — мы позавтракаем еще раз по приезде в отель, где должны были провести прошлую ночь.

Он говорил по-английски, хозяин гостиницы не понимал их, так как не знал другого языка, кроме французского.

Батиста спросила тихо:

— Вы говорили ему что-нибудь о случившемся?

— Думаю, он и без меня обо всем знает, — улыбнулся граф в ответ, — а мои слуги видели, как рано утром из дома вынесли двух людей.

— Вынесли? — переспросила Батиста.

— Да. Один из них, кажется, сломал ногу, да и другой не мог самостоятельно передвигаться.

— Ну что ж, — сказала Батиста, — так им и надо. Они вполне заслужили такое наказание.

Она говорила искренне, но слово «наказание» живо напомнило ей отца и его теорию, что все грешники должны страдать. Батиста покраснела и молча продолжила завтрак.

Граф задержал на ней взгляд, встал из-за стола, оплатил счет и вышел во двор проверить, заложена ли коляска. Он ожидал, что девушка захочет поехать с ним верхом, и по его приказу верховые не садились на коней, а стояли возле них, готовые помочь Батисте.

Наконец лакей вынес из гостиницы пледы, на которых они спали ночью, и можно было покидать эту негостеприимную гостиницу.

Батиста взяла поводья, граф выехал со двора, и она двинулась следом за ним. Лошади пустились галопом по лугам, которые выглядели необыкновенно свежими и зелеными после недавней грозы. Батиста вскоре почувствовала, как бледное утреннее солнце и легкий ветерок рассеяли ночные страхи.

Сильный дождь размыл землю, но в воздухе стоял приятный запах мокрой травы — знакомый весенний запах.

Некоторое время они ехали молча. Граф пустил коня рысью и обратился к Батисте, словно они не прекращали обсуждать события прошлой ночи:

— Постарайтесь обо всем забыть, Батиста. Такого больше с вами не повторится, и вам вряд ли еще придется останавливаться в столь убогой гостинице, где хозяйничают разбойники.

— Я не могу поверить… как нам повезло. Я ведь проснулась… потому что захотела пить… и вышла из комнаты, чтобы попросить воды.

— Так вот как вы узнали, что они замышляют!

— Да. Я стояла у перил наверху и уже хотела окликнуть хозяина и попросить его жену принести мне стакан воды… как услышала, о чем говорят эти люди.

— Вот видите, как полезно знать иностранные языки, — улыбнулся граф.

— Мама настояла на том, чтобы я учила языки. Она словно предчувствовала, что однажды это спасет меня… и вас.

— Как бы там ни было, я бесконечно вам благодарен, — сказал граф. — Но давайте, как я и просил, не станем больше вспоминать ни о чем плохом. Думайте о том, сколько всего прекрасного ждет нас впереди.

«Однако так ли все светло впереди у Батисты?» — подумал граф.

Прошлой ночью, прислушиваясь к ее мерному дыханию, граф понял, что именно невинность и чистота Батисты позволили ей так спокойно, без задних мыслей лечь рядом с ним и мирно заснуть. Он точно угадал, что чувствует девушка. Она ничуть не стеснялась, потому что оба они были одеты. А не испугалась потому, что не видела в нем мужчину. Зато при ночном нападении она боялась не только потери денег, но и потери чего-то большего…

Граф думал, что мало кто из его знакомых англичан, не говоря уже о французах, дали бы ей спокойно поспать до утра, если бы оказались в подобной ситуации.

На рассвете, с первыми лучами солнца граф проснулся первым и пристально стал рассматривать ее лицо, такое юное и нежное… Батиста укуталась в плед, которым он бережно укрыл ее. На фоне белоснежной кожи ее ресницы казались совсем черными. Граф разглядел, что они загибаются на концах. У корней реснички были золотистыми и темнели к концам. За ночь волосы, у нее немножко растрепались, и маленькие золотистые локоны упали на лоб.

«До чего она хороша, — подумал граф. — Хороша и невинна!»

И его вновь посетили тревожные мысли о ее будущем, о том, что ждет ее в Париже.

Он вспомнил вечера в доме Ля Паивы и приемы, что давали другие кокотки. Эти экзотические празднества были на устах у всей Европы.

Граф воскресил в памяти один вечер у Кор Перл: пол залы был усыпан орхидеями, купленными за тысячу франков, а хозяйка танцевала, наступая туфельками на нежные цветы, безжалостно растаптывая их.

Но особенно впечатляющим был прием у мадам Мюзар — любовницы короля Нидерландов. Именно ему была она обязана своим богатством.

Все гости собрались в длинной галерее, убранной зелеными портьерами. На завтрак подали трюфели и нежную дичь, за ними последовал кофе с сигарами. Вдруг ударили колокола, и портьеры раздвинулись. За ними стояли восемнадцать великолепных жеребцов, которые тоже завтракали. Все гости пришли в восторг от этой оригинальной выдумки мадам Мюзар.

Но все приемы к концу неизменно превращались в оргии. И ему, и другим мужчинам все это было по вкусу, но встретить Батисту на подобном вечере он бы совсем не хотел.

«Мне незачем принимать все это близко к сердцу, — убеждал он себя. — У нее есть мать, которая приглядит за ней».

Но связь ее матери с графом де Сокорном казалась ему весьма предосудительной. Что хорошего можно ожидать от такой женщины?

Час спустя они прибыли в город, где должны были провести ночь. Барнард уже ждал их в отеле. Верный слуга не находил себе места от волнения.

— Гроза застала нас в пути, и мы не смогли добраться сюда, — объяснил граф. — Пришлось ночевать в ужасной придорожной гостинице. Барнард, распорядись насчет ванны, смены одежды и позднего завтрака.

— Я предвидел, что вы задержитесь, милорд, ответил Барнард. — Все, что нужно, уже ждет вас в комнатах на втором этаже.

Он проводил их наверх. Батисту в ее комнате уже ждала горничная. В номере ей была приготовлена ванна, в которой девушка смыла с себя все тревоги и страхи прошлой ночи. К тому же Барнард приготовил ей маленький сюрприз: он догадался купить для Батисты еще одну амазонку. Она была даже лучше и наряднее прежней. На вечер и на день были куплены платья, столь прелестные и столь непохожие на ее старую одежду, что Батиста чуть не расплакалась от радости.

Она спустилась в гостиную на завтрак в новой амазонке из зеленого шелка, отделанной белой тесьмой.

Граф ждал ее внизу, она радостно бросилась к нему и принялась благодарить:

— Спасибо, спасибо. Я знаю, это вы попросили Барнарда купить мне платья. Надеюсь, сегодня мы отужинаем в каком-нибудь шикарном ресторане, где я смогу показаться в своем новом вечернем платье.

Граф улыбнулся, наблюдая ее детский восторг.

— Сегодня у нас легкий день. Мы остановимся в Шантиле, где есть прекрасный отель. Может быть, в качестве вознаграждения я свожу вас в ресторан. Вам, я смотрю, нужны зрители?

Батиста от радости захлопала в ладоши:

— Прекрасно! Я никогда раньше не была в ресторане.

Граф с улыбкой подумал, что любая из его знакомых женщин с большей радостью осталась бы ужинать с ним в маленькой уединенной гостиной. Он видел, что Батиста была лишена всяческих невинных удовольствий в доме отца и теперь искренне, как дитя, радовалась всему новому. Она вела себя так, словно попала в чудесную сказку.

Раньше граф считал, что только общество зрелых утонченных женщин, вроде леди Марлин, могло быть ему интересно. Но теперь его восхищал искренний восторг Батисты, и он вместе с ней переживал радость от, казалось бы, заурядных вещей. Ей нравилось в гостиной все: цветы, мебель, шелковые подушки и хрустальные люстры.

— Я и понятия не имела, что отель может быть таким роскошным! — воскликнула она. — В моем представлении все отели были похожи на вчерашний постоялый двор.

Батиста даже сунула свой любопытный носик в спальню графа, чтобы сравнить, отличается ли та от ее собственной.

За завтраком она осталась довольна каждым блюдом.

— Я даже не подозревала, какой вкусной бывает еда! — восхищалась она. — Вы всегда так вкусно едите!

— Нет, только во Франции, — ответил граф. — Хотя мой повар в Хоке вовсе не уступает здешним. На мой взгляд, надо наслаждаться едой той страны, где находишься.

Батиста рассмеялась:

— Другими словами, ростбифом — в Англии и лягушачьими лапками — во Франции.

— Вы еще их не пробовали, — догадался граф.

Девушка сморщила носик:

— Я читала о них и уверена, что это ужасная гадость.

— Вовсе нет. Они напоминают мясо молодых цыплят, — пояснил граф. — Но я подожду, пока вы получше привыкнете к Франции и уже тогда угощу вас лягушачьими лапками и улитками.

Батиста вдруг притихла и потом еле слышно спросила:

— Когда мы… прибудем в Париж?

— Мы могли бы быть там уже сегодня вечером, но из-за остановки в Шантиле раньше завтрашнего дня в Париж не попадем.

Он увидел вопрос в ее глазах и поспешил на него ответить:

— Сперва мы с вами остановимся у моего друга виконта де Дижона, и уже потом я примусь за поиски вашей матери.

Глаза девушки вдруг загорелись, и граф вновь точно истолковал ее мысли: Батиста надеялась, что он еще нескоро найдет ее мать.

Он резко встал из-за стола и сказал:

— Думаю, нам пора ехать.

Граф раньше Батисты спустился вниз, в ожидании девушки присел в одно из мягких кресел, стоящих в холле.

Его тревожило, что Батиста так сильно привязалась к нему, вероятно, видя в нем верного друга и защитника. Однако такие отношения не должны заходить слишком далеко.

Ее привязанность к нему усиливалась еще и тем обстоятельством, что у нее не было близких родственников, к которым она могла бы обратиться за помощью, или друзей, кто поддержал бы ее в трудную минуту. Она бежала от деспотичного ненормального отца, она не знала, где ее мать и как она встретит свою дочь после нескольких лет разлуки.

«Эта юная девушка, — подумал граф, — вряд ли могла влюбиться в меня».

Но он тем не менее желал предостеречь ее от этого. Влюбленность не принесет ей ничего, кроме боли. Она была еще ребенком, и так и случилось, что граф стал первым мужчиной, который встретился на ее жизненном пути. Поэтому вполне естественно и понятно, что Батисту тянуло к нему. После всех пережитых ими приключений ей, естественно, не хотелось расставаться с графом.

Граф пришел к выводу, что чем скорее он найдет ее мать и передаст ей Батисту, тем лучше. И уж конечно меньше всего ему хотелось ссориться с лордом Дансфордом. Все указывало на то, что последний сошел с ума, и кому-то следовало его давно проучить за жестокое обращение с дочерью. Однако сам граф этого делать не собирался.

«Когда я уезжал из Англии, то твердо решил, — подумал он, — что буду крайне осторожен в отношениях с женщинами, и вот, пожалуйста, я снова ввязался в историю, чреватую для меня весьма нежелательными последствиями. Мне надо быть предельно внимательным и осторожным».

Ему пришло в голову, что задерживаться в Шантиле было неразумно. Куда лучше побыстрее добраться до Парижа. Однако усталые лошади могли и не осилить такое расстояние, как, впрочем, и Батиста. Правда, состояние лошадей для графа было гораздо важнее.

Ирвин Хоксхед решил, что сводит Батисту в ресторан, чтобы удовлетворить ее любопытство и потешить тщеславие, и пораньше отошлет ее спать.

«Барнард позаботится о достойном времяпрепровождении для меня в Шантиле», — думал он.

Граф рассудил, что, раз Шантиле находится не так далеко от Парижа, в нем наверняка найдется немало гостеприимных замков, которые гуляки-французы не обойдут своим вниманием. Там можно будет неплохо развлечься.

«Мне пора вернуться к привычным наслаждениям!» — решил граф.

Но тут он взглянул на свою спутницу и залюбовался Батистой. Она скакала рядом и выглядела такой изящной и хрупкой в новой зеленой амазонке на черном жеребце, одном из самых лучших в его конюшне.

Отель в Шантиле привел Батисту в восторг, ее восхищение передалось графу, и тот даже поколебался в своем убеждении, что все отели однообразны и скучны.

Их номер был великолепно обставлен. Окна выходили в цветущий сад. Покрывала из муслина на кроватях были украшены оборками — последний крик обстановки французских отелей.

— Как тут все красиво и удобно не унималась Батиста, без устали исследуя все вокруг.

Особый восторг вызвали у нее горничные. Все они носили розовую униформу, а их чепцы и фартуки были отделаны кружевами.

К ужину Батиста надела новое платье, купленное Барнардом. Она долго смотрелась в зеркало, из которого на нее глядела незнакомая, очень привлекательная девушка. У Барнарда был отменный вкус. Платье, которое он выбрал, удивительно шло к цвету ее глаз. Его оригинальный фасон был введен в моду самой императрицей. Оборки каскадом ниспадали с турнюра, и множество мелких розочек украшали пышную юбку.

Батисте столько лет были недоступны даже ленты на платье, что этот наряд был для нее настоящим чудом.

Горничная, приставленная к Батисте, тоже заразилась ее радостным возбуждением и причесала девушку по последней моде: волосы подбирались на затылке и на плечи спадали длинные локоны.

«Уверена, граф будет восхищен, увидев меня», — с удовлетворением подумала Батиста, налюбовавшись на свое отражение в зеркале.

Она старалась придумать, как бы ей развлечь графа за ужином, пыталась представить, на какие уловки идут женщины, которые раньше оказывались в его обществе.

«Наверное, они с ним кокетничают», — решила Батиста. Однако она не совсем представляла себе, как надо это делать.

Но, стоя перед зеркалом, батиста вдруг спохватилась: она попусту тратит драгоценное время, которое лучше провести в общении с графом. Она поспешила в гостиную, решив, что он уже должен быть там.

Батиста не ошиблась. Когда она вошла, граф стоял перед мраморным камином с бокалом шампанского в руке.

Как и в первый раз, Батиста встала у двери и эффектно раскинула руки, демонстрируя свой новый наряд.

Граф сразу заметил, что она потрудилась над платьем и прической. Но даже это прекрасное платье меркло по сравнению с восторгом, написанным на ее лице, с сияющими глазами и радостной улыбкой.

Граф ничего не говорил, и Батиста не выдержала и подбежала к нему.

— Скажите, ну как вам… скажите! — Ей хотелось поскорее услышать его оценку.

— Что «как»? — поддразнил он Батисту.

Улыбка было исчезла с ее лица, но, увидев добродушное выражение его глаз, она снова принялась расспрашивать:

— Как вы думаете, я хорошенькая? Достаточно ли я хороша, чтобы ужинать с вами, словно какая-нибудь красавица, которую вы пригласили поужинать тет-а-тет?

Он почувствовал тревогу в ее вопросах и искренне ответил:

— Вы и вправду очень красивы, мадемуазель Батиста, и мне льстит ужинать с вами, как вы говорите, тет-а-тет.

Девушка так и засветилась от счастья.

— Я надеялась на такой ответ, — призналась она. — У меня в жизни не было такого чудного платья, да и мечтать о нем я не могла. Еще раз спасибо вам за все, милорд.

— Я рад, что оно вам нравится.

— Нравится? — воскликнула Батиста. — Да будь моя воля, я бы никогда не стала снимать его… только оно, верно, испортится, если я буду спать в нем, как прошлой ночью.

— Сегодня ночью вам этого делать не придется, — заверил граф. — Можно предложить вам шампанского?

Батиста покачала головой.

— Лучше не надо. Я и так слишком возбуждена, а от шампанского я, пожалуй, еще начну петь или танцевать на столе. Вам тогда будет стыдно за меня.

— Очень стыдно! — подтвердил граф.

— Я как-то раз читала, что героиня так и поступила, а главный герой, ослепленный ее красотой, унес ее в ночь. Мне это показалось таким романтичным…

— Не думаю, чтобы ваш отец одобрил подобную литературу, — сказал граф.

— А папа ничего не знал. Этот роман мне давала читать одна из наших служанок. Она была гораздо образованней остальной прислуги. Однажды папин друг сказал об этом папе, и тот сразу же выгнал ее.

— За что же? — удивился он.

— Отец говорил, что ни одна женщина, тем более из низших слоев, не должна быть такой умной. Образованность, утверждал он, лишь развращает женщин и внушает им недовольство своей жизнью.

— Но он же не отказал вам в образовании.

— На этом настояла мама. Ему ничего не стоило прекратить мое обучение, после того как уехала мама. Только мне нужна была компаньонка, и поэтому моя гувернантка осталась.

— И это она обучила вас всему, что вы знаете? Должно быть, она была умной женщиной, — предложил граф.

— Она была совсем неглупой. Ей хватило ума понять, как вести себя с папой. Он считал ее полной дурой.

Ирвин Хоксхед от души рассмеялся.

— Даже ваш отец попался на уловки Евы.

— Она оставалась со мной в этом ужасном унылом доме. Я знаю, ей было бы куда лучше в другом месте, но она очень любила меня и не захотела со мной расставаться.

— Наверное, она славная женщина и многое сделала для вас. Вы стали умной женщиной, мадемуазель Батиста.

— Ах, если бы это было так, — ответила девушка. — Только, честно говоря, я очень невежественна, милорд. Я совсем ничего не знаю, кроме того, что почерпнула из книг.

Она говорила это с большим сожалением, но тут же улыбнулась.

— По крайней мере теперь я узнаю много нового о Париже, и уже это одно меня утешает.

— Смотря что, конечно, вы хотите там изучать, — предупредил граф.

— Первым делом я хочу узнать о знаменитых архитектурных памятниках, соборах и еще о Сене, — начала Батиста.

Она задумалась ненадолго и продолжала:

— Но больше всего я хочу встретиться и познакомиться с людьми, посмотреть, какие они. Еще я хочу понять, что они чувствуют и думают. Мне кажется, только так можно судить о других странах.

Граф хотел было заметить, что опять-таки все зависит от людей, которых она повстречает, не решил, что объяснить это сейчас ей будет трудно. Вспомнив, как она мечтала о посещении ресторана, он предложил спуститься на ужин.

Ресторан произвел на Батисту самое благоприятное впечатление. Стены красного цвета были украшены зеркалами в прекрасных рамах, а красные бархатные стулья прекрасно гармонировали с отделанными бахромой портьерами того же цвета.

Их проводили к лучшему столу.

— Какое великолепие! — прошептала Батиста.

— Я знал, что вам здесь понравится.

Обед был заказан заранее, и первое блюдо подали почти сразу. Принесли также и вино, которое со знанием дела выбирал сам граф.

— Расскажите о лучших ресторанах Парижа, — попросила Батиста, когда они начали есть.

Граф припомнил два ресторана, где превосходно кормили, и описал их. Батиста внимательно слушала его. Потом сказала:

— После того как вы найдете мою маму, увижу ли я… вас… снова?

— Я очень надеюсь на это, — ответил граф. — Я часто бываю в Париже и непременно захочу узнать, как вы живете и хорошо ли вам.

Граф сам признал, что говорил чересчур небрежно и прохладно. Батиста погрустнела, живой огонек в глазах погас.

Она немного помолчала и вновь спросила:

— А что если мама не примет меня? Что тогда со… мной будет? Что мне делать? Мне не к кому будет обратиться.

Этот вопрос граф не раз задавал самому себе, но так ничего и не мог на него ответить.

— А что вы сами думаете делать? — ушел он от ответа.

— Не знаю. Мне нельзя возвращаться в Англию. Папа в первую очередь будет искать меня там. Остается только жить в Париже. Но я боюсь, мне не удастся получить свои деньги…

Ее голос замер. Через минуту она начала снова:

— Вы только что говорили, что я образованна. Но не думаю, что мои знания принесут мне деньги. Я вряд ли смогу найти работу…

Она в отчаянии взглянула на него. Граф же подумал, что любой француз легко нашел бы ей применение. Эта мысль была ему весьма неприятна.

— Ни к чему расстраивать себя пустыми догадками, мадемуазель. Возможно, все обойдется, а мы напрасно испортим себе ужин, вздохнул граф. — Будем считать, что ваша мать бесконечно обрадуется вам, оставит жить у себя, а в жизни вам не грозят никакие неприятности.

— Как бы мне этого хотелось, милорд, — отозвалась Батиста. — Но, когда вы меня оставите, мне не к кому будет обратиться за помощью…

— Вы должны были быть к этому готовы, когда убегали от отца, — резонно заметил граф. — В конце концов на вашем пути я оказался совсем случайно, да к тому же мы едва знакомы.

Но эти слова не убедили Батисту. Для нее граф стал больше, чем просто знакомым. Он не только пожалел и помог ей. Их к тому же объединила и пережитая опасность. Это приключение сблизило их больше, чем смогли бы сблизить балы и проведенные вместе вечера.

Граф снова вспомнил, как она легла и заснула рядом с ним, полная уверенности, что он не даст ее в обиду.

«Она так молода и доверчива, — подумал он. — Что-то будет с ней в Париже?»

— У вас такое мрачное лицо, — упрекнула его Батиста. — Глядя на вас, можно подумать, что вы отбываете наказание, ужиная со мной.

Ирвин Хоксхед поспешил улыбнуться:

— Я прошу у вас прощения. Признаю, что не имею права так вести себя в обществе столь очаровательной дамы.

— А когда вы ужинаете с дамой, о чем вы обычно говорите? — спросила Батиста.

Графу почему-то не хотелось отвечать на этот вопрос. Обычно с дамами он говорил преимущественно о них самих, и за ужином его гостьи пускали в ход все свои чары, чтобы увлечь и соблазнить его.

— А как вы сами думаете? О чем мы разговариваем? — ответил он вопросом на вопрос.

— Когда я одевалась к ужину, я как раз подумала, — отвечала Батиста, — что в таком платье даме непременно захочется с вами флиртовать. Только я не знаю, что при этом надо говорить или делать.

Граф ничего не ответил, пораженный ее простодушной наивностью, и девушка перегнулась к нему через стол.

— Пожалуйста, скажите, что мне для этого надо делать, — попросила она. — Научите меня кокетничать, и тогда по приезде в Париж… я, возможно, произведу фурор, и мама будет мною… гордиться.

Эта перспектива почему-то не очень воодушевила графа.

— Вы слишком молоды, чтобы, как вы это называете, кокетничать, — отрезал он, — или портить себя фальшью.

Батисту удивил такой отпор, и она стала робко оправдываться:

— Мне просто хотелось стать лучше… Мне хотелось, чтобы вы восхищались мною и не скучали в моей компании.

— Вы скорее бы наскучили мне, когда бы стали неискренней или нарочно старались прельщать мужчин.

Графу следовало бы предусмотреть, что последнее его замечание вызовет у Батисты еще больший интерес.

— Значит, женщины умеют казаться привлекательными в глазах мужчин? — не унималась она. — Что же они для этого говорят, или надевают, или делают? Расскажите мне об этом, милорд, прошу нас.

— Я, право, не знаю, — уклончиво сказал он.

— Нет, знаете. Ну скажите правду, настаивала Батиста. — Мне кажется, что, когда женщина хочет обольстить мужчину, она умеет как-то очаровать его, сказать что-то особое, и тогда он захочет унести ее в ночь, как герой того романа, или даже поцеловать.

Граф молчал. Эта беседа казалась ему весьма неуместной. Разговоров на подобные темы им следовало избегать, хотя теперь он и не знал, как же перевести их беседу в другое русло.

Батиста задумчиво посмотрела на него:

— Как вы считаете… только, пожалуйста, скажите правду, захочется ли какому-нибудь мужчине поцеловать меня? Вам… вам хотелось бы… меня поцеловать?

Граф встретился с ней взглядом и быстро отвел глаза.

— Мы, кажется, оба забыли, — сказал он, — что вы моя племянница и о такого рода вещах не пристало говорить с дядей.

— Ах, я согласна иметь десять таких дядей, как вы, — вздохнула Батиста. — Но я уверена, что, будь у папы брат, он был бы таким же злым, как папа. И тогда они оба ругали и били бы меня. Даже представить страшно!

— Как бы там ни было, — сказал граф, — вы прекрасно знаете, как ведут себя порядочные племянницы. И вам уже пора воспользоваться своими знаниями, мадемуазель Батиста. Завтра мы будем в Париже.

— Насколько проще бы было ответить на мой вопрос, — упорствовала Батиста. — Теперь я буду терзаться неведением. Я уверена, что красивым дамам очень приятно, когда их целуют.

Графа тронул грустный тон ее замечания.

Он понял, о чем думала эта девушка. Она боялась, что никто не захочет ее поцеловать. Хотя бы потому, что за все время, проведенное с нею вместе, граф этого делать даже не пытался.

Ему вдруг пришло в голову, что еще ни разу в жизни ему не приходилось пробудить в молоденькой девушке женщину.

Он вспомнил свой первый поцелуй. Та женщина была намного старше его. Ее, как он теперь понимал, привлекала его молодость, и она сама соблазнила его.

Граф представлял, какими нежными, свежими и невинными должны быть губы Батисты. И ему вдруг очень захотелось утешить ее, вселить уверенность, что она прекрасна, и стать первым мужчиной, от которого она это узнает.

Но потом он решил, что такой поступок слишком предосудителен: девушка полностью доверяла ему и непорядочно было бы с его стороны так использовать ее доверие. В то же время Ирвин Хоксхед не переставал думать, что всякий мужчина, включая тех, с которыми Батиста познакомится уже послезавтра, воспользовался бы такой возможностью без всяких колебаний. Судьба не каждый день посылает дары в виде прекрасной девушки, чистой и невинной, тем более такая непорочность — еще большая редкость в наше время.

Принесли новые блюда, Батиста отвлеклась и оставила свои расспросы.

И только после ужина, когда подали коньяк для графа и кофе для нее, она сказала с улыбкой:

— Ну вот, мы снова можем разговаривать. И, пожалуйста, постарайтесь помочь мне стать более сведущей, не то я боюсь, что в Париже меня засмеют.

— Почему вы так думаете?

— Я очень невежественна, поэтому часто допускаю всякие оплошности и говорю глупости, — призналась девушка.

— Тогда по приезде в Париж вы должны как можно меньше говорить и наблюдать за другими. Так вы узнаете, что от вас ожидают и как себя правильно вести.

Он искренне надеялся, что его совет окажется полезным. Но кто знает, какого сорта люди повстречаются ей? Каково будет их поведение? Граф также сомневался, что Батиста поймет все те двусмысленности, которыми обычно изобиловали светские беседы.

— Наверное, я испытываю неуверенность и страх от того, — сказала Батиста, — что мне придется скоро расстаться с вами. Вы говорите, мы едва знакомы, это так. Но мне кажется, будто я знала вас всю жизнь и вы всегда были со мной.

— Интересно, что заставляет вас так думать? Должно быть, живя с отцом, вы мало общались с людьми.

— Я знала, что вы объясните все именно так, — ответила она. — Но дело совсем не в этом. Сперва вы мне показались таким важным и надменным…

Она замолчала, подбирая верные слова:

— …таким значительным, что я чувствовала себя ничтожеством рядом с вами.

Батиста подняла на него глаза.

— А потом мне показалось, что я стала частью вас, — продолжала она. — Я понимала вас с полуслова, я словно могла читать ваши мысли. И вы, я знаю, читаете мои, потому что иногда вы вдруг объясняете то, о чем я как раз думала. Почему у нас так получается?

— А почему у вас так получается? — спросил граф.

— Не знаю, — отозвалась Батиста. — Скажите, а что вы думаете обо мне?

Граф очень осторожно, тщательно подбирая каждое слово, сказал:

— Я думаю, вы очаровательная, очень красивая девушка, и вам нужны мать или отец, которые заботились бы о вас, пока вы не выйдете замуж за хорошего человека.

— Об этом, наверное, мечтает каждая девушка, — согласилась Батиста. — Больше всего женщины хотят иметь свой дом, семью. А у меня этого нет.

Батиста, будучи девушкой умной, всегда безошибочно угадывала слова, которые граф намеренно опускал.

— Никто из нас не находит совершенства в этом мире, — пытался объяснить он, — и потому мы все довольствуемся тем, что имеем. Когда вы разыщете мать, точнее, я сам разыщу ее, вы будете счастливо жить с ней некоторое время, пока не найдете себе мужа.

— Я хочу выйти замуж, — произнесла Батиста, — по любви. Мама была влюблена в графа, когда бежала с ним. И еще я хочу, чтоб мой муж был таким же умным, как вы, и так же превосходно ездил верхом.

— Вы мне льстите, — сказал граф сдержанно.

— Я согласна, чтоб он был не таким красивым, — продолжала Батиста, пропустив мимо ушей его замечание. — Я и так прошу слишком многого. Но я никогда не соглашусь выйти замуж за дурака или плохого наездника.

— Вам совсем нетрудно будет найти мужа с такими качествами, — усмехнулся граф.

— Но это… это еще не все.

— А что же еще?

— Мой муж… должен быть добрым.

Она помедлила, а граф уже наперед знал, что она собиралась сказать.

— Папа жестокий и злой, а вы добрый, — объяснила она. — Вы добрый, потому что помогли мне бежать, хотя сами не очень того хотели. И вы добрый, потому что купили мне чудные платья и, конечно, потому что взяли меня с собой в Париж, когда на самом деле с большей охотой оставили бы меня в первом городе по пути вашего следования.

— Тогда я еще не знал вас, — оправдался граф.

— Я понимаю, что вам будет стыдно перед друзьями за такую племянницу, как я, милорд, — сказала Батиста. — Я бесконечно благодарна за все, что… вы для меня сделали… и считаю, что мне лучше остановиться в каком-нибудь недорогом парижском отеле или меблированных комнатах… пока вы не найдете мою маму.

И потом уже чуть слышно она добавила:

— Мне ни за что не хотелось бы… мешать или досаждать вам… чем-либо… тем более после всего, что вы для меня сделали.

— Вы в первую очередь думаете обо мне, Батиста?

— Конечно, я думаю о вас, — ответила она. — В мире нет никого добрее… и лучше вас.

В последних ее словах чувствовалась боль. Граф недоверчиво посмотрел на нее, их взгляды встретились, и ни один из них не смог отвести глаз.

Графу показалось, что через эти голубые глаза он заглянул, ей глубоко в душу. Он видел, что Батиста умна, но в ней жили страх и неуверенность. Но даже несмотря на это, она беспокоилась прежде всего о нем.

Граф сделал над собой усилие и отвел глаза.

— Мы уже давно договорились как нам поступить, — проговорил он. — Нет смысла спорить об этом вновь. Виконт де Дижон никогда не видел моих сестер и не знает возраста их детей. Мы остановимся у него, и я представлю вас своей племянницей. А если вы так желаете угодить мне, сделайте милость — не говорите ничего такого, что заставило бы виконта усомниться в истинности наших родственных отношений.

Батиста ничего не ответила, и графу показалось, что она думает о чем-то другом.

Потом она очень тихо заговорила, и он едва разобрал ее слова:

— Я сделаю все… как вы просите… но пожалуйста… пожалуйста, помогите мне… не то мне будет очень тяжело…