Ни о чем не жалею

22

Они прошли в дальнюю от террасы комнату. Судя по стоявшей у стены неубранной кровати и туалетному столику, это была спальня. Рей пропустил девушку вперед и возвестил:

— Джина Кинг! Прошу пожаловать в «штормоубежище». Мой покойный дед, наверное, специально для подобных случаев встроил этот дом внутрь склона холма.

— Значит, он совершенно надежен, какие бы фокусы ни проделывала природа?

— Ну, я бы не сказал, что он надежнее других жилищ. Если на его крышу упадет, скажем, дерево, хозяин будет чувствовать себя не очень уютно. Надеюсь, сегодня такого не произойдет. А пока вот тебе отличный, вечерний наряд!

Он протянул Джине рубашку.

— Пока твоя одежда сохнет, ходи в этом.

— Спасибо.

Она выжидающе уставилась на Рея. Он недоуменно выгнул правую бровь:

— Что?

— Как что?! Ты намерен глазеть на меня, пока я буду переодеваться?

Хэмилтон хмыкнул.

— Ладно, так и быть — отвернусь. Только быстро!

Рубашка доходила девушке почти до колен. Она была шелковая, очень мягкая и теплая. Кроме того, Джина призналась себе, что от нее просто-таки веяло эротикой…

Наконец Рею разрешено было повернуться. Он бросил критический взгляд на новое одеяние девушки и усмехнулся:

— А на тебе она выглядит даже лучше, чем на мне.

— Мне трудно судить, Рей. Я видела тебя в основном в джинсах и тенниске.

С этими словами Джина закатала по локоть рукава и села на стул возле ночного столика.

— Видишь ли, дорогая, — заметил Хэмилтон. — Если мужчина постоянно ходит в тенниске и джинсах, это отнюдь не всегда означает, что он не может позволить себе надеть что-нибудь более приличное. Кстати, ты когда-нибудь видела миллионера, который бы управлял своей яхтой, будучи во фраке?

Джина рассмеялась. Рей опять исчез на некоторое время в кухне и возвратился, неся две чашечки кофе.

— Не против?

— Совсем даже наоборот: очень хорошо!

— Вот и ладно! А что это у тебя на лбу?

Он подал ей маленькое зеркальце. На лбу у нее действительно была царапина со следами запекшейся крови. Рей с видом опытного эскулапа приподнял голову девушки и внимательно осмотрел ранку.

— Ерунда! Небольшая ссадина. Скоро опять сможешь вертеться перед телекамерами. Ведь тебе придется вернуться на работу, не так ли? Насколько я понимаю, посвящение в ранг миссис Джины Хэмфри не состоится?

— Откуда ты знаешь?

Рей взял ее за руку.

— Я не вижу обручального кольца на твоем очаровательном пальчике.

Джина слегка покраснела, потом посмотрела ему в лицо.

— Ликуешь?

— Ликую? С чего бы это?

— Ну как же! Ты ведь победил.

— В своей победе я не сомневался ни минуты. Покажи ноги!

Девушка вытянула вперед сначала одну ногу, потом — другую. Обе были сплошь в царапинах. Рей достал из столика аптечку, взял лоскуток марли, вылил на нее несколько капель спирта из флакона и принялся бережно промывать каждую ранку.

— Ой, щиплет! — взвизгнула Джина.

— Терпи.

— А с чего ты взял, что я решила бросить работу?

— Многие мужчины с положением и средствами не любят, когда их жены работают. Эндрю — один из них, как мне кажется.

Джина хотела ответить, но вместо этого вдруг судорожно глотнула воздух: рука Рея, промывавшая раны, почему-то оказалась у самого ее бедра.

— А-а ты? — заикаясь, продолжила она.

— Что я?

— Ты разрешил бы своей жене работать?

— Ай!

Ладонь Рея переместилась с одного ее бедра на другое. По коже Джины пробежала дрожь. Потом учащенно забилось сердце. Он видел все это, но продолжал играть роль добросовестного лекаря.

— Ты спрашиваешь, разрешил бы я работать своей жене? Видишь ли, это зависит от того, насколько работа будет для нее важна. Я имею в виду не необходимость зарабатывать деньги, хотя они — естественное вознаграждение за любой труд. Но подчас важно не это, а сам процесс. Работа может быть интересной сама по себе и поэтому значима для того, кто ее делает. С другой стороны, большинству не только мужчин, но и женщин необходимо ощущать себя полезными для общества. Многие просто стремятся к славе. Во всех подобных случаях часто совершенно неважно, сколько денег они в конечном итоге получат. Одни карабкаются на недоступные вершины, чтобы о них говорили. Другие стараются так выполнять порученное им дело, чтобы их постоянно хвалили. Третьи мастерят что-нибудь для себя…

— Проектируют и строят яхты, — подхватила Джина.

— Ты все не можешь этого забыть? Мне больно слышать твои упреки. Да, я ремонтирую и строю яхты. При этом не люблю говорить о деньгах. В том числе — и с тобой. В результате мы не поняли друг друга и расстались.

Рей на секунду задумался. Затем все-таки задал тот самый вопрос, который Джина меньше всего хотела бы услышать:

— Скажи мне, только честно. С Эндрю ты порвала, испугавшись моих угроз? Или же рассудила, что со мной можно получить не только деньги, но и удовольствие, которое невозможно с ним?

Острая боль пронзила сердце девушки. Она встрепенулась, пытаясь освободиться от его рук, но не смогла.

— Будь ты проклят, мерзавец! Будь ты проклят!

И ее вновь стали душить рыдания. Но Рея, казалось, это не трогало.

— Опять слезы? Ну, зачем же? Кого ты хочешь обмануть? Ты ведь отлично знаешь, чего хочешь. Только не называй это любовью.

Джина попыталась вскочить со стула с откровенным намерением убежать, но Рей не дал ей этого сделать. Крепко сжав девушку за ноги, он поднял ее чуть ли не к потолку и в мгновение ока перенес на кровать. Она не успела опомниться, как он уже лежал на ней, со страшной силой сжимая в объятиях. Джина не могла даже пошевелиться и видела перед собой только горящие огнем глаза, которые воспламеняли ее кровь и заставляли бешено колотиться сердце.

— Чего ты хочешь? — прошептала она, понимая всю несуразность этого вопроса.

Но Рей все же ответил:

— Чего я хочу? Утонуть в тебе, стать твоей частичкой, чтобы никто другой никогда не смог меня заменить.

И он закрыл Джине рот страстным, долгим поцелуем. Она обвила руками его шею. Ей было уже все равно, почему Рей хотел ее. Он хотел — и этого было достаточно.

Пути к отступлению не было. Страсть вырвалась наружу и сжигала их обоих. Джина уже не понимала, кто из них кого раздевал. Скорее всего — друг друга. Единственное, что она в тот момент сознавала, так это полную свободу. Их ничто не ограничивало. Одна плоть воспламеняла другую. Джина гладила плечи, шею, волосы Рея. Она ощущала его тепло, с наслаждением вслушивалась в сдавленные вздохи возлюбленного и чувствовала, как целиком растворяется в нем. Дыхание Рея стало прерывистым, он откинулся на подушку. Джина жадными глазами смотрела на его разгоряченное скульптурно вылепленное тело. Ее руки ласкали его, а их губы сливались в страстном поцелуе. Девушка чувствовала, как широкие мужские ладони скользят по ее волосам, спине, все ниже… Рей учил ее тело петь, играл на нем, как на тонком музыкальном инструменте, ведя мелодию от нежнейшего «пианиссимо» к громогласному «форте», но всегда оставляя для себя возможность в следующий момент довести звучание до предельного «фортиссимо».

Его ищущие руки ласкали самые интимные, влажные и одновременно пылавшие огнем уголки ее тела. В глазах Джины под опущенными веками вспыхивали миллиарды ярчайших звезд. Ей казалось, что она уплывает куда-то очень далеко. И это ощущение усилилось, когда Рей осторожно раздвинул ее ноги и проник внутрь, почти незаметно разрушив последнее препятствие на своем пути. Она даже не почувствовала боли. Все дальнейшее происходило, как в глубоком и сладостном сне. Джина ощущала лишь судорожные движения мужского тела, на которые она отвечала такими же, и ее страстные стоны сливались с его тяжелым прерывистым дыханием.