Глава 5

– Бессонова! – крикнул Кошкин ей в спину. – Срочно вернись!

Она вышла на минуту за кипятком. Всего на минуту. Полдня просидела за столом не вставая. Проделала колоссальную работу, а никто как будто не видел. С композиционным портретом предполагаемого отравителя уже работают, разослан по отделам. Благодаря кому? Ей, само собой. Дама в черном платье оказалась весьма полезным свидетелем. Мало того что приехала в отдел для дачи показаний, так еще и сообщила много нового. Даже приметы подозреваемого сумела вспомнить. И что?

А ничего. Ни слова похвалы. А этот гадкий красавчик Денис Рыжков ее вообще, кажется, возненавидел. За что? Непонятно. Кошкин ни так ни сяк, просто ее терпел. Саша Стешин проявил понимание. Но тоже не мог идти против всего отдела.

Снова Маша осталась одна. Одна за столом в своем отделе. Одна дома. Одна во всем городе.

– Товарищ майор, можно я кипяток налью? – Маша умоляюще посмотрела на Кошкина, потрясла пустой чашкой. – Я без обеда.

– Ладно, давай, только пулей. Там у нас человек дожидается. Займешься его заявлением.

Десять баллов, Денис.

Человеком, о котором говорил Кошкин, занимался сначала Рыжков. Маша не прислушивалась, но поняла по обрывкам, что мужик не может смириться со смертью матери и пытается обвинить весь свет. Рыжкову хватило десяти минут, чтобы понять, что дело безнадежное, и по-быстрому слиться. Теперь, понятно, шеф спихнет все на Машу.

А у нее нет выбора, придется разбираться. Не разберется, значит, мало опыта. Разберется? Так точно.

Но в этом деле, кажется, без вариантов. Кое-что она все же слышала краем уха.

Налила кипяток, подергала за ниточку чайный пакетик. Пока дойдет обратно, чай заварится.

В отделе, кроме посетителя, уже никого не было. У всех нашлись неотложные дела. А ее неотложное дело – вот оно. Напротив стола на стульчике, сгорбившись, сидит.

– Извините, что заставила вас ждать. – Маша кивнула на чашку. – Проголодалась немного.

– И это весь ваш обед? – Он недоуменно поднял брови.

– К счастью, нет. Есть еще салат и творожная запеканка, – улыбнулась она.

Зачем ему об этом знать? Ему интересно, что ли, что она в следующие десять минут проглотит?

– Сами делали?

– Что, простите? – Маша выудила пакетик из чашки, швырнула в корзину для бумаг.

– Запеканку творожную сами делали?

– Да.

– И салат тоже? Не покупали?

– Да. – Она растерялась.

Чудак, оказывается, еще тот. Рыжков его раскусил за десять минут.

– Это хорошо. – Посетитель вздохнул. – Это правильно. Магазинные салаты есть нельзя, так мама говорила. Она великолепно готовила.

Маша промолчала, присмотрелась внимательнее.

А он хорош собой. Респектабельный, успешный, судя по одежде и парфюму. Модная стрижка. Щетина, правда, запущенная, но здесь все ясно: у него горе. Глаза печальные, умные. Не похож на истерика, слетевшего с катушек из-за ухода матери, неожиданного и несправедливого.

– Да, я не сумасшедший. Вы правильно подумали, – ответил он ее мыслям.

Игорь Новиков, успешный хирург. Заведует хирургическим отделением – в свои-то тридцать лет.

– Поэтому сочинять небылицы, как вы понимаете, не могу.

– Вы о чем?

Ей жутко хотелось есть. Перед походом за кипятком она успела открыть контейнер с салатом. Пахло вкусно.

– Ваш коллега решил, что мое заявление – следствие истерики. Запоздалое раскаяние сына, который мало внимания уделял матери. Это не так. Послушайте, Мария Ивановна, – он вытянул руку и указательным пальцем постучал по столешнице, – у вас там салат. Так дивно пахнет. Почему вы не едите?

– Простите, но…

– Меня стесняетесь? А зря. Ешьте на здоровье. И знаете что? – Он как-то неожиданно странно улыбнулся. – Если бы вы были не против и угостили, я тоже отведал бы вашего салата.

Она опешила.

– И запеканки. За кипятком я схожу. Есть еще чашка?

Чашка нашлась в шкафу, и к ней пара тарелок и разномастные вилки. Пока он ходил за кипятком, Маша разделила салат на двоих. Ели почти не разговаривая. Потом пили чай с творожной запеканкой с вишней и шоколадом.

– Очень вкусно. Очень! – восхитился он, когда Маша убрала посуду со стола. – И салат, и запеканка. Если вы так превосходно ищете преступников, как готовите… Простите. Знаю, что звучит глупо.

– Итак, приступим, Игорь Валентинович. – Маша взяла в руки его заявление, пробежала глазами по строчкам. – Вы утверждаете, что вашу мать убили. Так?

– Совершенно верно.

– Откуда такое заключение? – Она кашлянула и поправилась: – Почему вы так решили?

– Это не я так решил. А наш патологоанатом. – Впервые с той минуты, как вошел сюда, он распрямил спину. Посмотрел на нее печальными глазами. – Я даже подумать не мог. Даже не мог представить! А он нашел след от инъекции. Спросил, лечилась ли мама от чего-то. Я сказал, что нет. Случались, конечно, возрастные недомогания, но в общем она была здорова.

Он замолчал, опустил голову. Дыхание сделалось тяжелым и прерывистым.

Борется со слезами, догадалась Маша.

– В тот день, – заговорил он через минуту, – она мне не позвонила. Ни разу до пяти вечера.

– А так не должно было быть?

– Мама хотя бы раз за смену звонила всегда. Ответил я, не ответил – не важно. Она не могла не позвонить. А тут я после операции, после всяких дел в отделении замотался. Беру телефон, а от нее ни звонка. Звоню ей – не отвечает. На домашний – не отвечает. Позвонил соседке, попросил зайти. Она сходила. Говорит, слышно, как звонит мобильный в прихожей. Вроде видела, как мать уходила, но еще до обеда. – Новиков снова замолчал, собираясь с мыслями. – Я сорвался и, не заезжая домой, помчался по всем местам, где она бывает. Магазины, рынок. Дошел до газетного киоска у нас во дворе, оттуда виден наш подъезд. Так вот, продавец сказал, что мама с покупками давно зашла в дом. Они еще перед этим поболтали, как обычно. Я домой. А она… – Снова пауза. – Сидит в кресле у балкона. Потом…

– Послушайте, Игорь Валентинович, – мягко перебила Маша, – предлагаю перейти к заключению вашего эксперта.

– Хорошо.

– Кто настоял на вскрытии?

Она точно знала, что, если пожилой человек умирает дома, не на улице, вскрытие необязательно.

– Я настоял. А как? Утром она была полна сил, и вдруг ее нет! – возмутился Новиков.

Он отказывался понимать, что старики могут вот так взять и оставить нас в любой момент. Просто потому, что их старое сердце больше не выдерживает. Без всяких причин. Просто от усталости, от пережитых сотен стрессов. Да, это принять сложно. Ей ли не знать.

– Хорошо. – Она кивнула. – И патологоанатом нашел след от инъекции?

– Именно. Спросил у меня. Я сказал, что ничего такого не было. Никаких уколов матери без меня никто не делал. Даже витамины ей не кололи, а уж такое…

– Что же?

– Инсулин, лошадиная доза. Она умирала два часа. Сначала впала в кому, потом умерла. А я все это время спасал чужих людей. Понимаете, что самое ужасное?

– Что?

Ей неловко было смотреть на него. Он уже не мог сдерживаться. По щекам текли слезы.

– Что я мог ее спасти, мог. Если бы не опоздал. – Новиков закрыл лицо руками, поставил локти на стол. – Это же я виноват. Я!

Маша выбралась из-за стола. Воды в графине на подоконнике оставалось на четверть. Да, теплая, наверняка противная. Но сегодняшняя, она сама утром наливала.

– Вот, выпейте. – Она протянула Новикову стакан, потопталась рядом, не зная, что может сказать.

По собственному опыту знала, что все слова в такую минуту не имеют смысла. Иногда сочувствовать лучше молча.

Он послушно выпил все до дна, даже не поморщился, хотя вода была теплой и противной. Поставил стакан на стол. Пробормотал извинения.

– Ничего, Игорь Валентинович. – Маша вернулась на место. – Знаю, что вы сейчас чувствуете. Я тоже потеряла родителей – сначала отец, потом мама. И тоже считала себя виноватой в их смерти.

– Их убили? – ужаснулся он. – Тоже убили?

– Нет. Отца сразил инсульт. Маму – горе.

– Господи. – Он покачал головой. – А братья-сестры у вас есть?

– Нет. Я одна.

Маша поморщилась. Она не любила касаться этой темы. Терпеть не могла сочувственных оханий и жалостных взглядов. Такое сочувствие редко бывает искренним.

Но Новиков неожиданно улыбнулся:

– Я тоже. У меня никого, кроме матери, не было. Мы с ней были очень близки.

– Она не говорила ни о чем таком?

Прошло полчаса, а они все топчутся на одном месте. Скоро народ начнет с обеда возвращаться. А Новиков по-прежнему здесь.

– Что вы имеете в виду?

– Может, ей кто-то угрожал? Может, она с кем-то повздорила? Знаете, у пожилых людей все иначе. У них другие обиды и другой… – она поискала нужное слово, – масштаб событий. То, что нам кажется пустяком, для них важно. Как у детей. Понимаете, о чем я?

– Да, понимаю. – Он усмехнулся. – Но моя мать была воспитанным человеком. Она никогда не устроила бы скандал из-за очереди в магазине. Или из-за того, что кто-то проехал на машине и обдал ее грязью. Не было у нее недоброжелателей. И врагов тем более.

– Тогда это ваши враги, Игорь Валентинович. Придется вспомнить все нехорошее, что произошло у вас за последнее время.

Маша сделала пометку в блокноте.

– Не было ничего такого. – Он потер пальцами виски, будто пытался отмотать события вспять. – Нет, недовольные у врачей, конечно, всегда есть. Но ничего серьезного, точно.

– Никто не умирал у вас на столе?

– Тьфу-тьфу!

– Вы кому-то отказали в помощи?

– В каком это смысле?

– Скажем, кто-то хотел попасть к вам на операцию, а вы не взяли. Скажем, сочли пациента безнадежным. Или очередь у вас на месяц вперед. Или после операции что-то пошло не так.

– Что именно?

– Допустим, пациент через какое-то время не восстановился, а умер.

– Мария Ивановна, откуда мне знать? Я оперирую с двадцати четырех лет, сейчас мне тридцать. Через эти руки, – он помотал кистями, – прошли сотни людей. Не могу же я всех запомнить и отследить их судьбу! Шесть лет!

– И все же вам придется вспомнить, Игорь Валентинович. – Маша глянула сурово. – Если вы действительно хотите найти того, кто сделал смертельную инъекцию вашей матери.

– Конечно хочу! – возмутился он. – Зачем тогда я здесь?

Затем, что тебя измучило чувство вины – раз.

Затем, чтобы переложить эту вину на кого-то – два.

Затем, чтобы снять с себя подозрения, – три.

Последний пункт Маша держала на случай, если Новиков устал от старой матери и решил от нее отделаться таким изуверским способом. Не хотелось в это верить, но и исключать было нельзя.

– Этого человека ваша мать должна была знать.

– Почему? – удивился он.

– Она впустила его в дом.

– Вы считаете, это случилось дома? – Он сильно побледнел.

– А по-вашему, где?

– Не знаю. Может…

– Не может, Игорь Валентинович, – перебила она. – Вы сами установили, что она умирала в течение двух часов, так?

– Да.

– Когда вы приехали домой?

– В начале шестого.

– Сколько на тот момент она была уже мертва?

Он задумался, обхватил ладонью подбородок. Спина снова выгнулась дугой.

– Я сейчас задаю вопрос не сыну, а профессионалу, – жестко произнесла Маша. – Врачу. А врач по остыванию кожных покровов может установить время смерти.

– Около двух часов, от силы три. Да, три часа. – Его лицо задергалось, как при нервном тике.

– Итак. – Она застрочила в блокнотике. – Вы приехали в семнадцать двадцать, так?

– Приблизительно.

– К этому времени она была три часа мертва. Значит, смерть наступила между четырнадцатью и пятнадцатью часами. Инъекцию ей могли сделать в районе полудня.

– Сразу, как она зашла домой? – Новиков вдруг принялся отчаянно ерошить коротко стриженные волосы. – А вдруг кто-то сделал это в транспорте? Она же ездила на автобусе. Или в магазине?

– Игорь Валентинович, мы ведь с вами понимаем: такую дозу инсулина вколоть незаметно нельзя. Так?

– Да. Вряд ли.

– Ваша мама наверняка поделилась бы с кем-нибудь таким происшествием. Пожаловалась бы на боль. Да просто вскрикнула бы от укола, случись он в общественном транспорте. А она, по вашим собственным показаниям, остановилась во дворе перекинуться парой фраз с продавцом газет. И ни слова.

– Ни слова.

– Значит, это случилось уже после того, как она вошла в подъезд. И скорее всего, случилось в квартире. – Она говорила медленно, просто рассуждала вслух. – Если бы напали в подъезде или в лифте, ваша мама подняла бы тревогу. А здесь, надо полагать, все было добровольно. Что говорит ваш эксперт?

– О чем?

Кажется, он примерял сейчас эту роль, роль убийцы к каждому знакомому. Бегающий взгляд, рассеянное внимание. Она трижды задала один и тот же вопрос, и все без толку.

– Были у вашей матери на теле какие-нибудь синяки, подтверждающие, что она оказывала сопротивление?

– Что, простите? Синяки? Нет, синяков не было. – Кивнул с отсутствующим видом: – Да, вы правы, она сама кого-то впустила. Сама позволила сделать себе инъекцию. Она знала этого человека, здесь вы в точку.

Резко поднялся, одернул дорогой пиджак, надетый на футболку. Неожиданно протянул руку:

– Отдайте.

– Что?

– Отдайте заявление.

– Не поняла. – Маша тоже поднялась. – Сожалею, Игорь Валентинович. Но…

– Я отзываю свое заявление.

– А почему? – Она резво убрала за спину лист бумаги, исписанный его нервным почерком. – Вычислили убийцу и желаете с ним поквитаться самостоятельно?

Он промолчал. Только дышал тяжело и смотрел исподлобья, с невесть откуда взявшейся неприязнью.

– Сядьте, Новиков!

Странно, но он послушался. Упал на стул. Его трясло – подпрыгивали колени, дергались пальцы на лацкане пиджака, кривился рот.

– Вы не вернете мать к жизни, если устроите самосуд. Зато свою жизнь искалечите. Я уже не говорю о том, что вы можете ошибиться и пострадает невинный человек.

– Невинный? – заорал он вдруг каким-то грубым, отвратительным голосом. – А кому, кроме нее, мешала мама? Кому еще могла открыть дверь? Кому позволила бы сделать инъекцию, если не врачу? Кому, кроме Ольги, которой она так мешала?

Интересно. Есть, оказывается, Ольга. Врач, которой мешала будущая свекровь. Очень интересно. А как у Ольги с алиби – вот что сейчас интереснее всего.

Но вслух Маша сказала другое:

– Ваша мать могла открыть дверь любому медработнику или тому, кто представлялся врачом. Но координаты Ольги все же оставьте. Я вас больше не задерживаю, Игорь Валентинович.

Маша выразительно глянула на часы. Через пару минут вернется с обеда Кошкин. За ним притопает Саша. А может, и Денис почтит их собрание своим присутствием.

– Заявление я все же оставлю. – Новиков глянул на нее с болью: – Не знаю, как поступить.

– Да, заявление пусть пока остается. Но хочу, чтобы вы знали: если подтвердится факт насильственной смерти, будет уже не важно, есть заявление или нет. Это перестает быть только вашим делом. Это уже убийство, Игорь Валентинович.

Загрузка...