Никаких обещаний

Глава 14

Эшли надеялась, что будет слишком занята своей новой работой, чтобы вспоминать об Эрике, но ошиблась. Два с половиной месяца спустя после переезда он по-прежнему не выходил у нее из головы. Если она встречала кого-то с восточными чертами лица или слышала музыку, напоминавшую ей об арфе-кото, или видела человека, одетого в черное, то вспоминала Эрика и тосковала по нему.

Даже плакала.

Она оставила его, но он ее не оставлял.

— Обещания… — ворчала Эшли, проезжая на своей машине чикагские улицы, запруженные автомобилями.

Никогда больше в жизни она не станет давать никому никаких обещаний.

И последние двадцать четыре часа великолепно продемонстрировали, в какую переделку можно попасть из-за обещаний. Ну что ж? Вот она за двести пятьдесят миль от любимого человека пытается до конца исполнить обещания, данные брату и отцу, а отец даже внимания не обратил на ее жертву. Ни малейшего. Их вчерашний спор доказал это.

А зачем она пообещала Дину Асанте взглянуть на его склад, Эшли до сих пор не могла понять. Поездка по одному из худших районов Чикаго была отнюдь не развлечением, особенно если учесть, что она не выспалась накануне.

Единственное, что сейчас радовало Эшли, так это погода. Приятно провести такой день за пределами офиса. Светило солнце, термометр показывал что-то около семнадцати градусов, во всем чувствовалась весна.

Левое переднее колесо попало в рытвину, и Эшли выругалась. Было бы совсем неплохо, если бы чикагские инженерно-дорожные службы позаботились заделать рытвины и выбоины в асфальте, тем более что погода позволяла заняться ремонтом дорог.

Как же наивен был ее папа, считая прекрасным этот город. Возможно, в Чикаго интересно приезжать, но жить здесь и работать — совсем другое дело.

Эшли осматривала вывески складов в поисках того, адрес которого дал ей Асанте, и к списку определений Чикаго она добавила еще одно — «опасный», по крайней мере, опасны некоторые из районов, в том числе и этот, где она сейчас разыскивает склад. Слоняющиеся у подъездов и шатающиеся от одной машины к другой мужчины вряд ли принадлежали к числу тех, кого бы вы без опаски пригласили к себе домой на семейный ужин.

«ВСЕГДА БУДЬ ВНИМАТЕЛЬНА К ТОМУ, ЧТО ТЕБЯ ОКРУЖАЕТ», — вспомнила Эшли слова Эрика. Она постарается, и с этого момента к тому же она больше ничего никому не обещает! Даже клиентам. Какая разница, увидит она, где Асанте хранит свои товары, или нет. Он мог бы описать склад словесно. У нее великолепное воображение.

Пожалуй, даже слишком. Эшли начинало казаться, что все мужчины на улице следят за ней с каким-то похотливым выражением глаз.

Наконец она отыскала склад и принялась высматривать безопасное место для стоянки. Несмотря на то, что вдоль улицы было несколько свободных мест, она не остановилась, усомнившись в безопасности. Ей просто повезет, если после ее возвращения со склада покрышки колес еще не будут уворованы, и повезет еще больше, если не будет уворован сам автомобиль. Эшли решила оставить машину на большой стоянке двумя кварталами ниже.

— Долго намерены отсутствовать? — спросил ее сторож, когда она въехала на стоянку.

— Час. Возможно, два, — ответила Эшли.

Она собиралась возвратиться на работу самое позднее к трем и отправиться домой около пяти. Сегодня вечером Эшли наметила кое-что обсудить со своей соседкой. Предстоял долгий и трудный разговор.

Сторож указал ей место рядом с оградой. Она решила позвонить на работу из автомобиля на случай, если ей вдруг повезло и Асанте предупредил в последнюю минуту, позвонив в офис, об отмене встречи. Прогулка по этим улицам в качестве физической разминки вовсе не привлекала ее.

Дожидаясь ответа, Эшли взглянула на себя в зеркало заднего вида и поправила прическу, убрав выбившиеся пряди. Она пожалела, что надела красный костюм. Сейчас ей не хотелось бы, чтоб на нее обращали внимание, по крайней мере, эти шатающиеся мужчины.

— Мне что-нибудь передавали? — спросила Эшли, когда ее секретарша подняла трубку.

— Да, кто-то по имени Чарли. Он сказал, что вы его знаете.

— Чарли? — Эшли попыталась вспомнить, с кем по имени Чарли она познакомилась после переезда в Чикаго, и вдруг вспомнила: — Чарли Айлер? Из Анн-Арбора?

— Он не уточнил, — ответила секретарша. — Он сказал только, что вы просили его позвонить, если что-либо случится. Он не уверен, что на самом деле что-то произошло, но, он сказал, в субботу вечером в новостях сообщили о проведенной полицией операции, во время которой много народа было убито. И еще он сказал, что с тех пор не видел человека по имени Эрик вот уже два дня. Вам ясен смысл того, что я пересказала?

— Да, — подтвердила Эшли, чувствуя, как странное онемение разливается по телу.

Она не запомнила, как поблагодарила секретаршу и положила трубку. Ее следующие два звонка были в Анн-Арбор, один Эрику, второй Чарли. Никто не ответил. Эшли поняла: она не знает, что делать дальше.

Она убеждала себя не беспокоиться, говорила себе, что с Эриком все в порядке и он в состоянии сам о себе позаботиться, но слова не снимали тревоги. Эшли сейчас напоминала сжатую пружину. Она просила Чарли позвонить, если что-либо случится с Эриком, и вот Чарли позвонил.

Первым желанием Эшли было поехать прямо в Анн-Арбор, и она уже взялась было за ключ зажигания, как вдруг осознала, что не может просто так взять и поехать: через пять минут у нее должна состояться встреча с клиентом — важная встреча. Может, позвонить сейчас Дину Асанте и сообщить, что она хотела бы перенести встречу? Но тут же мысль показалась Эшли смешной — она находится в двух кварталах от места назначенной встречи! Хорошо, она пойдет, извинится и скажет, что возникли непредвиденные обстоятельства, затем поедет на работу, возьмет два дня выходных и отправится в Анн-Арбор. Когда она приедет в Анн-Арбор, не будет еще и шести часов.

Эшли оставила сумку в автомобиле, закрыла его и направилась к складу. Она не могла ни о чем думать, кроме звонка Чарли. В пятницу вечером она разговаривала с Эриком по телефону. Он ничего не сказал о своем участии в операции полиции. Но, в конце концов, он и не обязан был ей что-либо говорить.

Нет, черт подери! Почему такой плотной завесой тайны покрыта эта сторона его жизни?

Он мертв? Страх рос с каждым шагом.

Возможно, лежит в какой-нибудь больнице в слишком тяжелом состоянии, чтобы сообщить свое имя.

У самой стоянки был между двумя зданиями узкий проход. Эшли даже не взглянула в сторону этой темной щели. Ее мысли были заняты Анн-Арбором и Эриком. И только когда она уже миновала проход и оказалась на расстоянии трех-четырех шагов от него, Эшли вдруг поняла: кто-то скрывается в этом темном проходе.

Но было уже слишком поздно.

В четыре тридцать Эшли вошла в кабинет Рональда Штедфельда. Она знала, что ее костюм в невообразимом состоянии, карман оторван, не хватает одной пуговицы, волосы растрепаны, и в целом она выглядит так, словно участвовала в военном сражении.

Но ее это не беспокоило.

Штедфельд взглянул на нее, оторвавшись от записи, которую в эту минуту делал, нахмурился и положил ручку.

— Что с вами случилось?

— У меня были неприятности по дороге к одному из клиентов. На меня напал мужчина.

— С вами все в порядке? — Штедфельд встал, окидывая ее быстрым взглядом от спутанных волос до разбитых мысов красных туфель. — Садитесь.

— Со мной все в порядке, — Эшли села, это был долгий, изматывающий день. — Последние три часа я провела в полицейском участке. Они хотели привлечь меня к ответственности за превышение пределов необходимой обороны.

Она сама не могла в это поверить. Эрик предупреждал на занятиях о подобном, но Эшли не могла тогда принять предупреждение всерьез: в конце концов она всего лишь женщина, и не станет же она устраивать на улице драку, и если когда-нибудь использует что-либо из того, чему научилась на уроках самообороны, то сделает это лишь при крайней необходимости.

— Превышение пределов необходимой обороны? — повторил Штедфельд, морщины у него на лбу вдруг стали заметно глубже.

Эшли горько рассмеялась:

— Это означает, что я причинила тому парню больший вред, чем он причинил мне. — Все такой же насупившийся, Штедфельд сел, и Эшли пояснила: — Я была в районе складов, шла на встречу с Дином Асанте, владельцем «Асанте Сейлз». Я как раз миновала проход между зданиями, когда какой-то мужчина выскочил из прохода и схватил меня сзади. Я не размышляла, я просто отреагировала, как меня учили. Но на этот раз то была не отработка приема. В полиции мне сказали, я превысила пределы необходимой обороны, сместив этому парню колено, сломав ему руку и нанеся слишком сильный удар в пах.

— Вы сломали колено и руку какому-то мужчине? — голос Штедфельда звучал крайне недоверчиво.

Два полицейских, прибывших на место происшествия, тоже вначале не верили, пока она не сказала, что брала уроки самообороны. И тогда парень, напавший на нее, начал орать, что она превысила пределы необходимой обороны, и пригрозил, что подаст на нее в суд.

— Я всему этому научилась в додзо, — сказала Эшли, как нечто само собой разумеющееся, осознав вдруг, насколько полезными оказались уроки Эрика.

— Трудно поверить, — взгляд Штедфельда продолжал оставаться обеспокоенным. — Я хочу сказать… с вас же ведь сняли обвинение, не так ли?

Эшли понимала, что его тревожит. Привлечение кого-то из служащих фирмы к ответственности за превышение пределов необходимой обороны может дурно повлиять на репутацию фирмы.

— Да, они сняли обвинение, как только в участке один из полицейских опознал в нападавшем на меня мужчине преступника, находящегося в розыске за изнасилование и жестокое избиение трех женщин. Он убедил задержанного, что ему явно не удастся выиграть дело против меня, и мне сказали, что я свободна.

— Ну что ж, хорошо, — еще раз Штедфельд оглядел ее с ног до головы. — Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да, конечно, — она улыбнулась.

Неужели Штедфельда в самом деле беспокоит ее самочувствие? Нет. Для него представляет интерес лишь репутация его фирмы и то, во сколько могут обойтись подобные происшествия.

Но для нее отношение Штедфельда тоже не имело никакого значения. Физически она чувствовала себя неплохо, но эмоционально пребывала в смятении. Она все еще не имела ни малейшего представления, что случилось с Эриком.

— Ну, в таком случае… — Штедфельд взглянул на бумаги, разбросанные на его столе, и Эшли поняла, что он считает их беседу завершенной.

Она так не считала.

— Тем не менее я просила бы два выходных дня.

Он взглянул на нее удивленно, и на мгновение Эшли показалось, что он сейчас откажет ей. Но он кивнул.

Эрик оставил машину на стоянке напротив дома и взял из багажника сумку. Как ни приятно было провести уик-энд со своим другом Джоном, ничто не может заменить дом. И если он позвонит сразу же, как зайдет в квартиру, то время, не слишком позднее, будет еще позволять побеседовать с Эшли и рассказать ей об этой поездке, хотя вряд ли она сможет понять то удовольствие, с которым двое взрослых мужчин проводят две ночи под открытым небом при температуре около нуля.

Нет, вероятно, она не поймет… но побеседовать с ней все равно будет приятно.

И возможно, он скажет ей, что получил положительный ответ на один из запросов, которые разослал в колледжи Чикаго, предлагая свои услуги. Или лучше подождать более точного подтверждения и тогда сообщить, что он переезжает в Чикаго?

Закрытие додзо в Анн-Арборе будет для него делом трудным, как с финансовой точки зрения, так и эмоциональной, но все уладится, Эрик был в этом уверен. Он получил истинное удовольствие от преподавания курса японской культуры в Мичиганском университете пару лет назад и, возможно, теперь полностью сможет перейти на преподавательскую работу. И если в Токио его наставник мог обучать искусству ниндзя-цу в обыкновенной комнате, в которой не было ничего, кроме нескольких матов, он сможет делать то же самое в Чикаго.

Эрик остановился в вестибюле дома, чтобы взять почту, засунул почту в сумку и стал подниматься по лестнице.

Он был еще на полпути, когда внезапно открылась одна из дверей на площадке третьего этажа и появился Чарли. Увидев Эрика, он остановился с широко открытым ртом, затем закрыл рот и оглянулся на дверь, из которой только что вышел, Эрик не понял, на какую именно.

Когда Чарли снова взглянул на Эрика, на его лице была уже улыбка.

— Ты вернулся!

— И рад этому возвращению, Чарли-сан, — Эрик продолжал подниматься по ступенькам, пока не подошел к Чарли и не остановился рядом с ним. — Я тороплюсь позвонить Эшли, кажется, еще не очень поздно, но завтра обязательно напомните мне, чтобы я рассказал вам о выходных, проведенных среди первозданной природы.

Продолжая улыбаться, Чарли взглянул на дверь квартиры Эрика.

— О, с удовольствием послушаю.

Спускаясь по лестнице, Чарли что-то насвистывал, и Эрику показалось, что он что-то замышляет. Любопытство Эрика росло по мере того, как он приближался к своей квартире: дверь была приоткрыта, из магнитофона лились звуки арфы-кото.

Осторожно он шагнул в свою квартиру и остановился, как вкопанный. Сгорбившись, упершись локтями в колени и обхватив голову руками, на его кушетке сидела Эшли. Волосы были спутаны, некоторые пряди еще держались заколкой, но остальные были рассыпаны и ниспадали на лицо, почти совершенно его скрывая.

Красный цвет ее костюма контрастировал с черной кожей кушетки, и Эрик невольно вспомнил ту ночь, когда она надела этот костюм к ужину, и вспомнил, как он… снял с нее этот костюм. Эрик тихо закрыл за собой дверь, щелчок был едва слышен.

Тем не менее Эшли услышала. Выпрямившись, она повернулась в его сторону:

— Чарли, я думала, ты… — ее фраза оборвалась на полуслове, она поднялась, вскрикнув: — Эрик! Что с тобой? Я… мы…

Он отшвырнул от себя сумку, она бежала к нему по комнате, их руки встретились для объятия. Два с половиной месяца они жили телефонными звонками и воспоминаниями. Держать Эшли в объятиях, чувствовать ее нежность и теплоту было высшим наслаждением. Он не знал, как и почему она оказалась в его квартире, но был рад ее видеть.

— О, Эрик! — воскликнула Эшли, прижимая его к себе, и вдруг отвела от него руки и слегка подалась назад, лицо приняло озабоченное выражение, и она оглядела его с головы до ног, — С тобой все в порядке? Ты не ранен?

— Все хорошо, — усмехнулся он. — Было холодно, но не опасно.

— Ты хочешь сказать, огнестрельное оружие, как и холодное, не представляет для тебя опасности? — горько сыронизировала Эшли, интонация ее голоса стала задиристой.

— Мы не брали с собой никакого оружия, ни огнестрельного, ни холодного. Это был обычный выезд за город с палатками.

— С палатками? — Эшли нахмурилась.

— В Брейлинг. Один из учеников, мой друг Джон Рейберн, много рассказывал о красоте тех мест, и вот мы взяли и, долго не раздумывая, решили съездить в Брейлинг. Ну как?

— Ну как? — переспросила она и рассмеялась тяжело и натянуто. — Я скажу тебе, как. Последние восемь, нет, девять часов я провела в тревоге, беспокоясь, что ты валяешься где-нибудь раненный, умирая. Я почти довела себя до истерики, обзванивая все больницы Анн-Арбора, и Чарли у себя дома сейчас ищет детройтский телефонный справочник, мы собирались звонить в больницы Детройта. И вот приходишь ты и заявляешь, что все это время развлекался за городом на пикнике.

— Но с чего ты взяла, что я ранен и умираю? — ему показалось, он пропустил в ее словах какую-то важную деталь.

Эшли вернулась к кушетке, взяла с одной из подушек газету, помахала ею в воздухе и протянула ему:

— Вот почему!

Крупными черными буквами на газетной странице выделялся заголовок «Операция полиции закончилась перестрелкой». Взяв газету, Эрик пробежал глазами статью, ухватив самое главное.

— Ты думала, я принимал участие? — спросил он, возвращая газету.

— Да. А что еще я могла подумать? Лейтенант Пиз звонит тебе ночью, из темноты возникает загадочная фигура ниндзя, и рвется паутина наркомафии. Если помнишь, это произошло сразу же после моего переезда в Чикаго… и после того ночного звонка лейтенанта! Ты, конечно, скажешь, что все это не опасно, но я-то прекрасно знаю цену подобным словам: тот факт, что ты ниндзя, вовсе не делает тебя неуязвимым или бессмертным. Ты мог оказаться и среди убитых.

— Только в том случае, если бы принимал участие в этой операции.

— Но ты, разумеется, ездил на пикник! Не так ли? — она подозрительно сверлила его взглядом, затем Эшли покачала головой. — Я чуть с ума не сошла из-за тебя, ты понимаешь это, Эрик Ньюмен? Сойти с ума! — Эшли попыталась привести в порядок свои волосы, но зацепилась за заколку и с внезапным раздражением стала вынимать из волос все оставшиеся заколки. — Ты знаешь, что я сделала, как только приехала в Анн-Арбор? Я позвонила лейтенанту Пизу, чтобы справиться о тебе. Ты не догадываешься, что мне ответил тот парень, что поднял трубку? Он сказал: «Я никогда не слышал этого имени — лейтенант Пиз». Вот что он сказал!

— Тебе, видимо, попался какой-то новичок. У них в последнее время много перемен.

— Хорошо, и что же случилось с Пизом?

— Стив с женой и двумя детьми переехали в Коннектикут первого февраля этого года. Его тесть серьезно болен, им необходимо быть рядом.

— И с кем же ты сейчас работаешь?

— Ни с кем, — он улыбнулся. — Эшли, я ведь, и в самом деле, не делаю того, что я не делаю.

Несколько мгновений она молча рассматривала Эрика. Повернувшись, Эшли пошла к кушетке, бросила газету на кофейный столик и села на одну из кожаных подушек.

— Итак, я сходила с ума безо всякой причины, — ее плечи внезапно поникли, она покачала головой. — Ну и денек!

— Но что с тобою случилось? — Эрик заметил, конечно, что на ее жакете оторван карман и отсутствует пуговица.

Возможно, ему и польстила бы мысль, что, думая о его судьбе, она в отчаянии рвала на себе одежду, но он понимал, что это маловероятно.

Эшли оглянулась:

— Что случилось? В течение последних двадцати четырех часов я поругалась с отцом, а приехав домой, обнаружила в своей постели совершенно незнакомую мне парочку, они самым наглым образом занимались любовью в моей постели, и я поняла, что ненавижу Чикаго. Затем после звонка Чарли мне в голову взбрела мысль, что ты убит, и в довершение всего меня попытались изнасиловать.

— Изнасиловать?

Она махнула рукой, словно для того, чтобы стереть озабоченность с его лица.

— Ерунда! Единственное, что я хотела, так это как можно скорее приехать сюда и узнать, где ты, а в полиции мне продолжали непрерывно задавать один и тот же идиотский вопрос, снова и снова.

— Тебя пытались изнасиловать, — повторял он, но Эшли не обращала на него никакого внимания.

Страшная тяжесть свалилась у нее с души, когда она увидела, что Эрик жив и здоров. Теперь другой основополагающий вопрос приобретал первостепенную важность: как она распорядится с этих пор своей жизнью?

— Ты хочешь знать, о чем мы спорили с отцом? — спросила Эшли.

— Я хочу знать, что ты имела в виду, когда говорила, что тебя пытались изнасиловать, — сказал он, направляясь к кушетке.

Легким пожатием плеч она снова отмахнулась от его озабоченности.

— Какой-то парень схватил меня, но мне удалось вырваться. Вот и все, что я имела в виду. А с отцом мы спорили о цели в жизни и человеческой несостоятельности, глупых обещаниях и чувстве вины. И знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я дура, если поехала в Чикаго лишь потому, что полагала, это сделает его несколько счастливее. И вот я работаю, как лошадь, чтобы хоть немного скрасить ему жизнь и восполнить то, что я у него отняла, а он мне заявляет, что не стал бы никогда этого делать, окажись он на моем месте. Отец сказал, что моя жизнь и работа в Чикаго не имеют для него никакого значения, он всегда поддерживал во мне стремление к переезду в этот город только потому, что не знал, о чем еще со мной можно говорить. И я думаю, он прав. Когда я сказала ему, что Чикаго — не такое уж приятное место для жизни и работы, он рассердился, и мы, в самом деле, не смогли больше отыскать ни одной общей темы для разговора.

— И ты знаешь, в чем истина? — спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила: — Истина в том, что я ненавижу Чикаго и ненавижу свою работу в Штедфельда, все эти мелкие интриги и подсиживания. Я была очень счастлива здесь, — сказала она, — в Анн-Арборе. Здесь, в этом доме. Здесь, где люди не безразличны друг к другу. А как ты отнесешься к тому, что я возвращусь в Анн-Арбор?

— И выйдешь за меня замуж?

— Конечно.

— Конечно, — повторил он, широко улыбнулся и привлек Эшли к себе.

Его поцелуй вобрал ее всю, без остатка, в ласках Эрика сияла бесконечность страсти, и в его объятиях она, наконец, поняла, насколько одинока была в последние два с половиной месяца, как сильно ей не хватало Эрика. Обняв его, она отдалась глубочайшему наслаждению.