Новая Афи

Глава четвертая

В субботу к нам зашел Ричард, и я рассказала ему о намерении пойти в школу модельеров.

– Отличная мысль! – поддержал он. – Поговори с мужем, когда он приедет.

– А когда он приедет?

– Во вторник.

– В этот?

– Да.

– Приедет прямо к нам?

– Ах, Афи, говорю же, придет он, придет. – Ричард улыбнулся, словно разговаривал с назойливым, но дорогим сердцу ребенком.

Новость отодвинула мысли о школе в самый дальний уголок сознания. Наконец-то я точно знала, когда увижу мужа!.. Как же мне его встречать? Постучит ли он в дверь или откроет своим ключом? Нужно ли ехать в аэропорт? А надеть что? А приготовить?

– Кто заберет его из аэропорта?

– Не беспокойся, обо всем позаботятся.

– Что он ест?

– Эли без возражений съест все, что ты приготовишь.

– Но у него ведь есть любимое блюдо?

– Ну, он любит ямс. И всякие рагу.

– Ясно. Во сколько он приедет сюда?

– На этот счет не могу ничего сказать: у него всегда куча дел. Или ты куда-то собиралась во вторник?

– Нет, я буду дома.

– Никуда она не пойдет, будет сидеть на месте, – вмешалась мама. Я даже не слышала, когда она успела выйти из ванной: мягкие напольные покрытия бывают коварны.

Следующие несколько дней мы с мамой готовились к приезду Эли. Я мыла, скребла, подметала и вытирала, хотя ни в чем из этого не было особой надобности, квартира и так походила на картинку из журнала по интерьеру. Я сбегала на рынок рядом с нашим домом, где торговцы полагали, что богачи денег не считают, и купила два клубня ямса у разных продавцов. Второй на случай, если первый окажется горьким, и у разных, чтобы из другого урожая. Я разрывалась между рагу из паслёнов[16] или из листьев та́ро[17]. Первое – слишком обычное, хоть и всегда выходит вкусным. А второе легко испортить: стоит немного переварить, и получишь кастрюлю безвкусной зеленой жижи.

– Ну приготовь оба рагу! – не выдержала мама, которой надоело смотреть, как я мечусь между прилавками с паслёнами и таро.

Так я и поступила.

Жаль, от волнения не существовало столь простого средства. Меня чуть ли не трясло. Вечером понедельника, разговаривая с Мавуси, я с трудом держала себя в руках.

– Ты сделала прическу? – спросила сестра.

– Она еще нормальная.

– Уверена? Ты помыла накладные волосы? Ведь они хуже афрокосичек, довольно быстро начинают попахивать.

– Нет, не помыла, – ответила я, едва сдерживая слезы. А вдруг волосы начнут пушиться после мытья и понадобится куча специальных средств, которых у меня не было? С другой стороны, разве можно встречать мужа с вонючей головой!

– Поищи с утра пораньше салон и помой волосы.

– Я не знаю, во сколько он приедет! Вдруг утром?

– Тогда протри кожу головы спиртом.

– А если ему не нравятся женщины с накладными волосами?

– Ну, тут уж ничего не попишешь… Не беспокойся.

Ее слова меня нисколько не успокоили. Повесив трубку, я представила, как либерийка обнимает Эли, кладя голову ему на грудь, а ее ароматные натуральные волосы щекочут ему подбородок.

Впервые о той женщине я услышала, учась в выпускном классе, когда она родила девочку, а тетушка и дядя Эли отправились в Либерию. Однако новоиспеченная мать не разрешила им совершить церемонию аутдоринга[18] – мол, не нужно проводить над ее дитятею диких чужеземных ритуалов. Она заявила, что никакие подношения Богам или предкам не нужны, и она не позволит чужакам давать ее ребенку имя! Она закатила страшную истерику, когда Эли попытался ее уговорить, поэтому, не желая расстраивать молодую мать, тетушка, вместе со старым дядей, вернулась в Аккру ближайшим рейсом. Бедный младенец, слабый здоровьем с самого появления на свет, умер два месяца спустя. На похороны приехали Фред с Ричардом. Только после этой трагедии Эли удалось убедить либерийку съездить в гости к его семье. Он надеялся, что она сумеет их полюбить или по крайней мере начнет уважать, познакомившись поближе. Я тогда жила в школе и узнала обо всем после возвращения. Маме тоже не довелось встретиться с либерийкой, но она слышала, как ее коллеги со склада шептались о странной женщине, которую привез Эли.

Она отказалась жить в тетушкином доме с шестью спальнями и потребовала от Эли снять номер в отеле. Днем она приходила в гости и сидела, надувшись как мышь на крупу, в углу, закрыв лицо солнцезащитными очками размером с боковые стекла автомобиля, пока к ней не подходил Эли, бросая всех, кто пришел с ним повидаться. Она отказалась пробовать тетушкину стряпню и каждый раз приносила с собой еду из отеля. Когда к ней обращались и в шутку заговаривали на эве, дружелюбное пожелание доброго утра – «di» – вызывало лишь ледяной взгляд, хотя Эли учил ее языку. Она также не стала носить ни один из трех традиционных нарядов, которые ей сшила сестра Лиззи по просьбе Эли. «Там, откуда я родом, только деревенские так одеваются», – заявила эта женщина тетушке, когда ее спросили, почему она надела узкие джинсы на фестиваль в честь сбора урожая ямса. Даже американские туристы знали, что нельзя приходить на празднование в джинсах.

Чашу терпения переполнил инцидент с Йайей: та недавно вернулась из Южной Африки и спешила повидаться с любимым братом после долгой разлуки и познакомиться с его девушкой, вот только либерийка не разделяла ее энтузиазма и выгнала из номера, желая вздремнуть. Эли умолял сестру остаться, однако она покинула отель в слезах и доложила о случившемся тетушке и Фреду. На следующее утро они вызвали Эли на семейный сбор и объявили, что так дальше продолжаться не может.

«Я ее брошу, – тут же пообещал он, не успел кто-то выдвинуть свои аргументы. – С меня хватит. Я ее брошу», – уныло повторил он, как студент, хорошо подготовившийся к экзамену, но не сумевший ответить ни на один вопрос. Тетушка крепко его обняла, счастливая оттого, что наконец-то избавится от тучи, витавшей над семьей уже два года.

Однако женщина не собиралась ослаблять свою хватку. Едва вернувшись в Либерию, она вновь объявила, что беременна, и Эли не сумел бросить ее в таком положении. Позже она произвела на свет еще одно больное дитя, тоже девочку, названную Айви, и отказалась от предложения тетушки помочь с новорожденной, хотя у нее самой явно получалось неважно. Отчаявшись, Эли настоял на возвращении в Гану, чтобы жить рядом с семьей и их бизнесом, который теперь приносил больший доход, нежели либерийские активы.