Глава третья

На следующее утро прибыли Барнеты.

Когда подъехала их машина, Конни пила очередную чашку кофе и поэтому объяснила свою нервную реакцию на их приезд действием кофеина. Черт побери, вместо того чтобы думать о Говарде, застрявшем в госпитале в Умпале, где о нем некому позаботиться, она сидит и жалеет себя! Разве так должна чувствовать себя настоящая жена?

В полвосьмого утра позвонил Адам, извинился за то, что не смог вернуться вчера вечером, и спросил, удалось ли ей как следует выспаться. Конни заверила его, что все в порядке, хотя это было неправдой. В постель она, конечно, легла, но почти всю ночь пролежала, уставившись в потолок.

Однако, как оказалось, он звонит не только для того, чтобы справиться о ее самочувствии, но и сообщить, что не ожидает Конни на кофейный утренник в церкви. Само собой разумеется, сказал Адам, что в сложившихся обстоятельствах им придется обойтись без ее знаменитых сандвичей. И только тогда она поняла, насколько далека от повседневной жизни ситуация, в которую ее поставила судьба.

Хуже всего было то, что Конни до сих пор таила в душе обиду на мужа. Разумеется, она была рада, что он оказался в живых, хотя до сих пор с трудом осознавала это. Обида же была вызвана тем, что Говард решил подвергнуть свою жизнь такой опасности. Полагая, что он мертв, Конни была вынуждена простить, но известие о том, что Говард жив, всколыхнуло старую обиду на его беспечность.

Ведь он совсем не обязан был ехать в Лхоргу. К тому времени, слава Богу, Говард стал уже писателем и, покинув корпорацию восемнадцать месяцев тому назад, еще до того, как продал рукопись старой книги, ничем не был обязан этой фирме. Фабула романа была основана на личных переживаниях Говарда в некоторых горячих точках планеты, и его литературный агент был уверен в том, что книга пойдет нарасхват.

Говард поступил в армию сразу после окончания университета, но, повстречав Конни, решил подыскать себе более спокойное занятие. Для него, специалиста по электронике, работа у самого крупного производителя ракетного оружия в стране казалась просто идеальной. До тех пор, пока он не увидел последствий ракетной атаки на мирное селение и не изменил своего мнения.

Идея попытаться описать пережитое на бумаге оказалась для Говарда спасительной, и только тот факт, что работа в Лхорге заключалась в обезвреживании боевых ракет, захваченных генералом Аллантом у повстанцев, заставил его принять предложение Дика Корбэта. Деньги обещали хорошие, объяснил он Конни, а личные впечатления тоже пригодятся. К тому же, по крайней мере, у повстанцев будет несколькими ракетами меньше.

С этим Говард и уехал, но чем все кончилось? Несмотря на все его обещания, он исчез, был объявлен погибшим, а вот теперь вернулся… почти вернулся… И от нее ждут встречи с распростертыми объятиями. Но где был Говард и чем занимался все это время? Почему он не сообщил никому, что жив?

Мысли были слишком невеселыми. Встречать Барнетов в подобном настроении было нельзя. Она, конечно, была рада тому, что Говард жив, просто все это случилось так неожиданно, вот и все, подумала Конни. Чтобы привыкнуть к этому, понадобится некоторое время.

— О, Конни!..

Как и можно было ожидать, едва раскрылась дверь, Агнес тут же разразилась слезами. Едва успев войти, она заключила невестку в свои объятия, и, освободившись, Конни почувствовала, что ее лицо тоже мокро от слез.

— Пойду поставлю чайник, — сказала она, радуясь возможности уйти из-под испытующего взгляда свекра.

Прошлым вечером Конни так и не смогла позитивно отреагировать на новость, однако родители Говарда полагали, что она разделяет их радость.

Агнес последовала за ней в кухню. Небольшого роста, с седеющими светлыми волосами и голубыми глазами, она явно находилась в состоянии с трудом скрываемого возбуждения. Оставалось только надеяться на то, что ее не постигнет разочарование.

— Какие чудесные новости! — уже в который раз воскликнула Агнес, и Конни с трудом выдавила из себя соответствующую обстоятельствам улыбку. Подумать только, всего пару дней тому назад мы с Джорджем говорили о том, что прошло уже четыре года с той поры, как Говард… исчез. — Она судорожно вздохнула. — О, Констанция, я никак не могу поверить в то, что он возвращается!

— А когда… когда возвращается Говард?

Конни чувствовала, что ее вопросу недостает должного энтузиазма, но мать Говарда, по всей видимости, этого не заметила.

— Согласно письму… ты ведь прочитала его, не так ли? Вчера вечером оно как будто нашлось в твоей почте? — Конни кивнула, и свекровь продолжила. — Они говорят, что у него какая-то кишечная инфекция. Может быть, намекают на дизентерию, как ты думаешь?

— Я… не знаю…

Конни думала в этот момент совсем о другом и была рада, когда в разговор вмешался отец Говарда.

— Это может быть что-то совсем незначительное, — сказал он, — или какая-нибудь тропическая болезнь. Не будем гадать, пока не узнаем наверняка.

— Да, кстати, — продолжила Агнес. — Этим утром Джордж опять звонил в министерство. Хотел узнать, не можем ли мы сами прилететь в Лхоргу. — Она состроила гримасу. — Но эти прививки и все еще продолжающиеся беспорядки… В общем, они посоветовали нам подождать, пока он не вернется домой.

Пока он не вернется…

Руки Конни тряслись, но ничего необычного в этом не было, — все они были потрясены. Впрочем, вряд ли ее чувства можно было описать этими словами. Она сама не знала, что именно испытывает.

— Слава Богу, что этого ужасного генерала Алланга наконец сместили, — сказала Агнес и, вспомнив, как недовольны были родители Говарда тем, что она возражала против его поездки, Конни вынуждена была прикусить язык. До того как выйти в отставку, Джордж сам был военным, и это явилось одной из причин того, что Говард пошел служить в армию. — По-моему, новый президент, генерал Банга, учился в Англии. Он вполне образованный человек.

Наполняющая молочник Конни только кивнула, и инициативой в разговоре завладел отец Говарда.

— Вероятно, повстанцы пользовались помощью Запада. Нефтяные запасы Лхорги весьма значительны, а Алланг в последнее время не пользовался популярностью в цивилизованном мире…

Взяв поднос, Конни понесла его в гостиную.

— Выпейте чаю. По-моему, в буфете есть какое-то печенье.

— Констанция. — Отцу Говарда явно не понравилась ее реакция на все происходящее. Она молча ожидала продолжения. — Никто не предполагал, что Говард может остаться в живых, иначе… иначе правительство сделало бы все возможное, чтобы его вызволить, и мы должны смотреть на случившееся как на чудо. А теперь, дорогая, сядьте. Мне кажется, что вы все еще не оправились от потрясения.

— Мы все не оправились, — заявила его жена, вытерла нос бумажной салфеткой и, усевшись на софу, похлопала ладонью рядом с собой. — Садитесь рядом, Констанция. Нам надо многое обсудить. Когда Говард вернется, вы должны будете устроить себе настоящие каникулы.

Каникулы!

Конни помедлила, надеясь на то, что отец Говарда займет место рядом с женой, но он не сделал этого, и ей пришлось покориться судьбе. Вся беда в том, что она не в состоянии разделить их радость. Этот день мог бы стать счастливейшим в ее жизни, но его пришлось ждать слишком долго.

— Кстати, какое счастье, что нам вчера удалось связаться с преподобным Прайсом, — сказал Джордж в наступившем молчании, присаживаясь в кресло напротив и улыбнувшись Конни. — Я вспомнил, что вы упоминали его имя, отзываясь о нем, как о хорошем друге, и решил, что лучше него вам никто не поможет. Ведь ваша тетя в отъезде, поэтому, надеюсь, вы не были против.

— Я… нет…

Конни содрогнулась, понимая, что в такой момент не может объяснить им, насколько близким другом стал ей Адам. Интересно, подумала, она, бросив взгляд на свои руки, заметили ли они, что обручального кольца на ее пальце больше нет?

К счастью, разговор за чаем с обнаруженным ею шоколадным печеньем поддерживали в основном Барнеты. Агнес призналась, что за завтраком не смогла проглотить ни крошки, но не позволила Конни подать ей чего-нибудь другого. Они говорили только о том, что собираются делать, когда их сын вернется наконец домой.

Для них все кажется таким легким, с завистью подумала Конни. Но неужели Барнеты действительно не сомневались в том, что они с Говардом без труда начнут с того места, где остановились четыре года тому назад? Если бы она знала, что он жив, то ожидала бы этого дня. А сейчас Конни воспринимала замужнюю жизнь лишь как часть своего прошлого.

— Ну… — Агнес похлопала ее по руке. — Что ты собиралась нам сообщить? После всего случившегося это совершенно выскочило у меня из головы.

— Извините?.. — недоуменно начала Конни.

— Вчера вечером, — напомнила ей свекровь. — Когда ты ответила на телефонный звонок, то сказала, что собиралась поговорить с нами. Может быть, надумала погостить у нас на Пасху?

— Э-э… — Конни похолодела, она совсем забыла о приглашении Агнес. Это произошло сразу после того, как Адам сделал ей предложение, и она была слишком взволнована, чтобы объяснить все прямо тогда. — Я… — Наилучшим решением было просто солгать. — Боюсь, что не смогу вспомнить…

— Не имеет значения. — Агнес была слишком возбуждена для того, чтобы беспокоиться о таких мелочах. — В сложившихся обстоятельствах нам придется отпраздновать возвращение Говарда. Ты должна будешь приехать и пожить у нас.

— Но…

Конни вновь почувствовала замешательство, ситуация развивалась слишком быстро для того, чтобы ее можно было контролировать. Даже не узнав мнения самого Говарда, Агнес уже планирует их дальнейшую жизнь. Как это возможно? Сама она даже понятия не имела, что почувствует, когда снова увидит его.

— Дай им время, Агнес, — к великому облегчению Конни, вмешался в разговор отец Говарда. — Все мы потрясены, и мне кажется, что Констанция прежде всего должна прийти в себя. Я знаю, что ты желаешь только хорошего, но не надо спешить. Мы ведь даже не знаем, что собирается делать Говард по возвращении.


Говард стоял возле окна комнаты, предоставленной ему военными, и наблюдал за стекающими по стеклу дождевыми струйками. Казалось, что с того момента, как он сошел с трапа самолета, дождь не переставал ни на минуту. И хотя раньше Говард с тоской вспоминал о настоящем ласковом английском дожде, реальность оказалась далеко не столь привлекательной.

Сколько еще они собираются мариновать его здесь? Сдерживая подступающую панику, Говард понял, что, пытаясь объяснить свое плохое настроение погодой, только обманывает самого себя. Похоже, желая поддержать уверенность в самом себе, он возлагал вину за все преследующие его страхи и нехорошие предчувствия на дождь.

Подняв сжатую в кулак руку, Говард крепко прижал ее к стеклу, подавляя желание ударить по нему изо всех сил. Какое это было бы облегчение, подумал он, разбить стекло вдребезги. И эта желанная боль от впивающихся в плоть острых осколков… Один Бог знал, как хотелось ему что-нибудь разрушить, и только уверенность в том, что врачи — его тюремщики — объяснят это тем, что он находится в состоянии эмоциональной неуравновешенности, останавливало его.

Но, черт побери, не могут же они держать его здесь вечно! Хорошо, когда его освободили, он действительно страдал от нарушения пищеварения, но с головой-то у него все в порядке. Ему необходимо было окружить себя знакомыми вещами и людьми, а то можно было подумать, что всего этого просто не существует.

Говард тяжело вздохнул.

В этом-то и была вся беда, — понимая, что свободен, Говард не ощущал себя таковым и испытывал обескураживающее чувство неуверенности в себе. Предполагая, что жена и семья должны были считать его погибшим, он мог лишь предполагать, как все обернется. Слишком долго он, не желая подвергаться душевным мукам, отгонял от себя мысли о любимых людях.

Говард вновь вздохнул. Нелегко было вспоминать о том утре, когда его автомобиль попал в засаду по дороге в аэропорт. В этот момент он думал о том, что будет делать по возвращении домой, мечтал о встрече с женой. Ему так ее не хватало! Они провели вместе совсем недолго, поэтому Говарду не терпелось вернуться и выказать свои чувства.

Люди, прострелившие шины автомобиля и убившие водителя, показались ему абсолютно безжалостными, и только позднее выяснилось, что любой человек, работающий на Алланга, заведомо считался приговоренным к смерти. Кроме того, Банга вообще не брал пленных.

Вероятно, в тот момент сильнейшим его чувством был элементарный ужас, но осознание того, что он выжил после нападения, поддерживало Говарда всю последующую долгую дорогу сквозь джунгли. И лишь попав в лагерь повстанцев, находящийся в горном районе на севере страны, он испытал чувство паники. Положение казалось безнадежным, ведь пока Алланг находится у власти, его отсюда не выпустят.

Ирония ситуации заключалась в том, что он был необходим Банге по той же самой причине, что и Аллангу. Оба они нуждались в его знаниях о современном оружии. Бог знает, кто их снабжал, но люди Банги были прекрасно вооружены, и при этом почти не умели пользоваться своим арсеналом.

Но удивительнее всего было то, что они с Леонардом Бангой вместе учились в Оксфорде и, хотя никогда не были близки, их объединял общий интерес к вооружению. Говард также узнал, что предшественником генерала Алланга был дядя Банги.

Несмотря на то, что Банга получил образование на Западе и был способен посочувствовать положению Говарда, сама ситуация требовала того, чтобы с ним обращались так же, как и со всеми другими пленниками. Его, разумеется, не запирали, но покинуть лагерь не было никакой возможности, а когда один-единственный раз она появилась, он горько пожалел об этом. Если бы не Леонард Банга, его бы расстреляли.

Говард часто думал: если бы не Банга, выжил бы он вообще и удалось бы ему остаться в здравом уме? Ведь тот позволил ему пользоваться старой пишущей машинкой, на которой повстанцы печатали свои пропагандистские листовки? А может быть, лучше было бы вообще не выживать?

Говард нахмурился.

У него не было ответа на эти вопросы. Освобождение вовсе не стало для него долгожданным праздником, как это казалось ранее. Сможет ли он вписаться в новые, изменившиеся обстоятельства? Примирится ли с потерей стольких лет жизни?

Но теперешнее отвратительное состояние было вызвано вовсе не переменой обстоятельств. Все было гораздо серьезнее. Говард смутно подозревал, что вообще никому здесь не нужен. Был ли он жеманным или просто помехой? И не было бы лучше для всех, в особенности для жены, если бы он на самом деле умер?

Последние четыре года все здесь думали, что Говард погиб в огненном аду. По нему скорбели, даже, по словам матери, заказали заупокойную службу, на кладбище установлен памятник.

Говард насупился еще сильнее. Неужели мать действительно решила, что ему будет приятно это услышать? Неужели не подумала о его чувствах? Ведь он был не мертвым, а живым и не желал знать об этой заупокойной службе. Но больше всего Говарду не хотелось чувствовать себя посторонним, особенно для жены.

Его жена!

На губах Говарда появилась кривая усмешка. Теперь он уже не был уверен в том, что знает свою Конни. Вчерашняя, довольно холодная, встреча привела его в еще большее замешательство. Правда, Говард ожидал определенной напряженности, по не того, что она поведет себя как совершенно незнакомая женщина, да к тому же еще не слишком ему симпатизирующая.

Говард выругался, найдя в этом определенное удовлетворение. Черт побери, он вовсе не думал, что это будет легко, но такого не ожидал никак.

Конечно, при этом присутствовали родители. Может быть, они просто помешали ей? Мать, в частности, задала массу вопросов, и Конни вела себя так, будто признавала ее исключительное право на это.

Его внешность тоже оставляла желать лучшего. Бритая наголо голова — профилактика против вшей — в сочетании с жиденькой бородкой выглядели странновато. Он походил на дикаря, и, хотя вскоре бороду сбрил, вряд ли это улучшило положение. Руки его так тряслись, что весь подбородок был в порезах.

К тому же он сильно исхудал, хотя эта проблема была поправима. Стоит восстановиться нормальному пищеварению, как все вновь придет в норму. Мышцы же его были крепки от постоянных упражнений. Кроме прочих очевидных преимуществ, это тоже помогало сохранять душевное здоровье.

Однако, как ни странно, Говард оказался не готовым к цивилизации. Четыре года жизни среди повстанцев сделали свое дело. Кто-нибудь должен был предупредить жену о том, что он переменился. Слишком много ужасных сцен, слишком много убийств прошло перед его глазами, чтобы можно было остаться прежним.

Говард понурился. Разумеется, его предупреждали. Сначала Банга, потом британские официальные лица в столице пытались объяснить, что возвращение домой после столь долгого отсутствия чревато последствиями, которых нельзя заранее предвидеть. Чтобы приспособиться, и ему, и его семье понадобится время. Именно потому Говарда и поместили на первых порах здесь, на военно-воздушной базе, желая проверить его психическое состояние, убедиться в том, что он сможет вновь жить среди нормальных людей.

У него вырвался сухой смешок. Банге это не понравилось бы, подумал он. С его точки зрения, ненормальными были именно западные люди, поддерживающие режим Алланга. Теперь он уже президент Банга, и, хотя эта его концепция была для Говарда по-прежнему неприемлема, он был рад за друга. Даже несмотря на то, что из-за этой концепции вся его жизнь пошла насмарку. Но разве, покидая Англию, он мог знать, что ждет его впереди. Нормальная жизнь, усмехнулся Говард. Что, черт возьми, можно считать нормальным?

Если реакция Конни имела какую-то особую причину, он предпочел бы не знать о ней.

Именно осознание того, что между ним и женой нет настоящего понимания, и заставляло Говарда заниматься этим самоанализом. Дело в том, подозревал он, что реакция Конни задела его самолюбие. Ее безразличие заставляло Говарда усомниться в своих мужских достоинствах.

Как будто ему мало было своих собственных сомнений. Говард понимал, что глупо было так реагировать на ее поведение. Конни все еще находилась в состоянии шока, это было заметно. Кроме того, юмор ситуации заключался в том, что он и сам сомневался в своих чувствах, иногда ему даже казалось, что их не осталось вовсе.

И все же в данный момент Говард не мог думать ни о чем, кроме того, как она жила, пока считала его мертвым. Ему вдруг пришло в голову, что Конни могла даже выйти замуж. Боже, не потому ли она вчера казалась такой отстраненной? Может быть, Конни просто не знала, как сказать правду?

Однако про себя Говард всегда верил, что Конни ждет его, лелеял мысль о том, что она никогда не станет искать утешения в объятиях другого мужчины. Ведь их отношения были совершенно особенными. Но женщина, с которой он встретился вчера, вела себя так, будто они были едва знакомы. Носила ли она до сих пор его кольцо? Говард не мог этого припомнить.

В этот момент под окнами появилось несколько человек из обслуживающего персонала, и он отпрянул в глубину комнаты, не желая быть замеченным. Все повернулись в его сторону, и Говард понял, что его присутствие вызвало настоящую сенсацию. База была не слишком велика, и такой псих, как он, появлялся здесь далеко не каждый день.

Говард неуверенно провел ладонью по голове, чувствуя покалывание короткого ежика волос. Когда волосы отрастут как следует, он не так будет походить на наемника и, может быть, даже меньше чувствовать себя таковым.

Он знал, что за воротами базы толпится множество репортеров и фотографов. Об этом ему поведала мать, пытаясь, очевидно, загладить этим тягостное впечатление от своего же рассказа о могильной плите. Но это только усиливало состояние общей неуверенности. Ему была ненавистна мысль о том, что они поджидают его, подобно стае, голодных шакалов.

Отвернувшись от окна, Говард с неудовольствием оглядел интерьер комнаты, уютной и теплой, но совершенно безликой. Она являлась частью госпиталя и, хоть обставлена была как гостиная, все же являлась обыкновенной больничной палатой.

Из всех находящихся в комнате предметов знаком ему был только один — принесенная матерью групповая свадебная фотография. На ней были изображены Конни, Говард и его родители. Они жили тогда вместе, родители Конни присутствовать на свадьбе не смогли. Ее отец погиб, когда она еще училась в школе, а мать вышла замуж вторично и жила теперь далеко отсюда.

Как они были тогда счастливы, подумал он с горечью. К тому времени Говард и Конни жили вместе уже более года, оба стремились к этому браку и были уверены в том, что он будет прочным. Разумеется, она не хотела, чтобы он уезжал, но это была их единственная настоящая ссора, и Говард надеялся, что по его возвращении все наладится.

По его возвращении…

У него перехватило дыхание, и в попытке отвлечься Говард постарался сконцентрироваться на мыслях о родителях. За эти четыре года они постарели. Отец совсем поседел, хотя на фотографии его волосы были лишь ненамного светлее, чем у сына. Впрочем, один Бог знает, какого цвета будут его волосы, когда отрастут, подумал он. Если судить по теперешнему его самочувствию, они могут оказаться совсем седыми. Одна Конни выглядела такой же, какой он ее помнил. Правда, отрастила волосы, но, за исключением этого, похоже, совсем не изменилась.

Конни была так красива, так чертовски красива, что Говард испытал почти непреодолимое желание разорвать фотографию. Боже мой, подумал он, чем это все окончится? Действительно ли она просто нервничает или уже живет с другим человеком?

Его губы плотно сжались. Черт побери, пора перестать терзать себя! Нужно сосредоточится на мыслях о хорошем. Расстройство пищеварения, от которого страдал Говард, прошло, но врачи предупреждали, что потребуется некоторое время, прежде чем он сможет вести нормальную жизнь. Сам факт присутствия рядом других людей доставлял ему беспокойство, а неожиданные приступы немотивированной паники вряд ли скоро пройдут.

Присев на софу, Говард включил телевизор и, глядя невидящими глазами на экран, вновь погрузился в мысли. С момента своего возвращения он не был способен ни на чем сосредоточиться. Журнал, в котором была описана его история, он даже не перелистал.

Желая узнать, сколько времени прошло после обеда, Говард взглянул на часы. Ему дали отдохнуть перед посещением терапевта, но, несмотря на принятое снотворное, уснуть было нелегко.

Ремешок часов на его запястье выглядел незнакомо, но он не снял их. Мать сказала, что в корпусе сгоревшего автомобиля отыскали часы, которые когда-то подарили ему родители. Именно его и убедило людей Алланга в его смерти.

Говард вздрогнул. Холодная волна тошноты прошла по телу. Он мгновенно вспотел. Это был один из тех приступов, с которыми пытались бороться доктора. Как не пробовал он подавить в себе эти воспоминания, они все же были остры.

Пытаясь справиться с приступом слабости, Говард растянулся на софе, но в это время кто-то открыл находящуюся позади него дверь. Вытерев рукой мокрый от пота лоб, он нехотя обернулся. Скорее всего это был наблюдающий врач.

Загрузка...