Новобрачная

Глава II Нет худа без добра…

Тщательно уложив пряди волос и припудрив лицо, Альбина возвратилась обратно, к большому сожалению своей дочери, которое та, однако, не высказывала, и весь остаток дня провела рядом с ней. Цель ее маневра была совершенно ясна пострадавшей: мать хотела присутствовать здесь и быть готовой в любой момент милостиво разыграть свою роль, если ожидаемый маркиз нанесет визит. Чтобы как-то убить время, она принесла с собой роман Леру-Себрона «Иностранка», некоторым образом нашумевший весной. Шумиха была, впрочем, совершенно необходимой, чтобы книга могла вызвать интерес у Альбины Депре-Мартель, урожденной Пошон де ла Крез. Даже первая страница самого интересного романа или самой волнующей поэмы, которые критика обошла бы молчанием или о которых ничего не было сказано в салонах, не была бы ею прочитана. Но об этом романе говорили, и поэтому она его читала.

– Светская женщина должна быть в курсе всего! Такова ее моральная обязанность, – любила она повторять.

Она склонилась над «Иностранкой» в той позе, которая ей казалась в такой же мере грациозной, как и глубокомысленной, однако она лишь склонилась, но не читала. На самом деле она прислушивалась к доносившемуся снаружи шуму. Увы, справиться о здоровье ее дочери приходили многие, в частности, миссис Юг-Алле, но маркиз де Варенн не появлялся, и когда Альбина ушла к себе переодеться, чтобы поехать в Казино, у нее было очень плохое настроение.

На следующий день после обеда, в тот момент, когда она хотела занять свой наблюдательный пост, Полен появился в дверях и спросил, могут ли мадам и мадемуазель принять господина де Варенна, Альбина тотчас же позабыла о своей роли заботливой сиделки.

– Конечно же, пусть войдет! – воскликнула она, придав голосу те модуляции, которые обеспечивали успех Саре Бернар. – Мы его с радостью примем…

Это «мы» было явно лишним, так как едва Франсис – в костюме из светлого тика, шелковом галстуке, с тростью и канотье – вошел в гостиную, она ему позволила сказать слова приветствия своей дочери и справиться о ее здоровье и тут же увлекла его в сад под лицемерным предлогом, что на веранде очень душно. Мелани, оскорбленная и разъяренная, смотрела, как они удалялись, проходя по изумрудному ковру большой лужайки, а затем скрылись за грядками гортензий и гелиотропов. Какое-то время она даже пыталась не упустить их из виду, следя за розовым зонтом матери, но и он исчез. Фройлейн села рядом с ней, собираясь расшивать незабудками и разными готическими эмблемами длинную дорожку для стола из своего приданого и сказала, что Альбина и «маркис» только что вместе уехали на коктейль в Казино, где вечером собирался весь элитарный Динар.

Мелани почувствовала себя обделенной. Ведь Франсис пришел навестить ее! По какому праву Альбина завладела маркизом, не дав им даже перекинуться несколькими словами? Увидев слезы на глазах у своей воспитанницы, добрая Фройлейн отложила свою работу и предложила ей поехать на прогулку в коляске.

Поразмыслив некоторое время над этим предложением, Мелани решила принять его. Зачем сидеть в шезлонге и портить себе кровь? У ее матери была мертвая хватка; схватив добычу, она ее уже не выпускала, а Франсис ей явно нравился. Оставалось только смириться.

– Вы правы, – сказала она после короткой паузы. – Поедем на прогулку!

Они с Фройлейн уселись в коляску, запряженную резвым пони, которым Мелани любила управлять сама, но на этот раз из предосторожности она передала вожжи молодой немке, которая, впрочем, очень хорошо с этим справлялась.

Погода стояла великолепная, а море было того зеленого красивого цвета, который очень любила Мелани. Они объехали мыс Мулине, полюбовались розами, растущими в большом количестве в садах и на террасах, возвышающихся над Динарской бухтой, где стояли на приколе большие белые яхты, похожие на уснувших чаек, и несметное количество лодок с развевающимися парусами разных цветов двигалось в направлении устья реки Ранс. А вдали солнце золотило крепостные стены Сен-Мало и старинные постройки, высокие черепичные крыши которых отливали тусклым сатиновым светом. Мелани любила старинный корсарский городок и поменяла бы с радостью «Морган», английский стиль которой она считала несколько претенциозным, на один из этих красивых домов Сен-Мало, сохранивших изящество прежних времен. Ведь нет ничего более захватывающего, чем прогулка вдоль берега, когда море бурлит и пенится; но до сих пор Мелани совершала прогулки по этому мысу для избранных лишь в хорошую погоду и когда море было спокойно.

– А что если нам завтра поехать обедать в Сен-Мало? – сказала вдруг Мелани. – Я уверена, что, опираясь на палки, смогу подняться к крепостным стенам…

Фройлейн, испугавшись, стала говорить, что мадам, конечно не разрешит. Впрочем, ей и не хотелось спрашивать у Альбины для этого разрешение.

– Я об этом позабочусь, – уверенно заявила Мелани. – Я не вижу, почему такое желание может показаться противоестественным?

Она мысленно уже готовила защитительную речь, которую собиралась держать перед матерью, твердо решив не позволять никому помешать в задуманном развлечении. К тому же, вероятно, Альбине это будет совершенно безразлично…

Придя домой, она застала мать в маленькой гостиной. Та стояла перед круглым столиком и, полуприкрыв глаза, вдыхала аромат роскошного букета роз почти лилового цвета. Она никак не прореагировала на появление дочери. Затем, взяв со стола пакетик, перевязанный лентой, протянула ей его.

– Возьми! Франсис де Варенн посылает тебе это, чтоб помочь скоротать время…

– Что это такое?

– Посмотри. Это очень трудная английская головоломка. Он думает, что это тебя займет на какое-то время…

– Это мило с его стороны, но я предпочла бы, чтобы он подарил мне цветы…

Альбина разразилась громким смехом.

– Цветы? Такой девчонке?.. Ты с ума сошла!

– Я уже не девчонка!

– Тогда перестань так себя вести… И не лазай больше по деревьям! Правда, красивые розы?

– Великолепные.

– Я тоже так считаю. Франсис их прислал мне одновременно с подарком Для тебя.

Мелани почувствовала, как у нее неприятно екнуло сердце. Итак, ее мать называла его уже по имени. Наверное, и она уже была для него Альбиной? У ней появилось неистовое желание вырвать цветы, мать держала их в руках и нюхала с тем выражением, какое бывает у кошки, когда она сидит перед миской со сметаной. К тому же Альбина была хороша, как никогда, в розовом батистовом платье с прошивкой из кружев, в шляпке с воланами, которая наполовину прикрывала ее густые, золотистые, искусно уложенные волосы. Она была в туалете, который больше подходил для молодой девушки, чем для тридцатишестилетней женщины… Но с такой тонкой талией и великолепным цветом лица мадам Депре-Мартель могла позволить себе такую смелость.

Увидев свой облик в зеркале, стоящем на камине, Мелани почувствовала еще больший прилив гнева. Ее платье из белого грубого полотна с матросским воротничком, перетянутое кожаным поясом, делало ее похожей на подушку, перевязанную посередине. Самое малое, что можно было сказать о прическе Мелани, – она ей больше, чем надоела; ее волосы, собранные и стянутые на затылке, были заплетены в толстую косу, которая была уложена вокруг головы и либо заколота черепаховой заколкой, либо удерживалась большим белым бантом. Ее одевали и причесывали так, как будто она была воспитанницей из сиротского дома двенадцати лет от роду. На сей раз чаша переполнилась.

– До каких пор меня будут одевать и причесывать вот так? – спросила она дрожащим от гнева голосом.

– До тех пор, пока ты не начнешь выезжать в свет, моя дорогая. Это совершенно естественно…

– Вы так думаете? Другие девочки моего возраста носят распущенные волосы и красивые туалеты, а я как будто приговорена навечно к коричневой шотландке зимой, а летом к пике или грубому полотну. А, я еще забыла! Все эти годы я носила одно и тоже платье из голубой тафты в те дни, когда мы ходили к дедушке или в оперу. Мне скоро будет шестнадцать!

– Ты уверена?

– Абсолютно, мама! Разве вы не помните, что «дорогой дедушка» собирается дать бал по этому поводу?

– Верно, верно! А ты не думаешь, что его можно было бы отложить на год? Ты еще такой ребенок!

– Это вам хочется так думать, но я считаю, что я выросла.

– Да, да! Дело в том, моя крошка, что для матери, особенно, когда она очень молода, ее дочь всегда останется ребенком, маленьким очаровательным существом, с которой она, как ей кажется, может играть как с куклой. А по правде говоря, с твоими мальчишескими замашками тебе больше подходит простая и практичная одежда. Я себе не представляю, как ты можешь отправиться ловить рыбу в старой лодке с облупившейся краской в платье из тюля, или лазать по деревьям в платье из либертинового сатина. Ты играешь в теннис, плаваешь, ездишь верхом…

– Правда, я забыла еще о своей амазонке. Это, пожалуй, мое единственное элегантное платье!

– Потому что тебе совсем не нужны другие! Пользуйся своим счастливым детством! У тебя еще будет время ходить затянутой в корсет и носить шлейфы, которые подметают пыль и опавшие листья!

В этот момент пришел Полен и сказал, что господин маркиз де Варенн вызывает мадам по телефону, и Альбина устремилась к телефонному аппарату из красного дерева, обитого медью, стоящему на столике с выгнутыми ножками. Но прежде, чем мать взяла трубку, Мелани заявила, почти крикнув:

– Завтра я желаю поехать обедать в Сен-Мало с Фройлейн.

Но Альбина уже не слушала ее. И машинально ответила:

– Да, да! Прекрасная мысль… Алло!.. Дорогой друг, вы слишком нас балуете! Да, да!.. они восхитительны! Да? Вы так думаете?.. Я только что возвратилась домой! Было бы неразумно… Да, конечно! Это очень убедительно! Послушайте, мы сегодня вечером поговорим об этом во время ужина у Каркарадека…

Грудной смех, который за этим последовал, больно резанул по нервам Мелани, как будто ей содрали кожу. Она повернулась к Фройлейн, застывшей, словно безмолвная статуя.

– Помогите мне выйти, пожалуйста, Фройлейн! Я думаю, что достаточно наслушалась сегодня…

– Фи сапил фаш пакет? – Нет, возьмите его себе, если хотите! Мне он не нужен…

– Фи меня утифляет!

Но тем не менее Фройлейн решительно взяла коробку, перевязанную красной лентой, и сунула ее подмышку. Затем подала Мелани руку и помогла дойти до лестницы, где девочку уже ожидал слуга, который должен был ее поднять в ее комнату. Там она пообедала со своей гувернанткой, как это делала с тех пор, как произошел несчастный случай. Было еще рано, когда они кончили есть, и, так как еще светило солнце, Мелани совершенно не устраивала перспектива оказаться так рано в постели. Фройлейн развязала ленту, открыла коробочку и начала перебирать сотни мелко нарезанных деревянных пластиночек, затем взглянула на свою воспитанницу, которая рассеянно смотрела в сад. Колеса коляски, в которой Альбина поехала на очередной праздник, уже давным-давно перестали скрипеть по гравию аллеи.

– Хотите попробофать? Это ошинь забафно! – негромко сказала немка.

Мелани повернула голову и увидела улыбающуюся гувернантку. Казалось, гувернантка только что сбросила с себя доспехи Валькирии и предстала в своем настоящем облике: облике молодой, проницательной, все понимающей женщины, умеющей понимать больше, чем нужно было увидеть… Мелани ей тоже улыбнулась:

– Почему нет? – сказала она.

Она вдруг заинтересовалась головоломкой, состоящей из мелких деревянных кусочков, из которых надо было сложить английскую гравюру, называвшуюся «Свидание на охоте», но было уже поздно, и Фройлейн решила, что пора ложиться спать. Завтра можно будет продолжить игру, а сегодня они прекрасно провели время, и Мелани с легким сердцем отправилась в постель и заснула сном невинного ребенка, как она всегда раньше спала до того, как ей пришла в голову злополучная мысль залезть на высокий кедр, чтобы посмотреть, что происходит на соседней вилле.

Обычно, когда она просыпалась утром, в доме было спокойно и тихо. Ее мать ложилась спать поздно и не выносила ни малейшего шума. В доме всем предписывалось ходить на цыпочках и в башмаках на фетровой или каучуковой подошве. А в то утро Мелани была разбужена какой-то суматохой, которая ее вернула в реальность яркого солнечного утра. На лестнице что-то происходило, как будто собирались переезжать. Мелани сбросила одеяло, осторожно спустила ноги на пол, собираясь пойти узнать, что там происходит. Ей показалось, что нога болит меньше, и лодыжка почти пришла в норму. Возможно, помогли компрессы из морской воды, которые ей делал доктор Го… Она уже протянула руку за палками, которые стояли у изголовья, как открылась дверь и появилась ее мать в белом муслиновом платье и большой соломенной шляпе с вуалеткой. Она подбежала к дочери:

– А! Ты проснулась! Я рада, мне было бы досадно уехать, не попрощавшись с тобой.

Мелани хотелось возразить, что шум мог только помешать ее сну, но она лишь спросила с видимым спокойствием:

– Вы опять уезжаете? Вы ведь только что вернулись!

– Поездка на остров Джерси скорее прогулка, чем путешествие. На этот раз мы собираемся с Бошанами совершить небольшой круиз. Там будут эти очаровательные американские миллиардеры. Все мы отправимся на яхте лорда Кларендона, чтоб присутствовать на балу в Биаррице, который будет дан в отеле «Пале» с благотворительной целью для этих несчастных с острова Мартиника, пострадавших в мае от извержения вулкана.

– Как эта благотворительность, мама, может быть для вас весельем! Ведь нет больше города Сен-Пьер! Вы думаете, что можно что-нибудь сделать с помощью бала?

– Благотворительный бал приносит деньги, – воскликнула с возмущением Альбина. – Возможно, мы соберем их достаточно много, во всяком случае, все будет замечательно, даже один этот круиз доставит большое удовольствие.

– Буду рада, но сейчас сентябрь, и море часто штормит. Океан не всегда приветлив.

– Ну что тебе ответить? Не накликай несчастье! Я сожалею, что пришла к тебе. Ты так умеешь испортить всякое удовольствие!

– Извините! Вы сказали, что уезжаете все. Вас много?

– Около двадцати человек, думаю. Я не могу сказать тебе точно, сколько человек. Всем заправлять там будет очаровательный Андре де Фукьер. Он не едет с нами, увы, а отправится туда на своем автомобиле.

Вспомнив вдруг о вчерашнем телефонном разговоре, Мелани не могла удержаться, чтобы не задать следующий вопрос:

– Конечно, господин де Варенн тоже поедет с вами?

Можно было увидеть даже сквозь белую вуаль, покрывавшую шляпку и все лицо Альбины, что она немного покраснела. Ей долго не удавалось натянуть перчатки:

– Конечно! – сказала она несколько нервно. – Теперь все считают, что без него праздник не праздник… Ну, мне пора! Я отдала все нужные распоряжения по дому, тебе не о чем беспокоиться. Впрочем, уже сейчас начнут все укладывать, так как сразу после моего возвращения мы уедем в Париж!

Она наклонилась, чтобы быстро поцеловать дочь в лоб, и Мелани заметила, что мать поменяла духи. Наверное, это была «Пармская герцогиня», о которой она тогда говорила.

– До скорого! Лечись и будь очень осторожна…

– А чего мне бояться?

– Не знаю! Хочу сказать, чтоб ты не делала больше глупостей!.. Что-то ты сегодня очень надутая. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?

– Хорошего путешествия, мама! Желаю вам хорошо развлечься.

Альбина скрылась, как белое облачко, но на самом деле она уже давно в мыслях своих была очень далеко и, конечно, сожалела, что зашла к дочери в комнату. Мелани почувствовала, как у нее горло сжимается от обиды: но не будет же она плакать, как маленький ребенок? Во всяком случае, ей было обидно не потому, что ее бросали. Мадам Депре-Мартель не была самой заботливой матерью. Она обращалась с дочерью любезно, но с каким-то безразличием, от которого Мелани не страдала, когда отец был жив, но теперь такое отношение ее больно ранило.

Как все дети из высшего общества, она из рук кормилицы попала в безразличные руки няни-шотландки, всегда одетой в серое или коричневое клетчатое платье с высоким закрытым воротом. Мелани не видела от нее никакой нежности, но ей была обязана тем, что имела крепкое здоровье, благодаря хорошей физической закалке и холодным водным процедурам.

Странно, но этой почти спартанской муштре мисс Мак-Дональд положил конец «дорогой дедушка», заявив однажды, что хотел бы, чтобы его внучку воспитывали, как особу женского пола, а не как шотландца. Шотландка исчезла, и ее заменила – Мелани тогда было двенадцать лет – Фройлейн, которая была более романтичной, но вряд ли менее строгой. Она научила Мелани немецкому языку, познакомила ее с Гете, Бетховеном, Бахом, Рихардом Вагнером. Если девочка получала хорошие отметки, Фройлейн водила ее на концерт к господину Колонну. Как высшую награду она получала Оперу или Комеди-Франсез, и так продолжалось до скандала, случившегося во время «Сипора». И Опера была исключена из ее программы. Мелани нисколько не была этим огорчена: она предпочитала ходить на утренние представления в классический театр Комеди-Франсез, где шли пьесы такого забавного Мольера и где контролерши с прическами, украшенными лентами, продавали в антрактах маленькие эскимо, которые таяли во рту и так же нравились Фройлейн, как и Мелани.

До появления головоломки эскимо были единственной ниточкой, связывавшей Мелани и ее гувернантку, и только сейчас свершилось маленькое чудо, сделавшее их сообщницами. Мелани сегодня утром не расплакалась, потому что Фройлейн зашла к ней сразу после отъезда матери и весело объявила, что погода сегодня великолепная и, наверное, будет очень приятно поехать обедать в Сен-Мало. Приход гувернантки отвлек Мелани от грустных мыслей, она посмотрела на Фройлейн с удивлением и подумала, откуда взялась эта ее внезапная веселость, не из-за того ли, что уехала Альбина. Неужели ее отъезд принес всем такое облегчение? Мелани никогда не видела Фройлейн такой радостно возбужденной.

– Как это мило с вашей стороны, – сказала Мелани ей по-немецки, потому что знала, как этой добровольной изгнаннице было приятно поговорить на родном языке. – Вы на меня не рассердитесь, если я вам скажу, что у меня прошло желание ехать в Сен-Мало? Да и в доме сегодня такая чехарда из-за подготовки к отъезду. А еще я со своей ногой вам доставлю, наверное, столько хлопот, что вы не получите никакого удовольствия от поездки.

– Мы можем взять слугу, чтобы вас перенести, где надо.

– «Только этой «хлопотни» нам еще не хватало!» – сказала бы Роза. И по-настоящему мы не будем свободны. Лучше остаться дома. Мы могли бы пообедать в саду, а потом повозиться с головоломкой.

– Слава Богу! – сказала, облегченно вздохнув и рассмеявшись, Фройлейн. – Вы стали благоразумны! Мне кажется, что вы изменились и стали по-настоящему взрослой!

– Это моя самая заветная мечта, – вздохнула Мелани. – Однако я не уверена, что моя мать разрешит мне ею стать.

– В один прекрасный день ей придется смириться с этим…

– Вы так думаете? Пожалуйста, попросите Полена подняться к нам!

Мажордом появился через несколько минут в своей утренней ливрее: жилете в черную и желтую полоску и черных брюках. Он держался очень прямо и напускал на себя обиженное выражение всякий раз, когда ему приходилось контактировать с Фройлейн, которой он не мог простить французского поражения в 1870 году и особенно церемонию провозглашения германской империи в галерее Зеркал Версальского дворца. Для этого воина, сражавшегося в Седане, каждый, кто был рожден по ту сторону Рейна, был лишь приспешником Бисмарка, даже несмотря на то, что уже прошло четыре года, как Железный канцлер вознесся к богу Вотану и попал в его воинственную Валгаллу. Мелани, зная это, не упустила случая послать именно Фройлейн попросить мажордома прийти сюда. Поджав губы, он спросил:– Что желает мадемуазель Мелани?

– Хочу узнать, что здесь происходит. Мать мне сказала, что дала указания уложить все вещи и подготовить дом к зиме, чтобы, когда она вернется, не теряя времени уехать в Париж…

– Это действительно так.

– То есть вы отдадите сейчас приказ заняться подготовкой дома к зиме, наденете чехлы на мебель и упакуете люстры? А я должна буду жить здесь, ограничившись своей комнатой и скучными прогулками по саду… даже в дождливую погоду?

– Я оставлю для мадемуазель веранду. Плетеная мебель, стоящая на ней, не нуждается в таком уходе, как другая…

– Ну и весело же будет! – раздался громогласный женский голос. – Если мадам будет отсутствовать две недели, бедный ребенок умрет от скуки!

Роза, кухарка, шалью которой укутывалась Мелани во время своей ночной эскапады, величаво вошла с корзиной в руке, подошла к Мелани и, подняв корзину к самому ее носу, показала великолепного омара.

– Посмотрите, моя душенька! Дядюшка Глоаген только что его принес специально для вас!

– Для меня?

– Да! Он видел, как мадам уехала с чемоданами, вскочил в свою двуколку и отправился за омарами, чтобы вас угостить хорошим обедом. Как вам его приготовить?

– Под майонезом, но чтоб он не был очень холодным, – решила Мелани, глаза которой заблестели, так как она любила поесть. – Спасибо, Роза, и если вы вновь увидите дядюшку Глоагена, передайте ему, что я была бы рада, если бы он меня навестил!

Но было предписано свыше, что у Полена будут сложности с чехлами, а Мелани будет есть своего омара в компании не только одной Фройлейн. Обе девушки читали под стук «сборов к отъезду», как вдруг около двенадцати прибежал очень взволнованный молодой Конан – сын садовника и изготовитель, если понадобится, тайных ключей и, не соблюдая никаких форм вежливости, выпалил одним духом:

– «Аскья»! Она в бухте!

– Яхта моего деда? Ты бредишь, Конан?

– Я, может быть, не так разбираюсь во всем, как вы, но что касается кораблей, я никогда не ошибаюсь! А потом, его яхту с черным корпусом и красными парусами я не спутаю ни с какой другой ни в туман, ни в безлунную ночь! Говорю вам, это она!

Мелани и Фройлейн, ошеломленные, посмотрели друг на друга. В это время года «дорогой дедушка» плавал еще где-то у берегов Исландии или занимался каботажем в норвежских фиордах: он никогда не возвращался в Париж раньше октября.

– Помогите мне оба дойти до террасы гостиной! – потребовала Мелани. – Мне нужно все это видеть своими глазами!

Она летела, как по воздуху, поддерживаемая с двух сторон, и вскоре оказалась около каменной балюстрады, облокотившись на которую смогла удостовериться, что Конану не померещилось. Ни у одного судна не было такого заостренного носа, ни парусов неправильной квадратной формы красного цвета, которые матросы заканчивали убирать. Будучи страстным любителем морских просторов, Тимоти Депре-Мартель – «дорогой дедушка» – построил его восемь лет назад в Америке, на судостроительной верфи в штате Мэн. Это было сразу после смерти «дорогой мамочки», и с тех пор, если он не сидел за рабочим столом или не был на бирже, то стоял за штурвалом «Аскьи». На паруснике было тринадцать человек экипажа, он был четырнадцатым, и никогдани один член его семьи не был приглашен на ее борт. Шхуна была его страстью, в какой-то степени его партнершей в танце, и он не хотел ее делить ни с кем. Когда он отправлялся в плавание или возвращался в Сен-Серван, он никогда не доходил на ней до виллы «Морган», хотя она была почти пустой в это время, а останавливался в «Отель де Франс», к которому привык и где был завсегдатаем. Мелани это знала и подумала, что, в сущности, Конан был неправ, если думал, что принес сенсационную новость, ибо «дорогой дедушка» не появится сегодня здесь.

Тем не менее спустя десять минут он уже был здесь, посреди салона, сидел, широко расставив ноги, в своей суконной кепке с козырьком из непромокаемой ткани, закрывавшей его наполовину седые волосы, засунув руки в карманы, бросая на всех и вся грозные взгляды:

– Что это за разгром? Вы уже закрываете дом для зимы? Еще однако не пятнадцатое сентября!

– Да, это так, – елейным голосом сказал Полен, – но тем не менее таков был приказ мадам.

– Она уже уехала в Париж? Невероятно!

– Я здесь, «дорогой дедушка»! – сказала Мелани, которую по-прежнему поддерживали Фройлейн и Конан. Депре-Мартель на какое-то мгновение застыл, разглядывая эту «упряжку», как будто не верил своим глазам. Острым взглядом он выхватил перевязанную ногу внучки.

– Несчастный случай?

– Вывих, это не очень серьезно, но неприятно. Доктор сказал, что я смогу по-настоящему ходить только через несколько дней.

– А как это с тобой произошло? Кстати, где твоя мать?

Полен посчитал нужным вмешаться, думая, что, конечно, сумеет представить новость дипломатичнее, чем «дикарка», как называли Мелани, когда этого не слышала Роза.

– Если бы господин приехал на два часа раньше, он бы встретил мадам. Она только что уехала…

– Оставив здесь свою дочь одну? Неважно, что она уехала два часа или три дня назад, это одно и то же. А вам я советую заниматься своими делами: вопрос я задал своей внучке.

Показалось, что Полен сжался, как рак-отшельник в своей раковине, и это рассмешило Мелани:

– Я не одна, дедушка, Фройлейн со мной…

– Как бы ни было велико ее усердие, она не твоя мать, а я хочу знать, где моя невестка?

– Где-нибудь далеко в море около скалы Сен-Каст, я думаю. Она отправилась в Биарриц со своими друзьями…

– Она все еще плавает? Это превращается в манию. С кем?

Ворчливый тон не предвещал ничего хорошего. Мелани он нисколько не удивил. Для нее прибытие «дорогого дедушки» в тот момент, когда она чувствовала себя Брунгильдой, Валькирией, дочерью ветра, покинутой Зигфридом ради принцессы, которая была хуже Кримгильды, было еще одним огорчением.

– Она мне сказала, что едет на яхте лорда Кларендона танцевать в Биаррице на балу. Все деньги, собранные на нем, пойдут бедным людям острова Мартиника.

– Бал в пользу пострадавших от вулкана Пеле? Это не выдерживает никакой критики! Три месяца тому назад власти города Биарриц и маркиз Арканг организовали большой праздник с такой благотворительной целью. Итак, я повторяю: с кем она уехала? С Перси Суинборном?

– Я не думаю. С тем, с кем она была несколько дней назад на приеме у губернатора острова Джерси, устроенном по поводу коронации. А поехал ли туда сир Перси, я не знаю. Мать мне сказала, что там будет около двадцати человек… Не спрашивайте меня больше ни о чем, дедушка! Меня не посвящают в тайны…

– Да, конечно. Надо все выяснить. Вы, Полен, не смотрите на меня перепуганными глазами, а пойдите проследите, чтоб мне приготовили комнату, и зайдите на кухню узнать, можно ли мне поесть.

– Конечно, можно, «дорогой дедушка», – сказала Мелани, собираясь рассказать ему об омаре, но старик прервал ее.

– Называй меня просто дедушка…

– Я бы хотела, но… мне всегда говорили…

– Забудь то, что тебе говорили! Я пойду к Розе на кухню: в ее мизинце больше ума, чем в голове у всех этих людей в доме. Итак, мажордом, чтоб не было никаких чехлов ни в салоне, ни в столовой. Пока, детка!

И он исчез, как ураган, оставив Мелани обескураженной, заставив все пережить еще раз. Неужели мать ей солгала, в таком случае, куда она поехала с этим обольстительным маркизом? Еще одним сюрпризом для нее были те отношения, которые существовали между дедом и кухаркой: казалось, он знал ее очень близко… Этим размышлениям положила конец Фройлейн, сказав спокойным голосом:

– Прихотите прихотовиться к опету, нато фымыть руки!

Мелани на нее испуганно посмотрела:

– Я вас прошу, когда мы одни, будем говорить по-немецки! Иначе я не воспринимаю всерьез то, что вы говорите по-французски.

– Вам хочется мои слова воспринимать всерьез. Со вчерашнего дня, конечно…

Полчаса спустя Мелани, дед и гувернантка сидели за столом на террасе под зонтиком от солнца и пировали. Кроме великолепного розового омара были еще вареные теплые креветки и морские мидии, здесь же лежал темный хлеб, нарезанный толстыми кусками, обильно смазанными соленым маслом, – все то, чего никогда не было на столе Альбины, очень боявшейся располнеть. Затем принесли жареные бараньи отбивные с тушеной картошкой, сыры и блины с конфитюром, что особенно порадовало Мелани. Она ела с наслаждением, не замечая, что дед, поглощавший еду с большим аппетитом, теперь умиротворенно курил сигарету, которую только что зажег, предварительно спросив у Фройлейн, не помешает ли ей дым.

– Ты мне еще не рассказала, как ты вывихнула ногу.

– Я упала с дерева…

– А что ты делала на дереве в твои годы?

– В мои годы? Мама считает, что я еще маленькая девочка. Хотите знать, что я там делала? Я смотрела, как проходил праздник на вилле у нашей соседки, миссис Юг-Алле… Я люблю смотреть, как другие развлекаются…

– В следующем году ты тоже будешь присутствовать на таких праздниках, поскольку в октябре ты совершишь свой выезд в свет.

Она смутилась от взгляда его серых глаз и стала рассеянно собирать ложкой остатки малинового желе.

– Ну, а что еще? – настаивал дед.

– Мама, должно быть, с вами об этом поговорит. Она хочет отложить это на год…

– А зачем?

– Потому что я еще не похожа на девушку… Я худа, у меня большие колени… веснушки…

– Да?

Дед пристально следил за ней из-под густых бровей, и в его серых глазах сверкал злой огонек. И вдруг они остановились на гувернантке.

– Скажите, Фройлейн, – сказал он по-немецки, это вы выбрали прическу для Мелани?

– О, нет, месье! Это мадам Депре-Мартель. Она говорит, и в этом есть резон, что девочка должна быть причесана практично. Вы знаете, она очень подвижна.

– В самом деле? Как мне помнится, моя внучка всегда была в голубом. Как бы не менялся ее рост, когда она приходила ко мне, на наши редкие семейные праздники, на ней всегда было одно и то же платье, та же прическа, и ее неизменно украшал все тот же голубой бант. Правда, это платье с матросским воротником мне не известно.

– Но не для меня, – вздохнула Мелани. – Я летом ношу платья только из пике или полотна.

– А зимой?

– Из легкой или домотканной шотландки коричневого цвета. Голубые платья надеваются в гости к вам, дедушка… и в Оперу. По крайней мере, когда я туда ходила…

– А ты разве туда не ходишь? Почему? Тебе там скучно?

– Да, немножко, но в основном…

И она воскресила в памяти эпизод с воинственным бургундом, который завершился пощечинами Альбины. Она все это делала совершенно естественно, желая высказаться, рассказать о себе, не думая о том, что может деда рассердить, но, к ее большому удивлению, дед расхохотался, Мелани была этим почти шокирована. Она никогда не слышала, чтобы он смеялся. Или, по крайней мере, не помнила. Если это было, то, конечно, до смерти «дорогой мамочки».

– Вы никогда не были в Опере? – спросила она робко.

– Я? Никогда. Господь меня храни! Мое поведение могло бы быть похожим на твое…

Вдруг он поднялся и раздавил в малахитовой пепельнице остатки сигары.

– Итак, раз уж тебя одевают, как матроса, воспользуемся этим. Чем здесь скучать, хочешь совершить прогулку на моей лодке? Я тебе покажу побережье английского Корнуолла. Я надеюсь, Фройлейн, что вы не страдаете морской болезнью, ибо не может быть и речи, чтобы вы могли оставить свою воспитанницу.

Если она что-то и ответила, то этого никто не услышал. У Мелани засияли глаза от радости, и она посмотрела на деда, как на бога, которому вдруг пришла бы в голову мысль посетить Динар.

– Уйти в море с вами? О, дедушка!..

От радости она не находила слов. Она забыла о своей больной ноге, все свои огорчения и совершенно загадочный отъезд матери и историю с балом, которая была похожа на ложь. Правда заключалась лишь в том, что Альбина сейчас путешествовала в компании многих людей и Франсиса… или только одного Франсиса?

Так как эту загадку она отгадать не могла, она предпочла выбросить ее из головы. Впрочем, сейчас дом пришел в движение: Тимоти Депре-Мартель, стоя посреди салона, отдавал приказы зычным голосом, как будто он был на капитанском мостике своей шхуны. Весь разнообразный обслуживающий персонал узнал, что завтра утром можно будет продолжать подготовку к отъезду в Париж, а Фройлейн было приказано подготовить свой багаж и багаж воспитанницы к утреннему приливу. Особые приказания были предназначены для мажордома.

– Когда вы закончите все приготовления к зиме, передайте ключи сторожу, возвращайтесь в Париж заниматься своими делами в доме на улице Сен-Доминик и приведите там все в порядок.

– Мы должны дожидаться возвращения мадам! – сказал явно недовольный Полен.

– Зачем? – резко сказал дед. – Она вам приказала быть готовыми к отъезду? Итак, это будет сделано. Сторож ей скажет, как обстоят дела, и она проведет ночь в отеле «Руайяль», вот и все. Вопросов нет?

– А если месье не сможет привезти мадемуазель Мелани?

– Вы о чем? Что же я ее оставлю на пустынном острове или заставлю возвращаться вплавь? Я ее привезу в Париж сам. А теперь за работу: мы должны рано лечь спать.

Благосклонно дед обращался только с Розой. Депре-Мартель знал ее очень давно, так как прежде чем перейти служить в дом его сына, она служила в течение пятнадцати лет в доме деда. Ее прежний хозяин дал ей указания, что приготовить на ужин, а также попросил корзину с продуктами, которую он возьмет с собой. Розу явно радовало похищение Мелани.

– Малышка выздоровеет намного скорее, – заявила она. – Кормите ее хорошо, месье Тимоти! Если бы меня здесь не было, у нее была бы только кожа да кости. Мадам так старается «сохранить линию», по ее собственному выражению! И я от вас не скрою, что, если бы время от времени не было торжественных обедов и ужинов, я бы отказалась от места после смерти бедного месье Франсуа.

– Будьте спокойны, Роза. Я ее буду кормить. Вы не печальтесь: когда мадемуазель Мелани выйдет замуж, а это не за горами, я думаю, вы поедете с ней. Это вам подходит?

– При условии, что вы ей найдете мужа, любящего поесть…

Что дед имел в виду, когда сказал, что «это не за горами»? Мелани уже начала подниматься по лестнице, опираясь на руку Фройлейн, но чуть было не повернула обратно, чтоб спросить у деда, что это означало. Но страх, который он ей внушал, еще полностью не испарился, и она не осмеливалась ему задавать вопросы. Она отложила свой вопрос на «потом» и полностью отдалась радости ожидания этого столь неожиданного путешествия.

Когда солнце, едва скользя своими лучами по водной глади, опалило крепостные стены Сен-Мало, Мелани и Фройлейн, сидя на палубе «Аскьи», смотрели, как моряки собирались отчаливать. Ветер надувал красные паруса, а дед стоял рядом с обеими женщинами и глядел на бескрайние дали, предоставив все заботы, связанные с отплытием, капитану Ле Моалю.

Стояла чудная погода. На голубом небе не было ни облачка, и белые виллы, окруженные садами, так четко выделялись на этом бархатном фоне, как будто были нарисованы пером.

– Я думаю, – сказал дед, – что будет дуть сильный бриз. Ты довольна?

Сияющее от счастья лицо Мелани и ее радостно блестевшие глаза были ему лучшим ответом. Она лишь энергично кивнула головой, на которую была надета матросская шляпа, обрамлявшая ее личико, и спросила:

– Куда мы направляемся?

– Если ты хорошо учила географию, тебе будет ясно. Мы взяли курс на Плимут. Оттуда мы пройдем вдоль всего Корнуоллского побережья, а затем войдем в воды Атлантического океана и дойдем до Тинтагеля. Я тебе покажу этот замок, овеянный легендами, которые сильно будоражили мое юношеское воображение. Затем мы повернем обратно и возвратимся. Если у нас будет время, я тебе покажу Ирландию, но сезон на исходе, и мы можем себе позволить лишь небольшое путешествие. – Для меня это большое удовольствие. Я никогда нигде не была, кроме Динара, да и то на поезде.

– Ладно, – сказал с радостью в голосе дед, – если ты хорошо перенесешь море, я тебя возьму с собой и в другие плавания. На следующий год мы сможем поехать в Соединенные Штаты и Канаду, если ты захочешь.

Если бы не болела нога, Мелани стала бы танцевать от радости и от облегчения. Если дед говорил о путешествии с ней в Америку в следующем году, значит, он не собирался выдавать ее замуж так рано, как сказал об этом Розе. И она с успокоенным сердцем посмотрела на Динарскую бухту, которая стала исчезать за шелковой гладью вод.

Уже собирались обогнуть мыс Мулине, как вдруг появилась величественная белая яхта с английским флагом и с водруженным белым брейд-вымпелом с красным крестом Святого Андрея, над которым сияла золотая корона. Мелани знала этот вымпел английского клуба, самого закрытого и шикарного клуба в мире. Очень мало было английских прогулочных судов, которые могли иметь этот вымпел. Дед схватил свой бинокль и стал пристально рассматривать яхту, которая собиралась войти в порт…

– Черт возьми! – выругался он, покраснев весь от злости и еле сдерживаясь. А затем, резко повернувшись к Мелани, спросил: – С кем твоя мать, ты сказала, уехала?

– Да с лордом Кларендоном и другими…

– С кем это, с другими?

– Откуда я знаю, дедушка? Я никого не знаю…

– Ты уверена, что никого не знаешь? Ни одного человека?

– Только одного… и то с недавних пор.

– Кто это?

– Маркиз де Варенн. Тот, кого я чуть не убила, когда упала с дерева. Почему вы спрашиваете?

– Потому что это яхта лорда Кларендона. Невероятно, чтобы твоя мать находилась на ее борту! Подожди, я сейчас узнаю!

Взяв огромный громкоговоритель, он окликнул английское судно, когда оно оказалось на самом близком расстоянии, и спросил, пользуясь самыми куртуазными выражениями, шла ли эта яхта из Англии, и если да, то не встречала ли она на своем пути корабль с названием «Сирена», что было его чистейшим вымыслом. В ответ англичанин приветствовал французского яхтсмена и ответил, что идет из Дьеппа и не встречал названного судна.

Положив громкоговоритель, дед направился к рулевому, возможно, для того чтобы успокоиться и избежать расспросов Мелани. Девочка никогда не видела у него такого багрового лица и такого ужасного выражения; она не осмелилась подойти к нему, и радость от путешествия была омрачена, ей снова показалось, что почва поплыла у нее под ногами. Ее мать не поехала на яхте лорда Кларендона с другими приглашенными, куда же она отправилась с таким количеством багажа? И с Франсисом? И почему она солгала? Да потому, что это было просто: Мелани знала не всех, а имя Кларендона она упомянула потому, что его яхта недавно стояла на приколе в бухте. Впрочем, она могла назвать любое другое, первое, которое ей пришло бы в голову.

– Вам холодно? – с беспокойством спросила Фройлейн, увидев, что ее воспитанница вздрогнула.

– Нет, благодарю вас. Надо пользоваться такой хорошей погодой… да и море такое красивое!

Шхуна, выйдя в этот момент из устья Ранса, шла в направлении острова Гернезея. Под узким форштевнем яхты море слегка расходилось, под напором ветра начинали скрипеть, как большие арфы, веревки винтов. Мелани жадно вдыхала воздух и радовалась тому, что бриз хлестал ее по щекам, давая возможность встряхнуться. На мгновение она закрыла глаза, чтоб лучше вдохнуть соленый морской воздух… Вдруг чей-то стон заставил ее их открыть, и она увидела, что бедная Фройлейн позеленела.

– Господи! – вскрикнула Мелани, – вы нездоровы?

– Я… я не ошен карашо сепя шуфстфую… – простонала несчастная, поднося платок ко рту, а затем устремилась к релингам и, склонив голову, отдала съеденный завтрак в дань Нептуну. Подбежавший матрос подхватил покачивающуюся женщину и проводил ее до каюты.

– Хоть ты не разболейся! – сказал Мелани дед, окинув ее взглядом, полным недоверия.

– Я никогда не страдала морской болезнью, когда уходила в море ловить рыбу с дядюшкой Глоагеном. С какой стати мне разболеться здесь, когда я с вами?

Он удовлетворенно кивнул головой.

– Прекрасно! – промолвил он и своей большой рукой обнял хрупкие плечики внучки. И они долго стояли вместе, наблюдая за игрой зеленых волн, на которые несущаяся яхта надевала корону из белой пены, объединенные тяжелой дланью деда. Теплоту ее она чувствовала сквозь шерстяную ткань куртки и ей передавалось доверие и спокойствие, которых она никогда не знала раньше. Через некоторое время, осмелев, она его спросила.

– Вы очень сердитесь на маму?

– Она сумасшедшая! – громко сказал он, но тут же, понизив голос, как будто этот взрыв погасил его ярость, добавил: – Правда, это я знал давно.

– Где же она может быть?

– Мы об этом очень скоро узнаем! Послушай, детка, мы с тобой совершаем прекрасное путешествие, по крайней мере, я надеюсь, что это так! И если ты согласна, давай условимся не говорить о твоей матери до тех пор, пока мы не будем иметь честь встретиться с ней в Париже. Кроме того, ты еще слишком молода, чтоб вмешиваться в дела взрослых, и ты должна уважать свою мать, даже если ты не всегда можешь понять ее поведение. Понятно?

– Да, дедушка, но я думаю, что…

– Но что?

– Ничего… это неважно…

Рука деда крепче сжала ее плечо, а голос стал более твердым:

– Мелани, если ты хочешь, чтобы мы были друзьями в будущем, ты должна мне доверять. Я могу догадаться, о чем ты думаешь. Ты была бы счастливее, если бы твоя мать не была бы вместе с этим Варенном. Или объясни мне, почему ты краснеешь, когда произносят его имя? Он так обольстителен?

Мелани кивнула:

– Он был очень мил со мной, и я предпочла бы, чтобы мы были друзьями. Но это неважно, – сказала она, подняв голову и улыбнувшись деду. – Вы правы, дедушка, не стоит портить наше путешествие всякими пустяками. Будем лишь говорить о том, что увидим вместе…

С сиплым криком над ними пронеслась чайка, возвращаясь к побережью, где дома начинали сливаться с густой зеленью, покрывавшей весь Изумрудный берег. Солнце припекало. Резким движением Мелани сняла свою шляпу, затем расстегнула приколку, которая держала косу на самой макушке, и распустила волосы, чтобы ветер, надувавший большие красные паруса, смог бы играть ими. Она смеялась, радуясь, что ветер подхватывал длинные пряди ее волос. Стоя чуть поодаль, дед смотрел на нее с выражением, которое выдавало его еще более глубокое чувство, чувство, которое Мелани была бы неспособна передать, даже если бы и поняла. Она полностью отдалась этому новому удовольствию: ей казалось, что, освободив волосы, она рвала с прошлым, в котором было много принуждения и которое она могла на время забыть. По крайней мере, до тех пор, пока Фройлейн будет в тисках морской болезни…