Няня для сына олигарха. Миссия:выжить

22

Слава Богу, хватило мозгов спрятать вещи за спиной. Тяжело сглатываю и стараюсь смотреть ему в лицо, а не на то, что ниже.

— Эва, доброе утро. Тебе уже лучше? Вчера ты меня очень напугала, — стремительно подходит ко мне, делая вид, что утреннего казуса и не было, и сейчас я не стою в его комнате!

— Все хорошо. Благодаря тебе, — закусываю губу, потому что это правда.

Что бы я делала, если бы он не успел вовремя? А что было бы с Артемом? Травма на всю жизнь.

— Ты что-то хотела попросить? — спрашивает серьезно.

Даже непривычно общаться в таком формате.

— Я, эм…

— Ты можешь сказать мне о чем угодно. Я сделаю для тебя это.

— Ты же завтра улетаешь…

— Может не стоит?

— Нет, — пугаюсь я, что это из-за меня он теперь вынужден отказаться от работы. — Я просто хотела, чтобы хотя бы этот день вы с Артемом провели вместе.

Его внимательное выражение лица меняется по мере по моих слов. Кирилл приближается, заставляя меня отступить на несколько шагов и вжаться в стену своими лифчиками.

— Если хотела, значит проведу.

Он протягивает ладонь и скользит кончиками пальцев по моей руке, начиная от локтя и выше. Поддевает тонкое плечико ночнушки, что бесстыдно спустилось, и возвращает его на плечо, намеренно задевая кожу.

Не дышу, закрыв глаза, и он, словно мысли мои прочитав, шепчет на ухо:

— Дыши, Эва…

Вздрагиваю, распахнув ресницы, и вижу ухмыляющееся лицо Кирилла.

Ну и… даже слов подобрать не могу!

Пулей вылетаю из его комнаты, мысленно давая взбучку маленькому шкоде. Ну сколько можно надо мной издеваться?!

Снова захожу в комнату в Теме.

— Так, верни мне все мое белье, и давай разговаривать!

— Не хочу! — прыгает на кровати малой в такт моему подрагивающему веку.

— Значит и в снежки с папой играть не хочешь? — Иду ва-банк.

Глаза Артема загораются надеждой. Он спрыгивает с кровати и несется на меня.

— Хочу! Вот, забирай! Я к папе хочу! — протягивает мне мои вещи, и я не могу удержаться от того, чтобы не погладить его по голове.

— Не делай так больше. Ты уже все понимаешь. И брать чужие вещи, особенно нижнее белье — очень некультурно. Ты же не хочешь, чтобы папа стыдился твоих поступков?

Он машет головой в отрицании.

— А хочешь, чтобы гордился?

Кивает.

— Тогда нужно совершать хорошие поступки, Темушка. Ты постараешься?

— Постараюсь, — нехотя выдает ребёнок, и мы идём завтракать, а потом собираемся на улицу.

— Подштанниками утеплились? Это вам не в пальто идти до машины, — цепляю Кирилла, когда тот надевает старую теплую меховую куртку, которую я накануне нашла на его чердаке. А искала, между прочим, санки, которые оказались завалены кучей ненужной одежды и обуви.

Кирилл направляет на меня свои сведенные к середине брови и надевает теплые валенки.

— Папа, лови! — взвизгивает Артем, кидая в сторону Кирилла огромный снежный шар. Но тот ловко отбивает его рукой и уже несется за сыном.

Как мы только не кидались: и башни строили, и пушечный ряд устраивали, и бомбардировку на вражеский лагерь, где я и Тема — одна команда, а Кирилл, как самый взрослый представитель сильного пола, в другой.

И тут, в момент икс, когда я довела до совершенства огромную глыбу и уже бегу в сторону отвернувшегося Кирилла, малой пробегает за мной и толкает вперёд.

Все происходит словно в замедленной съемке какой-то комедии, когда я ору во все горло, Кирилл разворачивается с раскрытым ртом и руками, снежный ком летит ему прямо в лицо, но это наименее опасное, что ему грозит, потому что в комплекте с глыбой идёт моя огромная туша.

Падаю на Кирилла, впечатывая и его, и свое лицо в ком.

— Господи, — смахиваю снег с мужчины.

Его аристократические черты лица расслаблены, а веки опущены…

Наклоняюсь, чтобы почувствовать, дышит ли, и замираю в миллиметре от его губ, когда его глаза открываются.

Он смотрит на меня пристально, без тени улыбки на лице…

Странное ощущение, вроде и встать нужно, а вроде и тепло так… пока мне прямо в голову не прилетает ещё один снежок, опуская мою голову вниз…

Секунда, две… и мы замираем глядя в глаза друг другу. Мои губы накрывают его. Мягкие, тёплые, пухлые. Лишь щетина колется немного. По телу растекается волна удовольствия, а в голове набатом крутится: «встань, ненормальная!».

За сегодняшний день я достигла максимального левла по шкале смущения.

Сначала он увидел меня на унитазе, потом я собирала лифчики в его комнате и застала его в полотенце, а теперь свалилась на него в прямом смысле как снег на голову и… поцеловала.

Упираюсь руками по обе стороны от него, собираясь отстраниться, но тяжелая рука обхватывает мою шею и тянет на себя. Он целует меня. Сам. На фоне вдалеке слышится хохот Темы, в то время как его отец нежно прикасается то к одной губе, то ко второй. Не углубляет поцелуй, лишь прикасается, но даже это обычное прикосновение, заставляет внутренности скрутиться в косичку и призывно пульсировать, отдавая трепетом по всему организму. Кажется, я даже трястись начинаю.

Решаю оборвать это безумие, пока все не дошло… да куда ещё больше зайти может! Просто решаю оборвать!

Отстраняюсь резко, не давая ему шанса меня остановить, но он и не пытается.

Восстанавливаю сбившееся дыхание, наплевав на то, что он тоже это видит.

— Темушка, — зову ребёнка, чтобы как-то сгладить это ужасное чувство смущение, что разит от нас обоих, стоит мне только взглянуть на него. — Я думаю, на сегодня достаточно. Пойдем в дом, заболеешь…