***
Утром, когда мы с Тёмой провожаем Кирилла на работу, я веду себя словно ребенок, которого впервые выпустили на сцену переполненного публикой зала. Хочется забиться в угол, не поднимая глаз, чтобы не дай Бог не столкнуться с пронзительным взглядом моего начальника.
Тёма как на зло вспоминает вдруг о каком-то сюрпризе для отца и уносится в свою комнату с просьбой дождаться его.
Растягивая края своего свитера, любуюсь ботинками Кирилла, начищенными до блеска. Нет, ну правда. Не работники клининга же их начищают? Похоже сам. Что ж, похвально.
— Я очень рад, что ты осталась, — смотрит на меня с нескрываемым желанием.
— Я тоже…
— И сегодня я приеду пораньше, — многозначительно ухмыляется.
— Уж постарайся…
— Если бы ты знала, как стараюсь…
Кирилл хочет еще что-то сказать, но топот детских ножек по лестнице вынуждает его придержать свои мысли и мягко отстраниться.
Артем бежит к отцу с листочком в руках. Кирилл подхватывает его на руки, принимает рисунок, расплываясь в улыбке и, поцеловав сына в макушку, прощается с нами, а затем уезжает на работу.
Артём же снова уносится в свою комнату к карандашам и краскам.
Расцениваю это как хороший знак. Настроение у него хорошее, моя компания его больше не злит и даже радует, и все свои эмоции он выражает на бумаге яркими цветами.
Не желая отвлекать Тёму от творческого процесса, отправляюсь на кухню сама. Мое же приподнятое настроение выливается в кулинарные шедевры.
Отправляю замаринованную утку в холодильник дожидаться своего часа, заканчиваю с греческим салатом и выключаю куриный суп. Приготовление теста для булочек с изюмом откладываю на вечер и возвращаюсь к ребенку.
Заметив меня, он прячет свой рисунок и обещает показать позже. Но когда он демонстрирует мне свое творение, я не знаю, как реагировать…
Кирилла и Артёма я, конечно же, узнаю сразу. А девушку с пальцами-веточками и длинными желтыми волосами оцениваю вдруг… с какой-то ревностью.
Кирилл не рассказывал о матери сына, да и от Тёмы я ни разу не слышала о ней. Но ведь где-то же она есть?
— Нравится? — не скрывая волнения, косится на меня.
— Конечно! У тебя талант, — спохватившись, хвалю его.
— Только здесь я нарисовал тебе длинные волосы, как раньше были… — прячет виноватый взгляд. — Они же быстро отрастут?
Замираю и практически не дышу, глядя на Тёму. На лице расползается непроизвольная улыбка.
— Конечно, — заверяю его, часто моргая. Будто в глаз что-то попало. В оба. Отчего они чешутся и слезятся. — Но знаешь, мне нравится моя новая короткая стрижка. И папа твой оценил.
— И мне нравится! А давай вместе сделаем подарок папе? — быстро переключается, снова улыбаясь.
Вечером мы встречаем Кирилла с нашим совместным творением. Я даже волнуюсь, будто на экзамене, когда он с интересом рассматривает разноцветную елку, из окрашенных сухих макаронин и щупает белоснежный снег из ваты.
— А это я нарисовал сам! — достает непонятно откуда свой рисунок Тёма и хвалится, пока я за секунду становлюсь такой же красной, как звезда на нашей елке. — Это ты, я и Эва! Ей понравилось, как я нарисовал!
Теперь эту звезду, то есть меня, будто бы поджигают…
Ибо чего кровь так кипит?!
Кирилл смотрит на меня с улыбкой и не отрывает глаз.
— Мне тоже нравится. Очень.
За ужином я радуюсь тому, как быстро с общего блюда исчезает утка. Даже Тёме она приходится по вкусу. А уж от булочек он вообще в восторге.
Когда приходит время для сна, он проявляет инициативу уложить Тёму самостоятельно.
Если бы я не была так впечатлена этой отвагой, то даже радостно улыбнулась бы. Ладно, радостно и с капелькой злорадства...
Сидя на кухне, гипнотизирую взглядом кружащийся белый снег за окном. Спустя час не выдерживаю и тихо заглядываю в детскую спальню.
— Помощь нужна?
— Нет! — кричит на меня шепотом.
Отправляюсь обратно на кухню, едва сдерживая улыбку. А через полчаса выходит и Кирилл.
— Ой, я как раз только чай заварила!
Не успеваю сделать и шага, как он за секунду сокращает расстояние между нами и жадно впивается в губы.