Тая
Я уснула у него на груди. А проснулась в одинокой постели. Ранним утром, ещё за окном предрассветные сумерки серели. Пусто. Холодно. Неуютно. Горько. Я всё понимала, но расставаться с Эдгаром – всё равно что кожу содрать.
Не помню, как я одевалась. Зато по огромной квартире пронеслась вихрем. Исчез не только Эдгар. Он увёл с собой Че. И от этого стало втройне одиноко.
– Он ушёл, Тайна, – полуголый Аль курит на кухне в форточку. Пускает тонкую струйку дыма. Сидит на подоконнике, поджав под себя ногу. На нём только джинсы. Интересно, он ложился спать?
Я падаю на стул. Очень хочется плакать, но креплюсь изо всех сил. Затем срываюсь, бегу к двери, распахиваю её решительно. На пороге меня ловит Аль. Сжимает в объятиях, не давая выскочить в подъезд.
– Тихо, тихо. Ну, же. Успокойся.
Он уговаривает меня, как маленькую, а я больше не сопротивляюсь: на пороге лежит мой букет. Огромный и очень трогательный в полумраке.
– Я не убегу. Отпусти, Аль.
Он осторожно убирает руки, а я, пошатнувшись, наклоняюсь вперёд. Поднимаю розы и прижимаю их к груди. Пахнут. Тонко-тонко, как дорогой парфюм. Как воспоминание о вчерашнем вечере.
– Только не плачь, Тайна, – у моего дракона голос хрипит, как саксофон. – Кажется, я вчера в ударе был. Ты прости.
Аль умеет просить прощения. У Эдгара с этим плохо.
– Всё хорошо, – растягиваю губы, но глаза у меня, наверное, как у побитой собаки. – Я не буду ронять слёзы. Не из-за чего.
– Чёрт! – бьёт Аль кулаком по стене. – Я ему завидую. Гинцу твоему. И спрашиваю: почему он, а не я? Вот так любить – это сложно? Больно? Страшно? Скажи, Тайна, признайся. Ты ведь умрёшь за него, да? Если вдруг понадобится?
– Так любить просто, – качаю головой. – И ему не нужно, чтобы я за него умирала. Я не могу всего объяснить. Это и химия, и эмоции, и привязанность. Ты же помнишь: мы начали не с того. Все эти недомолвки, обиды – пропасть. Не человек умирает, Аль, а любовь. От недоверия. От неумения слышать друг друга.
– Но сейчас ведь всё хорошо? – продолжает он саксофонить. Для него почему-то важно, что я скажу. Ещё один взрослый мужчина спрашивает меня, как жить дальше. У Аля сложный период. Это видно, это ощущается.
– Сейчас сложно, – говорю правду. – Что-то происходит. Эдгар хочет, чтобы я посидела в сторонке.
– А ты, само собой, делать этого не собираешься, – он то ли улыбается, то ли ухмыляется. – Но на твоём месте я бы посидел на попе ровно.
– Ещё один командир на мою голову, – мне бы хотелось вспылить, вспыхнуть, но после вчерашнего и слишком откровенной ночи выходит слабый пшик – спичка зажглась и тут же потухла. – Я собираюсь быть очень осторожной. И да, посидеть немного в глубине твоей квартиры-студии. Затаиться.
– Я помогу тебе, Тайна, – Аль ёжится. Ему, наверное, холодно. Утро сегодня такое. Хмурое. Дождь, кажется, собирается. – Стану твоими ушами и глазами. Соберу сплетни. Для меня это просто. Естественно. И без проблем.
– Зачем тебе это, Аль? – я колеблюсь. Вряд ли Эдгару понравится, если он узнает, что Альберт шпионит для меня.
– А зачем нужны друзья? – пожимает он плечами. – Не для него, нет. Для тебя я сделаю это. И немножечко для себя, любимого. Это будоражит. Заводит. А мне не хватает эмоций, драйва. В вечном поиске вдохновения. Так долго сидел в болоте, что тиной пророс насквозь. Самое время встряхнуться. Талант – он, знаешь, многогранен. Махать виртуозно языком не каждый может. А я умею.
Хвастун. Но вслух я этого не произношу. Он уговаривает, а я всё ещё не соглашаюсь. Мне нужно как-то выстроить своих «солдатиков», чтобы выиграть войну. Но больше всего мне не хочется мешаться у Эдгара под ногами. Не усложнять жизнь больше, чем есть на этот момент. Но и в стороне сидеть сложа руки не хочу.
– Ладно, – решаюсь на малое. – Только очень осторожно. И дай слово, что ничего не будешь скрывать из того, что узнаешь.
– Правду и ничего кроме правды, – смотрит он на меня бесстыже-честными глазами.
Он уклонился. Я чувствую. Слово не дал. И соврёт или утаит, если сочтёт, что кое-что знать мне не нужно. Но с этим я разберусь попозже.
– И ещё. У тебя машина на ходу?
Аль морщит страдальчески лоб, закатывает глаза, трёт переносицу.
– Мой «Кадиллак» – старая рухлядь. Или тебя «Мерседес» интересует? С длинным таким… э-э-э… задом. Такой нет. То ли пропил, то ли в карты проиграл.
Клоун. Всю кровь выпьет, пока из него что-то выжмешь. Угрожающе свожу брови и делаю шаг ему навстречу.
– Ну всё, всё, сдаюсь, Тайна! Ну, есть у меня транспорт. Я же вчера за продуктами ездил. Вид, правда… сама понимаешь, но бегает шустро – мне большего не нужно. Я к тому – приметная очень тачка у меня. А чтобы другую достать, нужно время. А тебе зачем моя «невеста»? Машину я так называю, – поясняет он, глядя на мои взлетевшие ближе ко лбу брови.
– К тётке нужно съездить. Волнуюсь я. Да и расспросить кое о чём хочу. Показывай свою «невесту». На месте разберёмся.
– Прямо сейчас? – смотрит он на часы в мобильном телефоне. – Хотя как раз сейчас. Пойдём. Только в обморок не падай.
Он исчезает на несколько минут, выходит уже одетый. Футболка на нём – на три размера больше, но его даже это не портит. Вот кого хоть пугалом обряди – будет выглядеть элегантно, словно с подиума или журнальной картинки.
Я собираю волосы в пучок и натягиваю на голову капюшон спортивной кофты. Конспираторы. Почему-то меня всё это веселит. Я не особо верю, что кому-то нужна в этом огромном городе, где человеку затеряться – раз плюнуть.
Мы выходим на улицу. Тёмные тучи плывут низко. Ветер налетает шквалами. Надо было, наверное, зонт брать, но я не уверена, что Аль и зонт – вещи совместимые.
– Здесь неподалёку гаражи. Очень повезло. Буквально три двора пройти, – объясняет он мне. Несмотря на раннее утро, здесь не безлюдно. Уже встречаются прохожие. Старые дома живут. Кто-то выгуливает собак, кто-то спешит на работу. Тётенька в бигуди вешает на балконе выстиранное бельё. Деревья. Лавочки у подъездов. Дышится легко. Мне очень здесь нравится.
Когда Аль открывает гаражные ворота, я замираю и понимаю, о чём он пытался мне втолковать. Его «Кадиллак», конечно, не рухлядь, но такая машина заставляет открывать рот и долго смотреть ей вслед. Чёрная, блестящая, как жук. Разрисованная нежно-розовыми цветами и бутонами в вихрях и завитках, и словно укрытая тонкой вуалью – фатой. Белоснежно-прозрачной, настолько реальной, что хочется потрогать руками, чтобы убедиться в её невесомой изящности.
– Аэрография, графика три дэ, – словно оправдывается Аль. – Мне было скучно.
– М-да, – мычу я то ли от восхищения, то ли от огорчения. – Тётка отменяется. Если мы туда подкатим на этом, весь окрестный колхоз ещё долго будет помнить наше триумфальное появление.
– Я что-нибудь придумаю, – торопливо обещает Аль. – Тётка так тётка. Почему бы и не съездить? Пара-тройка звонков – и жизнь наладится. Кстати, а ты заметила, что нас пасут? – брякает он ни с того ни с сего, и я испуганно оглядываюсь назад, пытаясь рассмотреть, кого же увидел Аль и почему вдруг решил, что за нами следят…