Обещание любви

Глава 16

– Я схожу, – вызвалась Джудит, когда старая Софи заявила, что им нужны яйца и молоко.

Джудит вовсе не радовала перспектива отправиться в деревню, где теперь смотрели на нее как на врага, но только таким способом можно было хоть на некоторое время ускользнуть от Малкольма.

Пребывание за общим столом с остальными обитателями замка во время повседневных трапез стало для Джудит сущим наказанием. Малкольм не спускал с нее глаз, словно она воплощала в себе все зло, что принесли с собой англичане. Говорил он редко, просто смотрел на нее, набычившись над тарелкой, будто ее прошлое было для него личным оскорблением, да и для Алисдера тоже. Ведь именно он, Малкольм, навязал Джудит ему в жены.

Она понимала, чем вызван его гнев, но ничего не могла поделать. Старик шотландец, судя по всему, считал ее ответственной за преступления, которые совершил граф Камберлендский со своими солдатами. Малкольм ведь не знал, что она презирала Энтони с самого начала и со временем презрение и ненависть к нему только усилились.

Замуж за Энтони Хендерсона она вышла по настоянию отца, сквайра Кутбертсона, сразу по прошествии шести месяцев после смерти Питера и возвращения домой. Полк, в котором служил Энтони, успешно подавил продовольственные бунты в Йоркшире, где ее отец без всяких угрызений совести продавал товар по завышенным ценам. У Джудит тогда создалось впечатление, что отец просто вручил ее как награду солдату, который помог ему в торговых махинациях. Иначе как объяснить, что он выбрал себе в зятья человека без состояния, без перспектив. Вполне вероятно, как и с ее высылкой в Шотландию, сквайру было совершенно безразлично, что представляет собой будущий муж дочери, лишь бы поскорее спровадить ее из дома.

Впервые Джудит увидела нового мужа в день свадьбы, и, хотя сестры отмечали его интересную внешность и военную выправку, она увидела в глазах Энтони только нескрываемое презрение к дочери торговца. Она не ошиблась и в первую же брачную ночь испытала это презрение на себе сполна, познакомившись с дикими, необузданными инстинктами Энтони. Она уже побывала замужем, но Питер овладевал ею осторожно и стеснительно, словно извинялся за то, что делает что-то нехорошее и неподобающее. Джудит оказалась совершенно неподготовленной к зверствам второго мужа. Следующим утром она появилась на пороге небольшого гостиничного номера с глазами, полными ужаса. Теперь Джудит знала, что ее ожидает.

Самыми худшими были воспоминания о длинных месяцах, когда полк Энтони квартировался в Лондоне. Новое назначение не устраивало его, и он перенес свою злость и неудовольствие на Джудит, мучая, издеваясь и насилуя ее ежедневно. Из ее памяти стали выпадать целые куски времени, по нескольку дней кряду. Ей казалось, что весь этот ужас происходит не с ней, она словно смотрит на происходящее со стороны.

Еще ребенком Джудит любила скатывать бумажный лист трубочкой и через нее смотреть на мир. Расстояние искажалось, предметы казались дальше, чем на самом деле. Точно так же она воспринимала и свою жизнь с Энтони. Отдаленно, словно это была не она, а кто-то другой, словно она тайком проникла в чужую память, чужие воспоминания.

Природа позаботилась о выживании Джудит, укутав плотным облаком тумана те страшные дни. Прежние ужасы возвращались к ней только в ночных кошмарах.

Когда женщины в деревне узнали о ее прошлом, с ней перестали общаться, хотя перед этим они уже почти подружились. Джудит не грубили, ее просто не замечали, причем так упорно, что она сама стала ощущать себя невидимой.

Когда кто-нибудь из деревни навещал Софи, он скользил по Джудит взглядом, словно она не стояла рядом, приветливо улыбаясь. Если ей приходилось по делу покинуть пределы замка, деревня встречала ее таким молчанием, что, казалось, можно услышать шуршание ветра в вересковых зарослях. В прядильне больше никто не прял, будто само присутствие Джудит оскверняло шерсть, которую чесали и пряли. «Глупые женщины. Глупые и упрямые, – думала она. – Они делают хуже не мне, а себе!»

Джудит считала, что привыкла к неприветливости окружающих, но ледяное молчание женщин клана Маклеода больно отозвалось у нее в сердце и показало, что она еще способна обижаться.

Только Мегги оставалась по-прежнему дружна с ней. И когда Джудит приходила в хлев, встречала ее теплой улыбкой, рассказывая о животных.

Вот и сейчас Джудит рассчитывала, что Мегги поможет ей собрать из-под наседок яйца, которые потребовались Софи. Сама она очень торопилась, опасаясь острых клювов, и часто вытаскивала вместо яиц подложенные под куриц камни.

– Камни кладут, чтобы курица сообразила, что надо делать, – объясняла Мегги, со смехом возвращая камни на место и вытаскивая яйца.

– Да, в Лондоне гораздо проще сходить в лавку и купить их, – признала Джудит, улыбаясь, – а ведь я – фермерская дочь.

– Ну-ну, – вдруг раздался у них за спиной голос Алисдера. – Я хорошо помню фермерскую дочку, у которой просто талант к бритью овец.

– К стрижке, – поправила Джудит оборачиваясь, хотя догадывалась, что он просто дразнит ее.

Алисдер улыбнулся Мегги, поблагодарил ее и вместе с Джудит направился в замок.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, заметив, как вдруг зарделось лицо жены.

– Полагаю, вполне хорошо, – коротко ответила она.

– Я почти не видел тебя в последние дни, – продолжил он, улыбаясь тому, что ее глаза смотрят куда угодно, только не на него. – Ты избегаешь меня?

Все эти дни Джудит выходила из своей комнаты только после того, как Алисдер отправлялся в поле, не появлялась даже к ужину, чтобы лишний раз не встретиться с ним. Она бродила по замку так, чтобы ненароком не оказаться лицом к лицу с мужем. За пределы замка она выходила редко, и когда терпение Алисдера наконец вознаграждалось и он видел свою жену, он оставлял общество мужчин, говоря, что ему надо немного размять ноги. Он не обращал ни малейшего внимания на их недоверчивые взгляды.

– Да, – честно призналась Джудит. – Я – нежелательное добавление к твоему клану, Маклеод. Поэтому и стараюсь поменьше мозолить тебе глаза.

Она не сказала ему, что провела последние дни, разрываясь между надеждой и смятением. У него имелось предостаточно причин наказать ее, но этого не произошло. Напротив, он утешал ее, прижимая к груди так нежно, словно родное дитя.

– Сожалею, что мои соплеменники столь упрямы, – улыбнулся Алисдер.

«Лучше бы у него были гнилые зубы, обвисшая кожа и лысина, – подумала Джудит. – Почему он такой привлекательный и неотразимый?» Они подошли к вершине холма. Маклеод держал корзину с яйцами с небрежной элегантностью, как держат дамские покупки на улицах Лондона. Джудит старалась сосредоточить внимание на тропинке, от которой у них под ногами поднималась пыль.

– Это вполне естественно, – пробормотала она. – В Англии их бы приняли точно так же. Но от Малкольма я этого не ожидала, думала, он-то в состоянии понять, что я ни в чем не виновата.

– Он тебе досаждает?

Наконец Джудит взглянула в лицо Алисдеру. Ему захотелось сказать ей, что цвет ее глаз напоминает дымку тумана в горах перед самым рассветом: такой же глубокий, насыщенный и загадочный. Однако он ничего не сказал, а просто улыбнулся, решив, что сумеет сдержаться еще немного.

– Малкольм считает, что я ничуть не лучше подружки Черного Дональда, Маклеод.

– Да, это в духе Малкольма, – рассмеялся Алисдер. – Старый медведь, настоящий шотландец. Родился на этой земле, привязан к ней до конца. Он и еще горстка таких же упрямцев не сдадутся до самой смерти.

– А разве себя ты не считаешь настоящим шотландцем? – неожиданно вырвалось у Джудит.

– О да, разумеется. Но мне повезло, я путешествовал и видел мир, Джудит. И знаю: то, что у нас здесь происходит, никого не тревожит. А иначе Папа давно бы уже признал притязания Прекрасного Принца и его отца. Малкольм и такие, как он, хотят, чтобы мы надели свои национальные юбки и гордым маршем прошли от деревни к деревне, призывая кланы к восстанию, пока вся Шотландия не захлебнется в крови.

– Ты говоришь как человек, который ненавидит войну, Маклеод.

– Мне не стыдно признаться в этом. Нет, лучше готовиться к будущему, чем оплакивать прошлое.

– Ты правда считаешь, что ваше будущее связано с Англией? Странная точка зрения для шотландца.

– Однако совершенно практичная. Разве я не говорил, что я – очень практичный человек? Наша единственная надежда – торговля с Англией. – Алисдер предпочел бы иметь в партнерах любую другую страну, однако это было невозможно не только в силу географических причин, но и потому, что английские торговые суда уже стояли у берегов Шотландии, ожидая, что торговля вот-вот начнется.

Алисдер не стал говорить жене, что никогда не сможет забыть Каллоденскую битву, потерю друзей и семьи. Однако эти воспоминания – помеха на пути к будущему. Они мешают ему так же, как воспоминания Джудит, которые не дают ей спать по ночам, вызывая кошмары.

– Теперь понимаю, почему ты так стремился закупить овец у отца. Он тоже очень верит в свободное предпринимательство, – сказала Джудит. – Для него абсолютно все является товаром. Даже дочери хороши настолько, насколько на них будет спрос на рынке.

– Он не первый отец, который стремится выдать дочерей замуж с выгодой для себя, Джудит, – осторожно заметил Алисдер. – А что бы ты сама сделала, если бы он не нашел тебе мужа?

– Осталась бы свободной, Маклеод. Делала бы что хочу, когда хочу и как хочу. – Она не хотела, чтобы эти слова отдавали горечью, впрочем, Алисдер понял ее.

– Свобода. Разве она есть у кого-нибудь из нас? – Он огляделся вокруг, вбирая взглядом бескрайние просторы, сбегающие к морю. – Я ведь не свободен. – У меня обязательства и обязанности, которые не заканчиваются даже тогда, когда я ложусь спать.

– Ты – мужчина, тебе этого не понять. – Она посмотрела на него взглядом, который он заметил впервые и который совершенно очаровал его.

«Интересно, знает ли она, что в ее глазах порой сверкают молнии?» – подумал он и вслух добавил:

– Я – мужчина с головой. – В его усмешке таился вызов. – Объясни мне, Джудит. Думаю, я пойму, если ты доходчиво разъяснишь, что имеешь в виду, а не будешь брезгливо морщить свой симпатичный носик.

Она на секунду задумалась, подбирая нужные слова.

– Мужчины способны прожить жизнь… подобно острову, Маклеод. Они ни от кого не зависят. Мужчина – либо дворянин, либо военный, либо торговец. Он сам решает, где и как ему жить: в Йоркшире или в Кенте, хочет – женится, хочет – нет. Хочет – имеет одного ребенка, а хочет – десяток или вообще не заводит ни одного. А для женщины все это невозможно. Весь наш выбор в том, что можно стать женой, проституткой или остаться старой девой. Во всех случаях мы зависим от прихоти мужчин: не можем отказать мужу в его желаниях, предотвратить рождение очередного ребенка, седьмого или семнадцатого. Мужчины – острова. А женщины – птицы в клетке. Свобода? У некоторых ее все же больше, чем у других, Маклеод.

Он впервые слышал, чтобы она произнесла так много слов сразу. Он возражал очень осторожно, опасаясь, чтобы она опять не спряталась в свою раковину, в которой устроилась с тех пор, как попала в Тайнан. Незнакомая, такая словоохотливая Джудит доставила ему огромное удовольствие.

– Однако ты сама сказала: мужчина ни от кого не зависит. Если он добивается успеха, то исключительно благодаря своему труду. Если терпит неудачу – вина тоже на нем. Женщина избавлена от этой ноши. О ней заботятся. По-моему, сделка справедливая.

– Интересно, сколько женщин обменяли бы своих мужей на свободу и сами бы заботились о себе? – спросила Джудит, и Алисдер неожиданно понял, что для нее это далеко не риторический и не праздный вопрос.

– Да, полагаю, ты в какой-то мере права. – Алисдер вспомнил ее изуродованную спину и постоянно темные от тревоги глаза. – И все же ты не обменяла своего мужа на свободу, Джудит. Достаточно было одного твоего слова, и полковник Харрисон взял бы тебя под защиту полка, я в этом не сомневаюсь. Почему ты промолчала? – Алисдер пытливо смотрел ей в глаза: лгать или утаивать что-либо было невозможно.

Но как объяснить Алисдеру, что для нее он представляет меньшую опасность, нежели Беннет?

– Наверное, я не способна заботиться о себе.

Ответ был далеко не полный, но Алисдер не стал настаивать. «Ключиком к душе Джудит является умение ждать», – подумал Алисдер. Он узнавал о ее прошлом маленькими обрывками, да и те приходилось вытаскивать из нее едва ли не силой.

– А твой деверь? Разве он не в состоянии позаботиться о тебе?

Вопрос, вполне естественный и заданный ровным голосом, испугал Джудит: не прочитал ли муж ее невысказанные мысли?

– Он мне не нравится.

Лучше всего недоговаривать. Если приукрасить действительность, рано или поздно попадешься на лжи. Она не расскажет ему ни о Беннете, ни о своей жизни. Пусть эти тайны останутся в ней. Иначе она обречет себя на чистилище при жизни на земле. Хватит и того, что ей уже уготована дорога в ад.

Алисдер внимательно наблюдал за ней. Глаза Джудит стали пустыми. Точно такой же вид был у нее, когда она ожидала, что он ее накажет. Здесь есть какая-то тайна… Алисдер не собирался отступать. Благодаря англичанам теперь у него много времени, чтобы разгадать загадку Джудит.

Алисдер отступил в сторону, пропуская жену через входную бронзовую дверь. Они молча прошли на кухню, где он поставил корзину с яйцами на большой дубовый стол. Алисдер улыбнулся бабушке и обернулся к жене. Без видимых усилий он подхватил ее, одной рукой поддерживая под коленками, а другой – вокруг плеч, и стал медленно подниматься по лестнице в свою комнату. Джудит подумала, что точно так же он переносит овец – осторожно, но с упрямой настойчивостью.

– Сейчас же день, Маклеод. – Она напомнила ему об этом совершенно равнодушно. Разве она не ожидала этого мгновения с тех пор, как он спас ее от Беннета? Вот цена, которую ей придется заплатить за то, чтобы их брак не распался.

– И то правда, – отозвался Алисдер, словно только сейчас заметил, что солнце стоит высоко в небе.

– У меня полно дел.

– Разумеется. И главное из них – слушаться мужа. – Губы его дрогнули.

– Что я должна выполнить? – Голос ее прозвучал тихо и сосредоточенно.

Алисдер отлично видел страх, написанный на ее лице, – глаза Джудит сразу расширились и потемнели, как море. Она судорожно сжала пальцами рубашку на его груди.

– Сейчас? Для начала перестань сопротивляться.

Она повернула голову в сторону, оторвав щеку от его теплой груди, и уставилась в потолок.

Яркий солнечный свет заливал комнату через высокие стрельчатые окна, и именно к окнам поспешила Джудит, как только Алисдер опустил ее на ноги. Полной грудью она вдохнула пряный морской запах, который приносил с собой ветер с моря.

– Неужели тебе никогда не бывает холодно зимой, Маклеод? – спросила она, испытывая неловкость от затянувшегося молчания. Она старалась отложить то неизбежное, что должно было произойти между ними. В последнее время в ее отношении к Алисдеру Маклеоду произошел очевидный сдвиг, появились какая-то теплота, уважение, которого она не испытывала еще ни к одному мужчине. Это чувство было ценно для Джудит, и она стремилась сохранить его как можно дольше, уберечь хоть на какое-то время, прежде чем оно будет безвозвратно разрушено.

– Зимой я никогда не ночую здесь, – спокойно отозвался Алисдер.

Она посмотрела на него, едва заметно нахмурившись. А он готов отдать половину своих овец за одну ее улыбку, за то, чтобы она вот так стояла у окна, а солнце играло в ее волосах!

Комната была хозяйской, а до гибели отца и брата Алисдер являлся младшим сыном. Джудит пожалела, что задала вопрос.

– Зимой я ночую в комнате Айана, Джудит, по крайней мере ночевал там, пока у меня не появилась мягкая, теплая жена, с которой уже не будет так холодно.

Он приблизился к ней, медленно повернул ее лицом к себе и принялся расшнуровывать платье. Джудит не шевелилась, просто стояла, закрыв глаза. Он улыбнулся бесконечно нежно, но она не увидела этой улыбки…

Как здорово будет сорвать это безобразное платье с ее тела, но тогда она останется в уродливом нижнем белье, которое совсем не украшает ее. Алисдер мечтал иметь хоть немного лишних денег, чтобы купить Джудит красивые вещи, шляпку, которая подчеркивала бы цвет глаз и оттеняла необычный цвет волос, прелестное платье, которое не затягивало бы так грудь. Алисдер очень хотел побаловать жену: он справедливо подозревал, что такое обращение ей незнакомо.

– Не бойся, – сказал он, окончив расшнуровывать платье и обнажив грудь Джудит.

Нежные округлости и большие розовые соски невольно приковывали взгляд. В другое время он не задумываясь бы прижал ладонь к восхитительным холмикам, ощутил тепло и твердость нежного соска. Алисдер протянул Джудит руку и подвел ее к креслу, стоящему перед окнами. Он улыбнулся, читая сомнение на ее лице.

Она села, положив руки на колени, а он одним движением стянул с себя рубашку. Грудь его была покрыта густой черной растительностью. Джудит поймала себя на том, что с интересом разглядывает его, и тотчас перевела взор на море. Алисдер улыбнулся ее деланному безразличию, движения его были размеренными и неторопливыми.

У Джудит пересохло во рту. Почему это должно произойти? Почему мужчинам так важно излить свое семя, подобно собакам, помечающим свою территорию? Почему женщины в этой вечной борьбе с мужчинами не могут выбросить белый флаг, чтобы не подвергаться физическому насилию, подобно диким зверям?

Алисдер уселся на край кровати, снял башмаки, чулки и, наконец, встал и расстегнул штаны. Он не отрывал глаз от Джудит, не произнес ни слова. Она сидела как неживая, совершенно не шевелясь, если не считать глаз, которые метались из стороны в сторону, и трепещущих ресниц. Алисдер понимал, что она хочет уйти в себя, спрятаться, но любопытство пересиливает, и она наблюдает за ним, как следит побитый щенок за движениями жестокого хозяина.

Глаза ее расширились настолько, что, казалось, могли поглотить его целиком.

Он снял штаны, жалея, что на нем не шотландская мужская юбка: снимая штаны, мужчина выглядит слишком уж неуклюже. Как можно сохранить мужское достоинство, вытаскивая ногу из штанины? Он улыбнулся своим не очень изящным движениям, но Джудит не заметила этой улыбки.

Обнаженный, он приблизился к ней, а она лихорадочно искала глазами, куда бы скрыться. Пути к отступлению не было. Джудит издала невнятный негромкий звук, когда Алисдер положил свою ладонь ей на руку и осторожно приподнял с кресла. Одного беглого взгляда ей хватило, чтобы рассмотреть его наготу. Он был весь бронзовым от загара, за исключением узкой светлой полоски на бедрах. Джудит плотно закрыла глаза, чтобы не видеть всего остального. Впервые в жизни Джудит видела полностью обнаженного мужчину при ярком солнечном свете, который вливался в комнату через высокие стрельчатые окна. В ярких лучах света танцевали и поблескивали крошечные пылинки. Руки Джудит дрожали, колени стали ватными. Воспоминания о боли и унижении превратили полуденный свет в темную полночь, дышать становилось все труднее. Джудит едва сдерживалась, чтобы не закричать.

Сумеет ли она выдержать боль?

Тем временем Алисдер освободил ее от лифа и нижней юбки. Только лихорадочно бьющийся на шее пульс выдавал ее страх. Она не оказывала ни малейшего сопротивления, пока он заканчивал раздевать ее, лишь еще плотнее закрыла глаза.

Казалось, сейчас Джудит была обнажена до самой души. Кожа у нее была белая-белая, как молоко, груди тяжелые и чуть обвисшие, с гордо торчащими сосками, похожими на крошечные пальчики. Ее талия переходила в совершенные бедра, от которых начинались длинные стройные ноги. Небольшой треугольник каштановых завитков внизу плоского живота неудержимо манил.

У Алисдера буквально чесались пальцы от желания дотронуться до нее, убедиться, что она и в действительности такая мягкая, как кажется. Ему не терпелось изучить ее тело, увидеть, как отвердеют и увеличатся в размерах от прикосновения его губ розовые соски. Алисдер мечтал провести ладонью по округлости ее бедра и посмотреть, охватит ли Джудит дрожь от его прикосновения.

Однако вместо этого он опустился в мягкое кресло и притянул Джудит к себе на колени. Она открыла глаза и с удивлением посмотрела на него.

Одной рукой Алисдер обнял жену за шею и пригнул ее голову, пока она не оказалась у него на груди. Он вздрогнул от неожиданного выражения ее глаз – в них застыли обида, боль и страх, беззвучные и оттого еще более пугающие.

Джудит свернулась калачиком, подтянула колени и прижала руки к груди, словно пытаясь спрятаться от любопытного взгляда Маклеода. Она, разумеется, ощущала, как щекочут щеку волосы у него на груди, какое тепло исходит от его бронзового тела.

Алисдер положил руки на подлокотники кресла и посмотрел в окно, жалея, что не видно моря. Оно хоть немного отвлекло бы его от ощущения тела Джудит, прижавшейся к нему. Страх, как броня, окружал ее.

Его сердце билось у самого ее уха подобно молоту. Сейчас он примется за дело, начнет мучить ее…

Джудит не шевелилась, не потому, что Алисдер держал ее, а потому, что чувствовала себя совершенно беззащитной в залитой солнцем комнате, даже более беззащитной, чем когда стояла перед ним обнаженной.

– Ты знаешь, что я учился в Эдинбурге? – вдруг спросил он.

Джудит не ожидала такого вопроса и рассеянно кивнула, вспомнив его рассказ.

Он неожиданно схватил ее ступню, да так быстро, что Джудит не успела помешать ему и чуть заметно нахмурилась. Пальцы Алисдера слегка щекотали ее. Алисдер отметил, что Джудит в последнее время хмурится все чаще. Под маской невозмутимости, которую она носила с тех пор, как попала в замок, проступило лицо женщины, способной испытывать гнев, радость и сотни других эмоций.

– В ступне больше косточек, – рассеянно проговорил он, будто не замечая ее наготы, – чем в любой другой части тела. Ты знала об этом?

– Нет.

Он легко погладил ступню от лодыжки к пальцам.

– У тебя длинные пальцы, – сказал он с улыбкой. – Твоя нога смотрится очень аристократично. – Джудит вытянула шею и посмотрела на свои ступни, словно видела их впервые. – А вот у меня волчьи ступни, – продолжил Алисдер, вытягивая ногу. Даже пальцы у него на ногах были покрыты черными волосками. Они доходили до лодыжек и шли выше по икрам. – Одна из женщин клана говорила, что мои стопы выглядят так, словно их растянули келпы[2] при моем рождении.

Джудит подумала, что это похоже на правду: пятку и пальцы разделяло огромное расстояние без всякого намека на прогиб.

Он осторожно опустил ее ступню и опять положил ее голову к себе на грудь. Они долго сидели молча. Джудит слышала только биение сердца Алисдера, да еще его дыхание. Волоски на груди Алисдера щекотали ей щеку, тогда Джудит рассеянно почесывала ее и опять замирала.

Как мучительно ждать боли. Возможно, он не будет мучить ее так сильно, как Энтони, и унижать, как Беннет, но все равно она была бы рада избежать выполнения супружеской обязанности. Ощущение его тела, прижатого к ее телу, особенно твердость и тепло, которые она ощущала под своими ягодицами, смущало ее.

Там было не так много шрамов, поэтому кожа осталась чувствительной.

– Может, ты не будешь делать этого, Маклеод? – наконец нарушила молчание Джудит.

– Меня зовут Алисдер, – рассеянно поправил он ее.

– Хорошо, Алисдер, – быстро согласилась она. – Ты не будешь делать?

– Чего? – улыбаясь спросил он.

– Забираться на меня. Изливать свое семя. Получать удовольствие.

– Боже правый, Джудит! – рассмеялся он. – Сколько у тебя названий для этого действия. Жаль, что ни одно из них не верно.

– А как бы ты назвал это? – Она посмотрела на него сквозь прищуренные веки.

Алисдер улыбнулся:

– Любовью, слиянием двух людей, разделяющих страсть. Все эти слова более подходят, чем твои нелепые определения.

– Отлично, называй это как хочешь. Только заканчивай побыстрее.

– Моя цель не в этом, Джудит, – негромко проговорил он, стараясь успокоить страх, светящийся в глазах Джудит. Казалось, он заморозил ее, хотя она и сидела, окутанная теплом: солнце ласкало ее кожу, Маклеод обнимал ее.

Джудит пошевелилась, и Алисдер подумал, что лучше бы она не делала этого. Невозможно сосредоточиться на своих мыслях, если она елозит на коленях! Алисдера порадовало, что ее бывший муж был никудышным любовником. Он понял это из того презрения, с которым Джудит относилась к занятиям любовью. Если бы Энтони, замаливая свои грехи, научил Джудит получать удовольствие, тогда бы она смогла уравновесить этим удовольствием боль. А так, познав муки, она не познала страсти. Даже сейчас она словно застыла, чтобы, не дай Бог, не пробудить в нем спящее до времени желание. Впрочем, его желание уже давно не спит.

Они сидели, залитые ярким солнечным светом, уже больше часа. От солнечных лучей и от тепла, шедшего от Алисдера, Джудит разморило и начало клонить ко сну. Она тяжело вздохнула и позволила себе немного расслабиться. Он улыбнулся и потерся подбородком о ее затылок. Это мягкое движение не встревожило ее, как и то, что он положил руку ей на колено.

Алисдер провел своей широкой ладонью по ее ноге, от колена до лодыжки. Джудит пошевелилась, было щекотно. Алисдер обвел колено пальцем, так легко и нежно, словно мотылек коснулся его. Коленка Джудит чуть дернулась, словно желая освободиться от его прикосновения. Алисдер усмехнулся и осторожно, чтобы не спугнуть Джудит, обнял ее правой рукой, потом левой, так, что она оказалась зажатой в кольцо. Она приоткрыла глаза и с укором посмотрела на Алисдера. Но он не убрал рук, правда, и дальше не пошел.

Он перевел взгляд в окно на бегущие облака, сгущавшиеся над замком. Из окна были видны лишь верхушки елей.

– Анна была очень молода, когда мы поженились, – сказал он, будто отвечая на вопрос. – Почти ребенок. Все мое умение не смогло спасти ее. Наш ребенок тоже умер во время родов.

Джудит не отрываясь смотрела на его профиль с выдвинутым вперед подбородком, который красноречиво свидетельствовал об упрямстве. А нос, похоже, когда-то ломали. «Интересно, как это случилось», – подумала Джудит. Волосы на голове слегка вились, а на щеках цвета расплавленной меди и подбородке проступала щетина. Но больше всего притягивали глаза, в которых она читала нежность и боль.

– Ты не виноват в их смерти, Маклеод. Это происходит очень часто. Вот и Джанет умерла при родах, – напомнила она ему.

– Слишком часто, Джудит. Не думаю, что таков замысел нашего Господа. Он милостив. В случае с Анной это произошло из-за того, что ей пришлось покинуть жилище, которое она уже считала своим домом, из-за бегства среди ночи, из-за молодости еще несозревшего тела. Не говоря уж о моей неспособности помочь. Для нее все это оказалось непосильной ношей…

Джудит хотела спросить, почему он покинул Шотландию, потом сообразила, что это случилось вскоре после Каллоденской битвы. Хотела спросить, почему он вернулся сюда, в это глухое место, когда ему были бы рады где угодно, с его-то образованием! Но тут же поняла, что сама знает ответ. У Маклеода сильно развито чувство долга: он не мог бросить людей, которые уже много поколений жили под защитой своего господина. Джудит не могла даже представить себе, чтобы Алисдер вел беззаботную жизнь, в то время как те, кто целиком зависел от него, бились за выживание. Нет, он приведет их к победе или умрет вместе с ними.

– Ты очень ее любил? – Ответ вдруг стал важен для Джудит.

Алисдер тяжело вздохнул.

– Потому я и чувствую себя виноватым, что, возможно, не любил Анну так, как она того заслуживала. Такая правда тебя устроит? – Джудит кивнула. – А Энтони? Ты любила его? – Ответом послужил полный ужаса взгляд Джудит. – Я рассказываю тебе об Анне только по одной причине, Джудит. Я сожалею о том, что с ней случилось, хотя понимаю, что сделал все, что мог. Человеку свойственно корить себя, даже когда не многое зависит от него. Я думаю, то же самое произошло и с тобой. Но вины твоей в этом нет.

Он имел в виду рубцы на ее спине, но не знал о шрамах в ее душе… Часто Джудит просыпалась, исполненная отвращением к самой себе.

– Твой союз с Анной совсем не походил на мое замужество!

Джудит замолчала. Возможно, этого резкого замечания оказалось достаточно: она выплеснула свой гнев. Алисдер держал Джудит в объятиях, и она вдруг с удивлением отметила, что боится уже не так, как раньше.

– Я еще могу уйти, еще не поздно, – медленно сказала она. – И ты станешь свободным.

Алисдеру понравилось, как решительно вскинулся вверх ее подбородок. Он был готов аплодировать любому проявлению хоть каких-то эмоций. Он догадывался, что она слишком долго не разрешала себе ничего чувствовать, чтобы выжить. Но, чтобы излечиться, Джудит придется признать чувства, которые она подавляла.

– Если ты сейчас уйдешь, Джудит, – произнес он беззаботно, – наш добрый полковник обвинит меня в твоем исчезновении. Конечно, жизнь в Тайнане не так приятна, как хотелось бы, но все же это жизнь. Мне как-то не хочется быть повешенным.

Она посмотрела на него темными глазами:

– Ты мог бы найти кого-нибудь получше меня, Маклеод.

– Алисдер, – непроизвольно поправил он. – А что в тебе такого плохого, почему я должен от тебя отказаться?

Вот прекрасная возможность, пусть даже и немного странная, поскольку она сидит на коленях Маклеода совершенно нагая, рассказать ему все до конца, все тайны, которые могли бы поставить под угрозу и его самого, и весь клан! Однако мгновение прошло, и Джудит удивилась чувству облегчения, которое она испытала, оттого что вся правда так и осталась невысказанной.

– Я бездетна, Алисдер, – произнесла она.

– Мы живем в неспокойное время, Джудит, сейчас небезопасно появляться на свет, – спокойно отозвался он.

– Ты последний в роду, Маклеод. Тебе нужен наследник.

– А может быть, мне нужно просто выжить? Пусть другие основывают династии. Я вовсе не жажду увидеть свою копию.

Конечно, зачем тебе хотеть того, что у тебя уже есть? Дуглас – вылитый ты!

– Я слишком высока для женщины. Не так изящна, как должна быть женщина. Мои глаза странного цвета, а волосы не завиваются, как бы горячи ни были щипцы. – Джудит уставилась на свои сжатые в кулаки пальцы. Она старалась быть с ним предельно честной, но не хотела увидеть признание своих недостатков у него в глазах.

Алисдер не понимал, почему ей так нравится говорить и верить в худшее о себе. Его странности тоже не раз высмеивали, особенно его брат со своими друзьями. Однако все их насмешки натыкались на каменную стену. С самого юного возраста его хвалили за то, что он был. Ведь он – Маклеод! Его первые шаги привели в восторг если не мать, так отца, которого он с возрастом начал боготворить, и весь клан. Даже когда он совершал ошибки, они легко прощались ему. Чего не бывает, когда человек растет. Его постоянно баловали. Детство его прошло среди фермерских лачуг, хозяева которых стали ему вторыми родителями. Они помогали ему, ругали, когда он заслуживал того, но, главное, любили. Он всегда очень бережно относился к своему наследию, но сейчас, когда особенно остро понял, что значит для него клан Маклеодов, вдвойне оценил поддержку этих людей. Они принимали его безоговорочно.

Неужели она не испытывала ничего подобного? Неужели ее никогда не любили?

– Что заставляет тебя так страстно перечислять свои недостатки, Джудит?

– Ты сам захотел, чтобы я о них рассказала.

Алисдер долго молчал, прежде чем заговорил вновь.

– Ты помнишь того ягненка, что мы видели на пригорке на днях?

– Да, – осторожно ответила она, не понимая, к чему он клонит.

– Он был абсолютно черный, хотя остальные ягнята – белые. – Но ведь он все равно ягненок?

– Ты сам отлично знаешь это.

– Тогда и ты пойми, Джудит, – сказал Алисдер и опять потерся подбородком о ее затылок, – все, что ты перечислила как свои недостатки, не очерняет тебя, а просто делает такой, какая ты есть. Придет день, и ты начнешь воспринимать себя по-другому, обещаю. Научишься принимать себя и все, что с тобой произошло, всего лишь как часть своей личности, так же как я воспринимаю свое прошлое, настоящее и надежды на будущее.

– Знаешь, Маклеод, я бы предпочла быть ягненком, – ответила она, невольно улыбаясь.

– Упрямства для этого у тебя достаточно, я уверен, – усмехнулся Алисдер. Он наклонился и поцеловал ее в губы, и она не отпрянула. Это был легкий, нетребовательный поцелуй, скорее скрепляющий дружбу, чем любовь. Когда Алисдер вернулся в прежнее положение, Джудит в удивлении прижала к губам два пальца. Он улыбнулся ее жесту.

Потом Алисдер нежно сжал левую грудь Джудит. В ответ она вздрогнула, но не от страсти.

– У тебя очень красивая грудь, Джудит, – тихо проговорил Алисдер, нежно поглаживая пальцами бархатную кожу. – Полная, упругая, она всегда притягивает мой взор. А твои соски устремляются вперед решительно и гордо.

Джудит задрожала от его прикосновения, особенно когда он прижал палец к соску. Алисдер улыбнулся и поцеловал Джудит в лоб, спокойно и нежно.

Его правая рука спустилась ей на талию, он притянул ее ближе к себе, так что она почувствовала на щеке его дыхание.

– Твое тело – тело настоящей женщины. Мягкое, нежное, желанное. Верно, ты высока, но мне не нужны куколки. Я ведь и сам очень высокий, по росту мы прекрасно подходим друг другу. Мне не придется сгибаться в три погибели, чтобы войти в тебя. – Алисдер легко коснулся губами ее щеки, ощутив неожиданный жар. Не переставая улыбаться, Алисдер спускал руки все ниже. – Твои ноги так длинны, Джудит, что свободно обнимут меня, – шептал он. – Они красивые, стройные. – Он опять обнял ее руками. – Догадываешься ли ты, какое желание вызываешь во мне?

Глаза Джудит опять расширились.

– Маклеод…

– Джудит, – нежно прервал он, – можешь одеться.

– Что?!

Он едва заметно дотронулся губами до кончика ее носа.

– Можешь одеться, – спокойно повторил он, не переставая улыбаться.

Она смотрела на него так, будто он потерял рассудок. В ее глазах промелькнуло разочарование, или ему это только показалось? Алисдер надеялся, что нет.

– Что ты задумал, Маклеод? – спросила с опаской Джудит.

– Думаю, раз уж мы решили, что ради моей безопасности нам лучше оставаться мужем и женой, будет неплохо, если ты станешь называть меня по имени. Согласна?

– И ты раздел меня догола только ради того, чтобы я называла тебя по имени?

– Нет, Джудит, – рассмеялся Алисдер. – Я раздел тебя, чтобы ты перестала бояться меня. И чтобы выслушала. Мне надо многое сказать тебе…

– Уши мои готовы выслушать тебя, Алисдер. – Джудит указала на свои уши.

– Какие они красивые! Но смогла бы ты выслушать меня спокойно, если бы думала только об одном, что вот-вот я навалюсь на тебя?

Джудит вспомнила свои чувства, когда он раздевал ее. Она была не в состоянии даже сглотнуть, так велик был слепой ужас.

– Ты прав, не смогла бы, – неохотно признала она.

Он медленно встал с кресла, продолжая держать Джудит на руках, подошел к кровати и медленно опустил на нее жену. Потом он склонился над ней, приложив ладони к ее щекам.

– Выслушай меня, Джудит, выслушай внимательно. На счастье ли соединила нас судьба, или это произошло случайно, но теперь мы семья. Благодаря англичанам наша временная сделка потеряла силу. Теперь мы – муж и жена, одно целое, а постель – часть семейной жизни. – Он с нежностью провел рукой по груди Джудит и заглянул ей в глаза. Она не закрыла их, не отвела в сторону, но удивилась чувству, которое пробудило в ней его прикосновение. – Или ты думала, что мы так и проживем остаток жизни, не прикоснувшись друг к другу? Неужели ты не станешь искать моего тепла и не согреешь меня своим? Твои слова выдают тебя, а не твое тело. Ты умна, проницательна, иногда неуравновешенна. Я могу создать рай для тебя в стенах Тайнана, но не в состоянии обещать жизнь без мужчины, особенно если это означает лишение меня супружеских прав.

Алисдер положил руку ей на левую грудь и почувствовал, как сосок уткнулся в его ладонь. Алисдеру безумно захотелось припасть к нему губами, но он только улыбнулся и склонился над Джудит. Провел кончиком языка по контуру ее губ, едва укусил нижнюю губу, словно призывая поддаться ему. Глаза Джудит были широко открыты, в них сквозило нескрываемое изумление, но Алисдер не стал настаивать на более серьезном поцелуе. Даже когда его язык раздвинул ей губы, он устоял против призывного тепла ее рта и продолжал ласкать ее легко и нежно, лишь намекая на настоящее наслаждение.

Только когда веки Джудит опустились, он позволил себе на миг ощутить жар и влагу ее рта и языка. Джудит широко открыла глаза и недоуменно посмотрела на Алисдера, облизывая языком губы.

Алисдер с трудом подавил стон желания и, оторвавшись от Джудит, встал.

Она молча смотрела, как он оделся и вышел из комнаты. Джудит немного злило то, что все время он не переставал улыбаться и что-то насвистывать. Разумеется, только по этой причине ладони у нее вдруг стали влажными, а сердце забилось часто-часто.