Оборотень или Спасение в любви.

Глава 37

Кони, отдохнув, укорачивая дорогу, неслись вновь. Если поспешать, то сегодня же можно успеть развилки достигнуть. Мимо тянулись на много вёрст вдаль и вширь могучие дубовые леса. Две дороги одна широкая — поворачивала к Москве, другая узкая — петляя между деревьями, неслась вглубь лесов, приводя к имению Софьи, но в этом месте они сливались воедино. Отъехали за бугор в кусты и встали на ночь, чтоб уж с утра разъехаться в разные стороны. Отпустив лошадей, набрали поболее сушняка, не дай Бог ночью придётся плутать. «Должно быть, последний солнечный луч, зацепившись за макушку высокого дуба, потух», — подумала Таня, наблюдая за упавшим за деревья солнышком. Из леса, как будто в ожидании именно этого момента, потянуло прохладой, и подкрались сумерки. Из родника, под бугром, Митрич принёс ведро воды. Протянул ей кружку. — Испейте, холодненькая, а вкусная страсть. — Серж, выжег огонь, и заплясало пламя костра. Стало намного спокойнее и веселее. А ещё она заворожёно будет ловить момент, когда Митрич пошевелит в нём палкой, в звёздное небо тогда рвутся сразу столбом, перегоняя друг друга, жаркие искры, и повалит пахучий дым. Вбили колья и повесили на плаху чугунный не большой котёл. Тане показалось, что уж очень сладко несло от котла варевом. Не успели подсуетиться с едой, как навалилась ночь. Мужики притянули на вожжах, поваленное дерево и, обрубив сучья, устроили стол и диван за раз. Поужинав, улеглись по обе стороны костра на ложе из еловых лап. Митрич с возницей и слугами в одну, Серж с женой в другую. Таня долго всматривалась в стоящие стеной кусты, ей всё время казалось, что они шевелятся. И хорошо и боязно. От чего жалась к мужу, рассматривая звёздное небо сквозь прикрытые ресницы. А тут ещё всхрапнула пьющая воду лошадь. Таню аж передёрнуло. «Ага, трясёт, — посмеивался Серж, — больше романтики не захочется». Всю ночь подкидывали хворост, стараясь, чтоб не угас костёр. Она слышала сквозь дремоту, как тихо переговаривались сменяющие друг друга на дежурстве мужчины. «Как он так-то один, собакой, под кустом спал, ужас какой», — прошмыгнув, угасающей искоркой, мысль в голове, погасла. Утром, не трогая, вероятно, только что уснувшего Сержа, смотрела на утреннее небо, следя за последней затухающей звездой. Митрич возился возле потрескивающего костра, а ей совсем не хотелось подниматься, да и зачем, если сладко дремалось. Но Митрич вскипятив кипяток, безжалостно растолкал.

— Ваша светлость, вставайте, пора! Завтрак готов и с Божьей помощью двинем в дорогу. Ночь, кажись, обошлась.

Помолясь и распрощавшись, с тревогой поглядывая на стоящий стеной лес, каждый поехал своей дорогой. «До Москвы недалече доберутся, а вот нам скрипеть колёсами и скрипеть». Дорога неслась под неутомимыми копытами коней вперёд. Таня всё чаще выглядывала из кареты, ожидая знакомых мест, что запомнились ей по первому приезду в поместье Софьи. А их всё не было и не было.

— Не прыгай, скоро приедем, — удерживал её рвение муж.

— Ах, Серж, — спеша покрывала поцелуями, она его лицо, — мне так интересно. Какая сделалась Софья. Какая их доченька, на кого этот ребёнок похож. Ну скажи разве я не права и это не интересно?

— Интересно, — со смехом прижал он её к себе. — Я сейчас сгорю возле тебя, а ты в окно скачешь и ничего не замечаешь…

— Серж, баловник, там же Митрич и слуга… — бросила она на него тёплый взгляд. — Пожалуй, нам лучше не делать этого и подождать, когда мы окажемся в более уединённом месте.

Серж никак к её речам не отнёсся. Он сказал:

— Они не обернутся, да и что они рассмотрят в карете, к тому же мы опустим шторки.

— Серж, а, правда, что скоро и в эту сторону будут строить железную дорогу? — ухватилась она за первую же возможность отвлечь его от жарких мыслей.

— Так и будет. Кареты непременно отойдут, и все будут ездить в вагонах, которые потянет по железным рельсам ниточкам паровоз. Но ты меня отвлекла. Цветочек мой, пойди сюда, ближе…

— Серж, ты потерпи вот приедем…,- лепетала она, посматривая в спину Митрича, через окно.

— Ну уж нет. И не сверлите вы, сударыня, глазами спину Митрича. Кто настоящей семейной жизни захотел и меня до печи раскалил, а? Так вот извольте теперь выполнять свой супружеский…

— Серж, но…,- сказать ей больше ничего не удалось. Барон закрыл её сомневающийся ротик поцелуем.

Она опять, как и у реки нарушая все его планы и пользуясь его пылом, задержала в себе то, что он боялся в ней оставить намного дольше, чем планировал. У неё с каждым днём всё более крепло решение непременно добиться того, от чего он её уберегает. За что Серж опять клял себя и ругался, а она посмеивалась и ластилась к нему.