Очарованная

Себастьян рассмеялся. — Нет, Кози, но ты знаешь пьесу, которую я ставлю в Риме?

Я закусила губу, пытаясь вспомнить одну из многочисленных любительских постановок, в которых участвовал мой брат до моего отъезда.

— Ты не помнишь, и это нормально. Мораль этой истории в том, что директор театральной труппы из Лондона был в гостях, и он подошел ко мне после спектакля. Кажется, он руководит театром Финборо. Он хочет, чтобы я переехал в Лондон, чтобы продолжить актерскую карьеру в качестве директора в его компании.

Мое сердце подскочило к горлу, и, прежде чем я смогла его остановить, я завизжала и подпрыгнула на кровати от радости, хотя и осторожно держал телефон у уха.

— Себастьян, ты одаренный человек, — крикнула я сквозь счастливые слезы. — Красивый, талантливый человек! Я не могла бы быть еще более счастливее за тебя.

Мы смеялись вместе, когда обсуждали подробности, и он пересказывал местные сплетни, прежде чем передать меня Маме и Елене, которые чуть не проболтали мне все уши своими собственными материалами.

Я проговорила со своей семьей больше часа и повесила трубку только тогда, когда в комнату вошла еще одна горничная с подносом для обеда. Когда она забрала телефон, я чуть не набросилась на нее, но сдержалась от мысли, что меня снова могут наградить этой привилегией.

Казалось, отказ от девственности подарил мне новое жилье и связь с моей семьей, которой я так жаждала.

Позже тем же вечером, после того, как я закончила ужин, я была уверена, что Дуглас приготовил его, потому что это было восхитительное фирменное блюдо из Неаполя, и после того, как я смыла остатки секса со своего тела, я лежала в темноте, свернувшись калачиком под самым роскошным одеялом. Я впервые знала больше проблем, чем когда-либо.

Я не была по-настоящему религиозна, но мои родители были католиками, и цитата Иова из Библии крутилась у меня в голове, как болт.

— Господь дал, и Господь взял, да будет благословенно имя Господа.

Только у меня не было Бога в этом моем новом доме. Моей религией было рабство, а мой господин был моим Господом. За то, что он взял у меня, он вознаградил меня, а взамен этого нездорового симбиоза ожидал, что я буду поклоняться ему.

Я этого не сделала.

Но то, что не давало мне спать до поздней ночи, когда мозг был мутным, а мысли были ужасающе ясными, заключалась в том, что я могла вообразить время, когда я это сделала. Когда ритуал моей повседневной жизни рабыни утомлял меня так же верно, как поколения ног по каменным ступеням в этом доме. Когда обращались к нему за приказами, это было рутиной, а поклонение его телу как божеству было сродни принятию молитв. Что было верой, если не укоренившейся инстинктивной и духовной верой в то, что есть высшее существо, наблюдающее за вами?

После пяти лет служения господину Александру, разве были сомнения, что я буду уважать его, даже если я все еще боялась его?

— Я хочу научить тебя послушанию.

— Я так и думала, — сухо возразила я, когда он повел меня вверх по лестнице на третий этаж и направил нас в Зеркальный зал.

Я была тщеславной женщиной, поэтому провела здесь некоторое время в своих ежедневных скитаниях, глядя в глаза денег, из-за которых я попала в такую ​​беду. Из моего тура с Ноэлем я знала, что он был добавлен после того, как четвертый граф посетил Версаль и влюбился в его роскошь. Я никогда не видела французского дворца, но позолота, зеркала от пола до потолка и пол из розового мрамора казались французам чересчур чрезмерными.

Александр подошел к красной бархатной оттоманке и маленькому столику, установленному посреди комнаты, и жестом поманил меня к себе.

Каждый шаг казался мне на дюйм ближе к трагической смерти на гильотине, только я знала, что на линии была моя гордость, а не моя жизнь.

Потому что, несмотря на то, что я ненавидела его за то, что он разорвал мою девственность по швам накануне, казалось, что он опустошил мою подкладку только для того, чтобы набить меня чем-то другим. Что-то бархатистое и темное, что-то с запахом мускуса и меда, что-то, что живет сексом.

Я чувствовала, как мой пульс останавливается между бедрами и бьется, как гонг.

— Твои уроки никогда не прекратятся, Мышонок. Ты покорный раб, но не слабый, поэтому моя работа никогда не будет сделана. Подойди и встань передо мной.

Я не останавливалась, пока наши пальцы ног не соприкоснулись, маленький акт неповиновения, который заставил Александра мрачно мычать. Он отодвинулся на дюйм, затем крепко сжал мой подбородок, чтобы поднять мои глаза к его.

— Это второй урок, Красавица. Я твой Мастер, да, но игра доминирование и подчинение не единственная игра, в которую мы играем. Мы также играем в жизнь и смерть. Если ты не сможешь научиться подчиняться мне, когда это необходимо, силы, находящиеся вне моего контроля, непременно убьют тебя и, возможно, меня тоже.

— Что это за игра? — спросила я, затаив дыхание.

Он крепче схватил меня так, что мне пришлось напрячься на цыпочках, чтобы шея не отвернулась назад. Его губы двигались рядом с моими, его губы были так близко к моим, что я могла чувствовать расстояние, как осязаемую вещь, как сам поцелуй.

— Игра, в которую ни один из нас не хотел играть, но в которую мы оба должны победить. Так ты научишься, — он осторожно оттолкнул меня и взял со стола устрашающий вид аппарата. — Ты знаешь, что это?

Я беспорядочно покачала головой.

— Это электроды для электростимуляции. Они связаны с этим, — сказал он, поднимая свой iPhone. — Я прикреплю их к твоему телу и дам тебе ряд команд. Если ты не отреагируешь должным образом, то получишь небольшой шок.

— Ты шутишь, что ли? — спросила я, искренне испугавшись. — Что за монстр, который бьет кого-то электрошоком? Я не какой-то бездомный пес, которого ты пытаешься избавить от вредных привычек.

— Нет, — сказал он тем голосом, который, как я начала понимать, принадлежал доминанту. Он был тихим, но тяжелым, давил на меня, как металлический компрессор, превращая мою волю в пыль. — Я не шучу. Я думаю, мы установили, что я не из тех, кто занимается детьми. И ты, безусловно, бродяга, которого я подобрала на улицах Неаполя и стряхнул пыль, но которого нужно дрессировать. Если ты думаешь, что образ нелестный, я предлагаю тебе быстро научиться адаптироваться.

— Зверь, — прорычала я ему в лицо, когда он поднял в воздух кучу проводов и насадок.

— Я зверь, моя Красавица, — согласился он с дикой ухмылкой. — Но я твой зверь.

Он приклеил маленькие пластинки к моей груди, чувствительному стыку, где соприкасаются торс, лобок и внутренняя поверхность бедер, а также к верхней и нижней части моей задницы. Я была похожа на какого-то ужасного девиантного робота, очерченного черными проводами и изолентой. Александр повернулся, чтобы схватить что-то со стола и показал мне, прежде чем бросить в меня. Я посмотрела на него, когда поймала мягкий кусок ткани, и он посмотрел в ответ, только приподняв одну густую бровь, как будто спрашивая, хочу ли я проявить непослушание еще до того, как мы начали. С порывистым взглядом я послушно шагнула в черный атласный корсет, закрывавший провода и удерживавший их плотно прижатыми к моей коже.

Я могла видеть себя во множестве зеркал вдоль четырех стен, бесчисленные отражения моего тела и то, как Александр, казалось, пожирал его глазами.

Они горели, когда я отвернулась от отражения, чтобы посмотреть на их реальную итерацию. Они горели так ярко, что он казался почти обезумевшим от похоти. Это был такой контраст с холодным, жестким телом, но это заставило меня осознать, как много сдержанности он должен был привязывать ко мне.

Он хотел преследовать, поймать и трахнуть меня, как животное, держа зубами за шею, пока он врывался в мою киску.

Но он не стал бы этого делать, потому что он был джентльменом и вырос на постоянной диете контроля и консерватизма.

Вместо этого он превращал свою животную агрессию в девиантный расчет, используя кнуты, электрошоковые лопатки, зубы, руки и член, чтобы доминировать не только над моим телом, духом и искушениями, но и над своими собственными.

Было что-то захватывающее в понимании этой двойственности, и я почувствовала, как маленький кусочек головоломки лорда Торнтона встал на место.

— Подойди к двери и встань лицом ко мне, — приказал он.

С каждым шагом к двери я чувствовала влажность на внутренней стороне бедер. К тому времени, как я повернулась к нему лицом через всю комнату, я слегка задыхалась.

Он уселся на красную, расставив толстые бедра, свесив руки между коленями с коротким черным хлыстом в одном из них. Его полная нижняя губа была прижата к краю одним из его зубов, когда он смотрел на меня из-под полуприкрытых век.

Он не был похож на лорда или бизнесмена, излучающего власть, но чувствовал себя так непринужденно, что казался небрежным. Нет, он был похож на бога.

— Подползи ко мне.

Я зажмурила глаза.

Было ли что-то более унизительное, чем это? Я не думала, что мои колени согнутся до пола или что мои руки понесут меня, если я осмелюсь попытаться.

— Сегодня я уехал на работу в Лондон, — сказал он мне разговорчиво, полностью выведя меня из равновесия.

Я была уверена, что он собирается шокировать меня.

— Встречи за встречами, моя Красавица, и знаешь, о чем я думаю через каждую из них? Быстро, как вспышка, он со злобным треском щелкнул кнутом в руке. — Ты ползешь ко мне по этому полу с зеркалами вокруг нас, чтобы ты не могла убежать от того, как правильно ты выглядишь, делая это для меня.

Моя киска распухла, мой клитор был похож на бриллиант на вершине. Я хотела, чтобы он встал на колени и миновал меня своим языком.

Но дело было не во мне и не в моих желаниях.

Это было в нем.

— Ползи, — снова приказал он голосом, похожим на молниеносный хлыст.

Мое тело было наполнено свинцом, когда я пыталась заставить его двигаться вопреки возражениям моего сердца. Я смотрела на свои дрожащие колени, но они не сгибались.

Почему процесс ползания был таким трудным?

Если бы я могла понять это, я могла бы это сделать. Я знала, что могу.

Но ответить на этот вопрос было непросто. Она была похоронена в культурных нормах, которые я привила мне с самого рождения, и в путанице католицизма, которую я оставила девочкой, так и не разобравшись в этом.

Я поймала темные глаза Александра, бросающие на меня вызов через всю комнату, и поняла, что он получает удовольствие от моей борьбы.

Может быть, было проще задать другой вопрос.

Почему мой Хозяин хотел, чтобы я ползла?

Эти ответы выплескивались на поверхность моего мозга из глубины моего кишечника.

Это было сексуально. Медленное скольжение моего тела по полу, высокий гребень моей задницы в воздухе и то, как сила тяжести держала мою грудь в своих руках. Было что-то в том, чтобы увидеть, как к тебе ползет красивая женщина, что заставило бы мужчину почувствовать себя первобытным лордом.

Это была сила. Он был наверху, а я внизу, мои конечности были прикованы к земле его словами, мой упрямый разум согнулся под сильными руками его воли. Он будет жестким под брюками от костюма, может быть, жестче, чем когда-либо прежде, зная, что в моем сознании наша воля находится в состоянии войны, а его воля побеждает.

Конечно, мой Хозяин хотел бы увидеть, как я ползаю.

Я безжалостно рухнула на землю, как воздушный шар, неблагодарно проткнутый ребенком. Я сосредоточилась на своем дыхании, когда перекатилась на четвереньки, зная, что если я позволю себе время переориентироваться в своем уме, отвести свое сочувствие от Александра и снова укоренить его в себе, я встану и буду сопротивляться.

Отпор был бесплоден. Давать отпор было для тупых.

Я не был глупа. Я была выживающей. Я бы подчинилась сексуальным играм Александра, если бы это означало, что я могу получить такое же представление о его характере. Озарение, которое может привести меня домой.

Так что я начала ползти.

Смотреть было некуда, кроме мраморного пола с прожилками, из-за которого было невозможно определить, куда я двигаюсь, но, по крайней мере, мне не приходилось смотреть в зеркало или, что еще хуже, в его глаза.

— Хозяин говорит стоп, — протянул Александр.

Я воспользовалась моментом, чтобы понять, что он приказал, и не остановилась сразу.

Электричество вонзилось мне в кожу в том месте, где провода находились на груди, животе, заднице и бедрах. Я вцепилась пальцами рук и ног в землю, стиснула зубы и оседлала волну.

После долгого импульса ощущений все было кончено.

Однако он не чувствовал, что нужно заканчивать. Моя кожа все еще гудела, когда по ней пробегали дразнящие ленты. Мои бедра инстинктивно отклонились назад, ища трения.

Я задыхалась.

— Хозяин говорит, иди, — сказал он снова с испорченным смешком в голосе, извращая детскую игру «Саймон говорит».

Хоть мне и хотелось закатить глаза от его хитрости, я восхищалась причудливостью его ума.

Еще один электрошок пронзил меня, заставив остановиться и тяжело дышать.

Я перекинула волосы через плечо и посмотрела на него. — Я не сделала ничего плохого в тот раз?

— Я скажу, подчиняешься ты моим приказам или нет, — холодно сказал он. — Ползи.

Я возобновила свой устойчивый шаг к нему.

— Вытащи грудь, — приказал он.

Я использовала одну трясущуюся руку, чтобы вытащить свою плоть из корсета на прохладный воздух зала. Они тряслись не от страха или ярости, а от глубокого, пробирающего до костей возбуждения.

Это было, если бы электрический разряд слишком туго связал мои соски медной проволокой, так что каждый удар жестоко пронзал нежную плоть.

Я была в нескольких шагах от оргазма. Моя киска была дырявым краном, со стекавшими по моим бедрам и скатывающимся с тыльной стороны коленей соками, пока я ползла, ползла и ползла.

Он снова остановил меня, приказав встать на колени и поиграть с моим твердым клитором для него. Я передвинулась на каблуках и позволила своим пальцам найти этот бриллиант ощущений. Моя голова упала на плечи, когда я почувствовала, как она пульсирует под моими вращающимися пальцами.

— Тебе не нравится, когда он мягкий. Ущипни его. Терзай. Крути эту киску пальцами, пока не захочешь кончить за мной, — сказал он, и его голос стал еще тяжелее, давя на меня, как абсолютная тишина летней пустыни.

Мои пальцы щипали и тянули мою влажную плоть, едва находя тягу в скользких складках. Я мягко вращалась взад и вперед, прежде чем смогла остановиться, хватаясь за что-то большее, нуждаясь в трении о мою пизду.

— Стоп, — сказал он, и когда я задержалась слишком долго, электричество пронзило меня, как укус всего тела.

Мои пальцы сильно сжали мой клитор, чтобы я не кончила, и мое дыхание вырывалось из моих легких, как старый двигатель, тарахтящий под капотом автомобиля.

— Ползи.

Я собиралась плакать.

Слезы толкались в глубинах моих глаз, ползли по швам моих век и, наконец, несмотря на мои усилия, они упали. Влажность обжигала мои щеки. Я слышала, как каждая капля падает на пол в сжимающей тишине Александра.

Его абсолютная неподвижность и спокойствие только подчеркивали буйство ощущений, бушующих в моем теле, и тихие звуки, которые я издавала, чтобы ослабить давление, когда они накапливались внутри меня. Я задыхалась, плакала, стонала и хныкала. Каждое подтверждение моего возбуждения и боли Александр собирал, словно драгоценные камни.

Я не сомневалась, что он хотел отполировать меня до блеска.

Наконец, я добралась до него, остановившись лишь тогда, когда моя щека прижалась к внутренней стороне его колена. Мои слезы и пот пропитали ткань. Александр положил руку мне на голову, и она сосредоточила мои жужжащие электроны, как громоотвод.

Мои слезы высохли с последней икотой.

— Какой хороший Мышонок, — похвалил он.

Если бы не густая эрекция, яростно прижимавшаяся к его брюкам рядом с моей щекой, я бы и не догадалась, что он вообще возбужден.

Дрожь пробежала по моему позвоночнику, позвонок за позвонком.

Почему я нахожу его едва контролируемую сдержанность такой соблазнительной?

— Здесь. Встань на колени, — сказал он, вставая в мою форму на коленях, прижимая свой член к моей щеке и проводя им по моему лбу, когда он достиг своего полного роста.

Внезапно мне захотелось член из его штанов и в мой рот.

Еще один толчок, на этот раз дольше, чем другие, так что мне пришлось стиснуть зубы и вгрызться ногтями в ладони, чтобы не кончить.

Я встала, когда могла, чувствуя, как липкое возбуждение охлаждает мои ноги. Александр наклонился и провел пальцем по сырости, прежде чем поднести его к моим губам.

Они инстинктивно разошлись, и я пососала его указательный палец, когда он скользнул по моему языку.

Чистый, соленый и немного сладкий.

Я смотрела, как узкая серая кайма, все еще борющаяся с его расширенными зрачками, исчезает, пока я водила вокруг него языком.

Он попытался отстраниться, но я сосала все сильнее. Когда он бросил на меня сердитый взгляд доминанта, я прикусила его зубами, чтобы удержать его у себя на языке.

Я отпустила его только с криком, когда он протянул свою огромную руку, чтобы шлепнуть меня по заднице.

— Вниз, — прорычал он.

От предательского рычания внутри меня расцвел триумф. Его контроль ускользал, и нужно было полностью сломить его.

Я подкралась к оттоманке и встала на колени над короткой, приподнятой спинкой так, что мой позвоночник выгнулся крутым наклоном от высокого свода моей задницы. Я положила лоб на скрещенные руки и попытался ровно дышать.

Александр обошел меня раз, другой, осторожно снимая с моей кожи электрические подушечки, а затем на долгую минуту остановился позади меня.

Трескается.

Кнут, который он держал в одной руке, ударил меня по обнаженным ягодицам. Мои бедра инстинктивно дернулись вперед, руки отдернулись назад, чтобы стереть ужасный ожог.

— Займи свою позицию, — рявкнул он.

— Пожалуйста, Хозяин, — попыталась я, но его рука за моей спиной толкнула меня лицом вниз на спинку сиденья, и моя мольба была потеряна.

— Держи руки подальше от своей задницы, Красавица. Я не хочу ранить их кнутом. А теперь я нанесу тебе по пять ударов в каждую щеку, а потом, если ты будешь очень красиво просить, я буду трахать тебя до тех пор, пока ты не перестанешь кончать.

Я кивнула в свои руки, мои глаза были закрыты, а мое дыхание регулировалось, как будто это могло помочь уменьшить боль надвигающегося хлыстового удара.

Его рука шлепнула по следу хлыста на моей заднице, а затем сильно потерлась, так что боль усилилась и распространилась по моей киске.

Все мое тело начало трястись.

— Всякий раз, когда я отдаю тебе приказ, я ожидаю «да, Мастер» или «спасибо, Мастер». А теперь я хочу, чтобы ты считала каждый удар и благодарил меня за него. Это понятно?

— Да, Мастер, — прошептала я.

Начавшаяся порка должна была сломить меня. Каждый удар был коротким и горячим, как клеймо на моей коже, таким болезненным и острым, что прожигал мою плоть до самых костей. Мое тело было в огне, пламя лизало каждый дюйм моей кожи, мускулов и костей, оставляя только мой дух открытым и дрожащим на оттоманке.

У меня не было ни голоса, ни мыслей, ни протестов, только глубокая потребность в том, чтобы мои ободранные нервы были сдержаны, пока они не разошлись.

Александр выронил кнут в тот момент, когда я прошептала: —Десять, Хозяин, спасибо.

В следующий момент он был внутри меня, проникая в мою скользкую пизду без единой унции сопротивления. Я застонала, вяло положив голову на плечи, когда он задал карательный темп. Звук ударов его яиц по моей мокрой киске разнесся по комнате, прерывая резкий темп нашего совместного дыхания.

Одна из его рук сильно сжала мою левую половину задницы, снова разжигая жжение, так, что я заскулила и завизжала. Другой скользнул через мое плечо, чтобы схватить мой подбородок.

— Посмотри на меня, Красавица, — потребовал Александр, подняв мое лицо и встретившись глазами со мной в отражении зеркала напротив. — Посмотри, как правильно с моей стороны трахнуть тебя вот так. Чтобы твое сладкое тело приняло мою боль и мой член. Посмотри, как ты расцветаешь еще красивее, чем обычно.

Это было правдой, мои глаза были яркими золотыми монетами на моем покрасневшем, влажном лице, а мои губы были такими красными, что они подмигивали, как рубины, когда я тяжело дышала. Большое тело Александра склонилось надо мной, его пресс напрягся и блестел, влажные золотые волосы падали на его яростно возбужденное лицо. Он выглядел как король, трахающийся со служанкой, потому что это было его право.

Я зажмурила глаза, когда оргазм схватил меня за горло и перехватил дыхание. Его сперма выплеснулась из торчащего члена, увлажнив его бедра и оттоманку под нами. Рука на моем подбородке погрузилась в мои волосы и сжала их в кулаке, чтобы он мог переждать мой оргазм, трахаясь в меня так сильно, что один оргазм разделился на два, а затем на четыре.

Я подчинилась всему этому, позволив Александру играть моим телом и завладеть моим разумом так безжалостно, как он хотел, и в конце концов была вознаграждена грубым криком, возвещавшим его собственную кульминацию.

Он влажно вошел в мое уютное влагалище, застонав от ощущения моих все еще сжимающихся стенок, а затем внезапно вышел, позволив нашим объединенным сокам скользнуть по моей ноге. Я могла видеть его лицо, румяное от удовлетворения и первобытную мужскую гордость, когда он смотрел, как выделения спускаются вниз по моей ноге, и это вызвало мини-оргазм после всех них.

— Моя, — прорычал он, его цивилизованная видимость была разрушена подавляющей силой голодного, доминирующего зверя в его сердцевине. — Моя чертовка.

Было странно просыпаться в постели. На самом деле, моя спина болела из-за мягкости матраса, и я сбросила большинство одеял за ночь, потому что не могла спать из-за того, что они сжимали меня. Я не ожидала, что Александр окажется в постели рядом со мной, потому что он всегда уходил сразу после того, как использовал меня. Тем не менее, я не могла удержаться от поиска его запаха на подушке рядом со мной, его лесного аромата, вплетенного в шелковую ткань. Это мгновенно нагрело мою кровь и зажгло зуд между моих бедер, я не знала ничего, кроме его пальцев или члена, которые могли удовлетворить.

Все мое тело было расслабленным и теплым от удовлетворения после тщательной работы в течение нескольких часов ранее, но мой мозг чувствовал боль и опухание между ушами, как будто у меня была инфекция, которую я не знала, как лечить. Мне нравилось доставляемое мне удовольствие и эротический вид такого сильного мужчины, ртом касающегося моего самого интимного места, доводящего меня до оргазма не потому, что мне это было нужно, а просто потому, что этого хотел он. Его властный характер не должен был быть таким опьяняющим, но я знала себя достаточно хорошо, чтобы признать, что я была в его рабстве.

Было трудно бороться с чем-то, чего я не понимала и с чем не имела опыта. Желание было чуждо для предпродажной версии Козимы. Я никогда не влюблялась и не чувствовала притяжения, похожего на клеймо, к моей груди и бедрам, отмечающего меня алой буквой моих нечестивых импульсов.

Теперь я знала это слишком хорошо, и у меня не было абсолютно никакой защиты от этого.

Александр выигрывал игру, правил которой я недостаточно знала, чтобы играть самому. Это казалось ужасно несправедливым, и я обнаружила, что злюсь все больше и больше, пока мылась в душе и готовилась к новому дню.

Увидев одежду, разложенную на моей кровати, когда я вышла из ванной, алкоголь только подлил пламя моей ярости.

Я была его куклой, которую нужно было одевать, точно так же, как я была его плотью, которую он использовал, и его мышью, на которую он охотился.

Я добавила этот проступок в свой список ненависти к нему, пока терла между пальцами роскошную ткань платья с запахом в цветочный узор.

Оно прекрасно сидело, как и смехотворно дорогое белье La Pearla в мерцающем золоте, и подчеркивало мои изгибы. Я знала, что я ему нравилась в золоте не потому, что оно хорошо на мне смотрелось, а потому, что оно удешевляло меня. Это было физическое воплощение богатства, которое он использовал, чтобы купить меня, как ценную конину.

На мгновение я подумала о том, чтобы бросить этот наряд и ходить совершенно голой, но мысль обо всех этих камерах и всех этих взглядах на меня была в конечном счете чересчур даже для такого относительно нескромного человека, как я.

На прикроватной тумбочке не было ни записки, ни инструкций, поэтому, немного поколебавшись, я попыталась открыть дверь в свои покои.

Она был разблокирована.

Звук механизма, встающего на место, прозвучал в моих ушах, как зов трубы. В этой новой жизни было так мало свобод, каждая казалась трогательно великолепной.

Волнистые холмы за окнами были серебристыми от проливного дождя, а стекло было холодным, когда я приложила к нему руку, чтобы вглядеться в неуловимый внешний мир. Мне хотелось сбежать вниз по лестнице, ворваться в тяжелые входные двери и скользнуть босыми ногами по мокрой траве, пока они не станут коричневыми от грязи, и я не рухну на землю, обезображивая себя. Мне хотелось раскинуть конечности в прохладном зеленом одеяле и смотреть, как дождь падает мне в лицо.

— Я когда-нибудь снова буду на улице? — спрашивала я себя, наблюдая, как мое горячее дыхание запотевает на стекле.

— Ты… Голос Александра поразил меня больше, чем пистолет, приставленный к виску.

Мгновение спустя широкое пространство его тела было прижато к моему, так что солнечный свет его жара был на моей спине, а холодное затмение стекла — на моей груди. Это была та же самая двойственность, которую я всегда ощущала рядом с моим Мастером.

Горячий поцелуй непреодолимого желания и холодная пощечина стыда.

— В свое время тебя выпустят из этого дома и из этой жизни, моя Красавица, особенно если ты будешь вести себя так же красиво, как прошлой ночью. Я вздрогнула от текстуры его шелковистого дыхания, спускающегося по моему горлу, а затем прикосновения его губ к моему учащенному пульсу. — Ты раскрылась для меня так же, как и для своего Мастера. Скажи мне, ты чувствуешь себя обновленной этим утром?

Я сделала это, и это разбило мне сердце. Казалось, что каждый раз, когда он прикасался ко мне, он разрывал меня на части только для того, чтобы снова сплести острой иглой и темными нитями своей собственности. Я привыкла к боли, и это беспокоило меня.

Потому что эта покорность была окрашена тоской.

Я зашипела, когда Александр впился зубами в сильное сухожилие на моей шее. Он отстранился с тихим мычанием удовольствия и прошептал: —Я бы трахнул тебя у окна и использовал твои соки, чтобы написать свое имя на стекле, если бы у меня не было предыдущей помолвки.

Мой желудок сжался в тревожной демонстрации разочарования, но я не позволила этому проявиться на моем лице, когда я повернулась, чтобы хмуро взглянуть на него, уперев руки в бедра. Только мое негодование сменилось любопытством, когда я увидела, во что он был одет.

— Во что, черт возьми, ты одет?

Александр ухмыльнулся и провел рукой по густой волне своих золотистых волос. На мгновение он так походил на молодого, высокомерного мальчика, что мне захотелось улыбнуться вместе с ним.

— Я одет в куртку для фехтования и брюки.

Я моргнула. — Кажется, я не знаю, что это такое.

Его улыбка стала шире, мягче, чем я когда-либо видела, настолько радостная, что даже достигла его глаз. — Если ты придешь, я покажу тебе.

Прежде чем я успела возразить, моя рука оказалась в его руке, и он потащил меня своей широкой походкой по коридору.

— Фехтование — древний вид спорта, впервые освоенный вашими итальянскими предками, но популяризированный французами. Это популярное времяпрепровождение мужчин Дэвенпорта с 19 века. Я некоторое время играл в университетской команде в Кембридже.

— Ах, scherma, — сказала я, переводя слово на итальянский, когда установила связь. — Меня не удивляет, что ты играешь с оружием.

Короткий испуганный смешок сорвался с его губ, и я заметила, насколько полны нижние по сравнению с изогнутыми верхними и какими перламутровыми бледно-розовыми они были.

— Я очень хорошо умею обращаться с инструментами и оружием, как ты уже начала обнаруживать.

Мы спустились по величественной мраморной лестнице в большую комнату и в левое крыло дома, где вошли в большой зал, превращенный в нечто вроде спортзала. В самом конце был длинный бассейн, который, казалось, не сочетался с замысловатым декором и греческими колоннами, а рядом с широкими матами расставлены современные тренажеры.

В центре этих циновок стоял мужчина, одетый в одежду, похожую на одежду Александра, только его костюм был черным. Мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать Риддика, потому что его красочные татуировки были скрыты, но когда я это сделала, я побледнела.

Александр, наблюдательный ублюдок, заметил мое удивление и слегка улыбнулся.

— Риддик обучен восьми боевым искусствам. Я моргнула, и он скользнул по мне довольным взглядом, проходя мимо меня, чтобы пожать руку Риддику. — А я тренируюсь в девятке.

Я молча стояла, наблюдая, как двое огромных мужчин обмениваются рукопожатием и тихо обсуждают свою тренировку. Александр отодвинулся ко мне, а Риддик подошел к буфету и достал слишком большие маски с перфорированными передними частями.

— Сиди здесь и смотри спокойно.

— Почему я должна? Разве я не могу распоряжаться своими днями по своему усмотрению? — возразила я.

— Да, если ты мне не нужна.

— И тебе нужно, чтобы я сидела здесь и подтверждала твою доблесть с детским мечом?

Глаза моего тирана были темными, мечущимися, как грозовые тучи, когда он смотрел на меня, но, как во время грозы, в воздухе между нами потрескивало электричество. Моя кожа загудела и покрылась мурашками.

— Мне нужно, чтобы ты сидела здесь и наблюдала за своим Мастером. Мне нужно, чтобы ты смотрела, как я двигаюсь, видела силу моего тела и дисциплину моей походки. Мне нужно, чтобы ты смотрела, как я атакую ​​и парирую так же легко, как мой следующий вздох.

— Почему? — спросила я, хотя каждый раз, когда я задавала подобный вопрос раньше, он издевался надо мной молчанием и загадочными взглядами.

Он изогнул бровь и рванулся вперед, чтобы схватить меня за руку, притягивая меня к себе так сильно, что я упала на него. Его туловище было жестким от кевлара, но я все еще чувствовала его тепло против себя и то, как его эрекция, словно оружие, прижималась к моему бедру. — Я дерусь так же, как трахаюсь. Думай об этом как о прелюдии.

Он отпустил меня так резко, что я сделала шаг вперед, прежде чем смогла выпрямиться. Его тихий смешок обжег мои щеки, как слишком близкое пламя, и я спрятала волосы на лице, когда подошла к небольшому набору скамеек напротив матов, чтобы сесть.

К тому времени, как я устроилась, оба мужчины стояли на корточках, с поднятыми тонкими мечами и одной рукой за спиной.

— На стражу, — крикнул Риддик.

И начался шквал.

Их движения были быстрыми, как крылья стрекозы, приземлялись и парировались с полным спокойствием и точностью. Я заметила, что слуга сидел за столиком в стороне и вел счет на цифровом экране. Никогда не было больше момента, когда Риддик лидировал.

Александр был прав.

Он был доминантом в спальне точно так же, как на корте и в жизни. Я трепетала, когда наблюдала, как его широкое тело движется с такой скоростью и грацией. Непрошенные мысли о том, как он использовал свои стеганые руки, чтобы обрушить флоггер на мою разгоряченную кожу, пробудились у меня в голове, о том, как легко ему было преследовать меня через бальный зал на своих толстых бедрах и быстрых ногах, а затем удерживать меня вниз с каждым резным дюймом его тела, когда он трахал меня в пол.

Они фехтовали три партии, и Александр выиграл все три.

Меня это не удивило.

На самом деле я почувствовала странное трепетание удовольствия в груди от того, что Александр так здорово обыграл Риддика.

Может быть, дело было в том, что человек, покоривший меня во многих отношениях, только что доказал, что способен победить другого, кого-то, способного помешать ему даже больше, чем я, и все же он проиграл.

Александр был королем этих звериных джунглей, и я почувствовала облегчение, узнав, что я не единственная, кто вынужден подчиняться его правилам.

Но был страх, что это что-то совсем другое. Что это не было просто злорадством. Что я получила какое-то примитивное удовольствие от очень мужского проявления его силы, двух самцов, борющихся за желание трахнуть меня, но мужчина, который по праву принадлежал мне, одержал победу.

От гордости у меня сжалось сердце, а на душе стало легко. Что если он был королем этого царства животных, то, возможно, я могла бы быть королевой.

К тому времени, как они закончили, я раскраснелась, на моем лбу выступили капельки пота, как венец позора, который Александр заметил, как только сорвал маску и приблизился. На его красивом лице снова появилась эта мальчишеская самодовольная улыбка.

Я ненавидела то, как это смягчило мое сердце к нему.

— Я не буду спрашивать, как тебе понравилось представление, — лениво сказал он, его обычно отрывистые слова удлинились с насмешкой, когда он поддразнил меня. — Если бы я сейчас засунул руку тебе между бедер, ты бы была промокшей

Неосознанно я сжала ноги вместе.

— В отличие от тебя, я не думаю постоянно о сексе, — ответила я, надменно вздернув подбородок. — На самом деле, я просто подумала, что хотела бы спросить Риддика, может ли он научить меня фехтованию или какой-нибудь самообороне, пока ты несколько дней работаешь.

Александр откинул назад выбившуюся прядь мокрых от пота волос и хмуро посмотрел на меня. — Нет ни одного мужчины на этой планете, которому разрешено прикасаться к тебе без моего разрешения. И, надо заметить, нет тех, кто бы его получил.

— Так позволь ему, — предложила я, пытаясь не обращать внимания на его восхитительный пропитанный потом запах кедра и человека, исходивший от него, когда он стоял слишком близко ко мне.

— Даже не проси.

— Тогда научи меня сам, — осмелилась я, хотя мысль о том, что такой зверь сражается против меня, меня ужасала и волновала в равной мере.

Я чувствовала, как возбуждение расцветает, как роза между моих бедер.

Со мной что-то было не так, какой-то спусковой крючок, который щелкнул в моей душе, чтобы заставить меня возбудиться от мысли о его плоти на моих кулаках и его крови во рту.

Александр стиснул зубы, мускул на его челюсти напрягся, когда он изучал меня. Я наблюдала, как он управлял своим низменным возбуждением, фильтруя его через свое джентльменское воспитание и психопатический расчет, пока оно не отполировалось и не отточилось, как алмаз.

У меня пересохло во рту, когда я увидела это, и на этот раз я не винила себя за такую ​​реакцию.

Наблюдать за мужчиной, изо всех сил пытающимся управлять собой, несмотря на силу его влечения к тебе, было головокружительно.

— Риддик, — позвал он, не сводя с меня глаз. — Убирайся.

— Да, сэр.

Я не видела, как его телохранитель/слуга уходил, но стук закрывающейся двери разнесся по комнате, как выстрел из стартового пистолета.

— Хочешь научиться защищаться от злых людей? От меня? Тогда вставай.

Он развернулся на каблуках и снова направился к центру матов, только на этот раз он положил свою рапиру по пути на стойку и отбросил шлем в сторону. Только когда он повернулся ко мне лицом, я поняла, что бессознательно следовала за ним через весь спортзал.

Его грязная улыбка говорила: —Хорошая девочка.

Мое предательское тело вздрогнуло.

— Ты казалась достаточно способной защитить себя, когда мужчина напал на меня с ружьем— заметил он, снимая свою легкую фехтовальную броню, обнажая свое мокрое от пота тело.

Я наблюдала, как капля влаги проходит между его твердой грудью и застревает в тесных изгородях его пресса. Мои пальцы буквально чесались проследить его путь под поясом его брюк.

— Мой брат научил меня грязным трюкам, чтобы я могла идти домой с поезда ночью в Милане и чувствовать себя в относительной безопасности. Я не знаю, как подавить реальную угрозу.

— Нет, — практически промурлыкал он. — Ты не знаешь.

— Мне трудно поверить, что ты захочешь учить меня, — призналась я, когда он двинулся ко мне быстрыми угрожающими шагами. Когда он остановился передо мной, это было внезапно, как будто он был лошадью, отчаянно пытающейся бежать галопом, но наездник ее сдерживал. Я чувствовала потенциальную энергию в его неподвижности, как обещанную угрозу насилия.

Боже, но я знала, как сильно он хотел причинить мне боль.

Почти столько, сколько я хотела для него.

— В этой жизни бывают моменты, когда я не могу быть рядом, чтобы защитить тебя. Мой долг — научить тебя, как помочь себе, и я научу всему, что нужно знать, — спокойно сказал он мне, хотя я могла видеть, как пульсирует его горло, и напряжение его эрекции на фоне белых брюк. — Потому что я единственный влиятельный человек в твоей жизни.

— Ты не можешь быть для меня всем.

— Разве я не могу? — спросил он, приподняв бровь, каждый дюйм глядя на надменного лорда, даже полуодетого.

— У меня есть отец, брат и друзья. Ты не единственный влиятельный человек в моей жизни.

— Я. Твой отец умер для тебя, как и должно было быть. Я это сделал. Твой брат получает место в театре Финборо в Лондоне. Как ты думаешь, кто дергал за эти ниточки? У тебя никогда не было друзей вне семьи не, что это иначе. Ты была слишком красива для ревнивых деревенских девушек и слишком зрела, чтобы мальчики могли игнорировать тебя как объект вожделения. Он подошел ближе и посмотрел мне в лицо со своего устрашающего роста. — Я твой Мастер, Козима. Не только твоей плоти, но и всего, что тебе дорого.

Мне хотелось плакать от его доброты. Я ненавидела эгоистичное разрушение моего отца. Я достаточно любила своего брата, чтобы благодарить Бога или его за любую милость по отношению к Себастьяну.

Но мне всегда хотелось перерезать ему горло, потому что, несмотря на то, что он явно манипулировал мной, это срабатывало.

— Забавно, как люди борются с тем, что они не могут изменить, — жестоко заметил Александр, наблюдая за моей внутренней борьбой. — Почему бы тебе не направить свой прекрасный гнев на то, чтобы защитить себя? Сначала я хочу, чтобы ты двигалась инстинктивно, а потом я научу тебя некоторым движениям.

Он атаковал прежде, чем последнее слово прозвучало в воздухе.

Мое дыхание вырвалось из моего тела, когда он швырнул меня на землю и прижал к ней своим весом. Я извивалась ровно настолько, чтобы просунуть свою ногу между его ногами, затем сильно вжала пальцы ног в его яйца.

Он фыркнул от боли, отпустив меня ровно настолько, чтобы я могла оттолкнуться от его плеч и высвободить свой торс из-под его. Используя их как рычаг, я вытащила одну ногу и сильно ударила его ей по лицу.

Его нос слегка хрустнул, и капля крови выкатилась из ноздри.

Я завыла, как зверь от триумфа.

Александр воспользовался моим злорадством, чтобы перевернуть меня на живот и залезть на меня сверху, прижав мои ноги и руки к полу так прочно, что я почувствовала себя прикованной к земле.

— Никогда не позволяй страсти господствовать, — посоветовал он моей влажной шее. — Преобладают холодные умы.

Он позволил мне подняться, хотя мне нравилось его горячее давление на меня, и, к моему удивлению, он начал меня учить. Я научилась усмирять нападавшего, если он схватил меня сзади, если он повалил меня на землю на живот и если он приставил пистолет к моему виску. Мы практиковались более часа, пока оба не стали мокрыми от пота друг друга, а наше дыхание не забилось в легкие, как волны.

— Подойди ко мне, — наконец бросила я ему вызов, низко пригнувшись и раскинув руки по бокам, готовая сразиться с ним.

— Победитель получает возможность трахнуть другого, — парировал Александр.

Он выиграет.

Мы оба знали, что он это сделает, и я сомневалась, что когда-либо будет время — как бы часто я ни тренировалась и как бы опытна я ни была — когда он не победит меня в борцовском поединке.

Это пари было не о невозможности моей победы. Это заставляло меня признать, что я не хочу побеждать.

Я хотела, чтобы победил он.

— Договорились, — сказала я и тут же набросилась.

Я выбила одну из его ног из-под него, затем яростно ударила его по горлу. Это был дерзкий маневр, поэтому я и решила его сделать, потому что предполагала, что Александр будет искать более легкие движения.

Он был готов ко всему.

Я вздрогнула, когда он схватил меня за кулак и изогнул его, повалив меня на пол от боли, мы оба стояли на коленях лицом друг к другу.

Мы моргнули, остановившись в моменте, когда добыча знала, что находится в поле зрения хищника. И тогда он атаковал.

Я была прижата запястьями к земле, а его тяжелое тело оседлало мой живот менее чем за одно сердцебиение.

Однако он научил меня, как разорвать такую ​​хватку, так что я толкнула бедра и направила к ним руки, дернув его вперед так резко, что он чуть не упал лицом вниз.

Только он был слишком быстр и силен.

Он снова схватил меня за лодыжку, когда я пыталась уползти, а затем, брыкаясь и крича, затащил меня под свое тело. Яростным рывком он разорвал застежку моего платья, так что разноцветная ткань размоталась под нами, как раздавленные цветы. Я задохнулась, когда он обхватил мою киску чашечкой, а затем разорвал ткань и там, дорогое белье разорвалось в клочья в его пальцах.

Его член внезапно оказался в его кулаке, распухший и такой злой красный, какого я никогда не видела.

Он вонзился внутрь меня, раздвинув мои расплавленные складки, словно копье, устремленное в самые глубины меня.

— Победителю трофеи, — прорычал он мне в ухо, сжимая мои запястья одной рукой и используя другую, чтобы слегка придушить меня.

Он задал угрожающий темп, изгибая бедра так, что его толстая голова волочилась по узлу нервов на моей передней стене. Легкая щетина на его паху царапала мой ноющий клитор, толкая пирсинг туда-сюда, так что весь мой клитор наполнился статическим электричеством.

Я крепко прижала его к своему телу, хотя он причинил мне боль, потому что он хотел это сделать.

Мне нравилось, как его зубы вгрызались в нежную плоть моей шеи и груди, как от его прикосновений под моей кожей расцветали фиолетовые синяки и румяные маки. Боль от него в моей пизде, когда он глубоко вонзился и, наконец, кончил с грубым криком, как воин, претендующий на победу над смертью поверженного врага.

Я была падшей, погрузившейся в глубины его тьмы и так увязля в преисподней, что знала, что пути назад уже не будет.

Может пройти пять лет, договор между нами может со временем распасться в прах, но я всегда, стихийно и принципиально, буду женщиной господина Александра.

Следующие две недели меня так тщательно трахали, что я не могла ходить без ощущения его члена между ног. Мое тело пронзило до костей, кожа покрылась синяками, а мышцы горели от постоянного растяжения и натяжения моих конечностей, которые приводили в ужасные положения. Я узнала разницу между широко распространяющимся жаром порки, нарастающим ожогом от электричества и мучительным, ядовитым укусом хлыста. На самом деле, он так полностью использовал меня каждый день, что не было ни единого момента, когда я была бы свободна от напоминания о сексе. Я носила его на своем теле и хранила в своем уме. Стон желания или протеста, казалось, застрял у меня в горле, как леденец, который никак не мог пройти.

Каждое утро я просыпалась мокрой и оставалась такой, купая Александра и одевая его на работу. Он всегда использовал меня в душе, успокаивая меня своим членом и почти воркуя, когда трахал меня, обещая принести мне облегчение своей спермой и своей особой агонией.

Он использовал меня по всему дому, везде, кроме тех редких запертых дверей и собственной спальни. Больше всего ему нравилось трахать меня в теплице. Я думаю, это заставляло его чувствовать, что он загоняет в угол, сажает в клетку и побеждает дикое животное. Я позаботилась о том, чтобы пометить его царапинами и укусами, чтобы добавить намека.

И каждую ночь он использовал меня в моей комнате, вытаскивая свой черный мешок с коварными игрушками и используя их на мне, как доктор Франкенштейн мог бы экспериментировать со своим монстром. Я стала одним из них — чудовищем. Та, которая жила развратными проявлениями подчинения и постоянно жаждала господства.

Я целыми днями училась готовить или слонялась на кухне с Дугласом, который радовал меня каждый день своим приветливым обаянием и легкими манерами. Иногда миссис Уайт заваривала нам чай и потчевала меня историями о молодом Александре, которые, как я убедила себя, не считали очаровательными.

Тем не менее, кулинария не была моей страстью, равно как и занятия в великолепном спортзале, которыми я занималась в остальное свободное время.

Именно Ноэль составлял мне компанию в те моменты, когда скука угрожала захлестнуть меня, как будто он знал, когда я была склонна нарушить данное Александру обещание. Я знала, что проводить время с его отцом запрещено, хотя совершенно не понимала, почему. На мой взгляд, Ноэль был не в том возрасте, явно на пенсии, но все еще достаточно здоров, чтобы желать умственного размышления и интересной компании.

Сначала я боялась, что слуги будут сплетничать с моим хозяином, но через несколько дней я поняла, что, несмотря на то, что Александр явно управлял кораблем, он принадлежал его отцу.

Кроме того, мне нравилось иметь тайну от человека, который мнил себя самым всемогущим и важным человеком в моей жизни.

Большую часть дня мы проводили за шахматным столом перед огнем, поскольку серый мир Англии становился еще темнее и влажнее с наступающей зимой. Я научилась двигать фигуры так, как если бы они были продолжением моего разума, и как парировать искусные атаки Ноэля, почти всегда агрессивные, своими тонкими защитными движениями. В основном я научилась бороться своими пешками — когда пожертвовать ими ради общего блага, а когда превратить одну в более впечатляющую фигуру.

Однажды одна из этих белых пешек пропала, и Ноэлю пришлось взять запасную. Я не сказала ему, что прикарманила его, но я думаю, что он знал, и ему было все равно.

Ему нравилось мое общество, но я была такой же пешкой, как и та, которую украла, и мы оба это знали.

Я проснулась в первый день третьего месяца моего пребывания в Перл Холле без Александра. Он был в Лондоне на ночь, хотя и связался по скайпу, чтобы посмотреть, как я использую огромный черный фаллоимитатор, который он мне дал, на моей крошечной киске. В то утро я все еще была мокрой, и, как он велел, не стала мыться. Вместо этого я послушно оделась в одежду, которую всегда готовили для меня по утрам, какое-то дорогое платье, которое позволяло двигаться свободно, но облегало мои изгибы, и отправилась на ежедневное исследование дома.

Только в то утро Ноэль ждал меня перед двумя двустворчатыми дверями, которые, как я прекрасно знала, были заперты для меня.

— Здравствуй, моя дорогая Рути, — поздоровался он, как обычно. — Сегодня у меня для тебя сюрприз.

Эти двери отличались от других дверей в доме, они были двойными и вырезаны из тяжелого древнего дерева, которое в некоторых местах потрескалось и стало гладким. Их не заменили и не покрасили в чистые, светлые тона остальной части дома.

Еще до того, как Ноэль схватился за грубые металлические ручки и толкнул утяжеленные двери, я знала, что внутри будет библиотека.

Всякий раз, когда я проходил мимо, я чувствовал запах пергамента и ткани, просачивающийся из-под тонкого клина под дверью. Мне так хотелось внутрь, что иногда во время ежедневного обхода трехэтажного особняка я стояла снаружи и прижимала пальцы к оспинам и завиткам в дереве, представляя, какие сокровища спрятаны внутри.

Я никогда не могла предположить, что они будут так ужасно внушать благоговение, как это.

Огромная комната была в длину больше, чем в ширину, и до стропил была заполнена искусно вырезанными деревянными полками, выкрашенными в белый цвет и обшитыми сусальным золотом. Потолок был расписан, как и многие другие в доме, но эти изображения изображали Атласа со всем, прекрасно детализированным миром на его гротескно мускулистых плечах.

Паркетный пол был отполирован до яркого блеска там, где он виднелся из-под массивных выцветших персидских ковров, а в самом дальнем конце большой комнаты стоял мраморный очаг, такой огромный, что в нем могла с комфортом разместиться вся моя итальянская семья.

Я хотела прожить свои дни среди книг и умереть, свернувшись калачиком в глубоком кожаном кресле перед камином.

— Ты увлечена этим, — сказал Ноэль с улыбкой гордого отца. — Я знал, что ты будешь рада.

— В английском или итальянском не хватает слов, чтобы выразить, как сильно я это люблю, — честно сказала я ему, проводя пальцами по большому глобусу на деревянной подставке. Мой указательный палец безошибочно скользнул к маленькому месту на карте с надписью «Неаполь».

— Тебе может быть интересно, почему Александр забаррикадировал тебя. — Это не было вопросом, но я чувствовала, как приманка мелькает в свете, льющемся сквозь кривые стеклянные окна.

Он хотел порыбачить, а я была ценной форелью, которую он собирался поймать.

— Честно говоря, герцог, я пришла к выводу, что задаваться вопросом, почему мастер Александр что-то делает, бесполезно.

Он усмехнулся и сложил руки за спиной, создавая идеальный образ воспитанного английского джентльмена в дорогом костюме.

— Как бы то ни было, позволь мне на мгновение проникнуть в саван.

Я смотрела за ним через всю библиотеку к стульям, расставленным вокруг камина, и проследила за его взглядом до картины маслом, висевшей над камином.

Изображенная там женщина была одной из самых красивых, которых я когда-либо видела, но у меня перехватило дыхание не от этого.

Нет, это был поразительно очевидный факт, что она итальянка.

Это было в ее теплом оливковом цвете лица, хотя кожа у нее была светлой после того, как она провела некоторое время в Англии, и в миндалевидной оправе ее темных глаз с ресницами. У нее были густые черные волосы и брови сицилийской женщины, а также фигура, высокая острая грудь и широкие бедра после аккуратно подтянутой талии.

— Моя жена, — объяснил Ноэль, в его голосе тщательно отсутствовали какие-либо чувства. — Кьяра скончалась девять лет назад. Кажется, я слышал, как мистер О'Ши объяснял это на кухне, когда мы впервые встретились.

Я кивнула, мой голос застрял глубоко в моем горле. Было множество соболезнований и вопросов, которые я хотела подарить ему, но я не думала, что они будут хорошо приняты.

— Я хочу сам рассказать тебе небольшую историю, чтобы ты могла лучше понять, что ты делаешь здесь, в Перл-Холле.

Мой рот открылся от шока, и моя рука полетела, чтобы прикрыть его.

Ноэль предлагал мне ответы на некоторые из многих вопросов, которые преследовали меня с момента моего приезда, и я не хотел говорить или делать что-либо, что могло бы лишить его щедрости.

— Садись, пожалуйста, — сказал он мне, а затем подождал, пока я опустилась на один из стульев из красного дерева, прежде чем он тоже сел. Я смотрела, как он устроился поудобнее, закинул одну ногу на другую и сцепил пальцы, готовясь рассказать свою историю.

— Я встретил Кьяру, когда совершал свое современное паломничество в рамках Гранд-тура. Она была той великолепной женщиной, которую я заметил во время экскурсии по римскому Колизею, и, будучи молодым, высокомерным лордом, я подошел прямо к ней и потребовал, чтобы она позволила мне купить ей мороженое. Он улыбнулся воспоминанию. — Это была любовь с первого дня.

Мое романтическое сердце вздохнуло в груди. Я закинула ноги на сиденье и еще больше погрузилась в мягкие подушки.

— Когда пришло время идти домой, я взял ее с собой. У нее не было семьи в Италии, и я был более чем счастлив обеспечивать ее как свою жену. С годами она стала одной из жемчужин британского общества, хотя ей потребовалось некоторое время, чтобы сгладить свои латинские грани. Он ободряюще улыбнулся мне, так что я слегка рассмеялась, хотя мне очень нравились мои латинские нотки.

— Однако у нее был… друг, который был полон решимости навестить ее на протяжении многих лет. Сначала я ничего об этом не подумал, а этот человек, Амедео, стал мне как брат, как дядя моим детям. Я нахмурилась из-за того, что он использовал множественное число, и его губы сжались в ответ. — Да, Козима, я расскажу об этом.

— Видишь ли, я доверил этому человеку заботу о моей семье. Я не обратил на это внимания, когда моя жена стала чаще приезжать в дом Амедео в Италии, но затем мой младший сын, Эдвард, стал следовать за ней. Они проводили там долгое время и возвращались угрюмыми, сломленными духом. Я начал волноваться, но мне ничего не говорили. Кьяра и я немного поссорились из-за этого перед ее последней поездкой туда, потому что я сказал ей, что запрещаю туда ехать.

— Через два дня после того, как она уехала с Эдвардом, сильным, красивым парнем, на четыре года моложе Александра, Эдвард позвонил домой. Ответил Александр, и именно Александр первым узнал, что его мать убита.

Я задохнулась. — Убита? Я думала, она попала в аварию?

Он отмахнулся от этих слов. — Эта выдумка появилась позже. Сначала Эдвард сам признал, что она убита, что он услышал ее крик, а затем, через мгновение, звук ее смерти на земле. В дело вмешалась полиция, но ничего не нашли. Если кто-то толкнул ее, то это должен был быть кто-то в доме.

Я моргнула, глядя на него, представляя себе сцену, разрушенную очевидной правдой. — Думаешь, это был Амедео?

— Я знаю, что это был Амедео, — подтвердил Ноэль. — Но это еще не все. Видите ли, после этого Эдвард так и не вернулся домой. Он остался в Италии с убийцей и поклялся полиции, что Амедео не столкнул Кьяру с уступа. Я умолял его вернуться домой, поговорить с нами и хотя бы объяснить, что нужно присутствовать на похоронах, но он не пришел и с тех пор не возвращался. Он перевел взгляд с холодного каменного очага в мои глаза, и его глаза были темны, как пустые гробы. — Вот почему мы не говорим о смерти герцогини Грейторн и почему имя Эдварда Дэвенпорта вычеркнуто из нашей памяти.

— Но как? Я имею в виду, с какой стати Эдвард заступался за своего дядю, когда так очевидно, что он совершил преступление? Я просто не могла обдумать это. — Вы, должно быть, упускаете из виду некоторые детали этой истории.

— Я ничего не упускаю, кроме подтверждения Амедео его преступления. С тех пор я провел исследование этого человека с помощью нескольких очень влиятельных друзей и узнал, что он является членом Каморры.

Шок остановлен дыханием.

— На самом деле, ты могла знать Амедео как Капо Сальваторе. Я вижу, ты его знаешь, — сказал Ноэль с легкой загадочной улыбкой, — я полагаю, что он имеет довольно сильное влияние на Неаполь и прилегающие регионы.

— Да, — признала я, когда мой желудок сжался, а сердце забилось.

Я чувствовала себя заглохшим двигателем.

— Ты не задумывалась, почему Александр выбрал тебя, когда он мог купить любую женщину, достойную покупки во всем мире? — усмехнулся Ноэль.

— Да, задумывалась, — прошептала я, подняв руку, чтобы помассировать огромную каменную массу, внезапно забившую горло.

Я удивлялась и удивлялась, и теперь, когда я столкнулась с уродливой правдой, я не хотела ее знать.

— Он хочет использовать тебя, чтобы проникнуть в Каморру. Подобраться к Амедео Сальваторе и покончить с ним.

Слова пронзили мой разум, как пуля, разрывая мой мозг на части и извергая все, чем я была наполнена, через прекрасную библиотеку, как потерянное серое вещество.

Как Александр узнал о моей связи с Сальваторе? Знал ли он тот день, когда я спасла ему жизнь и произнесла свое имя вслух или даже раньше?

Как он мог ожидать, что восемнадцатилетняя девушка проникнет куда-либо, не говоря уже об одной из самых известных мафиозных группировок во всем мире?

Мне было так любопытно, но теперь, когда ящик Пандоры открылся у моих ног, мне захотелось запихнуть внутрь ответы, потому что они приводили только к новым вопросам.

Я проснулась где-то среди ночи, когда небо было самым темным и все казалось слишком близким, словно чернила вылились из черной чаши атмосферы и попали в каждую щель. Мне потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться, потому что сразу стало очевидно, что я не нахожусь на холодной, твердой земле бального зала, к которой я привыкла.

Я слегка пошевелилась, и мои руки застряли, дернувшись назад на невидимых связях. Я снова потянулась и невольно выбила ноги, обнаружив, что они тоже связаны.

Я была распростерта и раздвинута гигантским крестом поперек кровати, мои конечности были привязаны к каждой стойке.

Мой рот открылся, чтобы закричать, но его рука зажала мне рот прежде, чем я успела издать звук.

— Тише, моя Красавица, — четкие слова Александра зашуршали, как бумаги в неподвижном воздухе. — Уже поздно, и весь дом спит.

Я попыталась протестовать за его рукой, но он крепко прижал ее к моим губам.

Его теплое дыхание обвеяло мою щеку, когда он наклонился ближе, провел носом по моему уху и прошептал: —Нет необходимости бороться, Мышонок. Я приковал тебя, как бабочку, к этой кровати, и я намерен обращаться с тобой таким же образом. С благоговением и нежностью, как прекрасное и хрупкое создание, которым ты являешься.

Я застонала, и он, казалось, прекрасно перевел слова, которые мне не разрешалось произносить вслух.

— Дело не в том, что мой отец так ошибочно сказал тебе сегодня днем. Не его дело было открывать двери и секреты в своем доме. Мы поговорим о лжи, которую он сказал позже. Это не акт прощения за мою грубость с тобой прошлой ночью или позавчера. Я никогда не попрошу у тебя прощения за то, что делаю с твоим телом. Он двигался в темноте, огромный монстр тени, похожий на демона, вызванного из ада. Влажный кончик его твердого члена скользнул по моему бедру, когда он выпрямился и потянулся за чем-то на тумбочке. Меня пронзила дрожь необузданного желания при осознании того, что он голый.

— Речь идет о другой стороне БДСМ, — продолжил он мягким тоном профессора, читающего лекцию группе глупых студентов. — Наши отношения основаны на контроле и подчинении. Это значит, что если я захочу трахнуть тебя, пока не станет больно, я это сделаю, и ты мне позволишь. Это также означает, что если я хочу есть мед между твоими бедрами часами, пока ты не превратишься в бессвязную массу дрожащей плоти, едва способной думать не только об удовольствии, я это сделаю. Мне не нужно причинять тебе боль или угрожать тебе, чтобы владеть тобой. В удовольствии тоже доминирую я.

— Имеет ли значение, что я не хочу твоих прикосновений прямо сейчас? Тебя волнует, что меня разрывает на части то, что сказал мне Ноэль? Ты… ты хочешь, чтобы я а своей жизнью из-за тебя, а я тебя почти не знаю, не говоря уже о том, чтобы любить тебя!

— Тише, Моя Красавица, — уговаривал он, прижимая палец к моему рту. — Я заключу с тобой эту сделку. Если ты поиграешь со мной сейчас, я отвечу на твои вопросы после.

— Почему это должно быть именно так? Почему мы не можем просто поговорить? — спросила я, извиваясь в наручниках.

— Потому что много раз в наших отношениях ты не хотела что-то делать, а я буду. Ты должна усвоить, что единственные желания человека, которые должны быть удовлетворены, — это мои. Урок третий, Красавица. Теперь у нас есть сделка?

Я хотела сразиться с ним за право говорить. Ударить его кулаками так, как он учил меня делать на наших спаррингах, и заставить его истекать кровью из-за такой драчливости, но я была неподвижна и находилась в его власти, поэтому коротко кивнула.

— Да? — подсказал он.

— Да, Мастер, — прошипела я.

В его темном голосе звучал смех, когда он сказал: —Хорошая мышка.

Я молчала, пока он подносил что-то мягкое, как шерсть котенка, к моей груди и водил им между грудей и по животу к вершине бедер.

— Как я уже говорил, эта сцена не о боли. Речь идет об открытии всех восхитительных способов, которыми ты можешь пользоваться. Я собираюсь выпороть тебя, а затем я собираюсь сделать именно это, устроиться между твоими бедрами и пировать, пока ты не испытаешь оргазм на моем языке.

— Звучит болезненно, — хрипло прошептала я, преодолевая инстинктивный страх в горле. — Разве ты недостаточно взял у меня?

— Это заставит твою кожу петь для меня, — шелково пообещал он, проводя усиками по моим конечностям легкими, как перышко, пассами. — Если ты будешь молчать ради меня, я могу позволить тебе еще раз позвонить на следующей неделе.

— Манипуляции и оргазмы не вызовут у меня симпатии к тебе — рявкнула я на него, даже когда мои соски набухли от растущей похоти.

— Это было бы впервые, — сухо прокомментировал он, а затем шлепнул.

Флоггер приземлился, как сотни пчелиных укусов, на мою грудь.

Я задохнулась, как одержимая, и почувствовала, как он продолжал бить кнутом по моей плоти, как будто безмозглый дух, созданный для греха, овладел моим разумом.

Я уже люблю это.

Мягкий шорох воздуха, когда его кожа опустилась на мою кожу, и нежный щелчок, похожий на звук бенгальских огней, когда он поджег мою кожу.

Вскоре я корчилась, тяжело дыша ртом.

Каждый дюйм моей кожи был оживлен ощущениями, и мой разум ярко светился в моей голове. Если бы меня не привязали, я бы слетела с кровати.

— Посмотри на всю эту великолепную кожу, которая стала для меня розовым золотом, — бормотал Александр бесконечное количество времени после того, как начал.

Раздался глухой удар, когда он уронил флоггер на землю, а затем одна его рука сильно надавила на мою грудь, в то время как другая прочно зацепилась за мой гениталий и безошибочно нашла этот узел нервов на моей передней стенке.

Он сильно вцепился пальцами в мою плоть, и это было похоже на ключ, входящий в замок.

Я распахнулась, мой сок разбился о его пальцы, мой дух с магнитной силой столкнулся с мощью его власти надо мной, столпом силы, который он представлял в тот момент, когда все остальное во мне, вокруг меня, было потеряно.

Его имя было у меня на языке и застряло между зубами, зациклившись, как заезженная пластинка, в моем голосовом аппарате. Мне нравился его вкус, кривить губы над гласными и сильно вгрызаться в созвучия. Это было так же эротично и опасно, как запретный плод Евы.

Пока меня трясло от ощущений, рациональная часть моего мозга осознала, что теперь, когда я вкусила к таким темным наслаждениям, пути назад уже не будет.

— Такая хорошая рабыня, — похвалил Александр, играя пальцами в мокрой луже между моих бедер, сосущие, скользкие звуки совершенно непристойны в полуночной тишине. — Я не позволю тебе говорить, потому что ты так красиво произносишь мое имя.

Я тихонько задыхалась, когда он нырнул за пределы моего поля зрения и вернулся с чем-то, что тускло поблескивало в тусклом свете.

— Будет больно, — сказал он, а затем его пальцы сжали мой клитор.

Рычание боли застряло в моем горле, когда он сжал мой набухший клитор, уже такой чувствительный от одного оргазма. Вспышка яркой боли пустила корни, изгибаясь вокруг внутренней стороны бедер, устремляясь в ягодицы, где они пульсировали и сокращались от постоянной жизни.

Я извивалась и стонала, пытаясь избавиться от наручников, но они не поддавались.

— Это твой четвертый урок, Мышонок, — сказал Александр сквозь шум крови в моих ушах. — Как получить удовольствие от боли.

Он встал, приближаясь ко мне, сжимая в руках мерцающую металлическую нить. — Это зажимы для сосков. Готова ли ты к ним?

— Ты ублюдок-садист, — выдавила я.

Вспышка света в темноте была его волчьей ухмылкой. — Я садист. Так же, как ты мазохист.

«Fanabla» Я послала его к черту, а дьявол смеялся, как будто это было его благословением.

— Если ты не придешь меньше чем через пять минут с этими ужасными зажимами на этих грешных грудях, я еще сделаю из тебя лжеца, — мрачно пообещал он.

Я смотрела на его затемненную голову, когда он наклонился, кусая один сосок, в то время как его пальцы щипали другой, как будто это был цветок. Когда кончики моих грудей стали красными, как маки, он зажал этими металлическими зубами каждую точку и поцеловал мои стоны боли.

Он отошел от кровати, чтобы осмотреть свою работу, и мягкое прикосновение его босых ног к полу было единственным признаком того, что он отошел от кровати.

Свет загорелся и тут же погас.

Я сморгнула пятна в своем видении, задыхаясь от вечно расцветающего удовольствия в моем теле, и смотрела, как он несет богато украшенное золотое зеркало в полный рост к нижнему левому краю кровати.

— Вот, — промурлыкал он, поворачивая его именно так. — Теперь ты можешь видеть мой шедевр, а я могу наблюдать за твоей прекрасной пиздой, когда я заставляю тебя кончать снова и снова для меня.

Он был прав.

Я могла видеть всю длину своего тела в отражении. Я выглядела непристойно, мои возмутительные изгибы покраснели от флоггера, мои кожаные конечности были натянуты толстыми наручниками, привязывавшими меня к ярко-красной кровати. Мои волосы казались чернильной лужей под сияющим лицом, мои губы приоткрылись и пухли от его поцелуев.

Я выглядела распутной, элементарно и восхитительно неправильной. Как Лилит, первая женщина, созданная Богом, но слишком своенравная, слишком полная страстей, которые отправили ее прямиком в ад.

Вид себя такой, связанной и отданной на милость Александра, не должен был пронзить меня тоской, но пронзил.

Я была связана, но не была беспомощна. Я выполняла приказы, но не была кроткой.

В глазах женщины, смотревшей на меня из зеркала, была сила.

Мне нужно было только перевести взгляд на Александра, чтобы понять, откуда берется сила.

Он казался высеченным из мрамора, Давид Микеланджело построен в четыре раза больше. Все его мускулы были сжаты от желания и скованы железной силой воли, но глаза были свирепы. Его зрачок распахнул их настежь, так что ярость его желания выплеснулась наружу, написав грязные слова, наполненные его намерениями, на моей покрасневшей коже.

— Пожалуйста, Мастер, — сказала я, нерешимо. — Пожалуйста, трахни меня.

Все его большое тело содрогнулось, а затем он забрался на кровать, поправляя наручники на моих лодыжках, чтобы было больше провисания между моими ногами и стойками. Я вздрогнула от ощущения, как его грубые руки скользнули под мою задницу, чтобы поднять ее в воздух, а затем он наклонил голову и обхватил губами мою набухшую киску.

Я могла видеть, как он пирует на мне, с того места, где я лежала, а также глядя в зеркало. Его гордое плечо напряглось от силы, когда он держал меня наверху, его сильные ноги упирались в кровать, так что он мог нависать надо мной и вонзаться в меня своим языком.

Он трахал меня вот так, своими губами, его зубы касались моего клитора так, что это было так красиво, что моя кожа чувствовала себя так, как будто она вот-вот разорвется на части. Я бессмысленно прижалась к его рту, неконтролируемые звуки удовольствия лились из моего рта. Он использовал два пальца, чтобы широко растянуть меня, грубо работая в моем влагалище и снаружи, пока не смог добавить третий, а затем, несмотря на то, что я кричала, четвертый.

Я хотела быть заполненной им до краев, использованной до тех пор, пока у меня не останется ничего, что я могла бы ему дать. Словно прислушиваясь к моим мыслям, он уперся моими бедрами в свои плечи и провел другой рукой по моему анусу, проводя пальцами по влажному от секса бутону, прежде чем согнуть большой палец внутри с ярким хлопком боли.

Свет в моей голове пронзил мое тело подобно сверхновой, погрузив меня в золотое забвение. Я кончила так сильно, что существовала только как лопнувшие частицы, неплотно скрепленные требовательными руками Александра и его талантливым ртом.

Мой разум все еще парил, моя киска все еще дергалась, когда он вонзил свой толстый член прямо в конец моей киски. Мои ошеломленные глаза закружились в голове, а затем остановились на зеркале, на его плечах, отражавшихся в нем.

Я видела, как его ягодицы, резные и полные, как совершенные полумесяцы, изгибаются, когда он входит в меня. Мне хотелось, чтобы мои руки были свободны, чтобы я могла обхватить его и почувствовать силу и гибкость его золотистой кожи под моими прикосновениями.

Он толкнул меня дальше в кровать своими бедрами и широко развел мои ноги, положив ладони на внутреннюю сторону бедер.

Я была непристойно показана в зеркале, и я поняла, что это было его намерением, поэтому я могла наблюдать, как его румянец погружается в мою блестящую розовую киску с каждым сильным толчком его бедер.

Я закричала, когда его кончик уперся в мою матку, и от этого удара мой разум по спирали унесся еще дальше в открытый космос. Мой оргазм продолжался и длился, медленно смягчаясь, как прилив после цунами, пока я не обмякла, но осознавала, что Александр лежит на мне сверху. Снаружи моя киска ни за что не цеплялась, пока его член все еще лежал на моем бедре.

Я хотела возразить, что он не кончил, потому что почему-то это казалось мне жизненно важным. Была ли я послушной, если мой Мастер не пришел к финишу?

Но потом я заметила, что он гладит меня по волосам.

Я застыла, мое дыхание остановилось в легких, как янтарь.

Мои глаза рыскали по его лицу в поисках ответа на нежность, но все, что я нашла, это совершенную симметрию его аристократических черт, пухлость нижней губы и изгиб ее верхней части. Его сильная челюсть была покрыта щетиной, словно хлопьями чистого золота, а его длинные ресницы выглядели как шипы из драгоценного металла над его грозовыми облаками.

Я ничего не могла прочитать на его лице.

Если бы он этого не хотел, там бы никогда ничего не было.

Я никогда не видела человека с лицом, настолько похожим на маску.

По правде говоря, это заставило мое чуткое сердце сжаться из-за него. Что за жизнь, которую он вел, делала его таким отстраненным, таким бессердечно замкнутым?

— Я никогда не видел более пытливых глаз, — пробормотал он, глядя на меня сверху вниз. — Золотой палимпсест вопросов. Что ты сначала спросишь у ястреба, Мышонок?

— Почему ты не пришел за мной? — спросила я, хотя вопрос обжигал меня, вылетая из горла.

Его улыбка медленно расползалась по лицу, и он был достаточно близко, чтобы я могла видеть, как его глаза из оловянных стали светло-серыми и как они зацеплялись с одной стороны его рта и тянулись к другой.

Боже, но он был таким красивым зверем.

Я думала, что знала красоту раньше, но она никогда не была похожа на его. Никогда не было такого красивого, настолько сильного, что глазам больно, и такого потрясающего мужчины, что он мог бы использовать свою красоту в качестве оружия.

— Я не пришел за тобой, потому что это не всегда является целью нашей игры. Иногда это делается для того, чтобы преподать тебе урок, иногда для того, чтобы вознаградить тебя за хорошее поведение, а иногда это будет старая добрая динамика силы. Ты только что пришла, как нетерпеливый маленький распутник, в то время как я был под достаточным контролем, чтобы предотвратить проблемы Что ты при этом чувствуешь?

Я знала, что румянец не отразится на моей коже, но мои щеки горели от стыда. — Я чувствую себя шлюхой.

— Ммм, — признал он с очень легкой самодовольной ухмылкой. — Только для меня.

— Кажется, тебе нравится это, быть жестоким в один момент и милым в другой. Это сводит меня с ума еще больше, чем изоляция в бальном зале, — призналась я ему, глядя на его пальцы, которые теребили прядь моих шелковистых волос.

Я смотрела, как его глаза переходят с затененного солнцем серебра на темную сторону луны, усеянную кратерами и мучительными тайнами. Он смотрел, как его пальцы в моих волосах, как будто пряди содержали ответы на все вопросы жизни.

— Меня вырастили, чтобы я стал Лордом и Мастером. Мой отец и его… друзья учили меня с раннего детства быть безжалостным в отношении к удовольствиям и власти, в отношениях с деньгами, обществом и особенно с женщинами. Я не уверен, родился ли бы я со склонностью полосовать женский зад тростью, но разве это не бесконечный вопрос природы против воспитания?

— Думаю, тебе это нравится, — прошептала я, потому что эта прозрачность между нами была новой, и мне не хотелось рвать бумагу, когда я осторожно обводила ее края. — Тебе нравится делать мне больно.

— Да, — согласился он, когда его другая рука скользнула вверх по моему туловищу, между грудями, чтобы схватить горло. — Мне нравится видеть, как твое тело обнажается и трясется подо мной, как зачищенный провод. Я бы сделал это с тобой, даже если бы мне не пришлось.

— Но ты должен. Расскажи мне о Сальваторе.

Его вздох взъерошил мои волосы, когда он переместился надо мной, зажав одно из моих бедер между своими ногами, так что все мое тело прижалось к нему. Мне хотелось уткнуться носом в его челюсть под прямым углом, уткнуться носом в его пульс и почувствовать его таким сильным и уверенным против меня, лучше, чем любое защитное одеяло.

Я не должна была чувствовать себя так близко к нему или в такой безопасности в его объятиях, но я сказала себе, что это странное эйфорическое последствие подчинения сделало меня чрезмерно нуждающейся и почти плачущей.

— Когда я держал тебя в том переулке, я знал, кто ты, еще до того, как ты назвала свое имя. Я мог видеть его в твоих глазах и в разрезе твоей челюсти, тогда, когда ты говорила, у тебя был один и тот же акцент, длинные, мягкие неаполитанские гласные.

— Что ты говоришь? — спросила я, глядя вниз на край утеса, сжимая пальцы ног в поисках уверенности.

Я не хотела падать, но импульс в спине толкал меня вперед, и я знала, что падение неизбежно.

Рука Александра так сильно сжала мою шею, что я не могла дышать. — Разве это не очевидно? Амадео Сальваторе — твой отец.

Я задохнулась, отчаянно пытаясь вдохнуть в свое тело воздух и чувства, но Александр не позволил мне. Его вес на моей груди усилился, и его пальцы пульсировали на моем горле в такт моему пульсу.

— У твоей матери был роман с ним более восемнадцати лет назад, когда твоего отца некоторое время держали в тюрьме. Я знаю это только потому, что Амедео и моя мать иногда говорили об этом на протяжении многих лет, когда было поздно и они думали, что маленькие мальчики должны быть в постели. В результате родились близнецы, два младенца, настолько красивые, что, хотя он не мог стать их отцом, он также не мог их отпустить.

— Стоп, — прохрипела я, когда перед моими глазами взорвались звезды.

Я не знала, было ли это из-за недостатка кислорода или из-за того, что вся моя вселенная перестраивалась, чтобы понять эту новость.

Сальваторе не был моим отцом.

Он не мог им быть.

Мама не была фанатиком, но была набожной католичкой. Это была одна из причин, по которой она так и не развелась с Шеймусом, даже когда должна была.

Закрутить роман с другим мужчиной, когда она была замужем и у нее дома еще двое детей… это просто не просчитывалось.

Только я могла вспомнить навязчивую тоску в маминых глазах, когда она смотрела в одинокое окно нашей маленькой кухни, и как она иногда плакала по ночам, держа в руках четки и молитвенник, бормоча о прощении и грехе. Я всегда предполагала, что она молится за Шеймуса, предпоследнего грешника в нашей семье, но что, если я ошибаюсь?

Я не была похожа на Шеймуса или моих сестер, которые унаследовали от мамы только золотистую кожу и в остальном были копиями нашего отца.

Мы с Себастьяном были вырезаны из темной ткани, сложены в виде острых углов и длинных линий, говорящих о разных генах.

Те, которые восходят к каподастру, который я знала всю свою жизнь, который парил над нашими маленькими жизнями, как темная сила. Он был высоким, сильным и смуглым, с плавной, перекатывающейся походкой, которая внезапно напомнила мне походку Себастьяна.

Ухмылка Александра резала его лицо, как нож. — Ты видишь это, не так ли? Я забрал тебя, потому что твой биологический отец убил мою мать, а твой псевдо-отец был достаточно глуп, чтобы использовать тебя для выплаты своих долгов. Похоже, грехи обоих твоих отцов приковали тебя к твоей судьбе задолго до того, как ты это осознала.

Мое дыхание хрипело через горло, как плохо оборудованный кондиционер, мое тело то горячело, то холодело в странных поворотах.

— Я думал о том, чтобы убить тебя, — размышлял Александр, продолжая гладить меня по волосам, только на этот раз его прикосновение не было нежным, это было небрежно. Как можно погладить свою призовую собаку после того, как она прошла свой расцвет, прежде чем ее отправили на бойню. — Но это было до того, как я встретил тебя и увидел эти драгоценные глаза, о которых Амедео всегда так поэтично говорил. Какая лучшая судьба, подумал я, использовать тебя, подчинить своей воле, а затем отправить обратно к нему. Насколько поэтичнее было бы, если бы его собственная священная дочь привела его к гибели?

Я хочу почесать его руку, отчаянно пытаясь оторвать его стальные пальцы от моей трахеи, но я все еще была привязана к спинке кровати, беспомощная, как морская звезда слишком высоко на берегу. Мой разум потерял связь с моей разрушенной реальностью, и я начала терять контроль над любым подобием моей жизни, какой я ее знала.

Вполне возможно, что он меня убивал.

— Видишь ли, Тополина, это был такой хороший план, и мне не хочется его менять. Только сейчас все изменилось безвозвратно. Я, — он глубоко вздохнул и приблизил свое лицо к моему так, что его глаза поглотили мое видение, как лунное затмение, а его рот оказался у моих губ. — Я нахожусь в твоем рабстве так же, как и ты в моем. Твой вкус задерживается у меня во рту, эхо твоего хихиканья звучит в моих ушах, а ощущение твоей атласной кожи преследует мои пальцы, так что в странные моменты я чувствую, что могу явить тебя в свои объятия из ниоткуда.

— Я больше не хочу использовать тебя для убийства твоего отца. Я не хочу быть двуличным в своих мотивах. Я хочу, чтобы ты захотела мне помочь. Помоги мне восстановить справедливость над человеком, который бросил тебя в нищету и ушел в пустыню Неаполя на долгие годы, чтобы позаботиться о себе, пока, наконец, не продал тебя в сексуальное рабство. Помоги мне отправить человека, убившего мою мать из ревности и гнева, в тюрьму за его преступления. Пожалуйста, — сказал он, поглаживая языком мой приоткрытый рот. Слово сидело у меня на языке, как жемчужина, драгоценный дар, который я хотела проглотить и сохранить в скорлупе своего живота на все времена. — Пожалуйста, когда придет время, помоги мне.

Я не думала рационально.

Весь мой мир изменился в тот день в зенитный раз за короткий промежуток в три месяца, и мне нужно было время подумать. Пора уйти от человека, который излучал магнитное поле, способное соперничать с земными полюсами, который притягивал к себе мой вечный моральный компас, как ошибочный истинный Север.

Я не тратила это время, да и не хотела.

Он слишком сильно манипулировал мной. Я была гневом, который слишком долго скрывался, праведным негодованием, которое нуждалось в каком-то конце, и этот конец был дан мне.

Разве высокомерный, деструктивный Сальваторе, правивший преступным миром Неаполя, долгие годы мучивший мою семью, не заслуживал наказания?

Он мог быть моим биологическим отцом, но это означало только то, что я была посеяна итальянским дьяволом. По правде говоря, он причинил не меньше вреда, чем Шеймус, и разве я не избавилась от него?

Что было исправлено еще одно неправильное? Особенно, если поездка на Неаполе Амедео Сальваторе означала, что моя семья сможет двигаться вперед невредимой.

Мой страстный разум и сердце столкнулись в единстве, но мое нутро вызвало ответ. — Да, когда придет время, если это будет означать, что ты позволишь мне вернуться к моей семье, я помогу тебе привлечь его к ответственности.

Молчаливое лицо Александра расплылось в улыбке, от которой у меня перехватило дыхание. Он убрал руку с моей шеи, скользнул ею вверх, чтобы обхватить мою щеку и погрузить кончики пальцев в волосы над моим ухом. Его глаза красноречиво выражали гордость, облегчение и яростное торжество, но он ничего не говорил. Вместо этого он медленно сомкнул свой рот на моем и позволил мне съесть слова с его языка.

— Ты не можешь сказать своей семье, — пробормотал он. — Они не могут знать.

Я кивнула, потому что не хотела, чтобы они знали по моим собственным причинам. Я была первой линией обороны клана Ломбарди, так что я точно не собиралась бросать гранату в их туман.

Кроме того, как я могла быть оконным стеклом в семье изломов, если вся моя жизнь была ухоженной ложью? Будет ли Елена по-прежнему доверять мне, а Элль позволит мне поддерживать ее? Как мама ответит за свои грехи и перейдет со мной к лучшему пониманию?

Что бы сделал Себ, зная, что он потомок худшего человека, которого он когда-либо знал?

Нет, это будет просто еще один секрет, который я, как рак, затаила в своих клетках, чтобы он не заразил мою семью.

— Ты расскажешь мне об Эдварде? — спросила я, отчаянно пытаясь выдержать давление на груди и сосредоточиться на другой тайне, которая не имела ко мне никакого отношения.

Александр потерся носом о мой. — Нет, моя Красавица. Этого признания было достаточно на сегодня.

Он отодвинул свое лицо, закрывая ставнями, пока свет его нежности не исчез, и все, что осталось, было темной тенью господства. У меня пересохло во рту при виде его огромного члена, салютовавшего потолку, пока он ходил на коленях, оседлав мои ноги и бедра, а затем он устроился ягодицами на моем животе. Он сжал свой член в одной руке, а другой надул мои груди, как подушки, прежде чем сдвинуть их вместе. Я вздрогнула, когда он плюнул на крутую долину моего декольте, а затем медленно толкнул свой обжигающий горячий член в их складку.

— Сейчас, — сказал он голосом, словно его рука была на моем горле. — Пришло время принять своего Мастера.

Я ждала его.

Мои бедра были мокрыми, воздух вокруг меня был наполнен медовым ароматом.

Я никогда не была очень терпеливой, так что ожидание не должно было действовать на меня как пьянящий афродизиак, но каждая прошедшая минута ударяла на мою киску, как удары гонга, вожделение эхом отдавалось в моем теле от источника.

Как бы ни сокращалась моя киска, мой пульс был тяжелым, но ровным, дыхание было долгим и медленным. Я чувствовала себя сосредоточенной на тяжести в моем сердце и моей целеустремленности.

Подожди меня у двери, голая, на коленях, расставив ноги и заломив руки за спину.

Когда ожидание становилось слишком долгим, я вспоминала об этих приказах резким, невозмутимым тоном Александра, и они охлаждали меня, как льдинка в горячем чае, недостаточно заметно и ненадолго.

Мои плечи болели от того, что я держала руки за спиной, от того, что запрокидывала грудь, мои соски твердели и заострялись, как стрелы, насаженные на лук.

Мне было некомфортно в любом смысле этого слова.

Но мой дискомфорт возбуждал меня.

В этот момент, после почти часа стояния на коленях в большом зале, меня возбуждало все.

Холодный, неумолимый поцелуй мрамора на моих голенях, вес всего моего тела, сжимающий лодыжки, и то, как постоянный сквозняк старого поместья кружился вокруг моего набухшего клитора, словно шепот поцелуя.

Если на меня надавят, я, честно говоря, не была уверена, что назову свое имя, дату рождения или прежнее место жительства.

Я была всего лишь плотью, красиво намазанной на тарелке и ожидавшей на перевале, чтобы ее подать горячей высокооплачиваемому гостю или суровому критику.

Его не было пять дней.

Это не должно было быть таким бесконечно долгим временем.

На самом деле, это должно было стать заждавшейся передышкой от его постоянного сексуального внимания.

Сначала я радовалась свободе. Почти каждый прием пищи я ела на кухне с Дугласом, который готовил итальянские блюда, почти не уступающие маминым. Каждое утро я тренировалась в спортзале, плавала в бассейне, смотрела на массивную статую Посейдона, выполняя брасс. Каждую вторую свободную минуту я проводила в библиотеке, читая первые издания книг о сестрах Бронте и Байроне, прекрасно иллюстрированные печатные копии фантастических романов, таких как «Лев», «Ведьма и Платяной шкаф» и «Хоббит».

Я бесконечно думала о Сальваторе. Больше не сомневаясь, что он мой отец. Это имело смысл, учитывая его эксцентричное присутствие в нашей жизни и то, насколько мы действительно были похожи на него. Каждый раз, когда я позволяла себе задерживаться на этом, то становилась такой злой, что мне казалось, что я вылезу вон из кожи. Это было его лицо, которое я представляла, когда била и пинала подвесной мешок в спортзале, его глаза, которые я жаждала увидеть выколотыми, когда фехтовала с Риддиком, единственным человеком, которому было разрешено делать это, пока Александра не было.

Иногда, поздно ночью, когда темнота и одиночество съедали мою кожу, как множество ползающих жуков, я позволяла себе отчаиваться из-за того, что если… Что, если бы он остался с мамой? Что, если бы он не убил Кьяру Дэвенпорт? И почему? Что за человек сделал что-либо из этого, если он не был просто чистым, откровенным злом?

Чтобы еще больше отвлечься, я объедалась едой, упражнениями и чтением, но это никак не наполняло бездонный колодец тоски, который открылся в глубине моего живота в ту минуту, когда Александр отправился в командировку.

Мой разум был неустойчивым, перескакивал с одного интереса на другой, не в силах успокоиться без твердого направления команд Александра. Я медленно адаптировалась, словно очнулась ото сна. К пятому дню мой разум снова был моим собственным, но настроенным на станцию, наполненную статикой.

Больше всего пострадало мое тело. Я чувствовала боль и беспокойство, настолько вялое в моменты, что я задавалась вопросом, смогу ли я встать с постели.

Как будто я была севшим аккумулятором, и единственное, что могло реанимировать мои ионы, — это секс.

Помимо Дугласа, Риддик был единственным мужчиной, которого я видела, хотя для меня было нормальным пересекаться с другими слугами-мужчинами. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что их намеренно скрывают от меня. Ноэль ушел с Александром, так что у меня не было даже его шахматных партий, чтобы заполнить пустоту.

Александр превратил меня в сексуального монстра, но единственным человеком, против которого он хотел использовать меня, был он сам.

Мои чуткие уши уловили предательский грохот гравия под колесами даже сквозь толстые каменные стены.

Подъезжала машина.

У нас никогда не было посетителей, так что это должен был быть он.

Мой Мастер.

Мой рот наполнился шалфеем. Мне не терпелось катапультироваться из своей позы, чтобы в тот момент, когда дверь откроется, мое тело было на нем, его руки схватили мою задницу, когда я обвила его своими длинными ногами, и все было в порядке с моим миром в Перл-Холле.

Было физически больно подавлять импульс, но боль, когда я сжимала эти ментальные мускулы, была приятной. Мне было приятно, потому что я знала, что буду вознаграждена за свое нехарактерное терпение.

Когда он увидит это, то поймет, что это всего лишь еще один новый трюк из арсенала черт, которым он меня научил.

Каблуки цокали по каменной брусчатке на ступенях. Низкий приглушенный голос.

Затем тяжелый бархат на звуке открывающейся двери.

Мое дыхание покинуло мое тело, когда я была до краев наполнена нервным, восхитительным предвкушением.

Мой Мастер был дома.

Я не подняла головы, даже когда туфли дважды щелкнули, затем замерли на бесконечное мгновение в дверном косяке, прежде чем они снова двинулись вперед, пересекая бело-черный клетчатый пол ко мне.

Когда в поле моего зрения появились его черные лоферы Ferragamo, я чуть не расплакалась.

Он молчал, глядя на меня сверху вниз, даже когда, наконец, положил тяжелую руку мне на макушку и провел ею по моим волосам. У меня перехватило дыхание, когда он подошел ближе и начал теребить свою рубашку.

Его рука упала перед моими глазами, держа блестящий красный галстук.

Я тяжело сглотнула.

Он быстро завязал ее вокруг моей головы, над глазами, и, как я ни старалась, ткань была слишком непрозрачной, чтобы я могла что-либо разглядеть.

Металлический вздох его молнии, шорох разъединяющейся ткани, а затем горячее прикосновение его эрекции к моей щеке.

От него там так хорошо пахло, глубоким мускусом и грешным человеком. Мой язык вытянулся, чтобы лизнуть его, и мне было все равно, какой развратной я выгляжу.

Я была пуста, пуста и ещё раз пуста, и мне нужно было, чтобы он наполнил меня.

Словно услышав мои мысли, он вплел пальцы мне в волосы сзади и медленно прижал меня к своей длине, пронзая меня.

Я застонала, и слезы выступили на моих глазах.

Я вытерпела это, его выпуклость между моими губами и его борьбу в моем горле. Моя красота всегда была моим единственным талантом, но теперь у меня появился еще один.

Радовать моего Мастера.

Его рука дернулась в моих волосах, а другая присоединилась к ним, пробираясь сквозь пряди, чтобы использовать их как поводья. Мне доставляло удовольствие растопить его обычно железный контроль своим ртом.

Я сосала его ствол, сжимал горло вокруг его длины и лизала пухлую головку, как котенок лакал молоко.

Он кончил слишком быстро, мы оба стонали, словно от боли, когда его сперма обильно стекала по моему языку.

Наконец, он оторвал мой все еще нетерпеливый рот от своей длины и отошел, тяжело дыша.

Когда покорный кайф утих, мой живот начал сжиматься от беспокойства.

Александр никогда не был молчаливым любовником. Ему нравилось насмехаться надо мной, когда он использовал меня, заставляя умолять остановиться, потому что он причинял мне такую ​​боль.

Почему он был таким тихим?

Я открыла рот, чтобы задать ему вопрос, когда тишина хорошо смазанной двери разнеслась по всему залу.

Мой позвоночник выпрямился, и я поборола желание бежать.

Я была нага, стояла на коленях в большом зале, как статуя, предназначенная для использования вместо украшения, и там был еще один человек, который не был моим Мастером.

— Что это за хрень? Голос Александра разнесся по всему залу, эхо застряло в углах, словно запутавшись в паутине. — Убирайся к черту с моей собственности сию же минуту.

Я сорвала повязку с глаз как раз вовремя, чтобы увидеть Александра в дверном проеме, его тело было огромным от ярости, когда он смотрел на человека, стоящего передо мной.

Человек, который только что использовал меня.

Он был ниже и стройнее Александра, с мышиными светлыми волосами, висячими вокруг ушей. Однако больше всего меня беспокоил его член, полунабухший из расстегнутых брюк и все еще влажный из-за моего рта.

Желчь ударила мне в пищевод, и я подавилась ею один раз, прежде чем поддаться желанию выблевать через плечо в массивную восточную вазу позади меня.

Краем глаза я наблюдала, как Александр вырвался из своего ужасающего паралича и промчался через комнату, сметая нарушителя своим циклонным следом. Он сбил его с ног, зажав одной рукой за воротник, а другой за плечо.

Я закашлялась и стала задыхаться, прижимая руку к своему бушующему сердцу, когда Александр жестоко ударил его об одну из стен. Рядом с ними на землю упали две картины, стекло разлетелось на тысячи кристаллических осколков у их ног.

Александр этого не заметил.

Он был полностью поглощен своей яростью. Я не могла видеть его лица, когда он приблизился к моему нападавшему, но я могла видеть ярость в каждой черте его гладиаторской формы, когда он сжал шею мужчины большой рукой.

— Вы смеете прикасаться к тому, что принадлежит мне, лорд Эшкрофт? Александр взорвался, услышав, как мужчина задыхается. — Вы осмеливаетесь использовать собственность человека из Дэвенпорта без моего специального разрешения? Я покажу вам, что делают с гнусными ворами в этом доме.

Вызванный суматохой, Риддик появился в одном из многочисленных дверных проемов круглой комнаты и крепко схватил мужчину за шею.

— Отведите его к «Железному стулу», — приказал Александр.

Лорд Эшкрофт захныкал. — Александр, старина, что с тобой не так? Что такое небольшая доля между братьями по Ордену?

— Мне плевать на Орден. Это мой дом, а ты засунул свое жалкое оправдание члену в рот моей прекрасной рабыни. Ты осквернил мой алтарь, и ты будешь наказан, как язычники, и таким безжалостным образом, что ты будешь чувствовать последствия своих действий до конца своей жизни.

Эшкрофт завопил, когда Риддик развернулся на каблуках и буквально вытащил его из комнаты. Я смотрела им вслед в немом ужасе.

Я была не просто травмирована нападением незнакомого мужчины.

Меня сломила моя готовность подчиниться. Здоровая женщина взглянула бы в глаза мужчине, которому собиралась доставить удовольствие, она потребовала бы что-то взамен или, по крайней мере, не чувствовала бы себя возвышенной до духовного уровня в тот момент, когда член был между ее губами.

Именно осознание того, что я шлюха, сравняло меня с землей в тот ужасный момент. Так что, когда Александр подошел ко мне и наклонился, чтобы мягко коснуться моего подбородка согнутыми костяшками пальцев, чтобы посмотреть мне в глаза и изучить мое психическое состояние, он ничего не нашел.

— Нет, мужественный Мышонок, не атавистическая Козима.

Просто пустая оболочка.

— Моя Красавица, — выдохнул он, и его голос стал туманным, когда агония ударила его в живот. — Моя милая, чистая красота. Мне очень жаль, что он осквернил тебя.

Извинения из уст моего Мастера.

Это должен был быть подарок, который я слишком долго разворачивала, разглаживая ленточки пальцами, оттягивая ленту кончиком большого пальца, как ребенок на Рождество.

Вместо этого его красота казалась мне чужой. Подарок, которого я не заслужила.

Я должна извиниться за то, что была такой шлюхой.

За то, что позволила кому-то другому использовать меня для своего удовольствия, когда я хотела служить только Александру.

Он был ужасен в том смысле, в каком я могла распознать и понять. Если под моей кроватью и был монстр, я хотела, чтобы это был он, потому что его жестокость была мне знакома.

Мысль о том, что меня может использовать и терроризировать другой, полностью сломила меня.

— Я изобью его чуть ли не до полусмерти, — проворковал мне Александр, аккуратно вытирая краем рукава слезы, о которых я не знала, что они текут по моим щекам. — Я посажу его на Железный стул и буду использовать на нем девятихвостую кошку, пока он не превратится в кровавую массу оборванных лент на троне с шипами. Как это звучит, Мышонок? Думаешь, тогда он поймет, что ты создана ни для кого, кроме меня?

Да! — прошипел мой разум. Я могла только представить, как Александр использует свою значительную силу, чтобы содрать кожу с человека за его проступки, насмехаться над его идиотизмом, чтобы он мог одновременно сломать его тело и разум.

Александр был чемпионом в этом.

Я должна знать.

— Хочешь посмотреть? Тебе от этого станет лучше? — спросил он, нежно проводя пальцами по линии роста моих волос, проводя большим пальцем по моему распухшему рту.

Я все еще ощущала вкус Эшкрофта, и мне снова захотелось рыгать. Я чувствовала его очертания, словно фантом, у себя в горле и тяжесть его рук в моих волосах.

Нет, я не хотела смотреть, как Александр его бьет.

Мне нужно было что-то еще.

Что-то, что мой рациональный разум мог бы счесть еще более отвратительным.

— Ты мне нужен, — призналась я с прерывистым дыханием.

Я потянулась, чтобы сжать кулак на его рубашке. Он был без галстука. В тот момент, когда я увидела этот ярко-красный галстук, я должна был понять, что это не Александр соблазняет меня. Мой Александр никогда не носил галстуков.

Я наклонилась вперед, чтобы прижаться носом к ложбинке его обнаженного горла, глубоко вдыхая его восхитительный кедровый запах. — Ты мне нужен, — повторила я снова, на этот раз сильнее. — Мне нужно, чтобы ты взял меня и доказал, что я твоя ничья другая.

Александр издал гортанный звук, который был наполовину мучительным, наполовину мурлыкающим, и его рука резко сжала мои волосы сзади, дергая их так, что я была вынуждена посмотреть на него снизу вверх. Его глаза проникли во влажные глубины моих глаз, глядя на разбитые осколки моего духа, чтобы увидеть, как снова сделать меня целым.

Он нашел ответ, который искал, и снова застонал, наклонив мою голову и захватив мой рот своим.

Я использовала мятный, мужественный вкус его рта, чтобы очистить свое небо, и прижалась ближе, вцепившись руками в его грудь, как кошка, ищущая ласки.

Он дал мне это.

Мы целовались, пока мой разум не закружился, как волчок, пока каждый вздох не стал вырываться из моих легких, а сердце не было на грани разрыва.

В моей голове была одна мысль, которая заглушала все остальные, он мне нужен, он мне нужен, он мне нужен.

Я задохнулась, когда его руки легли мне под мышки, и он поднял меня так, что я была вынуждена обвить ноги вокруг его шеи и прижаться своей киской к его лицу. Мои руки нырнули в шелковистые пряди его волос и крепко притянули его к себе, так что я могла опасно балансировать со своей задницей, сидящей в широкой чаше его ладоней.

Он безжалостно ел меня, покусывая мои губы, сильно посасывая, осыпая поцелуями мой клитор, а затем проникая своим языком глубоко внутрь. Это привлекло мое внимание к вершине возбуждения, так что влажное скольжение его рта по залитому входу было всем, что я могла слышать, и всем, чем я могла быть, это было потрясающее ощущение.

Обычно, когда я кончала за ним, я раскалывалась на части от его прикосновения. На этот раз все было иначе.

Когда я достигла кульминации, огонь залил мои зазубренные, сломанные края, сливая их вместе, успокаивая связи, пока они не стали едиными, и я снова была целой в его объятиях. Я вскрикнула от странности ощущения и всепоглощающей правоты удовольствия, мои крики усиливались в комнате, пока они не раздались эхом по всему дому.

Я хотела, чтобы они были услышаны.

Я хотела, чтобы слуги знали, что я принадлежу Александру, чтобы они прекратили свои похотливые взгляды. Я хотела, чтобы Эшкрофт знал, что, несмотря на то, что он был насажен на стул с шипами и избит мясистыми кулаками Риддика, я получаю удовольствие от своего законного владельца, стирающего с меня его метку так же легко, как вытирая доску.

Когда я, наконец, спустилась с пика своего оргазма, то обнаружила, что склонилась над Александром, мои пальцы перебирали его красивые волосы таким образом, что это приносило нам обоим утешение. Он поцеловал влажную внутреннюю часть моего бедра, но в остальном не двигался, давая мне время прийти в себя.

Я поняла, что это была нежная близость, которую я так любила в нашей сексуальной динамике. Александр мог сложить меня пополам, разорвать на острые грани наслаждения своими сценами и требованиями, но он всегда, всегда возвращал меня на землю нежным прикосновением своих рук.

Его нежность погубила меня. Даже осознавая это, я знала, что ничего не изменится. Он медленно сокращал расстояние между нами с того момента, как я приехала, и даже до того, когда он нацелился на меня в Милане и решил взять меня себе.

Я погибла еще до того, как осознала, что он ушел.

Я тяжело вздохнула, и Александр воспринял это как намек. Он слегка ссутулился, так что мои ноги соскользнули с его плеч, и я упала к нему на колени, его руки обвились вокруг меня в сладком рабстве.

— Кто знал, что что-то настолько сильное может быть таким душераздирающе прекрасным, — прошептал он, изучая мое лицо и проводя большим пальцем по линии моей челюсти.

Мне хотелось наклонить голову и спрятаться за волосами, потому что комплимент еще никогда не казался таким глубоким, но он не позволил мне уйти от его пристального внимания.

— Он ничего у тебя не взял, потому что ничего не стоит, понимаешь? — продолжил он приглушенным голосом, которым всегда разговаривал со мной. Как будто он даже не хотел, чтобы воздух между нами знал наши секреты.

Моя губа дрожала, и он крепко прижал ее подушечкой большого пальца.

— Скажи мне это, — потребовал он.

Я сделала глубокий вдох, который обжег горло и укрепил меня, как крепкий бренди. — Он ничего у меня не взял, потому что ничего не стоит.

— Я собираюсь дать тебе все, потому что ты стоишь всего, — сказал он таким тоном, что это превратилось в клятву, и, чтобы скрепить ее, сомкнул свой рот на моем в твердом, жестком поцелуе, который был похож на восковую печать, со своим собственным гребнем.

— Я тебя не понимаю, — дрожащим голосом сказала я ему. — Ты хочешь уничтожить меня в одну минуту и ​​поклоняться мне в следующую.

Он закрыл глаза, выглядя таким усталым впервые с тех пор, как я его встретила. Я не сдерживала порыва протянуть руку и разгладить морщины на его лбу пальцами.

— Ты не англичанка и не моя сверстница, так как ты можешь понять? Я выродился во что-то такое, что я не могу изменить, и я должен нести бремя моих предков.

— Нет ничего необратимого, — сказала я ему, но слова казались ложью, когда я сидела в колыбели его рук, потому что я знала, что нет ничего неизменного в том, как он изменил состав моего разума.

— Некоторые вещи есть. Есть секреты, уходящие корнями в 1500-е годы в такой же старой семье, как моя, а есть и такие, которые появились совсем недавно, но слишком вопиющие, чтобы их можно было раскрыть.

— И эти секреты объясняют, почему ты купил меня?

Он отстранился, чтобы рассмотреть меня, лениво запустив один палец в прядь моих чернильных волос. — Я думаю, что, возможно, я бы заполучил тебя, даже если бы ты мне не была нужна. В тот момент, когда ты спасла мне жизнь, невольно стала моей.

— Странный способ погасить долг, — заметила я, потому что, хотя я была мягкой после оргазма, на краях моих мыслей все еще были шипы из-за травмы всего этого, каждое воспоминание было уколом боли в моей душе.

Он нанес мне этот ущерб, прямо и косвенно.

— Это… Я надеюсь, что когда-нибудь объясню тебе все это, но этот день будет не сегодня и не в ближайшее время. А теперь вставай и иди прямо в свою комнату. Я хочу, чтобы ты осталась там, пока буду разбираться с ублюдком, который в настоящее время занимает мое подземелье. Если только ты не хочешь посмотреть?

Я подумала об этом, прикусив нижнюю губу. Нельзя было отрицать, что есть что-то приятное в том, чтобы смотреть, как мужчина страдает из-за его проступков по отношению ко мне. Но я не думала, что хочу быть обжорой, которая позволяет себе такие вещи.

— Я пойду наверх.

— Хорошая девочка, — сказал он с легкой улыбкой, которая не коснулась его глаз.

Он потянул мой подбородок вперед, чтобы поцеловать меня в губы, а затем легко поднял нас обоих.

— О, хорошо, вы организовываетесь, — сказал голос из прихожей в левом крыле дома.

Ноэль стоял там в чем-то более формальном, чем смокинг, его золотистые напомаженные волосы с серебристыми нитями были убраны с лица.

Я издала гортанный звук и слегка нырнула за спину Александра, потому что устала раздеваться перед полностью одетыми мужчинами.

— Какого черта ты несешь? — спросил Александр, скрестив руки на груди и упираясь ногами, как военный.

— Приказ приближается.

Что-то темное наполнило комнату, и свет из маленьких окон наверху двухэтажного помещения внезапно погас. Логически я знала, что вездесущие английские облака закрыли слабое позднеосеннее солнце, но предзнаменование казалось слишком сильным, чтобы его можно было объяснить.

— И кто, черт возьми, их пригласил? — спросил Александр, хотя ответ был очевиден.

Ноэль степенно улыбнулся. — Они осведомились о девушке, это их право. Ты этого не сделал, поэтому я дал им обновленную информацию.

— Обновление, которое явно требовало, чтобы они проверили нас.

Его отец пожал плечами. — Я не человек у власти. Обсуди это с Шервудом.

— О, — мрачно сказал Александр. — Я буду говорить. Мы с тобой тоже будем болтать. Эшкрофт прибыл рано и напал на Козиму.

— Козима? Он нахмурился и был так похож на растерянного пожилого мужчину, что мне захотелось подойти к нему. — О, ты имеешь в виду Рути? Какое ужасное недоразумение.

— Недопонимания не было, — выдавил Александр, сжав кулаки по бокам. — Ты организатор этого безумия, и именно ты должен нести на себе его печать. Не Козима.

Наконец выражение лица Ноэля не было ни спокойным, ни заботливым. Оно скользнуло под его кожу, словно змея в траве, надеющаяся пройти незамеченной. Я рефлекторно отпрянула. Мужчина, с которым я проводила свои дни, был мудрым, добрым и достаточно взрослым, чтобы утешать меня, потому что такой мужчина считал таких молодых женщин, как я, ничем иным, как нежными барышнями.

Этот взгляд не сказал всего, что было передано в тот день.

— Не называй ее этим именем, — приказал он Александру. — Теперь она Рути.

Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь приказывал Александру, и, как я и ожидал, он воспринял это как оскорбление.

— Я решу, как звать ее, поскольку она моя рабыня, отец. Ты забываешь себя. Возможно, твоя дряхлость подрывает твои суждения.

— Возможно, твой член вредит твоему суждению, — отрезал Ноэль, напрягая сухожилия на шее. — Ты забыл причину, по которой мы делаем то, что должны? Неужели так легко забыть собственную мать?

Тишина, повисшая между ними, была плотной и ядовитой, как последствия взрыва атомной бомбы. Двое мужчин смотрели друг на друга неподвижно так долго, что мне стало не по себе.

— Иди наверх, — выдавил Александр, явно обращаясь ко мне. — Иди наверх и приготовься к тому, что сегодня ночью тебя представят как моего раба.

Мои холодные ноги скользнули по мрамору, я была на полпути вверх по лестнице, прежде чем Александр крикнул: —О, и, Мышонок, если ты не будешь следовать всем моим инструкциям без колебаний, ты будешь следующей, кто сядет в Железное кресло.

Я слышала тихое бормотание мужских голосов, перебиваемое звоном столовых приборов по прекрасному фарфору хрустальных бокалов, до краев наполненных вином. Мое сердце было в горле, пока я ждала у двери слуги в обеденный зал, мои руки скрючились, как спутанная бечевка, в моем страхе.

Миссис Уайт пришла ко мне, как только я переступила порог своей спальни. Меня вымыли, намазали лосьоном, расчесали, высушили и завили, а затем, как куклу, запихнули в нелепое белое платье с оборками, которое больше подошло бы ребенку, так как едва прикрывало мою задницу или грудь.

Наконец, она закрепила большой кулон на моей шее, тяжелая резная слоновая кость покоилась в изгибе моей шеи. На нем был изображен красный цветок и рисунок, напоминающий замочную скважину, как будто цветок был ключом к разгадке секретов какой-то древней секты. В сочетании с платьем я выглядела оккультисткой, как жертвенная дева, принесенная в жертву какому-то мифологическому морскому чудовищу.

Она отошла от моего лица в зеркале, сияя, как гордая мать, от того, как она наряжала меня, чтобы выставить напоказ перед обеденным залом, полным мужчин.

Теперь я ждала, как хороший маленький раб, когда Хозяин позовет меня в зал. Я ждала больше часа, если верить настольным часам на буфетном столике.

Меня беспокоило не ожидание, хотя я не была особо терпеливым человеком. Это было то, что я не могла полностью понять, что я чувствовала о своей жизни или даже в своем теле.

Я отправилась с намерением понять лорда Торнтона. Если бы я могла понять его, я могла бы его очеловечить Сбросить джентльменскую хитрость, холодную маску господства и клинические правила собственности, чтобы по-настоящему понять, что скрывается за всем этим.

Только я чувствовала себя так, словно провалилась в кроличью нору. Я не только не смогла овладеть тайной Александра Дэвенпорта, но и потеряла чувство собственного достоинства.

Если бы кто-нибудь спросил меня четыре месяца назад, хотела бы я когда-нибудь встать на колени перед мужчиной, принять боль, которую он причинил мне, и поблагодарить его за это, как поклоняющийся благодарит Бога, я бы рассмеялась.

Даже два месяца назад, когда я впервые приехала и была так тщательно лишена своих свобод, я никогда бы не подумала, что смогу найти хоть каплю сострадания к человеку, которому я принадлежала.

Но я сделала это.

Я думала об ужасе смерти его матери и о тайне, которая лежала за ней, как открытая, гноящаяся рана. Я вспомнила перекрестные следы от кнута между его лопатками из-за неизвестного инцидента, который не мог быть приятным для настоящего доминанта. Я знала, что он неустанно работал над увеличением семейного состояния не из-за жадности, а для того, чтобы сохранить дом и историю, хранителем которых он считал себя.

Он мог быть добрым и нежным, что он только что доказал после того, как мерзкий лорд Эшкрофт осквернил меня. И безжалостным, что было видно по тому, как он его наказал, крики разносились по всему дому. Я знала, что в мужчинах обычно не восхищаются безжалостностью, но я также понимала, что мы живем в безжалостном мире, и только по-настоящему свирепые могут выжить в нем.

Я вздрогнула от своих мыслей, когда дворецкий, Эйнсворт, толкнул боковую дверь и остановился передо мной.

Его глаза были нежными на большом лице, когда он изучал меня. — Лорд Торнтон сейчас примет вас.

Дерьмо.

Я расправила плечи, но наклонила голову под должным почтительным углом, а затем прошла через дверь, которую Эйнсворт придержал для меня.