Очаровательная плутовка

6

— Доброе утро!

Алина стремительно повернулась, услышав дружелюбное приветствие, и смущенно улыбнулась Рууду.

— Доброе утро, господин Хуттман. — Она остановилась и показала рукой на дверь Маттея.

— Я… уже поздно, мне пора на работу.

Каждая складка на лице Рууда растянулась в улыбке.

— Неудивительно, ведь вы вчера так долго работали сверхурочно.

Алина почувствовала, что краснеет. После их с Маттеем первого страстного объятия они больше и не думали о работе. Весь день влюбленные провели на диване, в кровати, под душем, на паласе и снова на диване. И так до вечерних сумерек. Маттей предложил ей остаться у него на ночь, но Алина решила поехать домой, переодеться и закончить несколько личных дел. Маттей наконец нехотя согласился.

— Я вчера выносил вниз мусорное ведро, — ответил Рууд на ее немой вопрос, — и увидел вас выходящей из дома. — Он кивнул. — Похоже, дела у вас идут блестяще. — Он указал на дверь. — А сейчас я не хочу вас больше отвлекать… от работы.

На любого другого Алина обиделась бы за эту многозначительную паузу перед словом «работа», но не на Рууда. Старик лукаво улыбнулся и скрылся в своей квартире.

Алина позвонила и, как ни старалась, не смогла услышать приближающиеся шаги Маттея. Поэтому была поражена, когда внезапно отворилась дверь и Маттей высунул голову наружу.

— Входи, — пригласил он ее, улыбаясь, и приоткрыл пошире дверь.

И тут Алина обнаружила, что на нем были только коротко обрезанные, обтрепанные джинсы и очки.

— Маттей… — воскликнула Алина, прерывисто дыша, — ведь сегодня не так жарко…

— А ты представляешь, как сейчас будет жарко, — промурлыкал он и протянул к ней руки.

— Маттей! — Она сделала шаг назад и спиной уперлась в стену. Ее сердце бешено заколотилось от его взгляда. — Ведь сейчас утро…

— Где написано, что утром нельзя заниматься любовью? — Его ладони тем временем двигались по ее рукам вверх к плечам, — или перед обедом и в обед, сразу после обеда и спустя, допустим, час и…

— Перестань! — крикнула она, смеясь.

— Все же я начну прямо сейчас, — сказал Маттей и вплотную прижал свое почти голое тело к ней так, что Алина оказалась зажатой между ним и стеной, а его губы уже блуждали по ее шее.

— Маттей… — Его имя одновременно было вздохом и стоном. — Ведь мы должны работать!

— Мы сейчас же начнем очень активно работать, — прошептал он ей в шею и скользнул языком в вырез кофточки. — Ты представляешь, как должен работать мужчина, если он… очень любит… женщину. — Пальцы Маттея с быстротой молнии расстегнули пуговицы кофточки и открыли ее грудь. — Конечно, этого не знает ни одна женщина. — Он ласкал ее соски, и от прикосновений они выпрямились и набухли. — Вам бы только лежать обнаженными и позволять мужчине работать.

— Это… это не так… — задыхаясь, запротестовала Алина.

Его губы сомкнулись вокруг соска правой груди, заставив Алину издать приглушенный стон.

— Я ловлю тебя на слове и доверю тебе большую часть работы, — прошептал Маттей, пока его рот перемещался к левой груди, чтобы побаловать и ее. Тесно прижавшись друг к другу и шатаясь, влюбленные спускались по лестнице, и Алина чувствовала себя парящей в облаках, забывая, что облака в любой момент могут испариться.

В ближайшие две недели о работе практически не могло быть и речи. Лишь от случая к случаю Маттей собирался с силами, чтобы привести в порядок свои старые рисунки и позволить Алине напечатать текст соответствующих каталогов. Единственное, что он делал, когда отсутствовала Алина, были новые рисунки для газеты, поскольку нельзя было нарушать условия договора. В остальное время Маттей постоянно поражал Алину новыми оригинальными предложениями по поводу проведения дней и вечеров. То, что нужно было делать по ночам, обсуждению не подвергалось. Даже если они и не доходили в течение дня до полного изнеможения от занятий любовью, Алина все равно должна была, хотя бы и ближе к ночи, появляться в квартире нелюбимой тетки, чтобы поинтересоваться почтой и взять что-нибудь из одежды.

Однажды после обеда, когда Маттею, к его собственному сожалению, необходимо было «потратить зря время» на многочасовой издательской конференции, Алина решила воспользоваться этим. Ее давно мучили угрызения совести в отношении ее старого друга Рууда.

Он встретил ее так, будто она была у него в последний раз только вчера, а не две недели назад.

— Я давно должна была рассказать вам о своих делах, — заявила Алина, после того как они уселись друг против друга в забитой книгами комнате.

— О долге не может быть и речи. — Рууд понимающе кивнул. — Вы могли бы что-то сообщить при желании, но я был бы последним человеком, если бы стал требовать откровений от влюбленной молодой женщины.

— Откуда вы знаете?..

— Стоит взглянуть на ваше лицо, моя любовь, и сомнений не остается.

Алина беззаботно улыбнулась.

— Я каждый день вижу себя в зеркале и не нахожу, что стала выглядеть как-то иначе.

— Когда наберетесь моего опыта, сможете читать лица людей, как книги или как бульварные газеты.

— В чем же разница, пользуясь терминологией, между лицами-книгами и лицами-бульварными газетами? — удивленно спросила она.

— Книги обычно напечатаны мелким шрифтом, и нужно очень много, очень долго и очень внимательно читать, чтобы ознакомиться с их содержанием. А бульварные газеты подают всю информацию в виде кричащих, сенсационных заголовков. Сразу же ясно, о чем идет речь.

Алина, улыбаясь, протянула ему заранее приготовленную рюмку с коньяком.

— И под какую категорию попадаю я?

— С вашей стороны несерьезно спрашивать об этом. — Рууд сделал порядочный глоток. — Вы представляете собой бульварную газету дурного сорта с крупным, огромным заголовком, занимающим половину первой полосы. Он гласит: Я ВЛЮБЛЕНА!

Алина удовлетворенно улыбнулась и пригубила коньяк.

— Мне нечего возразить.

— Естественно, нечего. — Рууд повертел свою рюмку. — Ведь он обладает всеми качествами, которые должны быть у мужчины вашей мечты: красотой, нежностью, страстностью, чуткостью, интеллигентностью, умом, общительностью.

— Вы так хорошо знаете Маттея? — изумленно спросила Алина.

— Нет, вообще не знаю, но каждая влюбленная женщина именно так описывает мужчину, о котором мечтает.

Она покачала шутливо головой, негодуя.

— Вы снова и снова подавляете меня своим опытом и преимуществом возраста.

— Ничего другого я и не могу предложить, кроме возрастного превосходства.

— А огромное сердце! — Алина взяла руку старика и пожала ее.

— Пожалуйста, прекратите, Алина. Звучит так, как будто у меня увеличен этот орган в результате болезни желудочка сердца, а мне только этого не хватало.

Девушка постаралась не обидеться.

— Во всяком случае, вы описали Маттея абсолютно верно. Он точно такой.

Рууд удовлетворенно кивнул.

— Итак, он для вас самый фантастический, самый прекрасный мужчина на свете.

— Да! — вырвалось у нее. — Я вообще не понимаю, как могут женщины увлекаться какими-то другими мужчинами.

— Радуйтесь, что не все женщины влюблены в вашего Маттея. Иначе возникла бы ужасная толчея.

Алина почти с удовольствием ответила:

— Маттей фантастический мужчина по сравнению со всеми другими. Назовите, кого хотите. К тому же никакие женские чары на него не действуют. Не так, например, как на Уоррена Битти.

Рууд отрицательно взмахнул рукой.

— Он забавный, очень привлекательный, но, вероятно, не так хорош в роли любовника, как говорили о нем.

Алина, подумав, ответила:

— Я не представляю, как женщина, которая была с ним близка хоть раз, могла бы от него уйти.

— От Уоррена Битти?

— Ах, что вы, от Маттея! Ведь от такого мужчины просто нельзя отказаться.

— Таким образом, вы предполагаете выйти за него замуж и так привязать его к себе, чтобы только смерть могла разлучить вас? — Рууд дружески улыбался, но в его голосе звучала ирония.

— Я… — Алина в смущении замолчала, когда до нее дошел смысл только что сказанных ею слов. Нельзя было так откровенничать. — Я не знаю… Я еще об этом не думала!

— Только не вынашивайте никаких планов в начальный, бурный, так сказать, период влюбленности, — предостерег Рууд. — Два раза из моих многочисленных браков я женился именно в этот период. Подожди я хотя бы год, то взял бы ноги в руки и был таков.

— Но все же, почему нужно выждать первый год?

— Потому что по опыту в первый год из-за активного брожения половых гормонов, вызванного взаимным сексуальным влечением, рассудок у людей почти «не работает». И было бы, конечно, неплохо, если бы они теряли разум на более короткое время, достаточное, правда, чтобы узнать друг друга и внять совету родителей: не жениться так быстро.

— Но вы же сами не придерживались этого принципа, господин Хуттман.

— Увы, и мне потом приходилось горько раскаиваться в этом, — ответил он. — Но, с другой стороны, если бы я соблюдал данный принцип, то все время переживал бы, что упустил свое счастье, и тоже бы горько раскаивался. — Он пожал плечами. — Как ни крути, и так, и так плохо. Это, например, также относится и к воспитанию. Если его нет, то, мол, плохо. Но я всегда не доверял хорошему воспитанию. Оно только мешает посвятить себя действительно интересным делам в жизни.

Подперев подбородок рукой, Алина внимательно смотрела на своего старого друга.

— Я могла бы долго-долго слушать вас, — призналась она.

— Едва ли. Самое позднее часа через два-три вы захотели бы снова вернуться к Маттею. — Он поднял бутылку. — Еще один коньяк?

Алина отрицательно покачала головой.

— Нет, я должна научиться сопротивляться вашему искусству обольщения. Знаете, ведь до нашего знакомства я, может быть, всего лишь раз и выпила на всех студенческих праздниках и вечеринках.

— Да, да… — Рууд сделал шутливо-осуждающий жест. — Вечеринки быстро превращают в алкоголика самого устойчивого. В этом случае у меня для вас есть только молоко!

— До чего же у вас милый юмор! — Алина погрозила ему указательным пальцем. Она поднялась, разгладив свои черные легинсы и широкий длинный, до колен, черно-розовый пуловер с откинутым капюшоном (лето вновь обернулось прохладой), и оглянулась на дверь. — Я должна вернуться, Маттей, вероятно, скоро придет, а мне хочется приготовить романтический ужин для двоих.

— В качестве благодарности за две счастливые недели?

Алина кивнула.

— И чтобы успокоить совесть, ведь моя исповедь все еще не состоялась. Хотя она и не должна уж слишком сильно меня мучить — Маттей видит во мне только фанатку, и, в конце концов, я ведь действительно фанатка!

Рууд иронически улыбнулся.

— Значит, вы, между прочим, талантливая и честолюбивая карикатуристка, будете компенсировать это, ублажая Маттея… в том числе, и кулинарным искусством!

Алина еще раз погрозила ему пальцем.

— Ваша фантазия заходит слишком далеко, господин Хуттман!

— Извините, я не должен больше забегать вперед. — Рууд выглядел удрученным. — А вы кстати, умеете готовить?

— Я бы не стала называть это громким словом «готовить», — уточнила Алина и снова села в кресло, на этот раз с достаточно унылым видом.

— И все же?

Алина ответила тихим, смущенным голосом:

— Консервированные супы. — И тут же радостно добавила: — Но, щедрой рукой добавляя приправы, я превращаю их в нечто божественное, я бы сказала, в поэму.

— Выходит, я могу, вероятно, попросить вас хотя бы раз поработать в моей кухне и благодаря вашей щедрой руке превратить что-нибудь в божественную поэму? Однако, осторожности ради, только тогда, когда распрощаюсь с моими последними вкусовыми ощущениями.

— У вас слишком острый язык, господин Хуттман. — Алина поспешно посмотрела на свои часы и успокоилась: Маттея еще не должно быть дома.

— Сожалею, — извинился Рууд, но по его голосу нетрудно было понять, что он ни капельки не сожалеет. — Я думаю, что этот острый язык очень помогал мне как литературному критику.

— Наверное, тогда и у вас были свои ироничные критики? — Алина с интересом наклонилась к нему в надежде как можно больше узнать о прошлом старика.

Однако Рууд не оправдал ее надежд и, сделав пренебрежительное движение рукой, продолжил:

— С определенного момента мне стали безразличны мои оппоненты. Я имел имя, меня приглашали на все важные праздники и приемы, ведь я был авторитетной, значительной личностью, знакомством с которой гордились. А в качестве ответной услуги все ждали, зная мой острый язык, моих едких замечаний. — Его вздох не был ностальгическим, а скорее выражал зрелость суждений, приходящих с возрастом. — В молодости я не шел спокойно по жизни, а мчался с грохотом и треском. И позднее, когда уже приобрел свою репутацию, то обдуманно и решительно поддерживал и защищал ее — репутацию острослова.

Алине пришлось побороть себя, прежде чем она спросила в лоб.

— А вы не задавались тогда вопросом, не оскорбляете ли вы кого-нибудь своими замечаниями и остротами?

Рууд отрицательно покачал головой и так же прямо ответил:

— Нет, мне это было безразлично. Я хотел остаться наверху. Видите ли, жизнь известной личности неизбежно деформирована. Она быстро привыкает к знакам внимания и к окружающей роскоши и забывает обо всем остальном, как о незначительных, нестоящих ее внимания вещах. Просто хочется сохранить все преимущества, ни о ком и ни о чем не размышляя.

Алина в задумчивости посмотрела на него.

— Я не знаю, как бы я повела себя в подобной ситуации, но, во всяком случае, уверена в одном: никогда бы мне не хотелось находиться в положении, в котором я могу оскорбить другого человека или причинить ему боль.

— Если вы хотите стать известной, добившейся успеха карикатуристкой, то ваше имя будут знать, а рисунки печатать, и вы автоматически получите в руки такое оружие, от которого только что отказывались. Художники, а карикатуристы особенно, обладают большой властью и силой и могут своими работами причинять боль, страдание, обиду.

Алина улыбнулась.

— Ну, все это от меня слишком далеко. Ведь до сих пор я не продала ни одного рисунка.

— На вашем месте я бы попытался быстро изменить это положение. — Рууд с наигранной наивностью поднял брови. — Разве вы не с этой целью поступили машинисткой к господину Делагриве?

Алина в нерешительности пожала плечами.

— Правильно, и я вновь должна подумать о своей карьере, но…

— Но в данный момент этот господин Делагриве значительно важнее, чем самая прекрасная карьера. — Рууд указал на дверь. — Ну, хватит, я больше не хочу удерживать вас. Надеюсь на очередной визит, когда произойдет что-то важное.

— Обещаю. — Алина наклонилась и коснулась губами его щеки. — А вы берегите себя.

— Не вздумайте отравиться! — крикнул ей вдогонку Рууд, пока девушка шла к двери. — В конце концов, я хочу знать, что выйдет из этой смеси романтизма и карьеризма, так сказать, любовно-карьерной лихорадки.

Алина пересекла коридор и вошла в пентхаус Маттея. Он уже вернулся и сразу стал рассказывать ей о конференции в издательстве. Алина, выслушав, высказала свое мнение:

— Я вовсе не считаю это скучным, как ты говоришь. Наоборот, это захватывающе интересно.

Расстроенный Маттей возразил:

— Что может быть захватывающего там, где нельзя осуществить мои лучшие проекты, ведь в издательстве никто не осмеливается выпускать что-то новое?

— Но… у тебя всегда такие замечательные идеи! Они должны радоваться их появлению!

Он глубоко вздохнул.

— Однако осторожность прежде всего! Все хлопали меня по плечу и говорили, что у меня действительно безумно интересные проекты, а потом ссылались на тяжелое положение на рынке и на то, что торговля идет не так хорошо, как хотелось бы, и сейчас, дескать, не стоит рисковать, а лучше продолжать работать испытанными приемами. Вот так выглядела эта внешне захватывающая беседа. Благодарю покорно, но я бы обошелся и без нее. Лучше бы остался с тобой или сел за рабочий стол и набросал несколько эскизов.

Услышав слово «рабочий стол», Алина непроизвольно посмотрела на этот предмет, и у нее возникла идея, которая, правда, тотчас же исчезла, стоило Маттею обнять ее и одарить долгим поцелуем. После чего он довольно и расслабленно вздохнул.

— Знаешь, с тобой намного лучше, чем с этими типами в издательстве, — пробормотал он примерно через час, когда они лежали в кровати. — Тебе предлагается нечто новое, и ты не отказываешь.

— А почему бы нет! — Алина чувствовала себя отдохнувшей и бодрой, а Маттей, напротив, выглядел утомленным. — Может быть, я съезжу домой и приведу в порядок кое-какие свои дела? — без нажима, а как бы с сомнением тихо произнесла Алина. И была благодарна ему, что он не спросил, о каких, собственно, делах идет речь.

Войдя в теткиной квартире в свою комнату, Алина достала толстую папку с рисунками, выполненными ею в Академии, и стала отбирать лучшие, внимательно следя, чтобы среди листов не оказались те, которые уже лежали на столе Маттея и он мог их запомнить.

Ее план был так же прост, как и надежен. Девушка хотела подложить свои рисунки под работы Маттея, но так, чтобы он мог наткнуться на них только случайно. Поскольку чаще всего он работал, когда Алины не было рядом (с ней он мог думать только о радостных, захватывающих наслаждениях). Значит, Маттей мог бы спокойно рассмотреть ее рисунки и убедиться в ее таланте. А до очередного свидания справился бы с гневом, который, конечно, мог возникнуть из-за ее розыгрыша.

Единственная сложность плана заключалась в том, как незаметно пронести папку с рисунками в пентхаус. Поскольку у Алины не было ключа, она решила обратиться за помощью к Рууду Хуттману. На следующее утро она оставила у него папку, а когда Маттей вышел по каким-то делам, Алина, быстро выскочив из его квартиры, перенесла рисунки.

В это утро Маттей был занят несвойственным для него делом. Он убирался! Собрав в папку рисунки, в беспорядке лежавшие на его рабочем столе, и аккуратно положив ее в центр стола, Алина сунула восемь своих рисунков под листы с карикатурами Маттея и положила все на то же место. Свою пустую папку Алина отнесла назад к Рууду.

Когда минут через десять Маттей вернулся домой, то, естественно, не заметил следов небольших манипуляций Алины. Она беззаботно болтала на всевозможные темы и заранее радовалась тому, как Маттей, в восхищении от ее работ, скажет о них что-нибудь лестное…

Прошел день, второй. Папка лежала нетронутой на рабочем столе.

— Все же зачем ты так рьяно наводил порядок? — как бы мимоходом бросила Алина. — Я, например, вообще не узнаю твоего стола.

Маттей с гордостью ухмыльнулся.

— Ты — фанатик порядка. Ты даже тюбик с зубной пастой давишь только снизу, а не в середине. Мне казалось, когда я убирался, что этим доставлю тебе немного радости.

— Ты доставил бы мне гораздо больше радости, если бы вынул эти рисунки из папки и просто разложил их так, чтобы их можно было видеть. Они выглядят намного лучше на столе, чем в папке.

— Только не сегодня, потому что…

Алина так и не узнала причины, поскольку зазвонил телефон.

Маттей довольно долго говорил с кем-то из редакции. Потом захотел есть, а насытившись, пришел в игриво-нежное настроение, и Алина, лишь возвращаясь домой, вспомнила о своих тайно вложенных рисунках и о том, что нужно было бы намекнуть о них Маттею. Теперь было слишком поздно. Позвонить и завести разговор об этом? Не стоит, можно вызвать отрицательную реакцию. Нет, теперь нужно дождаться утра. Пережила же она неделю, так что неважно, когда развернутся ожидаемые события, днем раньше или днем позже.

Утро началось с неприятностей, не дающих повода для оптимизма. Когда Алина захотела, как обычно, приготовить кофе, то не нашла ни банки с порошком, ни молока, ни сахара. На что милая тетя ответила: дескать, Алина уже не студентка и могла бы наконец работать и получать деньги, а также снимать собственное жилье. И вообще, мол, в ее кухне посторонние вроде бы ничего не теряли.

Из-за этого нерадостного начала дня у Алины еще больше окрепло желание с помощью Маттея обеспечить себе быструю карьеру. Она извелась от нетерпения, сидя в автобусе, который попал в пробку на той же улице с односторонним движением, где у нее уже был скандал с водителем. Правда, на этот раз водитель оказался дружелюбно настроенным и сразу же по ее просьбе открыл дверь, хотя и в неположенном месте.

Алина появилась у квартиры Маттея на полчаса позже, чем обычно, но не позвонила. На двери висела записка:

ВЕРНУСЬ К ДВЕНАДЦАТИ ЧАСАМ,

СОЖАЛЕЮ, МАТТЕЙ.

Алина нажала звонок на дверях Рууда, но тоже безрезультатно. Встревоженная, она обратилась к соседке, которая ответила, что с господином Хуттманом ничего не случилось и он просто пошел погулять.

В нетерпении сидя у окна в кафе «Мир», Алина ожидала, когда вернется кто-нибудь из мужчин. Ей снова захотелось порисовать — посетителей кафе, прохожих на улице, — но, как назло, у девушки не оказалось с собой ни бумаги, ни карандаша.

Наконец она увидела Маттея. Алина перебежала улицу и догнала его у лифта.

— Куда ты подевался? — запыхавшись, спросила она после приветственного поцелуя. — Признавайся, может быть, ты завел тайную любовницу? Учти, я очень эмоциональная натура и убила бы тебя прямо здесь.

— Я был в редакции. — Они оказались в лифте, и Маттей мог ее свободно обнять. — Ты что, ревнива?

— Бешено…

— Это радует меня, — пробормотал он и прижал ее голову к своей груди. — Значит, если бы ты не дождалась меня, я тоже должен был бы усомниться в твоей любви.

— Ты дал мне повод для ревности, а я докажу тебе свою любовь потрясающе сильными аргументами, — угрожающе тихо произнесла Алина, и Маттею не оставалось ничего иного, как подавить ее угрозу страстным поцелуем. У девушки было такое ощущение, будто лифт то бешено несется вверх, то стремительно падает, а в последний миг снова взмывает…

Вдруг чей-то пронзительный вопль прервал их поцелуй. Алина и Маттей отодвинулись друг от друга и испуганно уставились на соседского ребенка, по виду которого Алина не могла тогда определить, мальчик это или девочка.

— Эй, чертенок! — крикнул Маттей, и ребенок помчался к открытой двери своей квартиры, правда, не забывая по пути пнуть ногой все соседские двери. — Прелестный мальчуган, — пробормотал Маттей, направляясь к квартире. — На, возьми. — Он протянул Алине ключ от своей мастерской. — Он теперь твой!

— Разве это мальчик? — спросила Алина и посмотрела на ключ. — Спасибо!

Маттей поднял брови.

— Да… нет… я не знаю. Думаю, что мальчик…

Алина смотрела на него сияющими от счастья глазами и старалась забыть все неприятности, с которых начался сегодняшний день.

— Главное, чтобы ты знал обо мне, мальчик я или девочка… когда я с этим ключом буду приходить к тебе.

— Да, уж это я знаю наверняка, — промолвил Маттей, стараясь при этом скрыть игривую ухмылку. Когда Алина предложила приготовить кофе, он не возражал. — Утро в редакции было очень напряженным. Я чувствую себя совершенно разбитым.

Взглядом полным любви смотрела Алина с галереи на Маттея, который лежал на диване, задрав ноги на спинку. Взглянув на его рабочий стол, она удивилась: стол был пуст. А главное — исчезла та папка с рисунками.

— Ты опять убирался? — спросила девушка и, встретив его непонимающий взгляд, уточнила: — Папка с рисунками…

Маттей снял очки, положил их рядом с собой на столик, вздохнул и закрыл глаза.

— А, я отнес ее в издательство. Срок давности истек. Они несколько раз мне напоминали.

К счастью, в этот момент, он не мог видеть ее лица, иначе все сразу бы понял по его выражению.

— Я… пойду приготовлю кофе, — запинаясь, проговорила Алина и бросилась в кухню, где в волнении села на стул, не в состоянии что-либо делать.

Что она может сейчас предпринять? Очевидно, Маттей даже не видел ее рисунки. И теперь она не докажет ему свой талант, ведь он отнес ее лучшие работы! А если в редакции поинтересуются, чьи это рисунки они нашли среди его работ?

— Ах, Боже мой! — вздохнула Алина. Все же ей следовало с самого начала вести открытую игру.

Но во всем был виноват Маттей — он и никто другой. Когда она в первый раз попыталась честно рассказать ему, кто она такая и чего хочет от него, Маттей ее выгнал. Ей не оставалось другого выбора, как начать эту комедию с машинисткой. А стоило ей все же попытаться открыть свое истинное лицо, он буквально набросился на нее со своей любовью и сексом, так, что она больше не могла даже слова сказать.

Конечно, в перерыве между страстью Алина все же могла найти время и покончить с этим недоразумением, но Маттей как-то так сумел все устроить, что никогда не возникало удобного повода для серьезного разговора. Во всем этом его вина…

Кофе! Алина подпрыгнула и кинулась к плите. Маттей определенно уже заждался.

Может быть, ей стоит спуститься вниз и все объяснить? Нет, исключено, ведь ей сейчас не убедить Маттея в своем таланте. К тому же в редакции, видимо, не обратили внимания на ее рисунки и не станут ничего сообщать Маттею. Может, кто-то из специалистов удивился, найдя в папке рисунки, решительным образом отличающиеся по стилю и технике от работ Маттея, но они не вызвали у них интереса и никто не стал ему звонить по этому поводу. Нет, определенно, ее рисунки без какой-либо оценки вернутся назад. И тогда у нее еще будет время объясниться по поводу своей маленькой проделки.

Кофе был готов, и Алина понесла вниз две чашки.

— Кофе готов, — начала она и замолчала, увидев спящего Маттея. Он повернулся на бок, и его голова лежала на подушке. Во сне он выглядел очаровательно — нежный, счастливый и беззащитный. Ей не удалось поставить чашки бесшумно, и Маттей проснулся.

— Алина, — пробормотал он и, не открывая глаз, начал шарить руками вокруг себя.

— Я здесь, — шепнула она, юркнула на диван, прижалась к нему, осторожно убрав его волосы со лба, и закрыла глаза.

Маттей удовлетворенно вздохнул, расслабился и… Когда Алина снова открыла глаза, Маттей сидел на диване, с любовью глядя на нее. Увидев, что девушка проснулась, обнял ее.

— Ты проспала два часа, — ласково сказал он и нежно ее побаюкал. — Не спеши вставать. Последние дни, даже недели, очевидно, утомили тебя.

— Больше, чем утомили, — прошептала Алина сонным голосом. — Мой работодатель очень много от меня требует.

— Я переговорю с ним, и он предоставит тебе более легкую работу, — улыбаясь, ответил Маттей, а Алина решила, что сейчас неподходящий момент рассказать ему о своих рисунках, по ошибке попавших в издательство. Да и никто не обратил на них внимания. В этом Алина была уверена.

Спустя два дня пришел почтальон. Алина находилась уже в ателье и увидела, как Маттей надорвал толстый конверт.

— Из издательства, — сказал он больше для себя, чем для Алины, читая сопроводительное письмо. Ознакомившись, в недоумении покачал головой. — Ничего не понимаю. Они хотят купить четыре «Рисунка из кафе» и еще четыре других: «Люди на перекрестке», «Водитель автобуса»… Но я их не рисовал!

Алина сильно поперхнулась кофе и мучительно закашлялась. Ведь это ее рисунки! Все восемь рисунков, тайно засунутых в папку Маттея!

— Я… я… — задыхаясь, хрипло произнесла она в надежде именно сейчас открыть глаза любимому на свою гениальность.

— Ты поперхнулась, бедняжка. — Маттей подошел и постучал ее по спине. — Глубоко подыши.

Алина хотела последовать его совету, но никак не могла глубоко вздохнуть и подавить кашель, а главное, собрать все свое мужество для окончательного и долгооткладываемого признания.

— Эти рисунки нарисовала я, — наконец с трудом произнесла девушка. — Это правда, что я всегда была твоей фанаткой, но я еще и выпускница Академии художеств и вначале только хотела заручиться твоей поддержкой. Для этого тайно положила свои рисунки в твою папку. Надеялась, что они попадутся тебе на глаза, ты их найдешь хорошими и с полным правом сможешь сказать за меня в редакции доброе слово. Я…

— Вон!

— Я действительно очень талантлива и, когда ты увидишь мои рисунки…

— Вон из моей мастерской!

Алина нервно рассмеялась.

— Ведь это несерьезно, Маттей, мое сокровище.

— Это серьезно, мое сокровище! Вон! — Его рука так решительно указывала ей на дверь, что Алина впервые усомнилась в том, что Маттей просто шутит.

— Ты не можешь меня выгнать, я лишь…

— Могу, это моя квартира!

—…я лишь пыталась доказать тебе свой талант.

— Алина, моя маленькая сладкая Алина, ты уже доказала свой талант! — Глаза Маттея яростно блестели за стеклами очков. — Ты обольстила меня и пыталась сделать пешкой в своей игре, ты хотела, чтобы я всюду превозносил твои рисунки.

— Все не так! Это ложь! — отчаянно протестовала Алина. — Я согласилась с местом машинистки только для того…

— Чтобы обольстить меня и сделать марионеткой!

— Прекрати! — крикнула она. — Что за нелепое выражение «сделать марионеткой», в нем нет ни капельки правды…

— Если здесь что-то или кто-то нелеп, так это я! — Маттей резко снял очки. — Я был так глуп, поверив тебе, да, я сейчас прекрасно узнаю в тебе фальшивую уборщицу. Вон!

— Чепуха! — выпалила Алина. — Без очков ты не сможешь отличить розового слона от полосатого кенгуру! Естественно, ты меня не узнал!

— Я не хочу больше тебя знать, ты фальшивая, розовая, полосатая змея! — бросил в ответ Маттей. — Вон из моей мастерской! Вон из моего дома! Вон из моей кровати! Вон из моей жизни!

— Я вообще не была в твоей жизни, ты, индюк надутый! — Алина в спешке собрала свои вещи и ринулась вверх по лестнице. — И никогда не вернусь в твою постель! Без меня теперь можешь делать своим «карандашом» все, что хочешь! Я не хочу больше ничего знать об этом!

— Вон!

— Да, да, да! Я уже поняла! — кричала Алина ему вниз с галереи. — Только никогда не надевай эти очки, иначе увидишь в зеркале самого большого осла во всей мировой истории, только что выгнавшего самую талантливую художницу Бельгии!

В гневе выскочила она в коридор и захлопнула за собой дверь с такой силой, что, казалось, затряслось все здание вместе с фундаментом. Когда страсти Алины несколько поутихли и на смену им пришла ужасная головная боль, она вдруг заметила стоявшего в дверях Рууда, очевидно, потревоженного грохотом. С поникшей головой, не говоря ни слова, Алина прошмыгнула мимо него в комнату и опустилась в ставшее родным кресло.

— Он все обнаружил и обиделся на вас, — сочувственно произнес Хуттман.

Алина кивнула.

— Правда, для этого не надо быть Шерлоком Холмсом, — подавленно пробормотала она. — Помогите мне, господин Хуттман! Постарайтесь подбодрить меня! Скажите мне, что все будет в порядке или что все это было со мной только во сне. Что же мне сейчас делать?

Старик неуверенно пожал плечами.

— Я не знаю… Мне в данный момент приходят на ум только два правила Эрика-Йонга для современных женщин. Во-первых, ты не должна быть слишком толстой или жить только в призрачном мире. И, во-вторых, будь романтичной, но сохрани за собой недвижимость, переведя ее на свое имя.

Алина уставилась на него унылым безнадежным взглядом.

— И это может мне помочь в моем положении?

Вздохнув, Рууд стал что-то искать рядом со своим креслом.

— Я же сказал, что мне на ум в этот момент не пришло ничего другого… поэтому не вернуться ли нам снова к испытанному домашнему средству?

— Коньяк… Боже мой, — простонала Алина и ее передернуло.

— Вы знаете что-то лучшее?

Алина молча протянула ему коньячную рюмку (очевидно, она всегда была наготове у старика), и Рууд наполнил ее щедрой рукой, подумал мгновение и долил рюмку до краев. Девушка не возражала. Если ей когда-нибудь и нужен был коньяк, то именно в данную минуту.

— Сколько этого эликсира у вас в доме? — деловито спросила она.

— Три бутылки…

— Хватит, — пробормотала Алина, взяла рюмку и выпила до дна. — Прежде всего…