Одержимый

Глава 27. Сабрина

Я выхожу из машины и нахожу глазами среди посетителей открытого кафе Энтони Ульмана. Содрогаюсь от отвращения. Но расправляю плечи и решительно направляюсь к его столику. Он мне улыбается, и меня тошнит от этой улыбки. Выдыхаю и сажусь напротив него.

— Что-то случилось, Сабрина? — интересуется подлец. — Твоё приглашение, если сказать честно, застало меня врасплох.

— Как и меня, — тихо замечаю я.

Но выбора не было.

— Так, что за срочность? Голос у тебя по телефону был…

— Я знаю, что это был ты, — перебиваю я его. — Тогда на вечеринке. Знаю. Но не пойму — почему?

Ульман удивительным образом держит себя в руках, и лишь расширившиеся зрачки в глазах говорят о том, что он понимает о чём конкретно идёт речь.

Впрочем, признаваться он не планирует:

— Сабрина, я уже говорил, что лишь охранял твой покой. С чего вдруг новые подозрения?

Я склоняюсь над столом и шиплю:

— Ты плохо слышишь? Я знаю, что меня изнасиловал ты! Видела своими глазами, как ты нёс меня, находящуюся без сознания, наверх! Видела, как ты подсыпал что-то мне в стакан! Всё это есть на видео! Удивлён?

Ульман и правда удивлён, но всего одно мгновение. В следующий миг на его лице расползается хищная улыбка, он жмёт плечами и откланяется на спинку стула:

— Ты сама виновата в том, что произошло, Сабрина.

— Какого…

Ульман резко склоняется над столом, как и я, но я тут же откланяюсь, а он выплёвывает:

— Приходила в этих коротких юбочках и платьишках на тренировки к парням. К парням! Крутила своей аппетитной попкой перед нашими глазами, и при этом вертела нос от нас! Все эти милые улыбочки, заигрывания. Но не вздумайте подойти близко! Ты откровенно дразнила нас, Остин! И в моём лице получила то, что заслужила. Все, кто ведёт себя так же, этого заслуживают.

— Заслуживают быть изнасилованными? Ты в своём уме, Ульман?!

— В своём, конечно, — равнодушно усмехается он. — Пришлось действовать быстро, но я запомнил каждый изгиб твоего чудесного тела, Сабрина.

Тошнота усиливается, в ушах звенит кровь, а сознание захватывает паника, потому что я неожиданно понимаю, что я — неединственная жертва его больного ума.

— Чем ты нас опаивал? — дрожит мой голос. — Как много тех, с кем ты поступил так же, как со мной, Ульман?!

— Ещё парочка или десяток, какая разница, Сабрина? Вы все — вертихвостки, привлекающие внимание противоположного пола, купающиеся в нём, как в ванне с грёбаным шампанским. Самовлюблённые суки, которым необходимо было преподать урок!

— Ты… Ты — больной ублюдок, — шокировано выдыхаю я.

— Больной была ты! И я вылечил тебя. Разве нет? Посмотри на себя сейчас: ты совсем другая! Ты больше не играешься с чувствами других, не соблазняешь, в твоей голове не гуляет ветер. Ты сосредоточилась на важном: на учебе. Можешь не благодарить, Сабрина.

— Благородить?! Да я едва не сошла с ума! Меня неделями мучили кошмары! Я возненавидела бейсбол, себя! Уехала из дома без веской на то причины! Я целый год собирала себя по чёртовым кусочкам! Ты испортил мне жизнь, придурок, а я должна тебя благодарить?!

— Жизненные уроки и не должны быть лёгкими, Сабрина, — усмехается он.

— Так вот кем ты себя вообразил? — подскакиваю я на ноги. — Чёртовым учителем?!

Ульман тоже встаёт со стула, обходит круглый столик и замирает напротив меня:

— Советую, не устраивать сцен, Сабрина. Как и, вообще, не делать глупостей. Например, таких, как натравить на меня своего парня. Видишь ли, все мои уроки запечатлены, как история. Ты же не хочешь, чтобы твой личный кошмар стал достоянием общественности? Я могу устроить при необходимости.

Боже… Он снимал то, как насилует девушек? Меня?!

— Хорошо, — медленно киваю я, делая шаг ближе к нему. — Обойдёмся без сцен. Но… Надеюсь, ты всё же простишь мне моё негодование.

Я хватаю эту мразь за плечи и со всего размаха врезаю ему коленом между ног. Ульман выдыхает с шумом, хватается руками за причинное место и сгибается пополам. Я склоняюсь к его уху и шиплю:

— Советую, не возвращаться в дом своего братства, потому что мой парень не будет таким добрым, как я. Да, урод, он тоже всё знает. Поэтому лучше иди сразу в полицию — целее будешь.

Я распрямляюсь, киваю Тине, которая всё это время сидела недалеко от нас, и направляюсь обратно в её машину. Через минуту за спиной раздаётся какой-то шум и взволнованные пересуды немногочисленных посетителей. Оборачиваюсь. Ульман распластался на полу, а Тина нависает над ним. Она смачно плюёт в его сторону и бросает:

— Мразь.

Затем подруга разворачивается и идёт в мою сторону, а Ульман ловит мой взгляд и, тяжело дыша от распирающей его ярости, кричит:

— Ты пожалеешь об этом, сука! Ещё как пожалеешь!

— Посмотрим, кто из нас будет жалеть сильней, — тихо замечаю я и сажусь в машину.

Тина забирается в салон следом за мной, смотрит на меня мгновение, а затем извиняется:

— Прости, не смогла сдержаться.

— То, где я бью его между ног, придётся вырезать, — глухо замечаю я.

— Вырежем, не проблема. Но ты уверена, что хочешь этого? Твой отец… мама… У тебя больше не выйдет скрывать от них то, что с тобой случилось.

— Я всё решила, Тина. Поехали.

Меня трясёт от страха, я заранее жалею папу, которого эта новость раздавит, но не могу поступить иначе. Ульман должен получить по заслугам. Такому больному уроду, как он, не место на свободе.

Подруга кивает, заводит двигатель и отправляет машину вперёд.

Через несколько минут мы останавливаемся у здания полиции. Я не даю себе времени на сомнения и сразу же выхожу из машины.

Дежурный полицейский за стойкой встречает меня вежливой улыбкой, но от женщины меня отвлекает пришедшее на телефон сообщение от Гилла:

«Сабрина, я придурок, прости меня. Этого урода не оказалось дома. Я вернулся за тобой, но… Ты в порядке? Где ты сейчас? Почему не берёшь трубку?»

Я блокирую телефон, смотрю на женщину-полицейского и выдыхаю:

— Я хочу написать заявление об изнасиловании.

Детектив, которая взялась за моё дело, отпускает меня примерно через час. Родителей полиции пришлось предупредить сразу, потому что на момент изнасилования мне было семнадцать лет, и теперь они (да-да, Виола тоже находится здесь) взволнованно расхаживают туда-сюда по коридору.

— Могу я переговорить с тем из вас, под чьей опекой Сабрина находилась в свои семнадцать лет? — спрашивает женщина-детектив, привлекая внимание родителей.

На папу больно смотреть, кажется, он уже обвинил во всём себя. У меня начинает печь глаза и неприятно свербеть в носу. Папа кивает детективу, украдкой целует меня в волосы и скрывается вместе с женщиной за дверью.

Мы с Виолой остаёмся наедине. В её глазах застыли слёзы. Она осторожно разводит в стороны руки, словно боится, что меня может спугнуть любое резко движение с её стороны, и я тут же бросаюсь в её объятья.

Через пару секунд мы обе тихо плачем.

— Девочка моя, мне так жаль, — причитает она, с силой прижимая меня к себе. — Это всё я… Я виновата… Я не должна была тебя оставлять… Не имела права, появляться в твоей жизни, как праздник, и снова исчезать. Это моя прямая обязанность — оберегать тебя. А я не уберегла… Как же ты справилась?.. Боже, ты была совсем одна… Тебе было не с кем поделиться своей бедой… Какая же я дура… Прости меня, моя маленькая… Ты имеешь полное право меня ненавидеть…

— Перестань, мам, — шмыгаю я носом. — В этой ситуации виновен только одни человек — Энтони Ульман. И он получит по заслугам. Я тебя не ненавижу. Никогда не ненавидела.

— А должна! Я столько раз тебя подводила… Заставляла краснеть за себя…

— В этом твоя изюминка, Виола Брукс, — усмехаюсь я сквозь слёзы. — И я люблю тебя именно такой: чокнутой и непредсказуемой.

— Любишь? Правда?

— Правда. Прости за то, что наговорила тебе сегодня. На самом деле, я так не думаю.

Мама отстраняется, заключает моё лицо в ладони и тихо выдыхает:

— А может, я и верно поступила, оставив твоё воспитание отцу. Вон какой ты сильной и разумной выросла. Ты невероятно сильная, моя милая. И смелая. Я так тобой горжусь.

— И я горжусь тем, что ты моя мама.

— О, Сабрина! — вновь притягивает она меня к себе и зацеловывает.

За спиной скрипит дверь, я отстраняюсь от мамы и тут же попадаю в медвежьи объятья папы. Он прижимается губами к моей макушке и шепчет:

— Птичка, в полиции нам помогут — они накажут ублюдка. Но, если честно, я бы с большим удовольствием свернул ему шею своими руками.

— Слава Богу, что наша дочь разумнее тебя! — воодушевлённо замечает Виола. — Никакого рукоприкладства, герой. Для наказаний существует закон.

— Поехали домой, пап? — смотрю я на него снизу. — Приготовим наши любимые горячие бутерброды.

— Всё, что хочешь, птичка.

Я обнимаю его за талию и смотрю на Виолу:

— Ты с нами, мам?

— Только если вы не будете обжаривать на масле мою порцию. Я против лишнего холестерина!

— Она не меняется, верно? — тихо замечает папа.

— Наша знакомая и привычная Виола Брукс, — так же тихо смеюсь я.

Машину Тайлера я вижу ещё на подъезде к дому, сам он сидит на ступенях крыльца. Он поднимается на ноги, когда мы выходим из джипа папы, и направляется нам на встречу.

Я смотрю на родителей:

— Я скоро вас догоню, ладно?

Папа, не хотя, кивает, и мама подхватывает его под локоть, чтобы скорее утянуть в дом.

Тай тут же меня обнимает и горячо выдыхает в волосы:

— Проклятье, ведьма. Я уже не знал, что думать… Прости меня, ладно? Как был психом, так и остался. А обещал тебе совсем другое. Мне так жаль.

— Я знала, что ты выкинешь что-нибудь в этом роде. Иначе, ты не был бы собой. Поэтому я поступила так, как поступила.

Тайлер отстраняется и заглядывает мне в глаза:

— О чём ты?

Я отвожу взгляд, беру его за руку и тяну к крыльцу:

— Давай сядем.

Мы опускаемся на ступеньки, я подтягиваю к себе колени и обнимаю их руками. Заранее готовлюсь к тому, что Гиллу не понравится то, что я расскажу. Внутри всё напрягается.

Но я всё равно выдыхаю:

— Я заявила на Ульмана в полицию.

— Ты… что?..

Я смотрю на Гилла и рассказываю с самого начала:

— Я размышляла над этим планом с того момента, как приняла тот факт, что ты не отступишься с поисками. Я знала, что тот, кто бы это ни был, останется калекой, если не хуже. Ты едва не прикончил того парня за то, что тот меня ударил, а тут… В общем, как только ты уехал, я вернулась к твоему знакомому и попросила, чтобы он скинул эти видео на флешку. А до этого позвонила Ульману и потребовала, чтобы он срочно со мной встретился.

— Что?! — возмущается Гилл. — Какого… Ты могла пострадать, Сабрина!

— Пострадал он, — усмехаюсь я. — Итак, у меня на руках имелись видео-доказательства того, что Ульман тащил меня, бесчувственную, наверх, но на этом всё. Прошло больше года. Я не заявила на него сразу. Никто в полиции мне не поверил бы. Поэтому мне, превозмогая страх и отвращение, нужно было с ним поговорить. «Выбить» из него признание. И здесь мне помогла Тина — она снимала нас на видео, а мой телефон играл роль микрофона. Он признался, Тай, — выдыхаю я и закрываю глаза. В воспоминаниях всплывает его хищная улыбка. — И я была неединственной его жертвой.

Гилл резко выдыхает, словно его ударили под дых, а затем яростно хрипит:

— Больной ублюдок. Зря ты не позволила мне сломать ему ребро-другое.

— С ним разберётся полиция, слышишь? — вновь смотрю я на Тая. Он, сжав челюсть, смотрит в сторону. — Он уже у них. Дело будет громкое — они намерены найти каждую из его жертв, чтобы посадить за решётку на долгие-долгие годы. И поэтому, Тай, ты мне будешь нужен. Все в университете узнают о том, что меня изнасиловали. Мне не справиться одной. Пожалуйста.

Тай вглядывается в меня так, словно не понимает о чём я говорю, а затем до него доходит то, что я боюсь его потерять из-за сплетен, которые обязательно расползутся во все стороны, как клубок змей из перевёрнутой корзины, и обхватывает моё лицо ладонями:

— Эй, тебе не избавиться от меня, ведьма.

— Точно? Ты не злишься на меня?

— Сабрина, я тебя не заслуживаю, — притягивает он меня к своей груди, обнимает крепко. — Ты умная, смелая и сильная. Да, я не в восторге от того, что не сломал этой мрази нос, но ты всё сделала правильно. Ты удивительная. И я разобьюсь в лепёшку, чтобы хотя бы отчасти тебе соответствовать.

— Вообще-то я полюбила тебя ненормальным и импульсивным, — тихо смеюсь я, глотая слёзы, а затем заглядываю ему в глаза: — А ещё ты удивительный и потрясающий. Великолепный Тайлер Гилл, как он есть.

Он ведёт бровями, мол, с правдой не поспоришь, улыбается, а затем склоняется и нежно меня целует.