Ожидая тебя

Глава 17

— «Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль души терпеть удары и щелчки обидчицы судьбы…»

— Да заткнись же ты наконец!

Клуни потер ушибленное место — у Клэнси была привычка давать ему подзатыльники — и опустился на подоконник на свое место за шторами.

— Я просто хотел задать вопрос, вот и все. Джек, должно быть, тоже над этим задумывается.

Поскольку Джек только что снова имел несчастье быть обстрелянным словесными стрелами Мери — до того как она выбежала из комнаты, — вопрос был, возможно, вопреки мнению Клэнси весьма уместен. Но Клэнси все эти недели был немного не в себе, наблюдая, как его любимый Джек терпит одно поражение за другим, одно разочарование за другим.

Сначала Джек был с Мери суров с тем же, однако, успехом — не очень элегантно намекнул Клуни, — как если бы он плевал против ветра.

Потом Джек стал добрым. И как на сей раз отметил Клуни, «Жену так убивают добротою».

К тому же Мери, судя по всему, доброта тоже не нравилась. Она просто не знала, что с ней делать. Привидениям пришлось признаться, что у нее была отвратительная привычка швырять эту доброту прямо Джеку в лицо.

— Он не сделал ни одного правильного шага с тех пор, как вернулся, — горестно вздохнул Клэнси. — Твоя Мери с ним в разладе. — Услышав какой-то посторонний шум, Клэнси просунул голову в щель между шторами. — О! Это пришел наш дикарь. Может, мы сейчас что-нибудь узнаем от него?

Джек, совершенно не подозревая о чьем-либо присутствии, только что налил себе бокал кларета. Потом обернулся и кивком приветствовал появление в большой гостиной Уолтера. Джек был рад, что его друг не видел, как он, в который раз, сделал глупость: привел Мери в состояние крайнего раздражения.

Все же Джек задался вопросом: а нужно ли ему вообще в данный момент присутствие Уолтера? Он и так — в этом с Джеком согласился и Алоизиус — за прошедшие две недели надавал столько советов, что и три человека не смогли бы выслушать.

— Я сейчас встретил в холле Мери, Джек. — Уолтер сел на диван, который стоял как раз под люстрой. В огромной комнате осталось мало мебели, а все диваны были сдвинуты поближе к громадному камину.

— Вот как? — Джек налил другу стакан воды из графина, который Максвелл всегда ставил для гостя. — Надеюсь, ты не попал ей под горячую руку? Она, наверное, так посмотрела, что нагнала на тебя страху?

Уолтер взял стакан и улыбнулся. Джек сел на диван напротив.

— Знаешь, мне трудно поверить в то, что ты с таким успехом справлялся с обязанностями моего агента в Америке. Ты всегда был предельно вежлив и обворожителен со всеми этими глупцами, у которых денег было больше, чем ума. Ты заводил знакомства, даже дружбу, и очень умело продвигал наши дела. Благодаря труду и некоторому везению нам удалось сколотить свою империю. Вместе с тем ты не можешь сказать трех слов с миссис Колтрейн без того, чтобы не упасть на четвереньки и не завыть на луну.

— Я сообщил ей, что приказал вышвырнуть одного арендатора из поместья, — сухо отозвался Джек. — Она помчалась к нему, чтобы он прекратил собираться, потому что только она имеет право решать, кто остается в Колтрейн-Хаусе, а кто должен его покинуть.

— Она права или нет?

Джек тряхнул головой, стараясь собраться с мыслями.

— И да и нет, Уолтер, а вот я был совершенно не прав. У меня стало очень хорошо получаться делать ошибки. Оказывается, жена этого арендатора умерла в родах три месяца назад, оставив мужа с шестью малыми детьми. А я ничем не поинтересовался. Просто решил не тратить на это время. Все, что я видел, так это то, что он был не в поле, не работал. А Мери, как обычно, увидела гораздо больше моего. — Он пожал плечами и вздохнул: — Так что я упал еще ниже в глазах своей жены, что низводит меня до уровня жалкого червя, который ползает по земле.

— Ах, Джек. Несмотря на все мои усилия, несмотря на то что я, как из сырой глины, вылепил из тебя человека, ты умудряешься сначала что-то делать, а уж потом думать. Ты, конечно, извинился? Согласился пойти к несчастному бедняку и предложил помочь, если это возможно?

— Я бы пошел, если бы Мери не напала на меня, не тыкала бы мне в грудь пальцем, с жаром перечисляя все причины, по которым меня следовало бы вздернуть на виселице или четвертовать, а мои внутренности бросить на съедение овцам. Я навещу Дженкинса позже, чтобы посмотреть, чем можно ему помочь: может, нанять какую-нибудь женщину из деревни, чтобы она присмотрела за осиротевшими детьми, пока их отец не оправится.

Он встал, чтобы налить себе еще бокал вина.

— Выходит, — продолжал он, — я решил воспользоваться шансом и показать, кто хозяин Колтрейн-Хауса. Не понимаю, как я мог быть настолько слеп, почему действовал так поспешно и необдуманно. Мне здесь нечего делать, Уолтер. Такое впечатление, что я абсолютно не нужен, что я лишний. Мери прекрасно управляет поместьем. Урожаи высокие, все хозяйственные постройки в хорошем состоянии, арендаторы счастливы. Ты проверяешь бухгалтерские книги. А я бесполезен и нужен как собаке пятая лапа. Если я скажу Мери, чтобы она перестала управлять поместьем, она меня возненавидит еще больше, чем сейчас.

— Ты собираешься оплатить все долги Колтрейн-Хауса, Джек, — напомнил Уолтер. — Это что-то да значит.

Джек печально улыбнулся.

— Да, вроде должно. — Он снова рухнул на диван и запустил пальцы в волосы, так что одна прядь упала ему на щеку. Но он этого не заметил.

— Я надеялся, что поскольку у меня достаточно денег…

— Деньги — то же самое, что власть. Но это общая ошибка. У тебя не было здесь власти, до того как твой отец избил тебя и выкинул вон. У юности свои достоинства и сильные стороны, но со взрослыми проблемами ей справиться трудно. Поэтому ты уехал как побитая собака и поклялся вернуться на коне как герой. Ты спасешь Колтрейн-Хаус, восстановишь его былую славу, а Мери будет благодарна тебе за помощь и забудет, что ты ее оставил здесь одну на долгих пять лет. Она снова будет тебя боготворить, как раньше, и не вспомнит, как ты выглядел, когда она видела тебя в последний раз. Таков был твой план, и, чтобы осуществить его, ты работал в поте лица, Джек. — Уолтер красноречиво вздохнул. — К сожалению, твой план никуда не годился.

— Спасибо, великий мудрец, — криво усмехнулся Джек. — Хотя я считаю, что твоя проницательность слегка запоздала. Или ты все еще доволен, наблюдая, как я последовательно и упрямо делаю из себя осла?

— Да, кое-что меня забавляет, — признался Уолтер, нюхая бутон чайной розы у себя в петлице. — Кстати, и Алоизиуса тоже. Существует много способов возвыситься, Джек, но многие из них предполагают, что прежде надо несколько раз упасть на колени. Правда, только в том случае, если ты будешь учиться на своих ошибках. Скажи, ты не думал о том, чтобы вовлечь свою дорогую жену в работу по восстановлению этой груды развалин? Уверяю тебя, дом прекрасный, но мне больно смотреть на то, как он запущен, на пустые места там, где должна стоять мебель, на стенах висеть картины, а на окнах — занавески. Если бы ты предложил ей работать вместе, даже иногда советовался бы с ней, пока она не поймет, что ты не безнадежен и не бессердечен. Ты мог бы уговорить ее заняться обновлением внутреннего убранства дома, ведь твои деньги позволяют это сделать. Конечно, если ты ее попросишь об этом по-хорошему.

— В этом случае… — Джек встал и позвал за собой Уолтера в маленькую гостиную рядом с салоном. — Возможно, ты сегодня будешь лучше спать, мой друг, — сказал он с хитрецой в голосе, — если узнаешь, что твои усилия сделать из меня нечто большее, чем я был, когда мы с тобой познакомились, не пропали даром. — Он распахнул дверь и, отступив на шаг, дал возможность Уолтеру войти. — Входи, Уолтер, и смотри. Мне кажется, что это как раз тот случай.

Комната была завалена рулонами обоев и тканей и невероятным количеством журналов с образцами. Посередине этих гор сидел Алоизиус Бромли и рисовал углем что-то в ионическом стиле, объясняя каждый штрих сидевшему с ним рядом маленькому человечку, который энергично кивал. Оба изъяснялись по-гречески.

— Мистер Поппо — это имя на самом деле было гораздо длиннее, но Алоизиус настаивал именно на нем — прибыл из Лондона сегодня утром по просьбе наставника моего детства, — объяснил Джек, проходя в гостиную вслед за Уолтером. — Насколько мне известно, мистер Поппо работает с мрамором. Мистер Поппо — всего лишь один из многих людей, обладающих тем или иным талантом, которые или уже прибыли, или приедут в скором времени и поселятся в западном крыле. Алоизиус утверждает, что все они мастера своего дела.

— Вот как? — сказал Уолтер. Он поднял с пола журнал с образцами и начал его листать.

— Да, Уолтер, вот так. — Джек был явно горд собой, что всегда мешало, когда он имел дело либо с Уолтером, либо с Алоизиусом. Но у него уже была с утра стычка с Мери, и он чувствовал, что ему надо немного расслабиться. — Я нанял достаточно мастеров, чтобы Мери могла управлять ими целыми днями. У нее будет здесь достаточно работы и не останется времени, чтобы думать о том, где и чем занят я. Потому что моя главная цель — узнать, что происходит в поместье, а потом безболезненно брать управление им в свои руки. Хочешь — верь, хочешь — нет, но это была моя идея, а Алоизиус был настолько добр, что помог мне разобраться в деталях. Разве не так, Алоизиус?

Старик оторвался от своей зарисовки и, прищурившись, посмотрел на Джека:

— Уходи, мальчик. Не видишь, мы работаем. О, здравствуйте, Уолтер. Хотите к нам присоединиться? Я ценю ваше мнение и хотел бы попросить вас высказать его по поводу камина в этой комнате. Как видите, он весь растрескался. Мистер Поппо настаивает на том, что его надо заменить, а мне хотелось бы восстановить его в прежнем великолепии.

— А стоить это будет столько же? — спросил Уолтер, встав между Джеком и еще одной горой образцов. — Спросите его, мой друг, будет ли цена за восстановление камина такой же, как за его замену на новый, как будто вы готовы заплатить ту же сумму как за одно, так и за другое. Тогда вы лучше поймете друг друга, а заодно узнаете, возможно ли восстановление вообще.

Джек усмехнулся, глядя на своего старого наставника:

— Видишь, Алоизиус? Чтобы узнать, что возможно, всегда спрашивай цену, словно готов заплатить. Если твой мистер Поппо будет по-прежнему настаивать на замене, ссылаясь на то, что восстановить камин нельзя, ты поймешь, что он говорит правду. А если он скажет, что может привести камин в порядок за ту же цену, что и за новый, ты поймешь, что он может сделать это и за меньшие деньги. На этот раз заплати ему, сколько он скажет, а то, что переплатишь, вычти из своих следующих сделок. Теперь, как только этот человек раскроет рот, ты будешь знать, как вести с ним дела, чему верить и на чем сэкономить. Ты ведь этому научил меня, Уолтер?

— И у тебя все получалось, Джек, не так ли? Особенно с той покупкой у явного дурака Адама Фаулера. Помнится, ты тогда получил пять акров великолепной земли всего за четыреста долларов.

— Если вы двое кончили поздравлять друг друга с блестящими успехами, — заявил Алоизиус, обмахиваясь концом шарфа, — разрешите сказать вам, что мистер Поппо говорит по-английски.

Джек посмотрел на Уолтера, Уолтер посмотрел на Джека, а потом они оба посмотрели на мистера Поппо, лицо которого озаряла широчайшая улыбка.

— Чтобы восстановить камин, потребуется на пятьдесят гиней больше, достопочтенные господа, — сказал он, и Джек так расхохотался, что, наверное, упал бы, если бы не держался за плечо Уолтера. — В душе я художник, но мне будет труднее восстановить этот старый камин, — упрямо настаивал мистер Поппо. — Это поможет вам понять, как иметь со мной дело?

— Очень даже поможет, мистер Поппо, — ответил Джек, утирая выступившие от смеха слезы. Уолтер хранил гордое молчание: его репутации был брошен вызов. Ведь он гордился тем, что был если не самым умным переговорщиком на свете, то по крайней мере близок к тому, чтобы считаться одним из лучших. — Мы хотим, если не возражаете, увидеть камин в прежнем его виде за двадцать пять гиней сверх пятидесяти. Это предложение вам подходит?

— Ты мог бы заполучить его и за десять, — проворчал Уолтер, повернувшись спиной к сияющему мистеру Поппо с видом человека, оскорбленного в своих лучших чувствах. — Совершенно очевидно, что наши с тобой таланты не найдут себе применения в обновлении дома. Твое место в полях, ты должен управлять поместьем и выплачивать долги. Я, с моим умом, должен разобраться в вопросах финансов, работая с цифрами, а не с мастеровыми и шторами, а также сводящими с ума дискуссиями, какой оттенок голубого самый подходящий. Алоизиус хороший человек, но он превратит это место в еще один Парфенон, если разрешить ему воплощать свои идеи и втянуть в это тебя и всех остальных. Найди свою жену, и пусть эта разумная молодая женщина проследит за всем, иначе твои карманы быстро опустеют и мы все окажемся под забором.

Хани открыла дверь большой хозяйской спальни на чей-то громкий и властный стук. И отступила назад в изумлении: на пороге стоял Джек.

Мери, сидевшая у очага, расчесывала распущенные волосы, еще мокрые после ванны. Она обернулась и увидела, как в спальню своими обычными большими шагами входит Джек и усаживается в кожаное кресло по другую сторону камина.

Он был мрачнее тучи, пытаясь скрыть свое настроение за натянутой улыбкой. Но Мери с детства могла распознать любое настроение Джека. Когда он наконец поймет, что все его эмоции написаны у него на лице? В данный момент она бы сказала, что он выглядит скорее разочарованным, чем рассерженным. А разочарование никогда не было в чести в Колтрейне.

— Я сама закончу, Хани, — обратилась она к служанке, которая не знала, что ей делать. — Сходи вниз и посмотри, не надо ли помочь матери на кухне.

— Вы уверены, мисси? — Бедняжка Хани, казалось, разрывалась между чувством восторга оттого, что мистер и миссис Колтрейн наконец оказались в одной спальне — где, как всем известно, им и положено было быть, — и чувством страха оттого, что, впустив Джека Колтрейна в спальню, она совершила свою вторую самую большую ошибку с тех пор, как она поцеловала Джимми, помощника дворецкого, предварительно не посмотрев, нет ли поблизости отца.

— Сейчас же! — Приказание Джека и его жесткий взгляд были достаточны, чтобы Хани решила, что ей делать, и поспешно попятилась вон из комнаты.

— Какой же ты злой, Джек. Неужели обязательно надо было ее пугать? — осведомилась Мери, проводя щеткой по волосам. Она все еще была в сорочке и халате. Но так как халат некогда принадлежал Джеку и был таким же закрытым, как саван, она не видела причины, чтобы протестовать против его прихода и просить — раз он явился без приглашения — его уйти, пока она не приведет себя в порядок. Кроме того, ей было все равно, как она выглядит. Ему-то все равно.

— Я знаю Хани так же давно, как и ты, Мери, а она знает меня. Неужели ты думаешь, что она испугалась, что я откушу ей руку?

— Может, и нет, — пожала плечами Мери. — Ты слишком занят, выгоняя из поместья хороших людей. — Она тут же прикусила язык, пожалев о том, что сказала. Но сказанного не воротишь. Ей должно быть стыдно. Она знала, что Джек уже ездил к Робби Дженкинсу сегодня днем и даже извинился перед ним. Джек всегда признавал свою вину, и Мери любила его за это. Он даже признался, что был не прав, так надолго отложив свое возвращение в Колтрейн-Хаус. Так почему же она не может его простить, встретить приветливо в его же доме, передать ему бразды правления?

Ответ, к сожалению, был прост. Если Джек возьмет управление поместьем в свои руки, ей нечего будет делать, некуда идти. Даже если бы весь мир был у ее ног, но в нем не было бы Джека и Колтрейн-Хауса, она предпочла бы умереть.

Щетка для волос вдруг замерла на полпути: она неожиданно поняла, что не была абсолютно честна с самой собой. Если бы это было нужно, она прожила бы и без Колтрейн-Хауса. Она могла бы прожить вообще без всего. Но только не без Джека. Без него она не может быть счастливой. Она боготворила его, когда была ребенком. А как женщина — да поможет ей Господь — она его любит. Любит так, как предназначено женщине любить мужчину. А влюблена в него она была с четырнадцати лет, но он об этом и не подозревал.

— Извини, Джек, — наконец выдавила она, положив на колени щетку и стараясь не смотреть на него. — Я не должна была этого говорить. Поговорим о чем-нибудь другом, ладно? Хани сказала мне, что дом полон раздраженных джентльменов в башмаках на высоких каблуках и дюжих мастеровых, нанятых в ближайшей деревне. И я видела кого-то на крыше, когда шла из конюшни. Что ты собираешься делать, Джек?

Он поднялся с кресла и, взяв у нее с колен щетку, встал за ее спиной и начал водить щеткой по ее волосам, как он делал это тысячу раз, когда она была ребенком. Он работал медленно, осторожно, распутывая ее влажные волосы. Он всегда о ней заботился. Так хорошо о ней заботился.

Мери затаила дыхание и постаралась не отклоняться назад — туда, где были его руки. Она пыталась думать, слушать и ничем себя не выдавать, чтобы не спугнуть его. А то, чего доброго, выскочит с криками из спальни.

— Ты знаешь, что я собираюсь делать, Мери? — Она сидела с закрытыми глазами, обуреваемая незнакомыми ей ощущениями, которые так ее пугали, что она почти забывала дышать. — Я поклялся восстановить Колтрейн-Хаус, и я это сделаю. Но мне нужна твоя помощь, Мери, если ты, конечно, захочешь помочь.

— Моя… моя помощь? — В этот момент она себя ненавидела. И его ненавидела. Как же могло быть иначе, если она вдруг почувствовала, будто земля уходит у нее из-под ног и она проваливается в какое-то глубокое, темное, неизвестное и опасное место. — Разве я и так не делаю достаточно?

Наклонившись, он взял ее руку и провел большим пальцем по мозолям на ее ладони.

— Ты делаешь даже слишком много, Мери. Настало время — давно настало — рассуждать здраво. Пора поделить ответственность за Колтрейн-Хаус. Не потому, что ты не справляешься или поместье в плохом состоянии. Все наоборот. Но я вернулся домой и знаю, как им управлять. Мы с Уолтером оставили в Пенсильвании два огромных имения на управляющих, чтобы иметь возможность приехать в Англию.

Пытаясь вернуть себе душевное равновесие, Мери решила, что для этого лучше всего будет оскорбить Джека.

— Хвастаешься, Джек? Это на тебя не похоже. Но я не могу претендовать на то, чтобы понимать тебя теперь, или ты сам должен признать, что уже не тот Джек, которого мы оба помним.

— А ты не та Мери, — парировал Джек и, найдя в ее волосах узелок, стал осторожно его расчесывать.

Да, он всегда хорошо о ней заботился. Но это не было влюбленностью. Внезапная боль пронзила ее сердце. Хорошо, что она сидит, иначе наверняка упала бы.

— Та Мери, которую я помню, — услышала она откуда-то издалека голос Джека, — боготворила меня, плясала бы под мою дудку, только бы доставить мне удовольствие. Признаюсь, мне этого не хватает.

— Все мы взрослеем, — отрезала Мери, наклонив голову, так что волосы упали ей на лицо. Она уже пришла в себя и не хотела, чтобы он видел выражение ее лица. — Мы взрослеем, расстаемся с детством, с нашим прошлым.

Когда он закладывал ей за ухо прядь волос, его прикосновение было нежным. Потом его пальцы так же нежно пробежали по ее щеке.

— А как же наши мечты? С ними мы тоже должны расстаться, Мери?

«А если твои мечты никто не разделяет? — подумала она. — Значит, надо запрятать их как можно глубже».

Он убивает ее, убивает медленно, даже не подозревая об этом. Она повернула голову, чтобы взглянуть на него, хотя знала, что у нее в глазах стоят слезы. Но она вдруг перестала бояться, что он увидит, как ей больно. И она солгала. Постаралась, чтобы это была самая правдоподобная ложь в ее жизни.

— Нет, Джек. Мы прячем их подальше — те, что еще можем спасти. Мы прячем их рядом с неосторожными обещаниями, про которые кто-то либо решил забыть, либо просто растоптал. Я все еще мечтаю, Джек. Это правда. Но эти мечты отличаются от тех, что были в моем глупом, беззаботном детстве. — Она набрала побольше воздуха, потом выдохнула и намеренно солгала: — И тебя в этих мечтах уже нет.

— Я так и предполагал.

— Однако, — упрямо продолжала она, боясь потерять мужество. Она скажет ему то, что он от нее ждет. Она всегда так поступала и впредь будет то же самое. Но она не подозревала, что цена будет столь высока. — Однако, — повторила она, это не означает, что я не знаю, чего ты добиваешься, или не понимаю, что последние две недели — последние пять лет — веду безнадежную борьбу. Я отдам тебе управление поместьем, а себя похороню под грудой обоев, тканей и картин, как ты этого хочешь. Если мне нельзя быть хозяйкой поместья, я буду его любовницей — во всяком случае, до тех пор, пока ты не найдешь еще какой-нибудь способ посягнуть на мои права.

— Господи, Мери, о чем ты говоришь? Я вовсе не этого хочу от тебя. Я…

— Нет, конечно. Ты представлял себе все по-другому. Ты хотел, чтобы я согласилась аннулировать наш брак, а потом просто ушла.

Его глаза блеснули гневом.

— Брак не имеет к этому никакого отношения. И не имел. Во всяком случае, больше не имеет. Я беспокоюсь о тебе, Мери. Я действительно строил всякие планы, но мне и в голову не приходило, что ты захочешь остаться в Колтрейн-Хаусе, как только я вернусь.

Он рванул себя за воротник, потому что прядь волос зацепилась за галстук и мешала ему, и Мери неожиданно увидела прежнего Джека — более молодого, того, которого она помнила и боготворила. Ей бы надо его ненавидеть за то, что он такой болван и не видит того, что у него под носом. Но как же она может его ненавидеть? Ведь она его так любит, так желает ему счастья — больше даже, чем себе самой.

— А почему бы я захотела уехать, Джек? Это всегда был мой дом. — Она взяла его за руку.

— Знаю, знаю, — вздохнул он, стискивая ее пальцы. — Но после всего, что случилось и я позволил своему отцу завлечь нас в ловушку и женить, а потом сбежал, оставив тебя одну, я полагал, что ты захочешь уехать отсюда в ту же минуту, как это станет возможным. Сбежать от меня. Начать новую жизнь, забыть прошлое и все то уродливое, что было.

Он не понимает. Он действительно не понимает.

— Уродливое? Я не помню ничего уродливого, Джек, хотя ты, кажется, этого не понял до сих пор. Но все твои умозаключения относительно того, что для меня лучше, основывались на том, что ты верил, будто я навсегда останусь послушным ребенком, разве не так? Что я никогда не вырасту, что всегда буду той же уступчивой сестричкой, которая обожает своего старшего брата, смотрит ему в рот и ловит каждое его слово, будто оно золотое. Ты ведь именно так думал?

Он провел дрожащим пальцем по ее щеке.

— Моя сестричка? Думаешь, я и сейчас так считаю? Когда я на тебя смотрю, Мери, после всех этих лет, что я помнил тебя младенцем, а потом ребенком, ты думаешь, я и вправду вижу сестру?

Он смотрел на нее долгим взглядом, и она неожиданно почувствовала, что ей необходимо потуже запахнуть на груди не по размеру большой халат. Он побледнел, увидев этот жест, и, опустив руку, отвернулся.

Она взяла щетку, возобновив свое обыденное занятие. А Джек встал и молча вышел из комнаты.

Глава 18

Настроение Джека день ото дня становилось все лучше. Мери сдержала слово. На следующее утро после их разговора она поджидала его у конюшни. Лошади уже были оседланы, и они вместе поехали осматривать поместье. Чтобы уберечь его от ошибок, Мери представляла его работникам, которых он еще не знал, шептала ему на ухо имена тех, кого он должен был бы помнить со старых времен. А потом она вернулась в Колтрейн-Хаус и начала руководить обновлением дома.

Две недели Джек был сторонним наблюдателем, а сейчас он объезжал поля как хозяин, как владелец. Мери подарила ему его собственное поместье. Теперь только от него зависело, заслужит ли он уважение людей, работающих на его земле.

Но сначала он нанесет визит Генри Шерлоку и посмотрит, так же он спокоен и выдержан? Так же чувствует себя в полной безопасности? Когда он вместе с Мери объезжал поля, она показала ему небольшое владение Шерлока в дальнем углу поместья, и до Джека — с некоторым опозданием — дошло, что дом стоит на земле Колтрейн-Хауса.

— Как? — только и спросил он Мери, сидя в седле и глядя на дом. Он был хотя и небольшой, но по всем признакам построен на большие деньги.

— Это воля твоего отца, — ответила Мери, уловив смысл короткого вопроса. — Он отдал Генри землю в награду за его «верную и добросовестную службу». На наследство, полученное от тетки, он и построил этот дом. Генри мог бы переехать в Лондон, но он так привязан к Колтрейн-Хаусу. Он говорит, что не может даже представить себе, что отсюда можно уехать. Я этому удивилась, потому что и не подозревала, что Генри так сентиментален. Кипп говорит, что Генри, похоже, относится к поместью чуть ли не с благоговением.

Подъезжая к четырехэтажному кирпичному дому Генри Шерлока, Джек вспомнил слова Мери. Трудно было представить себе человека, который, имея на это деньги, не переехал бы в город, а довольствовался жизнью в сельской местности. Джеку еще труднее было поверить в то, что его отец был сентиментальным. Интересно, за какую именно «верную и добросовестную службу» Шерлок получил такой щедрый подарок? Может быть за то, что в течение двадцати лет делал за Августа Колтрейна всю грязную работу? Сомнительно.

Не мог отец оставить Генри Шерлоку такой большой кусок земли Колтрейна, во всяком случае — добровольно. Но Джек верил в то, что Шерлок был жаден, и в то, что он шантажировал отца. Каждый кирпич этого на вид скромного жилища кричал об этом.

Быть может, его отсутствие и не было слишком долгим? — вдруг подумал Джек. Он покинул Колтрейн-Хаус рассерженным, но беспомощным юнцом, а вернулся умудренным опытом мужчиной. Он повидал мир, познал, что в нем хорошо и что — плохо, и научился отличать одно от другого. Пять лет назад, даже три года назад, он не справился бы с Генри Шерлоком. А теперь? Теперь он готов расквитаться с ним. Ему недоставало лишь нескольких незначительных деталей, чтобы разгадать загадку Генри Шерлока. Но ставить его об этом в известность он, разумеется, не собирается.

Молодой парень в очень хорошей ливрее выбежал навстречу Джеку, чтобы взять поводья его коня. Более пожилой слуга в еще более богатой ливрее открыл дверь и проводил его в парадную гостиную, попросив «подождать хозяина, который не ожидал столь раннего посетителя».

Уже холл поразил Джека своим великолепием: чего стоила одна только массивная хрустальная люстра, но гостиная произвела на него еще большее впечатление. Куда бы он ни взглянул, везде видел деньги. Стены были окрашены в бледно-желтый цвет, декоративный, куполообразный потолок был расписан херувимами на фоне голубого неба. Высокие — от пола до потолка — окна, стеклянные двери, ведущие на широкий внутренний дворик. Подобранная с большим вкусом мебель, видимо, от самых искусных мастеров. Зеркала, картины, вазы, скульптуры в специальных нишах. Не менее трех дорогих ковров на полу.

Покойная тетушка Шерлока, должно быть, была гораздо богаче, чем кто-либо мог предположить, и оставила племяннику достаточно денег, чтобы он мог построить такой дом и наполнить его столь дорогими вещами. Как, наверное, был доволен Шерлок, что и тетушка его не забыла, и Август подарил ему землю.

Шерлоку могло повезти и больше: например, если бы Август подарил ему Колтрейн-Хаус. Но такого даже распутный отец Джека не сделал бы, потому что Колтрейн остается Колтрейном. Отец и сын могли не любить друг друга, но родная кровь не водица.

Шерлок, вероятно, это прекрасно понимал и не надеялся когда-нибудь завладеть Колтрейн-Хаусом. Но почему он остался даже после того, как у него появилась возможность уехать? Зачем он построил здесь дом? Что привязывало его к Колтрейн-Хаусу?

Джек знал ответ на эти «почему» и «зачем»… но сначала ему надо найти ответ на вопрос «как». И если он прав…

Загадка была так близка к разрешению. Все финансовые документы были в руках Джека и Уолтера. Еще несколько дней, сказал Уолтер, максимум неделя…

Но надо себя сдерживать, не показывать своего стремления поскорее все выяснить, не расспрашивать Шерлока слишком явно. Если они с Уолтером правы, Джек будет знать все или почти все. А если Джек не прав, ему не придется переживать за то, что выставил себя дураком и незаслуженно оскорбил человека, дважды спасшего ему жизнь.

Джек налил себе рюмку кларета, отметив отличное качество и вина, и графина, в который оно было налито, и сел на стул возле камина в ожидании хозяина. Когда Генри Шерлок наконец появился, он медленно встал и пожал протянутую ему руку.

— Извините, Шерлок, что я вторгся без предупреждения, — сказал Джек, заметив, что Генри немного взволнован, и вспомнил, что Шерлок любил, чтобы во всем был порядок. А неожиданное появление утром визитера, который отрывает его от дел, было непорядком. — Понимаете ли, я был на прогулке верхом и остановился здесь совершенно случайно. У вас прекрасный дом, Шерлок. Произвел на меня большое впечатление.

— Спасибо, Джон. Дом небольшой, но мне подходит. — Он сделал знак Джеку снова сесть. — И я рад, что ты ко мне заглянул. Я намеревался заехать в Колтрейн-Хаус и еще раз поговорить с твоим весьма интересным другом. Уолтер, так. кажется, его зовут? Занятный человек. У него не возникло каких-либо трудностей, когда он проверял бухгалтерские книги? Думаю, что нет. А как поживает наша дорогая Мередит? Признаюсь, я удивлен, что вы оба оказались в такой странной ситуации в связи с твоим возвращением. После того, что твой отец сказал в ту последнюю ночь… Но… нет, об этом мы сейчас не будем говорить, хорошо?

Слушая Шерлока, Джек старался казаться, с одной стороны, немного непонимающим, а с другой — как бы заинтересованным, хотя удивился фамильярности Шерлока. И почему, во имя Господа, он осмелился заговорить о той ночи, не опасаясь, что Джек его ударит?

— Мери чувствует себя прекрасно. У нас начался ремонт, в доме много рабочих, но она прирожденный организатор и хорошо с ними справляется. Мы с вами это знаем, Шерлок.

Джек поставил рюмку на стол и снова встал. Стоя он чувствовал себя менее уязвимым. Опершись одной рукой о каминную полку, продолжил:

— Как я уже сказал, у вас прекрасный дом, Шерлок. Вряд ли найдется еще такой, даже в Лондоне. Вы сами все собирали? Возможно, Мери потребуется ваш совет относительно выбора тканей или расцветок.

Шерлок бросил на Джека вопросительный взгляд:

— Вы можете себе это позволить? Я имею в виду эти новшества? Ведь еще остались неоплаченными закладные. Мне больно об этом говорить, но вы украсите Колтрейн-Хаус для нового владельца, если не внесете деньги в ближайшее время. Ваш Уолтер, надеюсь, это понимает? Он проинформировал вас о величине взноса по закладной и об общей сумме долгов?

— Да, Шерлок, он в курсе. И я готов заплатить… когда узнаю, кому я должен буду платить. Вам ведь известны имена, не так ли? Вы, возможно, забыли, но в бухгалтерских книгах есть не все имена. Уолтер проверяет все книги и составляет список долгов. Это, конечно, мелочь, но она почему-то привлекла мое внимание.

Шерлок никак на это не прореагировал, не побледнел, не заерзал на стуле. Ничем не выдал себя, как того ожидал Джек.

— Имена, Джон? Ты прав. Боюсь, в книгах внесены не все имена. Я приготовлю для тебя список с адресами и прочими сведениями. Вот, например, Макдугал, которому мы должны тридцать тысяч, живет в Шотландии, лечит там свою подагру. Потом Ньюбери, торговец углем из Ньюкасла. А еще некий мистер Голд, ростовщик из Лондона. Он сейчас прикован к постели, но его бизнес перешел к сыновьям, и мы с ними ведем дела по переписке. Теперь ты будешь вести…

Он улыбнулся и развел руками:

— Это все, что осталось. Все остальные долги были возвращены, за исключением нескольких мелких. Колтрейн-Хаус всегда приносил огромный доход, Мередит не гнушалась моими советами и на моем опыте училась управлять поместьем, я взял на себя лишь ведение финансовых и юридических дел твоего отца.

— Как я уже сказал, мы с Мери оба у вас в долгу, Шерлок, — сказал Джек, подумав о том, насколько правдивыми могут оказаться его слова. Ведь у него пока не было фактов, подтверждавших его предположения.

До тех пор пока он не будет совершенно уверен, ему надо продвигаться вперед очень осторожно, чтобы не спугнуть Шерлока перед тем, как затянуть петлю. Надо было что-то отвечать, и Джек сказал нечто наивное и глупое:

— В бухгалтерских книгах содержатся сведения только о выплатах, и ничего об общей сумме по закладным. Вы сказали, что Макдугалу мы должны тридцать тысяч, правильно? Это не так уж много. А сколько мы должны Ньюбери и Гол-ду? Какова точная сумма по этим двум закладным?

Шерлок кашлянул в кулак.

— Ты меня неправильно понял. И неправильно понял своего человека, этого Уолтера, если только он умеет обращаться с финансовыми документами. Тридцать тысяч — это очередной годовой взнос Макдугалу, Джон. Это проценты, а не сумма долга. Долг так велик, что его даже трудно себе представить. Если быть точным, то четыреста тысяч фунтов стерлингов. И ты должен еще двадцать тысяч в качестве годовых процентов по двум другим закладным. Двенадцать — Ньюбери и восемь — Голду. Короче говоря, Джон, твой долг по этим трем закладным составляет более полумиллиона фунтов.

Джек намеренно сделал вид, будто ничего не понял, и сказал:

— Полагаю, я вас ранее неправильно понял. И Уолтера, по-видимому, тоже.

— Как ты мог надеяться, что все оплатишь, Джон? Ты видишь, какие это цифры. Ты должен спросить себя: зачем отдавать тридцать тысяч или двадцать в качестве процентов, если не сможешь расплатиться с главными кредиторами по закладным? Да, я следил за тем, чтобы поместье приносило доход, платил годовые проценты, но только потому, что не смог убедить ни твоего отца, ни тебя и Мередит продать поместье. Твой отец не стеснялся в расходах. Но куда легче было бы разрешить Макдугалу купить поместье, а заодно и две другие закладные — и гора с плеч. С твоих плеч, Джон.

— Вы и вправду так считаете, Шерлок?

— Да. Ты молод, Джон. Ты говоришь, что разбогател, но ни одно богатство, как бы велико оно ни было, не может не почувствовать потерю шестисот тысяч фунтов. Уолтер рассказал мне о ваших поместьях в Америке. Его рассказ произвел на меня огромное впечатление. Правда, Джон. Оставь это несчастливое место, которое наверняка вызывает у тебя страшные воспоминания, и возвращайся туда, где ты будешь счастлив. Это разумно, Джон.

— Может и так, — ответил Джек, отойдя от камина. — А как насчет Мери, Шерлок? Как насчет моей жены?

— Твоей жены, Джон? Надеюсь, я могу быть с тобой откровенным? Больше всего в жизни я сожалею о том, что приехал слишком поздно, чтобы остановить эту пародию на свадьбу. Ни ты, ни она не хотели этого брака, все было сделано без вашего согласия. Тебя принудили с помощью пыток, а Мередит просто-напросто запугали. Ты, конечно, обеспечишь Мередит, я в этом не сомневаюсь. Ты человек чести, Джон, всегда им был.

— Что ж, спасибо, Шерлок. — Джек был готов уйти. — И спасибо за сведения, которые ты перешлешь завтра утром в Колтрейн-Хаус. Я ценю твою помощь и все, что ты сделал для Мери и меня за эти годы.

Джек кивнул Шерлоку, который дружески обнял его за плечи и проводил к выходу.

Вспоминая свой разговор с Шерлоком по дороге домой, Джек невольно восхитился выдержкой этого человека. Покачав головой, он воскликнул:

— Ну и изворотлив же, сукин сын! Ему почти удалось провести меня!

Джек что-то насвистывал. Мери, прятавшаяся в саду от мистера Поппо и ему подобных, услышала свист, но не знала, радоваться ей или плакать.

Если Джек счастлив, то и она должна быть счастлива. Но что сделало Джека счастливым? Наверное, то, что вовсе не обрадовало бы ее. Особенно если учесть, что он явно избегает ее вот уже два дня.

Она стояла на коленях, яростно выдергивая сорняки, которые посмели вырасти вокруг розовых кустов вдоль дорожки. Если Джек захочет, он найдет ее, сама она не станет стараться, чтобы он ее обнаружил.

По обе стороны дорожки на скамейках расположились Клуни и Клэнси. Клэнси спал, даже храпел во сне. Клуни лежал, облокотившись на руку, и смотрел, как работает его дорогая Мери. Приятное занятие — наблюдать, как другие работают.

Когда свист стал приближаться, а Мери сжалась и еще ниже склонилась к земле, Клуни сел и стал будить Клэнси.

— Эй, Клэнси, проснись. Мальчик вернулся домой и, судя по свисту, идет именно по этой дорожке. Это наш шанс.

— Джек? Джек приехал? — встрепенулся Клэнси и, открыв глаза, потянулся. Потом поплыл вверх и уселся на ветку, с которой ему лучше был виден сад.

— А-а, вон он. Идет сюда. Оставим их наедине и будем надеяться, что они сами справятся. А уж если нет…

— Если нет, то я знаю, что делать, — усмехнулся Клуни. У него был свой план, который Клэнси назвал блестящим. А у такого, как Клэнси, не так-то просто добиться одобрения!

Свист все приближался, хотя его направление оставалось неясным. Мери не без труда выдернула сорняк с длинным корнем и, довольная собой, бросила его через плечо.

— Такое приветствие я вряд ли скоро забуду, — послышался голос Джека. Мери быстро обернулась и увидела, что он рассматривает растение, стирая грязь со щеки. — Знаешь, Мери, некоторые люди говорят «Привет!». Или «Добрый день», или «Как приятно вас видеть». Такие простые и понятные слова. Я в растерянности, Мери. Что означает сорняк, брошенный в лицо?

Мери поднялась с колен и вытерла руки о фартук. Джек тоже был одет довольно просто: в бриджах и белой рубашке с отложным воротником. Но только он выглядел очень красивым, а она была похожа на кухонную замарашку.

— Это означает, — осторожно начала она, — что если ты хочешь ко мне присоединиться, можешь это сделать на свой страх и риск. Я не хотела… правда. — Она запнулась, хотя ее улыбка становилась все шире. — У тебя за левым ухом остался листик. Я сомневалась, говорить ли тебе об этом. Вдруг это теперь модно.

— Шутишь? — Джек убрал лист. — Вспоминаю, как Алоизиус говаривал в детстве, что в моих волосах совьют гнездо птицы. Я всегда приходил на урок грязный, в волосах было полно всяких сучков. Ты помнишь, Мери?

Неужели нет? Из его вихров всегда торчала то солома, то травинки, то сено. Они тогда бродили по горам и полям, не обращая внимания ни на одежду, ни на то, как выглядят, и, уж конечно, ни на то, что о них могут сказать. Валялись в траве, играя и щекоча друг друга. Джек очень боялся щекотки. Его трудно было свалить на землю, но если Мери это удавалось, она садилась на него верхом, и он тут же просил у нее пощады. У него было место чуть повыше талии, которое…

Мери наклонила голову, чувствуя, как краснеет.

— Мери? Что случилось?

Она закусила нижнюю губу и покачала головой. Она сидела на нем верхом! Да, но тогда они были детьми. Во всяком случае, она была ребенком. И приставала к нему с детскими играми. Даже когда Джек начал от нее прятаться, сбегал с Киппом в деревенскую таверну, гулял с деревенскими девушками, которых она всем сердцем ненавидела.

— Какая же я, должно быть, была чума, Джек, — сказала она, подняв на него полные слез глаза. — Как ты, наверное, мучился. Прости меня.

— Ты была неисправима. — Он явно ее поддразнивал. — Неужели ты веришь в то, что я жалею хотя бы об одной минуте нашей жизни, когда мы были вместе? Ты была моим другом, моей сестрой, моей семьей, наконец. И ты, возможно, была единственной причиной того, что я оставался в Колтрейн-Хаусе, а не убежал из дома с цыганским табором или с кем-нибудь еще. Ты — чума? Ты — мучение? Да я бы не выжил без тебя.

— Честно? — И почему только его слова так много значат для нее?

Она сделала шаг вперед, бессознательно желая быть к нему ближе… и тут Клэнси заорал:

— Ну же!

Всегда послушный Клуни высунул небольшую ветку, которую он держал, скорчившись на краю дорожки. Ветка попала Мери под ноги, она споткнулась и упала прямо в объятия Джека.

— Идеально! — определил Клэнси, хлопая в ладоши. Он взглянул на Джека, на Мери, вздохнул и, вытащив из кармана большой носовой платок, громко высморкался.

— А теперь, соединив руки, соедините свои сердца. Ах, Клуни, как это замечательно!

— Это обманчиво, — возразил Клуни, присев на корточки и наблюдая за парочкой. Они стояли рядом, удивленные и смущенные. — Однако, если мы скоро очутимся в садовом сарае по колено в компосте, будем знать, что наш план удался.

Мери упиралась ладонями в грудь Джека, чувствуя, как его сильные руки обхватили ее за талию, как бы удерживая от падения, хотя она держалась за его рубашку. Под ее ладонями билось его сердце — так же неровно, как и ее собственное.

— Я, наверное, обо что-то споткнулась, — наконец сказала она, облизывая пересохшие губы.

Раньше она никогда не была неуклюжей — неужели ей хотелось споткнуться, хотелось оказаться в его объятиях? Или это Клуни и Клэнси оказали ей небольшую дружескую услугу? Если так — как им не стыдно! Хотя… идея была не так уж и плоха. Она опустила голову, не смея смотреть Джеку в лицо. Он никогда не поймет, почему она вдруг улыбнулась, и, уж конечно, не поверит в ее объяснения. — Мне жаль, что так получилось, — тихо пробормотала она.

— Жаль, Мери? — Его слова донеслись до нее сквозь странное жужжание в ушах. Надо уйти. Но если попытаться сдвинуться с места, она упадет, она была в этом уверена. Ее опасения подтвердила дрожь в коленях, когда он сказал: — Не могу сказать того же про себя.

Он нежно взял ее за подбородок и поднял голову, так чтобы она могла увидеть вопрос в его зеленых глазах. Потом он взял ее за локти, словно намекая на то, что ей следует обнять его за плечи. Она охотно подчинилась: она привыкла всегда ему подчиняться. Его лицо, его рот становились все ближе, так близко, что у нее закружилась голова и перехватило дыхание. Она закрыла глаза, ожидая… ожидая момента, которого ждала почти всю свою жизнь…

— Джек! Джек, где ты, черт побери! Максвелл сказал, что видел, как ты направлялся сюда.

— Уиллоуби, — заскрежетал зубами Клэнси. — Как это на него похоже, да, Клуни? Пустозвон, трясогузка! Уходи отсюда! Сейчас же уходи!

Точно обжегшись, Мери отскочила от Джека и прижала ладони к пылающим щекам, а Джек разразился потоком таких ругательств, о существовании которых Мери даже не подозревала. Они оба обернулись и увидели одетого с иголочки Киппа, который словно только что вернулся с прогулки по Бондстрит.

— А-а, вот ты где. И ты тут, Мери. Очень хорошо. Мне не придется рассказывать дважды.

— А кто сказал, что тебе придется рассказывать одиножды? — проворчал Джек, а Мери прикусила губу, чтобы не рассмеяться, а еще больше — чтобы не показать, как ей понравилась реакция Джека на то, что их прервали. Хотя было странно, что он вообще мог говорить — она при всем желании не могла бы вымолвить ни слова. Не смогла бы даже позвать на помощь, если бы у нее внезапно загорелись волосы. — И что тебе не терпится рассказать нам, Кипп?

Кипп остановился, и, вытерев лоб носовым платком из тончайшего полотна, провозгласил с довольной улыбкой:

— Про Рыцаря Ночи, Джек. Я только что из деревни. Там обо всем и услышал. Прошлой ночью он опять появился. Через столько лет, Джек, благородный ночной разбойник появился снова. Что ты на это скажешь, или ты уже знал об этом? Конечно, знал. Нечестно с твоей стороны не позволить мне и Мери участвовать в этой забаве…

— Джек? — Мери повернулась, пытаясь угадать реакцию Джека на эту новость. — Что тебе об этом известно?

Но Джек не ответил, а Мери, как ни старалась, не могла ни о чем догадаться по выражению его лица. Впервые в жизни ей показалось, что Джек так же далек от нее, как любой незнакомец. Сжав челюсти и прикрыв глаза, Джек жестом показал Кпппу и Мери идти впереди него по дороге к дому.

— Ты что, Джек? — запротестовал Кипп. — Разве мы должны повиноваться тебе, как слепые котята? Мог бы, по крайней мере, спросить нас.

— Да, Джек, — поддержала его Мери.

— Мы поговорим в моем кабинете, Мери, — твердо заявил Джек, как взрослый — ребенку, и у нее не осталось выбора, нежели как повиноваться ему.

Просто поразительно, подумала она, только что чуть не таяла в его объятиях, а теперь уже горит желанием задушить его и скормить диким кабанам. Впрочем, так было всегда, когда дело; касалось Джека. Так что нечего удивляться.

Именно по этой причине — одной из многих — она любила его. Ну разве не идиотка?!

Глава 19

— Я ничего не слышу. А ты слышишь? — Клуни припал ухом к тяжелой дубовой двери в кабинет, потом отступил и покачал головой. — Она хочет, чтобы мы не вмешивались, Клэнси, стало быть, так тому и быть. Она скорее всего хочет защитить Джека, моя голубка. Чем меньше народу будет знать, тем лучше и тем меньше вероятности, что кто-то еще об этом узнает. Я так думаю.

Клэнси треснул Клуни по голове.

— Ну ты и простофиля! Мы же призраки. Кому мы можем что рассказать? Она просто вредная, твоя Мери, вот и все. Что еще ждать от женщины? Как говорил Бард…

— Да заткнись ты, — устало сказал Клуни, потирая голову. Что и говорить, Мери его страшно разочаровала, но он не мог на нее сердиться, просто не мог. Поэтому вместо этого он набросился на Клэнси: — Наконец-то я это сказал. Я давно хотел это сказать: заткнись, Клэнси. Я знаю, когда я лишний, знаю, когда Мери хочет, чтобы меня не было. А теперь я собираюсь соснуть, тем более что нам придется бодрствовать всю ночь в конюшне. Сегодняшнюю ночь и все последующие нам придется ждать, не выедет ли Рыцарь Ночи на большую дорогу.

В полном изумлении Клэнси уставился на Клуни, но потом, бросив последний взгляд на дверь, последовал за другом.

— Ты прав. Вот что, мы будем караулить в конюшне каждую ночь, больше нам ничего не остается. Хоть бы эти двое определились, чтобы мы могли обрести наконец заслуженный покой на небесах. Будем надеяться, что они не испортят все без нашей помощи.

— Хорошо, Кипп, — сказал Джек по другую сторону дубовой двери. Он сел на свое место за письменным столом, после того как налил Киппу вина, а Мери — лимонада, за что она одарила его ледяным взглядом. — Начни с самого начала и расскажи все, что знаешь. Только, прошу тебя, не давай волю своему воображению в описании деталей.

Кипп подмигнул Мери и сел рядом с ней.

— Полагаю, что мне придется опустить в своем рассказе огнедышащих драконов и обрушивающиеся с небес колесницы с серебряными колесами, да, Мери? Никаких гигантов ростом в семь футов, разбойников с горящими глазами, лязга мечей, кровопролития, падающих в обморок дев. А жаль.

Мери хихикнула, но, встретившись взглядом с Джеком, сделала серьезное лицо. Надо хоть как-то показать ему, подумала она, что все понимает. Потом она не удержалась, снова хихикнула и намеренно громко вздохнула:

— Ах, Джек, да расслабься же ты. Разве ты забыл, что разговариваешь с Киппом? Ты же знаешь, что он ничего не может рассказать, не приукрашивая хотя бы чуть-чуть, чтобы было поинтересней.

— Мери… — начал Кипп предостерегающим тоном, — незачем напоминать Джеку, какой я дурак, особенно теперь, когда нам предстоят серьезные дела.

— Вот именно, — сказал Джек. — Говоришь, Рыцарь Ночи появился снова? А где и когда он нанес удар?

— В миле от старого места, на главной дороге, ведущей на юг. Прошлой ночью. Этого достаточно, Джек, или мне продолжать? — Он закинул ногу на ногу, откинулся на спинку стула и сплел пальцы у себя на коленях. — Тем более, я уверен, остальное ты сам можешь мне рассказать.

— Я? — искренне вознегодовал Джек. — Господи, Кипп… ты сошел с ума? Какого черта я бы стал играть в эти глупые и опасные игры?

Кипп и Мери переглянулись.

— Не знаю, Джек. Может быть, хочешь произвести впечатление на женщину?

— Ты осел, Кипп! — довольно спокойно парировал Джек. Он понял, что задумал его друг. Во всяком случае, ему показалось, что понял. — Ты все это придумал, ведь так? Сочинил для того, чтобы узнать, что происходит между мной и Мери?

Брови Киппа поползли вверх.

— И ты бы мне рассказал?

— Ни за что и никогда, — усмехнулся Джек. — Мери, хочешь рассказать ему?

Мери тоже улыбнулась. Ее улыбка была столь же невинной, как и у Джека. Это была старая игра: не открывать секретов любопытному Киппу. Они до сих пор не устали от нее, даже сейчас, когда вопрос Киппа был серьезным.

— Я лучше встану вверх ногами перед Алоизиусом и перечислю всех английских королей, начиная с последнего, — ответила Мери, похлопав Киппа по руке. — Извини, Кипп.

Качая головой, Кипп рассмеялся над собственной доверчивостью, да так весело, словно он действительно ни минуты не сомневался, что его допустят внутрь узкого заколдованного круга, столько лет принадлежавшего только Джеку и Мери.

— Вы никогда не изменитесь. Оба. Даже если Мери задумается, а не нарезать ли твои кишки на подвязки, а ты будешь жаловаться, что она не дает тебе ни минуты покоя. Значит, вы решили сделать то, что на вашем месте сделали бы здравомыслящие люди. Вы решили остаться мужем и женой?

Где-то в середине речи Киппа Джек поймал себя на мысли, что хищно представляет себе, как бы выглядел его друг, если б он пнул его ногой, потом схватил за горло, так чтобы лицо посинело, а глаза вылезли бы из орбит. Прелестная картинка!

— Иди ты к черту, Кипп! — только и сказал Джек, увидев, как Кипп повернулся к разъяренной Мери.

— Да, Кипп, — сказала она. — Почему бы тебе не пойти к черту? Ты бы и ему дал парочку советов, как ему устроить свою жизнь. Между прочим, с твоей стороны было очень некрасиво сочинить эту историю про Рыцаря Ночи, только чтобы подразнить нас и сунуть нос туда, куда не просят. Тебе не стыдно?

— Было бы, конечно, радость моя, если бы я все это выдумал. Но это правда, этот разбойник действительно появился вчера ночью на дороге. Если вы мне не верите, спросите сквайра Хедли, который лишился толстого кошелька. Спросите его жену, с которой была истерика. Спросите их дочь Анну, которая бродит как лунатик, уверяя, что Рыцарь Ночи ей представился и заставил подарить ему поцелуй в обмен на жемчужное ожерелье. Это что-то новое — я имею в виду поцелуй, но мне нравится. А вам? Сегодня утром он оставил кошелек сквайра на ступеньках церкви, хотя наш дорогой Хедли никогда об этом не узнает. — Кипп замолчал и самодовольно посмотрел на Джека. — И все же я рассказываю тебе о том, что ты уже знаешь.

Джек изо всех сил стукнул двумя кулаками по столу.

— Господи Боже мой, Кипп, — взорвался он. — Перестань наконец твердить, что это я!

— А разве нет? — Скептический тон Киппа лишь добавил масла в огонь.

— Ну подумай сам, Кипп, — сказал Джек, взгляд его был устремлен на Мери, которая смотрела на него во все глаза. Не сердито, не вопрошающе, а внимательно. — Когда я жил здесь, существовал Рыцарь Ночи. Я уехал, и он исчез. Теперь я вернулся, и он снова вышел на большую дорогу. Я уверен, пройдет совсем немного времени, пока кто-нибудь не сопоставит эти факты. Неужели ты думаешь, что у меня великое желание оказаться в тюрьме, или быть высланным из страны, или, может быть, даже повешенным?

Кипп поднял руку, желая высказать свое мнение.

— Что, если ты решил напомнить кое-кому о безумных поступках своей юности, воскресить память о беззаботных днях детства, произвести впечатление на жену…

Джек отвернулся от Киппа, испытывая нечто, близкое к отвращению. Неужели Кипп сошел с ума? Чтобы он воскресил Рыцаря Ночи? Решил напомнить Мери, как его безрассудство принесло ей столько страданий?

— Ты похож на собаку, которая никак не может расстаться с костью, Кипп, — шутливо прервала его Мери. — Если тебе в голову не приходит ничего другого, почему бы тебе не предположить, что на сей раз это я — Рыцарь Ночи.

— Ты, Мери? — расхохотался Кипп. — Возможно, ты довольно высокого роста и достаточно шальная, но… — Он вдруг побледнел. — Но это ведь не ты, нет?

— Нет, Кипп, я на такое не способна, — ответила Мери и посмотрела Киппу прямо в глаза. — Особенно целовать мисс Анну Хедли, даже ради удовольствия услышать ее визг и увидеть, как она падает в обморок. А вот ты — способен.

Кипп прижал обе руки к груди. В его глазах Джек прочел ужас.

— Я? Ты думаешь я нацепил на себя плащ с капюшоном, спрятался в полночь в сыром лесу, потом выскочил на дорогу с криком «Жизнь или кошелек» и подверг себя риску окончить жизнь с большой дыркой в сердце? Или того хуже — поцеловал Анну Хедли? Ах, Мери, — закончил он, стряхивая с лацкана пушинку, — такого произойти не могло.

— Похоже на правду, Мери. — Джек встал и, обогнув письменный стол, сел на его краешек. — Кипп — истинный джентльмен и законченный пижон. Не хмурься Кипп, ты и сам отлично это знаешь. Он перерос любовь к приключениям. Сейчас его интересуют карточная игра, великосветские рауты, балы и вечеринки. Правда, Кипп? Неужели, Мери, можно вообразить себе Киппа в простом черном плаще и маске? Да его нельзя себе представить иначе как во фраке, сшитом по заказу лондонским портным. Что касается несчастной Анны Хедли, должен признаться, я ее не помню, но готов поверить на слово, что она очень чувствительна и сентиментальна.

Мери встала и села рядом с Джеком.

— Но, Джек, если это не ты, не я, — она посмотрела на Киппа, — и не Кипп, тогда кто же это?

— И что очень важно, Мери, — ответил Джек, взяв ее за руку, — почему он так старается, чтобы все узнали, что он и есть тот самый Рыцарь Ночи?

— Насколько я помню, никто никогда не связывал твоего имени с тем, прошлым, разбойником. Поэтому тех, кто об этом знал, надо исключить. Это не может быть Алоизиус — он слишком стар. Твой Уолтер тоже исключается, потому что я не могу его себе представить целующим мисс Анну. Шерлок?

— Генри? — сделала удивленные глаза Мери. — Генри Шерлок? Ты что, выпил, Кипп?

— Ладно, допускаю, что это был не Шерлок. Если только…

— Если только что, Кипп? — спросил Джек, заметив, что Кипп вдруг стал серьезным. — Если согласно твоей теории он не пытается произвести впечатление на женщину? — Кипп незаметно кивнул головой, будто хотел сказать, что понимает, что он должен молчать. — Мери? На тебя произвело бы впечатление, если бы Шерлок бегал по окрестностям, изображая разбойника? Твое девичье сердце дрогнуло бы?

Мери показала Джеку язык, а Кипп принялся безжалостно ее дразнить по поводу того, что у нее появился новый поклонник. Джек наблюдал, как они стали пререкаться, обдумывая мысль, которая еще раньше пришла ему в голову. Кипп обязательно придет потом к нему, чтобы поинтересоваться, что означал его взгляд, в этом Джек был уверен. И это к лучшему, потому что настало время сказать Киппу все. Он был его лучшим другом с самого детства, и он заслуживал того, чтобы узнать правду.

Как заметил Кипп, очень немногие знали, кто был Рыцарем Ночи. Клуни и Клэнси умерли. Оставались Алоизиус, Кипп, Мери. И Генри Шерлок.

Черт! Он, наверное, сболтнул лишнего. Шерлок, видимо, понял, что он у него под подозрением. И чувствовал себя виноватым, а возможно, даже боялся, что его вот-вот разоблачат. То, что он решил воскресить благородного разбойника, было равносильно признанию.

Так Джек думал, но у него пока не было доказательств. Ничего определенного, никаких фактов. Если боги будут милостивы к Джеку, если бухгалтерские книги откроют свои секреты, если человек, которого Джек нанял в Лондоне, чтобы покопаться в прошлом Шерлока, что-нибудь найдет, факты скоро появятся. А пока не было ничего существенного. Пока.

Джек задумчиво провел рукой по волосам. Этим чертовым аккуратным гроссбухам почти тридцать лет. Джек нутром чувствовал, что Генри Шерлок был вором, а может, и еще хуже. Его оговорка два дня назад свидетельствовала о его жадности. Но если Уолтер не найдет ничего подозрительного в документах, если они не найдут неопровержимых доказательств, что тогда?

Джек посмотрел сначала на Мери, назвавшую Киппа глупым, безмозглым щеголем — «всегда был и всегда будешь», — потом на своего друга, который отвечал ей нараспев: «Генри любит Мери, Генри любит Мери!» — и при этом, защищаясь, прикрывал голову руками.

— Кипп по крайней мере отвлек ее ненадолго, — устало пробурчал себе под нос Джек и, отойдя к окну, сказал, понимая, что говорит ерунду: — К тому же Рыцарем может оказаться вовсе не Шерлок, а Максвелл или Хани. А может, привидениям Мери понравилось скакать по полям при луне. Господи, ну почему все так сложно?

Какое-то время спустя Мери заглянула из сада в окно кабинета и увидела Джека, склонившегося над письменным столом. Уолтер показывал ему что-то в одной из многочисленных книг, разложенных по всему кабинету.

Было уже десять часов вечера, горели свечи, и их слабый свет не позволял толком разглядеть выражение лица Джека, но она была уверена, что он хмурится. Она тоже хмурилась, когда впервые читала все эти документы, пока не сдалась и просто позволила Генри заниматься этой работой вместо нее.

Бедный Джек. Столько придется платить долгов. Как она проклинала его отца, узнав, что работа, от которой болела спина, заботы, бессонные ночи — все это только ради того, чтобы расплатиться с долгами Августа. Многие кредиторы ей вообще были незнакомы. Но пришлось платить, например, тысячу фунтов какому-то «дикому Джиму Хорели, Уимблдон, Фаро» или три тысячи фунтов «Л. Уитакеру, Бат, Уист».

Великое множество карточных долгов. В одной папке еле умещались счета от торговцев.

А еще эти проклятые закладные.

Они были самыми ужасными.

Два последних года Мери работала, чтобы заплатить долги постоянной любовнице Августа и его случайным пассиям. Он жил на широкую ногу, а расплачиваться приходилось ей. Она заплатила за вино, которое он пил шесть лет назад, и за деликатесы, которые ел за неделю до смерти.

Она платила пьяному викарию, которому Август посулил десять фунтов в год, если тот закроет глаза и проведет обряд венчания, не задавая лишних вопросов.

Например, почему плачет невеста или почему жених весь в крови и так избит, что два человека поддерживают его, чтобы он не упал. Это был единственный счет, по которому она с радостью платила, лишь бы викарий молчал.

Мери отошла от окна. Джек в своем кабинете, значит, не он выйдет на большую дорогу.

Он сказал, что они с Уолтером разбогатели в Америке, покупая землю и перепродавая ее по более высокой цене или сдавая в аренду с еще большей для себя выгодой. Джек и индеец?

История казалась невероятной, хотя Уолтер явно был человеком, который добивается своего. К тому же Уолтер показался ей прямым и честным.

Если Джек сердится, когда Мери напоминает ему о той ужасной последней ночи, и если он не нуждается в деньгах, значит, ему незачем грабить беззащитных людей…

— У Джека нет ни одной причины снова стать разбойником, — вслух сказала Мери, опускаясь на каменную скамью под окнами большой гостиной. — Ни одной. — Она вздохнула и, зябко передернув плечами, закуталась в тонкую шаль, чувствуя, что у нее начинает болеть голова. — И не Кипп. Он глупый романтик, но не так беспечен, чтобы подставить Джека.

— Сдался ей этот Уиллоуби! — Клуни был возмущен. Они с Клэнси сидели на ветке как раз над головой Мери. — Я рад, что его здесь нет.

— Да он, бедняга, в нее влюблен, — заметил Клэнси. — Но Мери права. Если появился этот разбойник, то Джек в опасности. Повесить Джека — это один из способов от него избавиться и расчистить себе дорогу. Как ты думаешь, мог бы Уиллоуби, укрывшись за маской верного друга, сделать все возможное, дабы устранить соперника раз и навсегда?

Клуни покачал головой:

— Я думаю, что ты переборщил, Клэнси. Виконт слишком любит Мери, чтобы причинить ей боль. И он любит Джека. Я совершенно в этом уверен. Моя Мери тоже дома и пытается разгадать, кто же скрывается под маской Рыцаря Ночи. Стало быть, мы знаем, что это не она. Если грабитель нанесет следующий удар сегодня ночью, это означает, что и Джек не имеет к нему никакого отношения, потому что он с головой ушел в эти гроссбухи… Тихо! Она опять разговаривает сама с собой.

— И это не может быть Генри. Это просто смешно. Он всегда был хорошим другом. Без его помощи я не смогла бы отстоять Колтрейн-Хаус.

— Шерлок — хороший друг? Ха! Полагаю, Джек так не думает. А если так не думает Джек, значит, и мы тоже. Правильно? Что, если мы намекнем глупой девчонке на ее ошибку? — Клэнси свесился с ветки и помахал указательным пальцем над головой Мери. — Он мнимый друг, мисси, вот кто он такой!

Мери смахнула с колен упавшие с дерева листья и посмотрела вверх на темные ветки. Странно. Не было ни ветерка, и листья были свежие, зеленые, а не увядшие.

А потом она втянула носом ночной воздух и улыбнулась.

— А-а, вы здесь. Я почувствовала вашу близость. Ах, как бы мне хотелось, чтобы вы могли говорить, увидеть вас хотя бы еще разок. Простите, что не пустила вас сегодня в кабинет, но я знаю, как вы себя ведете, когда волнуетесь. Звените люстрой, издаете какие-то звуки. Вы должны научиться контролировать себя. И больше не делать так, чтобы я спотыкалась, потому что у нас с Джеком все получится, но в свое время. Мы поняли друг друга?

Мери настолько верила в присутствие Клуни и Клэнси, что не чувствовала себя дурочкой, когда говорила с ними.

Дверь дома распахнулась, будто приглашая Мери войти. Кто-нибудь другой поклялся бы, что дверь открылась от неожиданно налетевшего порыва ветра, хотя не было даже легкого ветерка. Практичный Джек, вероятно, сказал бы, что непрочный крючок слетел сам собой.

Но у Мери было свое мнение на этот счет.

— О! Значит, я должна быть хорошей девочкой и пойти спать? — улыбнувшись, сказала она. — Хорошо, если вы настаиваете. Сегодня и правда был тяжелый день. Но больше никакого сводничества, договорились? Обещайте.

Мери прождала целую минуту, но ничего не произошло. Не падали листья, не было слышно ни звука, а дверь оставалась открытой.

— Понятно. Значит, вы так решили? И вам не стыдно? Мери пошла к открытой двери, потом повернулась и бросила взгляд в темный сад.

— Спасибо вам! — усмехнулась она, закрывая за собой дверь.

Клэнси отпустил Клуни, которого крепко держал, зажав ему одной рукой рот, а другой — обняв его за пухлое тело.

— Понял? — сказал Клэнси. — Хорошо, что я тебя остановил. Лгать не было необходимости. На самом деле она не против, чтобы мы вмешивались.

Клуни расправил свою голубую бархатную двойку и потер рот, стараясь вернуть челюсть на то место, где ему больше всего нравилось, чтобы она была.

— Вмешиваться? Разве мы когда-нибудь вмешивались? — Клуни хитро улыбнулся. — А вообще-то пора и нам ложиться спать, чтобы завтра проснуться пораньше и опять «не вмешиваться».

Глава 20

Джек ворвался в большую гостиную. Он был в ярости.

— Мери! Есть в этой проклятой развалине хотя бы одно место, где не стучали бы молотками и не пререкались бы громкими голосами о достоинствах полосатого шелка по сравнению с голубым дамастом? Мери, ты меня слышишь? Я с тобой говорю?

Над его головой среди изогнутых рожков люстры два сонных привидения протирали глаза.

Мери обернулась и, улыбаясь, вынула из ушей ватные тампоны.

— Я думала, мне послышалось. Ты кричал, Джек? В чем дело? Я занята, — сказала она и продолжила свое важное дело, состоявшее из перевертывания страниц книги с рисунками различных видов кирпичных труб.

Джек вырвал у нее книгу.

— Ты нарочно все это делаешь, да? Я попросил тебя взять в свои руки обновление дома, и ты решила меня этим наказать? Я захожу в свой кабинет и что же я вижу? Какой-то человек обмеряет стены и поет во весь голос. По-итальянски.

— Стены нуждаются в ремонте и покраске. Ты же знаешь, в них полно дыр от пуль и вмятин оттого, что в них швыряли всякие предметы. Мы думаем покрасить их в темно-зеленый цвет, а понизу обшить деревянными панелями… Тебе понравится, Джек.

Джек бросил на нее свирепый взгляд, стараясь не замечать, как прелестно она выглядит в белом, с желтыми цветочками, платье, с волосами, небрежно заколотыми на затылке. Он догадывался, что стычка спланирована заранее. Продумано и платье, и место, возможно, даже сам момент, когда он найдет ее, чтобы выплеснуть свой гнев. Точно он, конечно, не знал, но был намерен это выяснить. Впрочем, одному Богу известно, признается ли Мери. Он ей подыграет, хотя рассержен на самом деле.

— Пожалуйста, не прерывай меня, Мери. Миссис Максвелл жалуется, что у нее на кухне все перевернуто вверх дном, и сегодня вечером у нас будет холодный ужин. Максвелл проверяет, как рабочие долбят стены, чтобы провести в каждую комнату шнурки с колокольчиками. Идея сама по себе неплоха, учитывая размеры здания. Но сейчас они долбят стену в моей спальне, чтобы провести туда этот чертов шнур. По всему фасаду на стремянках стоят маляры, а, судя по треску, кто-то на крыше выдирает трубы. Мой камердинер в слезах — это, правда, с ним часто случается, во время завтрака мне в тарелку падали куски штукатурки.

Клэнси хихикнул.

— Он зол не на шутку. Но ты заметил, Клуни, какая плавная у него речь? А ритм? Благодаря нам, Клуни, в душе мальчика живет Шекспир. Именно так надо разговаривать с упрямыми женщинами. Напористо, но мягко. Сейчас она начнет хныкать, попросит у него прощения, и все дело кончится поцелуем.

— Ты так думаешь, Клэнси? — Клуни слегка передернуло. Он посмотрел вниз на Мери. Клуни никогда не видел, чтобы его голубка хныкала. — У Мери тоже есть чувство ритма, и она может быть такой же напористой, как Джек, когда что-нибудь не по ней.

Мери подождала, пока Джек уселся на диван напротив нее, а потом снисходительно улыбнулась:

— Ты же сам хотел, чтобы я этим занялась, Джек. Помнишь? Ты убрал меня с полей и поставил передо мной ведра с краской. Дюжина голосов одновременно спрашивают мое мнение о том, какой цвет лучше в той или иной комнате, какой материей обить какой гарнитур мебели. И так изо дня в день с утра до вечера. Ты думаешь легко, Джек, иметь дело со всеми этими людьми, которых ты нанял? Знаешь ли, сегодня утром не только твой камердинер проливал слезы.

Джек внимательно посмотрел на Мери, и ему показалось, что он наконец понял, чего она добивается. Она хочет свести его с ума, создать вокруг него хаос и заставить его назначить кого-нибудь другого наблюдать за ремонтом. Точнее, она хочет, чтобы вместо нее ремонтом занимался он сам, а она могла вернуться в поля.

— Я действительно хотел, Мери, чтобы ремонтом занялась ты. И сейчас хочу. Ты когда-нибудь слышала слово «организация»?

Ее огромные ярко-голубые глаза вдруг превратились в щелочки.

— А ты никогда не слышал о сотрудничестве, Джек?

— Я же тебе говорил, Клэнси. Держись. Сейчас начнется.

— Что ты имеешь в виду? — строго спросил Джек.

— А то, Джек, что тебе все безразлично. Ты всегда был такой. Считал, что все должны делать так, как хочешь ты. Потому что ты всегда прав, не так ли, Джек? Ты всегда знаешь, что лучше для каждого. Дорогая малютка Мери, такой милый ребенок, но немного упрямая, и ее надо направлять. Что поделаешь — ведь я желаю ей только хорошего и знаю, что для нее будет лучше.

— Ты слышишь, Клэнси? Ты понял? Она ударила его прямо под дых. Глянь на своего Джека. Бедный мальчик. «Умирает, даже не вздохнув».

Клэнси потеребил нижнюю губу, а потом начал ободряюще жестикулировать руками, стараясь добиться, чтобы Джек заговорил. Такими движениями выталкивают обратно на ринг боксера, который от полученного удара упал на колени.

Джек посмотрел на раскрасневшуюся от гнева Мери, на ее глаза, полные еле сдерживаемых слез.

— Мы сейчас не играем в игрушки, не строим плот, чтобы поплыть вниз по реке, ведь так, Мери? Мы даже разговариваем не о том, что происходит сейчас. Мы снова и снова возвращаемся к тому, как я уехал из Колтрейн-Хауса и почему. Я прав?

— Возможно. Ты хочешь об этом поговорить? Про оба раза, что ты от меня сбежал? — Пожав плечами, она посмотрела на стеклянные двери, выходящие в сад, где снаружи стоял человек и счищал с рам облупившуюся краску. Он помахал ей, и Мери, вздохнув, улыбнулась и помахала ему в ответ. — Что до меня, Джек, мне бы хотелось поговорить не только о том, почему ты уезжал из Колтрейн-Хауса. Ты пытался изменить то, что происходило здесь при жизни твоего отца, и не смог. Я знаю, какие это тебе доставляло муки. Но теперь ты вернулся и наконец-то стал хозяином Колтрейна. Ради всего святого, неужели ты в этом сомневаешься? Ты отвечаешь за все, включая меня.

— Ну уж ты-то больше, чем кто-либо другой, должна была знать, почему я не мог остаться. Неужели ты не поняла, что так было лучше для тебя?

— Для меня? Вот как? — Мери сжала на коленях кулаки. Ее лицо окаменело. — А тебе никогда не приходило в голову спросить меня, что я считала лучшим для себя? Ты хотя бы раз спросил, чего хочу я? Что я чувствовала, когда ты меня бросил? В конце концов, я твоя жена. Я могла бы поехать вместе с тобой в Америку.

— Тебе было только семнадцать…

— Но я была человеком! Не твоей сестрой и не твоим другом. Я была человеком и твоей женой!

— И женщиной, — заметил Джек, вдруг почувствовав, что встал на очень тонкий лед и может провалиться.

— Да, женщиной, — машинально повторила Мери. — Значит, мне следовало остаться здесь, Джек? У меня не было выбора, ты мне его не оставил. Женщинам не разрешается вдруг сорваться с места и уехать куда глаза глядят. Например, в какие-нибудь экзотические страны…

— Филадельфию вряд ли можно назвать экзотическим местом, Мери, — прервал ее Джек, пытаясь улыбнуться. Но улыбки не получилось.

— Любое место — экзотика по сравнению с Колтрейн-Хаусом, особенно если предположить, что Август мог в любой момент нарушить данное им слово и вновь появиться со своей шайкой. Везде безопаснее, даже если там рыщут дикие индейцы… и не перебивай меня, чтобы уверить, будто Уолтер — не дикий индеец, ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду.

Джек все же сделал попытку прервать Мери, но она не дала ему это сделать.

— Черт возьми, Джек, я осталась здесь из-за тебя. Кому-то надо было остаться. Я не слонялась, не искала приключений. А ты глубоко запрятал свою боль, Джек. Ты лелеял в душе свои прошлые страдания, и, возможно, они помогли тебе выжить и преуспеть. Но ты забыл о мечтах, об обещаниях. Ты ни разу не вспомнил обо мне, вот разве о том, что я видела тебя в минуту унижения, в момент твоего поражения. А такой, какая я сейчас, ты меня не воспринимаешь. Для тебя я все еще ребенок, обуза. Не знаю, смогу ли я тебя когда-нибудь простить за это.

— И это все, Мери? — Джек встал и, обогнув круглый стол, сел на диван рядом с ней. — Давай все расставим по местам и больше никогда к этому не будем возвращаться. Выскажись начистоту — все, что ты хотела мне сказать все эти пять лет, — накричи на меня, если хочешь. А хочешь — поговорим о том последнем дне, дне нашей так называемой свадьбы? — Мысленно он молился, чтобы она отказалась. Потому что не был готов рассказать ей все, сомневаясь, что вообще когда-нибудь будет готов.

— Не думаю. — Мери покачала головой. — И… и как я уже сказала, я понимаю, почему тебе пришлось уехать. Я могла бы тебя просто убить за то, что ты не возвращался так долго, но я понимаю, почему тебе надо было уехать. Правда. Только…

Джек вздохнул с облегчением: ему дарована отсрочка.

— Мне кажется, я начинаю понимать, Мери. Все дело в том, что я ждал, что здесь все останется прежним. Минус Август, конечно. — Джек попытался улыбнуться, чтобы рассеять гнетущую атмосферу. — Я доверял Генри Шерлоку, я доверял Киппу и его матери. Я доверял Клуни и Клэнси, Максвеллам, Алоизиусу. Я верил, что они позаботятся о тебе и не дадут тебя в обиду. И… ты заслуживаешь того, чтобы я сейчас признался — я всегда следил за делами Колтрейн-Хауса издалека. Хочешь — верь, хочешь — нет.

— Правда? — Мери нервно сжимала и разжимала на коленях кулаки. — И как же?

Джек взял ее руки в свои и сжал ей пальцы. Сейчас он скажет ей не всю, но хотя бы часть правды.

— Ладно. Я не собирался тебе этого говорить, но мне хочется, чтобы я тебе снова понравился, ну хотя бы чуть-чуть. Ты ведь читала бухгалтерские книги, Мери. Мне Шерлок сказал. Ты помнишь фамилии Ньюбери и Голд?

Она кивнула, неожиданно заинтересовавшись.

— У них наши закладные. Ньюбери — торговец углем, а мистер Голд — ростовщик из Лондона. А что?

— Потому что Ньюбери — это я, Мери, а Уолтер — Голд. Я говорил тебе, что мы с Уолтером деловые партнеры. На самом деле он владеет половиной городского дома в Лондоне и небольшой частью Колтрейн-Хауса. Это джентльменское соглашение, Мери. Уолтер получает проценты со всего, что принадлежит мне, а я — проценты с того, что принадлежит ему.

— Я не понимаю. То есть я понимаю, что вы деловые партнеры, а остальное — нет. Как вы можете быть Ньюбери и Голдом?

Джек, улыбнулся, начиная понемногу расслабляться.

— На самом деле не мы Ньюбери и Голд, а два джентльмена с этими именами, но деньги, которые они так быстро смогли одолжить моему нуждающемуся в средствах отцу, принадлежали мне и Уолтеру. Благодаря Уолтеру, который получал деньги через Ньюбери и Голда, а также благодаря себе я получил возможность следить за всеми финансовыми операциями Колтрейн-Хауса уже спустя три месяца после моего знакомства с Уолтером. Неужели ты думала, что я позволю увести Колтрейн-Хаус у нас из-под носа? Что я лишу тебя твоего единственного дома?

Над их головами вдруг зажглась люстра, вся до единой свечечки, но в дневном свете этого не было видно. Однако радость привидений была несколько преждевременной.

— Я этому не верю. — Мери побледнела и так крепко сжала пальцы Джека, что он даже поморщился. — Ты владелец закладных на свое собственное имущество? Я работала день и ночь без продыху с тех пор, как умер Август, чтобы расплатиться… с тобой?

Похоже, он поспешил с правдой, подумал Джек.

— Черт возьми, ты права, Мери. И что же дальше?

— Это вовсе не смешно, Джек. Полагаю, сейчас ты мне признаешься, что этот ужасный Макдугал тоже ты? — сказала она, пытаясь вырвать руки, но Джек был не настолько глуп, чтобы позволить ей это — наброситься с кулаками. Зная, что следующие его слова могут смягчить ее гнев, он быстро произнес:

— Нет, это не я, Мери. К сожалению.

Он видел, как ее гнев постепенно проходит.

— А Генри об этом знает? То есть что вы с Уолтером настоящие владельцы закладных? Он будет рад узнать: получается, долги не такие большие.

— Возможно, он и был бы рад, если бы я ему об этом сказал, — ответил Джек, тщательно подбирая слова. Это была еще одна причина, по которой он пока не хотел говорить Мери всей правды. Одно неверное слово, и она поймет, о чем он думает, а может, и что задумал. — Я взял у него папки со всеми финансовыми документами и отдал их Уолтеру, чтобы он в них разобрался. Но я не вижу причины беспокоить Шерлока нашими делами. Другими словами, мне бы не хотелось выдавать нашего секрета, раскрывать наш обман. Это не значит, что я не благодарен Шерлоку за его верную и добросовестную службу. Я даже намерен попросить его сделать кое-какие инвестиции от моего имени. Учитывая его собственные обстоятельства, голова у него работает неплохо. У него такой прекрасный дом.

— Лжет, — возмутился Клуни и с высоты погрозил Джеку пальцем. — Я тебя знаю, Джек Колтрейн. Ты пытаешься облапошить Мери. Зачем ты это делаешь?

Мери кивнула, но отвела взгляд, и это немного обеспокоило Джека.

— Генри это понравится, Джек. Он счастлив, что ты вернулся, и я верю, что он всем сердцем любит Колтрейн-Хаус и был бы очень огорчен, если почувствовал бы, что здесь ему больше не рады, что его услуги больше не нужны. — Потом она улыбнулась и посмотрела Джеку прямо в глаза. — Даже если он самый большой зануда на свете.

Откинув голову, Джек громко расхохотался и, притянув Мери к себе, обнял ее.

— Господи, Мери! С тобой не соскучишься! — сказал он, целуя ее в макушку. — Мне жаль, что я уехал, не попрощавшись. Прости, что я тебе не писал, что заставил тебя поверить, будто я навсегда вычеркнул тебя из своей памяти и из своей жизни. — Джек посмотрел на стоявший в углу стул, на котором лежала кукла в длинном кружевном платье и с глуповатой улыбкой на фарфоровом личике. — И я прошу прощения за эту куклу, хотя ты вряд ли меня когда-нибудь простишь.

— Никогда. — Она прижалась к нему и потерла пальцем его грудь так, как она делала в детстве, чтобы ощутить его тепло.

Ему показалось, что палец Мери прожег рубашку до самой кожи, оставив след. Он осторожно отодвинул Мери и заглянул ей в глаза. В те самые глаза, которые вытирал платком, когда она плакала, упав и содрав коленку. Ей тогда было шесть лет.

Но воспоминание не помогло. Он видел ту Мери, которая сидела рядом. Его жена, его мучение, его жизнь.

— Настоящим обещаю, — торжественно провозгласил он, — что с этого момента мы с тобой партнеры по Колтрейн-Хаусу. Мы будем вместе объезжать поля, вместе обсуждать, где проводить дренажи и ставить дорожные указатели. — Он запнулся, потому что ему показалось, будто с потолка до него донесся перезвон. — И дом будем ремонтировать вместе. Начнем с того, что составим план, чтобы мастера работали сначала только в западном крыле, а не во всем доме. Не то мы оба через неделю сойдем с ума от шума и беспорядка. Согласна?

— Согласна, — сказала Мери, потом вскрикнула и снова бросилась в объятия Джека. — Черт бы их побрал, — добавила она, когда Джек снял у нее с колен хрустальную подвеску и удивленно посмотрел сначала на нее, а потом — на люстру.

— О ком ты, Мери? — спросил Джек, решив, что рабочим, возможно, следует сначала заняться не западным крылом, а центральной частью дома, в первую очередь — люстрой.

— Клуни и Клэнси, разумеется. — Она погрозила люстре кулаком. — Я же сказала вам, что сама за себя отвечаю.

Он не знал, сердиться ему или смеяться, но гнев все же взял верх.

— Наверху стучат молотками, Мери, слышишь? Вот подвеска и отлетела. Нет никаких привидений, Мери. Ты требуешь, чтобы я не воспринимал тебя как маленькую девочку. А как прикажешь это делать, если ты настаиваешь на том, что в доме разгуливают привидения?

— Они не просто разгуливают, Джек. Они обо мне заботятся. Защищают меня.

Джек понимал, что ему надо отодвинуться от Мери, встать и выйти из комнаты. Но знал, что никуда не уйдет.

— Ты действительно во все это веришь?

— Да, Джек. Я действительно во все это верю. Клуни и Клэнси умерли, но они все еще здесь. Наблюдают за нами. Я раньше думала, что они не уйдут, пока ты не вернешься домой, а теперь верю, что они не исчезнут, пока все не уладится. Или до тех пор, пока ты не поверишь в них, и тогда они смогут с нами попрощаться. Разве тебе не хочется с ними попрощаться, Джек?

Джек не знал, что сказать — такое случалось с ним все чаще. Если он скажет Мери, что она все выдумывает, она возненавидит его. А если скажет, что верит в эти привидения, она сразу поймет, что он лжет.

— Мне очень жаль, что ты чувствовала себя такой одинокой, когда они умерли, — наконец сказал он и погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. — Я прошу прощения за каждый день, что тебе пришлось бороться в одиночку, за все те дни, что ты считала себя забытой и брошенной.

Мери схватила руку, гладившую ее щеку, и посмотрела на Джека глазами, полными любви.

— Мери, не делай этого, — просипел Джек — отчего-то садился голос, — чувствуя, что погружается в эти огромные доверчивые голубые глаза. — Пожалуйста, дорогая, не делай этого. Нам обоим нужно время подумать, поговорить… вытащить на свет Божий все, что наболело, все те проблемы, которые повисли нерешенными.

Это же смешно. Ведь не она наклонилась к нему, а он — к ней. Не она держит его так, что он не может сдвинуться с места. Все, что ему надо сделать, — это встать и уйти.

— Ты помнишь, Джек, — спросила она, все еще глядя на него снизу вверх и удерживая его невидимыми нитями, прочными, как стальные канаты, — ты помнишь тот день у ручья, когда ты учил меня кидать камни так, чтобы они по нескольку раз подпрыгивали на воде?

Что это с ним? Его мозг отказывался слушаться, а памяти как будто и вовсе не существовало. Он не мог представить себе Мери ребенком. Во всяком случае, не сейчас, когда он смотрит на Мери — женщину. «Боже, — взмолился он, — помоги мне забыть, что я когда-то знал ее другой».

— Я назвала тебя ворчуном, и ты меня обрызгал, — тихо напомнила она, так как он молчал. Она его куда-то вела, но он не был уверен, что хочет идти за ней.

— Кажется, ты называла меня так не один раз, — почти машинально ответил он, понимая, что каким-то образом оказался совсем близко к Мери и обнимает ее за тонкую талию. — Мери…

— Я так тебя называла, потому что настроение у тебя часто бывало мрачным, и я старалась вывести тебя из него, пока ты не наделал глупостей. В общем, ты тогда меня обрызгал, а потом велел прикрыться. А после побежал домой и поколотил одного из гостей Августа. Да ты помнишь этот день: тогда ты в первый раз сбежал из Колтрейн-Хауса. После этого я тебя не видела целый год.

Джек почувствовал, как у него задергался угол рта. Она определенно его куда-то ведет. А он — тоже определенно — не желает туда идти.

— Я помню. Я думал, мы покончили с разговорами о том, почему я тогда сбежал из дома.

— Не совсем, Джек. Я должна тебе кое в чем сознаться. Я всегда была убеждена, что ты избил того человека, потому что не мог ударить меня. Я думаю, ты хотел тогда уехать на год, потому что тебе было невыносимо смотреть на меня.

— Неужели ты так думала? Господи, Мери, ты ведь говоришь неправду? Ты взрослела, Мери, а я не мог этого пережить, да и не хотел. Не знал, что с этим делать. Наверное, поэтому я избил того негодяя — он тоже видел, что ты повзрослела.

— А теперь мы подошли к самой сути. Я больше не ребенок, Джек. Я теперь твоя жена. Ты вчера чуть было не поцеловал меня. Нам помешал Кипп, но с тех пор ты меня избегаешь: то объезжаешь поля, то сидишь с Уолтером и копаешься в бухгалтерских книгах. Сколько еще времени ты будешь убегать от меня, Джек? И от самого себя?

— Вокруг слишком много народу, Мери, — отрезал Джек, глядя на человека, маячившего за стеклянными дверями комнаты и время от времени бросающего на них любопытные взгляды. — Мы поговорим потом, — добавил он и закрыл глаза, чтобы не видеть, как в глазах Мери мелькнула боль.

— Конечно, Джек. Мы поговорим позже.

— Ты поедешь со мной в поле сегодня?

— Если ты этого хочешь, — без всякого выражения ответила она. — А вечером, после обеда, наметим план ремонта, хорошо?

Джек молча кивнул, понимая, что получил отсрочку для своей трусости.

— Мы все будем делать вместе, Мери. Так, как хочешь ты, как давно должно было быть. Я больше не стану убегать, обещаю. — Он встал и направился к двери, но перед тем, как выйти, он обернулся и сказал: — Я люблю тебя, Мери.

Мери сидела, время от времени вздыхая, и никак не могла взяться за лежавшую у нее на коленях книгу. Клуни тоже вздыхал, глядя вниз на печальную Мери. Все же вид у него был довольный.

— Если посмотреть на вещи трезво, — сказал он, усаживаясь рядом с Клэнси, — все прошло не так уж плохо. Они решили пару проблем, и она заставила его пообещать держаться с ней рядом. Так она узнает, не он ли новый Рыцарь Ночи. Еще она взяла с него обещание не мешать ей делать то, что она любит больше всего, — объезжать поля. Позже поговорят еще.

— И ты называешь это победой? — проворчал Клэнси. — Тупоголовый, пузатый мамонт! Ты разве не понял? Он ее любит, но все еще борется с дьяволом, которого мы не знаем. Я в этом уверен. Здесь что-то не так, Клуни, поверь моему слову.

Глава 21

Мери смотрела на себя в зеркало в большой гостиной и вспоминала, как давным-давно Хильда говорила, что чистое личико и приятная улыбка — это уже хорошо, но нет никакого вреда в том, чтобы немного повозиться с тем, что дал тебе Боженька, и чуть-чуть подправить — и там и тут — если это необходимо.

Хильда научила Хани усмирять ее буйные волосы, накручивая их на папильотки, и даже как обращаться с румянами, хотя Мери и в голову не приходило румяниться или подкрашивать губы. Склонив голову набок, Мери изучала свое отражение. Может, все же чуть-чуть. Только губы.

— Нет, — наконец вслух провозгласила она, отворачиваясь от зеркала. — Я больше не стану гоняться за этим человеком. Не буду, вот и все.

— Вы что-то сказали, миссис Колтрейн?

Мери покачала головой и вернулась на диван, где Уолтер и Алоизиус горячо обсуждали свое за лимонадом, ожидая, когда Джек и Кипп подойдут к обеду.

— Нет, Уолтер, — сказала Мери. — Я просто думала вслух. И пожалуйста, зовите меня Мери. Никто не называет меня миссис Колтрейн.

— А должны были бы, потому что вы миссис Колтрейн. Разве я не прав, Алоизиус?

Старик взглянул на Мери и улыбнулся:

— В данный момент я вижу не жену, а маленькую девочку. Сконфуженную и несчастную маленькую девочку. Подозреваю, что у нее в головке полно вопросов и парочка каких-нибудь безумных планов, помоги нам Боже! Я прав, Мередит?

Мери села на диван рядом с Алоизиусом — прямо-таки плюхнулась, — нимало не заботясь о том, что Хани потратила много времени и труда на то, чтобы причесать ее и приготовить платье. Она взглянула на Уолтера и попросила:

— Расскажите мне, пожалуйста, как вы познакомились с Джеком и стали партнерами. Джек мне кое-что рассказал, но мало. Хочется знать все, Уолтер. Как Джек жил после того, как уехал из дома и покинул Англию?

Увидев, как мужчины переглянулись, она ждала, что Алоизиус кивнет в знак согласия. Он и Клуни были ей почти родными, для Мери было важно мнение наставника. Если Алоизиус решит, что пришло время ей обо всем узнать, он кивнет.

— Хорошо, Мери, — помолчав, сказал Уолтер. — Начать с самого начала?

Мери села прямо и приготовилась слушать. Уолтер, подняв лацкан, понюхал белый бутон и не спеша начал:

— Я прогуливался по докам, рассматривая только что прибывшие из Англии товары, выбирая, что бы купить. Я всегда покупал в доках, потому что в магазинах, как вы понимаете, меня не принимали с распростертыми объятиями. Небольшое неудобство, но я с ним смирился, считая, что мои деньги ничуть не хуже, чем у других.

— Мне жаль, Уолтер, — сказала Мери. — Это так несправедливо.

— Это жизнь, Мери. И не все в ней хорошо и приятно. Так вот. Когда я прохаживался по докам в поисках определенного предмета мебели, принадлежавшего некоему мистеру Уильяму Бейтсу, я приметил молодого человека, сходившего по трапу с одной сумкой в руках. Выражение его лица было одновременно сердитым… и растерянным.

— Это был Джек, — тихо произнесла Мери, подавшись вперед. — Как он выглядел? Худой как палка? Я уверена, что путешествие было не из приятных. Ведь он уехал избитым и больным.

— Погоди, Мередит, — сказал Алоизиус. — Дай Уолтеру рассказать все по порядку.

— Спасибо, Алоизиус. А на ваш вопрос, Мери, отвечу так: он был худым, но выглядел хорошо. Высокий, с аккуратно завязанными в хвост волосами. Он хмурился, потому что не знал, что делать дальше. Я всю жизнь был одинок и знаю, что такое одиночество. Этот незнакомый парень меня заинтриговал, но я отвернулся в надежде, что смогу убедить мистера Бейтса расстаться с тем предметом мебели, который я хотел купить. — Уолтер улыбнулся. — Сделка не состоялась. Одного взгляда на меня было достаточно, чтобы милейший мистер Бейтс повернулся ко мне спиной, отказываясь говорить или хотя бы выслушать меня. В этот момент Джек проходил мимо нас. По его осанке, по покрою платья я понял, что он джентльмен, несмотря на обтрепанные манжеты. Я сделал шаг ему навстречу и сказал, что у меня есть деловое предложение для человека, ищущего возможности заработать немного денег. Джек мог отвернуться, мог обругать меня, даже ударить — хотя я смог бы дать ему отпор. Он был худой, а я не такой уж слабосильный. Но Джек выслушал меня и улыбнулся. А к вечеру в моей гостиной уже стоял прелестный гардероб.

— Вы дали Джеку деньги, указали на гардероб, и Джек купил его для вас у мистера Бейтса, — сказала Мери, быстро сообразив, как было дело. — И это послужило началом вашего с Джеком партнерства в бизнесе. Значит, Джек никогда не был одинок в Филадельфии? Ему не пришлось просить подаяние на улицах города?

— Ты была бы более счастлива, Мередит, если бы Джеку пришлось просить милостыню?

Вопрос Алоизиуса вогнал ее в краску, но она честно призналась:

— Ему не помешало бы немного пострадать.

— Ах, дорогая Мери, — возразил Уолтер, — Джек страдал — да еще как — от того, что был вдали от дома. И он работал не покладая рук. Он учился у меня и вернул все до последнего пенни за свое «обучение». Вечером он падал с ног от усталости, а ночью во сне выкрикивал ваше имя. Признаюсь, Мери, долгое время я презирал вас, думая, что это вы разбили ему сердце, что ему пришлось бежать из Англии, чтобы не видеть вас.

— Он… он выкрикивал во сне мое имя? — У Мери задрожали губы, слезы навернулись на глаза. Хорошо, что она попросила Уолтера все рассказать. Как ей надо было это услышать! — Я этого не знала.

— Всем добрый вечер. Чего ты не знала, Мери? — спросил Кипп, появившись в большой гостиной с надкусанным яблоком в руке. — Ты же не хочешь сказать, что в мире существует что-то, чего бы ты не знала?

Мери обожала Киппа, но временами с радостью послала бы его подальше. Когда он проявлял любопытство.

— Ничего особенного, Кипп. Я не знала, что Уолтеру неизвестно, что ты Араминта Зейн.

Кипп, только что откусивший кусок яблока, чуть было не поперхнулся. Закашлявшись и тяжело дыша, он обиженно сказал:

— Мери, это был наш с тобой секрет. Господи, что, если Джек услышал? Я не переживу этого, Мери, ты знаешь.

Мери бросила взгляд на Уолтера, но тот не спросил: «Кто это — Араминта Зейн и о чем вы вообще говорите, Мери?» Поэтому Мери сказала:

— Разве это не глупо, Уолтер? Как будто Джек найдет что-то смешное в том, что Кипп написал роман, просто так, для забавы? Наоборот, я думаю, Джек будет страшно заинтригован, если прочтет твою книгу «Рыцарь любви. Приключения разбойника». У меня есть экземпляр романа, все три тома. Кипп преподнес мне книги в качестве рождественского подарка и надписал их, я могу дать Джеку их почитать.

Кипп взял Мери за руку и поднял с дивана.

— Что ты потребуешь от меня взамен клятвы молчания? Мери улыбнулась и, не обращая внимания на явное неодобрение Алоизиуса, пошутила:

— Прогуляйся со мной по саду, пока нас не позвали обедать, и я тебе отвечу, идет?

Когда они уже переступили порог, Мери оглянулась и увидела, что Алоизиус что-то тихо сказал Уолтеру, а Уолтер удивленно вытаращил глаза и усмехнулся. Возможно, как хозяйке ей не следовало оставлять гостей, но она была уверена, что им есть о чем поговорить в ее отсутствие.

— Итак, — сказал Кипп, как только они вышли в сад, — зачем ты молола эту чепуху, Мери? Ты вроде бы никогда не была вредной, поэтому предполагаю, что тебе нужно от меня нечто такое, на что я не расположен пойти. Я прав?

Мери уже почти оправилась от радостного шока: ведь она услышала, что измученный работой Джек выкрикивал во сне ее имя, — и улыбнулась своему закадычному другу.

— Как же хорошо ты меня знаешь. Прошлой ночью Рыцарь Ночи не выходил на дорогу, Кипп, — заявила она без обиняков. — Я это знаю, потому что утром посылала в деревню человека за новостями.

— Да что ты говоришь! — Кипп состроил гримасу.

— Кипп, ты можешь быть серьезным? Джек был всю ночь дома. Я не спала полночи и смотрела из окна на конюшни. Новоявленный разбойник не Джек.

— Ты и вправду веришь в то, что Джек играет в разбойника?

— Это ты так думал, Кипп, помнишь? А Джек как раз объяснил нам, как это опасно, если кто-нибудь вспомнил бы тот день, когда Рыцарь Ночи выехал на дорогу в последний раз, и сопоставил бы это с новым его появлением как раз тогда, когда Джек вернулся в Колтрейн-Хаус. Но если это не ты, хотя ты и любишь повеселиться, и не Джек, значит, кто-то очень сильно старается, чтобы Джек попал в беду. Ты уже вычислил этого человека, Кипп, не правда ли?

Кипп усадил ее рядом с собой на каменную скамью.

— И тебя это пугает, Мери. Потому что это было бы плохо для Джека, для всех нас. А особенно для тебя. Я знаю, что ты боготворила его с самого детства.

Мери отвернулась и устремила взгляд в сад.

— Мне кажется, Кипп, что в последнее время мы с тобой при встрече не говорим ни о чем серьезном, а только о всякой чепухе. Почему ты все время задаешь мне один и тот же вопрос?

Она почувствовала, как большая рука Киппа сжала ее ладонь, и непрошеные слезы навернулись на глаза.

— Потому что мне надо это знать, дорогая моя.

Как же ей хотелось относиться к Киппу не только как к хорошему другу! Но он был только другом, как ни печально, она не могла относиться к нему иначе. Всю свою жизнь она бредила Джеком. Никогда не было никого другого. Никого другого она и не хотела.

— Прости, Кипп, мне очень жаль, — прошептала она. — Правда.

Он слегка похлопал ее по руке, прежде чем отпустить, и, поднявшись, сказал, пожалуй, слишком весело:

— Ну что ж. Окончательно и бесповоротно. Я и сам догадывался, но ты же меня знаешь — я неисправимый мечтатель. Так что ты хочешь, что бы я сделал?

— Ты все же готов мне помочь? — Мери встала и обняла Киппа. — Ах, Кипп, я правда люблю тебя. Ты самый лучший друг, какого только можно пожелать.

— Спасибо, дорогая моя. Если ты когда-нибудь повторишь эти две фразы в том же порядке, мне останется только утопиться. — Он высвободился из ее рук. — Погоди, дай угадаю. Ты хочешь, чтобы я проводил ночи напролет на большой дороге, где, возможно, меня подстерегает смерть или простуда, в ожидании преступника, который выдает себя за нашего дорогого Джека, а потом притащил бы негодяя в полицию. Угадал?

— Точнее не скажешь. — Мери взяла Киппа за руку, и они пошли обратно к дому. — Но туда ты пойдешь не один, а вместе со мной. Если Джек ничего не собирается делать для собственного спасения, это сделаем мы.

— А потом он меня убьет за то, что я не уберег тебя от опасности. Нет, дорогая моя, как хочешь, я не могу тебе это позволить.

— Ну Кипп, — пыталась подольститься Мери, — ты знаешь, что я не кисейная барышня и езжу верхом не хуже тебя. И стреляю не хуже, если придется. По-моему, мы должны выехать около десяти вечера. Все, что ты должен будешь сделать, — это привести для меня лошадь и ждать меня в том конце сада…

Джек подождал, пока Кипп и Мери свернули на дорожку к дому. Потом вышел из тени деревьев и взглянул на темнеющее небо.

— Он сдастся еще до того, как они переступят порог дома, — заявил он, обращаясь к едва проглядывавшим звездам. — Он всегда выполняет все ее прихоти. И чем более несуразен и глуп ее план, тем больше шансов, что он согласится в нем участвовать.

Досчитав до десяти, направился к дому. Он был уверен, что Мери постарается как можно скорее закончить обед и, не дожидаясь чая, удалится под тем предлогом, что она устала и ей хочется пораньше лечь спать.

— Мы пойдем с ними, — сказал Клэнси. Он сидел на ветке большого дерева.

— Тоже будем охотиться на разбойника? — спросил Клуни. Он вылез из розового куста и вышел на дорожку. — Ну уж нет. Мне вовсе не улыбается трястись в седле всю ночь. Не в том мы уже возрасте.

— Ерунда! Мы сейчас здоровее, чем были тридцать лет назад. — Клэнси спланировал на землю и встал перед другом подбоченясь. — Я думаю надеть зеленую двойку, а ты? Мы должны быть готовы к десяти часам, чтобы встретить их в том конце сада. Выше голову, друг!

Не подозревая о планах Клэнси и Клуни, Джек вошел в большую гостиную и всем поклонился. В тот же момент Максвелл провозгласил, что обед подан. Взяв под руку Мери, прежде чем Кипп успел встать, Джек повел ее в столовую, восторгаясь ее платьем и прической, а также умением держаться как истинная леди.

— Какая разительная перемена, Мери! — говорил он, с удовольствием наблюдая, как горячая краска заливает ее щеки. — Раз мы решили быть откровенными друг с другом, признаюсь, было время, когда я отчаялся, что ты вообще повзрослеешь. Но теперь я вижу, что ты взрослая, и очень этим доволен. Ты хотела, чтобы я относился к тебе как к взрослой, Мери. Сегодня как раз подходящий вечер. Мы сможем поговорить после обеда, как ты думаешь?

— Спасибо тебе, Джек. — Она произнесла каждое слово будто сквозь зубы, чем снова порадовала — внутренне — Джека. Мери поняла, что он поставил ее перед выбором, хотя и не могла знать, что он сделал это намеренно. — Как тебе известно, я живу лишь для того, чтобы ты мной гордился. Но сегодня был такой длинный день — пришлось решать множество проблем, — и я очень устала. Ты не против, если мы отложим наш разговор на завтра?

С этой минуты пошло так, как Джек и предполагал. Мери подготовила почву, рассказывая о том, сколько сегодня было забот и хлопот. Несколько раз она зевнула в кулачок, закрывала глаза и вздыхала. Наконец заявила:

— Я так устала. Наверное, наступает старость. Джек спрятал улыбку, прикрыв рот рукой, и вспомнил строчку из Шекспира, которой его научил Клэнси: «Неплохо сказано, но вы сгустили краски».

— Как все вкусно! — сказал он, когда обед был закончен. — Я соскучился по простой английской кухне. И знаете, мне уже несколько дней ужасно хочется сыграть в шахматы. Мери, ты ведь не забыла, чему я тебя учил? Может, сыграем с тобой партию, а Уолтер выберет, с кем ему играть — с Киппом или Алоизиусом?

— Хотя я очень люблю играть в шахматы, — сказал Алоизиус, — наблюдать за играющими я люблю еще больше. Но сегодняшний вечер — исключение. Мне пришлось целый день работать вместе с достопочтенным мистером Поппо, и, честно говоря, я мечтаю поскорее добраться до постели. Так что вам придется обойтись без меня.

— И без меня, — поддержал Алоизиуса Уолтер, вставая из-за стола. — Я весь день изучал бухгалтерские книги, и у меня страшно устали глаза. Поэтому прошу меня извинить, лорд Уиллоуби, не возражаете, если мы сыграем как-нибудь в другой раз?

— Конечно, конечно, — с готовностью, чуть поспешной, откликнулся Кипп. — Если честно, я и сам утомился: провел весь день с моим поверенным. Подписывал какие-то бумаги, притворяясь, будто знаю, что подписываю. К десяти часам я буду уже крепко спать. — Он нарочито громко зевнул и даже почесал себе живот, как старик, мечтающий о том, чтобы соснуть.

— Неужели? — Джек снова посмотрел на Мери, когда Уолтер и Алоизиус вместе покинули столовую. Оба выглядели как парочка котов с перышками канарейки, торчащими изо рта. Неужели все обитатели Колтрейна собираются сегодня ночью охотиться на Рыцаря Ночи? — Что ж, дорогая, после того как мы избавились от перетрудившегося Киппа, прежде чем он упал лицом в тарелку, нас осталось только двое.

— Нас было бы двое, — согласилась Мери, — если бы я хотела играть в шахматы, а я не хочу. Я ломала голову целый день, вырабатывая стратегию, при которой маляры не мешали бы плотникам, решая, надо ли сначала чинить стены или полы и тому подобное. А потом мне пришлось выдержать скандал с Джонсом: этот дурак передвинул плиту миссис Максвелл, не думая о том, что мы будем есть, пока плита стоит посередине кухни. Так что мой мозг уже ни на что не способен и я собираюсь лечь спать, хотя еще нет и десяти.

Джек посмотрел, как Мери бежит по лестнице вверх, якобы поскорее лечь спать. И двинулся в большую гостиную вслед за Максвеллом, который катил перед собой столик с чаем, чтобы сказать, что он может поворачивать обратно.

Хотя алкоголя не хотелось, Джек налил себе рюмку портвейна, сел, вытянув ноги, на диван под люстрой и посмотрел на горящие свечи.

— Алло, вы там или у вас есть дела поважнее в другом месте? — Поскольку ответа не последовало — он его и не ждал, — Джек поставил на столик нетронутое вино и направился в кладовку дворецкого. Он был уверен, что там на крючке висят ключ от большой хозяйской спальни и ключи от всех дверей, ведущих из спальни.

Возможно, сегодня разбойник выедет на дорогу. То же самое сделает Кипп. А у Уолтера и Алоизиуса, верно, свой план.

«Но будь я проклят, — подумал Джек, — если Мередит Фэрфакс-Колтрейн не проведет эту ночь в своих комнатах!»

— Мне следовало бы догадаться: уж слишком быстро он согласился, — пробормотала Мери, дергая за ручку дверь, ведущую из ее гардеробной в коридор. — А я слишком неуклюже извинялась за то, что иду спать. Надо было сыграть хотя бы одну партию в шахматы. Я бы быстро его обыграла: он никогда не знает, как ходить королевой. Так нет, вела себя так, что Джек наверняка догадался, что я что-то замышляю. Ну почему я все время забываю, что он видит меня насквозь?

Мери снова подергала ручку двери. Бесполезно. Она проверила дверь, ведущую в мужскую гардеробную, и выход на черную лестницу. Все было заперто.

— Спросил, не хочу ли я поговорить с ним позже! — буркнула она, пнув дверь ногой в сапоге для верховой езды. — Верно, намекал, что мы не просто поговорим, хотя на большее мы оба не готовы. Почему я этого сразу не поняла?

Она вернулась в спальню и остановила взгляд на дыре в стене, которую пробили, чтобы протянуть шнур с колокольчиком для вызова Хани. Таких дыр по всему дому было множество. Завтра же она прикажет рабочим закончить со шнурами.

Мери была одета во все черное, как и приличествует собравшемуся рыскать в темноте на большой дороге. Кипп, вероятно, ждет ее с лошадью в условленном месте. А Рыцарь Ночи, наверное, поджидает свою жертву.

Она же заперта здесь, словно зверь в клетке, и ничего не может сделать.

— Тсс, Мери, иди сюда, — прошептал Клуни, исполнив несколько па джиги и показывая на ключ на полу, который он просунул под дверь, прежде чем пройти сквозь нее. Он уже отпер дверь, но Мери этого не заметила.

— Она не видит его, — сказал Клэнси, рассматривая себя в большом трюмо. — Как я выгляжу? Достаточно угрожающе? Может, стоит еще нацепить небольшой меч?

— Какая разница? Тебя же все равно никто не видит. Положу-ка я ключ на стол. Тут она его скорее заметит.

Клэнси подошел к окну и стал вглядываться в освещенный луною сад.

— Я уверен, Уиллоуби уже на месте. Но так как ему вся эта затея не по душе, он не станет ждать долго. — Отвернувшись от окна, он увидел, как Мери мечется по комнате, проклиная на чем свет стоит Джека Колтрейна.

— Ну и язычок! Стыдитесь, юная леди! — возмутился Клэнси. Стоявшие на каминной полке часы показывали восемь минут одиннадцатого. — Клуни, нам известно, что индеец уже там, спотыкается в темноте, как и Алоизиус, хотя это не принесет ни одному из них успеха. Джек ускользнул от меня полчаса назад, так что и он там же. — Клэнси подошел к столу и взял ключ. — Ловите, юная леди.

Что-то твердое ударило Мери в спину и со стуком упало на пол. Она быстро обернулась, готовая встретиться лицом к лицу с тем, кто это сделал, но, опустив глаза, увидела на ковре большой ключ. Улыбнувшись, подняла его, схватила черную шляпу и уже на ходу крикнула:

— Спасибо вам! Как я не подумала о том, что вы не оставите меня в беде! Спасибо! Спасибо!

Глава 22

Джек ехал по следам двуколки до тех пор, пока не убедился, что Уолтер и Алоизиус направляются к дому Генри Шерлока.

— Значит, вы думаете так же, джентльмены? Отлично! Я оставлю вас наблюдать за тем, покинет ли Шерлок сегодня свой дом, — вслух сказал Джек. Натянув поводья, он повернул обратно в сторону большой дороги, где двое суток назад разбойник ограбил ничего не подозревавших путников.

Проехав около трех миль, Джек спешился, привязал коня к толстой ветке дерева в нескольких ярдах от дороги и пошел пешком через лес.

Он осторожно, но быстро пробирался в темноте — лунный свет не проникал в чащу деревьев. Он был уверен, что Кипп выберет их старое место у поваленного дерева, потому что ему не улыбалось — в этом Джек опять же не сомневался — искать новое место, да еще в темноте. Впрочем, может, Киппа и не будет в условленном месте. Забрался под одеяло у себя дома и счастлив, что избежал участия в безумном плане Мери.

А вот и нет. Приехал. Выглядел он довольно привлекательно: весь в черном, светлые волосы завязаны черным шелковым шарфом, как у пирата. Что лучше, подумал Джек, остаться наблюдателем или подкрасться к Киппу сзади и хорошенько напугать его?

Но Джек перестал улыбаться, увидев рядом с Киппом Мери, которую оставил надежно запертой в Колтрейне. Оба были верхом и прятались за тремя большими сросшимися дубами. Как это он не учел того, что Мери останется там, где она есть, если только не решит, что ей необходимо быть в другом месте?

Кажется, она чувствует себя очень удобно в его старом черном плаще.

Джек присел на корточки и тоже стал ждать, думая о том, что же они предпримут, если появится новый Рыцарь Ночи.

— Я убеждена, Кипп, что нам лучше быть поближе к дороге, — услышал он голос Мери. Она, видимо, повторяла это уже не в первый раз. — Запомни, мы не должны стрелять в этого человека. Я знаю, что это не Джек. Но если это он…

— Если это он, я свалю его на землю и задушу, — сказал Кипп и передернул плечами от холода. — Надо было надеть плащ, здесь чертовски сыро. Почему бы разбойникам не нападать днем, как ты думаешь? Днем гораздо теплее и нет комаров, готовых сожрать тебя заживо.

Кипп явно не одобрял затеи Мери. Джеку пришлось покрепче сжать губы, чтобы не рассмеяться, когда он услышал, как Кипп шлепнул себя по шее.

Вдруг Джек насторожился, потому что откуда-то сзади до него донесся стук колес несущейся кареты. Звук был довольно слабым, но Джек не сомневался: карета опрокинется на повороте, за которым начинался крутой спуск с холма.

— Черт! — сквозь зубы процедил он, и бросился обратно к дороге, к тому месту, где был привязан его конь. Он мигом вскочил в седло и пришпорил коня. На дороге Джек остановился и стал ждать.

Долго ждать не пришлось — всего несколько секунд. Стараясь держаться края дороги, Джек пустил коня галопом. Обернувшись, он увидел, что на него движется четверка обезумевших лошадей. Карета качалась из стороны в сторону. Кучера на козлах не было.

Когда коренник поравнялся с Джеком, тот отбросил стремена и ждал его, пытаясь схватить поводья.

Через несколько секунд, минут, часов — лошади успокоились, замедлили бег и наконец остановились как раз перед поворотом к спуску. Беда миновала.

Джек спешился и, все еще не выпуская поводья, крикнул:

— Есть кто-нибудь в карете? С вами все в порядке? Из кареты не донеслось ни звука. Джек услышал, что к нему подъезжают Мери с Киппом, и приказал Киппу занять место кучера.

— Мери, проверь, есть ли кто в карете. Нет, погоди. Я сам. Может, в карете раненый или мертвый. Не надо, чтобы ты это видела.

— Джек? — спросила Мери. Она спешилась и привязала поводья своей лошади к запяткам кареты. — Не верю своим глазам! Это все-таки ты! Ах, Джек, как ты мог!

Схватив Мери за локоть, Джек оттащил ее от двери кареты.

— Ты думаешь, я ограбил карету? Ты с ума сошла? Я здесь только из-за тебя — и как тебе, черт возьми, удалось выйти из комнаты?

Стиснув зубы, Мери смерила его свирепым взглядом.

— О-хо-хо! — отдуваясь и отряхивая пыль, Клуни и Клэнси прибыли на место происшествия. Они слетели с лошадей Киппа и Мери, когда те неожиданно бросились на дорогу. — Если она признается, как все было, его хватит удар прямо на наших глазах. Отвлеки его, Клэнси, или нам придется выслушать лекцию. Как-то это удручает — все время слышать от парня, будто мы не существуем.

Клэнси, с которого достаточно было приключений, с радостью выполнил просьбу друга. Он рванул на себя дверцу кареты, и какой-то большой, нарядно одетый человек вывалился прямо сквозь него на землю.

— Этого достаточно? — поинтересовался Клэнси.

— Лорд Хардкасл? — воскликнул Кипп, легко спрыгивая с облучка прямо на грязную дорогу. Он стянул с головы шарф и сунул его в карман. — Надо же было встретиться с вами здесь. В последний раз мы виделись в Лондоне, кажется? Пытаетесь избавиться… э… пристроить еще одну из ваших красавиц дочек? С вами все в порядке, сэр? — Кипп стал с трудом поднимать его светлость на ноги. — Вот так-то лучше.

— Уиллоуби? Господи, да это же Уиллоуби! — Лорд Хардкасл схватил Киппа за плечи и заключил его в объятия. — Я уж думал, что нам не избежать смерти. Но ты спас нас, мой мальчик, спас нас. Кто бы мог подумать, что такой пижон… прости, я не это имел в виду…

Он отпустил наконец Киппа, как раз в тот момент, когда Джек толкнул Мери за большой дуб и зажал ей рукой рот.

— Сьюзен, дорогая, — лорд Хардкасл обернулся к карете, — посмотри, кто наш спаситель. Ты не поверишь, но это Уиллоуби. Помнишь, тот дурачок, который недавно гонялся в парке за бабочками.

Джек, держа Мери за руку, вел ее через лес вдоль дороги. Жестами он показал ей, чтобы она стояла тихо, пока он отвяжет ее лошадь от запяток кареты. Было слишком темно, и взволнованный лорд Хардкасл ничего не заметил.

— По правде говоря, это не я… — Кипп озирался, явно не желая выступать в роли героя. Особенно потому, что леди Сьюзен уже вышла из кареты и было похоже, что она собирается поцеловать того, кто спас ее от неминуемой ужасной смерти. Объяснения Киппа были прерваны, потому что леди Сьюзен — что касалось анатомических размеров и эмоционального состояния, копия отца — бросилась ему на шею и тут же потеряла сознание.

— Здорово это у нее получилось, да, Клэнси? — сказал Клуни, внимательно изучая леди Сьюзен, а потом падая в объятия ошарашенного Клэнси. — Надо будет порепетировать, когда мы соберемся в следующий раз играть какую-нибудь шекспировскую…

— Прекрати сейчас же! — приказал Клэнси, отталкивая Клуни, да так, что округлое привидение отлетело прямо в куст шиповника.

Пока Кипп стоял, умоляющим взглядом всматриваясь в темный лес, Джек приложил к губам палец и показал на что-то позади себя, будучи уверен, что Кипп поймет его и не выдаст Мери. Ни Джек, ни Кипп не хотели бы, чтобы ее присутствие, равно как ее костюм, стали предметом обсуждения, когда лорд Хардкасл будет рассказывать о своем приключении.

Кипп едва заметно кивнул — все его силы ушли на то, чтобы поддерживать все еще не очнувшуюся леди Сьюзен. Джек тут же скрылся в темноте.

Прошло несколько минут, прежде чем она пришла в себя и смогла стоять самостоятельно.

Лорд Хардкасл стал рассказывать, как случилось, что они мчались по дороге без кучера, который, связанный по рукам и ногам, принялся в эту минуту стонать и биться в ящике под козлами.

— Мы заблудились. Кучер, видимо, пропустил нужный поворот, потому что мы должны были прибыть на прием в дом лорда Лассера еще до наступления темноты. Не имею понятия, куда подевались наш второй кучер, мой камердинер, горничная Сьюзен и все наши вещи. Потом на нас напал разбойник, как я и опасался. Ни один разумный человек не пустится в путь поздно вечером, особенно если с ним его ребенок. — Лорд Хардкасл вытер лоб большим носовым платком.

— Он отобрал у меня кошелек, а у Сьюзен — ожерелье и кольцо с рубинами, потом связал кучера и запихнул его в ящик. А потом хлестнул лошадей, и они помчались по дороге как безумные. Нас мотало в карете из стороны в сторону, и нам не оставалось ничего другого, как молиться. Нам грозила неминуемая гибель, если бы не ты, Уиллоуби. Ты спас нас.

— Господи помилуй, — сказал Кипп, — так это был всего один разбойник, милорд? Я уверен, что вы справились бы с целой шайкой грабителей, ведь вы защищали дорогую леди Сьюзен.

Лорд Хардкасл пару раз громко кашлянул.

— Да-да, конечно, Уиллоуби. Это вина кучера: зачем он остановился? Когда я оказался под дулом пистолета, мне ничего не оставалось, как отдать разбойнику кошелек. Я же не мог рисковать. Со мной моя девочка. Ты меня понимаешь, Уиллоуби?

— Конечно, милорд. — Кипп обернулся в сторону Джека и сделал страшные глаза, так что Джеку снова пришлось зажать Мери рот, чтобы она не засмеялась и не выдала их. — Скажите, милорд, а вам удалось разглядеть этого разбойника? Может, вы видели его лицо?

— Он был в маске до самых глаз, — сказала леди Сьюзен, обмахиваясь веером. — Такой большой и очень высокий.

— Огромный, — добавил лорд Хардкасл и поднял руки, показывая, какого роста был разбойник. — Просто гигант.

— Весь в черном с головы до ног. В общем, как вы.

— У него было два пистолета.

— Он сказал всего несколько слов, но они выдавали в нем джентльмена. Во всяком случае, он сказал «пожалуйста», когда велел мне снять ожерелье.

— Понятно. — Кипп кивнул. — Я слышал об этом человеке и сам за ним охочусь. Поэтому я так одет, леди Сьюзен. И хотя мне неловко задавать вам такой вопрос, скажите: он поцеловал вас?

— Поцеловал? — Леди Сьюзен надула губы. — Нет, — сказала она немного нерешительно, — не поцеловал.

— Да он не посмел бы! — вскричал лорд Хардкасл, прижимая к себе вдруг расстроившуюся дочь. — Он назвал себя Рыцарем Ночи. Романтическая чушь! Так, Уиллоуби, если ты закончил задавать свои бессмысленные вопросы, пора проводить нас к тебе в поместье, где мы смогли бы провести остаток ночи в качестве твоих гостей. Возможно, нам придется остаться еще на несколько дней, потому что мою дочь очень расстроили события сегодняшнего вечера. Она очень чувствительный ребенок. Правда, Сьюзи?

Леди Сьюзен скукожилась прямо на глазах, что было подвигом для такой девушки, как она: ее комплекция позволила бы ей донести на своих плечах карету до самого поместья Киппа.

— Да, папочка, боюсь у меня начнется приступ, если мы не окажемся в тепле. Как мило с вашей стороны предложить нам свое гостеприимство.

— Что вы! Я очень рад, миледи, милорд, — ответил Кипп, сделав довольно сносный пируэт ногой, если учесть, что его голова была повернута в сторону леса, а выражение лица было такое, что Джек понял: взамен ему придется оказать Киппу услугу — и немалую.

— Пошли, — шепнул Джек Мери и потащил ее за собой через лес, чтобы найти своего коня. Лошадь Мери вела за собой под уздцы.

— Пошли, — сказал Клэнси, обращаясь к Клуни, который, глядя на леди Сьюзен, передразнивал все ее ужимки. — Если мы хотим попасть обратно в Колтрейн-Хаус, мы должны следовать за Джеком и Мери. Прогулка обещает быть интересной. Ты с этим согласен, Клуни?

Почти одновременно с тем, как отъехала карета, из леса, волоча за собой вожжи, появился конь Джека. Джек щелкнул пальцами.

— Давай, малыш.

— А как его зовут? — спросила Мери, не обращая внимания на то, что Джек без всяких церемоний посадил ее на лошадь.

— У него нет клички, — отрезал Джек, слишком занятый мыслями о том, что они услышали от лорда Хардкасла.

— Нет клички? — удивилась Мери. — Это почему же?

— А это имеет какое-то значение? — Джек выехал на дорогу и подождал, пока Мери будет рядом. Он не дал клички коню, которого купил в Лондоне, потому что не знал, сможет ли остаться в Колтрейн-Хаусе и вообще в Англии. Он не хотел, чтобы у него возникло к кому-либо чувство привязанности, даже к лошади, — настолько был не уверен в том, что дома ему обрадуются, а сам он сумеет справиться с воспоминаниями о прошлом.

Каждый был занят своими мыслями, и они молчали, пока не доехали до конюшен Колтрейна. Там Джек помог Мери спешиться, и оба автоматически занялись каждый своей лошадью — завели в денник и задали корма, перед тем как пойти в дом.

— Значит, это не ты, — наконец вымолвила Мери. — Я рада. Я не думала, что ты можешь поступить так опрометчиво, но все же не была уверена.

— Спасибо. И это не Кипп. Откровенно говоря, я подумывал, не его ли это рук дело — возрождение Рыцаря Ночи. Он способен на всякие выходки.

Мери засмеялась и дружески прижалась к Джеку. Они вошли в дом через боковую дверь, как не раз делали по ночам в детстве, когда убегали из дома без спросу.

— Если не считать того…

— Чего, Мери? Ты же слышала, что рассказал лорд Хардкасл. Разбойник представился Рыцарем Ночи.

Они стали подниматься по черной лестнице. От усталости у Джека подкашивались ноги. Завтра утром у него все будет болеть, царапин и синяков, похоже, немало. Ведь когда он на ходу перемахнул на коренника, попал больше на сбрую, чем на лошадь.

— Если не считать того, что этот разбойник не поцеловал леди Сьюзен. Я хочу сказать, если он поцеловал Анну Хедли, он мог бы поцеловать также леди Сьюзен. Как ты думаешь, почему он этого не сделал?

— Может, потому, что была полная луна и он лучше ее рассмотрел? — усмехнулся Джек, но тут же стал серьезным. — Не намекаешь ли ты на то, что существуют два человека, играющих роль Рыцаря Ночи?

Джек и сам это предполагал, но не думал, что эта мысль придет и Мэри в голову.

Мери сняла шляпу, рыжие волосы каскадом упали на плечи.

— Не знаю, на что я намекаю, Джек. Просто Анну поцеловали, а леди Сьюзен — нет, и забрали ожерелье. Грабежи совершались на одной и той же дороге, но разными способами.

— Верно. Эти грабежи становятся все опаснее. Первый не был рассчитан на то, чтобы подвергнуть пассажиров кареты опасности. Во втором случае Хардкасл и его дочь могли здорово пострадать или даже разбиться, если бы нас там не было. Теперь все, включая незамужнюю тетку лорда и тех, кто пять лет назад восхищался Рыцарем Ночи, станут в один голос кричать, что его надо поймать и повесить.

— Ты прав. Нам надо схватить его или их, до того как решат, что это ты. — Настроение у обоих было мрачное. — Или все же это один и тот же человек? Алоизиусу это наверняка известно, но я не собираюсь будить его среди ночи, чтобы спросить об этом.

Упоминание об их с Мери общем наставнике заставило Джека вспомнить поведение Алоизиуса и Уолтера после обеда. Интересно, что им удалось узнать?

— Ты сможешь спросить его утром, дорогая. А теперь расскажи, как ты сумела открыть дверь?

Они уже подошли к спальне, и Джек провел рукой по ее волосам, как тысячу раз делал в их благословенном прошлом. Но на сей раз это было ошибкой. Он это сразу почувствовал и сказал довольно резко, чтобы скрыть неловкость:

— Сразу ложись спать.

— Как? — улыбнулась она, глядя на него. — Разве ты сначала не прочтешь мне лекцию на тему, какая я глупая, что пошла охотиться за разбойником?

— Я бы запер тебя в твоей спальне на две недели, если бы мне не нужна была твоя помощь, чтобы разобраться с тем, что происходит в каждой комнате этого дома. Не сомневаюсь, не прошло бы и пяти минут, как ты сумела б выбраться. Но это не значит, что я на тебя не сержусь. На Киппа, кстати, тоже. Хотя, — закончил он, улыбаясь, — Киппу предстоит тяжелое испытание в последующие несколько дней.

Мери открыла дверь спальни и вошла. Склонив голову набок, вопросительно посмотрела на Джека, внимание которого привлекла широкая кровать, полускрытая в слабо освещенной комнате.

— Испытание? Ах да. Я понимаю, о чем ты. Леди Сьюзен смотрела на него довольно призывно, ты заметил? Господи, бедный Кипп. Э-э… хочешь войти? Это никого не будет шокировать — ведь мы женаты.

— Что? Ах да, бедный Кипп, — повторил Джек, понимая, что смотрит на брачное ложе, принадлежащее ему по праву. А Мери — благослови ее Господь, а его черт бы побрал — смотрела на него так, словно знала, что он принадлежит ей по праву. — Нет, Мери, уже поздно. Я хочу сейчас же лечь спать.

Улыбка исчезла с лица Мери. Она стиснула зубы, чтобы не задрожал подбородок, и ни одна слезинка не скатилась по побледневшему лицу.

— Да, уже поздно.

Протянув руку, Джек дотронулся до ее плеча:

— Мери, я…

— Тс-с, — прошептала она и, встав на цыпочки, прижалась губами к его рту. Ее поцелуй был страстным, хотя и неумелым, но Джеку стало жарко. Его сердце разрывалось от боли, от ее безоглядной любви.

Он мог бы сдаться, подчиниться. Это было бы так легко. Разом кончились бы все его страхи и сомнения. Больше не надо было бы задавать вопросы, не надо было бы ничего бояться. Он мог бы сделать ее своей. И забыть, что сказал ему отец в ту последнюю ночь.

Это было бы так легко.

Но он стоял, не отвечая на ее поцелуй, хотя внутри у него все гибло.

И он ушел.

Глава 23

Мистера Поппо перевели из столовой, где он ремонтировал камин, как и нескольких других рабочих, в спальню к Джеку. Когда они там закончили, Мери велела им перейти в соседнюю комнату и как можно громче стучать молотками, желательно с семи утра.

Мери занималась делами, стараясь никому не показываться на глаза. И другие обитатели дома, не договариваясь, тоже словно решили выждать какое-то время.

А Рыцарь Ночи за три дня совершил еще три ограбления.

На четвертый день, когда Джек и Мери сидели в большой гостиной в ожидании обеда, в Колтрейн-Хаус прибыл сквайр Хедли. Не успел Максвелл доложить о нем, как сквайр оттолкнул его и буквально ворвался в комнату.

— Глянь на этого индюка в нелепом костюме, Клуни. Напыщенный, жирный пигмей. — Клэнси и Клуни, как обычно, сидели на люстре. — Как говаривала моя мать — святая женщина, — как ни ряди кабана в шелка, он кабаном и останется.

— Погляди на живот, Клэнси! Видать, любитель хорошо поесть! А какой нос! — Клуни смотрел сверху, как Хедли усаживается на диван. — Помяни мое слово, этот человек — пьяница. Он способен выпить и чернила, если ничего другого не будет под рукой. Но что ему здесь нужно, Клэнси, как ты думаешь? Местные помещики сюда не приезжают и никогда не приезжали. Тихо, он что-то говорит!

— Я никогда не знал вас достаточно хорошо, — сказал сквайр, принимая у Джека бокал вина. — Времени не было, да, признаться, и желания. Что касается вашего отца, моя жена не велела даже приближаться к вашему поместью. До нас доходили слухи — не без этого, — мы знали, что у вас творится. Ни стыда, ни совести. А ведь в доме были дети. Моя Сара не позволяла мне даже ногой ступать на вашу землю. Сплошное пьянство и — простите меня, мисс, — разврат. До детей никому не было дела. А еще к вашему дому прибились актеры! Нет-нет, Сара не потерпела бы такого. Моя жена — добрая христианка.

Мери еле сдержалась. Добрая христианка? Как бы не так! Эта «добрая христианка» знала, что в доме двое детей, и ничего не сделала? Пальцем не пошевельнула, чтобы помочь.

— Я уверена, она молилась за наши души, сквайр, — наконец сказала Мери, когда смогла разомкнуть крепко стиснутые зубы.

— Вот это удар! Довольно ощутимый, — воскликнул Клэнси, аплодируя замечанию Мери.

А Клуни послал ей не менее полудюжины воздушных поцелуев.

— Что? Молилась за ваши души? О да, конечно. — Сквайр оттянул пальцем тугой, накрахмаленный воротник, у него покраснели не только щеки, но и подбородок. — Уверен, что так она и поступала. Она всегда молится, моя Сара. От этих бесконечных молитв и послеобеденных проповедей и запить недолго. — Сквайр Хедли откашлялся, явно смутившись. — Вы, Колтрейн, наверное, удивлены моим визитом?

— Признаться, удивлен. — Джек встал и, подойдя к камину, оперся одной рукой о каминную доску. Вторая была занята бокалом с вином.

Он был так красив, внешне так спокоен, хотя Мери была уверена, что на самом деле он в ярости. Вчера вечером она рассердилась, что он от нее отказался — в который раз! — но и была довольна, что он явно чувствовал себя неловко. Если сквайр Хедли сию минуту не скажет что-нибудь путного, она вскочит, чтобы остановить Джека, прежде чем он бросится на сквайра с кулаками.

Сквайр расстегнул две пуговицы на своем парчовом жилете. Этот человек оделся так, словно ему предстояло быть представленным ко двору, а выглядел при этом как кабан, втиснутый в колбасную кишку. Откуда-то из глубин жилета он достал сложенный вчетверо лист бумаги.

— Я получил вот это сегодня около двух часов пополудни. Если вы меня спросите, кто это прислал, Колтрейн, я не знаю, но письмо касается вас.

— В каком смысле?

— Да уж определенно не в хвалебном, — ответил Хедли и стал разглядывать Джека, словно хотел найти какие-нибудь внешние признаки его недостатков.

— Неужели? — Мери бросила умоляющий взгляд на Джека, призывая его оставаться спокойным и подождать, пока сквайр не договорит.

— Кхе-кхе, — снова откашлялся Хедли. — Как вам известно, я, как мировой судья, отвечаю за соблюдение законов в этом округе. Поэтому письмо и адресовано мне. В нем… э… содержится довольно серьезное обвинение, Колтрейн, и я надеюсь, что вы сможете доказать мне, что это обвинение не более чем бессмыслица.

У Мери сердце ушло в пятки.

— Я тоже на это надеюсь, сквайр. — Джек отошел от камина и сел рядом с Мери. — Вы позволите мне прочитать письмо?

— В этом нет необходимости, — сказал Хедли. засовывая листок за жилет. — Я перескажу вам его содержание, вы можете все отрицать, и я успею домой к обеду. Идет?

Джек склонил голову: — Согласен, сквайр. Ко всему прочему, кто поверит, что дикий Джек Колтрейн умеет читать? Я был предоставлен самому себе… и молитвам вашей жены.

Люстра тихонько звякнула от того, что Клэнси встал в полный рост, чтобы поаплодировать Джеку.

— Послушайте, молодой человек…

— Мой дорогой сквайр, — быстро вмешалась Мери и прижала ладонью его руку, чтобы Хедли не смог вскочить и в возмущении выбежать из дома. — Мой муж иногда говорит не подумав. — Она бросила на Джека взгляд, обещавший, что, если он не будет вести себя как следует, еще большее число рабочих начнет с раннего утра стучать молотками рядом с его спальней. — Он не хотел оскорбить вас, разве не так, дорогой?

— Прошу прощения, сэр, — вдруг улыбнулся Джек, и Мери поняла, что кое-чему он научился в Филадельфии. Хотя и недостаточно: сдерживать свой гнев при упоминании отца ему все еще бывало трудно. Во всяком случае, сейчас он не вскочил и не начал душить сквайра его собственным галстуком.

— Ваше извинение принято, Колтрейн, — великодушно отозвался сквайр. — Короче говоря, позвольте сказать вам, что меня предупредили о появлении Рыцаря Ночи. Того самого, что грабил на большой дороге пять лет назад. Он появляется в нескольких милях от вашего поместья, в одном и том же месте и в одно и то же время. Мое внимание обратили на то, что вы жили, здесь пять лет назад, Колтрейн, а сейчас вернулись.

Мери взяла руку Джека и незаметно сжала, предупреждая.

— Из чего анонимный автор письма заключил, что я этот самый Рыцарь Ночи и есть. Вы это пытаетесь мне сказать, сквайр? Ведь письмо не подписано, не так ли?

— Да-да. Вы угадали. Как это трусливо, верно? Но я не могу игнорировать информацию. Моя Сара сказала… Впрочем, не важно, что она сказала, — быстро поправился Хедли, потому что Джек бросил на него устрашающий взгляд. — Вот так обстоят дела, сынок. Когда ты уезжал из дому на тебе были разве что не лохмотья, как сообщает мой корреспондент. А вернулся ты очень богатым человеком. Мой корреспондент предполагает, что ты начал свое дело здесь, потом усовершенствовал свои методы в другом месте, а теперь вернулся домой, чтобы продолжить… э… свой бизнес.

— Докажите.

— Прошу прощения?

— Мой муж хочет сказать, сквайр, — сказала Мери, награждая холодным взглядом Джека, — что анонимный автор письма — трус, побоявшийся поставить свое имя, не приводит никаких доказательств. Ведь так?

Хедли глянул на Мери, потом на Джека, потом на носки своих башмаков.

— Нет, доказательств нет. Но…

Мери встала, и мужчинам, как джентльменам, ничего не оставалось, как тоже встать.

— Знаете, что я думаю, сквайр? — Мери взяла Хедли под руку и повела его к выходу. — Я думаю, что это ужасное письмо написал настоящий Рыцарь Ночи, чтобы сбить вас с толку. Но я не сомневаюсь, что вы слишком умны и проницательны, чтобы попасться на его удочку.

— Да, слишком. Да! — Сквайра выпроводили в холл, где его уже ждал Максвелл с перчатками и шляпой в руках. — Вы правы, миссис Колтрейн. Я не позволю одурачить себя такой недостойной вещью, как анонимное письмо, что бы ни говорила Сара, то есть… ни за что не позволю. — Пожимая руку Джеку, он сказал: — Примите мои извинения, молодой человек.

— Принимаются, — сдержанно ответил Джек, и они с Мери встали в открытых дверях, чтобы помахать Хедли на прощание. — Его жена завтра же пошлет его к нам обратно, вот увидишь, и он прибежит, поджав хвост, чтобы арестовать меня. Я припоминаю, что видел жену нашего дорогого сквайра много лет назад в деревне, когда она прошла мимо меня, пробурчав что-то насчет выродков из Колтрейна. — Август умел завоевывать себе друзей, ты не находишь? — сказала Мери, надеясь, что Джек улыбнется и она увидит эту восхитительную ямочку у него на щеке.

Но Джек не улыбнулся. Он был оскорблен: ему снова пришлось пережить унижение.

— Я сейчас поеду к Киппу. Мне все больше по душе идея поймать этого нового разбойника.

В другое время Мери не понравилось бы, что ее не зовут с собой и она не узнает, о чем договорятся Джек и Кипп. Но на сей раз она не стала возражать — пусть будет так, как хочет Джек.

— Конечно, поезжай. Повар Киппа накормит тебя не хуже миссис Максвелл.

— Ты не собираешься вцепиться в меня? Не будешь просить взять тебя с собой?

Она гордо выпрямилась, хотя ее мозг лихорадочно работал и в голове мелькали имена всех тех, кто знал, что когда-то Джек был Рыцарем Ночи. Она и сама удивилась, к какому пришла заключению, но оно не показалось ей лишенным смысла.

— И не подумаю, — ровным голосом ответила Мери вполне искренно. — Ты ясно дал понять, что не нуждаешься в моей помощи.

— Мери… — крикнул он ей вслед, когда она повернулась и направилась к лестнице. — А-а, проклятие! — воскликнул он, выскочил из дома и с силой захлопнул за собой дверь.

— Прекрасно. Он ушел в уверенности, что я не понимаю, где истина, хотя она заметна не меньше, чем шишка на носу Клэнси. Он что, думает, что у меня совсем нет мозгов?

Двадцать минут спустя, оставив на полу спальни свое желтое платье и облачившись в мужскую рубашку и бриджи, она появилась в доме Генри Шерлока.

Дворецкий Генри пошел разыскивать хозяина, оставив Мери в гостиной. Она расхаживала по комнате, похлопывая хлыстом по сапогам и повторяя про себя план, который придумала по пути сюда. Немного слез, немного истерики, мольба о помощи. А потом понаблюдать за Генри, очень внимательно понаблюдать. Это должно сработать.

— Мередит? Бог мой, дорогая, что привело тебя сюда, да еще в обеденное время?

Она посмотрела на него, а потом бросилась ему на шею:

— Генри, прости меня! Но это так ужасно!

— Что ужасно? Что-нибудь случилось в Колтрейне? Да, конечно, что-то там неладно. Иначе зачем бы ты приехала. — Он аккуратно снял с плеч девичьи руки и усадил ее на диван. — Я сейчас налью тебе вина, когда успокоишься, расскажешь мне все по порядку.

Мери сжала губы и кивнула. Потом стала наблюдать, как Генри наливает ей и себе вина. Не рад ли он услышать плохие новости из Колтрейна? Нет, показалось. Он ведет себя как обычно — добрый Генри, который всегда готов прийти на помощь.

— Спасибо, Генри, — сказала Мери, принимая рюмку. — Мне немного лучше. Джек поехал к Киппу, но все знают, от Киппа мало толку. Поэтому я подумала о тебе. Ты всегда помогал, когда мы попадали в беду.

— Ты и Джон, Мередит? — Шерлок изумленно смотрел на нее. — Каким образом вы попали в беду? Судя по его рассказам, ты прекрасно со всем справляешься и ничто тебя не беспокоит.

Подавшись вперед, Мери поставила рюмку на стол и принялась нервно сжимать и разжимать руки.

— Уже беспокоит. Это — Рыцарь Ночи. Ты ведь помнишь, да?

— Один из моих слуг говорил, что появился какой-то разбойник, грабящий кареты. Но я как-то не задумывался над этим. Рыцарь Ночи? — Генри откинулся на спинку дивана и устремил взгляд в потолок, словно ожидая, что там прочтет ответ. — О Господи, — вздохнул он, покачал головой и сочувствующе взглянул на Мери. — Бедняжка моя. Я знал это, Мередит, знал. Джон утверждает, что скопил свое богатство в Америке. Но почему ни разу не упомянул об этом в своих письмах? Ни разу за пять лет. Я пытался поверить ему, пытался воспринимать всерьез этого индейца, хотелось верить, что они зарабатывали деньги честным путем. Но что-то мне подсказывало, что это не так. — Генри встал и, заложив руки за спину, зашагал по комнате. — Джон уехал вором, Мередит, а вернулся еще большим вором. Моя дорогая девочка, мне так жаль.

— О! — Мери вскочила с дивана. Искренность Генри произвела на нее впечатление, хотя она не поверила ни единому его слову. — Нет, Генри, ты не прав. Джек не вор. И это не он Рыцарь Ночи. Во всяком случае, — Мери вспомнила, что ей надо время от времени всхлипывать, — нынешний не он. Правда, кто-то прислал ужасное письмо сквайру Хедли, в котором обвинил Джека, и сквайр только что покинул Колтрейн-Хаус, едва не арестовав его.

— К вам приезжал Хедли? Что за письмо? — Генри раскинул руки, будто хотел охватить все рассказанное Мери. — Кто мог его написать? Оно было подписано? Нет, что я говорю. Конечно, нет. Трусы не подписывают своих доносов. Если хочешь кого-то обвинить, скажи это ему прямо в лицо. Но, Мередит, никто не знает, что пять лет назад Джек был Рыцарем Ночи, только ты, я и… — Он потер руки и внимательно посмотрел на Мери. — Ты сказала, что Джек поехал к виконту Уиллоуби? Он был сердит, когда уезжал?

— Кипп? — Теперь Мери и впрямь удивилась и даже задумалась. Генри пытается заставить ее поверить, что Кипп предал Джека. — Нет, Генри, этого не может быть. Неужели…

— Этот человек влюблен в тебя, — мягко сказал Генри. — Он ждал целых пять лет.

— Нет, Генри, ты опять не прав. — Мери хотела встретиться с Шерлоком лицом к лицу, чтобы увидеть, как он отнесется к тому, что Джека собираются арестовать, а не обсуждать Киппа. — Он всегда ко мне хорошо относился, может, когда и думал… но нет. Он знает, что мы с Джеком женаты и останемся мужем и женой. Он знает, что… что мы любим друг друга.

Генри положил руку ей на плечо и заглянул в глаза.

— Да, виконт знает, что ты любишь Джека. Мы все это знаем, Мередит, и знаем давно. Но виконт не знает, что Джек не может любить тебя.

— Не может меня любить?

— Да, Мередит, не может. Ты говоришь, что ты жена Джона, и в этом ты права. Вас поженил Август Колтрейн, да горит он в аду вечным пламенем. По закону ты жена Джона.

— Но… — Мери чувствовала, как у нее все внутри начинает холодеть.

— Мне так хотелось защитить тебя, Мередит. Мы оба, Джон и я, хотели тебя защитить и ничего тебе не рассказывали. Джон предпочел уехать из страны, лишь бы ты ничего не узнала.

— Да говори же! О чем вы не хотели мне говорить?

— Мое дорогое дитя, постарайся не возненавидеть меня за мой вопрос. Вы с Джоном уже живете как муж и жена? Скажи, что Джон только вор, а не чудовище. Скажи мне, что я не ошибался, что в мальчике есть хотя бы намек на порядочность. Дай мне поверить, что я был прав, доверяя ему и думая, что он вернулся в Англию, чтобы аннулировать ваш брак.

Мери была по-настоящему напугана. Ее била дрожь. Больше не надо было притворяться, что она расстроена и близка к истерике. Что случилось? Она приехала, чтобы разоблачить Генри, посмотреть, не выдаст ли он себя неосторожным словом, жестом или выражением лица. Но что-то пошло не так, и она не знала, как вести себя дальше.

Что бы ни говорил Генри, она не станет его слушать. Особенно теперь, когда так близка к счастью.

— Что ты хочешь сказать, Генри? — Мери взяла рюмку и отпила глоток вина.

— То, что я надеялся, мне не придется тебе говорить, мое дитя. Нечто, что Джон узнал от своего отца — а я случайно услышал — в ту ночь, когда вас обвенчали и когда Джон покинул Англию, пообещав мне, что никогда не вернется. Я надеялся убедить тебя, чтобы ты сама потребовала расторжения брака и начала жить собственной жизнью. Но своим молчанием я только навредил тебе. Желая избавить тебя от боли, я причинил тебе вред. Теперь-то я вижу, что защитить тебя может только правда. И я собираюсь сказать тебе правду. Мередит, дорогое, незаслуженно обиженное дитя, тебе понадобится все твое мужество…

Глава 24

Джек не спеша ехал домой. В поместье Киппа он узнал, что господа, хозяин и его гости, уехали к кому-то с визитом. Кипп обожал светские развлечения, да и, по всей вероятности, он предпочел многолюдное общество уединению с леди Сьюзен.

Джек решил заглянуть к Мери, прежде чем закрыться в кабинете с Уолтером и его бухгалтерией. Он медленно поднимался по лестнице, размышляя о том, когда это он успел так состариться душой и устать.

Он надеялся, что Мери согласится с ним говорить. Надо было пригласить ее поехать вместе к Киппу. И он пригласил бы, если бы ему не показалось, что она рада остаться дома.

— Черт! — одернул он себя. О чем он только думает! — Что, если она опять уехала на охоту за разбойником… — Какой же он дурак! Она его снова перехитрила! Собравшись с духом, он постучал в дверь ее спальни.

Через несколько секунд дверь распахнулась. На пороге стояла испуганная Мери.

— Хани, я же сказала, чтобы меня не… Ах, это ты! — Мери попыталась захлопнуть дверь прямо перед его носом, но в ее глазах Джек прочел такой ужас, что, оттолкнув ее, вошел и захлопнул за собой эту самую дверь. По всей комнате была разбросана одежда: она вываливалась из ящиков, была разбросана по постели, торчала из небольших дорожных сумок — Ты куда-то собралась, Мери? — спросил он и, увидев в голубых глазах слезы, схватил ее за плечи.

Мери вырвалась и отскочила, как будто он причинил ей боль.

— Не прикасайся ко мне! Как тебе даже в голову может прийти прикасаться ко мне? Сколько еще раз ты заставишь меня играть роль дурочки, которой ничего не известно?

Джек почувствовал, как его вот-вот захлестнет волна ярости, но сумел совладать с собой.

— Мери, — тихо сказал он, а она отступала от него вес дальше. — Скажи, что случилось? Меня не было всего какой-нибудь час. Что произошло за это время? — Он обвел рукой разбросанные повсюду веши. — Только не говори, что ты решила сбежать, потому что я поехал к Киппу, а не стал беседовать с тобой об этом проклятом анонимном письме. Я этому никогда не поверю. Ты что-то натворила? — Он сорвал ленту, перевязывавшую его волосы, и бросил ее на пол. — Черт возьми, Мери, что ты сделала?

— Что я сделала? Что сделала я? Это ты сделал, Джек. Это ты знал, а не я, — обвинила она его, ткнув в его сторону указательным пальцем. — Вот почему ты уехал в ту же ночь, когда нас будто бы обвенчали, и не хотел возвращаться. И именно поэтому ты не хочешь прикасаться ко мне, даже близко боишься подойти. А я… я только что не бросалась тебе на шею, потому что ты когда-то любил меня… когда я была ребенком.

Она отвернулась и на мгновение спрятала лицо в ладонях, но тут же снова обернулась. Боже, сколько муки было в ее взгляде!

— Почему ты мне не рассказал? Почему позволил быть такой дурой? Я ни о чем не подозревала и преследовала тебя… верила… страстно желала быть с тобой… любить тебя. Я любила тебя, а ты, подлец…

Джек понял, что в эту минуту его жизнь кончилась. Ей стало известно — ему еще предстоит узнать от кого, — и она никогда его не простит. Ему казалось, что они достаточно любят друг друга, чтобы преодолеть то, что он должен был ей сказать. Теперь он понял, что ошибался.

— Мери! — Он пытался ее успокоить. — Мне очень жаль. Знаю, я был трусом. Но как я мог тебе сказать? Где мне было найти такие слова? Ты — вся моя жизнь, Мери. Все могло быть иначе. Но Август украл у тебя твою жизнь, твое наследство, право на счастливое детство, на место в обществе. И все из-за проклятой любви к деньгам, из-за жадности и эгоизма.

Она смотрела на него во все глаза, ловя каждое слово, упиваясь его видом, словно после сегодняшнего вечера она никогда больше его не увидит. Но потом сдвинула брови, как будто не понимала, о чем он говорит.

— Он сделал это нарочно, — продолжал Джек, завладев ледяной рукой Мери. Он подвел ее к кровати и сел рядом. — Он сделал так, что я должен был жениться на тебе, а потом сказал то, что удержало бы любого человека чести — даже такого дикаря, каким был я, — от брака.

Он сжал ей пальцы и посмотрел на нее. Перед его внутренним взором промелькнули образы прошлого, нахлынули воспоминания о минутах счастья, о надеждах на жизнь, в которой не было бы несчастий и одиночества.

— Если бы мы встретились с тобой впервые только сейчас, Мери! Один твой взгляд, и я бы стал твоим рабом. Ты бы вышла за меня замуж, и мне не пришлось бы ползать перед тобой на коленях, вымаливая твою любовь.

Она отшатнулась, и сердце Джека упало. Слишком поздно. Боже, ну почему он все время опаздывает? Он упустил столько лет! Неужели уроки жизни не пошли ему на пользу?

— Когда я увидел тебя в первый раз, тебе было неполных шесть месяцев. Я помню, как спрятался за дверью, когда кто-то принес тебя в детскую и оставил одну в колыбельке. Я еще долго прятался, а потом подошел, чтобы посмотреть на тебя. Ты меня не сразу увидела. Ты была слишком занята своими пальчиками, с которыми разговаривала на своем языке — гукала. — Джек невольно улыбнулся, не замечая, что его глаза наполнились слезами. — Я помню, как наклонился ближе к твоему маленькому личику. И ты меня увидела. Ты долго на меня смотрела, Мери, очень долго. Я боялся, что ты заплачешь, но ты не заплакала, просто смотрела, будто решая, друг я или враг. А потом улыбнулась. Ты улыбалась, а в это время в детскую заглянуло солнце. Я наклонился еще ближе, а ты хихикнула и схватила меня за нос. Как же крепко ты его держала! Джек машинально погладил нос.

— Мне следовало бы уже тогда догадаться, Мери, что ты всегда будешь крепко держать меня, что мне никогда не удастся от тебя освободиться, что я этого сам не захочу. — Он встал, отошел, а потом обернулся, чтобы взглянуть на то, что потерял. — Ты правильно делаешь, что уезжаешь, Мери. Ты не заслуживаешь того, чтобы похоронить себя в Колтрейн — Хаусе.

Мери посмотрела на Джека долгим взглядом. Но сейчас она не улыбалась. Слезы ручьем катились у нее по щекам.

— Как он мог сделать такое, Джек? — спросила она упавшим голосом. — Что он был за чудовище, что поженил нас? Своего сына на своей незаконнорожденной дочери? Своих собственных детей…

Джек сел, где стоял, — прямо на пол и в недоумении посмотрел на Мери:

— О чем ты, черт побери, говоришь?

— О том же… о том же, о чем и ты, — ответила она и тоже сползла на пол, опершись спиной о бок кровати. — О том, о Господи, Джек… Ты же знаешь. А теперь знаю и я. Мы с тобой сводные брат и сестра. Я была сегодня вечером у Генри, и он мне все рассказал. Он сказал, что поэтому…

Джек моментально вскочил на ноги.

— Я убью его! К черту все планы. Я задушу негодяя! Он подбежал к двери в коридор, но она была заперта.

Это дало ей возможность догнать его, схватить за руку и умолять не спешить.

Но Джек вырвал руку и попытался открыть дверь.

— Где ключ? — взревел он. — Где этот чертов ключ?

— Не знаю, — ответила Мери, пытаясь оттащить его от двери. — Наверное, нас заперли Клэнси и Клуни. Я знаю, что ты в это не веришь, Джек, но это они. Успокойся и сядь здесь, у камина. Ты не можешь убить Генри за то, что он, пытаясь защитить меня, сказал правду.

В то самое мгновение, как Мери выговорила, что они брат и сестра, Джека охватила холодная ненависть, не имевшая ничего общего с благоразумием или здравым смыслом. Это чувство наполнило его единственным желанием — помчаться в роскошный дом Генри Шерлока, выдернуть его из этого дома за седые волосы, четвертовать, а потом развесить по частям на деревьях на три мили вокруг.

Вместо этого он оказался запертым в собственном доме, и Мери уверяет его, что парочка привидений спрятала ключ.

— По-моему, я схожу с ума, — сказал Джек, отшатнувшись от двери. — Веду себя как идиот, как полный дурак и на самом деле верю, что двое умерших более полугода назад только что спасли мне жизнь. Поскольку за то, что я решил сделать с Генри Шерлоком, меня бы повесили. Вот так, Мери.

— Ах, Джек…

— И оставить тебя? — Он крепко прижал ее к себе. — Как я могу оставить тебя здесь одну после того, что услышал? О Боже! Боже!

— Все в порядке, Джек, — успокаивала его Мери, похлопывая по спине. Ей хотелось забрать у него часть его боли. Она всегда защищала его от него самого: его настроений, его импульсивности… от его упрямства, граничившего с глупостью. — Все хорошо. Все хорошо.

Он позволил ей несколько мгновений утешать себя, пока собирался с мыслями, пока понемногу стихало безумие, охватившее его.

— Мы не брат и сестра, Мери, — прошептал он ей на ухо и, слегка отодвинув буйные кудри, поцеловал нежную белую кожу. — Тебе придется поверить мне, дорогая. Ты урожденная Мередит Фэрфакс. Мы не брат и сестра.

Он неохотно отпустил ее, но только на минуту — чтобы сесть на ковер перед камином.

— Мой отец — Август. Я чувствую себя как-то чище, называя его Августом. Он мне кое-что рассказал в ту последнюю ночь, Мери, в ночь, когда я дал согласие жениться на тебе и тем самым спасти жизнь тебе, Киппу, Клуни и Клэнси. Ведь Август поклялся отправить нас всех на виселицу. Но то, что он мне рассказал — и не без пьяной ухмылки, — могло обернуться еще худшим, в десять раз худшим.

— Но он не сказал тебе, что мы брат и сестра?

— Нет, Мери, клянусь. И Шерлок — черт бы его побрал со всеми потрохами — знает, как все обстояло на самом деле, ведь он присутствовал при разговоре. У меня было время в последние годы провести расследование и по крайней мере узнать, что мы, слава тебе Господи, не брат и сестра.

То, что я собираюсь тебе рассказать, кажется не важным по сравнению с чудовищной ложью Шерлока. Но тогда этого было достаточно, чтобы я согласился покинуть Англию, возможно, насовсем. Это вынуждало меня сторониться тебя с тех пор, как я вернулся. Трусливо с моей стороны, да? Я решил, что, узнав правду, ты возненавидишь меня, хотя и знал, что, если не скажу тебе все, не имею права любить тебя. Неужели я всегда буду таким идиотом?

Мери вытерла слезы, провела тыльной стороной ладони у себя под носом, как делала в детстве, когда проливала слезы из-за какой-нибудь детской трагедии.

— Расскажи, что сказал тебе Август. Я слушаю, Джек.

Они сидели на ковре перед камином, соприкасаясь коленями. В камине, освещая их, ярко горел огонь. Остальная часть комнаты была погружена в темноту. Весь мир сузился до этого освещенного пятачка, где их было только двое и где Джеку предстояло поведать Мери старую историю.

— После того как я наконец согласился на женитьбу, — начал Джек, взяв руки Мери в свои, — Август рассказал о том, что случилось семнадцать лет назад, в тот год, когда ты появилась в нашем доме, Мери, и он стал твоим опекуном. Я не хотел, чтобы ты об этом узнала, но я не смогу быть с тобой, если не расскажу тебе, что меня останавливало.

Он сделал паузу. Как же ему не хотелось рассказывать! Но он знал, что между ними больше не может быть секретов. Иначе не останется ни малейшего шанса на то, что они могут стать счастливыми.

— Твой отец, Уильям Фэрфакс, потерял жену при родах. Точно так же как Август потерял свою, когда родился я, хотя моему отцу это было на руку в отличие от Фэрфакса, для которого смерть жены была большой утратой. Каким-то образом схожесть произошедшего сблизила наших отцов. Твой отец взял с Августа слово стать твоим опекуном, если с ним что-нибудь случится. Я думаю, что Август намеренно добивался его расположения — я даже в этом уверен. Потому что твой отец был очень богатым человеком.

Он жил в Сассексе, а твоя мать, между прочим, была дочерью барона и племянницей герцога. Семья твоей покойной матери какое-то время пыталась забрать тебя у отца, а позже — у Августа. Но в конце концов отцовское завещание оказалось сильнее по закону, и ты потеряла свою семью. Ты никогда никого из них не видела, Мери, сейчас они все умерли. — Он сочувствующе сжал ей пальцы. — Ты так много потеряла. Поместье, в котором ты родилась, отошло к дальнему родственнику твоего отца. За эти годы ты лишилась наследства, приданого, права войти в высшее общество и сделать великолепную партию.

У Мери задрожала нижняя губка, и сердце Джека ёкнуло: его история еще не окончена, ей предстоит услышать вещи и похуже.

— Через месяц после того, как твой отец сделал Августа опекуном, произошел несчастный случай на охоте. Один из егерей, несших ружья, споткнулся, и его ружье выстрелило. Пуля попала твоему отцу в спину, и он скончался.

— Это правда был несчастный случай, Джек? — спросила Мери. Сколько на нее обрушилось! Так постепенно раскрывалась ложь Генри Шерлока. Мери всегда отличалась здравомыслием и сейчас была готова выслушать все до конца, и немедленно.

— Нет, Мери, это не был несчастный случай. Все организовал Август. Он нанял человека, который застрелил твоего отца. — Джек закрыл глаза, и перед ним предстало злобное лицо Августа в момент признания. — Через несколько дней после похорон тебя привезли сюда и спрятали, а Август начал проматывать твои деньги. Теперь ты поняла, Мери? Вся твоя жизнь изменилась из-за моего отца. Ты стала сиротой, выросла в нищете. Рано или поздно тебя изнасиловал бы кто-нибудь из пьяных гостей Августа.

Если бы не Август Колтрейн, у тебя была бы совсем другая жизнь. Вот почему я сопротивлялся нашему браку. Вот почему я все пять лет старался забыть о тебе, хотя в глубине души всегда знал, что люблю тебя. За пределами Колтрейн-Хауса лежит целый мир, который тебе предстоит узнать. Ты этого заслуживаешь. Как бы я ни хотел, чтобы ты осталась, я не могу допустить, чтобы ты оказалась запертой здесь. Я хочу, Мери, чтобы у тебя было все. Все, что ты заслуживаешь, что мой отец у тебя отнял. И чего тебя лишил я, согласившись на наш фиктивный брак.

Мери покачала головой и вздохнула.

— Ах, Джек, ты прав. Ты — идиот. — Она подвинулась к нему поближе. — Ты когда-нибудь прислушиваешься к себе? Ты слушаешь по-настоящему, что тебе говорят другие? Всего несколько минут назад я сказала, что люблю тебя, хотя была в полной уверенности, что теряю тебя. Кажется, и ты сказал, что любишь меня. Не так, как раньше, а по-другому. Как любят друг друга мужчина и женщина.

Он сделал попытку оттолкнуть ее, хотя на самом деле ему хотелось прижать ее к себе. Он старался быть разумным.

— Мери, тебе нужно время, чтобы обдумать то, что я тебе рассказал. Иначе я не смогу с чистой совестью…

Она ладонью закрыла ему рот.

— Если не возражаешь, я предпочитаю, чтобы ты помолчал. Мне надо кое-что тебе сказать.

Джек неохотно кивнул. Она убрала руку и улыбнулась.

— Ты рассказал мне очень печальную историю, Джек. Ужасную историю о людях, которых я никогда не знала, о жизни, которую я даже представить себе не могу. Мой единственный дом — Колтрейн-Хаус. Другого у меня нет, как нет и другой семьи, кроме тебя. Но я всегда желала именно этого, ничего другого мне не было нужно. Не говори мне, какая бы у меня могла быть прекрасная жизнь в каком-нибудь другом месте. Да я не отдам ни одного дня, проведенного здесь, ни за какие блага на свете. Я сохранила Колтрейн-Хаус для тебя, Джек, и для себя. Колтрейн всегда был частью тебя, и даже когда я тебя ненавидела, я все равно тебя любила. Сначала детской любовью, потом любовью взрослой женщины. Когда Генри рассказал мне… — Мери на секунду запнулась от волнения, но потом взяла себя в руки. — Я хотела умереть, Джек. Пойти куда глаза глядят и умереть. Убежать куда-нибудь далеко, как когда-то это сделал ты. Я думала, что поняла тебя: тебя гнал стыд. Но я никогда не испытывала стыда за себя до сегодняшнего вечера. А после того, что я узнала от Генри, мне было стыдно смотреть тебе в глаза, даже просто увидеть тебя еще раз.

Джек погладил Мери по щеке.

— Если бы ты уехала… уехала, не сказав ни слова, без объяснения…

— Мы могли бы потерять еще пять лет.

— Никогда. — Он подвинулся ближе, чувствуя, что боль отпускает его сердце. — Я бы поехал за тобой на край света.

— Да, ты — мужчина и мог бы так поступить. А нам, бедным женщинам, не позволено просто так разъезжать по белу свету, посещая всякие экзотические места.

— Ладно, сдаюсь. Филадельфию все же можно назвать немного экзотической. — Джек придвигался все ближе и ближе, пока их губы почти соприкоснулись.

— Может, когда-нибудь мы поедем туда вместе, и я смогу сама в этом убедиться, — прошептала она и закрыла глаза.

— Хорошо, — согласился он, хотя и не был уверен, что это когда-либо произойдет. К тому же ему — чисто по-мужски — не понравилось, что эта идея пришла в голову не ему, а Мери. — Но только после того, как мы придушим Генри Шерлока. — Перестав бороться с самим собою, он приник к ее губам.

Его поцелуй был нежным: ведь это была его Мери, его сокровище, его любовь. Она всегда принадлежала только ему. Он будет защищать ее, заботиться о ней, никогда не причинит ей боли. Никогда.

Джек поднял ее на руки, отнес на кровать и положил среди наваленных там шелка и кружев. Потом лег рядом и начал целовать ее волосы, щеки, тело.

А потом губы.

Он мог бы целовать эти губы всю жизнь. Сначала он обвел кончиком языка ее верхнюю губу, потом взял в рот нижнюю и стал втягивать ее, пока не почувствовал, что она улыбается, не услышал ее тихий смех. Она обвила его руками за шею, и он опустился на нее, убедив раскрыть рот и впустить его язык. Вздохнув, она уступила.

Неловкими пальцами он стал расстегивать пуговицы на ее рубашке. Он еле себя сдерживал.

Она здесь. В его объятиях. Его лучший друг, его возлюбленная, его жена.

Чудодейственным образом их одежда куда-то исчезла, и Джек смог упиваться видом ее полной, высокой груди, трогать ее и благоговейно целовать. Она обвила его ногами, не испытывая ни страха, ни сомнения, и позволила ему направлять ее.

Когда-то он учил ее ползать, потом — ходить.

Теперь он научит ее летать.

— Я не хочу, чтобы тебе было больно, — прошептал он ей на ухо, в ответ она осыпала короткими поцелуями его шею. — Я хочу, чтобы ты больше никогда не плакала, Мери.

Она выгнулась ему навстречу, помогая осуществить то, что он откладывал, боялся и желал. Он почувствовал, как она сначала напряглась, потом по всему ее телу пробежала дрожь.

— Ну же, Джек, — прошептала она, упершись лбом в его грудь и прижимая его к себе все крепче. — Покажи мне. Научи меня. Дай мне поверить в то, что я стала женщиной.

— О Господи! — Джек пытался сглотнуть и не мог. Он сделал попытку двинуться, но тело его не слушалось. Он стал целовать ее, гладить ее бедра и постепенно начал приходить в себя. Ведь он держит в своих объятиях Мери. Свою Мери. Она его жизнь, его надежда, его любовь.

До того как она вошла в его жизнь, он был страшно одинок, а с тех пор как Мери минуло четырнадцать, он чувствовал себя потерянным, потому что боялся своего чувства к ней. Она была тогда ребенком, но в ней уже пробуждалась женщина. Он желал ее с тех самых пор, когда был неуклюжим юнцом, не знавшим, что ему делать с этим серьезным, открытым, любящим существом. Поэтому он отталкивал ее, а потом и вовсе сбежал.

— Ты всегда была моей любовью, — шептал Джек, совершая старые как мир движения, которые сейчас казались новыми, полными напряжения, страстного желания и все же такими нежными. — Ты моя единственная любовь. Всегда была ею.

Время остановилось.

Любовь стала страстью, страсть — необходимостью, которая подпитывала любовь. Страсть пронзала Джека, направляла его, подводила к самому краю — и держала его там. Мери содрогалась в его объятиях, выкрикивая его имя.

Джек с силой вошел в нее, отдаваясь ей полностью. Когда он выгнулся над ней и его семя вошло внутрь ее, Мери снова вскрикнула и вцепилась ногтями ему в спину.

Джек упал на нее, стараясь выровнять дыхание, и почувствовал, как она гладит его по волосам, убирает влажные пряди со лба.

А потом она засмеялась.

— Что? — спросил Джек, приподнимаясь на локтях и глядя на нее сквозь густые ресницы. Она смотрела на него взглядом таким любящим, таким счастливым. — Почему ты смеешься, Мери?

Она провела пальцем по его лбу, потом — по носу.

— Так, ничего, — хихикнула она. — Просто я поняла, что существует гораздо более легкий способ улучшить твое настроение. Я хочу спросить, ты все еще горишь желанием придушить Генри Шерлока?

Джек почувствовал, что настроение катастрофически портится, но сейчас он себя полностью контролировал. Мери рядом, и сердце не болит. Раз Мери его любит, не может быть черных туч.

— Джек? Отвечай! Ты все еще хочешь поехать к Генри и задушить его?

Нет, желание не пропало, но у него есть другой способ прижать Шерлока. Если верить Уолтеру, этот способ намного лучше.

Джек наклонился и поцеловал ее.

— Может быть, завтра. — Его рука заскользила по ее груди. — Да. Определенно завтра. Я расправлюсь с Шерлоком после завтрака.