Опасные игры

22

Норман Шарптон, главный репортер «Уорлд» по торговле и промышленности, прибыл в Британское посольство без нескольких минут десять. На десять было назначено его интервью с Яном в кабинете посла (сам сэр Мартин отсутствовал).

Мужчины уселись на диван не слишком близко, но и не слишком далеко друг от друга и теперь изучали один другого. Они были нужны друг другу и хорошо знали правила игры.

Когда оба втянулись в беседу, Норман вдруг спросил:

— Почему бы британскому правительству не проявить заинтересованность в том, чтобы в Северной Ирландии было создано совместное предприятие с американцами, например, по строительству нефтеперерабатывающего завода?

Во взгляде, который Ян бросил на Нормана, можно было прочесть одновременно подозрение и уважение. Об этом предложении «Стар Ойл» упоминалось пока только в последних сводках его департамента. Насколько было известно Яну, предложение, сделанное ему через Майкла О'Донована, пока официально обнародовано не было.

— Почему вы спросили об этом? — спросил Ян корреспондента.

— Я слышал, как обсуждалось это предложение, — ответил Норман, вспоминая длинное безжизненное лицо Майкла О'Донована. Тот оказался неоценимым источником информации для «Уорлд», тем не менее его замкнутая настороженность заставляла Нормана чувствовать себя в его обществе неловко.

И журналист, и политик прекрасно понимали, что источник информации, конечно же, назван не будет. Норман продолжал:

— О'кей, понятно, что после двух аварий на промыслах «Стар Ойл» придется выложить все свои козыри, чтобы убедить вас дать разрешение на разработку одного из нефтяных участков. И все равно, совместный нефтеперерабатывающий завод — очень неплохая идея. Если, конечно, ваше правительство всерьез намерено вкладывать деньги в Ольстер.

Это был один из журналистских приемов Нормана — он слегка поддразнивал собеседника, чтобы тот потерял самоконтроль.

— А с чего вы взяли, что мое правительство ведет себя несерьезно? — голос Яна зазвенел от раздражения. — Мы уже потратили немало денег, чтобы ирландцы прекратили сживать друг друга со света.

— Хорошо, — примирительно сказал Норман, — но, насколько я знаю, вы считаете, что ваш комитет не в состоянии выделить из своего бюджета двести миллионов фунтов стерлингов, которые «Стар Ойл» и «Бритиш Рефайнери» необходимо получить от правительства. Это не свидетельствует о большой заботе о благополучии ирландских рабочих.

— Я не знаю, с кем вы беседовали на эту тему, — резко ответил Ян, — но можете ему передать, что при всем своем желании я не имею возможности швырять на ветер двести миллионов всякий раз, как мне того захочется.

Норман дружелюбно улыбнулся.

— Я понимаю, — сказал он. — Но, когда решение диктуется еще и политическими мотивами и учитывая, что «Стар Ойл» и «Бритиш Рефайнери» готовы вложить немало собственных средств, наверное, стоит все-таки предпринять все возможное, чтобы нефтеочистной завод в Ольстере был построен. Кстати, а что вы думаете об английских войсках в Ольстере?

— Вы спрашиваете меня для печати или неофициально? Моему коллеге из Комитета по делам Северной Ирландии наверняка не понравится, если он узнает, что я разъезжаю по Штатам, болтая на каждом углу, стоит или не стоит нам выводить войска из Ольстера.

До этого момента Норман пользовался и блокнотом, и магнитофоном. Сейчас он выключил магнитофон.

— Неофициально, — ответил он Яну, — хотя я собираюсь записать ваш ответ для информации.

По правилам журналистики то, что записывалось для информации, нельзя было потом печатать от имени лица, дающего интервью. На чистом листке блокнота Норман вывел «не публ.».

— У меня несколько мнений по этому вопросу, — начал Ян. — Когда я обдумываю его с рациональной точки зрения, мне кажется, что войска надо вывести, поскольку любые действия нашей армии в Северной Ирландии только на руку этим бандитам из ИРА.

Норман молча слушал.

— Зачем терять множество юных английских солдат, застреленных в затылок, взорванных, зарезанных и запытанных до смерти, если решение североирландской проблемы не становится от этого более достижимым. И разве кто-нибудь в Ольстере испытывает хоть какое-то сочувствие к семьям этих погибших ребят? Ничего подобного. Итак, когда я прислушиваюсь к доводам рассудка, мне кажется, что надо вывести войска и дать психопатам-католикам и психопатам-протестантам перерезать друг друга.

Норман по-прежнему молчал.

— Но затем во мне начинает говорить другой голос. Он говорит, что нельзя уйти из Ольстера, зная, что эти кровавые убийцы из ИРА будут безнаказанно втягивать все новых ни в чем неповинных людей в эту кровавую бойню, — Ян указал на поднос с кофе. — Хотите еще? — спросил он Нормана.

— Нет, благодарю вас.

Ян продолжал.

— Я, конечно же, заинтересовался предложением «Стар Ойл», но в ИРА зря думают, что их теракты против семей членов парламента, не согласных с инвестициями в Ольстер, заставят меня добиваться этих инвестиций с большим рвением. Все, чего они добьются, это того, что я задумаюсь, не лучше ли будет вложить эти деньги, например, в промышленность Уэльса.

Ян неожиданно замолчал.

Норман включил магнитофон и начал задавать вопросы по поводу расхождений Великобритании со своими партнерами по ЕЭС, касающимися квот на сталь.

В двенадцать тридцать лимузин посла отвез Яна в «Уиллард», где у того был назначен рабочий обед с Хьюго. Первые двадцать минут ушли, как обычно, на сплетни. Накануне вечером, во время приема у посла, они не успели наговориться. Хьюго интересно было узнать как можно больше о членах британского правительства, Яну — про американских конгрессменов. Только когда им подали крабов, Хьюго упомянул «Стар Ойл».

— Боже, — воскликнул Ян, — есть в этой стране хоть кто-нибудь, кто не принимает участие в «Стар Ойл»? В конце концов, через мой департамент проходит множество других предложений, обещающих гораздо больший эффект от их внедрения.

Хьюго засмеялся.

— Что, Норман Шартон тоже подкатывался к тебе со «Стар Ойл»? — в голосе Хьюго послышалось раздражение: хотя его статья, касающаяся визита Яна, была уже почти готова, а «Уорлд» должен был появиться на газетных стендах не раньше субботы, будет очень обидно, если статья Джорджи окажется интереснее. Даже думать об этом не хотелось.

Было уже почти три часа, когда Хьюго зашел в полупустое кафе недалеко от К-стрит. Лиза была уже там. Подсаживаясь к ней, Хьюго сказал:

— Извини, что вчера я вышел из себя.

— Ничего, — ответила девушка. — Я рада, что мы встретились сегодня. Хьюго, мне нужна помощь.

Как бы смутившись, Лиза начала водить пальцем правой руки по ладони левой, потупив взгляд. Хьюго понял, что она стесняется обратиться к нему с просьбой. При виде ее нежной красоты у него учащенно забилось сердце.

— Расскажи мне, — мягко предложил он.

Лиза поглядела ему прямо в лицо.

— Эта статья, которую ты собираешься писать. Ты не можешь выбрать иллюстрации какого-нибудь другого сенатора в качестве примера коррупционера?

— Но почему? Чалмерс Морли — самый свежий пример того, насколько прогнила вся система. Вся разница между ним и другими в том, что он проявил безалаберность и допустил официальное превышение лимита разрешенных взносов. Ты, наверное, видела в прошлом месяце сенатское расследование по этому поводу.

— Но ведь единственная вина сенатора в том, что он попался. А так каждый делает то же самое.

— А почему тебя волнует, что я напишу о сенаторе Морли? — спросил Хьюго.

Опустив глаза, девушка водила пальцем по скатерти. Хьюго поднес руку Лизы к губам и поцеловал, чтобы как-то приободрить ее.

— Я скоро должна сопровождать сенатора в Лондон. Он хочет встретиться с влиятельными людьми из КПТЭ и объяснить им, почему комитету выгодно предоставить лицензию на разработку одного из нефтеносных участков на Гебридах именно «Стар Ойл». «Стар Ойл» — клиенты Джока. Если ты заговоришь о продажности Морли, хотя бы даже и не называя вещи своими именами, я могу лишиться работы в «Дж. Д. Лиддон».

Лиза опять опустила ресницы и начала изучать свою ладонь. Хьюго проследил за ее взглядом. Эта маленькая ладошка показалась ему такой беззащитной.

— Но какое отношение имеет к твоей работе то, что я напишу? — спросил Хьюго. — То, что я выскажу о Морли, касается меня, а не тебя.

Лиза снова подняла глаза и срывающимся голосом сказала:

— Английская пресса не заинтересовалась Морли во время сенатского расследования. Но теперь, если ты продернешь его в своей статье, это могут подхватить английские журналисты, и тогда он уже практически не сможет быть полезен для «Стар Ойл». Джок обвинит во всем меня.

— Но это же смешно, — воскликнул Хьюго. — До нашего сегодняшнего разговора ты ни разу не упоминала при мне ни Морли, ни «Стар Ойл». А о том, что «Стар Ойл» подала заявку на освоение нефтеносного участка, знают все.

— Все гораздо сложнее, чем ты думаешь, Хьюго, — сказала Лиза. — «Стар Ойл» решила подсластить пилюлю. Если они получат лицензию, они хотят построить в Северной Ирландии нефтеочистной завод — совместное предприятие с «Бритиш Рефайнери», с привлечением КПТЭ в качестве инвестора. Это будет означать создание новых рабочих мест в Северной Ирландии.

Оба замолчали.

— Ты недооцениваешь Джока. Он знает все. Конечно, он не в курсе нашего… — девушка замялась, — наших личных отношений. Но он знает, что иногда мы обедаем вместе. Ведь мы же ходим в рестораны… Если ты нападешь на сенатора Морли, Джок обвинит меня. Я уверена, что так оно и будет.

Лиза опять опустила глаза. Прошло две минуты. Три. Четыре. Девушка заметно нервничала.

Наконец Хьюго взял ее руку в свои ладони и начал целовать каждый палец. Лиза подняла на него глаза, в которых читались смущение и мольба.

— Наверное, я не должна была рассказывать тебе о своих проблемах, — пролепетала девушка.

— Ну конечно же, ты сделала правильно, что все мне рассказала. Есть множество сенаторов и конгрессменов, которых можно привести в пример. Совершенно не обязательно упоминать Морли. Давай больше не будем об этом думать.

Мало кто заметил, как тяжело далось Хьюго выполнение этого решения. Другие журналисты никогда не испытывали колебаний, если требовалось защитить кого-то из друзей, влипших в историю. Мало кто из них задумывался всерьез о моральной стороне своих действий. Они просто переписывали статью — и все.

Но Хьюго был одним из немногих, кто верил в журналистскую этику. Если ему приходило в голову, что ему окажется выгодным смягчать статьи, он с почти навязчивой принципиальностью выбирал наиболее резкий вариант. Хьюго знал, что, как бы сильно ни хотелось помочь другу, искажая факты в его пользу, ты ходишь по лезвию бритвы. Хотя манера речи Хьюго не была такой грубой, как у лондонского издателя Бена Фронвелла, но все же Хьюго понимал, насколько прав был тот, сказав ему во время памятной вечеринки на «Ореоле»: «Говорят, деньги развращают, власть развращает, вот я тебе скажу, что действительно развращает: дружба».

Как-то ему позвонил с просьбой о помощи один из друзей, чья дочь была задержана при употреблении наркотиков. Друг просил сделать так, чтобы «Ньюс» не упоминала ее имени.

— Мне очень жаль, Том, — ответил ему Хьюго, — но, если мой репортер выпишет этот случай из сводки происшествий, я ничего не смогу для тебя сделать. Но в сводке столько происшествий, связанных с наркотиками, что он может пропустить дело твоей дочери. Сводок так много, что мой репортер может вообще не прочитать именно эту. Нам остается только ждать и надеяться на везение.

Какие бы отступления от норм морали ни позволял себе Хьюго в личной жизни, его честь и доброе имя как журналиста имели для него первостепенное значение.

После встречи с Лизой Хьюго плохо спал всю ночь. Его несколько раз разбудил крик совы, показавшийся ему невыразимо печальным. Летом Хьюго обычно спал обнаженным, однако сейчас, после того, как его второй раз разбудил крик ночной птицы, он поднялся, закрыл окно, включил кондиционер и накрылся простыней.

Этой ночью он проснулся еще раз и, вспоминая свой неспокойный сон, в котором постоянно присутствовали губы Лизы Табор, казалось, вновь услышал голос Бена Фронвелла, который на этот раз повторял ему: «Говорят, деньги развращают, власть развращает, вот я тебе скажу, что действительно развращает: любовь».

Утром Хьюго проснулся не с ощущением счастья, как предыдущие две недели, а с чувством, что ему не хочется начинать этот день. Хьюго был рад, что по четвергам служанка не приходит: ему не хотелось, чтобы кто-нибудь видел его сегодня. Когда он спускался на кухню приготовить себе кофе, в ушах Хьюго отдавались его собственные шаги, медленные и тяжелые — шаги человека, идущего навстречу злому року.

Хьюго открыл дверь и взял газеты, лежащие аккуратной стопкой на крыльце. Каждое утро Хьюго уделял газетам часа два, вырезая заинтересовавшие его статьи. Он автоматически проставлял на вырезках даты: могло пройти довольно много времени, прежде чем он воспользуется одной из них.

Хьюго пошел бриться. Он долго изучал в зеркале свое лицо, пытаясь понять, изменился ли со вчерашнего дня его внешний вид. Однако прямые каштановые волосы, зачесанные назад, были все те же, как и правильные черты лица.

Когда Хьюго спускался вниз сделать себе еще кофе, шаги его были уже легче.

А к тому времени, как он уселся за стол у себя в кабинете, он даже почувствовал некоторое возбуждение. Хьюго включил компьютер. Сидя перед дисплеем, он всегда чувствовал себя полубогом: на две трети статья обычно бывала готова у него в голове, а за компьютером предстояло завершить все дело, подобно тому, как художник делает последние мазки.

Закончив статью, Хьюго почувствовал удовлетворение. В начале статьи Хьюго бил тревогу из-за того, что американской политикой фактически управляют лоббисты. Потом он перешел к мнению Яна Лонсдейла по этому вопросу:

«Когда речь идет об Англии, там каждый уважающий себя представитель торгово-промышленных кругов пытается сочетать решение финансовых проблем с решением проблем политических. Во время своего визита в Америку Ян столкнулся с тем, что политические мотивы часто выдвигаются на первый план, хотя этим наносится явный и прямой ущерб экономике.

Например, американская компания «Стар Ойл» претендует на лицензию на освоение одного из нефтеносных участков на Гебридах, недалеко от Северной Ирландии. Хотя со «Стар Ойл» и снято за недостаточностью улик обвинение в халатности, повлекшей за собой две аварии на нефтяных вышках, все помнят о человеческих жертвах. Теперь же «Стар Ойл» претендует на лицензию, обещая взамен построить нефтеперерабатывающий завод в Северной Ирландии. Типичный случай торговли от политики.

Поскольку ИРА предпринимает все новые и новые террористические акты (например, на днях жена рядового члена парламента была убита за то, что ее муж голосовал против дальнейших вложений в экономику Северной Ирландии), Ян Лонсдейл вынужден демонстрировать свою решимость в деле единения с честными представителями деловых кругов Северной Ирландии.

«Стар Ойл» отлично продумала свое предложение. Оно полностью отвечает тем целям, для которых был создан КПТЭ. Председателю комитета трудно будет устоять».

Затем Хьюго касался переговоров Яна с американским правительством.

Закончив фрагмент, Хьюго сходил за письмами и, вернувшись в кабинет, уселся за меньший письменный стол, Хьюго сортировал свою почту, отделяя письма, с которыми вполне справится его секретарь, те, что требуют его внимания, и те, которые необходимо обсудить с Джорджи во время уикэнда.

Когда, покончив с письмами, Хьюго дописал статью и пробежал ее глазами, ему уже не казалось странным, что в списке конгрессменов, подозреваемых в коррупции, отсутствует имя сенатора Морли. И он, казалось, не отдавал себе отчета в том, что уделил так много времени «Стар Ойл» только потому, что это было выгодно Лизе.

Произошло то, что утром еще казалось ему невозможным: он закрыл глаза на то, что фактически продал свои принципы. Не за деньги и не за власть — ради любви. Бен Фронвелл был прав.