Опасный искуситель

2

Странно было сидеть над кружкой эля, когда в кармане – фляжка с вином, но Себастьян Кент привык к странностям, они стали частью его жизни. И торговля индийскими приправами – странное занятие для герцога, и путешествие в Богом забытый уголок на севере Англии по какому-то дурацкому поводу – тоже дело необычное.

Он представил себе, как Ричард слоняется на своих костылях по дому, не находя себе места, и сердце у него сжалось. Сейчас – последняя попытка вытащить Ричарда из пучины отчаяния, все остальные провалились.

Себастьян уставился в кружку с элем и тяжело вздохнул. Вот он и сидит в этой дыре и думает, что делать с пьяницей викарием и его нахальной дочкой.

Нахальной, но хорошенькой, поправил себя Себастьян, вспомнив стройную фигурку мисс Шалстоун и ее нежный чувственный ротик.

Чувственный ротик? Пресвятая дева, да что это с ним нынче творится? Неужели последние недели, проведенные в дороге, настолько его вымотали, что он даже на дочку викария смотрит с вожделением?

Слишком долго он был вдали от Джудит, вот в чем дело. И герцог обратился мыслями к своей невесте, с которой не расставался с тех самых пор, как вернулся в Англию. Нет, пожалуй, трудно сказать, что слишком долго он был вдали от нее. Разлука не очень укрепила его чувства. Сколько ни заставлял он себя думать о ее нежной шелковистой коже, белокурых кудрях и ладной фигуре, к предстоящему браку Себастьян относился без должного пыла.

И все же она так ему подходила! Какая из нее выйдет герцогиня – милая, обаятельная, с безупречными манерами! И главное – с Джудит никогда не возникало никаких сложностей, не то что с этой дочкой викария. Недаром его невесту прозвали «Джудит Беспорочная».

Она никогда не повышала на него голос, была согласна со всем, что он решал относительно их свадьбы и предстоящей семейной жизни. Правда, иногда ему казалось, что она словно хамелеон меняет цвета, подстраиваясь под его настроения. Порой ему хотелось, чтобы она высказала собственное мнение. Но, сколько он ее ни спрашивал, Джудит всегда уверяла, что полностью с ним согласна, так что обсуждать с ней было попросту нечего.

А дочка священника не из таких. Дьявол ее побери, снова он вспомнил об этой девчонке! Он подпер щеку ладонью и мрачно задумался. Как все-таки жаль, что она не оказалась старой девой с лошадиной челюстью. Когда брат упомянул о том, что у викария есть дочь, Себастьян и подумать не мог, что она окажется юным созданием с очаровательными карими глазами, нежными и манящими.

Он тряхнул головой. Едва увидев ее в этой крохотной убогой гостиной, он сразу понял, что она словно из другого мира. На тихую сельскую скромницу она никак не походила.

Но и заносчивой выскочкой ее не назовешь. Нет, мисс Шалстоун гораздо опаснее. Подумать только – женщина не только умная и талантливая, но и темпераментная, да к тому же прехорошенькая! Такие-то и водят своих мужей за нос. А как она отцом заправляет!

И тут Себастьян, вспомнив, что собирался порасспросить хозяина гостиницы об этой странной парочке, жестом подозвал мистера Гилвелла. Нужно получше подготовиться к завтрашнему визиту. На сей раз – никаких промахов. Хотя откуда ему было знать, что виртуоз композитор – юная девушка, а папаша ее – то ли идиот, то ли беспробудный пьяница.

– Что угодно вашей светлости? – елейным голосом почти пропел хозяин гостиницы. В Белхаме все только и делали, что отвешивали Себастьяну поклоны: мужчины сгибались пополам, а женщины мели юбками пол, стоило ему лишь взглянуть в их сторону.

Себастьян, решив приободрить хозяина, слегка улыбнулся.

– Хотел поблагодарить за прекрасный эль. Давно не пил такого.

– В Лондоне-то, ваша светлость, небось и лучшим угощают, но на добром слове спасибо. Жене передам непременно – она его сама варит.

– Значит, хозяйка у вас мастерица, – сказал Себастьян. – Да, кстати, хотел у вас спросить про кое-кого из местных.

– Спрашивайте, ваша светлость. Все, что знаю, расскажу. – Хозяин наклонился и добавил с лукавой улыбкой: – Я все местные сплетни знаю. Про любого могу рассказать.

– Отлично! Так, может, объясните мне, что за человек ваш викарий?

Хозяин гостиницы выпрямился так резко, что едва не свалился.

– Наш викарий?

– Ну да.

Мистер Гилвелл судорожно сглотнул и вытер руки о передник.

– Не хочу любопытничать, но зачем вы интересуетесь викарием Шалстоуном?

Себастьяна удивил его сдержанный, чуть ли не враждебный тон.

– Да я просто хотел узнать, что он за человек.

– Но зачем? Хотите удостовериться, что он нас устраивает? Да, устраивает, мы им совершенно довольны. И не хотим, чтобы он нас покинул. – Выглядел хозяин достаточно смущенным. – Что говорить, он не лучший в мире викарий. Хочу сказать, и он не без греха. Так что, если ищете викария, вам лучше поискать в другом месте.

Себастьян не сразу понял, что так обеспокоило его собеседника.

– Я приехал не для того, чтобы переманить вашего викария, не волнуйтесь.

Хозяин вздохнул с облегчением, потом опять подозрительно взглянул на Себастьяна.

– А что же вы о нем расспрашиваете?

– Сегодня под вечер я зашел к нему по делу, но дочь его сказала, что он болеет и никого не принимает.

Хозяин вновь насторожился и пристально посмотрел на Себастьяна.

– У каждого из нас бывают тяжелые дни, у преподобного Шалстоуна – тоже.

Себастьян с трудом удержался, чтобы не спросить, связаны «тяжелые дни» викария с болезнью или с пьянством. Мистер Гилвелл и без того разнервничался.

Поэтому он спросил иначе:

– И часто он болеет?

Мистер Гилвелл особенно усердно стал вытирать руки о передник.

– Часто ли? А что, по-вашему, часто?

Себастьян, которому уже порядком надоела эта беседа, указал ему на стул рядом с собой.

– Прошу вас, присядьте.

Хозяин гостиницы промостился на самом краешке стула и взглянул на Себастьяна встревоженно и испуганно.

Себастьян склонился к нему.

– Позвольте мне быть с вами откровенным, мистер Гилвелл. Меня очень беспокоит здоровье викария. Скажите мне начистоту, насколько серьезно он болен? Как вы думаете, перенесет ли он, к примеру, небольшое путешествие?

Хозяин вскочил из-за стола, опрокинув при этом кружку герцога. Эль полился прямо Себастьяну на платье.

С громким криком хозяин кинулся вытирать эль собственным передником.

– Прошу прощения, ваша светлость, я не хотел…

– Да не беспокойтесь вы, – остановил его Себастьян. – Прошу вас, сядьте. В Индии я и не такое на себя опрокидывал.

Но хозяин продолжал суетиться вокруг него.

– Медведь я неуклюжий! Представить себе не могу, как это у меня так неловко вышло.

– Нет-нет. Это моя вина. Я даже не предполагал, что разговор о болезни викария так вас огорчит.

Мистер Гилвелл замер, потом тяжело опустился на стул.

– Так что же, он серьезно болен? – спросил Себастьян.

– Но вы ведь приехали не для того, чтобы его наказать?

– Наказать?

– Ну да. Как вы сказали про поездку, я и подумал: вдруг вас послали из Лондона, кто-то из начальства послал… То есть, я надеюсь, вы здесь не для того, чтобы лишить его прихода. – В голосе его звучала мольба. – Нам так нужен наш викарий, ваша светлость. Это единственный викарий в нашем городишке за последние сто лет. Предыдущего растерзала толпа папистов. Так что сами понимаете, какая у Белхама репутация. Городок у нас маленький, провинциальный. От Лондона до нас далеко, но это вы и сами должны были заметить. Да и проклятые шотландцы под боком.

Себастьян с трудом удержался от комментариев.

– Ваша светлость, без викария нам никак.

– Понятно. – Себастьян с любопытством взглянул на мистера Гилвелла. – По правде говоря, вы, сэр, не производите впечатления такого уж набожного человека. Почему же вы так привязаны к викарию?

Мистер Гилвелл густо покраснел.

– Вам это трудно понять, в Лондоне ведь сколько священников. А здесь… – Он махнул рукой в сторону кухни, в открытую дверь которой то входили, то выходили три молодые женщины. – Здесь без него не обойтись. У меня три дочки, всем им скоро замуж пора. А что за свадьба, если викария нет? Придется тогда в Кенсингэм за священником посылать, так-то вот. А возьмите бедных, больных… О них ведь тоже заботиться надо.

– И что, ваш викарий всем этим занимается? – И Себастьян вспомнил того невменяемого старика, которого видел несколько часов назад.

– Когда сам не может, следит за тем, чтобы этим другие занимались.

– Хотите сказать, этим занимается его дочь.

Мистер Гилвелл изумленно взглянул на него, да только хмыкнул.

– Хочу сказать, что она следит за этим, и все.

– То есть мисс Шалстоун делает за отца всю его работу?

– Да нет, не всю. – Он машинально почесал шрам на руке. – Он проповеди читает, и хорошие проповеди, без всех этих страстей про геенну огненную. А еще – крестит, венчает и все такое.

– Но все, что должен делать именно он, делает его дочь.

Мистер Гилвелл заерзал на стуле.

– Да ничего такого я не говорил. До смерти жены викарий и проповедовал, и советы добрые давал – насчет души, и невест готовил к венчанию… Но сам-то он все не успевал, его жена о бедных заботилась, женщинам помогала… У них вдвоем здорово получалось. Потом она умерла. А он… он вроде как не в себе стал, понимаете?

Этого Себастьян понять не мог.

– Не в себе? Он что, с ума сошел?

– Не сошел он с ума. Просто он не всегда справляется со своими обязанностями. Горе его сломило, он прямо на себя перестал быть похож. А сейчас…

– Сейчас он пьет, – сказал Себастьян.

– Я этого не говорил!

– Нет. Но то, что у этого человека проблемы со спиртным, совершенно ясно. Стоило мне его увидеть, я сразу догадался.

Хозяин гостиницы весь напрягся.

– Прошу прощения, но вы бы лучше об этом не говорили. Человек никак от горя не оправится, и мы – мы жалеем его. Работа-то все равно дела-ется.

– То есть вы его покрываете, а дела – на его дочери.

– Работа-то делается, – упрямо повторил мистер Гилвелл.

Себастьян вздохнул. На свой вопрос он так и не получил ответа. Что с викарием – страдает ли он от безутешного горя или просто стал беспробудным пьяницей? И выдержит ли он, черт подери, по-ездку?

И Себастьян решил зайти с другой стороны. – А что дочь викария?

Мистер Гилвелл откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Вы про Корделию?

Корделия? Ах да, кажется, так ее зовут. Подходящее имя, хотя Шекспир, возможно, представлял себе существо более покладистое, когда писал своего «Короля Лира».

– Да. Расскажите, пожалуйста, про мисс Шалстоун.

– Я уже говорил вам – она делает то, чего викарий делать не может.

– Это-то ясно. – Он вспомнил, как она предпочла не отвечать на его вопрос о том, пишет ли она за отца проповеди. – Почему она живет с ним? Она ведь могла бы замуж выйти. Разве у нее нет поклонников? Мне показалось, что она достаточно привлекательна. – Более чем, добавил он про себя.

– Да, здесь есть некоторые трудности. Поклонники-то у нее были, и люди все приличные. Но она всем отказала. Говорит, что не может оставить отца.

Это многое объясняет, подумал Себастьян. И почему она музыкой балуется, и почему отца защищает, и отчего у нее такой странный испуганный взгляд… И он вспомнил, что и у его матери за несколько месяцев перед смертью был точно такой же взгляд. Она-то жила с кутилой и мотом.

Он только головой тряхнул. Каков викарий! Разве такое возможно? С дворянами подобное случается, но со священником! Отец Себастьяна, к примеру, был только одним из многих славных представителей рода, разбазаривавших семейное достояние. Привело это к тому, что Себастьяну пришлось отцовские владения на Востоке превратить в торговую компанию, что и позволило ему мало-помалу выплачивать долги покойного родителя.

Печально, что все это сейчас без присмотра, да так и останется, пока Себастьян не разрешит проблему с Ричардом. А этого не сделать, не разобравшись с викарием, который явно спивается с горя.

А может, не стоит торопиться с выводами? Слишком мало у него доказательств. Но тут Себастьян вспомнил, в какое отчаяние впал преподобный Шалстоун, когда не обнаружил своей «микстуры». Нет, кажется, он верно представляет себе ситуацию. Может, прихожане и продолжают считать, что викарий болен, но Себастьян видел, что перед ним горький пьяница.

А викарий был нужен Себастьяну, причем трезвый викарий, которого можно представить Ричарду и Генделю.

Следующим утром Себастьян отправился в крохотную белхамскую церковь. Он торопился поскорее все закончить и отправиться в обратный путь. Карета, следовавшая за ним из Лондона (сам-то он ехал верхом, чтобы не терять времени), должна была прибыть не позднее завтрашнего дня, и он хотел сразу же возвращаться в Лондон. Надо было до разговора с викарием высидеть нескончаемую службу, но Себастьян был исполнен решимости делать все необходимое.

Когда он вошел в церковь, его тотчас проводили на почетное место в передних рядах. Очевидно, это были места для семейства викария, но сидели там только та свирепая старуха, которую он видел вчера, и еще одна служанка.

Усевшись, он тут же заметил Корделию, шептавшуюся о чем-то с регентом, собиравшимся уже подняться на хоры. Себастьян усмехнулся, заметив, как она выразительно жестикулирует. Кажется, она размахивает руками всегда, когда хочет что-то объснить.

Она выглядела совсем иначе, чем вчера. В желтом шелковом платье с вырезом, прикрытым легкой косынкой, она была настоящей леди. Голова у нее была покрыта – на сей раз на ней был дневной чепец под соломенной шляпкой.

Что за глупости, ну почему ему интересно, какие у нее волосы? Цвет он знал – темно-пепельный изумительного оттенка. Но какая у нее прическа? Тугие девичьи локоны, столь модные нынче при дворе, или она носит длинные волосы, стянутые на затылке в узел, и распускает их по вечерам?

При мысли о том, как волна волос струится по ее спине, он вдруг напрягся, появилось странное ощущение в животе и чуть ниже. Нет, нельзя так расслабляться!

Он стыдил себя за несдержанность и за столь пристальный интерес к дочке викария, и в этот самый момент она обернулась и взглянула на него.

С удивлением и некоторым удовольствием он заметил, как она покраснела и склонила голову. Он с трудом сдержал улыбку. Неужели она догадалась, о чем он думал? Черт возьми, эта женщина, кажется, на все способна. Вдруг она и мысли умеет читать?

Она подошла к скамье с другой стороны и села за служанками, так что он не мог видеть ее, не наклоняясь вперед. Жаль, конечно. Если бы она села рядом, это скрасило бы нудную службу.

Он постарался усесться на жесткой скамье поудобнее и стал разглядывать церковь, расцвеченную лучами солнца, проникавшими внутрь сквозь витражи. Много лет, со дня похорон матери, не бывал он в церкви.

Себастьян был тогда совсем ребенком, но и в восемь лет он чувствовал всю невосполнимость утраты, боль от которой осталась на всю жизнь. Он помнил мать, помнил ее нежное лицо, помнил, как она ласково гладила его по голове, помнил, как мило улыбалась всякий раз, когда отец входил в дом, улыбалась, даже если он был мертвецки пьян.

На похороны отца два года назад он не попал – был в Индии, где пытался привести в порядок дела семьи. Но легко мог представить себе, как все происходило: дяди пытались сказать что-то подобающее случаю, бабушка наверняка стояла с кислым лицом, а сестры смущенно изображали печаль.

Слава Богу, с ними был тогда Ричард!

Сердце его сжалось от боли и тоски. Он почти не слышал, как хор запел знакомый псалом и служба началась. Если Себастьян ничего не предпримет, скоро рядом с сестрами Ричарда не будет. От Себастьяна зависело будущее всей семьи. А что, если у него ничего не получится? Трудность первая – сочинителем оказалась Корделия. Как он выпутается из этого щекотливого положения? Вдруг она не согласится ему помочь?

Он покачал головой. Нет! От своей цели он не отступится! Никто не посмеет помешать ему спасти Ричарда!

К кафедре вышел кто-то из прихожан, начал читать Евангелие. Себастьян краем уха слушал притчу о пастухе, оставившем девяносто девять овец, чтобы найти заблудшую. Себастьян смотрел на лица слушателей. Услышав про овец, многие встрепенулись, но вскоре потеряли к рассказу всякий интерес.

Потом поднялся хормейстер, и Себастьян заметил, как сразу изменилась атмосфера. Девушки-служанки, батраки – все прихожане оживились.

Всеобщее ожидание передалось и ему, но хор грянул внезапно. Внимание его привлекли не несовершенные голоса и не то, с каким подъемом они пели. Сама музыка и слова – они были непохожи на все, что слышал Себастьян раньше. Стихи – о потере и обретении веры – проникали прямо в душу. В них не было ничего про Суд Божий, лишь про прощение, даруемое людям.

А что была за музыка! Он ловил каждый звук, доносившийся из-за алтаря. От хора Себастьян отвел взгляд лишь для того, чтобы посмотреть на Корделию.

С изумлением заметил он, как она кивает головой в такт, как пальцы ее беззвучно отбивают ритм. На лице ее застыло выражение безмятежной радости. Казалось, она знает всю партитуру наизусть, но сам он узнать мелодии не мог. Безусловно, его знания церковной музыки нельзя было назвать глубоким, но у них с Ричардом был дотошный учитель, который ознакомил их с произведениями всех именитых композиторов. И Себастьян мог поклясться, что ни один из них этого не сочинил.

Он отвлекся от пения, чтобы повнимательнее рассмотреть присутствующих. Кто-то сидел с закрытыми глазами, молча шевеля губами, будто повторяя знакомые слова. Другие благостно улыбались, одобрительно кивая головами. Взглянув на хормейстера, Себастьян заметил, как тот все время оборачивается к Корделии, словно ожидая ее указаний.

Неужели это ее музыка, недоумевал он. В мелодии не было ничего легкого или поверхностного, но все же Себастьян понимал, что женщина могла это сочинить. И если она действительно сочинила это, то, значит, все рассуждения Ричарда о том, что женщины не способны писать музыку, неверны. Мелодия эта была одной из самых возвышенных из всех, что ему доводилось слышать.

Что же, Гендель восхищался не напрасно.

Себастьян откинулся на спинку скамьи и задумался. Трудно поверить, что музыку, вызвавшую восторг Генделя, написала эта девушка. Раз так, то ей и следует встретиться с Генделем. Но, увы, это невозможно. Ричард ни за что не представит ее Генделю. Его предубеждения были слишком сильны. Кроме того, Ричард должен был доказать, что ему можно доверять. Так как же он признает, что его автор – дочь скромного провинциального викария?

Обидно, подумал Себастьян. Но представлять надо викария. Или викарий, или никто. Но ведь викарий ничего не знает про сочинение музыки.

Псалом закончился. Викарий подошел к кафедре. Себастьян рассматривал его пристально, пытаясь разглядеть на его лице следы вчерашних возлияний, но не заметил их. Да, нос у викария красный, но взгляд ясен, держится он уверенно. Обычный викарий, и даже моложе, чем показалось Себастьяну накануне.

Преподобный Шалстоун разложил свои записи, заглянул в них и заговорил звучным голосом. Проповедь его была связана с прослушанной ранее притчей. Она не была ни скучной, ни примечательной, просто грамотной и уместной. Правда, Себастьяна вся эта ерунда особенно не интересовала, так что судить ему было трудно.

Но то, как она была прочитана, убедило его в том, что до смерти жены преподобный Шалстоун действительно был замечательным викарием. У него был изумительно проникновенный голос, он умел выделить нужное слово, интонацией придать ему дополнительный смысл. Себастьян даже заслушался.

– Учимся мы понимать Христову заботу о единственной заблудшей овце, – звенел голос преподобного Шалстоуна. Он сделал паузу, заглянул в записи и продолжал: – Здесь следует тебе прочесть им отрывок, начинающийся…

Викарий замолчал, поняв свою ошибку. Себастьян едва удержался от смеха и, оглянувшись, заметил, как многие стараются сдержать улыбку. Черт возьми, так, значит, он не ошибся, предположив, что Корделия пишет за отца проповеди!

Пауза затянулась. Кто-то что-то прошептал, кто-то кашлянул. Викарий растерянно озирался. По лицам прихожан Себастьян понял, что такое случается довольно часто. Видно, проповеди его слушали главным образом для того, чтобы ловить священника на ошибках.

– Не могу записей разобрать, – нашелся наконец викарий и продолжил говорить, будто ничего и не случилось.

Когда он запнулся в третий раз, Себастьян наклонился вперед, чтобы взглянуть на Корделию. Она смотрела прямо перед собой, руки ее были сложены на коленях, она едва улыбалась. Он не отводил взгляда, пока она не посмотрела на него. Улыбка ее исчезла, нижняя губа дрогнула. Она отвела глаза, расправила плечи и чуть откинулась назад, чтобы он не мог ее видеть.

Себастьян довольно улыбнулся. Значит, не все спокойно в домике викария. Священник явно не может справляться со своими обязанностями. Корделия старается изо всех сил, чтобы скрыть это, и ни один человек в городе не желает менять положения дел.

Возможно, это Себастьяну даже на пользу. Узнав, что музыку писала Корделия, он вынужден был поменять свои планы, но сдаваться он не собирался. Из любого положения должен быть выход, надо только его найти.

На обеде у викария наверняка будет полно людей – как-никак воскресный обед в доме священника. Корделия пригласила его к двум. А он придет к часу. Ей не удастся прикрыться гостями. Так или иначе, но он заставит Корделию ему помочь. И викария – тоже, впрочем, старик сделает все, что велит ему дочь.

Себастьян задумался. Интересно, чем можно Корделию соблазнить? Очевидно, что нынешняя ситуация ее не устраивает. Может быть, предложить ей нечто иное?

И – главное – заставить ее подыграть Ричарду, добиться расположения Генделя. И тут он довольно улыбнулся – кажется, выход есть! Дочурка викария отлично притворялась собственным отцом. Кажется, настала пора отцу сыграть роль дочери.