Такие дни заставили меня разлюбить Лондон. Ветер метался по Глочестер-плейс, и внезапный холодный ливень загнал меня под козырек в какой-то дверной проем. Было почти невозможно поверить, что стоял август.
Я шла в публичную библиотеку посмотреть газетные объявления, потому что пришла к заключению, что должна найти какую-нибудь работу на лето — лучше бы там, где тепло и побольше солнца. Я решила это еще когда вернулась из Уэльса после отдыха в горах, но время как-то прошло, а я так ничего и не сделала.
На самом деле это меня тетя Моника заставила. «Вот совершенно не понимаю нынешнюю молодежь», — сказала она маме. — Они ничего не смыслят в приключениях. Посмотри на Джоанну: я знаю, у нее есть голова на плечах, иначе она не выиграла бы стипендию в Оксфорде. Между тем она бездельничает с утра до вечера».
— Как раз собираюсь найти на лето какую-нибудь работу, сказала я. — Только ничего подходящего пока не попадается.
— Она много времени сочиняет, — сказала мама.
— Безуспешно, я полагаю? — тетя Моника произнесла это так, словно мне и рассчитывать было не на что; я покраснела и бросила на нее уничтожающий взгляд.
Я очень болезненно реагирую, когда речь заходит о моих сочинениях. Я их ни разу никому не показывала, тем более отцу, и мучительно переживала, что мои детективные рассказы издатели продолжали возвращать с убийственной регулярностью.
— Ты должна разрешить отцу помочь тебе. Что толку, что он известный писатель, если ничего не может для тебя сделать. Пара слов в нужном месте…
— Или я сделаю все сама, или мне вообще ничего не нужно, — твердо возразила я.
— Ну, а лето тем временем проходит, — подзадорила она. Вот так я и оказалась на Глочестер-плейс и стояла под козырьком, пережидая дождь.
Я действительно полюбила Лондон, хотя и жалела часто, что отец бросил свою работу в бюро путешествий. Он начал писать детективные рассказы в свободное время, и они имели такой успех, что три года тому назад он бросил все остальное и стал заниматься только этим.
До этого мы часто жили за границей — Милан, Париж, Ривьера. Больше всего я скучала по Италии. Часто меня невыразимо тянуло к этим ярким краскам, темно-голубым небесам и стройным кипарисам; снова хотелось увидеть этих маленьких ящериц, суетящихся среди горячих камней…
Дождь перестал, и я живо зашагала в сторону библиотеки.
«Мне нужно что-нибудь захватывающее, — сказала я себе, захватывающее и чтобы было тепло».
Сначала мне не везло. А потом я подскочила на стуле, потому что в «Таймс» неожиданно увидела кое-что обещающее.
«Благоразумная простая девушка, возраст 17–20, требуется для сопровождения двух детей в круизе по Средиземному морю с 25-го августа по 12-е сентября. Проезд, расходы, разумные карманные деньги. Обращаться…».
Две с половиной недели, конечно, не слишком много, но уже кое-что. А Средиземное море — это просто восхитительно! «Благоразумная простая девушка…» «Простая» звучало несколько необычно. Почему «простая»? Что это еще значит — «простая»?
Я снова села и задумалась о себе. На самом деле, мне хотелось верить, что я не такая уж совершенно простая — это звучит как-то глупо. Но раз им непременно нужна простая, что ж, я сделаю все, чтобы им угодить.
Внезапно мне сильнее, чем всегда, захотелось солнца, голубого неба, развлечений, экзотических видов, — я и понять не могла, почему раньше ничего не сделала, чтобы найти работу. Наверное, это потому, что я так часто встречалась по вечерам с Микаэлем. Он скоро собирался на работу в Манчестер и с нетерпением ждал отъезда, что меня очень задевало. Я была немножко влюблена в Микаэля какое-то время, но он, по-моему, думал только о своей новой работе.
«Ох, проклятый Микаэль! Надо просто выкинуть его из головы», — сказала я вслух, и женщина за соседним столом поглядела на меня с удивлением.
Я снова посмотрела на объявление и увидела себя лениво вышагивающей вдоль плавательного бассейна в новом купальнике. Я просто обязана была получить это место!
От моего уныния не осталось и следа. В приподнятом настроении я помчалась домой и сочинила письмо — такое простое, как только смогла. Я лишь указала свой возраст и сообщила, что недавно закончила среднюю школу в Лондоне, где была старостой. Я написала, что люблю маленьких детей и умею с ними хорошо ладить и что я с удовольствием отправлюсь в круиз по Средиземному морю. Мне очень хотелось отметить, что у меня есть способности к языкам, но ничего такого вроде не требовалось. Все это озадачивало — на самом деле казалось очень таинственным — и когда я закончила письмо и отправила его, то не видела ни единой причины, по которой меня должны были бы выбрать из вероятных сотен страстно желающих.
Тем не менее, через пару беспокойных дней, в продолжение которых я ничего никому не говорила, я получила письмо, где мне предлагали прийти на Аппер-Белгрейв-стрит для собеседования. Автора письма звали Эдвард Верритон.
«Моя жена, — писал он, — женщина слабого здоровья, поэтому обычно мы отправляемся в морские путешествия по крайней мере дважды в год. Нам нужно, чтобы кто-нибудь кормил детей — девочке, Кенди, девять лет, ее брату, Гильберту, только восемь — укладывал их спать и следил, чтобы они вели себя как следует. На пароходе есть детская воспитательница, и она, наверняка, будет устраивать для молодежи много игр. Так что, я думаю, обязанности навряд ли будут для вас обременительными.
Если вы еще заинтересованы в месте, приходите, пожалуйста, ко мне в эту субботу в три часа».
Обрадованная и взволнованная, я с трудом могла дождаться субботы. Меня все разбирало любопытство, зачем Верритонам непременно понадобилась именно «простая» девушка.