Опасный круиз

Глава 11 На пути в Дубровник

Когда мы добежали до библиотеки, все уже потушили. Многие пассажиры осознали, что произошло какое-то ЧП, и все коридоры были забиты людьми.

Я протиснулась вперед, и мне удалось заглянуть в распахнутую дверь. Там пахло гарью и было страшно грязно. Видимо, сначала загорелись газеты и журналы, а потом огонь перекинулся на мягкие кресла и ковер. Внутри было несколько человек из судовой команды с огнетушителями, и как раз в этот момент появился капитан.

Он выглядел очень сердитым и встревоженным и начал быстро говорить по-итальянски. Сперва он высказал все, что думает по поводу пассажиров, которые везде оставляют горящие сигареты, а потом стал отдавать приказания. Он велел привести библиотеку в порядок, а после этого запереть ее и никого не пускать внутрь. Уж последнее-то они точно выполнят.

Сначала я была оттерта от двери толпой любопытных, но в конце кондов мне удалось хорошенько оглядеть помещение. За закрытыми стеклянными дверями все так же стоял ряд толстых старых книг, и, предположительно, мой сверток лежал за ними в целости и сохранности. Вряд ли мне предоставится шанс забрать его оттуда, но, наверное, там он может полежать с таким же успехом, как и в любом другом месте, пока я не найду возможность рассказать обо всем кому-нибудь, кто внушит мне доверие. В конце концов, может быть, судьба была ко мне как раз благосклонна!

Позже в этот день погода довольно резко переменилась. В первый раз за все время небо стало серым и приняло штормовой вид; то тут, то там вспыхивали зарницы.

Эти жутковатые проблески растревожили и напугали меня больше, чем что-либо другое, пока я стояла в одиночестве на крытой веранде. Очень скоро нужно было переодеваться к ужину и проследить, чтобы дети тоже привели себя в порядок. Час расплаты мог теперь быть уже недалек, потому что Кенди, наверняка, скоро получит свою куклу.

Пароход держал курс в Адриатику, и рано утром следующего дня мы должны были бросить якорь неподалеку от Дубровника, чтобы пробыть там всего двенадцать часов. После этого наступит решающий момент; мы будем на пути домой. Я и не думала никогда, что однажды мне так захочется снова оказаться в моей милой и безопасной Британии.

Я оперлась о поручни и попыталась различить что-нибудь в мрачной синеве неба и воды за кормой. Было еще рано, но уже почти темно. Утром Югославия. Ах, в какой восторг это привело бы меня, если бы все было в порядке! Я подумала, какие страны остаются у нас по правому борту — Греция… Албания… Попаду ли я туда когда-нибудь? В Грецию, например. В Албании, наверное, мало интересного.

Но все эти размышления о том, что прошло, и о том, что ждет меня в будущем, нужны были мне лишь для того, чтобы прогнать мысли о настоящем. Мне противно было вспоминать ту дневную сцену. Я не решилась напомнить о ней детям, когда снова встретила их после пожара, но Гильберт сам завел разговор.

— Папа рассердился на нас. Он притворился, что не сердится, но мы то знаем. Что его так разозлило?

— Вы очень грубо разговаривали с ним, — ответила я.

— Но мы же не нарочно, правда, Джоанна, — у Кенди, мне показалось, был какой-то сжавшийся и немного болезненный вид. — Он все время пристает к нам. А дома мы вообще его никогда не видим. Он только притворяется, что хочет играть с нами. Это совершенно на него не похоже, а нам не доставляет ни малейшего удовольствия. Нам нравится играть с другими ребятами, мы участвуем во всем, что устраивает мисс Клайв. И нам хорошо было там с твоими друзьями.

— Ладно, но зачем вам обоим понадобилось так явно показывать, что вы не хотите с ним идти? Любой отец обиделся бы.

— Он не обиделся, он просто с ума сошел, — сказал Гильберт.

— Да, но вы же выставили его перед всеми нами дураком. Постарайтесь больше так не делать. Он действительно хочет играть с вами.

Они не ответили, и я оставила их в одиночестве. Интересно, много ли понимают дети в таком возрасте? Наверное, все-таки меньше, чем чувствуют. Но Кенди ведь догадалась, что «жизнерадостный весельчак в морском путешествии» — всего лишь маска. Видно, мистер Верритон слишком понадеялся на удачу, когда рискнул взять с собой в круиз своих повзрослевших детей. И Грэм Хедли все видел. Я ни малейшего представления не имела, какое это имеет значение, но боялась, что может оказаться важным.

Я тоже все видела, и Эдвард Верритон знал об этом. Но я надеялась, что для него больше, чем для всех остальных, продолжаю оставаться все той же недалекой девушкой, которая приятно проводит время со своими сверстниками.

Тут прямо у меня над ухом раздался голос:

— Джоанна, по-моему, пора рассказать вам, какие у нас планы на завтрашний день.

Я подскочила как ошпаренная. Двери позади меня были закрыты и на веранде не было ни души. Там, внизу, на палубе А, я тоже никого не увидела; бассейн был покрыт сетью. Господи, каким же пустынным может время от времени показаться огромный пароход!

Рядом со мной стоял Эдвард Верритон, снова одетый в свой смокинг.

— О, мистер Верритон! К-как же вы меня н-напу-гали! Я замечталась. Югославия и тому подобное. Так романтично!

— Дубровник, я полагаю, действительно красивый городок. Нет сомнений, он покажется вам романтичным, — заметил он. — Он вообще-то не очень старый, потому что там все время землетрясения. Вы интересуетесь историей?

Я позволила себе хихикнуть. Я думаю, это обнаружило во мне громадное присутствие духа, потому что я действительно испытала страшное потрясение, когда увидела его перед собой.

— Ну-у, на самом деле, я не так уж хорошо училась. А потом история ведь такая скучная…

— Я так не нахожу, — сказал он мрачно. — Некоторые аспекты современной истории никак не назовешь скучными. У вас есть концепция мирового развития?

Тут он резко переменил тему разговора и продолжил совсем другим тоном:

— Ладно. Завтра, как вы знаете, мы остановимся неподалеку от Дубровника и пассажиров шлюпками доставят на берег. Шлюпки будут курсировать туда и обратно весь день. На той стороне Дубровника есть порт, Груц, но мы туда не зайдем. Я не заказывал никаких экскурсий ни для вас, ни для детей, потому что Кенди боится крутых серпантинов, а мне известно, что там таких немало. Кроме того, она, кажется, устала в Неаполе. Я только что встретил миссис Крейг, они собираются просто устроить семейный пикник. Крейги с великой радостью возьмут вас и детей с собой. Хотите, можете оставаться на ланч в городе, хотите, возвращайтесь на пароход. Подходит вам это?

— О, это п-просто замечательно, мистер Верритон. Я хотела бы купить кое-какие подарки. Просто обожаю заграничные магазины.

Он издал короткий нетерпеливый звук, и мне сразу стало гораздо спокойнее. Я все гадала, подозревает ли он, что я не совсем та, за кого себя выдаю. Сейчас я почувствовала, что его по-настоящему раздражает мой девический лепет. Похоже, мне удалось его убедить. Слава богу.

— А вы с миссис Верритон поедете осматривать достопримечательности?

— Навряд ли, — резко ответил он. — Моя жена не в том состоянии. Круиз не произвел того благотворного влияния на ее здоровье, на которое я рассчитывал. Хорошо, если мне удастся выбраться на берег ненадолго. Я очень интересуюсь церковной архитектурой, хотя как правило у меня не хватает времени ей заниматься.

— Вы замерзли! Погода определенно переменилась. А вот и дети вас ищут. Не пора ли вам всем приготовиться к ужину?

Действительно, дети стояли за стеклянными дверями и делали мне знаки. Это было настоящее облегчение. Меня и в самом деле трясло, хотя и не только от холода.

А потом, когда я собиралась уйти, он произнес слова, от которых я пришла в ужас:

— Кенди скоро получит свою куклу. Моя жена там принимает гостей за нашим столиком, и я должен к ней присоединиться. Но скоро я спущусь и отдам ей куклу.

«Боже мой!» — думала я, пока мы с детьми спешили вниз. Сейчас-то все и начнется!

Я сказала детям, чтобы они умылись, и поторопилась к себе в каюту. Там я переоделась в хорошенькое платьице, накрасилась и потом, все еще не оправившись от испуга, вернулась назад проверить, как у них продвигается дело.

Я как раз расчесывала Кенди волосы, когда случилось то, чего я давно с таким страхом ожидала. Дверь в смежную каюту отворилась, и показался Эдвард Верритон с неаполитанской куклой в руках.

На мгновение он застыл на пороге, и я поразилась, до чего ужасная в нем произошла перемена. Он постарел лет на сто — глубокие морщины пролегли у него от носа к подбородку, а глаза запали и в них появилось какое-то хищное выражение.

— Папа принес мне куклу! — закричала Кенди и вывернулась у меня из-под руки. Кажется, она не обратила внимания на ужасающую перемену. Но Гильберт заметил. Он стоял с полуоткрытым ртом, изумленно глядя на отца.

И тут Эдвард Верритон заговорил. Звук его голоса почти не изменился, но у меня от него по спине побежали мурашки.

— Кенди, ты доставала куклу?

Кенди выглядела совершенно растерянной. Она безмолвно потрясла головой и, кажется, до нее стало доходить, что что-то произошло. Она сделала два шага назад.

— Она была высоко в шкафу. Я не ожидал, что ты дотянешься. Ты вставала на стул?

— Кенди ничего не делала, — сказал Гильберт.

— Я ничего не делала, — подтвердила Кенди. — Я же знала, что ты отдашь мне ее вечером, — а потом пронзительно закричала: — В конце концов не нужна мне никакая дурацкая кукла!

По-моему, Эдварду Верритону пришлось сделать гигантское усилие, чтобы овладеть собой. Он подошел и вложил куклу прямо ей в руки.

— Конечно, радость моя, ты ничего не делала. Я не хотел сердиться, просто мне показалось, что кто-то заглядывал в коробку.

Все это время я оставалась совершенно неподвижной, со щеткой в руке. Мне как-то удалось изобразить вежливое недоумение.

— Я уверена, Кенди никогда не стала бы этого делать, — сказала я. — Она так ждала этого милого сюрприза, правда, Кенди?

Эдвард Верритон глубоко вздохнул. Он еще не оправился окончательно от этого ужасного удара, который поразил его, когда он обнаружил пропажу. Я только смутно могла вообразить, что это для него значило. Ему придется перед кем-то отчитываться… он, вероятно, окажется в ужасном положении.

— Надеюсь, вы не открывали коробку, Джоанна?

— Я, мистер Верритон?! О, нет. Я вообще никогда не входила в вашу каюту, когда там не было миссис Верритон. И… и я не смотрю…

— Нет. Разумеется, нет, — сказал он резко. — Вам незачем этого делать. Просто я… я не люблю, когда люди суют нос в чужие дела. Наверное, стюард… или, разумеется, моя жена…

Ему, конечно, придется вести себя спокойно. Ему придется скрывать ото всех свои настоящие чувства. Он не сможет сказать ничего тому же Джону Холлу. И тут меня осенило. Это, вероятно, было так же жестоко, как запустить кошку в клетку с воробьями, но мне необходимо было отвести подозрения от всех нас.

Я поколебалась, откашлялась и потом сказала взволнованным девическим голоском:

— Я… наверное, это ничего не значит. Наверное вы просто попросили его что-нибудь принести.

— Кого? Что? — рявкнул он.

— Ну, один раз, когда я вечером спустилась взглянуть на детей, я увидела, как мистер Хедли выходил из вашей каюты.

— Мистер Хедли? Что еще за мистер Хедли? — недоумение его показалось мне искренним. Он мог и не подозревать ни об откровенном интересе Грэма Хедли к нему самому, ни об очевидной причастности его к этому делу.

— Ну, мистер Грэм Хедли. Такой смуглый темноволосый мужчина, который часто носит ярко-голубую рубашку. Он по большей части крутится около бассейна и во всем там участвует. Он, мне кажется, сидит за одним столиком с экономом, — мне об этом один раз Пегги Стерлинг сказала по другому поводу.

Его лицо приняло престранное выражение.

— И вы видели, как он выходил из нашей каюты? Когда это было?

— О, сто лет назад, мистер Верритон. Но… я думаю, он мог ведь и еще раз зайти, правда? Может, он хотел посмотреть на куклу, чтобы своей маленькой дочке купить такую же? Если у него есть дети, — добавила я и хихикнула. Впрочем, это я не нарочно сделала, просто нервы не выдерживали.

— Вы сами не понимаете, что говорите! — грубо оборвал он. И потом, поглядев на лица детей, добавил гораздо спокойнее: — Ладно, это не так уж важно. Отправляйтесь-ка вы все трое ужинать.

Мы ушли. Дети были бледные и молчали, я тоже не произнесла ни слова. Это был кошмар. И что теперь будет, после того как я обратила внимание мистера Верритона на Грэма Хедли?

Весь вечер я чувствовала себя ужасно. Мне ужасно не хватало Чарльза; хотя я и танцевала с Джеймсом и Робертом, но это не доставляло мне ни малейшего удовольствия. Миссис Верритон была в танцзале. Я видела, как она танцевала с мистером Престоном, а потом с одним из корабельных офицеров, но Эдвард Верритон долго не появлялся. Грэма Хедли тоже нигде не было видно. Если они встретились, то я много бы дала, чтобы слышать их разговор.

Когда я уже уходила с танцев, чтобы ложиться спать, я увидела Эдварда Верритона. Он осторожно шел вдоль стены танцзала и был один. Он выглядел как мертвец. Ни малейшего намека на обычную жизнерадостность.

Я пришла к себе в каюту, заперла дверь и поклялась, что до утра никому не открою.

На следующее утро, очень рано, мы скользили между лесистыми островами. Я увидела их через иллюминатор и поспешила одеться. Часы показывали всего семь часов, но завтрак был ранним. Первые шлюпки отплывали в восемь часов. Для меня важно было вести себя как обычно, делать вид, что я очень хочу на берег. В любом случае, я должна была поехать. Если это вообще возможно, следовало проследить, куда пойдет Эдвард Верритон. Где-то в Дубровнике у него встреча с человеком, который должен был получить контейнер.

Утро стояло разочаровывающе хмурое. Я сходила за детьми, у которых все еще был подавленный вид, и поднялась с ними на палубу. Югославия… Высокие холмы, имеющие довольно негостеприимный вид, и скалистое побережье. Пароход бросил якорь совсем рядом с берегом; ни единого дуновения, воздух словно застыл в неподвижности.

С того места, где мы стояли, можно было разглядеть невдалеке что-то вроде шикарных отелей — с садами, устроенными в виде террас. Но чтобы увидеть обнесенный стеной город, нужно было пройти на тот конец палубы. Я знала, что отели расположены в предместьях Плоче. Нам выдали маленькие карты, но я собиралась купить какую-нибудь получше.

А потом мы увидели старый Дубровник: золотистые стены с башнями и путаница поднимавшихся над ними щербатых крыш. С нашей стороны стены я заметила мельком крохотную гавань, в которой стояло на якоре множество небольших суденышек, но это уже совсем далеко.

Меня тянуло туда… ох, как же меня тянуло в эту загадочную неподвижность хмурого утра. Это казалось сном, невозможно было поверить, что скоро нога моя ступит на землю Югославии, коммунистической Югославии. Этот волшебный вид даже развеял ненадолго все мои страхи и сомнения.

Мы позавтракали второпях, но к тому времени, как мы поднялись из столовой на палубу С, там выстроилась уже целая очередь из желающих поехать на берег. На самом верху швартового трапа, на маленькой площадке, стоял очень молодой югославский пограничник и с поразительной небрежностью проглядывал паспорта.

— Люди едут. Может, и мы тоже поедем? — спросила Кенди. У нее был бледный вид: — Я хочу сойти с этого противного корабля!

— Мне казалось, тебе здесь нравится, — испуганно возразила я.

— Уже нет. Он гадкий.

— Сейчас только восемь часов, а мы договорились встретиться с Крейгами на палубе А только в половине девятого, — объяснила я. — Большая часть этих людей отправляется на экскурсии.

Я оставила Кенди и Гила болтать с какими-то другими детьми, а сама побежала наверх, на открытую палубу, которая находилась над прогулочной, чтобы посмотреть, как будут отплывать первые шлюпки. Они только отошли от парохода, когда начался страшный ливень — струи его со свистом секли все еще серую воду. Люди в открытых шлюпках завозились с плащами и капюшонами, но ясно было, что они промокнут насквозь. Я стояла там и смотрела, как шлюпки неуклонно продвигаются вдоль берега по направлению к обнесенному стеной городу; сейчас они почти скрывались за пеленой дождя. Я была убеждена, что Эдвард Верритон еще не покидал парохода. У него не было никаких оснований торопиться.

К тому времени как мы спустились по трапу и нам помогли забраться в одну из шлюпок, дождь перестал. Позади над нами огромной тушей нависал пароход, и странным казалось покидать его таким образом. Но я не оглядывалась. Я не отрываясь смотрела в сторону Дубровника, когда заработал мотор и наша небольшая шлюпка быстро заскользила по воде по направлению к крошечной гавани. Дети были надежно закутаны в непромокаемые плащи. Отец дал им с собой немного югославских денег; это была единственная валюта, которую невозможно оказалось достать на пароходе. Мне тоже должно было хватить, перед отъездом отец взял для меня разрешенную сумму в своем лондонском банке.

Я не собиралась много ходить по магазинам, хотя можно было бы купить для отца «Сливовицы» — это такая югославская наливка. Еще несколько открыток и карту.

О, мне никогда не забыть нашей первой встречи с Дубровником. Это был во всех отношениях разительный контраст с Неаполем — тихо, спокойно, если люди и обращали изредка на нас внимание, то только для того, чтобы улыбнуться и пожелать нам доброго утра. А потом мы смешались с городской толпой.

Тусклые золотистые плиты, которыми вымощена была дорога к воротам Плоче, оказались страшно скользкими, и мы ступали по ним с большой осторожностью. Точнее, большинство из нас, потому что Кенди и Гильберт не стали отказывать себе в удовольствии лихо прокатиться по ним и подбивали Кэрри и Билла делать то же самое.

А потом мы прошли через ворота и очутились в стенах города.