Опасный мужчина

Глава 4

Калифорния

Июль 1848 года

Клочья тумана окутывали неповоротливый пароход, смешиваясь с дымом из высоких труб. Призрачная пелена закрывала берег, точно низкие облака. Виктория Райен прислонилась к ограждению правого борта. Длинное путешествие близилось к завершению, и девушка радовалась этому, потому что устала в пути; сейчас, когда она, наконец, прибыла в Монтерей, густой туман не позволял увидеть город.

Однако когда пароход подошел к гавани, размытый берег стал виден более отчетливо, и Виктория узнала Пойнт-Пинос, мыс у южного входа в Монтерейский залив. Сосны уходили вершинами в небо, их контуры становились все более четкими, по мере того как поднимающееся солнце сжигало туман. Знакомые очертания постепенно проступали сквозь пелену, словно сказочные видения.

Стиснув ограждение руками, обтянутыми перчатками, Виктория напрягла зрение. В центре города поблескивал форт с полудюжиной крохотных пушек. Его окружали ряды одноэтажных оштукатуренных домов. Красные черепичные крыши, белые стены, высокие зеленые сосны, уходившие в небо пушистыми свечками, скрученными постоянными ветрами, должны были казаться девушке более знакомыми.

Однако все так изменилось. Как и она сама.

Виктория посмотрела на маленький бугорок, скрытый элегантной лайковой перчаткой. Это было кольцо с крохотными бриллиантами и аметистом. Питер Гидеон подарил его девушке за два дня до ее отъезда из Бостона. Дорогая покупка для священника. Когда она вернется назад — теперь Виктория была уверена в этом, — она станет его женой. Женой. Она вздрогнула. Бросила взгляд в сторону изогнутого скалистого берега, поморгала, чтобы справиться со слезами, навернувшимися на глаза из-за порывистого, колючего ветра, который дул с залива. Это было таким чудесным сюрпризом, что, несмотря на все ее надежды и отчаянные шаги, Виктория не сразу сообразила, что ответить.

Зато Питер знал это. Когда Виктория закрывала глаза, она слышала эхо его слов.

— Моя дорогая мисс Райен, мой поступок может показаться слишком поспешным, но я понял, что не переживу вашего отъезда, если не буду уверен, что вы вернетесь. Скажите, что сделаете это. Скажите, что вернетесь в Бостон, когда ваш отец поправится. Обещайте приехать ко мне.

Испытав облегчение и радость, вызванные не только этими страстными словами, но и блеском в глазах священника, она помолчала, чтобы насладиться своей победой. Похоже, он неправильно истолковал эту паузу. Стиснув руки Тори так сильно, что она ахнула, он заставил ее пообещать, что она вернется.

Она дала ему слово. Как только отцу станет лучше и необходимость в ее присутствии в Калифорнии отпадет, она вернется в Бостон. К человеку, которого любила. Однако досадное разочарование омрачило ее радость. Конечно, это глупо, но, когда она подняла голову, чтобы Питер поцеловал ее — девушка ждала страстного поцелуя, неистовых объятий, — он лишь коснулся губами ее щеки и пробормотал слова благодарности.

Она расстроилась. Виктории показалось, что ей плеснули в лицо холодную воду. Позже она отругала себя за нескромность. В конце концов, он был священником и гораздо лучше ее разбирался в приличиях. Он лишь хотел уберечь Тори от сплетен, а когда они поженятся, он обнимет ее как подобает мужу. Она не сомневалась в этом.

Однако она ждала от Питера чего-то большего — поцелуя, который вызвал бы трепет во всем ее теле, объятий, которые выдали бы его истинные чувства. Она невольно вспомнила, как три года назад ее поцеловал в прибрежной таверне высокий смуглый человек, лицо которого плохо запечатлелось в ее памяти. Его поцелуй потряс ее, заставил задрожать, обессилеть, пожелать чего-то другого, еще неведомого ей. Он испугал Викторию, так что, возможно, это даже хорошо, что поцелуй Питера был более спокойным и скромным. Да, конечно. Ведь всем известно, как сильно реальная жизнь отличается от книжных страстей. Только не Сину.

Нелепые предсказания и саркастические реплики кузена все еще жалили Викторию. «Не могу поверить, что ты хочешь выйти замуж за этого старого чопорного девственника, — взорвался он. — Неужели ты не видишь очевидного, Тори? Он тратит всю свою страсть на разглагольствования. Для тебя ничего не останется, и ты засохнешь без той любви, в которой…»

«Я думаю, подобный разговор неуместен, Син Патрик Райен, — сухо произнесла она. — Что тебе известно о любви? По-твоему, любить — это лапать горничных за закрытой дверью чулана…»

«Неправда. — Он возмущенно посмотрел на нее своими голубыми глазами. — Ты знаешь, что это вовсе не одно и то же».

Справедливости ради Виктория согласилась, но внесла некоторое уточнение: «Хорошо, пусть это не так, однако нельзя сравнивать любовь Питера к работе с его любовью ко мне».

В конце концов, каждый остался при своем мнении, и когда она садилась на корабль, который должен был доставить ее в Калифорнию, между молодыми людьми сохранялось некоторое отчуждение, и это огорчало девушку.

Сквозь пыхтение паровых машин и рев ветра прорывался доносившийся с прибрежных скал негромкий лай морских львов. Соленые брызги долетали на палубу, и Тори укрылась под навесом.

В столь ранний час она была одна на палубе, хотя берег уже виднелся. Большая часть пассажиров плыла в поселение янки Йерба-Буэна, которое теперь получило название Сан-Франциско. На расположенной поблизости Америкэн-Ривер нашли золото. Спешившие на золотые прииски люди проникали на перегруженный пароход с помощью взяток, обманным путем, чуть ли не силой. В мае распространилось известие о том, что в Новой Гельвеции, которую все чаще и чаще называли Саттерс-Фортом, обнаружили мощную золотую жилу. Ослепленные мечтой о богатстве, люди рвались в Калифорнию.

Золото. Немногие оставались равнодушными к этому соблазну. Пассажиры, с которыми беседовала Тори, были уверены, что скоро станут невообразимо богатыми. Девушка нашла занятными только двух пассажиров: пожилого джентльмена из Франции, который позволил ей попрактиковаться во французском, и молодого лейтенанта Дейва Брока, ехавшего в Сан-Франциско. Не за золотом, с улыбкой поведал офицер, а в гости к сестре, живущей там со своим мужем.

После утомительного плавания Тори обрадовалась короткой остановке в порту Лос-Анджелеса. Девушка добралась до берега в маленькой шлюпке. Она разрешила лейтенанту Броку сопровождать ее во время прогулки по берегу, игнорируя напоминания служанки о недавнем обручении. Глупая Колетт. В прогулке по многолюдной набережной не было ничего компрометирующего, и хотя Тори не забыла Питера, она получала удовольствие от флирта. Она была еще так молода, ей доставляли наслаждение восхищенные взгляды, комплименты, прелестные букеты от надеющихся на что-то поклонников. Однако скоро она осуществит свое заветное желание: станет женой Питера Гидеона, будет получать радость от спокойной семейной жизни — что бы ни говорил Син.

Тори проводила большую часть времени на верхней палубе, предпочитая это многолюдное место душной и тесной каюте. Капризная, но все же добродушная и, как правило, веселая Колетт не вставала со своей койки, жалуясь на морскую болезнь. Что ж, плавание почти завершилось. Скоро они снова почувствуют под ногами твердую землю. Тогда жалобы Колетт прекратятся, она поднимет голову от ведра, и после более чем двухмесячного путешествия жизнь снова станет приятной.

Как и предсказывала Тори, страдания Колетт закончились, как только они оказались на суше и дилижанс повез их по залитым солнечным светом улицам Монтерея к городской окраине. День был прекрасный, хотя немного ветреный и прохладный. От ярких красок у Тори резало глаза.

Блестя на солнце, красные черепичные крыши — их стало так много! — резко выделялись на фоне белых оштукатуренных стен, возведенных посреди изумрудно-зеленых лужаек. Свежий ветерок прогонял неприятные портовые запахи. Длинные склады, забитые коровьими шкурами, теснили друг друга возле центральной площади. Американские матросы называли эти шкуры калифорнийской валютой, поскольку они стали универсальным платежным средством. Запасы этого товара были такими огромными, что когда ветер дул со стороны складов, воздух наполнялся неприятным запахом. Слава Богу, зловоние исчезло, как только гавань осталась позади.

— Какая красота! — Колетт стиснула ладони. Ее французский акцент еще оставался сильным, но английский язык заметно улучшился, подумала Тори, отвечая улыбкой на ликование служанки. — Посмотрите на цветы, мадемуазель. Эти места напоминают юг Франции, где всегда сияет ласковое солнце и не бывает холодного бостонского снега.

Тори подставила лицо ветру, позволив свободным концам ленточек от шляпы трепетать сзади, точно это были развевающиеся флаги. Она действительно забыла, каким вкусным мог быть здешний воздух, как ярко алел мак на калифорнийских лугах и полях, как изящно склонялись на ветру стебли трав, напоминая стройных танцоров. Вдали, на холмах, зеленели высокие сосны, кедры и ели. Дилижанс вздрагивал на ухабах — кое-где дорога была мощеной, но чаще всего представляла собой лишь наезженную колею. Кучер указал на новое здание таможни, построенное пару лет назад, и на «Колтон-холл», в котором должен был пройти конституционный съезд — первый с момента присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам.

Конечно, все это было новым, однако в сознании Тори всплыли ясные обрывки воспоминаний. Она испытала радостное возбуждение, когда дилижанс проехал мимо рынка, куда отец водил ее и Диего по праздникам, чтобы купить завернутые в бумагу сладости, от которых лицо девочки становилось таким грязным, что по возвращении на асиенду тетя Бенита ругала всех троих.

Ухаживает ли по-прежнему Бенита — тетей ее называли только из вежливости — за мамой, заботится ли о домашних делах? Тори стало стыдно, что она давно не спрашивала отца о ней, однако иногда вспоминала об этой женщине с нежностью. Перед каждым Рождеством Тори выбирала для нее маленький подарок — флакончик духов, ароматизированную пудру, ирландскую кружевную шаль, — но образ тети Бениты, как и всего связанного с Калифорнией, стерся в памяти девушки. Сейчас все это возвращалось к ней по крохам, и Тори ощутила нарастающее ликование.

Она пробудет здесь недолго, лишь до выздоровления отца, и затем вернется в Бостон к Питеру. Разлука, вероятно, пойдет на пользу им обоим: он поймет, как ему недостает Тори, а она сможет лично сообщить отцу о своем скором замужестве. Обручение произошло совсем недавно, она не успела написать о нем отцу; на самом деле именно его письмо, в котором он позвал Тори домой, ускорило признание Питера. Как отнесется отец к этой помолвке? Конечно, он не будет возражать: Питер был вполне подходящим женихом, даже дядя Симес согласился, что столь талантливый и известный проповедник — хорошая партия для Тори. Ее лишь немного беспокоило, что дядя Симес напомнил о некоторых незначительных моментах — в частности, о том, что преподобный Питер Гидеон отнюдь не богат, и если она выйдет за него замуж, ей придется привыкнуть к более скромному образу жизни. Зато тетя Кэтрин, похоже, обрадовалась этой новости сильнее мужа и сказала, что Виктория будет обворожительной невестой.

Дилижанс внезапно вздрогнул, тряхнув пассажирок; кучер произнес какое-то извинение за то, что угодил в яму, и указал хлыстом вперед. Тори замерла, у нее вдруг екнуло сердце. Перед ними среди сосен и пышных дубов раскинулась асиенда, за которой виднелся холм с виноградниками. Красная черепичная крыша поблескивала в лучах солнца, из-за побегов лозы с маленькими синими цветками ослепительно белела оштукатуренная стена. Буэна-Виста. Дом.

В этом дворике, насыщенном ароматами посаженных отцом гибискусов и бугенвиллей, Тори играла ребенком, изображая хозяйку, наливающую чай из английского фарфорового чайника любому гостю, готовому потратить время на маленький спектакль. В саду у дальней стены дома висели на толстой ветви дуба качели для Тори и Диего. Обычно их раскачивала тетя Бенита, иногда это делал отец, но только не мама. В тех редких случаях, когда мама выходила из своей комнаты, она не покидала пределов примыкавшего к саду патио.

Но полностью Тори почувствовала себя вернувшейся домой лишь тогда, когда дилижанс остановился перед асиендой и радостная тетя Бенита поприветствовала девушку, приглашая ее в дом. На широком лице тети Бениты появились слезы радости. Она с гордостью носила кружевную ирландскую шаль, присланную ей Тори, и заявляла, что никогда не получала более чудесного подарка. Возникла радостная суматоха, с Тори здоровались забытые ею люди, она знакомилась с новыми обитателями асиенды. После первого обмена воспоминаниями, когда возбуждение от приезда спало, тетя Бенита провела девушку в комнату отца.

Освещаемый солнечным светом, он полулежал в постели, откинувшись на большие подушки, прижатые к высокому резному изголовью. Ноги его были накрыты стеганым покрывалом. Улыбаясь, он протянул руки к Тори, и она бросилась к отцу, внезапно обрадовавшись своему приезду.

— Папа, — произнесла девушка, сдерживая неожиданные слезы, — я дома.

— Вижу, милая. — Он неловко похлопал дочь по спине, протянул руку, чтобы погладить Тори по голове, и нечаянно сдвинул модную шляпку, отчего волосы девушки рассыпались. — Боюсь, я помял твою шляпку, — пробормотал он.

Она села, стерла слезы со щеки и улыбнулась:

— Не важно.

Он почти не изменился, только немного постарел; на его лице появились складки и морщинки, которых раньше не было, но под густыми, рыжеватыми с проседью, бровями сверкали все те же ярко-синие глаза. Волосы отца оставались густыми, хотя кое-где уже пробивалась седина. Возраст давал о себе знать. Когда она видела отца последний раз, он был могучим и жизнерадостным. Сейчас перед ней лежал все тот же человек, которого она знала.

Вскоре им уже казалось, что они не расставались на эти годы; Тори улыбалась, слушая его ироничные реплики относительно «золотой лихорадки», которая выманила из Монтерея многих жителей, и политических событий, которые, похоже, мало что изменили.

— Здесь осталась прежняя коррупция, у властей не хватает средств на строительство дорог, однако чиновники исправно получают зарплату. — Он покачал головой. — Если бы у меня было больше сил, я бы выставил свою кандидатуру на выборах. Я бы принес больше пользы, чем те идиоты, которых сейчас выбрали, но ноги еще иногда подводят меня.

— Ты писал о ранении, но это было давно, два года назад. Почему у тебя снова возникли неприятности?

— По словам моего врача, сущего шарлатана, пуля сдвинулась с места. Меня ранили во время первого сражения той войны, и пуля осталась в теле, потому что я попал в полевой госпиталь с ограниченными медицинскими возможностями. Она застряла возле позвоночника. Я ношу пулю два года, и пока что мне везло.

— Во время сражения? Но в письме сообщалось, что тебя ранили на дуэли в Новом Орлеане? Папа, я не понимаю…

Лукаво улыбнувшись, он смущенно посмотрел на нее:

— Вероятно, я так написал. Не хотел тебя волновать. Но я решил заработать денег, заключив договор о поставках для армии — прежде я неплохо нажился на поставках кожи и говядины, — поэтому отправился из Нового Орлеана в Пойнт-Исабель. Сражение уже шло неподалеку от этого города, и я проявил излишнее любопытство. Пожелал увидеть бой. Мексиканцы обстреливали форт Браун чуть выше по реке. Я поступил легкомысленно и… очнулся в канаве — меня сочли мертвым.

Тори вздрогнула.

— Папа, ты должен был сказать мне правду. Все это время я думала, что ты лишь слегка пострадал на какой-то дурацкой дуэли. Я не знала…

Тори замолчала, вновь испытав чувство вины из-за своего нежелания ехать домой. Иногда она бывает такой эгоистичной. Син, вероятно, прав. Он всегда шутливо поддразнивал ее, говорил, что она может быть самой очаровательной девушкой на свете, пока все идет так, как ей хочется, но только Господь способен спасти того, кто перейдет ей дорогу. Неужели она действительно эгоистка? В конце концов, она все-таки приехала домой, хотя очень хотела остаться в Бостоне с Питером.

Улыбнувшись, Патрик сказал:

— Все в порядке, дорогая. Я почти всегда чувствую себя хорошо. И рад твоему возвращению в наш дом. Я скучал по тебе. И твой брат тоже. Диего уехал с вашим дядей, доном Себастьяном, в Лос-Анджелес, но они должны вернуться через одну-две недели. Из-за «золотой лихорадки» все пароходы переполнены, поэтому мы не знали точно, когда ты приедешь. Нам следует уладить важные дела. Старые друзья хотят возобновить знакомство с тобой, так что скоро ты почувствуешь себя здесь превосходно. После возвращения Диего тебя ждет замечательный сюрприз, приготовленный мной. Уверен ты очень обрадуешься.

— Сюрприз? Скажи мне сейчас. Я обожаю сюрпризы.

— Всему свое время. — Отец усмехнулся и замолчал, хотя она сделала вид, будто дуется. — Ты рада, что вернулась домой, Виктория? — Он протянул руку, чтобы сжать кисть дочери.

Она испугалась, почувствовав, какими холодными были его пальцы.

— Конечно, папа. Я с нетерпением жду встреч со старыми друзьями. Мы так давно не виделись.

Появившийся в дверях Рамон, слуга Патрика, напомнил, что дону Патрисио необходим отдых. Склонившись над отцом, Тори поцеловала его и пообещала скоро вернуться.

— Мы еще поговорим. Я не хочу утомлять тебя в первый день моего возвращения.

Она направилась в свою комнату, где спала в детстве; Колетт уже разобрала ее вещи. Появившаяся в дверном проеме тетя Бенита сообщила, что мать Тори сейчас отдыхает, но собирается выйти к обеду.

— В последнее время она стала вставать чуть чаще, — сообщила тетя Бенита, — но по-прежнему весьма слаба и нуждается в отдыхе.

Это известие не стало для Тори сюрпризом, хотя девушка ощутила смутную печаль. Мама оставалась призраком, чем-то почти не существующим. Иногда Тори спрашивала себя: испытывала ли мать такую же радость перед вступлением в брак? Охватывало ли ее ликование, страстное предвкушение, когда ей улыбался возлюбленный? Любила ли она когда-то… или равнодушие и отчужденность постепенно привели к нынешним отношениям родителей? Спросить об этом было некого — тетя Бенита не стала бы отвечать на такие вопросы, а задать их отцу Тори не смела. С мамой Тори никогда не вела откровенные беседы. Мамин брат, дон Себастьян, был не тем человеком, которому можно задавать такие вопросы. Дедушка Тори, алькальд, уже умер, а состарившаяся бабушка была прикована к постели.

Как отнесется отец к тому, что его единственная дочь, выйдя замуж, будет жить так далеко от дома? Прежде Тори не позволяла себе думать об этом. Он рассчитывал, что однажды она вернется в Монтерей и останется здесь, будет жить с мужем и детьми в асиенде — Тори знала об этом желании отца, хотя он никогда не высказывал его вслух.

Как он отреагирует на ее сообщение о Питере? Она посмотрела на кольцо Питера и медленно сняла его с пальца. Она сможет поговорить с папой позже, когда он окрепнет. Пока что она положит кольцо в резную китайскую шкатулку, подаренную отцом, когда Тори исполнилось восемь лет. Ларец состоял из нескольких раскрашенных ярким лаком ящичков и потайных пружин. Это было надежное хранилище для кольца; ей не придется отвечать на вопросы. Она скажет ему, когда придет время.

Глава 5

Обед проходил в тишине; отец, сидевший на одном конце длинного темного испанского стола, пил слишком много вина — прежде Тори не замечала за ним такого, — а удивившая всех своим появлением мама — безмолвный призрак без тени улыбки на лице, едва освещенный свечами в высоком раскидистом канделябре, — занимала место напротив мужа. Вероятно, улыбка сделала бы ее красивой — на миниатюрах, где она была изображена молодой, ее смеющиеся глаза излучали жизнелюбие, — но сейчас Палома Монтойя-Райен сохраняла серьезный вид. Печальные карие глаза смотрели на супруга и дочь с безучастным вежливым вниманием, словно эта женщина собиралась отправиться куда-то, но воспитание не позволяло ей исчезнуть внезапно. На любой вопрос Палома отвечала тихо и кратко. Тори спрашивала себя: сознавала ли мама, что ее единственная дочь долго отсутствовала? Каждый раз, подумав об этом, Тори испытывала чувство одиночества.

Девушка пыталась поддерживать беседу, но это было слишком трудной задачей; к окончанию обеда у нее разболелась голова, и она принесла извинения по поводу того, что не останется в гостиной дожидаться гостя. Несомненно, это будет очередной скучный деловой партнер, решила Тори и сослалась на усталость после путешествия.

— Конечно, — отец еле заметно улыбнулся, — я не подумал. Ты, верно, совсем без сил после дальней дороги. Ты еще успеешь взять на себя обязанности хозяйки. — Он посмотрел на Палому, которая поднялась со стула и уже покидала комнату безмолвной тенью, безразличной ко всему происходящему вокруг нее, и его взгляд стал более жестким. — Буэна-Висте требуется настоящая хозяйка.

Тори обеспокоено прикусила губу, бросив взгляд на опустевший стул матери.

— Если хочешь, папа, я останусь. Право, я не настолько устала.

— Нет-нет. Эта встреча не требует соблюдения формальностей. Речь пойдет о деле, и мой гость вряд ли тебя заинтересует. — Он чуть улыбнулся, загадочно сверкнув глазами. — Я надеюсь продать ему участок в горах.

— Голый холм, на котором не прокормиться и козлу, не говоря уж о корове? — Тори скривила губы. — Думаешь, он его купит?

— Полагаю, да, если представить товар как надо. А теперь иди, не забивай свою голову такими проблемами в первый день после возвращения.

Тори с радостью удалилась в свою комнату, и тетя Бенита принесла ей успокаивающий напиток.

— Это поможет тебе заснуть, nina[8]. — Пожилая женщина озабоченно улыбнулась.

— Спасибо. Пожалуйста, оставь это на столе, я выпью чуть позже.

Она указала рукой на массивный резной стол из розового дерева, стоявший у изножья кровати. В настенных канделябрах горели свечи, лунный свет проникал в комнату через открытые двери, выходившие в патио. Прохладный ветерок, проникая в дом, шевелил шторы. Тетя Бенита суетливо походила по комнате, дала Колетт несколько указаний, нахмурилась, заметив надменный взгляд служанки, и ушла, пожелав Тори спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Тори заставила себя улыбнуться, испытывая легкое чувство вины.

Колетт расстегнула ей платье, помогла надеть шелковый пеньюар, присланный из Нового Орлеана. Сидя перед туалетным столиком, Тори смотрела на свое отражение, пока Колетт расчесывала ей волосы. Лицо девушки тонуло в полутьме и казалось бледным в обрамлении каскада темных волос. Тори напоминала сейчас бесплотное привидение. Возможно, те две старые бостонские мегеры были правы: с высокими скулами, пухлыми губами и нимбом из непокорных, выгоревших на солнце волос, отказывавшихся подчиняться гребню, она действительно похожа на цыганку. При тусклом освещении ее глаза казались почти черными, уголки рта слегка подрагивали, хотя усталость была тут ни при чем.

Как глупо было думать, что за время ее отсутствия здесь все изменилось. Все существенное осталось прежним. То, что должно было измениться…

Когда служанка начала заплетать косу, Тори остановила ее:

— Сегодня ты мне больше не нужна, Колетт. Ты свободна до утра. Делай что хочешь.

— Oui, merci, maotresse[9].

Колетт слегка удивилась, но пожала плечами с галльской невозмутимостью и покинула комнату, забрав со стула свою накидку. Одинокая, охваченная беспокойством Тори вышла в патио. Тонкие серебристые снопы лунного света падали сквозь ветви деревьев на гладкие отшлифованные камни, блестевшие возле босых ног девушки. Шелковый пеньюар колыхался вокруг ее бедер, лаская и холодя кожу. Все замерло, погрузилось в безмолвие. Вдали залаяла собака, кто-то засмеялся, ударил по струнам гитары. Похоже, это были слуги, жившие в маленьких домиках. Покончив с делами, они собирались вокруг костра, играли на музыкальных инструментах и танцевали — не те изысканные испанские танцы, которым обучал Тори преподаватель, а крестьянские, живые и зажигательные.

Она вспомнила, как выскальзывала ребенком из своей комнаты, спускалась вниз, чтобы послушать музыку; ей хотелось стать частью этой компании. Однажды вечером Росита, ровесница Тори, заметила девочку в кустах и, смеясь, вытащила ее к костру. Сначала Тори смутилась, но вскоре ритмичная музыка захватила ее, и она начала танцевать. Ее охватило пьянящее ликование, энергия и задор рвались наружу, босые ноги стучали по земле, волосы метались из стороны в сторону, подол юбки взлетал выше колен. Она наслаждалась свободой, бешеным темпом харабе, хоты и фанданго. Никто не удивлялся вслух тому, что дочь хозяина танцует с пеонами. Ощущение свободы пропало, когда тетя Бенита нашла ее и увела с собой. Однако после того вечера Тори часто стояла в патио, слушала неистовую музыку и отчаянно, своенравно танцевала в одиночестве.

Тори испытала странное чувство, представив себя одиноким, непокорным ребенком. У нее был брат Диего, но он жил в совсем другом мире, ему разрешали заниматься многими вещами, предоставляли гораздо больше свободы. Он ходил на занятия к пожилому испанцу, который обучал мальчиков из обеспеченных семей, предавался таким мужским развлечениям, как верховая езда и фехтование. Даже в детстве он уходил из дома когда хотел. Мир Тори состоял из уроков рукоделия, которые она ненавидела, музыки, светских танцев и лекций о том, как подобает вести себя молодым леди.

Все изменилось, когда она уехала в Бостон. Для Тори началась другая жизнь. Тетя Кэтрин была убеждена в том, что юные умы следует развивать. Оказавшись со своими энергичными кузинами, Тори обрела свободу, которую никогда бы не получила в Калифорнии. Со временем она научилась сдерживать свою импульсивную натуру. Однако иногда Тори охватывало желание сделать что-то необычное. Возможно, Росита раскованно танцует сейчас в саду, ее юбка взлетает выше колен, а волосы развеваются, точно черная мантия…

Тори охватило волнение, прилив энергии прогнал усталость. Доносившаяся музыка манила девушку, точно чарующее пение сирены, и Тори поддалась соблазну.

Не позаботившись о подобающем нижнем белье, она надела старую хлопчатобумажную юбку, которую нашла в высоком массивном шкафу, легкую крестьянскую блузку, мягкие черные туфли. Оставив волосы распущенными, накинула на плечи висевшую на вешалке длинную кружевную накидку и выскользнула в патио. Сейчас Тори ощущала себя свободолюбивой бунтаркой.

Кое-где лунный свет не мог пробиться через шатер из ветвей, и некогда знакомые тропинки сада тонули во мраке. Густой аромат цветов дразнил девушку, музыка влекла вперед по гравийной дорожке. Кое-где среди гравия лежали булыжники, и Тори споткнулась, задев один из них ногой. Острая боль в пальце заставила девушку вскрикнуть.

Она наклонилась и сняла туфлю, чтобы потереть ноющую ногу. Опустила колено на еще не успевший остыть камень.

— Что ты тут делаешь, nina.

Тори вскинула голову и увидела перед собой силуэт мужчины. Крупная темная фигура почти сливалась с черными кружевами кустарника. Испуганная его неожиданным появлением, девушка потеряла дар речи и уставилась на незнакомца, моргая в темноте.

— Мне нравятся молчаливые женщины, — тихо протянул он. — Ты немного опоздала, но это не страшно.

Нахмурившись, Тори поняла, что он принял ее за другую, но, прежде чем она успела сообщить мужчине о его ошибке, он протянул руки и поднял девушку с земли, крепко сжал теплыми пальцами ее запястья.

Лунный свет едва пробивался сквозь плотный шатер из листьев, но все же тонкий луч выхватил из тьмы дерзко разлетающиеся брови и блестящие янтарно-золотистые глаза. Человек бесстыдно и неторопливо обвел Тори оценивающим взглядом и внезапно улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Он не соврал — ты прекрасна, как Венера. Может быть, эта сделка принесет неожиданные дивиденды.

По-прежнему крепко держа Тори за запястья, он бесцеремонно потянул ее вперед, не дав шанса запротестовать или объяснить явное недоразумение, и поцеловал. Тори возмущенно ахнула, и он тотчас воспользовался этим, всунув свой язык ей в рот.

Она отпрянула назад, и он отпустил ее на некоторое расстояние, задержав рукой. Его белоснежная рубашка была расстегнута и свободно висела на широких плечах. Он шагнул к Тори, и она разглядела темные волосы, смуглую кожу, длинные пушистые усы, заметила ленивую грацию незнакомца, ощутила жар его тела. Девушка невольно отступила назад и уперлась спиной в широкий ствол дерева. Человек тотчас плавно и стремительно приблизился к ней; его протяжная речь стала более отрывистой и ироничной.

— Я для тебя слишком быстр? Ты ждала подарков и комплиментов? Скажи мне. К сожалению, меня не познакомили с местным этикетом.

Растерянная Тори могла лишь с ненавистью смотреть на незнакомца, запрокинув голову, потому что человек был высоким. Пробивавшийся сквозь ветви деревьев лунный свет позволял разглядеть порочные глаза, прикрытые невообразимо длинными ресницами, и губы, изогнутые в ухмылке, которая пробудила у Тори желание вонзить ногти в это худощавое лицо с квадратной челюстью, оставить на нем кровавые борозды. Как странно — оно казалось знакомым, хотя Тори знала, что никогда не встречала этого человека. Она бы не забыла…

— Нет уж, — сказал он, когда она попыталась оттолкнуть его руку, — только после объяснения. Если меня отвергают, я хочу знать причину.

Он осмотрел Тори чувственным взглядом, явно заметив отсутствие нижней юбки по тому, как лежала ткань на ее бедрах, задержался на выпирающих из тонкой хлопчатобумажной блузки грудях, наконец изучающе посмотрел на лицо. Накидка соскользнула с плеч и повисла на локтях. Сознавая, что она похожа сейчас не на дочь хозяина, а на служанку. Тори подняла накидку, закуталась в нее, возмущенно вспыхнула и гневно произнесла:

— Вряд ли вам захочется услышать то, что я могу сказать такому нахалу, как вы!

Мужчина засмеялся, и ей удалось выскользнуть, но он тут же схватил ее, повернул и прижал спиной к дереву. Крепко обняв руками ствол над головой Тори, он навалился на девушку своим телом.

— Значит, я нахал, маленькая красотка? Вероятно, ты права. Но конечно, ты бы не вышла сюда, если бы сама не пожелала это сделать. То, что ты находишься здесь, дает мне право считать, что ты хочешь познакомиться со мной поближе.

Его голос стал тихим, тягучим; незнакомец все сильнее прижимал Тори к дереву, она ощущала жар его настойчивого тела грудью, животом, бедрами. Она задыхалась, чувствовала внутри себя огонь, словно там внезапно разгорелись тлевшие угли.

— Убирайтесь… прочь… от меня, — выдавила она из себя сквозь стиснутые зубы, пытаясь отстраниться от незнакомца. Его лицо находилось в нескольких дюймах от глаз Тори, она почти могла пересчитать его ресницы, ощущала теплый мужской запах — терпкий, волнующий. Господи, вдруг он снова поцелует ее? Она попыталась поднять руки и оттолкнуть его от себя.

— Я сказал что-то лишнее? Или не сказал чего-то? Ты сомневаешься в том, что я вознагражу тебя достойным образом?

Он подул на прядь волос, упавшую на щеку Тори, и девушка задрожала. Мужчина улыбнулся.

— Не бойся, я всегда щедро плачу за оказанные мне услуги, маленькая красотка. Это гораздо удобнее, согласна? Потом не бывает упреков, разочарования…

Лицо Тори вспыхнуло, и девушка обрадовалась, что он не видит этого в темноте. Господи, он принял ее за шлюху! За одну из женщин, которых отец иногда посылал к своим гостям-мужчинам в качестве подарка… Как он мог так возмутительно ошибиться? Разве она похожа на проститутку? Господи, как он смеет так прижиматься к ней? Он навалился на нее всем своим телом от груди до бедер, пугая и волнуя Тори.

— Я не та девушка, за которую вы меня приняли, — выдавила она из себя постыдно дрожащим голосом. Прочистив горло, с ненавистью посмотрела на него. — Вы допустили серьезную ошибку, сэр!

— Неужели? — Он задумчиво посмотрел на Тори и слегка повернул девушку, чтобы луна получше осветила ее. Потом на его лице появилась гримаса досады, за которой последовала дерзкая ухмылка. — Похоже, да. У тебя такие же волосы, но глаза — приношу мои извинения, однако ты могла исправить эту ошибку раньше. Если только мое пылкое внимание не доставляло тебе удовольствие.

Не признавшись в том, что это было правдой, она резко ударила пяткой по его ступне и тотчас с удовлетворением услышала тихий стон. К сожалению, он длился недолго. Ее туфелька не могла сравниться с его высоким кожаным сапогом.

— Сучка…

Стиснув Тори за плечи, он приподнял ее и прижал к дереву; жесткая кора врезалась в спину девушки. Ее лицо находилось на одном уровне с его лицом. Он пристально посмотрел на Тори, и недобрый блеск в его глазах слегка угас. Подняв бровь, он тихо произнес:

— Твоя реакция говорит о том, что я был прав.

— Вы… сошли с ума, — выпалила она, чувствуя, что ее голос дрожит слишком сильно. Неистовый взгляд незнакомца испугал Тори. — Отпустите меня.

— Хорошо, — негромко произнес он, — когда закончу. Она не успела спросить себя, что он имел в виду. Он прижал свой рот к губам Тори и грубо раздвинул их. Этот поцелуй был не первым в ее жизни, но самым агрессивным. Мужчина не просто целовал ее, он обладал ею. Тори охватила слабость. Ей хотелось запротестовать, оказать сопротивление, но тело не слушалось ее. Она утратила власть над своими руками, ногами, даже языком. Он прижимал Тори к дереву, держа ее за руки, наваливаясь на нее всем телом. Потом он вставил колено между бедер девушки. Хлопчатобумажная ткань была слишком тонкой преградой, ноги Тори раздвинулись, и она оказалась сидящей верхом на его колене. Юбка при этом задралась почти до ягодиц.

У Тори закружилась голова, по телу покатились горячие волны. Голые ноги девушки терлись о грубый материал его брюк. Она точно во сне ощутила движения его рук, скользнувших вдоль боков к талии, — он хотел удержать Тори на своем колене. Господи, что он делает? Никто еще… Он потянул Тори вперед, стараясь прижать к себе, и незнакомое острое ощущение пронзило девушку, заставило ее застонать. Она замахала руками, чтобы не упасть, прильнула к нему, вцепилась пальцами в его руку.

Ничто не подготовило ее к этому — ни лекции и предостережения Сина, ни собственные наблюдения за распущенными служанками. Действия этого мужчины и реакция Тори были неожиданны и новы для нее. Нога мужчины терлась о заветный треугольник, рождая поднимавшиеся вверх горячие волны; в теле девушки разгорался настоящий пожар. Она вздрогнула, и он снова потянул ее вперед, заставив испытать восхитительный трепет.

Потом его руки оказались на ее грудях, пальцы гладили твердые соски сквозь тонкую материю блузки, боль между ногами стала пульсирующей. Тори открыла рот — чтобы запротестовать? сдаться? — и мужчина обжег его своим языком, заставив девушку изумленно застонать. Это был не поцелуй, а вторжение в ее тело. Когда она собралась повернуть голову в сторону, он схватил ее сзади за волосы и вынудил замереть. Она откинула голову назад, и все мысли о сопротивлении уступили место незнакомым чувствам, которые он пробудил в ней, заставили прильнуть к нему, обхватить руками его плечи, вцепиться пальцами в ткань рубашки, с нарастающей страстью ответить на его поцелуй.

И вдруг, когда она уже решила, что сейчас упадет в обморок, он перестал целовать ее, поднял голову и, слегка нахмурившись, посмотрел на Тори. Его сузившиеся глаза были жесткими, они светились холодным огнем. Мужчина пронзил Тори своим пристальным взглядом:

— Да ты вовсе не такая бесчувственная, какой хочешь казаться. Ты уверена, что и в самом деле не та девушка, которую… — Не закончив фразы, он снова поцеловал ее, на этот раз более нежно.

Затем поставил ее на ноги, придержал за плечи. Она попыталась овладеть собой, справиться с потрясением. Размытые снопы бледного лунного света падали сквозь листву на дорожку и смотревшего на Тори человека.

— В следующий раз, — тихо произнес он, — просто попроси то, чего ты хочешь. Я всегда готов оказать услугу красивой женщине, даже если она не совсем в моем вкусе.

Тори изумленно поморгала, позволяя услышанному проникнуть в ее сознание. Потом она инстинктивно подняла руку и ударила мужчину по лицу. Звонкий шлепок принес ей удовлетворение. Голова человека слегка дернулась, и Тори успела подумать, что сейчас он нанесет ответный удар. В его глазах сверкала ярость, но он не сделал никакого движения.

— Не переоценивай свои чары, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Ты можешь нажить себе неприятности.

— Это ты переоцениваешь свои чары. — Она задыхалась от гнева и удивлялась собственной смелости. — Советую тебе побыстрей покинуть Буэна-Висту, потому что я собираюсь позвать пастухов, а они не любят чужих.

— Если ты хотела испугать меня этой угрозой, у тебя ничего не вышло. Я видел здешних пастухов.

Его язвительная реплика заставила Тори нахмуриться. Он обвел девушку с головы до ног возмутительно дерзким взглядом. Вздернув подбородок, она разъяренно сверкнула глазами.

— Если бы у меня был револьвер, я бы сама тебя застрелила!

Он усмехнулся:

— Вот это меня испугало.

Она открыла рот, чтобы дать весьма нелестную оценку его манерам, поступкам и морали, но блеск в глазах незнакомца остановил Тори. Он явно провоцировал ее. Зачем оправдывать его ожидания?

Она подняла голову и произнесла с презрением в голосе:

— Беги, а я тем временем вызову пастухов. Надеюсь, в следующий раз я увижу тебя изрешеченным пулями.

— Кровожадная кошечка. — Уголок его рта насмешливо поднялся. — Возможно, в следующий раз я преподам тебе урок.

— Не думаю, что ты способен меня чему-то научить. Это был прощальный выстрел, после которого она повернулась и ушла, ожидая, что он последует за ней.

Он этого не сделал. Когда Тори добралась до того места, где дорожка сворачивала к дому, и посмотрела назад, человек уже исчез. Только нити лунного света, пробиваясь сквозь кроны деревьев, падали на камни.

Происшедшее повергло Тори в смятение. Кто этот человек, как он оказался в Буэна-Висте? Неужели он гость? Она надеялась, что это не так.

Но позже, лежа в кровати и вглядываясь в темноту — лунный свет померк, а ночные тени сгустились, — Тори не могла прервать поток воспоминаний, забыть волнующие ощущения, которые пробудил в ней незнакомец. Они оставили в душе Тори странное беспокойство.

Она подумала о Питере и его целомудренном поцелуе. Тори трудно было представить священника держащим ее и целующим так, как это только что делал мужчина в саду. Господи, она не знала, что мужчины могут так целовать — это было равносильно вторжению в ее тело. У Тори вновь мелькнула предательская мысль — способен ли Питер быть страстным? Конечно, он будет проявлять такую же страсть, когда они поженятся, только не в присутствии людей. Конечно, будет. Несмотря на то, что Син бестактно утверждал обратное, Питер испытывал к ней страсть. И, во всяком случае, он был джентльменом, воспитанным и деликатным.

Он так не похож на этого человека. Он его полная противоположность. Она безумно рада этому.

Однако когда Тори наконец погрузилась в беспокойный сон, ей приснился темноволосый человек с золотисто-янтарными глазами.

Глава 6

Увидев приближающегося Ника Кинкейда, Джил Гарсиа указал пальцем на свободный стул. На середине стола возле двух грязных стаканов стояла бутылка виски. Половина ее содержимого уже была выпита. Клубы сигарного дыма заполняли pulperia[10].

Высокий красивый Ник, как обычно, притягивал к себе заинтересованные взгляды женщин. Они находили Ника Кинкейда очаровательным, тянулись к нему, как мошки к огню. И обычно здорово обжигались. Джил замечал, что Ник в отношениях с женщинами проявлял эгоизм; он был не жестоким, но весьма бесцеремонным, использовал их для удовлетворения собственных потребностей, одаривал небрежной нежностью и исчезал, прежде чем они начинали липнуть к нему и обижаться. «Вечные женские штучки» — так назвал это однажды Ник.

Игнорируя зазывные взгляды темноглазых девушек, собиравшихся потанцевать со своими приятелями на улице, Ник поддел стул ногой, вытащил его и сел напротив Гарсиа.

Джил удивленно посмотрел на него:

— Что тебя задержало, дружище? Я уже начал думать, что ты решил присоединиться к золотоискателям.

— Ты знаешь, я не старатель. У меня была деловая встреча.

Джил не сдержал усмешку. Он отлично знал, что представляют из себя «деловые встречи» Ника.

— Тебя задержала хорошенькая сеньорита, а не бизнес.

— Ты становишься излишне любопытным. — Ник тоже усмехнулся. — Человек, у которого я был, решил одарить меня женской любовью, поэтому я счел это бизнесом.

— Циничный взгляд на столь выгодное сотрудничество.

Ник скорчил гримасу:

— Ты бы не сказал так, если бы был там. Я проворачивал более выгодные сделки с арканзасским торговцем ослами. — Ник раздраженно потер рукой щеку и слегка прищурился. — Ладно. Что происходит, Джил?

Джил лукаво улыбнулся. Так уж Ник устроен. Он всегда выкладывал всю правду, ничего не скрывал. Поэтому Джил ответил с такой же прямотой:

— Пикеринг и Такетт здесь, в Монтерее.

В глазах Ника вспыхнул огонек интереса.

— Я думал, что они направились в Саттерс-Форт. Каждый второй житель Лос-Анджелеса и Монтерея там ищет золото.

— Только не эти двое. Они слишком ленивы, чтобы работать лопатой или стоять в холодном ручье с ситом. Думаю, им привычнее воровать золото.

Ник хмуро кивнул.

— Как ты их разыскал?

— Я увидел Такетта. — Джил подался вперед, понизил голос. — Он нализался и подцепил шлюху. Я проследовал за ними от площади до гостиницы.

— Ты разговаривал с мерзавцем?

— Нет. Он меня не видел. Однако его трудно не узнать. — Джил сделал презрительный жест. — Cabron[11]!

Ник налил виски в один из пустых бокалов, потом подтолкнул бутылку к Джилу и поднял голову. Джилу был знаком этот сосредоточенный и безжалостный взгляд. В уголках рта у Ника образовались тонкие складки, глаза напоминали раскаленную лаву. Однако голос Ника прозвучал невозмутимо, почти бесстрастно:

— А что насчет Пикеринга? Его ты тоже видел?

Джил покачал головой:

— К сожалению, нет. Вероятно, он уже покинул город или где-то занимается любовью с женщиной. Но вряд ли Такетт надолго оторвался от приятеля. Он и помочиться не способен без одобрения Пикеринга.

Нахмурившись, Ник большим глотком выпил виски, потом откинулся на спинку стула. На площади надрывались гитары; скрипки и кастаньеты заполняли воздух бодрой мелодией, которая почти заглушила тихую реплику Ника.

— Мне нужны они оба. Одного будет мало.

Джил кивнул, соглашаясь с приятелем. Он уже подумал об этом, зная, что Кинкейд хочет смерти обоих. Джил не винил Ника. Он видел, что негодяи сделали с его девушкой.

Видел, какая жажда мести полыхала в глазах Ника Кинкейда. О техасских рейнджерах всегда говорили, что из-за мести они последуют за врагом даже в ад, и Джил считал, что в этих словах много правды.

— Я сказал об этом Мартину, — произнес Джил.

— Мартину? Господи, Джил, зачем впутывать его?

Пожав плечами, Джил заставил себя выдержать жесткий взгляд Ника.

— Он знает многих людей. Ты не станешь это оспаривать. Он желает смерти Пикеринга и Такетта почти так же, как ты. К тому же он наш начальник, мы должны докладывать ему обо всем.

— Мы докладываем о его деле, а не о моем, — сказал Ник таким холодным тоном, что Джил отвел взгляд в сторону.

Он знал, что Нику это не понравится. Джил пытался сохранить известие в тайне. Но Рой Мартин видел людей насквозь. Он небрежно спросил Джила, узнал ли тот что-нибудь о Пикеринге или Такетте. За одним вопросом последовал другой, и вскоре Джил неохотно признался, что видел Такетта в Монтерее. Рой Мартин тотчас использовал своих осведомителей и взял ситуацию под контроль. Как всегда.

— Мартин узнал, что их наняла бригада, отправляющаяся в Саттерс-Форт, — сообщил Джил, когда Ник немного успокоился. — Скорее всего, для захвата чужих участков. Черт возьми, половина американских матросов удрала с кораблей, бросив их в заливе. Когда восточное побережье узнает о найденном золоте, в Калифорнию хлынут полчища старателей. — Он пожал плечами. — Когда мы захотим отыскать этих двоих, нам не составит большого труда сделать это. Достаточно будет заглянуть на ближайший прииск.

— Если они не затеряются в толпе. — Кинкейд сжал кулак и уставился на свой пустой стакан. Через несколько минут он поднял глаза. — Теперь я готов.

Джил знал, что имел в виду Ник, но чувствовал себя обязанным хотя бы предпринять попытку — он обещал это Мартину. Почему агент правительства всегда взваливал на него самую неприятную работу? Джил понимал, как много значила месть для Ника, и не винил его. Он сам испытывал бы такие же чувства, если бы убили его женщину.

— Ник, — с легким смущением произнес Джил, — Мартин хочет, чтобы мы подождали. Он придет сюда позже и сообщит нам, что у него на уме, но до этого времени…

— Мартин тут ни при чем, Джил. Я сделаю это сам. Так мы договорились.

— Но Мартин сказал, что ты разрешил ему все уладить. Ник откинулся на спинку стула, покачался на его задних ножках.

— Но не это дело. Мартин знает. Это не входило в наше соглашение. Мы заключили сделку. Я использую мое знакомство с Патриком Райеном, чтобы собрать информацию о торговле оружием, а правительство отвернется, когда я разыщу Пикеринга и Такетта. Услуга за услугу, сказал Мартин. Он не вправе указывать мне, как я должен поступить с Пикерингом и Такеттом.

Эти слова прозвучали тихо и почти бесстрастно, но Джил почувствовал, какую угрозу они таили. Он отхлебнул виски, потом покрутил стакан в руках.

— Я до сих пор не могу взять в толк, почему правительство бездействует, зная достаточно много о его деятельности.

— Дела Райена связаны не только с оружием, но и со старыми испанскими документами, подтверждающими права на землю. Коренные мексиканцы теряют свою собственность в результате судебных исков, оспаривающих законность дарственных. Однако Патрик Райен увеличивает свои капиталы. Правительство считает, что он незаконно скупает старые дарственные и продает их с большой прибылью. Документы подделывались, но так искусно, что никто еще не смог доказать это. Я должен купить у него землю, чтобы получить доказательства. — Пожав плечами, он отхлебнул налитое виски и посмотрел на Джила поверх стакана. — Мартин сказал, кто их нанял?

Джил поднял бровь. Ему не было нужды спрашивать, кого имел в виду Ник.

— Нет. Хотел бы я знать, какие чувства испытает к тебе их новый хозяин, когда ты убьешь двух его людей.

Холодная улыбка Ника не затронула его глаз.

— Я выясню это, когда дело будет сделано.

Прервав беспокойный сон Тори, тетя Бенита сообщила девушке о готовящейся фиесте. Будет много гостей и захватывающих развлечений. К ним придет весь Монтерей.

— Это праздник в твою честь, — сказала пожилая женщина, раздвигая шторы вопреки сонным протестам Тори, — он будет веселым и радостным. Ты должна появиться в новом платье. Портниха уже пришла сюда, чтобы снять с тебя мерку и помочь выбрать материал.

Раздраженная тем, что ее разбудили, Тори что-то неразборчиво пробормотала и спрятала голову под подушкой. Тетя Бенита невозмутимо убрала ее, заставляя девушку встать с кровати. Тори неохотно подчинилась, хмуро поглядев на тетю Бениту.

— Право, если фиеста состоится так скоро, платье не успеют сшить. К тому же такой праздник — слишком большая нагрузка для папы.

— Ерунда. — Тетя Бенита начала приводить в порядок постель. Расправляя тонкие простыни и стеганое покрывало, она посмотрела через плечо на девушку. — Это пойдет ему на пользу. В последнее время он грустит. Твое возвращение придало ему столько энергии, сколько у него уже не было много месяцев. К тому же все запланировали до твоего возвращения — придет сам дон Мариано Вальехо! Такой большой человек — настоящий калифорниец, истинный патриот, что бы о нем ни говорили, — посетит нашу асиенду. Он принял приглашение, а это большая честь для дона Патрисио, и для тебя тоже. Поэтому тебе необходимо новое платье. Поскорей выпей шоколад и съешь булочки, которые я принесла, — сеньора Вальдес появится здесь со своими помощницами через полчаса.

Тори неохотно позволила сеньоре Вальдес — маленькой энергичной женщине с быстрой речью и подвижными руками — показать атлас, парчу и муслин, которые портниха принесла с собой.

— Сеньорита, я рекомендую вам это.

Сеньора Вальдес развернула ткань и положила ее на кровать. Это был нежный муслин бледно-лилового цвета — идеальный материал для девичьего платья.

— Какая прелесть! — Тетя Бенита восхищенно хлопнула в ладоши. — И эти кружева рядом с перьями… да, эти. Они оттенят материал — это ведь муаровый шелк, вон там, возле атласа?

Однако Тори указала на плотно свернутый отрез:

— Разверните его, чтобы я могла поглядеть.

— О, — тетя Бенита покачала головой, — он не подходит для юной девушки. Это неприлично.

— Мне скоро исполнится двадцать один год, я уже не ребенок. — Тори властно подняла бровь. — Я хочу увидеть эту ткань.

Отрез послушно раскатали поверх бледно-лилового муслина. На роскошном фиолетовом атласе поблескивали тонкие серебряные нити. Сеньора Вальдес подняла голову и улыбнулась:

— Ткань идеально подходит к вашим прекрасным глазам — темно-синим, верно?

— Фиолетовым, — с легким раздражением в голосе поправила портниху Тори.

Ей надоело терпеть булавочные уколы и целую вечность стоять на стуле, пока помощница сеньоры Вальдес снимала мерки с помощью ленты, булавок и кусочков бумаги. Тори изменила положение, булавка выскочила, и помощница, пробормотав что-то себе под нос, снова закрепила бумажку на талии.

Тори упрямо стиснула челюсти, устав от примерки и бесконечной болтовни женщин. В другой ситуации она бы с удовольствием выбрала материалы и цвета, но сейчас она чувствовала себя усталой. Всю ночь Тори беспокойно ворочалась в постели. Она мысленно переживала эпизод в саду, пока на горизонте не заалело солнце. Пугающие воспоминания терзали ее даже во сне. Ей следовало выполнить свою угрозу и позвать пастухов, но она не сделала этого. Возможно, она должна рассказать все папе, но Тори знала, что девушка не имеет права покидать свою комнату без дуэньи. Ей пришлось бы объяснять, почему она оказалась в саду, вместо того чтобы лежать в своей безопасной спальне, и куда направлялась в момент встречи с незнакомцем. Возможно, ей придется объяснять, почему она не закричала, не позвала на помощь. Тори не знала, как ответить на эти вопросы. Сказать, что она не могла ничего произнести, потому что его рот был плотно прижат к ее рту? Это сулило серьезные осложнения.

— По-моему, лучше всего подойдет муслин, — произнесла тетя Бенита, неодобрительно нахмурившись. — Вы согласны, донья Витория?

— Нет. Атлас. Он больше подходит для бального платья. — Тори заметила, что тетя Бенита переглянулась с сеньорой Вальдес. Это напомнило девушке о том, что она находится не в Бостоне, а в Калифорнии, где сохраняются строгие правила. Здесь все было другим. Тори с раздражением осознала, что игнорировать жесткие нормы поведения не удастся. Здесь ее считали старой девой — вчера вечером она слышала, как тетя Бенита сетовала на это обстоятельство. Она не пойдет на уступку в этом вопросе и любом другом, который сочтет серьезным.

— Атлас, — повторила девушка, прочистив горло, но тетя Бенита и сеньора Вальдес склонились над принесенным портнихой альбомом, где были изображены платья различных фасонов.

— Здесь будут хорошо смотреться перья. — Сеньора Вальдес указала на эскиз. — И возможно…

— Нет, — твердо заявила Тори. — Никаких перьев. Серебряные нити на лифе. Я хочу, чтобы декольте, согласно последней французской моде, было глубоким, а на рукавах надо сделать маленькие буфы. Оборки на бедрах надо сделать такими, чтобы ткань лежала красиво и не напоминала мокрый муслин. — Тори елейно улыбнулась тете Бените, которая, неодобрительно поджав губы, смотрела на девушку с возмущением в глазах, и добавила: — Думаю, к этому фасону подойдут длинные вечерние перчатки.

Она спустилась со стула, поморщилась из-за воткнувшейся в ее бок булавки и проигнорировала обеспокоенный взгляд сеньоры Вальдес.

— Вы уверены, что управитесь к фиесте?

— Да-да, конечно. Ваш папа щедро заплатил мне, я воспользуюсь помощью трех девушек. Все будет сделано, как вы пожелали.

— Превосходно. Я уверена, что вас вознаградят за ваши труды достойным образом, если платье получится таким, каким я хочу его видеть.

Сеньора Вальдес расплылась в улыбке, засуетилась, велела своей помощнице поторопиться, сказала, что у них мало времени для такой большой работы, а донья Витория должна получить самое красивое платье в Калифорнии.

— Донья Витория, — произнесла тетя Бенита, и воздух с тихим шипением вырвался сквозь расщелину между ее передними зубами, — тебе известно, что я не могу этого допустить.

— Извини меня, но ты уже не моя няня. Я признаю твое право на выражение недовольства, но ты должна признать мое право носить то, что я хочу, — лишь бы наряд был приличным.

— Вряд ли дон Патрисио сочтет это платье приличным.

— Тогда он, несомненно, сообщит мне свое мнение, и если ты беспокоишься, что он обвинит тебя, обещаю недвусмысленно объяснить ему, что я сама дала такие указания.

Всплеснув руками, тетя Бенита пробормотала что-то себе под нос и покачала головой. Потом бросила на Тори гневный взгляд и направилась к двери вслед за сеньорой Вальдес и ее помощницей.

Когда они ушли и в комнате снова стало тихо, Тори вздохнула с облегчением. Наконец-то! Она бы не вынесла еще одного мгновения споров о тканях, фасонах и перьях. Господи, она бы выглядела как напыщенный павлин, если бы тетя Бенита настояла на своем.

Легкий ветерок пошевелил шторы, которые висели над ведущей в патио дверью, и Тори вышла наружу постоять на теплых камнях, насладиться ароматом летних цветов.

Ей было что вспомнить. Случившееся пробуждало в Тори смятение, беспокойство. Она не выспалась за ночь и решила вздремнуть, но потом передумала. Она была слишком возбуждена, ее переполняла нервная энергия. В Бостоне она уговорила бы Мауру или Меган совершить пешую прогулку или прокатиться с ветерком по центральной площади, но здесь для этого ей пришлось бы детально объяснять свои планы. Тори оставалось лишь читать, писать письма или бездельничать. Мужчины располагали гораздо большей свободой, и это возмущало девушку.

Диего — он ведь должен был находиться здесь, да? Она скучала по нему, по его доброте и даже противному поддразниванию. Для младшего брата он был весьма сносным. К тому же что угодно лучше невыносимой скуки и здешних правил, которым она не собиралась подчиняться. Господи, муслин и перья!

Поскольку праздность только усиливала внутреннее беспокойство, Тори надела широкополую шляпу и направилась к загону. День был чудесным, ветерок ласкал щеки, солнце висело в небе ярким желтым шаром. Старый Мануэль, работавший здесь конюхом с того времени, когда Тори исполнилось три года, по-прежнему гордился каждой чистокровной лошадью, которую держали в Буэна-Висте. Ссутулившийся старик провел девушку по недавно выстроенной конюшне, подробно рассказывая о достоинствах и недостатках каждого животного. Он разрешил Тори похлопать их по шее и покормить кусочками яблока.

— Я помню мой первый урок верховой езды.

Она погладила высокого андалузца. Эту породу разводили в Испании более ста лет, а сейчас она была распространена и в Калифорнии. Андалузцы были мускулистыми, изящными животными, на них ездила испанская знать. Их ценили за прекрасное сложение, роскошные гривы и хвосты, часто доходившие до земли. Тори захотелось прокатиться на одной из этих красивых, резвых лошадей.

Она с улыбкой посмотрела на Мануэля:

— Ты так боялся, что я упаду.

Усмехнувшись, Мануэль кивнул:

— Я больше тревожился за лошадь, за того упрямого пони, которого выбрал для тебя твой отец. Я не знал, кто одержит верх — ты или пони, — потому что вы оба не хотели уступать. Ты тогда многое о нем узнала.

Она засмеялась:

— Я помню Поко.

Тори в последний раз потрепала гнедого коня по шее и скормила ему остатки яблока, потом вытерла руки о юбку.

— Я бы хотела прокатиться сегодня. Ты можешь найти для меня подходящее животное, Мануэль? Не послушную кобылу, а коня с огоньком, способного доставить мне настоящее удовольствие.

Если он и догадался о ее замысле, то ничем не выдал этого и лишь кивнул:

— Si. Я знаю такого.

— Отлично. Тогда я скоро вернусь.

Радостно улыбнувшись, она вернулась в дом, пройдя мимо виноградника с широкими пыльными листьями и зреющими гроздьями. Отдельные лозы толщиной с запястье Тори были посажены в ту пору, когда Буэна-Виста еще представляла собой лишь однокомнатный домик размером с хижины пеонов. Сейчас лозы плотно опутывали деревянные подпорки. Наливающиеся гроздья скоро превратятся в вино, которое отец продавал коммерсантам, чьи корабли заполняли гавань Монтерея. В ожидании отправки дубовые бочки стояли высокими рядами в длинных погребах, вырытых под холмом чуть ниже Буэна-Висты.

В детстве Тори и Диего играли в прохладном полумраке хранилища, тогда еще не заполненного до отказа бочками с вином, но это, конечно, было давно. Возможно, она еще заглянет в погреба, где даже в разгаре лета наверняка сохраняется приятная прохлада.

Мысли о предстоящей прогулке пьянили Тори, сулили разнообразие, спасение от того, что могло быстро обернуться скукой. Нет, она не отдаст себя во власть здешней тоски — тем более в такой чудесный день, когда солнце сияет столь ослепительно, а ветер приносит с океана запах соленой воды.

«Я не позволю папе навязать мне его планы, — дерзко подумала Тори. — Не стану подобием мамы. Я молода и скоро вернусь в Бостон, чтобы выйти замуж за Питера. Там меня ждут многочисленные обязанности».

А сейчас следует на какое-то время забыть обо всем, насладиться свободой, приятными мыслями о будущем. Да, она отправится на прогулку, и кто знает, что с ней произойдет. Возможно, что-то восхитительное, волнующее. Она еще успеет столкнуться с реальностью, это произойдет скоро — как только она скажет отцу о своем желании уехать из Калифорнии в Бостон, где ее ждет жених. Предстоящее испытание не прельщало девушку.

Пока Тори решила спрятать подобные мысли в дальний уголок своего сознания и сосредоточилась на многообещающей прогулке, которую она совершит прохладным утром.

Глава 7

Утреннее солнце едва поднялось над фортом, но уже еле пило глаза Нику Кинкейду через окно комнаты. Он провел ночь в городе, в гостиничном номере Джила.

Вероятно, ему не следовало допоздна играть в покер и пить виски, но после встречи с Мартином охватившее его волнение не позволило бы уснуть. Он выиграл небольшую сумму и сейчас чувствовал себя отвратительно. Похоже, Джилу еще хуже, подумал Ник и усмехнулся. Глаза разведчика были красными, на лице выросла трехдневная щетина, однако Ник знал, что Джил сохранял быстроту реакции, даже будучи смертельно пьяным и полусонным. Однажды он видел, как Джил проснулся с револьвером в руке и одним выстрелом срезал голову гремучей змее так аккуратно, словно действовал ножом.

Ник положил обутую в сапог ногу на потертое сиденье стула, стоявшего напротив него, потом прислонился спиной к стене, чтобы солнце не обжигало глаза.

— Я не удивлен, что Пикеринг так быстро убрался из Монтерея.

Джил как-то странно посмотрел на него и пожал плечами.

— Я этого не ждал. Возможно, кто-то предупредил его, что мы уже здесь.

— Что насчет Такетта?

Приоткрытые черные глаза Джила сузились в клубах сигарного дыма.

— Он окопался с пухленькой puta в той гостинице, о которой я говорил тебе. Нам остается только выкурить его оттуда.

— Должно быть, сделать это будет нетрудно.

— Этим хочет заняться Мартин.

Ник сузил глаза и жестко посмотрел на Джила, который смущенно заерзал и отвел взгляд в сторону. Рейнджер знал, что произойдет, если Рой Мартин окажется в курсе. Обычно Ник не возражал, когда Рой Мартин брал дело в свои руки, но сейчас случай был особым. Ник предпочел бы разобраться с Такеттом в гостиничном номере, но Мартин любил действовать более хитро, без демонстративного нарушения закона.

— И что же задумал наш просвещенный босс? — протянул Кинкейд и понял по быстрому движению глаз Джила, что разведчику не удается сохранить бесстрастность.

Джил чуть улыбнулся и тряхнул головой:

— Ничего сложного. С помощью местного коменданта он подстроил так, что Такетт окажется возле форта незадолго до полудня. Дальнейшее зависит от тебя.

Кстати, Мартин оформил обвинение в убийстве, чтобы все было чисто и законно на тот случай, если кто-то захочет вмешаться.

— Кто вздумает жаловаться? Такетт умрет, а Пикеринг вряд ли станет высовывать голову и протестовать, — сухо заметил Ник. — Хотя тогда он бы упростил мою задачу. Мне не хочется разыскивать его на золотых приисках.

— Мы не знаем точно, отправился ли он туда.

— Конечно, отправился. Я поспорил бы об этом на мой последний доллар.

— Черт возьми, — возмущенно произнес Джил, — ты бы, вероятно, выиграл и на этот раз.

Ник усмехнулся. В его кармане лежала значительная часть последнего жалованья Джила Гарсии. Это было прямым следствием того, что вчера Ник бросил на стол трех тузов.

— Пойдем, Джил. — Ник с грохотом скинул ногу со стула на пол и встал. Подойдя к двери и открыв ее, он посмотрел на сонного мексиканца. — Я угощу тебя завтраком. Человек, который играет в покер так плохо, как ты, имеет право на бесплатную кормежку.

— Coco!

Испанское ругательство догнало Ника на узкой лестнице, но Джил все же последовал за рейнджером.

Тори не требовалось много времени, чтобы надеть костюм для верховой езды; не прошло и часа, как она вновь вернулась на конюшню. Верный своему слову, Мануэль оседлал красивую резвую серую кобылу. В Бостоне Тори пришлось бы довольствоваться более покорным животным и терпеть общество конюшего или грума, но здесь, где все от мала до велика гордились своим умением ездить верхом, она могла отправиться на прогулку без эскорта. Поэтому девушка возмутилась, когда Мануэль стал настаивать на том, чтобы она подождала дуэнью.

Нахмурившись, она покачала головой:

— Мне не нужна дуэнья, Мануэль.

Старик пожал плечами.

— Мы по-прежнему живем в Калифорнии и соблюдаем здешние обычаи, хоть эта земля и стала частью Соединенных Штатов. Люди осудят тебя, если ты поедешь одна, без дуэньи. Я не могу это допустить, донья Витория. Иначе дон Патрисио прогонит меня из Буэна-Висты. Где твоя служанка?

Она подумала о мрачной Колетт, вспомнила, как однажды в Бостоне взяла ее с собой. Бедняжка упала с лошади, сильно ударилась и целую неделю стонала от боли. Больше Тори не брала девушку с собой. Она снова раздраженно тряхнула головой.

— Понятия не имею, где Колетт. Мне придется поехать одной.

— В таком случае я не могу дать тебе лошадь, — со спокойным упрямством заявил старик. — Я не хочу, чтобы el patron[12] обрушил на мою голову проклятия.

Раздраженная Тори понимала, что в случае неприятностей во всем обвинят Мануэля, и огорченно сдалась.

— Хорошо. Я найду Колетт или какую-нибудь другую служанку. Но я намерена поехать верхом, разрешишь ты это или нет.

Мануэль опустил глаза и посмотрел на землю. Тори прикусила язык. В конце концов, тут не было его вины, и девушка заставила себя изобразить улыбку примирения.

— Прости меня, Мануэль, за грубость. Мне следовало сообразить, что ты пожелаешь отправить меня на прогулку с эскортом. Пожалуйста, оседлай вторую лошадь, а я приведу мою служанку.

Колетт запротестовала, стала перечислять множество причин, мешавших ей поехать с Тори, но потом сдалась. Мануэль оседлал для нее послушную кобылу. Она пробормотала при виде лошади французские ругательства; Тори обрадовалась, что конюх не понимает их.

Мануэль кивнул и улыбнулся с облегчением.

— Я пошлю с вами Пабло. Поди сюда, nino[13]. Он славный малый, хотя иногда бывает лентяем.

Тори повернулась, подняла брови и посмотрела на мускулистого подростка. Он был выше ее всего на дюйм или два, и на его гладком лице еще не было даже намека на растительность. Тори нахмурилась.

— Пабло? Но он так юн.

— Пабло — превосходный ковбой, хоть он еще и молод. Он сидит в седле с раннего детства, как и все местные жители. Пабло отлично проявил себя на соревнованиях. Он уже второй год подряд выигрывает «цыплячью» скачку.

Тори еле заметно улыбнулась, представив себе неистовые скачки на побережье. Ковбои мчались во весь опор мимо бегавших по песку цыплят, стараясь подхватить их на скаку. Побеждал тот, кто первым пересекал финишную черту с живым цыпленком — это требовало недюжинной ловкости и упорной тренировки.

Словно почувствовав неизбежную капитуляцию Тори, Мануэль добавил:

— К тому же он отлично владеет револьвером, так что с ним, донья Витория, ты будешь в безопасности.

Скрыв свое удивление, она натянула перчатки.

— Хорошо. Надеюсь, он не будет отставать от меня.

Пабло усмехнулся, его совсем не задели слова Тори и ее явное нежелание ехать с ним.

— Я постараюсь, донья Витория.

Оперевшись на протянутую руку Мануэля, Тори быстро забралась на лошадь, устроилась поудобнее в высоком седле и подобрала поводья. Пока Пабло помогал Колетт сесть на кобылу, Тори дала своей лошади шенкелей и поскакала к воротам. Выбравшись на дорогу, которая вела от асиенды, девушка услышала за спиной топот копыт и улыбнулась.

День был чудесным. Солнце светило ярко, свежий ветер приносил запах моря, трепал волосы и шляпу девушки. В небе парили птицы. Они скользили по воздушным потокам, точно корабли по волнам. Их радостные крики смешивались с шуршанием пенистого прибоя, доносившимся от прибрежных черных скал. Знакомые ритмичные движения кобылы действовали на Тори успокаивающе. Позволив лошади поскакать по петляющей дороге возле берега, Тори придержала животное, чтобы Пабло и Колетт догнали ее.

Колетт посмотрела на свою хозяйку с ненавистью; голова служанки болталась взад-вперед, губы сжались в узкую полоску. Она отчаянно сжимала обеими руками влажную шею лошади. Похоже, молодой ковбой вовсе не был смущен тем, что Тори опередила его.

— Вы отлично ездите верхом, донья Витория, — сказал он, заставив своего гнедого мерина шагать возле кобылы Тори.

Над дорогой поднималась прозрачная дымка из пыли, оседавшей на животных, сапогах и широких листьях растений.

— Спасибо.

Тори одарила юношу счастливой улыбкой; девушка ощущала прилив бодрости, наслаждалась своей неожиданной свободой.

— Мне давно не доводилось скакать на природе, где нет мощеных улиц, экипажей, людей, которые постоянно переходят перед тобой дорогу, вынуждая резко осаживать лошадь. Я не сознавала, как сильно соскучилась по всему этому.

Юноша пожал плечами, глядя на Тори своими сверкающими черными глазами и моргая из-за яркого солнечного света.

— Тогда мы будем ездить столько, сколько вы пожелаете.

Тори почувствовала спокойное калифорнийское отношение к любым неудобствам, умение ценить жизнь, ни на что не жалуясь. Она знала, что жители восточного побережья считали калифорнийцев ленивыми, праздными, но видела в этом необходимость приспосабливаться к обстоятельствам. На протяжении многих лет Калифорнией правили испанцы. Добившись независимости, Мексика фактически махнула рукой на калифорнийцев, предоставив их самим себе и обложив символическим налогом. Любопытно посмотреть, как они заживут под правлением энергичных и требовательных янки.

Всадники направились по Камино-Реаль, или Королевской дороге, ведущей в Монтерей. Она тянулась серпантином вдоль берега на протяжении шести с половиной сотен миль от Сан-Франциско до Сан-Диего. Многие из расположенных на ней миссий францисканцев пришли в упадок. Даже миссия Сан-Карлос в Кармеле — это местечко находилось в трех милях от Монтерея — нуждалась в ремонте.

В Монтерее началось строительство, но потом работа остановилась. Возле незаконченных стен стояли опустевшие леса, повозки, груженые телеги. По оживленным в недавнем прошлом дорогам лишь изредка проезжали верховые.

— «Золотая лихорадка», — немногословно ответил Пабло, когда Тори поинтересовалась причиной. С середины июня Монтерей заметно опустел — большинство местных мужчин подались к северу, на золотые прииски.

Тори ехала по городу медленно, радуя этим Колетт, которая пришла в себя, расправила плечи и стала с любопытством смотреть по сторонам. Пабло серьезно относился к своей роли защитника, он бросал грозные взгляды на каждого человека, который слишком долго смотрел на девушку. Юноша пришел в ужас, когда Тори предложила остановиться возле одного лотка на рынке, и отчаянно запротестовал:

— Нет, нет, донья Витория, не надо. Если вы проголодались или хотите пить, я куплю что-нибудь, но сидеть одной на mercado[14] — это напрашиваться на неприятности.

— Ерунда. К тому же я с компанией. С тобой и Колетт.

Она одарила юношу радостной улыбкой, которая заставила бы Сина вздрогнуть от недобрых предчувствий. Пабло неуверенно посмотрел на девушку. И вдруг по воле случая Тори увидела Дейва Брока, молодого лейтенанта, с которым прогуливалась по берегу в Лос-Анджелесе. Он сидел на залитой солнечным светом скамье возле форта. Заметив девушку, лейтенант поспешил к ней. Тори остановила лошадь и улыбнулась Дейву.

— Мисс Райен, как я рад вас видеть! — Он взял лошадь Тори за поводья так, словно не собирался отпускать их, и посмотрел на девушку с восхищением. — Я полагал, что мы больше не встретимся.

— А я думала, что вы едете в Сан-Франциско.

— Да, верно. Но наш пароход сломался, и мы задержались в порту. Большинство пассажиров и матросов сели на другие суда или купили лошадей, чтобы добраться на них до золотых приисков. — Он печально покачал головой. — Мне не с кем было поговорить, и я отправился в город. Посидите и поболтайте со мной немного. Я очень рад такому приятному обществу.

Колетт нахмурилась, но Тори проигнорировала это. Пабло громко прочистил горло и сдвинул своего мерина с места, заставив лейтенанта Брока отступить на шаг. Офицер встревоженно посмотрел на девушку, и Тори, бросив на Пабло недовольный взгляд, улыбнулась Броку:

— Мой слуга опекает меня слишком рьяно, но я ценю его смелость. Пабло, это друг, и я, пожалуй, приму его любезное предложение. Ты ведь боялся, что я буду без эскорта.

Она не отреагировала на явную растерянность Пабло и позволила лейтенанту помочь ей спешиться, однако с раздражением отметила, что рука Брока задержалась на ее талии чуть дольше допустимого времени. Не желая портить себе день из-за незначительной ошибки молодого человека, Тори положила свою обтянутую перчаткой руку на плечо Брока и улыбнулась ему, получая удовольствие от явного восхищения, которое излучали его глаза.

Он повел ее к расположенной перед фортом площади со стоящими возле пушек скамейками. Когда-то здесь прогуливались многочисленные солдаты и штатские, но сейчас лишь несколько человек грелись на солнце или сидели на скамейках под огромными старыми деревьями. Колетт последовала за своей хозяйкой, периодически кокетливо улыбаясь красивым всадникам.

Дул легкий ветерок, солнце согревало воздух. Тори было приятно беседовать с лейтенантом, тем более что он казался увлеченным ею. Она получала удовольствие от легкого флирта. Пабло принес ей и Колетт стаканы с naranjada[15], сделав вид, будто не услышал, как Дейв попросил купить апельсиновый сок и для него тоже. Потом юноша занял свой пост в ярде от молодых людей.

В расположенном поблизости источнике соблазнительно журчала вода, ветерок был достаточно теплым, и Тори сняла перчатки, развязала ленточки шляпы. Модный головной убор из синего бархата гармонировал с костюмом для верховой езды. Шляпа удерживалась на голове черными в крапинку ленточками, которые туго завязывались под подбородком. Сейчас Тори сняла ее, позволив своим густым волосам упасть лавиной на плечи, а обнаженную шею освежил легкий ветерок.

Брок внимательно следил за каждым ее движением; он перевел взгляд с блестящих волос на лицо девушки. Тори спрятала улыбку. Право, он был весь как на ладони. Она слишком легко могла влюбить его в себя. Нет, она не собиралась это делать и все же радовалась тому, что он с жадностью ловит каждое ее слово и жест.

— Скажите, лейтенант, какие у вас планы на будущее? Вы собираетесь остаться в Калифорнии или вернетесь в Пенсильванию?

Поля ее шляпы украшали короткие темно-синие перья — под цвет костюма. Лениво играя ими, Тори слушала, как лейтенант Брок делится с ней своими планами.

— Сестра писала, что здешняя земля ждет, чтобы ее использовали, — сказал он, — и я собираюсь приобрести участок. Скот быстро прибавляет в весе, урожай вырастает почти сам по себе… Я вас чем-то рассмешил?

Улыбаясь, она кивнула.

— Папа часто говорит то же самое, и сейчас мне кажется, что я слушаю его. Он был морским капитаном до своего приезда сюда — это произошло тридцать лет назад, — а теперь владеет одним из самых больших ранчо в здешних краях. Наверно, вы оба правы.

Дейв придвинулся к Тори чуть ближе, в его глазах зажегся огонек интереса.

— Я бы хотел познакомиться с вашим отцом. Похоже, у нас много общего.

Она медленно помахала шляпой, позволяя перьям щекотать ее щеку.

— Возможно. Но вы отправитесь в Сан-Франциско, как только ваш пароход починят, так что вряд ли…

— Этот пароход — не единственный, к тому же при желании уехать можно и верхом, так что тут нет проблемы… О, извините, мисс Райен, я становлюсь навязчивым. — Он слегка покраснел. — Просто вы так красивы и очаровательны, что я был бы рад познакомиться с вами поближе.

Интерес в его глазах был искренним и лестным; Тори позволила себе насладиться им. Приятно вызывать восхищение, подумала девушка. В этом она похожа на других молодых женщин. И правда, что тут плохого? Лейтенант Брок — весьма симпатичный блондин с прекрасными манерами, он говорит ей только приличные вещи. Она слегка пофлиртовала с ним на пароходе, однако любит Питера Гидеона. Кокетничая с Дейвом, она хранила верность своему избраннику и не чувствовала за собой вины. Ничего более серьезного не произойдет. Лейтенант казался таким одиноким, застряв в незнакомом городе вдали от дома, и Тори из вежливости пригласила его пообедать в Буэна-Висте в пятницу вечером; она была почти уверена, что он откажется.

— Конечно, впереди целая неделя, — сказала девушка, улыбаясь в ответ на его явное удивление, — но если вы еще будете в Монтерее и пожелаете…

Он сжал ее руки, помяв перья шляпы.

— Я определенно буду в Монтерее, даже если мой пароход отплывет через час, мисс Райен! Я не могу пренебречь таким приглашением.

Тори перехватила удивленный взгляд Колетт и мысленно отругала дерзкую девушку, но тотчас призналась себе, что слегка раздражена. Она пригласила его только из вежливости, будучи уверенной в том, что он откажется, но, похоже, она недооценила лейтенанта. Или переоценила его. Помнит ли он, что она выходит замуж за человека из Бостона? Конечно, помнит.

Она освободила свои руки и шляпу и слегка пожала плечами:

— В последнее время мой отец не может выходить из дома и поэтому всегда рад гостям. Он ценит приятную компанию, и я пригласила вас только ради него, лейтенант.

— Конечно. — Дейв кивнул. — Я сознаю, какую честь вы оказываете мне, приглашая познакомиться с вашим отцом.

— Ваш naranjada нагревается, донья Витория, — опечаленно произнес Пабло, шагнув к Тори. — Пожалуйста, не задерживайтесь здесь. Это неразумно.

— Не говори ерунду.

Она смягчила резкие слова улыбкой, мысленно благодаря Пабло за то, что он избавил ее от щедрых комплиментов лейтенанта. Неужели Дейв преднамеренно делает вид, будто не понимает ее? У Тори начала болеть голова, настроение стремительно портилось; девушка почувствовала, что злится.

— Сядь же, Пабло. Ты раздражаешь меня своей суетой. Думаешь, лейтенант собирается похитить меня?

— Нет, дело не в этом.

Пабло поднял голову и настороженно посмотрел куда-то мимо Тори.

— Тогда что происходит?

На его смуглом лице появилась хмурая гримаса; юноша бросил взгляд на площадь.

— Здесь находиться опасно… Вы слышите?

Тори ничего не слышала. Она повернулась, чтобы посмотреть, что привлекло внимание Пабло. Несколько мужчин стояли на солнце друг перед другом. Их позы и громкие голоса были агрессивны. У Тори внезапно сжалось сердце. Это не обыкновенная стычка или спор. Здесь затевалось что-то серьезное. Ветер доносил яростные звуки, голоса зазвучали громче, и Тори встала, не зная, что ей делать — уйти или остаться и посмотреть.

— Вероятно, он прав. — Дейв поднялся со скамьи. — Пожалуй, вам стоит зайти в один из магазинов, мисс Райен. Дуэль — неподходящее зрелище для женщины.

— Ерунда. Если я женщина, это не значит, что я менее любопытна, чем вы. Я никогда не видела дуэли.

Взволнованный Дейв явно разрывался на части: он хотел, чтобы Тори удалилась в безопасное место, и при этом не желал пропустить то, что обещало перерасти в захватывающую дуэль.

— Хотя бы отойдите за эту каменную ограду, — произнес он через мгновение, и Тори позволила ему сопроводить их к стене.

Напряженный и недовольный Пабло последовал за ними, держа руку на рукоятке револьвера, который был засунут за красный пояс.

Невысокая ограда окружала площадь. Тори прекрасно видела людей, стоящих на ее середине. Они спорили. Странная троица, подумала девушка. Все мужчины были одеты по-разному. Один ничем не примечательный человек в костюме стоял поодаль, точно сторонний наблюдатель. На другом мужчине был охотничий костюм из оленьей кожи. Он постоянно качал головой и пытался уйти. Третий человек — похоже, мексиканец — был смуглый, стройный, не слишком высокий. Он махнул рукой в сторону длинного низкого здания, стоящего у края площади.

Оттуда вышел еще один человек; он прислонился к опорному столбу решетчатого навеса, и на него упали полосы из света и тени. Его поза выражала ленивую невозмутимость, но за этой бесстрастной маской скрывалась затаенная угроза.

— Mon Dieu![16] — выдохнула Колетт и стиснула пальцами руку Тори, не сознавая, что делает.

Тори невольно подалась вперед, стараясь лучше рассмотреть эту сцену. Все происходило словно во сне, но каждая деталь усиливала напряжение. На глазах у Тори разыгрывалась неистовая драма, сцена из спектакля, и девушка не собиралась уходить. Во всяком случае, сейчас. Пока она не узнает, что происходит.

Прохожие начали рассеиваться. Солдат не было видно, хотя еще недавно здесь расхаживали люди в форме. Дуэньи уводили своих подопечных в безопасные места, кое-кто из мужчин наблюдал за развитием событий из-за двери или белой оштукатуренной стены. Еще несколько минут назад площадь безмятежно нежилась в лучах дневного солнца, а сейчас здесь господствовала напряженность.

Тори поглядела на мужчину, который прислонился к столбу, и тлеющий в памяти уголек внезапно начал разгораться. Она нахмурилась. В этом человеке было что-то знакомое, но тень мешала рассмотреть его лицо. Высокий, стройный, он стоял в куртке из оленьей кожи, надетой поверх открытой рубашки, и облегающих брюках из рубчатого плиса, заправленных в доходившие до колен сапоги. На поясе у него висел длинный нож, а на правом бедре — кожаная кобура. Второй револьвер торчал из-за пояса. На глазах у Тори мужчина вышел из тени на солнечный свет медленной, размеренной поступью хищника. О, если бы только она могла увидеть его лицо, но оно было скрыто тенью от полей шляпы.

Один из мужчин, стоящих на площади, слегка улыбнулся и отступил на шаг назад.

— Пора расплачиваться, Такетт, — сказал он тихим голосом, который показался громким на фоне воцарившегося безмолвия. — Мы с Мартином подождем здесь, пока ты и Кинкейд… потолкуете.

Двое мужчин отошли в тень и прислонились к столбам, сохраняя невозмутимый вид.

— Гарсиа, подожди!

Человек, которого назвали Такеттом, оглянулся. Когда он увидел приближающегося мужчину, его лицо побелело. Оставшись в одиночестве, он пробормотал:

— Проклятые трусы, вернитесь сюда…

Он повернулся лицом к приближающемуся мужчине и напрягся, словно перед схваткой. Его голос зазвучал миролюбиво.

— Я не собираюсь драться с тобой, Кинкейд. Уверяю тебя, это ошибка.

— Это не ошибка, Такетт. Мне нужен именно ты.

От этого негромкого, вкрадчивого голоса по спине Тори побежали мурашки. Она ахнула, внезапно узнав его. Это был он, человек из сада. Господи, что он делает? Что они делали, почему крались друг за другом на площади, точно волки, двигаясь по кругу? Рука Такетта замерла над длинным ножом, висящим у пояса. Невысокий, коренастый, он нервно облизывал губы и поглядывал по сторонам, словно ища путь к бегству.

— Тебе нужен Пикеринг, — хрипло произнес он через мгновение. — Я тут ни при чем. Меня там даже не было.

— Ты был там.

Ленивой, неторопливой походкой Кинкейд приблизился к Такетту. Внезапно он ударил Такетта по лицу, заставив его голову откинуться назад. Зашатавшись, Такетт опустился на одно колено и заскулил:

— Клянусь, тебе нужен не я…

— Где Пикеринг?

— Он уехал… — Эти слова прозвучали как всхлипывание. — Я не знаю куда. Господи, ты собираешься убить меня…

— Вот что: я дам тебе шанс, который ты не дал Гизелле. В уголке его сурового рта появилась улыбка; он поднял плачущего человека с земли. Снял со своей шеи платок и быстро привязал им левое запястье к руке Такетта.

— Будем драться до чьей-то смерти, Такетт, как это принято у индейцев.

— Нет… нет.

Такетт затряс головой, попытался вырваться, испуганно посмотрел по сторонам, как бы ища помощи. Неужели никто не остановит этого типа?

— Пикеринг тебя бросил. Всем остальным наплевать на твою судьбу, так что сделай вид, что ты мужчина, и попытайся спасти себя.

Тихий, дразнящий, угрожающий голос, похоже, проник сквозь животный страх Такетта, и он кивнул, с трудом проглотив образовавшийся в горле комок.

— Хорошо. Только дай мне шанс…

— Вытаскивай свой нож, или я зарежу тебя не сходя с места.

От этих холодных, безжалостных слов по спине Тори побежали мурашки. Это был тот мужчина, которого она ударила и которому угрожала, — именно он держал и целовал ее.

Дышать было трудно — жара усилилась, ветер стих. Похоже, воздух замер, двигались только двое мужчин на середине площади. Они исполняли странный танец; один человек шагал уверенно, другой был явно потрясен и испуган. Тори испытала к нему жалость.

— Кто-то должен это остановить… — прошептала она, сжав кулаки. — Где стражи порядка?

— Это не Бостон, — выдавил из себя лейтенант, не отводя взгляда от происходящего на площади. — Здесь действуют армейские правила, а комендант, вероятно, устроил себе сиесту.

Когда Тори слегка повернулась, чтобы ответить что-то язвительное, внезапное движение заставило ее занять прежнее положение. Она увидела, что Кинкейд сделал изящное движение, точно танцор. Солнечный свет отразился от металла, и Тори заметила, что Такетт вытащил нож. Он бросился вперед, целясь в живот Кинкейда, но промахнулся — его противник ловко и проворно отступил в сторону.

Лезвие Кинкейда засверкало, жаля врага с быстротой змеи. Кровь потекла из дюжины мелких ран. Она обагрила щеку Такетта, его куртка из оленьей кожи превратилась в лохмотья, на которых алели яркие пятна. Тяжело дыша, спотыкаясь, Такетт пытался пырнуть Кинкейда, но ему явно не хватало ловкости.

— Я проиграл, — заскулил он. — Все кончено. Ты победил.

Кинкейд бросил на него презрительный взгляд, опустив руку с ножом. Тори была уверена, что сейчас он убьет врага, но Кинкейд вдруг мрачно тряхнул головой и разрезал соединявший их платок.

— Ты трус и убийца, Такетт. Ты заслуживаешь виселицы. Это даст тебе время подумать о девушке, которую ты убил.

Освобожденный Такетт, склонив голову, повалился на пыльную мостовую. Кинкейд шагнул в сторону, повернулся спиной к поверженному противнику и заговорил с человеком, которого, как услышала Тори, звали Гарсиа.

Переведя взгляд с Такетта на Кинкейда, Тори подумала о том, кто была эта девушка. В это время Колетт тихо ахнула. Тори успела увидеть, как Такетт с внезапной решимостью поднял голову. Все произошло стремительно. Изрезанный человек вскинул руку, сверкнув ножом. Тори поняла, что он собирается сделать. Не тратя время на раздумья, она закричала:

— Берегитесь!

Стремительное движение Кинкейда было почти незаметным для глаз. В следующий миг он уже смотрел на Такетта, согнув свое тело. Тори услышала звук удара и изумленный крик. Нож Кинкейда торчал из груди Такетта, длинная рукоятка слегка подрагивала.

Потрясенный Такетт едва коснулся ее пальцами. Он покачал головой, словно не веря в реальность происшедшего, и рухнул лицом вперед на камни.

— Тебе не следовало поворачиваться к нему спиной, Ник. Гарсиа встревожено посмотрел на тело, неподвижно распростертое на мостовой.

— Это был единственный выход. — Губы Ника изогнулись в безжалостной улыбке. — Пока я стоял перед ним, он бы ни на что не решился. Я дал ему шанс.

Ник наклонился, вытащил свой нож, выпрямился и вытер лезвие о брюки.

— Черт возьми. — Гарсиа с потрясенным видом покачал головой. — Черт возьми.

Кинкейд поднял голову, обвел взглядом начавшую собираться толпу и прямиком направился к Тори. Девушка поняла, что смотрит на него, но не смогла отвести взгляд в сторону. Глаза Ника удерживали его с холодной бесстрастностью животного. Он кивнул, еле заметно здороваясь с ней, потом повернулся и ушел прочь.

— Моn Dieu… sacrebleu!..[17]

Причитания Колетт сменились испуганным бормотанием, которого Тори не могла понять. Происшедшее внезапно потрясло девушку. К ее горлу подкатила волна тошноты. Она оцепенело уставилась на мертвого человека, лежащего на камнях в луже крови. Тори почти не замечала присутствия лейтенанта Брока, не слышала раздающихся голосов. Теперь, когда опасность миновала, они звучали смело.

— Господи, я ни разу не видел человека, который бы так ловко управлялся с ножом…

— Кто этот убитый человек?

— Не знаю. Похоже, он выбрал неподходящего противника…

— Вы видели, как стремительно он действовал? Ручаюсь, этот человек с фронтира, с Колорадо-Ривер…

— Нет, я знаю, кто он. Его фамилия Кинкейд, он рейнджер из Техаса. Los diablos Tejanos — так их называют мексиканцы. Техасские дьяволы…

— Пойдемте со мной, мисс Райен.

Голос Дейва прозвучал мягко, успокаивающе, но Тори пробормотала слова извинения и отошла в сторону.

Колетт взяла ее за руку и повела с площади к лошадям. Тори едва слышала взволнованные вопросы Дейва и свое ответное бормотание; потом она села на лошадь, Пабло оседлал своего коня. Юноша грозно и недовольно посмотрел на Брока, который приблизился к Тори и обеспокоено глядел на нее.

— Да, да… — Тори посмотрела сверху вниз на Дейва, практически не видя его. — В пятницу, в семь часов вечера…

Все произошло так быстро. Тот человек уже был мертв, и она предупредила убийцу. Она не знала, почему сделала это, что заставило ее предостеречь его.

Дрожа под жарким июльским солнцем, Тори пыталась справиться с потрясением, вызванным жестокой сценой, которую она только что наблюдала. Она вдруг вспомнила, что сейчас целый континент отделяет ее от Бостона и Питера. Она находилась в совершенно ином мире, где не действовали знакомые ей законы. Человеческая жизнь была здесь непредсказуемой. И хрупкой.

Глава 8

Тори села в кровати и нахмурилась. Отец с кем-то спорил — кажется, с женщиной. Их голоса нарушили ее дневной отдых. Сначала Тори думала, что они снятся ей. Потом голоса стали более громкими, и она поняла, что ошиблась. Поднявшись с кровати, она подошла к открытым дверям, которые вели в патио.

Голоса доносились из сада, начинавшегося за каменной стеной с железной калиткой. Тори вышла босиком во дворик и направилась по прохладным камням к стене; голоса зазвучали более отчетливо.

— Говорю тебе, — резким тоном произнесла женщина, — я этого не допущу.

Тон отца был другим — холодным, неумолимым; Тори еще никогда не слышала, чтобы он говорил так с кем-то.

— У тебя нет выбора. Советую тебе смириться.

— Это отвратительно!

Тори подошла ближе к раскачавшейся виноградной лозе. Когда девушка коснулась листьев, имевших форму сердечка, они зашуршали, щекоча ее щеку. Тори прислонилась к стене. В голосе женщины проскальзывали нотки едва сдерживаемого возмущения; он показался девушке знакомым. Если бы только Тори могла заглянуть за стену или если бы они прошли мимо железной калитки, она бы узнала, с кем спорит отец…

— Отвратительно это или нет, но таким образом я увеличу мой капитал в три раза. Что тут такого особенного? — с сарказмом в голосе произнес отец. — Ты должна знать, что так поступали с незапамятных времен. К тому же я никогда бы не причинил ей вреда.

— Это неправда, ты думаешь только о себе. Так было всегда… Возможно, моя жизнь закончена, но ее — нет. Клянусь, я помешаю тебе, если смогу.

Тори услышала приглушенный звук, потом кто-то ахнул, девушка не расслышала несколько произнесенных слов и попыталась справиться с охватившим ее страхом. Этот голос был таким знакомым. Она должна увидеть, узнать…

— Донья Витория! — Тори повернулась с прижатой ко рту ладонью. В открытых дверях дома, слегка нахмурившись, стояла тетя Бенита. — Тебе нездоровится?

— Нет-нет. — Девушка неуверенно отошла от стены. — Со мной все в порядке.

— Ты такая бледная. Ты все еще думаешь о своей поездке в город на прошлой неделе? Да. Тебе не следовало так поступать, и Мануэля строго отчитали за то, что он допустил это. Благовоспитанная девушка никогда не покидает свой дом без дуэньи. Твоя глупая служанка — весьма неподходящая замена, и я не могу понять, почему ты поступила так легкомысленно. Вероятно, дон Патрисио еще отругает тебя. Ты так рисковала! — Переведя дыхание, тетя Бенита смягчила тон. — Ты уже наказана тем, что лошадь понесла, поэтому я больше не стану говорить об этом. Полагаю, в следующий раз, собираясь на прогулку, ты прежде подумаешь.

Тори объяснила свое подавленное состояние тем, что лошадь вышла из повиновения и понесла. Она запретила Пабло раскрывать истинную причину. Она не хотела выслушивать поучения или терять право на прогулки за пределами асиенды. Вспомнив разыгравшуюся на площади сцену, Тори согласилась с тетей Бенитой — она и так достаточно наказана.

— А теперь пойдем, — сказала тетя Бенита, — ты должна отдохнуть, потому что папа пригласил к обеду гостей. — Помолчав, женщина слегка нахмурилась. — Донья Палома снова заболела и не сможет присутствовать, так что сегодня хозяйкой будешь ты. Какое платье ты наденешь? Я не могу отыскать твою никчемную служанку — она, верно, кокетничает с молодыми людьми. Ты хочешь, чтобы я помогла тебе выбрать платье?

Тори не удивилась тому, что мать будет отсутствовать. Палома редко участвовала в официальных мероприятиях и даже семейных трапезах. Было бы гораздо удобнее, если бы Диего вернулся из Лос-Анджелеса, но его ждали лишь через несколько дней. Тори удалось улыбнуться.

— Нет, спасибо, тетя Бенита, я сама выберу подходящее платье. Кто к нам придет?

Тетя Бенита пожала плечами:

— Точно не знаю. Твой папа упомянул дона Луиса, но мне не известно, ждем ли мы кого-то еще. Ты помнишь дона Луиса и донью Долорес?

— И их несносного сына Рафаэля. К сожалению, да. Я чувствую, что у меня скоро заболит голова, — раздраженно сказала девушка. — Неужели папа забыл, что я всегда не выносила Рафаэля? Он был таким противным мальчишкой. А у его сестры Марии нет ни одной собственной мысли, она вечно повторяет чужие мнения…

— Люди меняются со временем, — миролюбиво заметила тетя Бенита. — Ты изменилась, и Рафаэль с Марией, несомненно, тоже. Все на свете меняется, nina, хотя мы не всегда хотим этого.

Пожилая женщина казалась опечаленной, и Тори сменила тему — спросила тетю Бениту насчет фиесты. Дуэнья подняла руки вверх.

— О, нам предстоит столько сделать за оставшиеся несколько недель, сюда приедет масса гостей. Большая часть гостевых коттеджей не использовалась так давно, что требует ремонта, но предпринимает ли Рамон что-нибудь? Нет, он слишком обленился. Он вечно твердит, что на нем лежит забота о доне Патрисио, и не замечает паутины и плесени на шторах.

Тори вполуха слушала ворчание тети Бениты, думая о происшедшей в саду сцене. Женский голос был очень знакомым, однако она не могла вспомнить, кому он принадлежал. Разговор шел на испанском языке; у ее отца остался легкий акцент, но речь женщины была безупречной. Кастильский говор с чистыми протяжными звуками отличался от отцовского, как день от ночи.

— …и теперь мы принимаем здесь как гостя этого человека, который кажется опасным. Он приходит и уходит, когда ему вздумается. Ох, не нравится мне это.

Тете Бените удалось привлечь внимание Тори этими словами. Повернувшись, девушка посмотрела на дуэнью:

— Кто кажется опасным?

Тетя Бенита пожала плечами:

— Я не знаю, как его зовут, даже если мне и говорили это. Твой папа познакомился с ним несколько лет назад во время деловой поездки. Конечно, дон Патрисио пригласил его заехать в Буэна-Висту, если он окажется в Калифорнии. Сейчас они обсуждают покупку земли, а я должна проследить за тем, чтобы с ним обходились вежливо, потому что он, в конце концов, наш гость…

— Тогда почему я не видела его, если он наш гость? — перебила Тори пожилую женщину.

— Он приходил сюда два раза, это было на прошлой неделе, потом отправился в горы посмотреть землю, которую продает дон Патрисио. И вообще здесь он должен находиться в коттедже для гостей — одинокому мужчине нельзя останавливаться в доме, где живет дочь хозяина. Это выглядит неприлично. — Тетя Бенита обеспокоено подалась вперед, понизив голос. — Меня тревожит, что ему дозволено расхаживать поздней ночью по асиенде, когда все спят. Это еще не все. Хотя я не из тех, кто вмешивается в чужие дела, мне не нравится, как поглядывают на него служанки. Особенно эта Росита. Хм. Она питает слабость к мужчинам и однажды угодит в беду, попомни мои слова. Но когда я пыталась сказать об этом твоему отцу, он лишь улыбнулся и ответил, что Росита молода и красива и ей, конечно, нравятся мужчины, потому что она сама им нравится. Я знаю, у молодых людей есть определенные… потребности, но позволять, даже поощрять такие вещи — грех. Даже Диего… однако мне не следует это говорить…

— Росита — та самая Росита, моя ровесница?

— Да, та самая.

Тори подумала о столкновении в саду, когда Кинкейд решил, что ее отправили к нему. Вероятно, он должен был встретиться с Роситой. И если он был гостем отца, это объясняло, почему он с такой легкостью расхаживал в тот вечер по саду и никто его не остановил. Также теперь становилось понятным, почему он не боялся пастухов.

Девушка нахмурилась и посмотрела на тетю Бениту, которая подошла к дверям, ведущим в патио.

— Этот гость — он высокий и темноволосый? Красивый? — спросила девушка, и тетя Бенита повернулась с легким удивлением на лице.

— Да. Пожалуй, он довольно красив, но… похож на злодея, если ты меня понимаешь. Я знаю одно — из-за него по вечерам мне страшно заглядывать в темные уголки.

Тори лукаво улыбнулась.

— Ты даже не представляешь, как мудра, — пробормотала девушка.

Позже, когда тетя Бенита ушла и Тори стала в одиночестве ожидать, когда Колетт поможет ей одеться к обеду, она подумала о сходстве между мужчиной из сада и убийцей с площади. Он произносил слова любви и угрозы одним и тем же негромким хрипловатым голосом так, словно они мало что для него значили. Вероятно, так оно и было. Он убийца, кровожадный дикарь и еще бог знает кто.

«О Господи, я позволила ему целовать и касаться меня, дотрагивалась до него голыми ногами. Как это унизительно! Хуже всего то, что я почему-то до сих пор не могу забыть свои ощущения».

Раздраженная Тори не хотела думать о нем, вспоминать, как выглядел в вечерней темноте этот дьявольски красивый человек с янтарными глазами волка. Она мечтала забыть его грубые и — да, она признавала это — волнующие поцелуи. Последнее обстоятельство беспокоило ее особенно сильно, потому что, она знала, он заметил ее реакцию — смятение и капитуляцию. Да, тетя Бенита права — этот человек действительно опасен.

Обед, который состоялся днем ранее, был не слишком приятным. Дон Луис поглядывал на Тори, словно оценивал ее, и она рано вышла из-за стола, сославшись на головную боль. Тори знала, что папа недоволен, но ей не было до этого дела. Девушку больше огорчило то, что дон Луис завтра вновь придет к ним на обед со всей своей семьей.

У нее возникло неприятное подозрение — похоже, папины приглашения были связаны не только с деловыми переговорами; Патрисио и дон Луис преднамеренно восхищались вслух Рафаэлем. Она ведь помнит его, да? Он превратился в такого красивого мужчину! Он станет прекрасным супругом для молодой женщины, сделает ее жизнь счастливой…

Тори вздохнула. Радость и ликование, которые охватили ее при возвращении домой, стали рассеиваться, как туман на побережье.

Утренний ветер врывался в ее комнату через открытые двери, принося кисло-сладкий аромат апельсинов и лимонов, зревших в саду асиенды. Как жаль, что давнишние воспоминания имеют обыкновение внезапно возвращаться, подумала Тори, стоя у дверей и глядя на тенистый дворик. Виноградные листья-сердечки закрывали каменную стену, карабкались на железную калитку, слегка дрожа на ветру. Они казались такими беззащитными и недолговечными. Как и все на свете.

Прислонившись к дверному косяку, Тори с тоской подумала о пляже, о царившем там спокойствии. В детстве она и Диего проводили счастливые часы на узкой песчаной полосе среди дюн, прятались за большими черными камнями, воображали, будто это замки или драконы, а выброшенная на берег сплавная древесина — кости драконов. Безмятежные дни. «Но зачем мне печалиться? — подумала Тори, выпрямляясь. — Пляж находится недалеко от винных погребов, которые и в это время года хранят приятную прохладу. Я надену крестьянскую юбку и блузку, никто меня не заметит…»

Выскользнув из дома, Тори пошла вдоль ограды, пробралась через виноградник и сад к краю асиенды. Она двигалась медленно, чтобы не привлечь к себе ничье внимание и избежать нежелательного общества дуэньи. Тори задыхалась от постоянной опеки слуг, ей хотелось побыть в одиночестве, подумать о разных вещах, о том, как она сообщит отцу о Питере. Он должен наконец узнать, но для этого требовался подходящий момент. Рассказать ему будет не так легко, как она по наивности думала до приезда в Буэна-Висту. Отец казался прежним, но на самом деле он изменился. Стал каким-то… другим. Между ними образовалась невидимая стена, дистанция, которой раньше не было.

Да, теперь она взрослая, у нее свои взгляды и потребности, и отцу придется понять, что она готова к вступлению в брак. Его, вероятно, разочарует, что ее избранник находится так далеко, но ведь она отсутствовала почти десять лет и отец не слишком скучал по ней. Да, она должна напомнить ему, что уже не маленькая девочка и вправе сама принимать решения.

Рев прибоя стал более громким, пахнущий водорослями и солью ветер трепал юбку. Узкая дорога тянулась вниз от высоких утесов среди мокрых черных скал, изъеденных ветром и морем. Глубокая колея свидетельствовала о том, что здесь часто проезжали груженые телеги. Тори начала спускаться по крутому серпантину. Грохот волн оглушал девушку, пенистые брызги падали на отшлифованные океаном камни, увлажняли волосы и одежду.

Слева поднималась длинная гряда известняка высотой с двухэтажный дом; на ее вершине росли скрученные ветром деревья, а ниже чернели уходящие в глубь пещеры. Кое-где в камнях были высечены ступени для людей, которые выгружали с телег тяжелые винные бочки и убирали их в темные прохладные хранилища. На расстоянии в несколько ярдов от входа в пещеры начинался крутой обрыв, под которым тянулась узкая песчаная полоса, заваленная сплавным лесом. От нее иногда отплывали лодки. Доставлять вино в порт Монтерея таким способом было легче, чем на подводах, и Патрик Райен уже много лет поступал именно так.

Тори спустилась по крутой дороге к воде. Густой туман, резавший глаза, заставил девушку часто моргать. Океан волновался, огромные волны неистово накатывались на песок. Тори так и не научилась плавать. Диего заманивал ее в воду, смеялся над ней, когда она стояла на берегу, злясь на себя за то, что боится принять его вызов. Страх перед грозным бескрайним океаном останавливал девушку.

Однако она уже повзрослела, и хотя по-прежнему не умела плавать, но теперь могла ходить по воде — прежде Тори боялась делать даже это. Она села на огромное, отбеленное солнцем и морем бревно, чтобы снять обувь. Потом стянула с ног чулки и спрятала их в засыпанные песком туфли. Слава Богу, на ней были только легкая верхняя и нижняя юбки, а корсет отсутствовал. Здесь Тори дышалось легче, чем в Бостоне, где девушку заставляли надевать на себя мешавшие ей вещи. Засунув подол юбки за ярко-красный пояс, Тори медленно направилась к воде. Ветер трепал ее волосы и одежду. Девушка дрожала от страха; черный океан казался таинственным, могущественным, способным уничтожить ее. Когда Тори плыла на пароходе из Бостона, один человек упал за борт, и злые волны мгновенно заглушили крики несчастного, поглотили его. Люди, поспешившие ему на помощь в маленькой шлюпке, вернулись подавленные и молчаливые. Все произошло очень быстро: еще секунду назад он стоял, прислонившись к оснастке и чему-то улыбаясь, а в следующий миг с негромким криком упал в бушующие волны.

Возможно, с ней случится нечто подобное: она вспыхнет, как падающая звезда, и тотчас уйдет в небытие, будет забыта всеми. Тори поежилась.

Ее ступни глубоко зарывались в мокрый песок; холодная липкая жижа хлюпала между пальцами; на щиколотках оставались мелкие клочья пены. Тори двигалась вперед, раскинув руки в стороны для равновесия, словно шла по канату, натянутому над пропастью, — подобный аттракцион она видела на ярмарке в Массачусетсе.

Опьяненная ласками прохладных волн, которые поднимались выше колен, мочили юбку и бедра, Тори на мгновение замерла, позволила могучему океану загипнотизировать ее. Волосы падали на плечи и глаза, мешая видеть; они хлестали по лицу, как жалящий кнут возничего.

Потом ноги девушки заскользили, и она вышла из оцепенения; отчаянно бьющееся сердце почти заглушало грохот волн, накатывающихся на черные скалы; осмелев, она сделала шаг, потом еще один, и вот уже вода поднялась до талии. Тори перевела дыхание. Справиться со страхом не составило большого труда. Раньше она боялась океана, но сейчас позволила воде бурлить вокруг нее. Чего она ждала раньше?

Тори чувствовала себя дерзкой и всемогущей победительницей.

Устав бороться с океаном, противостоять непрерывно накатывающимся волнам, она зашагала к берегу и увидела человека, сидящего на сучковатом бревне. Фигура мужчины, темневшая на фоне отбеленной древесины, показалась знакомой. Сердце Тори снова отчаянно застучало. Это был он — человек из сада, Ник Кинкейд. Он ждал ее.

— Рождение Венеры, — улыбаясь сказал Кинкейд, когда Тори приблизилась к нему. — Тебе не хватает только морской раковины. Боттичелли остался бы доволен.

— На мне слишком много одежды, чтобы я могла позировать для этой картины. — Она посмотрела на него прищурившись. — Что вы здесь делаете? Я думала, вы уже в тюрьме или висите на дубе.

Он пожал плечами:

— В городе скучно. Я решил, что морской воздух освежит меня.

Она подняла бровь:

— Несомненно, он полезнее тюремного.

— Совершенно верно. Кто-то из ваших знакомых отмотал срок?

Он смеялся над ней! Тори слегка прищурилась, изучая Кинкейда. Ничто в его облике не напоминало о том, что на прошлой неделе он убил человека. И все же Тори не знала, чего ей ожидать. Может быть, на нем лежала печать Каина? Но даже она, вероятно, не испортила бы его красоты. Сейчас, при ярком солнечном свете, Тори видела, что он был очень красив и казался пугающе знакомым.

В нем было нечто интригующее, жесткое, опасное. Он, как океан, нес в себе соблазн, вызов.

Она обвела Кинкейда пристальным взглядом, как бы оценивая, и заметила в его глазах насмешливый интерес. Склонив голову набок, Тори рассмотрела белоснежную рубашку, черную кожаную куртку, облегающие брюки, потом опустила взгляд к высоким сапогам. Негромко фыркнув, словно увиденное разочаровало ее, она слегка пожала плечами.

— Если я расскажу то, что мне известно, вас перестанут принимать в Буэна-Висте.

— И ты сделаешь это?

Он скривил губы в раздражающей улыбке, словно радушный прием на асиенде ничего для него не значил.

— Возможно. Если это меня позабавит.

— О! Тебя легко позабавить?

— Иногда.

Она посмотрела на него и наклонила голову, чтобы выжать соленую воду из волос. На песке возле ее ног образовалась маленькая лужица. Почему в его присутствии у нее замирало дыхание, словно она плыла под водой? Он был настоящим зверем, она видела, как он безжалостно убил человека. Даже находиться рядом с ним на безлюдном пляже, где их окружали лишь ветер, море и небо, было опасно. Тори казалось, что она стоит на краю обрыва; один неверный шаг, и она полетит вниз, как человек, упавший за борт и исчезнувший в пучине.

Она невольно мчалась очертя голову к опасности, будучи не в силах остановиться, справиться с радостным возбуждением, которое заставляло ее дразнить Кинкейда, дергать тигра за хвост, проверять, удастся ли ей остаться целой и невредимой.

Ее юбка пропиталась морской водой, ткань прилипла к ногам и округлым бедрам, но наиболее притягательно выглядела грудь. Намокшая блузка стала почти прозрачной, и даже тонкая сорочка не смогла скрыть соблазнительных полушарий и темных сосков. Кинкейд опустил свой взгляд, который был направлен на лицо девушки, и, хотя его глаза оставались ленивыми и полуприкрытыми, Тори знала, куда смотрит этот человек. Ее охватило непонятное смятение; вместо испуга она испытывала ликование, расправляла воображаемые крылья своей женственности, демонстрировала их во всем великолепии.

Это напоминало брачный танец павлинов. Прищуренные глаза Кинкейда горели; Тори смотрела на него невозмутимо, не пытаясь спрятаться, как бы бросая вызов.

Выпрямив свое мускулистое тело, он встал с бревна. Смуглое лицо Кинкейда и напряженная поза выдавали охватившую его страсть; он протянул руки вперед и положил девушке на плечи.

— Если ты снова хочешь поиграть, — тихо произнес он, и его слова почти утонули в шуме волн, — предупреждаю тебя: на этот раз правила устанавливаю я.

Она на мгновение растерялась, потом вспомнила вечер в саду, когда он принял ее за кокетливую и дразнящую служанку. Ситуация становилась опасной — ей, Тори, следовало непринужденно улыбнуться и ответить, что она не намерена играть по его правилам, что она не служанка, которой велели ублажить гостя.

Но она потеряла голову, находясь так близко от этого человека, руки которого заскользили по ее плечам, обхватили груди, обожгли холодную влажную кожу. Жар медленно растекался по жилам, отнимая способность сдерживать возбуждение, вызванное прикосновением его пальцев к соскам.

Она должна его остановить… она остановит его через мгновение, но сейчас ей было так хорошо. Его пальцы дразнили Тори, они играли ее набухшим соском… Нет, Господи, неужели это его рот? Горячие, влажные, волнующие губы Кинкейда обхватывают твердый малиновый бугорок.

И вдруг Тори ощутила прохладу — он раздвинул ее мокрую блузку, обнажил тело и заскользил по нему языком, заставив девушку застонать. Она смутилась, снова подумала о том, что должна остановить его — обязательно должна остановить, — но внезапно он поднял ее на руки и, говоря о том, как она красива, понес по песку к скале, под которой ветер колыхал прибрежную траву. Потом бережно опустил Тори на мягкое ложе и придавил ее своим крепким мускулистым телом…

Этот уголок был тенистым и уютным; неподалеку океан выводил свою ритмичную мелодию, поглощавшую все звуки и протесты Тори. Ей даже казалось, что она вовсе не произносила их. Все происходящее напоминало сон, одна картинка плавно сменялась другой: Тори видела прохладную ласковую траву, горячее и твердое тело Кинкейда…

Она закрыла глаза; горячие губы мужчины согревали ее замерзшее тело. Наконец она перестала дрожать. Тори поняла, что отвечает на его поцелуи, подняла руки, чтобы обнять его за плечи, тихо вздохнула, когда он запустил пальцы в ее волосы. Кинкейд принялся целовать Тори неистово, настойчиво, требовательно.

Когда он приподнял голову, она увидела, что его взгляд блуждает по ее лицу. Смущенная Тори потянулась к нему, желая новых поцелуев, стремясь вернуть порожденный им жар. Он схватил ее за руку, сжал своими сильными пальцами.

— Я даже не знаю, как тебя зовут, крошка.

Тори мечтательно улыбнулась.

— Венера, — прошептала она и прижала его голову к своей, запустив пальцы в его жесткие темные волосы.

Тихо усмехнувшись, он вытянул свое длинное тело. Руки Кинкейда блуждали по груди Тори, вдоль всего ее влажного тела, поглаживая его через намокшие блузку и юбку.

Не отрывая своих губ от губ Тори, он осторожно убрал ее руки со своей шеи, и вдруг девушка оказалась совершенно обнаженной. Ее мокрая одежда лежала рядом на песке. Дрожащая — но не от холода — Тори посмотрела на Кинкейда, стиснула его руки, прикусила нижнюю губу и затрепетала всем телом.

— Полегче, Венера, — пробормотал он, улыбаясь и слегка приподнял девушку.

Она закрыла глаза, внезапно испугавшись и поняв, что они зашли слишком далеко. Тори охватила предательская слабость. Она хотела запротестовать, остановить его, но ничего не вышло.

Он снова навалился на Тори, принялся изучать губами ее шею, приблизился к темно-розовым соскам. Когда он коснулся языком соска, она вздрогнула, вскрикнула, прогнулась, ее руки взлетели вверх и уперлись в его грудь. Он просунул руку между ее ног, слегка раздвинул их и принялся гладить чувствительную кожу бедер.

Глаза Тори были закрыты, но она знала, что он не снял с себя одежду. Она чувствовала, как его брюки трутся о ее обнаженные ноги. Внезапно она ощутила, что его пальцы прикоснулись к шелковистому треугольнику. Шепча слова любви и страсти, которые Тори воспринимала с трудом, потому что никогда их не слышала, Ник проник пальцем внутрь девушки, заставил ее вздрогнуть и закричать.

— Нет! О Боже, что ты…

— Тихо, — произнес он, быстро закрыв ее рот своей рукой и забормотав успокаивающие слова, словно она была испуганным ребенком; через мгновение Тори почувствовала, как Кинкейд пытается войти в нее. Он подался вперед, и боль стала почти невыносимой. Тори вцепилась пальцами ему в спину, стиснув ткань рубашки, инстинктивно прогнулась.

Следующее движение Ника было резким и внезапным, Тори не ожидала его. Острая боль пронзила тело девушки. Она закричала. Ник немного приподнялся, посмотрел на Тори в полумраке скалистого укрытия и произнес:

— Девственница, Венера?

Она испуганно взглянула на него, устыдившись своей неопытности; спустя мгновение он покачал головой и пробормотал что-то о невероятном везении. Тори задыхалась, жадно ловила ртом воздух, а Ник целовал ее, пока она не расслабилась. Их пальцы сплелись, он развел ее руки в стороны, прижал к мягкой траве и начал медленно двигаться. Поначалу Тори испытывала легкую боль, потом ощущения стали более приятными. К ней вернулось возбуждение, внезапно уничтоженное болью. Движение океана сливалось внутри ее с движениями Ника, которые нарастали, захватывали, и, наконец, по телу Тори стала растекаться незнакомая горячая волна. Задыхающейся девушке вдруг показалось, что она тонет в теплых волнах, наступила восхитительная расслабленность.

Тело Ника напряглось, он застонал, замер и обессилено лег на нее. Она обняла его; все случившееся так потрясло Тори, что она не могла вымолвить ни слова. Беспокойное, неистовое желание, мучившее ее, наконец растаяло. Да, она получила то, что хотела.

Потом она позволила ему вымыть себя краем рубашки, который он намочил в океане. Все происходило точно во сне. Тори ахала, когда холодная мокрая ткань прикасалась к ее коже. Ник помог ей надеть юбку и блузку, поискал чулки и туфли, заботливо очистил их от песка.

— Где ты живешь, Венера?

Она подняла голову, изумленно поморгала, еще не придя в себя окончательно. Реальность возвращалась медленно, но изрезанные куски головоломки постепенно соединялись в единую картинку — Тори осознала, что произошло. Проглотив слюну, она сумела улыбнуться.

— Конечно, в морской раковине.

Зловеще красивый Люцифер в маске соблазнителя усмехнулся. На самом деле соблазнительницей была она. Иезавель. Господи, те бостонские гарпии были правы. Она действительно цыганка, необузданная язычница. Что бы сказала тетя Кэтрин, если бы узнала правду? И, Господи, Питер.

Ник с кошачьей грацией поднялся с земли и протянул руку Тори, помогая ей встать.

— Проводить тебя до дома? Ты нетвердо стоишь на ногах, Венера.

— Нет. Пожалуйста, не надо, со мной все в порядке. Я не знаю, что… почему… нет, правда. Со мной все в порядке.

Он внимательно посмотрел на Тори, но она старательно отводила взгляд, потому что была готова расплакаться и боялась, что он заметит это. Все должно было произойти иначе. Где те прекрасные чувства, которым положено появляться после такого события, меняющего всю жизнь? Она показалась себе глупой. Неистовые, восхитительные ощущения, захватившие ее недавно, уже исчезли, уступив место опустошенности.

— Ты говоришь так, словно с тобой не все в порядке. Я отведу тебя домой.

— Нет!

Столь категоричный отказ заставил Ника пристально посмотреть на девушку.

— Я понимаю.

— Нет, не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Она сделала глубокий вдох и вяло улыбнулась.

— Дело совсем не в том, о чем ты подумал. Пожалуйста, не оскорбляй меня, — добавила она, когда он сунул руку в карман куртки, словно собираясь достать оттуда монету.

Она попятилась назад, едва не упала, потом повернулась и побежала по петляющей дороге, которая тянулась от берега к обрыву. Слезы ослепляли девушку. Ей уже не вернуться к прежней жизни. Никогда. Все изменилось раз и навсегда за какой-то час, за один миг слабости.

Она хотела знать, будет ли сожалеть об этом завтра.

Глава 9

Кто-то пел в саду асиенды чистым прозрачным голосом. Французские слова звучали нежно и грустно. Остановившись, Ник прислонился к широкому стволу дуба, чтобы прикурить тонкую сигару. Над коричневым кончиком заструился ароматный дымок, от которого у Ника защипало в глазах. Он сделал затяжку, прищурился и стал слушать. Когда песня закончилась, он бросил сигару на дорожку и растоптал ее каблуком.

— Bonjour![18] — тихо сказал Ник, испугав певунью, которая резко повернулась, привстала с чугунной скамьи и поднесла руку к шее.

— Месье… — смущенно пробормотала она. Когда девушка поднялась, светлые волосы упали ей на глаза. — Я не знала, что вы здесь.

— Было бы обидно, если бы такое чудесное пение никто не услышал, ma belle[19].

Девушка слегка сдвинула брови, потом ее глаза округлились.

— Вы — человек с площади… о, j'avoue que cela est supresant…[20] — Она отступила на шаг, и он, усмехнувшись, последовал за ней.

— Approcher, que je vous embrasse[21].

Услышав французскую речь, девушка немного успокоилась и улыбнулась. Убрав волосы с глаз, она бросила на него взгляд из-под ресниц. Она была хорошенькой и напомнила ему некую fille de joie[22], которую он однажды встретил в Новом Орлеане. Несмотря на дерзость его предложения и ее изумленный протест, своими глазами и позой девушка соблазняла, а не отталкивала Ника.

Они сели на деревянную скамейку в дальнем углу сада и заговорили. Девушка сказала, что ее зовут Колетт. Она недавно приехала в Калифорнию со своей хозяйкой.

— И кто твоя хозяйка, красавица? — Он улыбнулся. — Надеюсь, не та испанская ведьма, которая смотрит на меня с ненавистью.

— Тетя Бепита? — Колетт захихикала, вызвав этим раздражение Ника, и пожала плечами. — Нет, не она. Моя maotresse[23] молода, красива и gai comme un pinson[24], но здесь, по-моему, ей не очень-то весело.

— Правда? — В глубине его сознания прозвучал предупреждающий звоночек. Нику показалось, что сейчас он узнает нечто такое, что ему может не понравиться. — С чего бы ей грустить, petite[25]?

Девушка снова пожала хрупкими плечами, и, когда она слегка придвинулась к Нику, он ощутил приятный аромат французских духов.

— Потому что ей пришлось оставить в Бостоне своего жениха. К тому же здесь за ней постоянно следят, говорят: «Не ходи туда», «Не делай этого». Что за удовольствие для взрослой девушки подчиняться стольким правилам?

— Но правила существуют в любом приличном обществе, petite. До прибытия сюда вы жили в Бостоне?

— Oui[26]. Я рада, что мы уехали оттуда. — Она подняла ресницы и подалась вперед, приблизив свое лицо к Нику. — Я не выношу так называемое приличное общество. Я люблю делать то… что мне нравится.

— И что тебе нравится?

Она улыбнулась.

Он понял, что мог бы при желании овладеть ею. Она подалась вперед, слегка опустила веки, раздвинула влажные губы.

— Ты очень красива, Колетт, — сказал он по-французски, — но, к сожалению, сейчас не время для любовных утех. Возможно, позже мы сумеем уединиться.

Она разочарованно нахмурила лоб, обиженно поджала чувственный рот. Нику потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоить ее. Он подумал, что, вероятно, упускает весьма соблазнительную женщину, которую задел его отказ, но ему почему-то не было до этого дела. Во всяком случае, сейчас. Возможно, позже он пожалеет об этом, но в данный момент следовало подумать о более важных вещах.

Он предпочел бы остановиться в гостинице Монтерея, но Мартин настоял на его возвращении в Буэна-Висту к Патрику Райену. Смерть Такетта объяснили как акт правосудия, совершенный государственным агентом, но все же Нику следовало на какое-то время покинуть город. К тому же его ждало связанное с Райеном задание.

— Или ты забыл о нем? — спросил Мартин, приподняв брови. — Светская беседа — весьма эффективный способ сбора информации, — сухо добавил он, глядя на Ника сквозь клубы сигарного дыма. Подавшись вперед, Мартин стряхнул пепел в хрустальную пепельницу, стоявшую между ними на столе, потом откинулся назад. — Понимаю ваше нетерпение, лейтенант Кинкейд, но должен напомнить, что вы взялись за это задание по собственной воле. Вас никто не принуждал.

— Если считать, что угроза трибунала — вовсе не принуждение, — мягко парировал Ник, и Мартин улыбнулся.

— Чепуха. Вы ведь не служите в армии, лейтенант Кинкейд. Как вас можно отдать под трибунал?

— Кажется, это был мой первый вопрос.

Ник отлично знал, что Рой Мартин не остановится ни перед чем ради достижения своей цели. Если бы Мартину понадобилось обойти несколько законов или переступить через них, он сделал бы это не моргнув глазом, считая, что интересы Америки оправдывают все. Обладая связями на самом высоком уровне, Рой Мартин мог бы добиться зачисления Ника Кинкейда в армию и осуждения его военным трибуналом. Для этого хватило бы нескольких росчерков пера. Конечно, такой поступок был бы неэтичным, но Мартин честно и откровенно признавался, что, когда речь идет о такой важной задаче, как сохранение новых штатов в составе страны, можно оправдать многое.

Поэтому сегодня Ник принял предложение Патрика Райена пожить в Буэна-Висте и обдумать предполагаемую покупку обследованной им земли. Это было мудрое решение. Нику уже удалось собрать по крупицам информацию, которая могла оказаться чрезвычайно полезной при условии тщательной проверки.

Слуги зажгли фонари, и тусклый свет упал на хорошенькое личико Колетт. Ник вспомнил, что ему следует приготовиться к торжественному обеду, на котором будут присутствовать и другие гости Райена. Дон Луис, которого ждали сегодня, по предположению Мартина также активно участвовал в незаконных сделках. Вечер обещал оказаться весьма интересным, хотя и не таким приятным, как середина дня.

Ник еле заметно улыбнулся, вспомнив о вышедшей из океана Венере с атласной кожей, фиолетовыми глазами и чувственным ртом.

Да, это было приятное и загадочное происшествие. Ника преследовало какое-то смутное воспоминание, связанное не с садом асиенды, а с чем-то более давним. Перед ним периодически возникали блестящие аметистовые глаза; они заслоняли собой девушку с пляжа, которую он держал в объятиях.

Но события развивались так быстро, что ему пришлось отстранить от себя интригующее видение, чтобы заняться подвернувшейся ему красоткой. Потрясение, которое он испытал, обнаружив, что имеет дело с девственницей, перепутало все его мысли, и он лишь сейчас подумал о странном эпизоде.

То, что хозяйка Колетт приехала из Бостона — города, где его однажды арестовали из-за девушки с фиолетовыми глазами, — не могло быть случайным совпадением. Если он прав в своих догадках — скоро это выяснится, — то, как любил говорить Мартин, зачем напрашиваться на неприятности? Они и так слишком часто приходят без приглашения.

Несколько минут назад тетя Бенита сообщила, что отец зовет Тори к себе по какому-то важному делу. Она должна зайти к нему до прибытия гостей. Тон послания не сулил ничего хорошего, и Тори забеспокоилась. В последнее время все шло наперекосяк.

Умиротворенность, которую она ощущала совсем недавно, исчезла, ее прогнали невероятные события этого дня. Вернувшись в асиенду, девушка тотчас забралась в бронзовую ванну, до краев наполненную горячей благоухающей водой, но по-прежнему чувствовала прикосновения его рук, обжигающие поцелуи. Господи, она, верно, сошла с ума, если предложила себя ему… точно жертвенное животное.

Он мгновенно овладел ею, не задавая вопросов до того момента, когда уже было слишком поздно. Но врожденная честность Тори требовала признать, что ее с самого начала тянуло к Кинкейду; с первого момента, когда он прикоснулся к ней в саду, она постоянно думала о нем, представляла, как он дотрагивается до нее. Возможно, она не понимала до конца странное, неистовое желание, которое заставило ее отдаться Кинкейду, но все же не могла отрицать его.

Она закрыла глаза и вздрогнула. После возвращения Тори постоянно беспокоила мысль о том, что нечто важное остается скрытым, ускользает от нее. Но что именно? Она нервничала, зная, что должна что-то вспомнить.

— Maotresse?

Открыв глаза, Тори повернулась и увидела стоящую в дверном проеме Колетт; светильники еще не горели, и служанка находилась в тени. Пришло время одеться к обеду и встретиться с отцом; Тори боялась предстоящего вечера.

— Да, Колетт. Я знаю — пора приготовиться.

— Oui. Один гость уже пришел.

— Гость?

— Oui. Лейтенант Брок.

— О Господи, я совсем о нем забыла!

Тори подошла к зеркалу и хмуро посмотрела на отражение стоящей за ее спиной Колетт. Французская служанка была слишком самоуверенной и дерзкой, ее следует поставить на место. Тори захотелось наказать девушку.

— Он уже здесь?

— Oui. Рамон провел его в гостиную. — Колетт лукаво посмотрела на свою хозяйку. — Он сказал, что вы пригласили его. Рамон очень удивился, услышав это.

— Да, я его пригласила. Почему бы и нет? В конце концов, он держался очень любезно на пароходе и знает, что я уже помолвлена.

— Зато вашему отцу это неизвестно. Он ведь не ведает о славном преподобном Гидеоне, верно?

Тори бросила на служанку холодный взгляд:

— Не знает, однако это тебя не касается. А теперь поторопись, Колетт, застегнуть мое платье. Папа также не знает, что я пригласила лейтенанта Брока на обед.

Она отвернулась от зеркала и пристально посмотрела на служанку. Колетт, похоже, мечтала о чем-то своем, сегодня она двигалась словно во сне. Что с ней? В дополнение к тому, что девушка отсутствовала днем и едва успела вовремя вернуться, чтобы одеть Тори к обеду, она еще и сейчас проявляла нерасторопность.

— Ладно, оставь меня, — наконец произнесла Тори необычно резким тоном, когда Колетт неправильно застегнула крючки. — Я справлюсь сама или попрошу тетю Бениту помочь мне. Только подай мой платок. Папа ждет меня в кабинете, я должна поторопиться.

Еле дыша, Тори остановилась в коридоре у двери кабинета, чтобы взять себя в руки, разгладить пальцами темно-красное платье и поправить кружевной платок, придававший девушке, по мнению тети Бениты, более скромный вид. Он красиво лежал на плечах Тори, но шею она оставила открытой. Ее волосы были собраны на макушке и закреплены испанскими гребнями. Отдельные вьющиеся пряди спускались по вискам к шее. «Настоящая французская прическа», — удовлетворенно сказала Колетт, невыносимо медленно укладывая волосы Тори. В вырезе платья эффектно сверкала цепочка с рубином, которую девушка надела на шею. Небольшой камень насыщенного цвета поблескивал между ее грудей. Глубокое декольте придавало элегантной Тори почти вызывающий вид. Настоящая падшая женщина…

Она постучала в дверь, открыла ее и сделала шаг. Заставила себя улыбнуться, когда отец поднял голову. При виде Тори хмурые складки на его лбу разгладились.

— Ты звал меня, папа?

— Да. — Он жестом попросил ее пройти в комнату. — Закрой дверь, пожалуйста. То, что я должен сообщить тебе, не предназначено для чужих ушей.

Эти слова прозвучали убедительно. Отец редко беседовал с Тори таким серьезным тоном. Девушка захлопнула дверь и насторожилась. Он знает? Их кто-то видел? Нет, это абсурд. Она положит этому конец. В конце концов, она уже взрослая женщина, а не ребенок. Если она совершила ошибку, то это касается только ее одной. В таком возрасте девушка сознает возможные последствия.

— С тобой все в порядке, папа?

Однако отец казался не более больным, чем обычно. Похоже, после возвращения Тори он даже окреп. Он уже не лежал в кровати, а сидел в кабинете — эта картина была знакома Тори с детства. Еще будучи ребенком, она знала, что может найти его здесь, что он всегда уделит ей несколько минут, после чего позовет тетю Бениту или одну из служанок и попросит кого-то из них забрать ее.

— Что-то произошло с мамой или Диего?

Она остановилась перед его прибранным столом, на котором лежала раскрытая бухгалтерская книга в кожаном переплете. Похоже, отец только что писал. В ящике из тикового дерева лежали письма. Чернильницы и ручки находились на своих местах, тяжелый медный груз в форме вставшего на дыбы жеребца прижимал к столу небольшую пачку бумаг. Тори играла этим грузом в детстве. Когда отец посмотрел на нее, вопросительно подняв бровь, она спросила:

— С мамой все в порядке?

— Как обычно, — напряженно произнес отец. Он закрыл книгу, убрал ее в ящик стола и снова посмотрел на дочь. Его лицо немного расслабилось. — Сядь, Виктория. Думаю, нам пора поговорить о твоем будущем.

— О моем будущем?

Она медленно опустилась в резное кресло, стоящее возле письменного стола, расправила платье и подумала, не о наследстве ли пойдет речь. Конечно, он не настолько болен…

— Папа, дело не в тебе? Ты ведь не собираешься…

— Умереть? — с легкой улыбкой закончил он фразу. — Это произойдет когда-нибудь, но, насколько мне известно, не в ближайшем будущем. Речь пойдет не обо мне, nica, а о тебе. Ты знаешь, что последнее десятилетие в Калифорнии было неспокойным и мне приходилось делать все возможное для защиты моих владений. Не только ради меня самого, но и ради вас с Диего. К счастью, мне везло. Большинство моих сделок были прибыльными. Я увеличил площадь принадлежащих мне земель до двадцати тысяч акров, а после присоединения Калифорнии к Соединенным Штатам мои владения расширились еще больше.

— Это прекрасно, но я думала, что ты боишься потерять часть своей собственности из-за налогов и новых законов.

— Уже нет. — Улыбнувшись, он откинулся на спинку кожаного кресла и изучающе посмотрел на Тори. — Я не знаю точно, что ты запомнила из рассказов взрослых, Виктория, но я приехал в Калифорнию простым морским капитаном-янки. В моем кармане бренчало всего несколько долларов, но я горел желанием работать и учиться. Я занялся этим. Женившись на твоей матери, я породнился с богатой и уважаемой семьей. Этот дом мы получили в качестве свадебного подарка — конечно, с тех пор он значительно увеличился. На земле, подаренной мне доном Франсиско, я выращивал виноград и скот. Потом в Монтерей стали регулярно заходить корабли, а у меня был товар на продажу — вино и кожа. На заработанные деньги я расширил свои владения, стал продавать больше вина и скота. Мой бизнес рос, но я понял, что другие сделки могут приносить гораздо больший доход. Дон Луис стал моим партнером, и уже много лет мы делаем большие деньги. Ради твоего будущего.

— Ты имеешь в виду наследство?

— Не в буквальном смысле. Когда-нибудь дом и земли достанутся Диего. Но твоя доля не уступает его. Я покупал для тебя владения, клал деньги на твой счет, отправил тебя в школу, чтобы ты подготовилась к жизни, получила опыт, из которого сможешь черпать силы и знания. — Он немного подался вперед, заскрипев креслом. — Знания — большая сила, Виктория, запомни это. Никто не сможет тебя обмануть, если тебе известны все способы обмана.

Она ждала чего-то совсем другого и поэтому смотрела на отца, сидя молча и неподвижно.

— Ты писала мне, что интересуешься правами женщин. — Отец еле заметно улыбнулся. — Это произвело на меня впечатление. Ты умна, и если время для перемен, которых требуют женщины вроде Элизабет Стентон и Лукреции Мотт, еще не настало, то оно все же не за горами. Ты будешь готова к нему. А пока я заключил соглашение, которое защитит тебя и твое приданое.

Она догадалась, что он сейчас скажет, и подняла руку, чтобы остановить его, но он проигнорировал этот жест.

— Я договорился о твоем браке с Рафаэлем Диас-Рейесом, старшим сыном дона Луиса. Это прекрасная партия, поскольку дон Луис — один из основных моих партнеров и в будущем наши капиталы сольются, возможно, в одну большую империю. Конечно, я оговорил несколько технических моментов, чтобы защитить тебя. Например, твой муж не сможет продать твои владения без твоей подписи, и…

— Папа… папа, я не могу выйти за него! — Тори вскочила с кресла. — Я уже помолвлена с другим человеком.

Патрик уставился на нее немигающим взглядом. Потом слегка пожал плечами:

— Боюсь, ты поступила неразумно. Конечно, помолвку придется разорвать.

— Нет.

Глаза отца сузились, в них вспыхнуло голубое пламя. Тори сделала глубокий вдох и забормотала так быстро, что слова наталкивались друг на друга:

— Я люблю его, папа. Он священник, отстаивающий права женщин. Его зовут Питер Гидеон. Он тоже меня любит. Вероятно, он сможет приехать в Калифорнию, если ты захочешь, чтобы мы поженились здесь.

Отец встал, дрожа от ярости, и заговорил тем ледяным тоном, который Тори слышала в саду:

— Ты выйдешь за Рафаэля. Это не подлежит обсуждению, Виктория. Со временем ты поймешь, что это — лучшее решение.

— Я не выйду за Рафаэля! — выпалила Тори, рассерженная не меньше отца. — Ты меня не заставишь. Я не люблю его. Я даже не знаю его и не хочу знать. Я не видела его с детства, и к тому же я люблю Питера.

Пренебрежительно отмахнувшись от последнего заявления, Патрик заговорил более спокойно:

— Я понимаю, что это для тебя неожиданность. Имена вступающих в брак уже оглашены в церкви, но свадьба состоится только в следующем месяце, а официальное заявление будет сделано через две недели во время фиесты. У тебя достаточно времени, чтобы привыкнуть к этой мысли и написать письмо Питеру, сообщив ему о разрыве помолвки.

— Я этого не сделаю. — Ее голос тоже стал более спокойным, но не менее решительным. — Я взрослый человек и…

— Тебе еще нет двадцати одного года, Виктория. Но дело не в этом. Мы живем в Калифорнии, а ты — незамужняя девушка. Ты обладаешь только теми правами, которые я предоставляю тебе.

Она вздернула подбородок, грозно прищурила глаза.

— Я помолвлена. Питер подарил мне кольцо и нечто большее — свое сердце и любовь.

— Любовь, — почти презрительно произнес Патрик. — Все это со временем не будет иметь никакого значения. Не делай глупости. Я думал, что ты более благоразумна и лучше понимаешь, что действительно важно в жизни. Любовью сыт не будешь, она не оденет тебя, а чаще всего от нее остается только пустота в душе. Не говори мне о любви. Ты не знаешь истинного значения этого слова.

— Несомненно, я знаю больше, чем ты… — Задетая словами отца не меньше, чем его жестким тоном, она запротестовала сдавленным шепотом: — Нам с Питером для счастья нужна только наша любовь.

Господи, сейчас она казалась себе отвратительной лицемеркой! Любовь! Как бы отреагировал Питер, если бы она сказала ему о том, что совершила? Что бы он о ней подумал?

— Любовь? Если бы преподобный Гидеон узнал, что у тебя нет ни цента за душой, он бы нашел любовь в другом месте. — Отец вышел из-за стола и хмуро посмотрел на Тори из-под густых бровей своими холодными глазами. — Забудь о своих глупых планах, девочка. Я не позволю тебе выбросить все, что так долго зарабатывал. Думаешь, я женился на твоей матери по любви? Нет. Этот брак устроили ее родители.

— Да, и я вижу, как вы оба счастливы! — Она была слишком рассержена, обижена и напугана, чтобы следить за своими словами. — Моя мать прячется в комнате, желая поскорее умереть, а ты думаешь только о деньгах, земле и скоте. Я предпочла бы голодать, нежели выйти замуж за человека, которого не люблю!

— Возможно, тебя постигнет такая судьба, — холодным тоном произнес он. Чем сильнее сердился Патрик Райен, тем более заметным становился его ирландский акцент.

Тори уже с трудом понимала отца.

— Поверь мне, девочка, тебе не понравится голод, от которого живот прилипает к позвоночнику, я знаю это по собственному опыту. Еще я знаю, что такое стоять перед человеком, который говорит тебе, что ты недостоин его дочери и никогда не выбьешься из бедности. Эти раны глубоки, девочка, от них остаются шрамы. Я поклялся, что сделаю все для того, чтобы никогда больше не услышать таких слов. Думаешь, я отправил тебя в Бостон для того, чтобы ты научилась там бунтовать? Я послал тебя туда, чтобы ты научилась тому, чему нельзя научиться здесь, и, клянусь Богом, тебе пора возвращать долги!

Он сделал глубокий вдох, дрожа всем телом; лицо Патрика стало пугающе багровым. С каждым словом его голос звучал все громче и громче, пока не превратился в настоящий рев, отражавшийся эхом от деревянных стен кабинета.

Рассерженная не менее отца, Тори отказалась сдаваться:

— Я вернусь в Бостон на следующем корабле. Тогда тебе не придется беспокоиться из-за меня.

— Никуда ты не поедешь! — выпалил в бешенстве Патрик. — Я предупрежу портовые власти, и ни один капитан не возьмет тебя. Будь уверена, я это сделаю.

Тори не сомневалась в том, что он выполнит свою угрозу. Она побледнела.

— Ты не можешь сделать меня пленницей!

— Смотри на это как тебе будет угодно, но я знаю, что лишь пытаюсь спасти тебя…

Его голос, напоминавший хриплое рычание, дрожал от эмоций и усталости. Руки Патрика тряслись, и он оперся ими о край массивного стола, навалился на него, тяжело дыша.

Тори трепетала, но капитуляция была для нее равнозначна гибели. Она не хотела стать причиной смерти отца, а ярость Патрика была так велика, что его в любой момент мог хватить удар. Позже, когда он успокоится и обретет способность слушать, она снова повторит ему, что не может выйти за Рафаэля, А сейчас пойдет на компромисс.

Сделать это было нелегко. Она набрала воздуха в легкие, чтобы успокоиться, и посмотрела на пылающее лицо отца.

— Мне нужно время, чтобы подумать.

Отец сделал вдох, потом кивнул:

— Да, девочка, подумай. Ты поймешь, что это к лучшему. Я ведь не хочу причинять тебе боль, ты это знаешь?

Его слова прозвучали не так убедительно и ободряюще, как могли прозвучать раньше, но она медленно кивнула:

— Да, папа.

Он подошел к Тори, обнял ее, прижал к груди и пробормотал, что скоро она забудет Питера Гидеона. Браки по договоренности всегда оказываются лучшими. Так уж устроена жизнь, и он, Патрик, лишь хочет защитить Тори.

— Помнишь, я говорил тебе о сюрпризе? — Он отступил на шаг, коснулся согнутыми пальцами подбородка Тори и поднял ее голову. — Твой брат привезет его, когда вернется домой. Он и твой дядя должны приехать из Лос-Анджелеса через день или два, задолго до фиесты. О, видела бы ты Диего! Он так вымахал, что ты с трудом его узнаешь…

Девушка заставила себя вяло улыбнуться и пробормотала что-то в ответ, почти не соображая, что говорит. Ее жизнь внезапно вырвалась из-под контроля, и теперь она, Тори, беспомощно неслась навстречу своей судьбе.

Глава 10

К двери кабинета подошел Рамон, встревоженный сердитым голосом хозяина, и Тори отправилась принимать первых гостей, которые ждали в sala grande[27]. Она обрадовалась бы любому предлогу для бегства и была благодарна Рамону, который понял причину ссоры. Слава Богу, она не заплакала при отце… который обошелся с ней возмутительно, несправедливо; покатившиеся по щекам слезы оставляли следы на рисовой пудре, которой Тори старательно покрыла лицо.

Рассерженная девушка остановилась перед освещенным канделябрами зеркалом и уставилась на свое отражение. Стараясь не испортить еще сильнее тонкий слой пудры, она стерла следы слез краем кружевного платка. Свет свечей, преломленный хрустальными призмами, падал на лицо девушки маленькими радугами.

«О, я так бледна, — встревожено подумала Тори, — мои глаза при таком освещении кажутся почти черными». Ей казалось, что ее терзает кошмар. Она не знала, как остановить его…

Отец был прав, когда сказал, что она по-прежнему находится под его опекой. Она не предполагала, что он проявит такую черствость, проигнорирует ее желания. Это был не тот человек, которого она боготворила в детстве, о котором с нежностью думала в Бостоне, который так обрадовался ее возвращению. Этот Патрик Райен был для нее незнакомцем, загадкой, настоящим доном Патрисио. Переделанное на испанский лад имя идеально подходило ему. Всегда ли он был таким властным? Или дело в том, что она никогда так открыто не восставала против него по важным вопросам?

Сейчас ей не стоит волноваться из-за этого. Позже, уединившись в тихой спальне, она придумает, как убедить отца в том, что он не должен принуждать ее к браку с Рафаэлем.

Лейтенант Брок ждал ее в sola. Скоро прибудут другие гости, если это еще не произошло. Господи, она не сообщила отцу о приходе лейтенанта. Это объяснялось волнением, но она окажется в неловком положении, если Дейв будет влюбленно смотреть на нее в присутствии отца после ее страстных заверений, что она любит одного Питера и больше никого.

Все еще охваченная волнением, Тори дошла до sala grande, вошла через открытые двери в комнату с высокими пальмами в горшках и массивной испанской мебелью и заставила себя радостно улыбнуться. Кованые канделябры освещали длинную залу. В дальнем конце перед высокими окнами, выходившими на покрытую изразцами веранду с фонтанчиком и чистыми голубыми водоемами, в которых плавали маленькие рыбки, спиной к Тори стояли двое мужчин и тихо беседовали.

При появлении девушки они повернулись, словно почувствовав ее присутствие. Она протянула руку и направилась к лейтенанту Броку, чтобы сначала поздороваться с ним. Потом, вежливо переведя взгляд на второго гостя, испытала потрясение: это был Ник Кинкейд.

Изумленная девушка пробормотала что-то в ответ на многословное приветствие Дейва, но ее внимание было приковано к Кинкейду. О, зачем только отец пригласил на сегодняшний обед этого человека? Могла ли она после происшедшего днем держаться так, словно едва знала его?

«Но я на самом деле не знаю его, даже после того, что произошло между нами», — подумала запаниковавшая Тори.

Кинкейд ничем не выдал своего удивления, он лишь слегка наклонил голову; даже в своем черно-белом наряде он выглядел как опасный разбойник.

— Я рад, что, наконец, могу с вами познакомиться, мисс Райен, — невозмутимо произнес он, однако в его глазах сверкнул дьявольский огонек, встревоживший Тори. — Ваш отец так часто говорил о вас, что мне стало казаться, будто мы уже знакомы.

— И… мне тоже, сэр.

Не понявший намеков лейтенант Брок взял руку Тори и поднес к губам, глядя на девушку с нескрываемым восхищением.

— Как приятно снова видеть вас, мисс Райен.

— Спасибо, лейтенант.

Она поспешила отдернуть руку, почувствовав себя неловко из-за тишины, которая воцарилась в sala; казалось, что часы в коридоре отсчитывают секунды слишком громко. Как она сможет сыграть сегодня роль хозяйки? Тем более сейчас, когда она на грани нервного срыва после заявления отца.

Слава Богу, ее спасли тетины уроки. Ослепительно улыбнувшись, Тори повернулась, чтобы поприветствовать дона Луиса и его супругу. Отойдя с чувством облегчения от Кинкеида и Брока, она заговорила непринужденным, раскованным тоном, словно только что вовсе не была готова сойти с ума:

— Дон Луис и донья Долорес, как приятно видеть вас после стольких лет… Пожалуйста, попробуйте это вино — лучшее из всех произведенных на асиенде за последнее десятилетие…

Мария, дочь дона Луиса, вежливо поздоровалась с Тори, с еле заметной улыбкой обмахиваясь веером из слоновой кости, но было заметно, что ее мысли блуждают где-то далеко. Однако внимание Рафаэля безраздельно принадлежало Тори; он, как и Дейв, взял ее за руку и уставился горящими черными глазами на лицо девушки.

— Вы превратились в красивую девушку, донья Витория. — Его улыбка была вежливой, но оценивающей. — Я помню вас худенькой девочкой со скверным характером.

Тори елейно улыбнулась:

— Я изменилась. Я уже не худенькая.

Он засмеялся:

— У вас все тот же острый язычок, донья Витория. Он остался прежним.

— Да, верно.

Вечер обещал оказаться ужасным, хотя еще только начался. Рафаэль, несомненно, знал о гнусной сделке; он смотрел на Тори слишком пристально и оценивающе — не так, как смотрят на друга детства, пытаясь определить, как он изменился, а более расчетливо, словно она была лошадью, которую он собирался купить. Просто возмутительно!

Она решила не замечать более Рафаэля и переключила внимание на Марию, но искусство светской беседы, которое Тори осваивала в Бостоне, помогло ей выдавить из гостьи лишь несколько невнятных реплик. Мария осталась прежней. В отличие от своего брата она всегда была замкнутой и застенчивой, и это делало беседу практически невозможной.

Все это время Тори ощущала присутствие Кинкейда, замечала приподнятый в раздражающей полуулыбке уголок его рта, а также невозмутимую раскованность его позы. Девушка чувствовала, что ее лицо горит; каждый раз, когда она смотрела в сторону Кинкейда, у нее сжималось сердце.

«Это смешно! — сердито подумала она. — Мне следует позвать Рамона — пусть он попросит Кинкейда уйти. Конечно, тихо. Но что я отвечу, если Рамон поинтересуется, почему я вынуждаю гостя дона Патрисио покинуть дом? О Боже, Кинкейд может отказаться, и тогда произойдет неприятная сцена, которую мне придется объяснять… Почему он еще здесь? В Буэна-Висте?»

Она получила ответ на свой вопрос, когда отец с опозданием вошел в sala и представил Николаса Кинкейда как человека, спасшего его на поле боя в Мексике два года назад.

— Серьезно рискуя при этом собственной жизнью, — добавил Патрик Райен, улыбаясь Кинкейду. — Я его должник. Он всегда может рассчитывать на мое гостеприимство.

— Я постараюсь не злоупотреблять им, дон Патрисио, — вежливо ответил Кинкейд, — потому что, когда мы окончательно договоримся о продаже земли, которую вы мне предложили, я буду уже не гостем, а соседом.

— Превосходно, превосходно! Но не торопитесь с выбором. Здесь есть несколько участков, а также большое владение у подножия Сьерры. К сожалению, не возле золотых приисков, иначе я оставил бы его себе…

Тори пристально посмотрела на Ника. Герой. Бизнесмен. Убийца. Соблазнитель. Черт возьми! Похоже, Кинкейд почувствовал ее раздражение. Он бросил на нее насмешливый взгляд, сверкнув из-под длинных ресниц своими золотисто-янтарными глазами. Он словно дотронулся до Тори, и ее нервы натянулись.

— Значит, именно этого человека мы должны благодарить за твое спасение! — сказала она, отвернувшись от Кинкейда и посмотрев на отца. — Тогда, конечно, лейтенанта Кинкейда следует принимать как самого желанного гостя.

Она стала старательно избегать его, потратила четверть часа на скучную беседу с доньей Долорес, обсудила с ней французскую моду. Мария не участвовала в разговоре, она лишь беспокойно поглядывала на своего брата и Кинкейда.

Тори также остро ощущала близость Николаса Кинкейда, который разговаривал с доном Луисом и Рафаэлем, без труда перейдя с английского языка на испанский. Тори охватило напряжение, она с трудом справлялась с волнением и всячески пыталась скрыть свои чувства. Как ему удавалось делать вид, будто она вовсе не существует, когда каждая ее мышца трепетала, оттого что он находился так близко? Похоже, ему не было дела до происшедшего — до ласковых слов, огня, который он порождал своими руками и ртом… до мимолетной близости со сговорчивой девушкой. О Господи, она вела себя как последняя дурочка!

Увлеченная зарождающимся феминистским движением, Тори однажды заявила, что считает несправедливым требовать от женщин, чтобы они руководствовалисъ мужскими представлениями о том, как им подобает вести себя. Зачем бездумно подчиняться этим требованиям? Почему бы не принять новые нормы женского поведения?

Сейчас она спрашивала себя: не слишком ли наивными и детскими были ее надежды на то, что нормы морали изменятся так радикально? Мужчины имели право на удовлетворение сексуальных потребностей; женщину, позволившую себе это, тотчас назвали бы шлюхой. Возможно, когда-нибудь общественная мораль предоставит женщине ту сексуальную свободу, которой обладают мужчины, но этого еще не произошло и забывать об этом даже на мгновение было бы нелепо.

Один миг безрассудства — и она потеряла то, что должна была сберечь для своего будущего мужа, Питера. Она не услышала слов любви, не увидела даже намека на ухаживание. Одно импульсивное решение внезапно изменило все.

И если прежде она думала, что случившееся что-то значит для Ника Кинкейда, то теперь было очевидно, как сильно она ошиблась.

Тори видела, что он беседует с гостями так спокойно, словно ее здесь и не было, а он всего лишь калифорнийский знакомый отца. Он даже оделся соответственно этой роли в испанском стиле: на нем были узкие брюки, обтягивающие длинные ноги, белая льняная рубашка с оборками на груди и рукавах, пояс и короткая калифорнийская куртка. Отсутствовал только традиционный парчовый плащ вроде того, что был у дона Луиса, — знак принадлежности к аристократии.

Но она могла поспорить на десять испанских реалов, что у отчаянного Кинкейда в каком-то скрытом, только ему доступном месте находится револьвер или нож.

Едва сдерживая себя, она уделила внимание лейтенанту Броку, но Рафаэль вмешался в беседу с возмутившим Тори видом собственника. Он несколько раз взял ее за руку, бросая на Брока недвусмысленные предупреждающие взгляды. Раздражение Тори нарастало, она с трудом оставалась вежливой и уже была готова произнести нечто резкое, когда гостей пригласили к столу.

Из-за неожиданного появления лейтенанта запланированное расположение гостей пришлось изменить, и Тори оказалась между Дейвом и Рафаэлем; серенькая мышка Мария бесстыдно флиртовала со своим соседом Кинкейдом, который уделял ей внимание.

Когда подали второе блюдо, Тори крепко сжала позолоченную ручку вилки. «Глупая девчонка… возможно, мне следует сообщить ей о том, чем он недавно занимался. О том, что он распутник и к тому же убийца. Тогда, наверно, — со злостью подумала Тори, — Мария перестанет пялиться на него блестящими карими глазами, смеяться над каждой его репликой, словно простодушная воспитанница».

Как могло отцу прийти в голову, что они должны породниться с этой семьей? Дон Луис и донья Долорес были такими скучными, местные сплетни вызывали у них больший интерес, чем мировые события, права женщин, политика. Какое ей дело до того, что местная портниха убежала с морским капитаном-янки искать золото? Или до того…

— Извините? — Удивленная Тори повернулась к донне Долорес. — Вы сказали, что сеньора Вальдес уехала из Монтерея?

— Si. С морским капитаном-янки. — Широкое лицо доньи Долорес явно свидетельствовало о ее радости за портниху. Она охотно кивнула. — Это обернулось нешуточным скандалом, потому что капитан привозил ей отрезы материи и теперь многие заказчицы не получат свои платья. Его, как и многих других, захватила «золотая лихорадка». Столько моих знакомых бросили все, чтобы отправиться на север за золотом, хотя им следовало остаться в Монтерее…

Тори перестала слушать, сосредоточившись на собственном смятении. В конце концов, могло ли ее беспокоить то, что сеньора Вальдес не сшила бальное платье, если папа превратился в бездушного целеустремленного тирана, не считавшегося с чувствами дочери? И если она сожалела об их отдалении друг от друга, о разделившей их пропасти, которая вряд ли когда-нибудь исчезнет, то отец с момента своего появления в sala почти не смотрел на Тори, словно дочь перестала существовать для него. Не думает ли он, что его решение для нее обязательно? Что она сдастся без единого протеста?

Чтобы скрыть вспыхнувший в глазах гнев, она уставилась на тарелку, двигая тонкий ломтик говядины, но будучи не в состоянии даже изобразить наличие аппетита. Подняв голову, Тори перехватила направленный на нее взгляд Кинкейда, рассерженно вспыхнула и с вызовом вздернула подбородок. Он, словно поняв ее, чуть заметно улыбнулся.

Будь он проклят! Что можно ждать от такого человека, как Ник Кинкейд, который держится так, словно впервые видит ее, словно между ними ничего не произошло? Он замечал ее не больше чем сидевшую на стене муху. Она возмутилась в душе, что он лишь вежливо кивнул ей и снова склонил голову к Марии, улыбнулся чему-то сказанному девушкой.

Тори охватила ярость. Ее попытки игнорировать его оставались почти не замеченными. Девушку бесило то, что он сам игнорировал ее и уделял все свое внимание бесцветной маленькой Марии. Право, она, Тори, не имеет ничего против этого, однако ему все же следовало бы сожалеть о сделанном, испытывать угрызения совести.

Конечно, она все время наблюдала за ним — прислушивалась к его тихому голосу и смеху, замечала, как часто он улыбается бедной Марии, — только по одной причине: чтобы защитить его. Вряд ли ему сойдет с рук попытка проделать с робкой и наивной Марией то, что он совершил с ней.

Что сказал бы отец, если бы узнал о случившемся? Вряд ли бы Кинкейда пригласили к обеденному столу, она была уверена в этом; он даже мог оказаться перед дулами револьверов, направленных на него пастухами. Это был бы не первый случай, когда разгневанный отец лично расправляется с человеком, обесчестившим его дочь.

Она обесчещена. О, она действительно обесчещена — во всяком случае, не пригодна для брака с доном Рафаэлем. Что произойдет, если ее тайну раскроют? Тори вздрогнула. Ни один калифорниец не женит своего сына и наследника на невесте, потерявшей девственность. Это не подлежало обсуждению, было неприличным…

— Лейтенант Кинкейд, на прошлой неделе я стал свидетелем вашей дуэли на площади, — сказал Брок, и Тори настороженно посмотрела на него. Но он, даже не повернувшись в ее сторону, восхищенно глядел на Ника Кинкейда, словно тот совершил подвиг, исполосовав человека ножом на глазах у всего города.

Кинкейд вежливо кивнул, чуть прищурив глаза.

— По-моему, этот инцидент слишком мрачен, чтобы обсуждать его в присутствии дам, вы согласны, лейтенант Брок?

Слегка покраснев, Дейв кивнул:

— Конечно. Извините меня. Мне не следовало упоминать об этом в присутствии дам.

— Определенно не стоило, — резким тоном выпалила Тори, метнув взгляд на бесстрастное лицо Ника Кинкейда. — Убийство — неподходящая тема для обеденной беседы. — Она не знала, что заставило ее спровоцировать Кинкейда даже за счет бедного Брока, но она все же сделала это и, похоже, не могла остановиться. — Право, меня возмущает, что нам приходится видеть такие отвратительные картины и терпеть в обществе таких людей.

Если она рассчитывала смутить Кинкейда своими полными презрения словами и тоном, то ее постигло разочарование. Однако ей удалось завладеть его вниманием. Он перевел свои янтарные глаза с Марии на Тори и посмотрел с уважением.

— Виктория! — растерянно выпалил отец, и она поняла, что серьезно нарушила правила хорошего тона. Возможно, причина была в третьем бокале вина или в близости волновавшего ее Кинкейда — он сидел за столом напротив Тори, сосредоточив свое внимание на Марии, — хотя почему это должно ее задевать? Пусть отец сердится. Он сам виноват в том, что своим бездушием превратил ее жизнь в хаос.

Она в упор посмотрела на отца:

— Я уверена, что лейтенант Кинкейд согласен со мной, даже если он слишком хорошо воспитан или осторожен, чтобы признаться в совершении убийства.

Над красиво сервированным столом воцарилось напряжение; бокалы замерли в руках гостей; смущенный и расстроенный Дейв Брок мужественно бросился вперед, закрывая грудью образовавшуюся брешь:

— Это я виноват в том, что коснулся такой неподходящей темы. Прошу прощения, что разволновал дам. Я поступил легкомысленно.

— Конечно, лейтенант Брок. — В голосе отца звучала ярость. — Похоже, моя дочь перевозбудилась из-за таких разговоров, хотя, уверяю вас, она сейчас успокоится. Виктория, ты хочешь, чтобы тетя Бенита отвела тебя в твою комнату, где ты сможешь отдохнуть?

Избегая взгляда Кинкейда, она покачала головой:

— Нет, папа. Я уверена, что через мгновение со мной все будет в порядке, когда тема беседы станет более приятной.

Дон Луис прочистил горло, тактично повернулся к хозяину дома и спросил, рассчитывает ли он на такой же хороший урожай винограда, как в прошлом году.

— Насколько мне известно, дон Патрисио, твое вино снова было признано лучшим в наших краях. Поздравляю тебя.

— Спасибо, дон Луис. Я объясняю свой успех новым методом, который применил, и с радостью проведу тебя по виноградникам и погребам…

Заметив несколько смущенный взгляд Ника Кинкейда, Тори снова обратилась к Дейву с искренним извинением за свою грубость.

— Просто я считаю, что общаться с преступниками постыдно, — добавила она громким шепотом, заставив Дейва растерянно посмотреть на Кинкейда. — Но довольно об этом. Я уверена, что экскурсия по виноградникам пойдет на пользу и вам. Вы также должны посетить погреба, где хранятся бочки с вином. Там прохладно в любую погоду.

Отец снова заговорил, повысив голос и натянуто улыбнувшись:

— К сожалению, в погребах идет ремонт, лейтенант. Они начали разрушаться. Но в следующий раз вы сможете осмотреть их.

Беседа переключилась на новые законы, которые принимались сейчас. Согласно им, Калифорния объявлялась частью Соединенных Штатов. Выпад Тори был проигнорирован.

Девушка испытала облегчение, когда обед завершился и мужчины отправились в кабинет отца пить бренди, курить сигары и говорить о взбудоражившей всех «золотой лихорадке», однако мучения Тори не закончились. Теперь она должна была сидеть в sala с доньей Долорес и Марией, делая вид, будто получает удовольствие от их общества. Даже уроки тети Кэтрин не подготовили ее к полутора часам скуки, которые она вытерпела. В конце концов, когда Долорес и ее дочь погрузились в беседу об испанских мантильях и ирландских кружевах, Тори пробормотала слова извинения и покинула sala. Она вышла на веранду, чтобы побыть в желанном одиночестве.

В небе светил августовский полумесяц, тихо пела ночная птица. В воздухе стоял пьянящий аромат вьюнков; от гардений исходил сильный сладковатый запах. В водоеме журчала вода. За садом кто-то играл на гитаре, волнующая музыка была созвучна настроению Тори.

Гуляя среди вьюнков, которые карабкались по решеткам и валунам, девушка сорвала пылающий цветок и положила его на ладонь. Она задумалась, пытаясь найти выход из возникшей ситуации. Она не видела легкого решения. Ведь речь шла о ее жизни, верно? Если отец расстроен или сердится на нее, ему придется с этим смириться. Она сделает то, что принесет ей счастье; о браке с Рафаэлем не стоит даже думать.

Во время всего злополучного обеда Рафаэль сидел возле Тори, периодически посматривая на нее своими темными глазами из-под полуопущенных ресниц. Он был вежлив, но девушка ощутила под бесстрастными манерами развитое чувство собственности. Оно проявлялось даже в том, как он поглядывал на Тори, как наблюдал за Броком, видя в нем соперника или ее возлюбленного. Это заставляло девушку все время искать способы, которыми можно было уколоть его самолюбие.

Охваченная смятением, она не услышала, как кто-то подошел к ней сзади. Наконец тихий голос заставил ее резко обернуться, и она оказалась перед Ником Кинкейдом.

— От кого вы прячетесь, Венера?

Она ахнула.

— Не называйте меня так. Я буду признательна, если вы вернетесь в дом и найдете того, кто обрадуется вашему обществу. Попробуйте заняться Марией. За обедом она выглядела так, словно была готова упасть в ваши объятия. Может быть, вам удастся увести ее в сад.

Он тихо засмеялся:

— А вы не очень-то любезны, верно? Знает ли ваш отец, чем занимается его дочка, когда никто ее не видит?

— Может быть, следует спросить — знает ли папа, чем занимается его почетный гость на виду у всех? — Она сделала вдох, чтобы успокоиться. — Я бы не стала равнять публичное убийство с дуэлью, но, похоже, мое мнение никто здесь не разделяет.

— Похоже, да. — Он посмотрел на нее. — Но на самом деле вас не это волнует. Вы сердитесь по другой причине, ведь так?

— Что вы знаете о причинах? Вы ничего обо мне не знаете — ничего!

— О, тут вы ошибаетесь, Венера. Мне известно, как нежна ваша кожа, как приятна она на вкус, даже когда на ваших губах морская вода…

— Довольно!

Она задрожала от волнения и испуга. Устыдилась, что стала легкой добычей, что именно он обнаружил ее слабость.

Он тихо засмеялся и произнес небрежным тоном:

— Я даже знаю, что вы любите посещать бостонские таверны — во всяком случае, любили когда-то.

Она быстро вскинула голову, заморгала от растерянности и ужаса. Ник усмехнулся, его зубы сверкнули в неярком свете фонарей, которые висели на веранде.

— Я почти забыл вас, Венера, но сегодня разглядел при хорошем освещении и вспомнил ваши глаза. Мужчина не может забыть такие глаза, даже если они принадлежат дерзкой девчонке с отвратительной склонностью отправлять под арест добрых самаритян.

— Так это были вы! — Она замолчала, вспыхнула и испытала потребность защититься, не понимая причины этого желания. — Вашего ареста добилась не я, а мой дядя. И вообще вы, вероятно, заслуживали этого, — язвительно добавила она, когда он засмеялся. — Я уверена, что дядя Симес оказал Бостону услугу тем, что выдворил вас из города.

— Да, мне сказали это, сажая на корабль закованным в кандалы. Такого в моей жизни больше не было и, надеюсь, не будет.

— Не обвиняйте меня! Похоже, вы склонны попадать в переделки и продемонстрировали это в Монтерее. Я бы не удивилась, услышав, что вас повесили или отправили в кандалах на Сэндвич-Айлендс.

— Неплохая участь. Я уже представил себе аборигенок с голыми грудями, смуглой кожей и умелыми руками.

— Распутник!

— Несомненно. А как вы назовете себя?

Его тихий вопрос повис в воздухе, и Тори испытала чувство стыда. Презрение к самой себе помешало ей произнести язвительный ответ. Унижение стало окончательным, когда он пробормотал:

— Прекрасная Венера, по-моему, вы совершили сегодня ошибку. Если бы я знал, что вы были девственницей, я бы не позволил вам поступить так.

Будучи не в силах выносить его жалость, она заставила себя небрежно пожать плечами.

— Это не было ошибкой. Я решила отдаться первому встречному и не намерена раскрывать причины поступка. Вы просто подвернулись мне в подходящий момент, только и всего. Не льстите себе, думая, что за этим стоит нечто большее.

— Понимаю.

— Нет, я уверена, что вы снова ничего не поняли. Но меня это не беспокоит. Я получила то, что хотела, и на этом все закончилось. — Она насмешливо улыбнулась, скривив рот и прищурив глаза. — Вас использовали, лейтенант Кинкейд, но больше вы мне не нужны.

Он ничего не ответил, только посмотрел на нее с еле заметной улыбкой на губах, как бы лениво размышляя о чем-то. Сердце Тори снова отчаянно забилось, ей не хватало воздуха, у девушки слегка закружилась голова. Господи, что с ней? Этот человек был абсолютно безнравственным, однако ее ярость в мгновение ока сменилась предвкушением, словно она подумала, что он может поцеловать ее, доказав таким способом ошибочность ее заявления. И вдруг она внезапно испугалась, что он не сделает этого.

Его глаза понимающе заблестели, и Тори вспыхнула. Он словно знал, чего она ждала, видел, что она провоцирует его на поцелуй. Тори резко втянула в себя воздух. Глаза Кинкейда слегка изменились, он вдруг прикрыл их и, нахмурившись, отвел в сторону.

— Сейчас неподходящий момент для маленького эксперимента, мисс Райен. И я не уверен, что вы хотите узнать правду.

— Будто такой человек, как вы, хочет ее узнать.

Она раскрыла свой веер и закрыла его, потом снова нервно щелкнула им.

Ник пожал плечами, заметив ее неуверенность.

Во время обеда он с насмешливым любопытством заметил, что несчастный лейтенант буквально лез из кожи вон, чтобы казаться остроумным и очаровательным, а на Тори молодой офицер смотрел почти с отчаянием. Бедняга. Она отвергла его в одно мгновение; было ясно, что Брок — лишь незначительный эпизод в ее жизни, хотя Рафаэль Рейес смотрел на него с ненавистью. Несомненно, это будущий муж, которому предстояло жениться на бостонской красавице, отнюдь не обещавшей стать той послушной супругой, какую он желал обрести. Как удалось Патрику Райену уговорить дона Луиса пожертвовать своим сыном? Какую выгоду сулила им обоим эта сделка? Возможно, Мартин был абсолютно прав, когда сказал, что Райен продаст свою мать, если это принесет ему прибыль.

Но сейчас разъяренная Виктория Райен пыталась спровоцировать его. Ник посмотрел на Тори и вспомнил дерзкие глаза молоденькой девушки, которой не следовало появляться в бостонской таверне. Он должен был сразу узнать ее, но в тот вечер в саду было темно, а сегодня на пляже, где мокрая одежда не столько закрывала, сколько демонстрировала девушку, его голову занимали другие мысли.

Спустя мгновение, когда в ее великолепных глазах еще бушевало возмущение, он тихо произнес:

— Сюда идет один из ваших поклонников, мисс Райен. Постарайтесь вести себя прилично.

— Право, вы самый несносный, гадкий, злой человек, какого я когда-либо встречала.

— Позвольте усомниться в этом.

Было забавно наблюдать, как она с трудом сдерживает себя, чтобы повернуться к novio[28] с таким видом, словно ничего не случилось. На лице девушки, от выражения которого только что могло скиснуть молоко, появилась улыбка.

Рафаэль Рейес — возможно, по чьему-то приказу — шел к ним через патио. Увидев Викторию с Ником, молодой человек помрачнел. Бедный малый. Супружество обернется для него адом. Подойдя к ним, стройный калифорниец улыбнулся, хотя глаза его были настороженными.

— По-моему, вам не стоит находиться здесь без вашей дуэньи, донья Витория, — сухо произнес он. — Она где-то рядом?

Виктория посмотрела на Рафаэля, и Ник заметил, что ее глаза возмущенно вспыхнули. Да, она явно не была той девушкой, которая стерпит тиранию мужа. После короткого напряженного молчания Тори указала на дом:

— Тетя Бенита находится поблизости, если вас это волнует. Я развлекаю нашего почетного гостя.

Любопытно, заметил ли Рафаэль ее тонкий сарказм, подумал Ник. Молодой человек имел немного растерянный и осуждающий вид.

— Наедине, донья Витория? — Рафаэль бросил на Ника недовольный взгляд. — Развлекать мужчину одной не совсем прилично.

Виктория елейно улыбнулась, но ее голос и глаза стали холодными.

— Я уверена, что вы не хотели критиковать меня, дон Рафаэль. В конце концов, я не ребенок и вполне способна оценивать ситуации, а также вести себя подобающе.

В глазах молодого калифорнийца горела злость, он казался напряженным и задетым за живое, но явно не представлял себе, как справиться с этой горячей крошкой, бросающей ему вызов. Помолчав немного, Рафаэль заговорил нарочито спокойно, хотя даже глухой услышал бы звучавшую в его голосе ярость:

— Донья Витория, позвольте мне поговорить с вами с глазу на глаз.

Но Виктория Райен, похоже, думала иначе. Она положила руку на плечо Ника, собравшегося удалиться, и задержала его с приветливой улыбкой на лице.

— Я бы никогда не позволила себе попросить почетного гостя моего отца уйти, дон Рафаэль. Меня удивляет, что вы, столь рьяно заботясь о соблюдении этикета, готовы поступить так грубо.

Возмущенно сверкнув глазами, Тори нервно помахала веером из слоновой кости, и на ее висках затрепетали пряди золотисто-каштановых волос.

— Сеньор, — глухо произнес Рафаэль, повернувшись к Нику, — вы извините нас, если я поговорю с моей novia[29]?

— Разумеется. — Ник усмехнулся, заметив мрачный взгляд, который бросила на него Тори, и осторожно убрал ее руку со своего плеча. Отступив назад в розовый свет фонаря, он остановился и сказал: — Я получил удовольствие от обеда и нашей беседы, мисс Райен. Вечер был приятным, но день выдался тяжелым. Я оставлю вас двоих наслаждаться уединением в саду. Мне говорили, что по вечерам тут очень романтичная обстановка.

Он не посмотрел на Тори, зная, что увидит ее окаменевший подбородок и ярость в глазах. Жаль, что Рафаэль еще не занялся воспитанием своей будущей жены; Ник мог поручиться, что это занятие будет каким угодно, только не скучным.

Глава 11

Тори проводила взглядом удаляющегося Ника Кинкейда. Невероятно! Как она могла не узнать его сразу же? Как могла забыть тот день? Почти три года назад она беспомощно стояла в бостонской таверне, пока незнакомец дерзко и неторопливо целовал ее. Она вспоминала это происшествие на протяжении нескольких недель, оно снилось ей по ночам, а когда она просыпалась, то ощущала внутри себя странный жар, испытывала непонятное волнение. Даже тетя Кэтрин заметила, что этот эпизод изменил Тори. Женщину беспокоило, что Тори напугана неприятным столкновением с отвратительным незнакомцем.

Но Син верно заподозрил, что на девушку повлияла не только боязнь оказаться в эпицентре драки. Позже он терпеливо и доброжелательно рассказал, что происходит между мужчиной и женщиной, объяснил, как опытный человек может воспользоваться неискушенностью девушки. Тори стала лучше понимать себя, а через некоторое время сны исчезли и ей удалось забыть тот зловещий эпизод.

До сегодняшнего дня.

До того момента. Когда Ник напомнил ей о том дне, в его глазах поблескивала насмешка… Господи, он так унизил ее!

— Я хочу знать, что означает ваше неприличное поведение, донья Витория, — резким тоном произнес Рафаэль, крепко сжимая ее руку.

Тори выдернула руку и посмотрела на молодого калифорнийца.

— Никогда не разговаривайте со мной подобным образом! — Она не потрудилась скрыть свой гнев, хотя и понизила тон. — Вы мне не novio и вряд ли когда-нибудь им станете, что бы ни решили наши отцы. Я никогда не буду кроткой, покорной женушкой, которая вам нужна. К тому же я влюблена в другого человека.

Рафаэль негромко пробормотал испанское ругательство, сердито сверкнул глазами.

— Я непременно поговорю об этом с вашим отцом… Я не возьму товар, уже бывший в употреблении, каким бы ни было приданое.

Тори собралась поправить его, потом улыбнулась:

— Правда? Рада это слышать. Возможно…

— Донья Витория, — позвала от двери тетя Бенита, — я искала тебя. — Вид у женщины был недовольный и встревоженный.

— Ты видишь, я здесь.

Тори холодно кивнула Рафаэлю, и тот шагнул в сторону, пропуская девушку.

Она оставила его в патио окаменевшим от ярости. Он с ненавистью смотрел ей вслед своими темными глазами. Тори не сомневалась, что наказание не заставит себя ждать, но ей не было до этого дела. Она достаточно вынесла в этот вечер, который еще не закончился.

Дейв Брок преградил ей путь, как только она вошла в sala; он нервно посмотрел на тетю Бениту, которая следовала за девушкой, точно голодный ястреб за своей жертвой.

— Мисс Райен, я могу поговорить с вашим отцом о моем следующем визите?

Немного смущенная, Тори официальным тоном сообщила ему, что отец выдает ее замуж за сына дона Луиса и вряд ли позволит Дейву снова встретиться с ней.

— Не может быть! — Голубые глаза Дейва помрачнели от огорчения. — На пароходе вы сказали, что выходите замуж за человека из Бостона, но я подумал…

— Пожалуйста, не осложняйте мое положение. — В голове Тори пульсировала кровь, девушка знала, что тетя Бенита не позволит им побеседовать наедине. Она понизила голос: — Мой отец понятия не имел о том, что я уже помолвлена, и я попала в ужасную ситуацию. Я не вынесу новых осложнений, поэтому отправляйтесь в Сан-Франциско. — С трудом заставляя себя произносить слова, Тори заметила, что тетя Бенита заподозрила заговор. — Пожалуйста, лейтенант, уезжайте! — добавила Тори почти в отчаянии.

Окаменев от обиды, уязвленный Дейв кивнул:

— Хорошо, я уеду.

— О, простите меня, мне так тяжело. — Она импульсивно коснулась его руки и через силу улыбнулась. — Я схожу с ума. Я не знаю, что мне делать, как выпутаться из этого положения. Я напрасно обидела вас. Я не хочу, чтобы вы уехали, сердясь на меня, лейтенант, или думая, что совершили какую-то ошибку.

Дейв помолчал с мгновение, потом кивнул:

— Я все понимаю. Если я вам понадоблюсь, вы сможете найти меня в Монтерее еще в течение недели или как минимум до того момента, когда я найду лошадь. С начала «золотой лихорадки» лошадей не хватает, все покупают их, чтобы уехать из города или в качестве вьючных животных. В любом случае, пока я живу в гостинице на восточной стороне центральной площади.

— Спасибо, но, к сожалению, вы не в силах мне помочь. Я должна выпутаться сама, если это возможно.

Тетя Бенита приблизилась к ним, наблюдая и слушая. Сказав все, что хотела, Тори выждала некоторое время, чтобы сослаться на головную боль, не привлекая к себе дополнительного внимания. Достаточно и того, что она оскорбила словами Ника Кинкейда в присутствии всех гостей. Общество людей, считавших ее по меньшей мере грубиянкой, а Ника Кинкейда — оскорбленным гостем, показалось ей невыносимым.

Слава Богу, она направилась в свою комнату, с обидой чувствуя, что тетя Бенита сопровождает ее скорее как тюремщица, нежели с намерением успокоить свою подопечную. Вернувшись к себе, Тори от напряжения не смогла заснуть, беспокойно ворочалась с боку на бок, глядела через раздвинутые шторы на мягкие ночные тени в саду.

Неужели невозможно убедить отца в том, что она решительно настроена против этого брака? Тори мысленно повторяла одну за другой фразы из их спора, пока не обессилела. Однако ничего не изменилось. Напротив, она осознала, что слова отца прозвучали даже более твердо, чем ей тогда показалось.

В прохладные предрассветные часы она с горечью призналась себе, что отец не собирался менять своего решения и намерен заставить ее выполнить условия его соглашения с доном Луисом. Несомненно, речь шла о выгодной сделке. Она ни на мгновение не поверила, что он заботился о ее счастье. В таком случае слишком многие вопросы оставались без ответа.

Что случилось с любящим отцом, которого она помнила? Изменили ли его годы или детское восприятие было недостаточно острым? Тори не могла поверить, что он всегда был таким расчетливым, однако об этом свидетельствовало его непреклонное желание выдать дочь за дона Рафаэля.

Их беседа, состоявшаяся после завтрака, оказалась еще более неприятной, чем первая. Тори помнила об угрозе отца, но испытала потрясение, услышав, что он уже предупредил портовые власти и теперь ее не посадят ни на один пароход.

— Я сделал это ради тебя.

Он отвел глаза в сторону, посмотрел на безупречно чистую поверхность стола. Поиграл грузом для бумаг, нервно погладил пальцем бронзового жеребца. Потом посмотрел на Тори холодными бесстрастными глазами.

— И еще я договорился с моим личным врачом, чтобы он завтра днем осмотрел тебя. Об этом обследовании попросил дон Луис.

По коже девушки пробежал холодок, она на мгновение потеряла дар речи. Очевидно, Рафаэль прямиком направился к своему отцу, а дон Луис — к ее. Что ж, она знала, что рискует, хотя и не предвидела такой результат.

Она с вызовом вздернула подбородок:

— Я не позволю это сделать. Я не кобыла, а женщина. И к тому же твоя дочь — если ты об этом забыл.

Он посмотрел на нее холодными глазами.

— Не забыл. Похоже, ты это забыла. Не важно. Если окажется, что ты… обесчещена… ты покинешь этот дом с позором и проведешь остаток своих дней в монастыре Санта-Лусия.

Горячие слезы выступили у девушки на глазах, но она не позволила им пролиться. Овладела Тори и задрожавшим голосом.

— А если я не обесчещена?

— Тогда ты выйдешь замуж за дона Рафаэля, как было запланировано.

Она произнесла с горечью:

— В таком случае мне, пожалуй, стоит избавить всех от больших хлопот и объявить, чтобы мои чемоданы подготовили к путешествию в Санта-Лусию.

Патрик сжал губы, его голубые глаза стали ледяными, суровыми. Он пристально посмотрел на дочь, а потом без всякого предупреждения схватил тяжелый бронзовый груз для бумаг и швырнул его через всю комнату. Оконное стекло зазвенело, осколки картечью разлетелись в стороны. Тори не сдвинулась с места, она смотрела отцу в глаза, хотя ее опущенные руки сжались в кулаки.

— Maldito![30] — выругался он по-испански. — Знаешь, что ты наделала? Я должен оплатить долг — долг чести. Мне дали ссуду при условии, что ты выйдешь замуж за сына дона Луиса, а теперь ты все погубила… Если это правда, все мои планы рухнут… — На лбу отца выступили капли пота, лицо стало красным, но голос звучал весьма твердо. — Поскольку ты потеряла мое доверие, я потребую проведения осмотра, и тогда станет ясно, настолько ли ты безразлична к собственному благополучию, что способна вести себя как обыкновенная шлюха. А теперь иди. Иди!

Тори молча повернулась и покинула кабинет.

«Как я могу простить такое? — дрожа от волнения, возмущенно подумала девушка. — Он требует слишком многого». Тори знала, что не может, не хочет оставаться здесь, что пойдет на все, чтобы убежать из Монтерея, сорвать планы отца. Но как? Действовать надо быстро. Отец вполне способен после обследования запереть ее в комнате до отправки в монастырь.

Вечерние тени уже стали длинными, когда Тори наконец разработала отчаянный план. Хватаясь за соломинку, девушка подошла к письменному столу, достала чистый лист бумаги, перо и чернила. Отвергнув несколько вариантов, она наконец написала то, что должно было привести к успеху.

— Я слышала, что сеньора Вальдес почти закончила мое бальное платье до своего отъезда из Монтерея, — сказала она утром тете Бените, — и я должна убедиться, что оно мне подходит, пока его не продали кому-то другому. Оно уже оплачено, и я, вероятно, сумею устранить недоделки.

Тетя Бенита пожелала сопровождать девушку.

— Похоже, твоя мама проснется сегодня не скоро, поэтому я могу пойти с тобой. Мне велели не выпускать тебя из виду.

— Я нахожусь под арестом?

Поколебавшись, тетя Бенита покачала головой:

— Нет. Мне сказали, что тебя надо сопровождать повсюду. — Глаза женщины были встревоженными, возле уголков рта образовались глубокие складки. Через мгновение она снова покачала головой и вздохнула. — Ты такая упрямая, nina, как твой брат. Неужели ты не можешь согласиться на брак? Ты должна знать, что родители обычно договариваются насчет брака.

— Это феодальная традиция. Мы живем в девятнадцатом веке, а не в девятом. Я не кобыла, которую продают тому, кто больше заплатит. — Она замолчала, прикусила губу, чтобы сдержать выдававшие ее горькие слова. — Похоже, в конце концов, мне придется сдаться, хотя от этого становится грустно. Я приложу все усилия, чтобы переубедить папу.

Тетя Бенита улыбнулась:

— Именно это я и рассчитывала услышать. Я постараюсь отправиться с тобой в город, но если мне не удастся это сделать, ты все равно должна будешь пойти с сопровождающим. Ты меня поняла?

— Да, конечно. Если ты думаешь, что я постараюсь уйти одна, могу заверить тебя, что я не имею ничего против эскорта.

На самом деле она хотела совсем другого, но, к счастью, ее мать в этот день нервничала и попросила тетю Бениту остаться с ней. В Монтерей вместе с Тори отправились Колетт, Пабло и два стражника. «Словно я преступница», — с негодованием думала девушка.

День был облачным, на горизонте виднелись полосы дождя; сильный ветер гнал с океана длинную серую гряду туч. Легкая коляска катилась по извилистой дороге вдоль берега.

Колетт обрадовалась возможности выбраться из стен асиенды, подальше от возникшей там напряженности, но Тори нервничала слишком сильно, чтобы замечать что-либо, кроме собственного смятения. Если ее план сработает, она получит шанс, в котором нуждается; в противном случае она может стать невестой, которую отдают замуж против ее воли. Или монахиней.

— Подожди на улице, — сказала Тори Пабло, когда коляска остановилась у каменного тротуара перед ателье сеньоры Вальдес. Юноша нахмурился, и она добавила насмешливым тоном: — Если только ты не питаешь слабости к шелкам и кружевному белью.

Покраснев, Пабло пробормотал, что она не должна задерживаться, иначе ему придется пойти за ней, потому что дон Патрисио не велел выпускать ее из виду больше чем на несколько минут.

— Я буду стоять возле окна, чтобы ты мог при желании меня видеть, — сообщила Тори, когда Томас, ковбой с широким бесстрастным лицом, помог ей выйти из коляски.

Пабло явно испытал облегчение.

— Тогда вы можете не торопиться, донья Витория. Внутри ателье пахло заплесневелой шерстью и красками, которыми красили кружева и нитки. Пока смущенная помощница портнихи пыталась объяснить, что сеньора Вальдес уехала и никто не знает, какие платья уже сшиты, Колетт, как ее научила Тори, тихо выскользнула через заднюю дверь. Взволнованная Тори, сжимая и разжимая обтянутые перчатками руки, стояла перед широким окном, как она обещала Пабло, и неторопливо спорила с помощницей портнихи.

Измученная женщина пришла в замешательство, когда Тори потребовала поискать платье.

— Я знаю, что оно здесь, сеньора Санчес. Оно почти готово, мне так сказали. Вы должны найти его.

Наконец сдавшись, сеньора Санчес отправилась на второй этаж, чтобы поискать описанное Тори платье. Поднимаясь по шатающимся ступеням, женщина бормотала что-то себе под нос о безумной американке.

Тори посмотрела в окно; как она и рассчитывала, Пабло терпеливо ждал ее. Ну конечно. Он поклялся Рамону добросовестно исполнить поручение.

Если бы Тори не чувствовала себя подобно кролику в клетке, девушку позабавило бы то, что такому молодому человеку доверили роль ее стражника. Возможно, он все еще пытается стереть со своей репутации пятно, оставшееся после того дня, когда он оказался с ней на площади возле форта. Тори жалела об этом, но была так потрясена увиденным — ужасным, жестоким убийством, — что по возвращении домой, когда ее спросили, почему она расстроена, произнесла первое пришедшее на ум объяснение, и Пабло обвинили в том, что он позволил лошади понести.

А вся вина лежала на Нике Кинкейде, относившемся к человеческой жизни так же пренебрежительно, как и к чувствам впечатлительной девушки, которую встретил на берегу. Тори подумала о том, что так и не спросила Ника, как он оказался в тот день у океана.

К тому времени когда сеньора Санчес нашла платье, в ателье уже вернулась задыхающаяся и явно торжествующая Колетт. Вместо обычной дерзости ее лицо выражало радостное возбуждение — она стала участницей заговора.

Стоя за вешалкой с кружевами, Колетт прошептала:

— Лейтенант обещал сделать то, о чем вы просили его в письме, вам надо только сообщить ему время.

Тори кивнула. Лейтенант Брок поможет им. Возможно, ей следовало испытывать чувство вины из-за того, что она намеревалась использовать его, но он сам предложил свои услуги, а она попала в трудное положение. К тому же она хорошо ему заплатит — Тори упомянула это в записке, доставленной Колетт, — поэтому не считала себя совершенно бессовестной.

Она продолжила разговор с недовольной сеньорой Санчес, которая указала на незаконченные рукава и подол, после чего заявила, что платье носить нельзя.

— Видите? Край заколот булавками, но не подшит, буфы не готовы.

— Все равно я его забираю. — Когда сеньора Санчес возмущенно посмотрела на Тори, девушка продолжила: — Сеньора Вальдес взяла у моего отца деньги, это платье шили к моей свадьбе. Упакуйте его, пожалуйста.

— Но… оно не закончено!

— Упакуйте его, — приказала Тори таким холодным тоном, что сеньора Санчес вздрогнула, кивнула и выполнила распоряжение. Они покинули ателье, и Колетт отдала большую коробку с платьем Томасу, чтобы он положил ее в коляску.

Все может получиться, взволнованно подумала Тори. Лейтенант Брок отвезет ее в Сан-Франциско, а там она сядет на корабль и поплывет в Бостон. Домой, к Питеру Гидеону.

Когда они возвращались в Буэна-Висту, с неба посыпались редкие капли дождя. Падая на дорогу, они поднимали маленькие облачка пыли. Листья деревьев, стоящих у обочины, задрожали под усиливающимся дождем. Ко времени прибытия экипажа в асиенду на его кожаной крыше, лошадях и всадниках блестела влага. Ковбои насквозь промокли и чувствовали себя неуютно.

Мануэль вышел им навстречу с зонтиком в руках, чтобы дамы не вымокли по дороге к дому, но его лицо было таким опечаленным, что Тори тотчас охватил страх. Наверное, кто-то раскрыл ее план. Но это не могло случиться. Она не поделилась своим замыслом даже с Колетт, лишь вручила ей конверт, чтобы девушка доставила его Броку.

Дождь непрерывно барабанил по материи, туго натянутой на спицы зонта. Тори шагнула под него, немного нахмурившись. Вдали загрохотал гром.

— Что случилось, Мануэль?

— Донья Витория. — Его голос задрожал. — Боюсь, нечто ужасное. Вы должны немедленно зайти в дом, вы нужны там.

— Я нужна? — Она переступила через образовавшуюся перед крыльцом лужу, шагнула под навес и развязала ленточки шляпы, чтобы стряхнуть влагу с перьев. — Что ты хочешь этим сказать?

Покачав головой, пожилой человек опустил зонтик, потупил взор, потом снова посмотрел на Тори:

— Вашему отцу стало плохо. Пожалуйста, зайдите в дом.

Девушка только сейчас заметила стоящую перед домом незнакомую карету. Она прошла через дверь мимо плачущей горничной. Рамон заламывал руки в коридоре, не глядя на Тори. Господи, должно быть, произошло нечто ужасное, если слуги так взволнованны.

Тетя Бенита встретила Тори в коридоре возле комнаты отца. Глаза женщины были красными.

— Nina, — пожилая женщина давилась слезами, — твой отец… твой отец…

— Папа? В чем дело? Скажи мне немедленно, тетя! Ты меня пугаешь.

— Он умер, nina, — тихо произнесла женщина и прижала к себе Тори теплыми ласковыми руками, согревая охваченную внезапным ознобом девушку. — Твой отец умер.

Глава 12

На входной двери и окнах висела плотная черная материя; деревянные ставни были закрыты. По затемненному кабинету отца двигались тени, напоминающие хищных зверей. Тори поежилась от этого сравнения. Хищные звери… Вроде ее дяди…

Дон Себастьян бросил на нее холодный взгляд:

— Все остается в силе. Кончина твоего отца — прискорбное событие, но ты все равно выходишь замуж за дона Рафаэля, как планировалось.

Диего переступил с ноги на ногу в углу отцовского кабинета; лучи осеннего солнца, проникая сквозь щели ставней, падали на красивое лицо юноши. Тори замерла от возмущения и снова посмотрела на дядю. Дон Себастьян Монтойя, брат матери, взял семейные дела в свои руки. Сейчас он сидел за отцовским столом, в отцовском кожаном кресле и демонстрировал всем, что собирается занять его место.

Нет, она постарается избежать этого брака!

Вздернув подбородок, Тори ответила ему таким же холодным тоном:

— Вы мне не отец. Это возмутительно. Как только он оказался в могиле, вы пришли и заявили, что теперь власть в семье принадлежит вам. Я вполне способна самостоятельно управлять своей жизнью. Я возмущена вашим вмешательством и не потерплю его.

Себастьян пристально посмотрел на нее из-под тяжелых век.

— Ты женщина, и у тебя нет никаких прав. Я действую в твоих интересах, как это делал бы твой отец.

— Папа умер. — Она едва не подавилась этими словами. Удар, сказал врач, вероятно, вызванный каким-то стрессом… — Вы не мой опекун, и я отказываюсь мириться с вашим вмешательством, понятно?

— У тебя нет выбора. — Себастьян встал с кресла и посмотрел на Тори прищуренными глазами. — Твой отец давал тебе слишком много свободы. Я не намерен делать то же самое. Будучи твоим опекуном, я заставлю тебя вспомнить о хороших манерах и послушании. Если бы дон Патрисио пресек твое своеволие, он не лежал бы сейчас в могиле.

Тори побелела. В ее горле образовался комок. Смерть отца была большим несчастьем, она безумно жалела об их последней ссоре, но так жестоко напоминать ей об этом!.. Она не позволит дяде запугивать ее. Девушка рассерженно шагнула вперед:

— Как вы смеете!

— Я поступаю так, как хочу. — Он подтолкнул к Тори лежащие на столе листы бумаги. Обмакнув перо в чернильницу, протянул его девушке. — Ты подчинишься, или я запру тебя в комнате до того момента, когда освобожусь от ответственности за тебя. Я уверен, что ты этого не хочешь, верно? — Жестокая улыбка искривила его тонкие губы, словно он получал удовольствие от волнения Тори. — А теперь подпиши бумаги, как тебе велят.

Тори посмотрела на пачку документов. «Дон Себастьян сказал, что они связаны с наследством. Назвал это чистой формальностью. Но как я могу думать о делах, когда папа мертв, а меня по-прежнему принуждают выйти замуж? — думала она. — О, как невыносимо быть зависимой и беспомощной…»

Она посмотрела на дона Себастьяна.

— Я ничего не подпишу, даже если вы запрете меня в caabozo[31], вам ясно? Никому не запугать меня. Даже в Калифорнии ни один священник не станет совершать обряд бракосочетания, если женщину приведут к алтарю в кандалах. Не испытывайте меня, дядя Себастьян, — думаю, вы проиграете.

Он сжал рукой перо, и оно с треском сломалось. Он поднял обломки, глядя на Тори ледяным взглядом.

— Я сломаю тебя вот так, если ты вздумаешь бросить мне вызов. И ты подпишешь эти бумаги, угодно это тебе или нет.

— Довольно! — Внезапно прозвучавшие слова Диего были первыми, которые он произнес с того момента, как Тори дала отпор их дяде. — Мой отец еще не остыл, а вы уже сцепились, как две собаки. Я не допущу этого.

Тори удивленно посмотрела на Диего. Он казался таким зрелым, властным. Девушка поняла, что за время ее отсутствия брат превратился в мужчину. Его темно-синие глаза были сердитыми, рот юноши вытянулся в тонкую линию.

Диего шагнул вперед, встал между ними и положил руку на плечо сестры.

— Проведай маму, а я тем временем поговорю с дядей Себастьяном. Пожалуйста, — добавил он, когда Тори бросила на него яростный взгляд.

Поколебавшись, она кивнула и покинула комнату. Когда дверь захлопнулась, девушка услышала голос брата:

— Глупец! Как вы не понимаете, что ее нельзя провоцировать подобным образом? Тори никогда не подпишет эти бумаги, если вы будете заставлять ее…

Хоть у Диего хватило ума сообразить, что ее не так-то легко запугать. Возможно, он станет ее союзником в борьбе с дядей. Больше ей не на кого опереться. От матери проку мало.

Мама. Как ни странно, казалось, что Палома окрепла за неделю, прошедшую после смерти отца. Теперь она чаще выходила в тенистое патио, sala grande и к обеденному столу. Похоже, смерть мужа стала для нее освобождением. Возле матери Тори чувствовала себя немного скованно. Впрочем, между ними никогда не было большой близости.

Донья Палома грелась на веранде в теплых лучах солнечного света. Ее темные волосы были собраны на макушке и закреплены испанскими гребнями, которые блестели на солнце. Женщина посмотрела на подошедшую Тори. Легкая улыбка мелькнула на лице Паломы.

— Пожалуйста, сядь. — Она махнула рукой, указывая на кресло. — Славный день.

Слегка оторопев, Тори села напротив матери. Девушка испытывала смущение и неуверенность. На лице Паломы не было скорби и даже печали. Тори возмутило ее равнодушие. Возможно, отец был не лучшим мужем, но дочь когда-то любила его. Она будет тосковать по тому отцу, а не по бездушному диктатору, которым он стал в последнее время.

— Ты пришла ко мне по какой-то причине, — произнесла Палома после нескольких мгновений молчания. — Чего ты хочешь?

Беседы с матерью были такими редкими, что Тори растерянно выпалила:

— Я хочу покинуть Монтерей. Хочу вернуться в Бостон, но дон Себастьян говорит, что я должна выйти за Рафаэля.

Брови Паломы слегка поднялись.

— Ты ожидала, что смерть отца что-то изменит? Мужчинам нет дела до наших желаний. От нас ждут бездумной покорности.

Она говорила спокойно, но Тори заметила в ее тоне горечь. Подавшись вперед, девушка пристально посмотрела на мать.

— Но мы не обязаны всегда подчиняться, как глупые овцы, верно?

Улыбка промелькнула на лице Паломы.

— Ответ зависит от того, кому задают этот вопрос.

— Я спрашиваю тебя. Ты считаешь, что с женщинами следует обращаться как с рабами, выдавать их замуж насильно, считать дерзкими детьми, если они смеют возражать?

— Ты спрашиваешь не у того человека, — сказала Палома после долгого молчания. — Я поступала, как мне приказывали, и не сопротивлялась. Я вела себя в соответствии с тем, как меня воспитали, была кроткой и покорной.

— Да, и в течение двадцати лет пряталась в темной комнате, потому что ненавидела такую жизнь, — заявила Тори. — Неужели тебе никогда не хотелось сказать «нет»?

Впервые за все время мать посмотрела на нее так, словно действительно видела свою дочь. Палома глядела на Тори целую минуту, потом моргнула; в больших темных глазах женщины заблестела пелена непролитых слез.

— Не было такого дня, когда я не сожалела о том, что мне не хватило смелости сказать нет, — произнесла она, наконец, почти шепотом, — и убежать с моим Роберто, вместо того…

Она остановилась, посмотрела в сторону, погрузилась в молчание. Тори внезапно поняла, как тяжело жилось матери. Как страшно любить одного человека и выйти замуж за другого, вспоминать долгие годы одиночества и сознавать, что надеяться не на что. Неудивительно, что Палома предпочла спрятаться от реальной жизни.

Но Тори такой выбор не устраивал. Возможно, ее мать не нашла в себе необходимого мужества, но у Тори его будет достаточно. Она ощущала свою решимость и упорство; они не позволят ей покорно подчиниться чужим требованиям.

Подавшись вперед, она снова завладела вниманием матери.

— У меня тоже есть мой Роберто. В Бостоне. Его зовут Питер Гидеон, я помолвлена с ним.

Палома медленно кивнула.

— Я предупреждала твоего отца, что ты не тот слабый ребенок, которым была я, но он не пожелал прислушаться к моим словам. Я сказала, что это отвратительно, но он был настроен решительно. Понимаешь, он считал, что договоренность с доном Луисом важнее всего остального…

Тори уставилась на мать. До девушки донеслось эхо слов, звучавших в саду. «Это отвратительно… ты думаешь только о себе… Возможно, моя жизнь закончена, но ее — нет…»

— Так это была ты, да? — Когда мать удивленно подняла брови, Тори объяснила: — Несколько недель назад в саду, за моей калиткой. Я слышала, как ты спорила с папой. Я не узнала твой голос, он был таким…

— Твердым? — Палома горестно улыбнулась. — Да, я редко проявляю непокорность. Несколько лет назад я поняла, что это — бесполезное и утомительное занятие.

— Я так не считаю.

Палома пристально посмотрела на дочь и улыбнулась. Она подняла руку, словно собираясь погладить лицо Тори, но уронила ее на колени. Отвела взгляд, немного нахмурилась, потом снова повернулась к дочери с неожиданной решимостью во взгляде.

— Я должна сказать тебе кое-что. В нескольких банках хранятся деньги, положенные на твое имя и на имя Диего. Таким образом, отец прятал доходы, полученные от продажи оружия другим странам.

— Оружия? От продажи оружия… Полагаю, кто-то должен этим заниматься, производить боеприпасы и…

— Нет, нет, Виктория, все не так, как ты думаешь. Это оружие, инструменты уничтожения, продается любой банде наемников, у которой есть деньги. Речь идет не о законных сделках с иностранными государствами. Знаешь, что это означает? О, я вижу по твоему лицу, что ты знаешь. Да, если группа преступников предлагала деньги за ружья, револьверы, патроны — даже пушки и снаряды, — твой отец продавал их по высокой цене. — Палома откинулась на спинку кресла, на мгновение закрыла рукой глаза, потом снова посмотрела на Тори. — Ты молчишь. Это тебя расстроило или ты тоже считаешь это допустимым способом обогащения?

Внезапно Тори стало холодно, она вздрогнула и обхватила себя руками.

— Нет. Я считаю это гадким. Все деньги, которые он присылал на мое содержание и обучение… Теперь я знаю, почему дядя Симес не желал говорить с папой о его бизнесе. Он никогда не говорил мне об этом, но я чувствовала, что тут что-то не так. Я считала, что просто… Господи, мне противно даже думать о том, что он занимался такими вещами!

— Да, как и мне. Послушай меня, mi hija[32], я скажу тебе сейчас нечто важное: твой отец припрятал большую сумму, потому что не доверял дону Луису и моему брату. Если Себастьян узнает, он продолжит эту гадкую торговлю, продажу смерти невинным людям. Нельзя допустить, чтобы он забрал эти деньги, ты меня понимаешь?

— Но что я могу сделать?

— Ты должна раньше его добраться до счетов и снять с них все.

Тори вздрогнула.

— Я не могу — теперь, когда я знаю, что это грязные деньги, мне всегда будет казаться, что они залиты кровью.

— Тогда потрать их на добрые дела, только не позволь моему брату завладеть ими.

Тори посмотрела на мать. Девушка еще никогда не видела на лице Паломы столько огня и страсти.

— Мама, но почему ты не сделаешь это?

Палома горестно улыбнулась:

— По разным причинам, дитя мое. Я уже стара и слишком устала от борьбы. Я не могу опозорить мою семью, сообщив все властям, а Диего… он всегда был так близок к отцу, я почти не знаю моего сына. Он такой далекий, холодный; мужчины на многое смотрят иначе, нежели женщины. Я не уверена, что могу ему доверять. Даже если его намерения будут благими, он может невольно подыграть Себастьяну. Мой брат умен, поэтому твой отец пошел на хитрости, чтобы спрятать от него деньги и информацию. Себастьян хотел бы править всем миром.

— Неужели ты действительно так считаешь?

— Да, это правда. Дитя мое, есть вещи, о которых ты не знаешь, они произошли так давно… но говорить о них сейчас бессмысленно. Скажи мне, ты возьмешь деньги, прежде чем до них доберется твой дядя?

— Если сумею. Но… как это сделать?

— Ты хочешь уехать из Монтерея?

— Конечно, и я даже разработала план бегства, но потом папа умер, и я решила, что в этом больше нет нужды, потому что я смогу вернуться в Бостон, как только здесь все дела будут улажены. Я всегда полагала, что Диего, как это принято, унаследует дом и земли.

— Ты должна уехать. Я скажу тебе, как это осуществить, но ты должна уехать. Если я сделаю слишком многое, у Себастьяна возникнут подозрения. Ты знаешь кого-нибудь, кто согласится тебе помочь?

— Да, это лейтенант Брок, с которым я познакомилась на пароходе. Думаю, он мне поможет. Больше я никому не доверяю, — мрачно добавила Тори, думая о Нике Кинкейде. Вероятно, он был одним из наемников, которым отец продавал оружие, и с удовольствием запустил бы руки в эти деньги! О, какой глупой она была, если хоть на мгновение нашла его привлекательным!

— Хорошо. Как только ты напишешь записку лейтенанту, я все организую. Я попрошу Района доставить ее этому человеку. Рамон никогда не заподозрит, что я способна предать семью. — Она сверкнула глазами, торжествующе улыбнулась. — Да, ты сильная, nina. Ты сможешь сделать то, что никогда не могла сделать я. О мои загубленные годы… возможно, когда-нибудь ты простишь меня, но мое спасение — в одиночестве. Вероятно, если бы я рассказала тебе кое-что о моем прошлом, ты сумела бы простить меня за мою теперешнюю слабость… — Она сделала глубокий вдох, посмотрела на зеленые холмы, вздымавшиеся за асиендой. Заговорив тихим, печальным голосом, напоминавшим бормотание, она начала рассказывать.

История Паломы была типичной для того времени, думала позже Тори в своей комнате, но она могла бы стать основой древнегреческой трагедии. Проявив необычайную дерзость, четырнадцатилетняя девочка влюбилась в Роберто, сына скромного hacendado[33]. Дон Франсиско, отец Паломы, враждовавший с отцом Роберто, запретил ей выходить замуж за ее избранника. Бурно развивавшиеся события завершились смертью Роберто. Это назвали несчастным случаем, но Палома знала правду. Дон Франсиско пришел в ярость, узнав, что ее дочь вынашивает ребенка Роберто, и собрался отправить ее в мексиканский монастырь.

Тогда появился Патрик Райен, американский морской капитан, которого с Франсиско связывал какой-то бизнес. Янки пожелал жениться на девушке, вынашивающей чужого ребенка, в обмен на землю и деньги. Безутешной Паломе оставалось только выбирать между обителью и браком с незнакомцем. Через несколько месяцев после свадьбы родился мертвый ребенок, и женщина замкнулась. Даже появление других детей не уняло ее боли, а спустя некоторое время муж вовсе перестал заходить в ее комнату. Это устраивало Палому. Она стала замкнутой и общалась лишь с тетей Бенитой. Так продолжалось до сегодняшнего дня, когда она доверилась дочери.

Это объясняло многое. Тори почувствовала, что наконец сможет простить мать за годы кажущегося безразличия.

Глава 13

После неприятного разговора с Себастьяном прошла неделя; Тори заставляла себя притворяться кроткой и уступчивой, хотя иногда ей хотелось бросить на дядю презрительный взгляд, сказать ему, что она знает правду.

Но девушка не могла так поступить, не подвергая опасности план, который тщательно разработала вместе с матерью. Палома продолжала изумлять ее; Тори знала, что если бы не советы матери, она могла бы уже оказаться замужем или в монастыре. Именно Палома каким-то образом уговорила Себастьяна выждать некоторое время, прежде чем поднимать вопрос, который мог поставить дона Луиса в неловкое положение. Поэтому Тори оставили в покое, хотя и наблюдали за ней более тщательно, чем хотелось бы девушке. Кто-то всегда находился возле нее, прогуливался по саду вдоль края маленького тенистого дворика или по коридору возле спальни — долгими ночными часами Тори слушала шум шагов.

Все это приводило ее в бешенство, и приходилось прилагать большие усилия, чтобы сдерживать себя и демонстрировать покорность.

Уже две недели прошло после смерти отца, но Тори часто вспоминала день похорон, маленькую часовню и кладбище на высоком берегу океана. Здесь стояли согнутые ветром деревья, стволы которых под действием ураганов и соленого воздуха превратились в молчаливых побелевших стражников. Фамильный склеп был выложен из камня с вырезанными на нем изображениями ангелов, виноградных гроздьев и сцен небесной жизни. Присутствующие молча наблюдали за тем, как священник покачивал потиром и читал молитвы. Тори старалась сосредоточиться на ритуале, но все равно думала о будущем.

Бесполезно надеяться, что она сможет забыть о происшедшем между ней и отцом, тем более что после похорон дядя Себастьян начал диктовать ей свою волю. Чтобы избавиться от него, она, сославшись на головную боль, отправилась с Колетт домой. Возвращаясь, Тори заметила Ника Кинкейда, стоящего возле стройного мексиканца, показавшегося ей знакомым. Испытывая неистовое желание поскорее скрыться от дяди, она не остановилась, а лишь кивнула на ходу. Даже когда лейтенант Брок задержал ее, чтобы выразить соболезнования — он с сочувствием на лице задержал руку девушки в своей дольше необходимого, — Тори слегка нахмурилась, но позволила Дейву проводить ее до асиенды.

Ник не нанес ей визита, чтобы выразить соболезнование, и она подумала об этом с горечью. При воспоминании о нем Тори охватывало странное, похожее на жар волнение, и она невольно спрашивала себя, увидит ли Кинкейда снова. А ночи… ночи были самыми тяжелыми; она беспокойно ворочалась на кровати, вспоминала его губы, обжигающие раскаленным тавром ее груди, его настойчивый язык — требовательный, властный, пробуждающий в ней трепет желания, которое, как подсказывал ей инстинкт, Ник был способен удовлетворить. Он разворошил угли, а потом погасил пламя своим телом, утолив ее страсть.

Сейчас, когда Тори стояла у открытой двери своей комнаты и наблюдала, как солнечные лучи постепенно сменяются длинными тенями, а насыщенный сладкими ароматами цветов и жужжанием насекомых воздух становится прохладным, девушку охватило знакомое волнение. Звонкий голос птицы растворился в небесах; на фоне других знакомых звуков асиенды раздавалась жалобная мелодия старой испанской баллады.

Музыка снова доносилась с barrio[34], где, верно, танцевала среди молодежи Росита — впервые после смерти el patron. Жизнь продолжалась.

Пение было хорошо слышно в неподвижном вечернем воздухе; когда баллада сменилась более быстрой мелодией, Тори закрыла глаза и слегка задрожала. Прошло несколько минут, и девушка почти невольно и бессознательно стала покачиваться из стороны в сторону под звуки скрипки, гитары и свирели. Ее тело инстинктивно реагировало на соблазняющий ритм. Тори была босиком, шелковый пеньюар, слегка стянутый поясом, колыхался вдоль ее стана, золотисто-каштановые волосы растрепались и падали лавиной на спину, доходя почти до талии.

Кожа Тори, охлажденная вечерним воздухом, вскоре порозовела от движений, босые ступни ударялись в ритме испанского фанданго о камни, еще не успевшие остыть после жаркого дня. Шелковый подол хлестал по ногам, взлетал к коленям. Тори откинула волосы назад и захлопала в ладоши, полностью отдаваясь танцу и чувственной музыке.

Накопившееся напряжение, боль последних недель и незнакомое желание плоти растворялись в быстрых движениях. Танец помогал расслабиться, дарил освобождение. Он был финалом, прощанием, толчком — в последние дни сомнения ослабили решимость Тори.

Она не будет больше откладывать свой побег. Она выбрала курс, Монтерей скоро останется позади — как и мрачные воспоминания, преграждавшие путь к счастью. Не открывая глаз, покрывшись легкой испариной, из-за которой шелковый пеньюар прилипал к телу, Тори улыбнулась, замерла и опустила одно колено на камни дворика; задыхающаяся после танца девушка ощутила новый прилив душевной твердости.

— Почему ты танцуешь одна, Венера?

Ее глаза распахнулись. Она узнала чуть насмешливый тягучий голос, медленно повернула голову и увидела Ника Кинкейда, наблюдавшего за ней через железные прутья калитки. Он чуть заметно улыбался, его белая рубашка почти светилась на фоне теней, в которых утопал раскинувшийся за пределами патио сад. Тори медленно поднялась с колена и, не отводя взгляда от Ника, подошла к калитке.

Она уставилась на него через железные прутья.

— Я часто танцую одна.

— Гораздо приятнее делать это с партнером.

Ник Кинкейд улыбнулся. Тори не понимала, почему разговаривает с ним, словно она находилась в sala grande с компаньонкой, а не стояла одна в шелковом пеньюаре, который почти ничего не скрывал от пристального и восхищенного взгляда мужчины.

— Но у меня редко бывает партнер.

— Какая жалость. Одинокая Венера.

Было ли это напоминанием о той встрече на берегу? Когда он взял ее на руки и отнес на мягкую траву, чтобы заняться там любовью? Тори не хватало воздуха, кровь стучала в ее висках так громко, словно это были океанские волны, бьющиеся о черные скалы.

— Ты же здесь. — Собственный голос показался Тори незнакомым. Она лишь слегка удивилась, когда Ник без лишних слов одним ловким движением перемахнул через калитку; петли негромко заскрипели, а засов ударился о каменную ограду.

— Тебя заперли, как принцессу из сказки, да, Венера? Я чуть раньше видел твоего охранника. Они боятся, что ты убежишь или тебя похитят? Увезут в хрустальный дворец и околдуют волшебными снами?

Она собралась ответить на его нелепые вопросы, которыми Ник явно дразнил ее, но он вдруг протянул к ней руки, и Тори, словно зная все заранее, подставила лицо для поцелуя. Он поддался сомнениям лишь на один миг, потом издал звук, напоминавший стон, обхватил лицо Тори руками и коснулся губами ее рта.

Его губы имели пьянящий вкус вина и табака, они были слегка сладкими и теплыми; когда поцелуй стал более страстным, Тори со стоном прильнула к Нику. Конечно, это было чистым безумием, и дальний уголок ее сознания взывал к благоразумию, но смутные желания и бессонница, преследовавшие Тори на протяжении последних недель, мешали ей внять этому предостережению.

К тому же, услышала она тихий шепот, второго такого шанса не будет, потому что скоро она уедет и никогда больше не увидит Ника. В тот день на берегу он уничтожил все преграды, а с тех пор произошло многое. Кто знает, что ее ждет впереди?

Ник запустил руку в распущенные волосы девушки, наклонил ее голову назад, чтобы добраться до шеи, и его горячие губы заскользили по коже. Одной рукой Ник осторожно раздвинул пеньюар. Тори вздрогнула, когда его пальцы нашли набухший сосок; они дразнили и ласкали ее до тех пор, пока она не почувствовала поднимающиеся волны желания.

Она не знала, как долго он держал ее, порождая своими руками восхитительные ощущения, лаская ртом ее шею, губы, уши. Но вскоре — через одно мгновение или два? — Ник снова взял Тори на руки, как в тот день на берегу, прошел по мощеному дворику, шагнул в комнату и направился к стоящей у стены широкой кровати. В вечернем полумраке горели свечи; они отбрасывали на стены и кровать мягкие блики. Ник положил Тори на постель и склонился над ней, загородив своей темной фигурой неяркое мерцание свечей.

«О, я сошла с ума», — в отчаянии подумала Тори. Прежде она не подозревала, что может оказаться охваченной таким потоком чувств. При виде страсти в его глазах она тотчас превращалась в трепещущий комок плоти, жаждущий его прикосновения. Отрицать это было бессмысленно. Подобная попытка стала бы проявлением явного лицемерия.

Отбросив сдержанность и ощущая лишь возбуждающие прикосновения его рук к грудям, животу, бедрам, Тори с радостью обняла Ника и лишь слегка смутилась, когда он снял с нее шелковый пеньюар. Когда он стал стягивать с себя рубашку, она увидела бронзовый блеск его обнаженных плеч и груди, игру напряженных мускулов. Ник склонился над Тори, и девушка задрожала, реагируя на его поцелуи.

Шепча нежные слова любви и страсти, он обрушил свои ласки на те части ее тела, которые Тори прежде считала не предназначенными для мужского глаза. Девушка покраснела при мысли о своей порочности — она отдавалась охотно, без единого слова протеста. Лишь когда его рука спустилась вниз раздвинула ее бедра и пальцы еле ощутимо коснулись центра наслаждения, она поняла его намерения и тихо вскрикнула:

— Нет! Что ты… это неприлично!

Будто не слыша, он прикоснулся языком к ее шелковистому треугольнику, и в комнате зазвучали чьи-то негромкие вскрики — должно быть, ее? — и пламя свечей задрожало во мраке.

В следующий миг прокатившаяся по телу Тори горячая волна заставила девушку забыть о страхе. Желание охватило ее целиком, и она утонула в океане страсти.

Растерянная, задыхающаяся Тори не знала точно, что с ней произошло. На этот раз, когда Ник вошел в нее, она не почувствовала боли. Ее влажное горячее тело охотно принимало его, испытывая новые неведомые ощущения. Учащенное дыхание Ника ласкало ухо девушки.

Охватившее ее тело напряжение стало почти невыносимым. Тори казалось, что она возносится к небесам. Ник зажал рот девушки, чтобы заглушить ее крики, однако она услышала его собственный стон…

Они полежали некоторое время. Его грудь еще часто вздымалась и опускалась.

Тори улыбнулась Нику, радуясь, что он стал таким же расслабленным и умиротворенным, какой была она.

— Прекрасная Венера, — выдохнул он, прильнув головой к ее плечу. Его дыхание теплым ветерком щекотало ей ухо. — Ты, как всегда, поражаешь меня.

— Поражаю?

— Да. Ты непредсказуема. Должно быть, мы оба сошли с ума. Ты понимаешь, что если меня обнаружат в твоей постели, я тотчас схлопочу пулю?

Она прижалась к его шее, почувствовала щекой короткую вечернюю щетину.

— Твоя жизнь полна опасностей, — прошептала Тори. Он отыскал ее рот, провел по нему языком и кивнул.

— Но сейчас я ни на что не жалуюсь.

— А позже?

— Позже, вероятно, я покроюсь холодным потом.

Он снова поцеловал ее и с сожалением сказал, что ему следует уйти. В любой момент кто-то может проверить, на месте ли девушка.

— Я увижу тебя завтра?

Ник нахмурился, его глаза похолодели, и Тори одернула себя. Она прикусила губу, раздраженная тем, что выдала свое заветное желание.

— Я не уверена, что смогу выскользнуть из дома, но, возможно, мне удастся что-то придумать.

После недолгой напряженной тишины он провел пальцем по ее щеке и лукаво улыбнулся.

— Я пришел сказать тебе, что завтра уезжаю, Венера.

— Уезжаешь?

— Я и так пробыл здесь дольше, чем следовало. Мои дела в Монтерее закончились. Я собирался уехать сегодня утром, но значительную часть дня придумывал способ, как попрощаться с тобой. Возможно, мне следовало сказать об этом раньше, но я потерял рассудок.

В горле у Тори образовался комок, она внезапно ощутила в животе холод, словно проглотила ледышку. Однако ей удалось небрежно пожать плечами и проявить такую же невозмутимость, какую демонстрировал Ник.

— О, это не имеет значения. Значит, ты уезжаешь. Желаю тебе приятного путешествия. Возможно, мы еще встретимся где-нибудь, хотя это маловероятно, если только ты не собираешься посетить Бостон, где меня ждет человек, с которым, как тебе известно, я помолвлена.

Его глаза гневно сузились, но он произнес с бесстрастным видом:

— Я думал, ты собираешься выйти замуж за дона Рафаэля.

— О, после папиной смерти ситуация изменилась. Несколько дней назад я обсуждала мое будущее с Диего. Все остается неопределенным. Возможно, я отправлюсь в турне по Европе, чтобы не принимать решение, о котором позже буду жалеть. Но я уверена, что тебя, лейтенант, ждет множество дел и мест, где ты должен побывать.

Она приподнялась, села в кровати, перекинула волосы вперед и стала распутывать их пальцами, словно все происшедшее нисколько не затронуло ее. Но душу девушки терзала мысль о том, что она пренебрегла условностями, мудростью и приличиями, отдала себя человеку, который небрежно овладел ею и отбросил в сторону. На что рассчитывала она? Что он признается ей в любви? Что станет умолять уехать с ним? Нет, такое случается только в романтических сказках, а не в жизни. Право, зачем ей убегать с грубым, невоспитанным человеком вроде Ника Кинкейда, когда в Бостоне ее ждет чуткий, заботливый Питер Гидеон?

Когда Ник, усмехнувшись, заявил, что может задержаться в Буэна-Висте на день или два, Тори пожала плечами и отвергла эту идею:

— О, это было бы славно, но я вспомнила, что обещала покататься верхом с лейтенантом Броком, и дон Рафаэль так внимателен ко мне, хоть я и сказала ему, что нам больше нет нужды изображать, будто мы помолвлены.

Она протянула руку к своему смятому шелковому пеньюару, лежащему у изножья кровати, и набросила его на себя, болтая о каких-то пустяках, пока Ник одевался. Лишь когда он поцеловал Тори на прощание, прикоснувшись своим прохладным ртом к ее губам, она испугалась, что может выдать себя и расплакаться, но ей удалось сдержать слезы до его ухода. Он вышел с кошачьей грацией из комнаты, добрался через патио до калитки, перемахнул через нее и растворился в ночи.

Лишь тогда Тори повернулась и упала лицом на подушку, чтобы заплакать и вдохнуть запахи вина и табака, создававшие иллюзию его присутствия.

Диего вошел в кабинет, еще недавно принадлежавший его отцу, и решительно направился к дяде, который сидел за массивным письменным столом.

— Вы сказали, что все обговорено, что проблем не возникнет. Однако моя сестра желает изучить брачный контракт, иначе потребует признания брака недействительным, даже если для этого придется обратиться к самому папе римскому.

— У нее нет для этого времени, Диего. Пусть она побесится, все равно это ничего не изменит.

— Но она решительно настроена против этого замужества, дядя.

— С каких пор это стало важным? — Себастьян посмотрел на Диего, узкие губы под орлиным носом вытянулись в холодной улыбке. — Она женщина. Ее желания не имеют значения.

Диего подался вперед, уперся ладонями в стол; глаза юноши оказались на одном уровне с глазами Себастьяна. Заметив мелькнувшее в них беспокойство, Диего улыбнулся:

— Для меня они важны.

— Ты совсем размяк. Говорю тебе, ее замужество необходимо. Если бы твой отец послушался меня и не отправил ее в Бостон за этой либеральной заразой… она бы знала свое место и не воображала, что имеет равные с мужчинами права.

— Тори — моя сестра. — Диего выпрямился. — Я бы хотел обрести уверенность в том, что она будет счастлива в браке, как мне было сказано.

— Не говори глупости. Я не поднимал шума, когда моя сестра возражала против своего замужества, и тебе не следует этого делать.

Диего бросил на дядю холодный взгляд; юношу охватила неприязнь к Себастьяну.

— Полагаю, вы говорите о моей матери.

Губы Себастьяна скривились в насмешливой улыбке.

— Возможно. Я лишь пытаюсь напомнить тебе, что на карту поставлено нечто большее, нежели счастье твоей сестры. Надо выполнить обещанное дону Луису. И сделать это быстро, пока Виктории не исполнился двадцать один год. Я отговаривал твоего отца от такой глупости, советовал ему не принимать ради ссуды условия, столь выгодные дону Луису, просил подождать, пока я не найду средства в другом месте. Сейчас уже слишком поздно. Если она не выйдет за Рафаэля до своего дня рождения, мы потеряем все. — Он помолчал; его темные глаза превратились в холодные щелки. — Тебе следует знать, что оружие, которое мы так тщательно спрятали, было найдено. Воры похитили сотни ружей, лежавших в пустых бочках из-под вина. Это — настоящее несчастье. Когда Томас спустился в погреб, чтобы взять кое-что для отправки нашим мексиканским друзьям, он обнаружил следы вторжения. На песке остались отметины ботинок и лодок, большая часть нашего арсенала пропала.

— Пропала! Думаете, это дело рук дона Луиса?

— Этот тип никогда не стал бы марать руки и испугался бы разоблачения. Он возьмет деньги, но рисковать предоставит другим. Нет, он не мог забрать оружие из погреба. Это сделал кто-то другой, возможно, конкурент. Или даже… какой-то близкий нам человек.

— Кого вы имеете в виду, дядя?

Себастьян многозначительно пожал плечами:

— Кто мог затаить злобу на дона Патрисио? Или на дона Луиса и Рафаэля?

— Вы полагаете, что это могла сделать Тори?

— Не исключено. Она рассержена, упряма и очень импульсивна. Если девчонка знала об оружии, могла ли она не распорядиться им по-своему? Ей бы не составило труда выдать нас конкурентам, многие бы охотно украли наши запасы, если бы узнали о такой возможности.

— Конечно, она способна на это, если только знала об оружии. Но это не так.

— Ты уверен?

Диего заколебался. Насколько хорошо он знает свою сестру? Она так изменилась после возвращения; правда, он встретился с ней уже после смерти отца, а такое событие может отнять рассудок у любой молодой женщины. И все же, если можно доверять мнению тети Бениты, в последнее время Тори совершила много ошибок и вела себя крайне необдуманно. Да, она могла узнать об оружии, но Диего счел это маловероятным.

— Это возможно, — хмуро произнес юноша, — но, по-моему, маловероятно. В любом случае, если она знала, важно ли это? Что она могла предпринять? Закон не запрещает торговать оружием.

Себастьян посмотрел на Диего из-под опущенных век, потом улыбнулся:

— Тебе девятнадцать лет, Диего. Ты уже достаточно взрослый для того, чтобы знать правду, которая может показаться тебе неприятной. Мы продаем оружие не законным правительствам иностранных государств, а партизанам, наемникам, кому угодно, кто способен заплатить за него. Если Виктория знает это и захочет выдать нас, мы угодим в беду. О, я вижу по твоему лицу, что ты не хочешь это знать. Бедный дон Патрисио думал, что ты предпочел бы оставаться в неведении. Но сейчас это не имеет значения — ты связан с этим бизнесом так же прочно, как и все мы. Если предадут одного из нас, погибнут все. Теперь ты понимаешь, как важно побыстрее выдать твою сестру за дона Рафаэля? Мы должны любой ценой заручиться ее лояльностью.

Потрясенный Диего молча уставился на дядю, его загорелое лицо побледнело. Все прежние убеждения и идеалы рушились на глазах.

— Не может быть… О, я знаком с некоторыми людьми, которые покупали у нас оружие. Да, папа держал эти сделки в тайне, но я всегда считал, что это связано с избытком потенциальных покупателей.

Себастьян фыркнул:

— Пожалуй, это действительно так. В некотором смысле. Но мы были не столь разборчивы в выборе покупателей, как ты полагал. Теперь ты согласен с тем, что Викторию следует как можно быстрее выдать замуж?

— Я все равно не думаю, что она выдаст нас, даже если знает правду об оружии. — Диего проглотил горькие слова, осознав степень своей наивности и вспомнив, сколько раз он предпочитал отворачиваться, когда происходящее казалось ему странным.

— Dios[35], Диего, — раздраженно произнес Себастьян. — Очевидно, что ты совсем не знаешь женщин. Они непостоянные создания, их коварство может поразить любого мужчину. Уверяю тебя, твоя очаровательная сестра способна оказаться весьма опасной для наших планов, если мы допустим это.

— Мы? Я не уверен, что хочу быть участником всего этого, дядя Себастьян. Во всяком случае, пока я не узнаю, о чем идет речь.

Дон Себастьян откинулся на спинку кожаного кресла и изучающе посмотрел на племянника.

— Думаю, ты знаешь, что происходит, Диего. Твои слова прозвучали слишком поздно — ты уже повязан.

Возмущенный Диего с ненавистью посмотрел на дядю и увидел еле заметный торжествующий блеск в его глазах. Черт возьми, Себастьян прав. Он, Диего, уже взял на себя обязательства, даже если это произошло помимо его воли.

Но это вовсе не означало, что Тори должна быть вовлечена в игру, становившуюся все более опасной. Пожалуй, ему следует сделать все возможное, чтобы она поскорее покинула Монтерей, пока ситуация не ухудшилась. Если он будет сидеть сложа руки и позволит принудить ее к браку с Рафаэлем Рейесом, она может в конце концов оказаться в отчаянном положении.

Но как этого избежать?

Ник откинулся на спинку стула; он сидел за столом напротив Роя Мартина, с раздражением глядя на агента правительства. Между ними стояла бутылка текилы. В углу таверны трио музыкантов пыталось изобразить мелодию с помощью двух скрипок и гитары.

— Патрик Райен мертв. Я нашел в погребе тайник с оружием, мы захватили свыше пятисот винтовок, револьверов, много боеприпасов. Подобное изъятие незаконно хранящегося оружия — самое крупное из всех, когда-либо имевших место в Монтерее, а возможно, и в Соединенных Штатах. И теперь вы заявляете мне, что мы даже не арестуем преступников. Чего еще вы добиваетесь?

— У нас есть документы на землю?

— Участок в Сьерре, который я купил, оказался приобретенным совершенно законно, здесь нет оснований для судебного процесса, и теперь на мне висит тысяча акров кустарников и камней, на которых не прокормишь и одну корову. Если бы я собирался разводить скот — у меня этого и в мыслях нет, — я бы умер там с голоду. Этим я мог заниматься и в Техасе.

— Имейте в виду, правительство предложило вам выгодную ссуду для приобретения земли, — мягко произнес Мартин.

— Не думайте, что я не воспользуюсь ею, когда затянувшееся оформление документов наконец будет завершено. Я не питаю иллюзий, что скоро смогу вернуть эти деньги, однако хочу напомнить вам о долге. Это — самое малое, что может сделать наше правительство, поскольку я надолго отодвинул свои личные дела в сторону.

— О да, подлый мистер Пикеринг еще не получил своего, — улыбнулся Мартин. — До меня дошли слухи, что труды праведные недавно привели его в Саттерс-Форт. Полагаю, он работает по найму на золотых приисках Америкэн-Ривер.

— Если это так — в чем я сомневаюсь, — он будет вкалывать там недолго. Он скорее займется грабежом золотодобытчиков, нежели посвятит себя честному труду.

— Совершенно с вами согласен. — Мартин прочистил горло. — Между прочим, мне известно, что у Райена остались дочь, сын и вдова.

Ник насторожился. Мартин редко заговаривал о чем-то просто так. Он явно клонил к чему-то, и Нику показалось, что его ждет нечто не слишком приятное.

— Говорите по существу, Мартин. Я устал ждать, когда на меня обрушится меч.

Потрогав лежащие на столе бумаги, Мартин нахмурился, как бы обдумывая что-то, потом посмотрел на Ника холодными оценивающими глазами.

— Патрик Райен незаконно заработал большую сумму денег. Вам стоит подумать о том, каким образом вы можете использовать это обстоятельство к своей выгоде.

— Вы хотите сказать — к вашей выгоде, — выпалил Ник. — Перестаньте темнить и скажите, что у вас на уме.

— Хорошо. Поскольку вы, как всегда, настаиваете на прямолинейности, я отброшу дипломатию. Мы еще никого не арестовали, потому что хотим узнать о других людях. На карту поставлено нечто большее. Правительство знает, что Райен где-то прилрятал крупную сумму денег, но мы ее не нашли. Сделать это необходимо. Эти деньги предназначались для закупки нового оружия, которое будет продано иностранным государствам. Конечно, это опасно для нашей страны. Нужно ли объяснять вам, как сильно может повлиять утечка этой информации на положение Соединенных Штатов, только приходящих в себя после мексиканской войны? Временному губернатору Калифорнии Ричарду Мейсону стало известно, что в этой игре замешаны дон Себастьян и дон Луис. Власти обеспокоены тем, что определенная группировка вынашивает агрессивные планы. Поэтому будет лучше, если… мы пресечем их деятельность. Конечно, преступники создали внешне благопристойную компанию, но она лишь служит крышей для их нелегальных операций. Смерть Райена здорово помешала нашему расследованию. В его бухгалтерских книгах нет ничего настораживающего. Все выглядит вполне законно.

— Но вы знаете, что это не так.

— Совершенно верно. И мы уверены, что его наследники и партнеры в курсе дела. Что возвращает нас к весьма важному вопросу: когда мы найдем деньги, как мы заберем их, не упустив при этом преступников?

— Понимаю, в чем проблема. Если вы возьмете деньги, никто не заявит о своих правах на эти средства и вы не сможете доказать их происхождение. Если вы не станете забирать деньги, нарушители закона попытаются сделать это тайком и ускользнуть от вас. Чертовски сложное положение, Мартин.

— Именно поэтому я подумал о вас, лейтенант. Кинкейд слегка прищурился. Ему нравился Мартин с его суховатым юмором и бесстрастными наблюдениями, но иногда агент правительства определенно раздражал Ника.

— У меня есть другое дело.

— Вы, друг семьи, сможете выяснить то, что мы хотим знать. Я уверен в этом.

— Вряд ли меня можно назвать другом семьи. Я не знаком с его вдовой. Сын Райена держится приветливо, но с дочерью у нас вышло… легкое недоразумение, если можно так выразиться. Я не уверен, что она пожелает со мной разговаривать.

На губах Мартина появилась холодная улыбка.

— Нам нет дела до того, как вы получите информацию. Важно то, что вы сделаете это. Я лишь предложил идею.

Раздраженный Ник встал и бросил на стол монету.

— Это за мою еду. Не хочу быть чем-то обязанным такому негодяю, как вы.

— Лейтенант, вы слишком импульсивны. Я лишь попросил вас помочь нам в этом маленьком деле. Возможно, вам будет полезно узнать, что дочь Райена организовала свой отъезд из Калифорнии без ведома и помощи семьи. Она попросила лейтенанта Брока доставить ее из Монтерея в Сан-Франциско и посадить на пароход, плывущий в Бостон. Поскольку мисс Райен обещала щедро заплатить ему, мы считаем, что она знает о местонахождении денег и собирается забрать их самостоятельно.

— Тогда ваша задача становится весьма легкой. Остается только дождаться, когда она сделает это.

Почему известие о том, что Виктория Райен замешана в этом деле, вызвало у него раздражение? Это не должно было волновать Ника.

— Но мы хотим поймать с поличным не мисс Райен, а тех людей, которые стоят за всем этим, которые готовили и осуществляли сделки на протяжении последних пяти лет, наживались на чужой крови. Очень жаль, что мисс Райен впутали в эту историю, потому что, по-моему, она не осознает масштаб преступления. Однако сейчас она наш единственный шанс разоблачить правонарушителей. У меня есть предложение.

Мартин сложил руки домиком, соединил кончики пальцев и посмотрел на Ника. Это был один из любимых жестов агента. Ник уже знал, что он обычно предшествовал какому-то неожиданному предложению.

Этот раз не стал исключением.

— Мы перехватили записку, отправленную лейтенанту Броку мисс Райен; он должен встретить девушку в определенном месте в пятницу ночью и поспособствовать ее дерзкому побегу. Я предлагаю вам сопровождать ее вместо лейтенанта Брока.

— Она весьма наблюдательна. Думаю, она быстро поймет, что я не лейтенант Брок, — сухо заметил Ник.

— Этот факт сможет оказаться полезным для вас. Да, я знаю, что между вами возникла напряженность, но уверен, вы успешно совладаете с девушкой. Особенно если предложите оказать ей те же услуги — в той или иной степени. — Лукавая улыбка искривила его тонкие губы. — Во время путешествия в Сан-Франциско вас что-то задержит, и вы получите время для длительных бесед — уверен, они будут доверительными. Мы хотим точно знать, что главари ждут ее там. Это позволит нам растянуть вокруг них сети прежде, чем они догадаются о ловушке.

— Что заставляет вас думать, что она мне что-то расскажет? Если она вовлечена в эту историю всерьез, вряд ли она поделится со мной информацией. — Ник подался вперед, положил ладони на стол. — Позвольте напомнить вам, что у меня есть личные дела, я и так уже потерял много времени.

На губах Мартина появилась безмятежная улыбка.

— Все равно вы бы направились в ту сторону. Говорил ли я вам, что Кья Пикеринг работает на дона Себастьяна Монтойю? Дон Себастьян захватил землю возле Америкэн-Ривер и нанял старателей. Он готов убить каждого, кто посягнет на его участок. Вам известно, что Монтойя — дядя девушки по материнской линии. Похоже, Монтойя занимается несколькими деловыми проектами, о которых его свояк не догадывался. Вы убьете одним выстрелом двух зайцев.

Мартин помолчал в ожидании, словно знал, что Ник согласится. Мысль о том, что его собеседник прав, не порадовала техасца. Он поедет с девушкой даже вопреки голосу рассудка. Он ни на миг не усомнился в том, что Мартин догадывается о причине неприязни Виктории Райен к Нику Кинкейду. Этот человек знал все. Но Ник также понимал, что агенту нет до этого дела — Мартин заботился лишь о достижении своих целей.

Ситуацию осложняли чувства, которые Ник испытывал к соблазнительнице с фиолетовыми глазами. Он заметил, что почему-то слишком часто думает о ней. Эта нежелательная страсть раздражала техасца, могла привести к серьезным осложнениям. Он должен справиться с ней.

— По-моему, дело может оказаться весьма интересным, — лукаво заметил Мартин.

Ник посмотрел на него. Он знал, что Мартин вечно что-то недоговаривает.