Опороченная (Карнавал соблазнов)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Слова Эйрика про его собственные условия брачного контракта наконец-то дошли до сознания Идит, и она встрепенулась. Сейчас станет ясно, чего он на самом деле хочет от нее.

— Ты дописываешь свои условия? — поинтересовалась она нарочито старческим голосом, пока Эйрик педантично царапал слово за словом под текстом ее документа.

Она довольно усмехнулась про себя, увидев, как он поморщился от ее скрипучего голоса, молча продолжая писать. Листок он держал далеко от себя, а временами напряженно щурился.

Идит с удивлением наблюдала за странной его позой, затем чуть заметно улыбнулась, внезапно сообразив, что он плохо видит вблизи, как это было у ее отца.

Ах, вот почему он подумал, что у нее старческие морщины, когда она просто хмурилась, и не мог отличить золу от серого цвета лица. И вот почему цвет ее волос и нарочитая сутулость плеч так легко ввели его в заблуждение.

Она едва не расхохоталась. Этот невинный обман не предусматривался ею первоначально, однако сгодится любое средство, которое поможет ей уберечься от отвратительных прикосновений похотливой мужской руки.

Эйрик не заметил ее усмешки — весь сосредоточился на выведении слов. Наконец издал долгий, удовлетворенный вздох и, откинувшись на спинку стула, пододвинул к ней лист пергамента. Выжидающий интерес в его глазах подсказал ей, что выставленные им условия могут ее не устроить.

Идит старательно прятала лицо, понимая, что Эйрик будет внимательно глядеть на нее во время чтения. Видел он скорее всего не так уж и плохо. В конце концов, это не мешало ему слыть умелым рыцарем, если уж верить молве. Ей пришлось напомнить себе, что надо ссутулить плечи; временами она поглядывала на него через растопыренные пальцы руки, стыдливо закрывавшей часть лица, словно робела от его сокрушительной мужественности. Ха! Не забыть бы покаяться в этом обмане на ближайшей исповеди у отца Бенедикта.

— Ты разбираешь слова, миледи?

— Да, читаю я неплохо. — Она продолжала вглядываться в его каракули, затем запротестовала: — Тебе нет необходимости давать за меня выкуп. Мой отец умер.

— Считается, что супруг должен заплатить отцу невесты за то, что он содержал ее до замужества. А раз его нет, я отдам тебе его долю.

Идит гордо фыркнула и вычеркнула этот пункт из документа.

— Достаточно будет уже того, что ты признаешь свое отцовство.

Эйрик пожал плечами.

— И я также не претендую ни на какую долю твоей собственности в качестве утреннего подарка. Подарком для меня станет твое обещание покровительства. Ведь ты уже мне сказал, что твои владения отойдут к брату.

Эйрик сощурился:

— А если у нас родится сын или сыновья? Что тогда?

Идит почувствовала, как ее лицо вспыхнуло. Она хотела напомнить об условности брака, но не сумела найти подходящих слов. Сыновья!

— А ты не ошибся, принимая мой брачный договор за что-то еще, кроме чисто делового соглашения?

— Деловое соглашение! Никогда еще я не встречал прежде женщины, похожей на тебя. Никогда! — воскликнул он, недоверчиво покачав головой. Затем взмахом руки как бы отмел все ее возражения и протесты и сказал: — Я должен подумать и о наследовании. При всех опасностях, которым мой брат Тайкир подвергается ежедневно, я не сомневаюсь, что выжить ему будет нелегко.

Когда она прочла последние условия, острая тревога пронзила ее.

— Я не могу принять то, что ты от меня просишь.

— А с чем ты тут не согласна? — протянул он, апатично скрестив ноги в щиколотках. Изношенная ткань тесных штанов туго натянулась на бедрах, и Идит с открытым ртом уставилась на стройные, мускулистые формы и еще на что-то, обрисовавшееся под тканью. Туника распахнулась, открыв широкую грудь, облаченную в ту же голубую рубаху, которая была на нем вчера, шелковистые завитки выбивались из разреза на вороте, они тоже не ускользнули от ее глаз.

Края твердых губ ее собеседника дернулись в понимающей улыбке, и Идит поспешно закрыла рот. Она готова была убить себя за предательский взгляд. Стремясь поскорее угомонить зачастившее сердце, она проворчала:

— Ты чего так расселся? Может, думаешь, что против тебя никто и не устоит? Но я не какая-нибудь там одна из твоих похотливых любовниц, и меня твои прелести не волнуют.

Эйрик холодно осклабился:

— Кажется, мы тут говорили про условия. Брачные условия. — Он опустил глаза на свои бедра, затем снова взглянул на нее, провоцируя как-нибудь отозваться на насмешку.

Идит раздраженно прокашлялась и ткнула пальцем в слова, которые он нацарапал внизу документа.

— Да, я сейчас скажу насчет твоих условий. Во-первых, я предпочитаю жить в Соколином Гнезде. И не вижу причин перебираться вместе с Джоном сюда, в Равеншир.

Эйрик вопросительно поднял брови:

— Разве у тебя нет сенешаля, который распоряжался бы там всем в твое отсутствие?

— Да, есть. Джеральд из Бримли, но…

— Он надежный?

— Да, но занимается всем лишь тогда, когда я отлучаюсь. Мое присутствие там необходимо, хотя бы для надзора за ульями.

— Переведешь этих проклятых пчел сюда.

Идит снисходительно улыбнулась его невежеству:

— Пчелы не похожи на людей. Они не могут просто так подхватить пожитки и перебраться на другое место.

Эйрик внимательно глядел на нее, и Идит поежилась под его пристальным взглядом. Ей хотелось, чтобы он перестал гладить шелковистые свои усы. Это ее выбивало из колеи.

— Тогда оставишь пчел там. Но ты, миледи, — заключил он ровным голосом, поднеся палец к ее лицу, — станешь жить здесь вместе с сыном, иначе ни о каком браке не может быть и речи.

— Какая тебе разница, где я живу? У нас же договор чисто деловой.

— На всякий случай, — насмешливо заявил он и бросил на нее исподлобья взгляд — то ли чем-то озадаченный, то ли раздраженный.

Боже, как ей хотелось убрать эту глупую усмешку с его отвратительной смазливой физиономии!

— А я-то думала, что ты оценишь свободу, которую тебе предоставит мое отсутствие в Равеншире.

— А почему ты думаешь, что с тобой я буду менее свободен?

Идит застыла от возмущения и натянула обруч пониже на лоб, скрывая свои эмоции.

— Мне не хотелось бы терпеть присутствие твоих любовниц возле себя.

Прозрачные глаза Эйрика расширились от удивления. Затем он с издевкой улыбнулся:

— Миледи, ты меня обижаешь. Я уже и раньше говорил тебе об этом, не заставляй меня повторяться. Я порядочный человек. И не намерен позорить жену недостойным поведением.

Бросив на него косой взгляд, она с нескрываемым недоверием протянула:

— Ты хочешь сказать, что у тебя никогда не будет любовниц?

С некоторым злорадством она наблюдала, как по лицу у него пробежала тень смущения, как он неловко заерзал на месте. Уклонившись от ответа, он лишь пристально поглядел на нее, скрестив на груди руки и все время поглаживая свои проклятые усы.

— Я вовсе не собираюсь причинять тебе никаких неудобств, Эйрик. И не прошу отказываться от своих женщин.

— Женщин! О, Идит, ты наделяешь меня более выдающимися талантами и выносливостью, чем у меня есть на самом деле, — заметил Эйрик, с подчеркнутом недоумением качая головой. — Откуда ты взяла, что у меня так много женщин?

— Говорят, что ты предаешься блуду, будто загулявший лось. — «Ох, Матерь Божья, что это я такое несу?»

Эйрик громко фыркнул, услышав слова, которые она необдуманно выпалила, и его челюсть напряглась от злости.

— Ты, стало быть, слышала, что про меня говорят такие вещи?

— Ну, не совсем в этих выражениях.

— Тогда говори точней, — потребовал он. — Кто способен меня так оскорблять? Наверняка Стивен из Грейвли, могу поклясться, этот проклятый клеветник.

— Нет. Не Стивен… — Она снова обругала себя за то, что не сумела придержать свой дурацкий язык, и зачастила: — Вообще, по-моему, я просто слышала болтовню на базарной площади, что-то вроде: «Ни одна хорошенькая девушка не сможет пройти мимо Равеншира, чтобы тамошний хозяин не отведал ее меда, и все остаются очень довольны».

И она пренебрежительно пожала плечами. Глаза Эйрика буквально вылезли на лоб, а челюсть отвисла. Затем он взорвался смехом.

— Ох, Идит! Ты меня поражаешь! — воскликнул он наконец. — Никогда мне еще не попадались женщины с таким острым языком. Как жаль, что ты… ну, хм, что ж, время идет, ничего не поделаешь.

Идит догадалась, что он собирался посетовать на ее возраст и безобразие. От этих, хоть и невысказанных слов что-то съежилось в ее душе. Уничижительное мнение о ней со стороны этого дьявольски красивого олуха совершенно не волнует ее, но почему же она чувствует себя задетой?

Несомненно, это говорит о ее слабости и уязвимости. От такого открытия ее охватила паника. Куда подевались ее выдержка и хладнокровие? Внутренне собравшись, она приказала себе держать в узде свои чувства.

Напустив на лицо равнодушие, чтобы не показывать ему, как она задета, Идит упорно повторила:

— Интересно все-таки знать, почему ты так настаиваешь, чтобы я жила здесь.

— Мне хотелось бы привезти домой дочерей. Помнишь? Ведь ты обещала заботиться о них.

Идит с облегчением кивнула, довольная таким объяснением. Теперь ясно, почему он хочет, чтобы она перебралась в Равеншир.

— Вообще-то я могу переправить часть пчел и сюда. Хотя в брачном соглашении это и не оговорено, я согласна пойти на уступку. Буду проводить половину своего времени здесь, а половину в Соколином Гнезде, а девочек брать с собой, чтобы ты был свободен… ну… для путешествий или… чего там тебе понадобится. — Она решила больше не упоминать о женщинах, чтобы не выглядеть смешной.

Эйрик усмехнулся, заметив, как осторожно она обошла вопрос о любовницах.

— Ты останешься в Равеншире, — заявил он тоном, не терпящим возражений, — а иногда будешь ездить в Соколиное Гнездо — с моего согласия.

Идит окинула его через стол оценивающим взглядом, взвешивая это заявление.

— Я согласна, при условии, что доходы от пчеловодства будут идти на мое имя.

Эйрик церемонно кивнул.

— Ты ведь понимаешь, что Соколиное Гнездо останется под твоей опекой только до того времени, пока Джон не достигнет совершеннолетия.

Он снова кивнул, пронзив ее испепеляющим взглядом.

— У меня нет желания забирать ни твои ничтожные деньги, ни наследство твоего сына. Но есть другое условие, которого я хочу потребовать и в котором не может быть уступок — никогда.

Его глаза напоминали кусочки синего льда, в них сверкала ярость. Он так крепко стиснул кулаки, что суставы побелели, а синяя жилка предательски забилась на оголенной шее.

Его внезапная глухая ярость напугала Идит, и она в очередной раз засомневалась, не ошиблась ли, выбрав для своих целей лорда Равеншира. Она ведь совершенно не знает этого человека. Он может оказаться таким же негодяем, как и отец Джона, а то еще и похуже. Не пойти ли на попятную, пока еще не поздно?

Резким движением Эйрик крепко ухватил ее, за подбородок и заставил заглянуть в бездонные озера своих глаз.

— Пойми меня правильно, леди. Не должно быть никаких контактов между тобой и Стивеном из Грейвли.

Идит ахнула, но не успела ничего ответить, как он продолжил уже более спокойным голосом:

— Если я когда-либо увижу, что ты хотя бы посмотришь на него с мольбой или коснешься его поганого тела, то, клянусь Святым Граалем, убью вас обоих голыми руками.

Сила ненависти, прозвучавшая в словах Эйрика, сначала поразила ее. Затем верх одержала ярость. Негодующе вскочив, она выпалила:

— Как ты смеешь даже предполагать, что у меня может быть что-то общее со Стивеном? Я уже говорила тебе о его подлом предательстве, о его сатанинских планах забрать у меня сына Джона. Ты оскорбляешь меня даже тем, что думаешь, будто я могу вынести его мерзкое прикосновение.

— Ты любила его когда-то, — обвиняющим тоном напомнил он.

Идит один раз уже все ему объяснила. И не собиралась повторяться.

Лицо Эйрика оставалось бесстрастным.

— Тебе не удастся обмануть меня со Стивеном, миледи. Никогда! Господь свидетель. Поклянись мне в этом.

Странное дело, он не требовал, чтобы она сторонилась других мужчин, — только Стивена. У нее-то есть причины ненавидеть Стивена. Но вот у Эйрика? Она открыла было рот, чтобы задать этот вопрос, однако жесткое выражение на его лице подсказало ей, что сейчас не время. Она откинулась назад, решив выяснить эту загадку позже.

— Даю тебе клятву, как честная женщина: я никогда не нарушу своего супружеского обета верности… ни со Стивеном из Грейвли… ни с каким-либо другим мужчиной.

Глубокие складки, собравшиеся у рта Эйрика, немного разгладились, но внезапно он схватил ее за запястье и прижал руку к твердой поверхности стола ладонью кверху. Она завороженно глядела, когда он слегка провел указательным пальцем взад и вперед по бледной коже ее запястья.

От легкого касания сладкий зуд чувственности пробежал вверх по руке, добрался до ее груди, заставив соски сжаться в крошечные комочки ноющей страсти. Идит резко вздохнула, встревоженная этим новым ощущением беспомощного томления. Она постаралась вырваться, однако Эйрик крепко держал руку.

Его голова изучающе наклонилась вперед, глаза сузились, пристально впившись в нее.

— Когда ты не хмуришься, то не выглядишь такой старой. Скажи, сколько тебе лет на самом деле? — спросил он подозрительным тоном.

Идит увидела, как глаза его затуманила пелена, и поняла, что прикосновение подействовало на него так же, как и на нее. Кажется, он явно поражен своей непонятной тягой к стареющей женщине. Слава всем святым, что в комнате полутемно. Прежде чем она сумела что-либо сказать или спрятать лицо от внимательного его взгляда, Эйрик внезапно достал из ножен, висевших у него на поясе, острый клинок.

Боже мой! Не собирается ли он ее прикончить просто из-за того, что почувствовал постыдную тягу к старой карге? Она ахнула и безуспешно попыталась снова выдернуть руку.

А дальше случилось самое неожиданное: он острым лезвием провел по ее запястью, затем по своему. Идит в шоке завороженно смотрела, как потекли тонкие струйки крови. Какое-то время они вместе наблюдали за ними; единственным звуком в комнате было их глубокое, усиленное эхом дыхание.

Осторожным движением он положил свою массивную руку поперек ее руки, и струйки крови смешались, а пульсы их слились, потом он пристально посмотрел ей в глаза и произнес твердым, хриплым голосом:

— Кровь от моей крови, я даю тебе клятву.

Идит неотрывно глядела на него, и ее сердце бешено колотилось. Матерь Божия! Он просто настоящий варвар, ведь все викинги варвары. И тем не менее она испытывала к нему неодолимую тягу, вся ее оборона таяла, и это пугало ее до глубины души.

Не замечая, казалось, ее волнения, Эйрик повернул свою руку так, чтобы их пальцы переплелись и сцепились, а запястье прижалось к запястью. Ее щекочущая ранка пульсировала, приобретая почти эротический ритм, резко вторивший ее бешено стучавшему сердцу.

О Боже!

— Теперь ты повтори эти слова, — хриплым голосом потребовал он, не давая ей высвободить руку из своей железной Хватки.

В напряженной тишине взгляды их скрестились. Она не могла вымолвить ни слова.

— Поклянись, Идит, — настойчиво проговорил Эйрик.

— Кровь от моей крови, я даю тебе клятву, — тихо повторила она.

Ее слова гулким эхом отозвались где-то глубоко в груди, отчего что-то в ней дрогнуло и стало расцветать, пугающе прекрасное, вызывая дрожь и восторг — будто орошенный прохладной росой бутон раскрывал свои лепестки.

Нет, все это совсем не походило на обычную брачную церемонию, которую совершает священник в присутствии родственников и друзей, торжественную, как и полагается быть ритуалу обручения. Все это было несравненно прекраснее, и интимность происходящего всколыхнула давно застывшую душу Идит.

— Ты считаешь, что это нас свяжет? — прошептала она наконец.

— Да, обязательно, — тихо ответил он.

Все еще крепко держа ее за руку, Эйрик вытащил кольцо из рубахи и надел его на безымянный палец ее правой руки.

— Это первый из моих подарков «арра» тебе. После обручения ты можешь надеть его на левую руку в знак того, что принимаешь свое новое положение — покорства и послушания. — На последних словах он засмеялся.

Идит протестующе подняла брови, но тут массивное золотое кольцо едва не соскользнуло на стол, она поспешно согнула пальцы и невольно залюбовалась великолепием его дара. Приглядевшись пристальней, она увидела, что на нем изображен ворон со сверкающими изумрудными глазами.

— Это кольцо моего деда.

Идит кивнула, понимая ценность подарка:

— Я никогда не слышала про «арра». Это означает «серьезные дары», верно?

— Да, обычай велит сделать три подарка невесте. Кольцо было первым. — Он протянул руку к лежавшему на столе свертку и, развернув, вручил ей расшитый шелком башмачок. — Это второй. Он принадлежал моей бабке Ауд.

— Только один? — со смехом спросила она, хотя в глубине души была растрогана, что Эйрик почтил ее такими фамильными реликвиями.

Он усмехнулся:

— Жениху полагается погладить им невесту по голове во время брачной церемонии. Вообще-то его должен был вручить мне твой отец, в знак передачи власти над тобой в мои руки.

— Ха! Мой отец никогда не пользовался такой властью надо мной. Я не допустила бы этого, даже если бы он и захотел.

Эйрик продолжал усмехаться:

— В брачную ночь другой башмачок кладется в изголовье брачного ложа, на стороне жениха, как знак того, что невеста принимает власть супруга.

Идит сунула башмачок в руки Эйрика.

— Забирай свой проклятый подарок. Вот кольцо, — с восхищением сказала она, не желая с ним расставаться, — я возьму, хотя и по-другому понимаю супружеское повиновение. — Она улыбнулась ему, несмотря на решимость не проявлять никакой мягкости к неотесанному рыцарю. — Ну, если это все…

— Нет, ты забыла. Я говорил тебе про три «серьезных дара».

Она подняла бровь.

— Традиционный поцелуй жениха и невесты.

И не успела она возразить, как он потянулся к ней.

Встревоженная, Идит в последний момент отвернулась, так что его теплые губы скользнули по щеке. Эйрик тихо засмеялся такому проворству, затем положил правую руку ей на затылок и заставил ее губы встретиться с его губами в нежнейшем поцелуе. Его левая рука по-прежнему держала ее кисть твердой хваткой.

Идит на миг закрыла глаза, наслаждаясь сладостью его теплых губ.

«Ох, Идит, девочка, ты в большой, большой беде. Этот человек — дракон, а ты — сухая лучина. Он спалит тебя заживо. Беги, беги, девочка, беги со всех ног».

— Чем это так ужасно воняет? — спросил он.

Идит растерянно заморгала, все еще во власти поцелуя.

— А? — переспросила она.

Эйрик наморщил нос, принюхиваясь к ее обручу на голове.

— Вонь такая, как от рыбьего жира. Или от протухшего свиного сала.

Идит вырвалась из его рук и вскочила на ноги, сообразив, что он унюхал жир, которым были намазаны ее волосы. Посильней ссутулив плечи, она проскрипела:

— Это специальная мазь, которую я сделала себе для лечения больных суставов от холодных рос. Не хочешь попробовать? Она и для лошадей годится.

Эйрик с отвращением отпрянул. Идит внутренне улыбнулась, заметив смятение на его открытом лице. Он явно тяготился тем, что не мог понять странного притяжения, которое внезапно возникло между ними на мгновение. Сама-то она дала себе слово, что это случайный порыв и больше не повторится.

— Ты теперь огласишь наше решение? — слабо поинтересовалась она, шагнув к двери; все ее существо еще трепетало от его прикосновения.

— Да. Сейчас у меня нет в Равеншире священника, но я могу послать в Йорк, в церковь Святого Петра.

— А свадьба? Когда она состоится? Время дорого, если мы хотим опередить действия Стивена.

— Что, если через три недели?

Она кивнула:

— Тогда я сейчас отправлюсь в Соколиное Гнездо, пока еще не стемнело, и вернусь на двадцать первый день.

— Нет, сегодня ты не уедешь.

Идит замерла на месте:

— Почему?

— Сегодня вечером мы должны устроить пир в честь помолвки.

— Нет, это излишне! — воскликнула она, понимая, что необходимо сохранять между ними дистанцию, пока она не придумала, как быть с дурацким маскарадом, который затеяла. Однако, заметив, как на лицо его пала тень раздумья, она смягчила голос и с мольбой произнесла: — Пусть между нами в этом браке не будет обмана: Зачем изображать чувства, которых мы не испытываем?

— Мои люди могут что-то заподозрить, если мы хотя бы не сделаем вид, что хотим этих уз. Если же нам не удастся убедить мою верную свиту, что я когда-то был увлечен тобой и даже сделал тебе ребенка, то как мы убедим короля, что я отец мальчика?

Идит узрела в его словах логику, тем не менее продолжала упорствовать:

— Увлечен! Ха! Значит, ты совсем не знаешь Стивена, если считаешь, что такое слово применимо к нему и что увлеченность мною привела к зачатию Джона. Тут более уместны слова «пылал похотью».

Он пожал плечами и широко улыбнулся:

— Как угодно. Если ты предпочитаешь все объяснить похотью, тогда я, пожалуй, залезу тебе под юбки либо вложу язык тебе в ухо, когда мы будем вечером праздновать нашу помолвку.

— Под юбки!.. — Идит почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. — Только попробуй, и я приставлю острый нож к твоим мужским сокровищам.

Не смущенный ее угрозой, он с чопорным видом оповестил ее:

— Я попробую многое, миледи, а ты думай, прежде чем бросаться угрозами. Ты получишь больше того, что просила, обещаю тебе. — Насмешливо наблюдая, как вздернулся ее подбородок, он добавил: — Я одержу верх в любой битве, какую ты затеешь, миледи, будь то словесная или физическая.

— Не надо быть таким самонадеянным, — бросила через плечо Идит, выходя за дверь. Вслед ей раздался пренебрежительный хохот — до того, видимо, насмешило его наивное проявление женской непокорности.

Выйдя в большой зал, Идит увидела Гирту, сидевшую за столом и подкреплявшуюся хлебом свежей выпечки и куском мяса.

— Когда поешь, проверь, лежит ли в сумке, притороченной к седлу моей лошади, сетка для пчел. Я хочу посмотреть дикий рой, который обнаружила сегодня утром за садом. Может, это какой-нибудь новый вид, который удастся скрестить с моими.

Гирта кивнула и вопросительно подняла брови. Прекрасно зная Идит, она уже усвоила, что госпожа имеет обыкновение заниматься пчелами в те часы, когда ее гнетут тревожные мысли.

— Так что, будет свадьба?

— Да, будет, — ответила Идит, с удивлением глядя на кольцо и тонкую ранку на запястье. — Через три недели.

— И мы до тех пор останемся здесь? — Гирта сдвинула брови, с любовью и беспокойством глядя на Идит.

— Нет, мы отправимся домой завтра на рассвете и вернемся сюда в день свадьбы. — Она присела рядом со старой служанкой и призналась: — Гирта, тут есть одна загвоздка, которую тебе следует знать. Он думает, что я гораздо старше, чем на самом деле, и… непривлекательна.

— Почему он так думает?

— Ну, он плохо видит, как когда-то мой отец. Помнишь?

Гирта кивнула.

— А в зале темно и дымно. И потом, жир, которым намазаны мои волосы, придает им тусклый оттенок. Да еще просторные одежды… а в целом вышло так, что Эйрик воспринимает меня, по-моему, как старуху. И…

— На сколько лет? — с недоверием спросила Гирта.

Идит пожала плечами:

— Лет на сорок, вероятно. И определенно считает, что я вышла из возраста, когда могу родить ребенка.

Рот Гирты открылся в удивлении, потом она закинула голову и весело засмеялась:

— Ох, Идит, детка, ты затеяла тут опасную игру. — Она принюхалась, склонившись к своей подопечной. — Ох, Боже мой, Идит, свиное сало в твоих волосах совсем прогоркло.

И обе разразились громким смехом. Идит крепко прижалась к своей милой, старой няньке, испытывая нежность. И кажется, отчаяние.

Ближе к вечеру Эйрику пришлось прервать свои упражнения на ристалище — прибежали обезумевшие слуги, воя, что в саду за Равенширом появился призрак. Проклятье! Этого ему только не хватало—стареющая жена, разваливающийся замок, а теперь еще и привидение.

Он прошел торопливыми шагами через огород, заросший утесником и ежевикой, мимо питающегося родниками пруда, в котором купался когда-то мальчишкой и который теперь использовался для мытья, через одичалый фруктовый сад с яблонями, грушами, сливами и персиками. Его бабка много лет с любовной заботой растила эти деревья. И сейчас он мимоходом подумал, можно ли их еще спасти или нет.

Наконец он увидел «призрак», о котором полдня уже судачили слуги. Будь она неладна, эта ведьма из Соколиного Гнезда! Она и вправду смахивала на привидение в длинной и прозрачной сетке, которая покрывала ее тело с головы до пят; из рукавов торчали странные кожаные перчатки, доходившие ей до локтей. Пес, которого она пнула накануне, лежал неподалеку, словно очарованный любовник.

— Клянусь всеми святыми, женщина! Что ты тут делаешь в это время дня в таком смешном виде? Лучше бы готовилась к нашему праздничному пиру.

Идит резко обернулась, только сейчас обнаружив, что он стоит позади нее.

— Не подходи ближе. Тут роятся пчелы и могут на тебя напасть.

Глаза у Эйрика расширились, когда он заметил, что руки у нее покрыты сотнями пчел. И вообще они облепили весь ее наряд, словно живой орнамент.

— Ты совсем сошла с ума, миледи? Немедленно пошли отсюда.

— Мне никакая опасность не грозит. Это ведь мое дело — разводить пчел. Я уже говорила тебе, помнишь? Мне просто хотелось посмотреть, какие дикие виды обитают у тебя тут в Равеншире, прежде чем перевозить сюда свои ульи. Я научилась удачно скрещивать пчел, но эти, по-моему, плохие сборщики, придется их перенести в другое место.

Эйрик только диву давался — странная эта женщина, на которой он собирается жениться. Сколько еще сюрпризов она преподнесет ему? И что в ней такого, что привлекает и вместе с тем отталкивает его? В прошлом он не замечал за собой похоти к пожилым женщинам, но сейчас почему-то мысль о том, что он ляжет с ней в постель, не казалась такой уж отвратительной, как поначалу.

— Может, мы сегодня и проведем нашу первую брачную ночь, — хрипло сказал он, не сознавая, что произнес свои мысли вслух, пока не заметил, как застыло ее тело и возмущенно вздернулся подбородок.

— Может, у коров вырастут крылья, — фыркнула она, резким движением сметая с себя пчел и отходя от роя. Затем сердито поглядела на него. — Я возвращаюсь в Соколиное Гнездо немедленно. И не останусь на ночь в Равеншире, ты, похотливый чурбан. Ха! Что у тебя, мало других женщин, раз ты делаешь мне такое смехотворное предложение?

Пес побежал рядом с ее ногой, словно натренированный солдат, едва она крикнула ему:

— Пошли, Принц!

— Принц? Вот уж подходящая кличка для такого ублюдка! — Затем он вспомнил про ее гневную отповедь. — Мое предложение не такое уж и смехотворное. Многие браки начинаются сразу после обручения.

Эйрик не слишком и рассчитывал, что она подчинится. И вообще удивился, зачем брякнул такое. Велика радость — заниматься любовью с какой-то костлявой каргой вроде этой. Но все же ее недовольство как-то уязвляло его гордость, и он проследовал за ней по пятам до самого замка, втихомолку ругаясь на себя — не только за то, что вырвались те глупые слова, но и что вообще согласился на свадьбу.

— Я просто пошутил, — солгал он. — Неужели ты совсем не понимаешь шуток?

— Хм-м! Хватит ходить за мной.

— А тебе хватит удирать от меня. И пусть этот проклятый пес не кусает меня за ноги.

— Это твой проклятый пес, а не мой. Просто он ищет у меня защиты, когда ты повышаешь свой голос, и без того не медовый.

— Леди, не переигрывай. Ведь мы еще не женаты. Помни об этом.

У нее хватило ума прислушаться к его угрозам. «В конце концов, она получит больше от их обручения, — усмехнулся Эйрик. — Во всяком случае, так она должна думать».

Он догнал ее и коснулся руки. Пес бешено залаял. Она дернулась от его прикосновения, и Эйрик нахмурился. Экая недотрога. Нервничает, как беременная кошка, едва он приближается к ней.

Эйрик намеренно положил ладонь ей на руку и заглянул в лицо, не без интереса наблюдая, как глаза ее широко распахнулись в панике. Даже через белую сетку Эйрик заметил, что она тяжело задышала открытым ртом. Он завороженно следил, как ее восхитительные полные губы нервно подрагивают.

— Я видел подобное убранство в гаремах восточных правителей; там оно, правда, использовалось с другой целью, — пробормотал он, затем улыбнулся своим воспоминаниям.

Идит в ответ нахмурилась.

Крошечная мушка у ее рта привлекла его внимание. Он протянул руку, не в силах удержаться от искушения, и слегка дотронулся до нее через прозрачную ткань. Прилив желания, внезапно нахлынув, сотряс его чувства.

— Не прикасайся ко мне, — простонала она, стараясь вырвать свою руку. — Сделай милость. Прошу тебя. Не то я освобожу тебя от твоей обручальной клятвы.

Эйрик уронил руку и поражение уставился на нее. Что так ее пугает? В конце концов, она ведь не девственница, у нее был мужчина. А наслышавшись о склонности Стивена из Грейвли к изощренным любовным вывертам, нетрудно предположить, что он научил ее не одному фокусу в постели.

— Миледи, я отношусь к своим клятвам отнюдь не легкомысленно. И что касается меня, то моя обручальная клятва столь же прочна, как и венчальная.

Она опустила взор и сделала глубокий вдох. Было очевидно, что его прикосновение невероятно ее взволновало.

Или вызвало в ней отвращение, подумал он, и его пронзила обида. Женщины находят его привлекательным. Так было всегда. Так что тогда раздражает Идит? Что-то не так, и дело в чем-то серьезном.

Наконец она подняла глаза, еще более лучистые и фиалковые от застлавших их слез, и сказала дрожащим голосом:

— Я тоже не привыкла отказываться от своих клятв. Просто ты застал меня врасплох. Я не ожидала услышать от тебя такое ужасное предложение.

— Ужасное? — Его брови сдвинулись. — Ты в своем уме? Просишь мужчину жениться на тебе и рассчитываешь, что он не ляжет с тобой в постель?

Ее щеки зарделись нежным румянцем, и Эйрик скосил глаза, чтобы получше разглядеть ее через сетку. Будь проклято его плохое зрение! Он потряс головой, словно желая стереть с глаз пелену, и взглянул снова. Святые мощи! Если бы не седины, он мог бы поклясться, что она моложе его, а ведь ему всего лишь тридцать один год.

— Перестань.

— Что перестань?

— Глядеть на мой рот.

Он ухмыльнулся. Подняв руку, дотронулся до ее закрытых сеткой губ подушечкой большого пальца.

Она ударила его по руке.

Эйрик засмеялся — гортанно, с хрипотцой.

Поежившись под его пристальным взглядом, Идит, чтобы увильнуть от него, скрючилась и схватилась за свою узкую талию, словно у нее стрельнуло в боку, затем проскрипела так, что у него зубы заныли:

— Будь ко мне снисходителен: я не ожидала, что такой видный мужчина, как ты, захочет заниматься… тем самым… с женщиной моего возраста и внешности.

— Леди, я начинаю думать, что мужчина может забыть про твой возраст и… прочие недостатки… ради твоих восхитительных губ и этой соблазнительной мушки.

От таких слов тело ее выпрямилось и застыло, словно боевая пика, а Эйрик засмеялся себе под нос, довольный тем, что она так переполошилась. Более того, на ее лице промелькнуло неожиданное удовольствие от его комплимента, которое она не успела скрыть под своей обычной маской досады.

Гм! Наконец-то он увидел лазейку в ее глухой защите.

Но она быстро оправилась и сварливо заметила:

— Боже мой! Если тебя может возбудить какая-то мушка, то у меня в замке найдется целая орава стареющих, беззубых ткачих, которые займут твой досуг на несколько недель и воспламенят твои мужские причиндалы.

— Миледи, твоя грубость не ведает границ. Никогда… никогда еще не доводилось мне слышать, чтобы высокородная леди так выражалась.

— Я тоже еще никогда прежде не слышала, чтобы нормальный мужчина, наделенный всеми достоинствами, старался затащить к себе в постель старую каргу.

Эйрик стиснул кулаки.

«Не бей бесстыдную бабу. Не бей бесстыдную бабу. Не бей бесстыдную бабу», — повторял он вновь и вновь, однако святые угодники свидетели, как ему хотелось схватить обеими руками ее тонкую шею и вытрясти дыхание из костлявого тела.

— Ты не карга, — выпалил он, потом неуверенно наморщил лоб. — Или карга?

Идит метнула в него странный взгляд, и с ее губ сорвался короткий смешок:

— Нет. Пока еще нет.

Они снова возобновили свой путь в сторону замка, и тут в голову Эйрика пришла неожиданная мысль.

— Так сколько лет твоему сыну Джону?

Идит заметно вздрогнула и едва не споткнулась, затем поспешно выровняла шаг. Эйрик застыл на месте, глядя ей вслед и гадая, откуда вдруг такой испуг. Чем-то она все больше и больше смущала его. Догнав ее, он снова спросил:

— Так сколько?

— А ты как думаешь? — дрожащим голосом задала она ответный вопрос, избегая его взгляда.

В голове у Эйрика что-то забрезжило. Он понял, что приблизился к разгадке, и уклончиво протянул:

— Кто его знает. Вероятно, лет пятнадцать или около этого.

Резко вздохнув, Идит зашлась в приступе кашля. Эйрик отнюдь не нежно захлопал ее по спине так, что она воскликнула:

— Довольно! Ты что, хочешь мне кости переломать?

— Ты не ответила на мой вопрос, Идит, — жестко сказал Эйрик и преградил ей путь. — Я хочу знать правду.

Она вскинула на него глаза:

— Семь.

— Семь! — пробормотал он. — Еще совсем ребенок. Почему ты уклонилась от ответа?

Идит пожала плечами:

— А какое значение имеет его возраст? — Затем снова взглянула ему в лицо. — Или имеет?

— Нет, — нерешительно произнес он. — Ты просто удивила меня.

Прикинув, он решил, что женщина ее возраста вполне может иметь семилетнего ребенка. Видимо, во время своей связи со Стивеном Идит было лет тридцать с небольшим. Он поднял глаза, чтобы спросить об этом, но она уже нырнула в дверь.

— Увидимся на пиру, — бросила она через плечо. — И пожалуйста, не пускай пса внутрь. Я предупредила его, что ему надо искупаться и избавиться от скверных привычек, лишь тогда я его пущу.

Эйрик осклабился и покачал головой, собираясь посоветовать ей избавиться от собственной привычки командовать, но слова замерли у него на губах, когда она чопорно добавила:

— Может, ты избавишься от того же, милорд. — И ее смех зазвучал уже за дверями.

Эйрик тупо глядел ей вслед, пока не сообразил, что дерзкая леди намекала на то, что ему требуется помыться и научиться кое-каким манерам. Ха! Скоро он ей покажет, чего она добивалась своими бесстыдными словами. Кажется, она воображает себя особой независимой и всемогущей. Ну что ж, придется опустить ее на грешную землю.

Он откинул голову и громко рассмеялся, радуясь пришедшей в голову озорной мысли. О да, он придумал замечательный способ использовать эту ее сетку.

Пружинисто повернувшись, он подозвал к себе пса:

— Ну-ка, Принц, пошли купаться. Леди утверждает, что мы слишком вонючие.

Пес тявкнул в знак согласия.