Особые отношения

21 Женщина в полном расцвете сил

Роза Кассиди стояла у окна своей квартиры, разгоряченная после душа. На ее плечи был накинут халат, который она когда-то давно захватила как сувенир из гостиницы «Георг V» в Париже. Одна ее рука покоилась на бедре, другой она держала чашку со свежевыжатым апельсиновым соком. Апельсины она купила, возвращаясь домой из гимнастического зала. Отхлебывая по глоточку, Роза глядела вдаль из окна — на очертания небоскребов на Пятой авеню. Это было эффектное зрелище, которое ее всегда вдохновляло. В ясные зимние вечера, когда из-за этих величественных зданий поднималось солнце, Роза чувствовала себя царицей мира. Но сегодня дома казались ниже под тяжелыми облаками. И деревья в парке тоже, казалось, стали ниже ростом. С высоты пятого этажа Роза могла различить круглые зонтики прохожих и крыши такси, снующих по Сентрал-Парк-Уэст. Она вдруг вспомнила свой красный зонт, который остался у нее от Оксфорда, и почувствовала острый приступ ностальгии по старой доброй чопорной Британии.

От Криса так и не было никаких известий. Куда девался этот ублюдок? Она звонила на работу уже десятки раз, но ей неизменно сообщали, что никто не звонил. Десять к одному, что Крис проводит время в веселой компании приятелей, а если и приехал в Америку, то сейчас в толпе туристов глазеет на Белый дом. Роза постучала пальцами по стеклу. Крис — это Крис. Ей приходилось только ждать. Может быть, эта история поможет ей самой проникнуть в ближайшее окружение Джордана Хоупа.

Роза бодрствовала уже более двух часов. Ее будильник был заведен на 5.45, но сегодня будильник ей не понадобился. Она почти не спала, мысли все время крутились вокруг Анни и ошеломляющей новости, которую та сообщила вчера днем. Слава Богу, что у Анни хватило ума позвонить именно ей. Анни и знать не знает, что эта история могла бы натворить. У них, в Британии, парламентские выборы — это детский утренник по сравнению с президентской гонкой в Америке. Анни не знала, с какими это связано деньгами, сколько от победы Хоупа зависит карьер, устремлений, амбиций, да и просто шкурных интересов — и все это могло рухнуть, если в печати вспыхнет скандал.

Никто не должен знать о Томе. Ущерб необходимо свести к нулю. И эту миссию выполнит Роза. Сейчас в ее голове, сменяя друг друга, вились различные планы действий. Кажется, один из этих планов достаточно реален.

Она осушила чашку и прошла на кухню, чтобы поставить ее на полку. Розе нравилась ее кухня, заполненная различными устройствами и бесполезными безделушками, но из съестного на кухне не было почти ничего. Зачем здесь что-либо держать, когда работа не позволяла задерживаться дома надолго? Что было нужно на сегодня, она и покупала сегодня. Так принято на Манхеттене. Здесь почти никто не стремился постигнуть вершин кулинарного искусства, и друзей угощали просто — макароны подавались прямо с плиты, и они посыпались измельченным сыром из холодильника, а за этим следовала корзина с фруктами. Манхеттен был предназначен не для вечеринок — он был ареной, грандиозной ареной для людей, движимых честолюбием и стремлением завоевать место под солнцем.

Она добилась на этой сцене кое-какого успеха, и это было видно по обстановке квартиры, по дорогой мебели, по тому, что одежда и обувь в шкафах были от самых престижных фирм. Эта квартира, выполненная в современном стиле, была полной противоположностью убогой квартирке ее детства. В городе, где презирали тех, кто не преуспел в жизни, Роза завоевала успех и уважение. Все, что было здесь, она приобрела за свои гонорары.

Сняв халат, Роза пробежала босыми ногами по полированному паркету и персидскому ковру и очутилась в спальне. У нее была привычка еще вечером выкладывать одежду, которую наденет завтра. Она натянула сорочку и села перед зеркалом. Повернув боковое зеркало, чтобы свет падал на лицо, она наложила тени и накрасила губы. Когда она приблизилась к зеркалу, чтобы подкрасить ресницы, то увидела на лбу морщины и нахмурилась.

Она поднялась и посмотрела — как она выглядит. В волосах не было заметно ни одного седого волоска — благодаря хорошему парикмахеру. Ее тело имело лучшую форму, чем в те времена, когда ей было двадцать. Разве что ногам следовало бы быть на двадцать дюймов длиннее. На вид ей можно было дать тридцать.

Роза с беспокойством подумала, что в феврале ей исполнится сорок три. Начало заката. На женщинах возраст сказывается как бы скачками. Выглядеть двадцатитрехлетней можно до тридцати пяти. Потом, в один день, вы обнаруживаете, что можете выглядеть только тридцатипятилетней, и так можно держаться до пятидесяти. Но после этого ничего не остается, кроме как позвонить хирургу, который занимается пластическими операциями, или не показываться на людях. Сколько ей осталось до этого — десять лет?

Да, ее известность в газетном мире не может длиться бесконечно. И уже сейчас стоит подумать, когда и как она уйдет. Уйти самой лучше, чем пережить свою известность и стать нежеланной гостьей. Она устроит грандиознейшую вечеринку под девизом «А пошли вы…» и исчезнет навсегда. Она будет жить на берегу в белоснежном коттедже в Суффолке за высокой оградой. Летом она будет ездить на концерты, учиться плавать и выращивать цветы. А зимы она посвятит чтению у камина, в котором будут потрескивать поленья, рядом будет уютно дремать кот. Ей предстоят долгие прогулки по пустынному берегу. Иногда будет посещать местный паб. А еще…

Ее мысли прервал факс. Роза автоматически направилась к нему, чувствуя, как в кровь хлынул адреналин. Это послание направил Крис? Или Анни нашла Тома? Или Джон Апдайк передумал насчет своей книги? Мысли о уютном коттедже в Суффолке мигом испарились. Кого она пытается обмануть? К чертям кота! Всю эту дождливую Англию — дважды к чертям! Как можно сидеть в пабе, слушая сплетни про королевскую семью и тонкости выведения собачьих пород, когда здесь идет такая битва за хороших авторов и большие гонорары, и все только и мечтают, чтобы вышвырнуть тебя из гонки с лицемерным: «Ты не возражаешь?». Роза решительно качнула головой, поднимая свой жакет.

Она оторвала ленту факса, но это было только подтверждение приглашения ее в «Гольден Валлей Спа» на День Благодарения. Забавная это черта у американцев — обычно бесцеремонные, они становятся елейно-дружелюбными в этот день в ноябре и приглашают к себе домой всех недругов, с которыми боролись на протяжении предыдущих семи с половиной месяцев. Роза решительно вычеркнула День Благодарения из своей жизни после Одной вечеринки, полной пустой сентиментальщины. Да и как можно бесцельно тратить ценные часы работы в такое напряженное время года? Пока другие будут заниматься индейкой и пирогами с тыквой, она, взяв стакан лимонного сока, обдумает какую-нибудь новую сенсационную идею для газеты, примет ванну и как следует выспится.

Роза взяла сумку и принялась засовывать в нее то, чем предстояло сегодня заняться. Домофон издал два звонка. Это значит, что приехала машина. Ну, Крис, теперь держись! А ведь она могла выйти замуж за этого индюка! Несколько недель они думали, что созданы друг для друга — два нестандартно мыслящих выходца из Британии, переполненные талантами и амбициями, приехавшие, чтобы завоевать Америку. Они говорили, спорили и занимались любовью со страстью, какой Роза еще в своей жизни не встречала. К счастью, они вовремя опомнились. Теперь Крис — степенный, солидный муж Кимми, у них пара детей с причудливыми американскими именами, которые она запомнить так и не смогла. Ну а Роза взамен получила… свободу. Иногда она думала, что стоило выйти замуж хотя бы затем, чтобы не давать пищу для тех, кто ведет колонки сплетен, или для того, чтобы кто-то будил ее возгласом: «Надо же, а на улице снег!» Но, с другой стороны, вряд ли муж позволил бы ей посещать вечеринки и приемы по пяти раз в неделю или плакать над старыми голливудскими мелодрамами, проливая йогурт из пакета на пол. И к тому же, он наверняка не позволит проводить время с другими мужчинами.

Жаль, что общество не развилось до такой степени, чтобы и у женщины появилась жена. Что Розе было нужно, так это какая-нибудь мужская версия Кимми, кто-нибудь, кто следил бы за чистотой белья, ухаживал бы за ней, когда она была больна. Но такая стадия развития человечества — когда верный Одиссей будет ждать свою Пенелопу из похода — будет достигнута очень нескоро.

Роза выпрямилась, как пойнтер, учуявший дичь. А ведь это неплохая тема для статьи. Отложив портфель, она включила компьютер и выбрала файл с названием «Идеи». Это будет статья о кинозвезде, муж которой вынужден взять на себя обязанность отводить детей в школу и получать деньги по ее контрактам. Можно будет эту историю дать под совершенно неожиданным углом. Может быть, удастся убедить ту англичанку с превосходным языком, которая писала о древних мифах, дать короткий комментарий на эту статью, это придаст интеллектуальный блеск. И надо подумать о названии — «Человек под каблуком», «Муж на поводке» или что-нибудь в этом роде — этим она займется позже. Роза, вспомнив, что ей надо спешить, внесла в файл эти названия и выключила компьютер.

Чувствуя, что новая идея придала ей бодрость, она достала из шкафа плащ, надела его и оценивающе глянула на себя в зеркало. Модно и немного кричаще — это как раз то, что надо. Этой манеры одеваться Роза придерживалась всегда.

Она взяла портфель, сумку с бельем и захлопнула дверь. Затем нажала кнопку лифта и, чтобы не терять зря времени, сделала несколько круговых разминочных движений. Она вылетела из лифта стремительно, как пуля.

— Доброе утро, Карл. Ида сказала мне, что в пылесосе что-то начало гудеть — вы не могли бы взглянуть? В этой сумке мои туфли — их нужно почистить — и белье — его надо отдать в прачечную без промедления. — Не останавливаясь, она вручила ему сумку. — Мое зеленое платье нужно мне уже завтра к пяти часам, и я, возможно, куплю новый пылесос.

Она проскользнула в дверь и опустилась на заднее сиденье машины. Водитель захлопнул за ней дверь и сел за руль.

— В офис, — коротко бросила Роза.

Она достала из портфеля записную книжку, это был подарок от рекламного агента из Японии. Пока машина двигалась по Центральному парку, она набрала свой код и вызвала из памяти электронной записной книжки информацию о том, что у нее было запланировано на сегодня.

В одиннадцать ей предстояло встретиться с их новым фотографом, затем следовал ленч с Мици Мейерхоф. Роза хотела бы, чтобы она работала у нее редактором по совместительству. Бывшая звезда шоу, вышедшая замуж за известного хирурга, Мици держала себя высокомерно, но у нее были потрясающие контакты. На три была назначена важная встреча с Вальтом. Позже Розе надо было незаметно исчезнуть — она хотела встретиться с англичанкой, которую метила на место заведующего художественным отделом Барни. Барни так и не смог избавиться от обыкновения думать, что он во всем прав. Но если с ним уйдут художники, это будет крайне неприятно. В пять тридцать она встретится с врачом, затем придет Джон, чтобы сделать ей прическу для сегодняшнего ужина в «Метрополитен». Там она часто встречает своих знакомых; пора переименовать этот ресторан в «Клуб встреч».

Роза позвонила из машины, отменив свою встречу с англичанкой — слишком много всего на сегодня. Роза достала папку — надо сделать кое-какие заделы на завтра. Статья Лагерфельда пойдет — фривольна и со сплетнями — это в духе «Журнала». Стивен принес несколько фотографий, сделанных скрытой камерой. Если опубликовать их все сразу, это будет великолепно, Роза перебрала несколько фотографий и нашла ту, что искала, — хитрое лицо Карла на фоне нескольких полуодетых фотомоделей. Какой надо подобрать к фотографиям текст? Здесь пойдет: «Король Карл».

Звук автомобильных сирен заставил ее поднять голову. На перекрестке Пятидесятой-стрит застрял грузовик, и теперь он мешал движению. Два водителя такси наполовину высунулись из машин и громко кричали что-то друг другу. «Прежде чем садиться за руль, получи права!» «Какие проблемы, дерьмо?»

Роза почувствовала что-то вроде того, что чувствует мать по поводу своих расшалившихся детей. Нью-Йорк — это, конечно, мусорная свалка, но это — ее мусорная свалка, и она любила каждый уголок этого города.

Она приехала сюда десять лет назад всего с тысячью фунтов в кармане, с довольно крепкими связями в газетном мире и с нелепой прической, о которой сейчас не хотела вспомнить. Это было в августе. Одна из редакторов женского журнала предложила пожить в ее доме на самом краю Чайна-Тауна, пока сама была в отпуске. Это предложение казалось подарком судьбы, пока она не обнаружила, что кондиционер способен только дребезжать и что крышу с ней разделяют несколько семейств тараканов.

В тот месяц город почти вымер. Все разъехались. Роза, сжав зубы, потратила этот месяц на знакомство с городом, который она намеревалась покорить. Она изучила все газеты и журналы. Питаться пришлось почти одними салатами, и она потеряла десять фунтов за две недели. Перед «Днем Труда» хозяйка квартиры вернулась и в разговоре обмолвилась, что Уолт Кернитц хочет принять на работу кого-нибудь, кто помог бы ему улучшить «А Ля Мод». Этот журнал действительно нуждался в обновлении. Роза не сказала ничего, но тем же вечером принялась за разработку стратегии. Про Вальта было известно, что он встает рано, в четыре часа утра. Роза раздобыла его телефон и позвонила в половине четвертого. Она извинилась за то, что его беспокоит, но она знала, что он — «жаворонок», как и она. Она приготовила десятистраничный бизнес-план и план работы для редактора. Если он не познакомится с этим планом, он наверняка будет потом жалеть. После долгой паузы она услышала: «О’кей, завтра позавтракаем вместе. Пять для вас не слишком рано?» «Пять — прекрасно». В тот вечер Роза потратила все свои оставшиеся пятьсот фунтов на новое платье, туфли и прическу. Она чувствовала угрызения совести перед своей подругой, но у той была работа, а у Розы не было. Кроме того, она знала, что сделает эту работу лучше.

Уолт ее принял. Роза немедленно рассчитала треть сотрудников и вызвала из Англии несколько талантливых ребят, затем принялась посещать приемы, вечеринки и обхаживать рекламодателей. Вопреки пророчествам о неудаче она за шесть месяцев сделала журнал прибыльным. В качестве награды Уолт предоставил ей возможность основать собственный журнал для молодежи, который она, с ее самоуверенностью, назвала просто — «Журнал». Теперь этот журнал по доходам намного обошел своего старшего собрата, в Нью-Йорке она получила известность и почтение — хотя, она знала, при случае все эти почитатели не упустили бы случая вонзить в нее свои зубы. Но пока это ее не беспокоило. А звонок Анни дал ей еще одну замечательную идею.

Она вышла из машины у Кернитц Билдинг и на лифте поднялась в свой офис. Увидев свою секретаршу Синди, Роза еще раз мысленно пробежала по списку дел, которые предстоит сделать.

— Ты помнишь, что надо послать эти цветы в «Плазу»?

— Да, мисс Кассиди.

— Крис звонил?

— Еще нет.

— Ты помнишь Ватсереймса — это кинозвезда, мы делали репортаж о его доме с бассейном, где плавает живой дельфин? Надо купить его ребенку какой-нибудь подарок. Ты сможешь купить во время обеда? Но не дороже тысячи долларов.

— Это мальчик или девочка?

— Или то, или другое, — пожала плечами Роза.

В своем кабинете она быстро просмотрела корреспонденцию, затем прочитала материал, который появится в редакторской колонке декабрьского выпуска. Это была статья о том, что среди кинозвезд удивительно много выходцев из Ирландии. Статья предположительно будет называться «Ирландократия». Правда, тон статьи несколько игрив, надо сделать ее более серьезной, чтобы рекламодатели не предъявляли претензий.

Центральное место в выпуске займет подборка материалов о супруге Хоупа Джинни, среди которых будет целый разворот фотографий без подписей. Эти фотографии будут говорить сами за себя: совсем маленькая Джинни с выпавшим зубом и хвостиком на макушке, Джинни в школе, Джинни — степенная девушка из колледжа, Джинни на демонстрации против вьетнамской войны, в демонстрации за гражданские права, свадебная фотография, Джинни с детьми, Джинни с мужем во время избирательной кампании и Джинни — одна из претенденток на звание первой леди Америки.

Этот выпуск уже стоил уймы денег, потраченных на розыски, командировки и противоправные подкупы. Даже Вальт нашел время, чтобы предупредить ее, что в случае чего он тут ни при чем. Но Роза знала, что делает. Если Хоуп победит, ни у кого не будет в запасе столько информации, сколько у нее. Вот победит ли он? Это другой вопрос. До вчерашнего дня Роза не сомневалась в нем. А сейчас? Потрачено столько труда и нервов, и все может пойти насмарку. Ее «Журнал» стал популярным только потому, что давал больше всех информации на злобу дня. Если Хоуп проиграет, его женка будет интересовать читателей не больше, чем грязное белье, выброшенное в корзину.

Роза обвела глазами свой кабинет. На столе, как всегда, стояли свежие цветы, полки были заставлены дневниками политических деятелей, последними работами современных писателей и дневниками голливудских звезд. На стене висела обложка первого выпуска «Журнала», который был продан в первый же день уже к полудню.

Зазвонил телефон. Это была Синди, ее голос звучал озадаченно.

— Вас соединить с Робертом Максвеллом? Он сказал, что вы непременно захотите с ним поговорить. …А я думала, что Роберт Максвелл умер…

Роза улыбнулась. Вот так Крис понимал слово «конспирация». Она видела перед собой его хитрую улыбку. Сняв серьгу с уха, у которого она держала трубку, Роза приготовилась подвигнуть Криса на выполнение важной миссии.

— Дорогой, — воскликнула она. — Как ты себя чувствуешь? Статья, которую ты написал о Харрингтоне, довольно рискованна. Надеюсь, у тебя под рукой все факты… Вот как? Как интересно. Слушай, — перешла она на нужную тему. — Ты не можешь сделать мне одолжение? Мне нужно как-то исхитриться поговорить по телефону с Джорданом Хоупом. Это чисто личное дело, не имеющее ничего общего с выборами, — сугубо личное, не для публики, и крайне срочное. Естественно, я не хочу звонить в его офис по проведению избирательной кампании. Ты знаешь, что вокруг всех важных шишек бродит много сплетен. Сразу зашушукаются: «Это та самая Кассиди, из „Журнала“. Мне нужен какой-нибудь посредник между мной и Хоупом, который сможет нас соединить, не задавая лишних вопросов. Среди моих знакомых только ты способен отыскать такого человека. Когда она услышала ответ на этом респектабельном английском, ее лицо вытянулось.

— Ничего я не задумала, клянусь тебе. Я сама толком ничего не знаю, но близкий мне человек попал в очень неприятную ситуацию, и я хочу помочь. Ты же говорил мне, что очень хотел бы оказать мне какую-нибудь услугу. Вот я и прошу.

Но Криса убедить было непросто. Он любил задавать вопросы не меньше, чем следователь гестапо. Для кого она хочет устроить это дело? Если это ей нужно для какой-нибудь газетной сенсации, ей лучше об этом забыть. Связан ли звонок к Хоупу с расследованием какой-нибудь его финансовой махинации или это — что-нибудь на сексуальной почве? Или, может, это что-нибудь насчет учебы Хоупа в Оксфорде?

Роза лихорадочно искала, что ответить. Она могла бы придумать убедительную историю для любого, но не для Криса, который ее хорошо знал. Поэтому она сказала, что расскажет, как только он появится в Нью-Йорке. Сейчас она не вправе сказать правду, а лгать она не хочет.

— Я могла бы сказать, — произнесла она, — что это дело, не представляющее интереса для публики, но оно, к сожалению, как раз очень сенсационное. Я обращаюсь к тебе, потому что только тебе я могу доверять. — Она вздохнула. — Но у тебя свои правила, и я их уважаю. Ладно, сменим тему — ты придешь на вечеринку по случаю выборов? Собираются почти все.

К счастью, ее предложение сменить тему попало «в яблочко». Подозрительный тон Криса стал сугубо деловым.

— Я знаю парня, который тебе нужен. Блудливый малый, но очень шустрый в делах. Хоуп считает, что это он обеспечил ему такое широкое паблисити. Подожди немного, я сообщу тебе его номер.

— Кто он? — поинтересовалась Роза, записывая номер.

— Он занимается «паблик релейшнз», точно его пост я не помню. Проверяет речи Хоупа, отвечает на «скользкие» телефонные звонки — и все такое в этом роде.

— Да нет, ты не понял. Как его фамилия? У Розы вдруг возникло чувство, что она знает ответ.

— Иисус, разве я не сказал? Совсем плох. Его зовут Рик Гудман. Возможно, ты видела его по телевизору.

— Да, видела, — произнесла Роза. Она медленно вывела эти два слова и обвела их толстой черной рамкой, как у некролога. — Думаю, это был он. Отлично, Крис. Я тебе очень признательна. Спасибо.

— Рад вам услужить, «мадам Тайна». Не волнуйся, я скоро выведаю у тебя этот секрет.

— Передай привет Кимми. И Дрю и Тайлер, конечно.

Роза положила телефонную трубку. С лица исчезла улыбка. Рик Гудман. Это невероятно усложняет все дело. Или нет? Если Рик ей не поможет, все их труды рухнут, как карточный домик.

Роза глянула на часы. В Миссури на час меньше, только девять. Отлично. Секунду она сидела не двигаясь, чтобы собраться с мыслями. Она звонила Рику раз или два с тех пор, как Хоуп был избран кандидатом от демократической партии. Был момент, когда Джордану надо было, чтобы вся пресса оказала ему поддержку — и Роза помогла всем, чем могла. Сейчас Роза колебалась, прикидывая последствия того, что она собиралась сделать, затем развернула плечи и набрала номер.

Рик ответил немедленно.

— О, Роза, как я рад тебя слышать! — произнес он дружелюбно. — Что я могу для тебя сделать?

Роза объяснила, зачем она звонит — ее подруга хотела бы переговорить по телефону с Джорданом, и как можно быстрее. Может ли Рик помочь?

— А что это за подруга?

— Моя старая подруга из Англии. Политика тут ни при чем.

— У нее есть имя? — Роза поколебалась.

— Ее имя — Анни. Джордан сам поймет, кто это. — На том конце провода на время замолчали. Затем Рик произнес:

— Мне это не очень нравится.

— Зато понравится Джордану, — настаивала Роза. — И он найдет это крайне важным.

— Вот как. — Роза хорошо представляла лицо Рика, лихорадочно обдумывающего ее слова. — Ну, ладно. Ты, наверное, знаешь, что он сегодня приезжает в Даллас. Я дам тебе его номер. Но он занят чуть не сутки напролет. Лучше всего попытаться его поймать между полуночью и шестью.

— Спасибо, — холодно произнесла Роза. — Я буду рада отплатить тебе хвалебной статьей, когда Джордан выиграет — а в его победе я уверена.

— Это очень любезно с твоей стороны. Но тогда хвалить нас начнут все издания.

Роза вспыхнула, но вслух произнесла:

— Позвони, если тебе потребуется моя помощь. — Она положила трубку телефона и выдохнула с облегчением. Теперь у нее был телефон, но на душе осталось тяжелое чувство. Рик сдвинет горы, чтобы разузнать, для чего она все это затеяла, и использовать это к своей выгоде. Это было обременительно — быть хранительницей такой взрывоопасной новости. Джордан Хоуп имеет незаконнорожденного сына! И никто не знает, как все это было, тогда в Оксфорде, — никто кроме нее! Рок-н-ролл, наркотики, любовные интрижки. Вьетнам…

Роза почувствовала, что не может не занести переполнявшие ее идеи в компьютер. Она включила его, и ее пальцы забегали по клавишам. Она занесет эту информацию в особый файл, и никто его не сможет прочитать. Но как его назвать? «Президент»? Но это слишком очевидное и банальное название. Нет, она напишет: «Особые отношения».

Сняв браслет. Роза начала набирать текст.

22 У меня для тебя есть новость

Анни отперла тяжелую входную дверь, стряхнула мокрый зонт и устало поднялась вверх по ступенькам. Было еще так рано, что батареи не успели прогреть помещение, и у нее в комнате было холодно. Но главное — она одна. Ей не хотелось, чтобы кто-то видел то, что она собиралась сделать.

Анни водрузила на письменный стол набитый битком портфель и прямо в куртке рухнула в кресло, чтобы перевести дух. Сегодняшнее утро напоминало ей о том давнем времени, о забастовке шахтеров, когда два дня в неделю приходилось работать при ужасном холоде. Но тогда ее боссом был Гарри Робертсон, а она была его исполнительным, преданным работником. А теперь она чувствовала себя как проникший в чужую квартиру воришка.

Она достал из своего портфеля несколько тонких синих папок и выудила дискету — плоды многочасового домашнего труда. Здесь были ее планы на будущее, тексты писем, которые она пошлет на зимний аукцион, и, что самое важное, заявление об увольнении Джеку. Сегодня она сожжет за собой мосты. Себастьяну понравилась ее идея — стать первым клиентом нового агентства, «Литературного агентства Анни Гамильтон». Его вера в нее была трогательной, но и сильно обязывала. А что, если она не настолько умна и предприимчива, как ему кажется? Что, если он преувеличивает ее возможности? И ей не удастся пристроить его повести? Если этот аукцион пройдет неудачно, она может сказать своей карьере: «Прощай». Никакое агентство не возьмет ее на работу. Авторы, которых она соберет, вежливо и незаметно испарятся. Анни вскочила с кресла и стянула куртку, стараясь справиться со своими страхами. К делу. И немедленно. Исчезновение Тома еще раз убедило ее — надо действовать решительно, а не идти на поводу у обстоятельств.

Она вставила дискетку и включила компьютер. Он тихонько загудел, выходя на рабочий режим. Распечатать материал — плевое дело, главное — сделать еще одну вещь. И поскорее, пока никто сюда не заявился. Она протянула руку, разыскивая нужный телефон. Странно, но необходимый листок никак не находился. Сердце лихорадочно забилось… но наконец ей удалось найти. Просто два листка слиплись. Вот он — телефонный номер, который дала ей Роза. Анни аккуратно переписала этот номер. В нем было сосредоточено все — и ее прошлое, и, возможно, будущее. Спасибо, Боже, что ты познакомил меня с Розой — единственным человеком, которому можно доверять.

Анни нахмурилась, стараясь собраться с мыслями. Даллас, Техас. Там сейчас два часа утра. Джордан, должно быть, спит, а может, мечтает о своем грандиозном будущем. Она часто гадала — настанет ли в ее жизни момент, когда она все — таки позвонит ему. И он настал, но она никак не может заставить себя поднять руку, чтобы набрать номер…

— Да? — ответил ей мужской голос, бодрый, совершенно не сонный.

— Джордан?

— Кто это?

Это был он, с его характерным для американского Юга, врастяжечку, произношением.

— Это — Анни Паксфорд. — Тишина.

— Мы встречались когда-то давно в Оксфорде. Помнишь?

— Конечно, я помню тебя, Анни. Это было дьявольски давно. Что я могу для тебя сделать?

Его тон был обескураживающе холоден. Должно быть, он думает, что она хочет возобновить старое знакомство, поскольку сейчас он стал очень известен.

— Ничего, — поспешно произнесла она. — Я только хочу сообщить тебе кое-что, что тебе необходимо знать. — Анни кашлянула, прочищая горло. — У меня есть сын. Его зовут Том.

— М-м… мои поздравления, — ответил Джордан вежливо, но несколько озадаченно. — Когда он родился?

Анни закрыла глаза. Он думает, что сын у нее родился только что!

— Нет, ты не понял. Он уже взрослый. По крайней мере внешне, — добавила она, вспомнив недавнее поведение Тома. («Возвращайся к теме!») Анни почувствовала, что у нее совершенно пересохло горло. — Проблема в том, — она вдохнула, — что он считает тебя своим отцом.

Она почувствовала, что Джордан замер.

— Он что?

— Я тут ни при чем, — стала оправдываться Анни. — Я никогда не говорила ему ничего подобного. Я вообще не говорила, что мы… были знакомы. Джордан, все это трудно рассказать по телефону. Я хотела бы сделать это в приватной обстановке. По своим делам я буду в Америке в конце недели — в Чикаго и Нью-Йорке, но я могла бы встретиться с тобой — где и когда тебе будет удобно. В любом городе, в любое время суток. В баре, отеле, парке — не имеет значения. Но мне необходимо тебя увидеть.

Последовала долгая пауза — видимо, Джордан колебался.

— Это не может подождать до того, как пройдут выборы?

Анни дрогнула от нетерпения.

— Это может коснуться и выборов — принести такой результат, который тебя вряд ли устроит. Том сам не свой. Он куда-то исчез. Ты не понимаешь? Он едет, чтобы тебя разыскать.

— Едет сюда? В Соединенные Штаты? — Голос Джордана звучал озадаченно.

— Возможно. — Анни понизила голос. — Честно говоря, я не знаю, где он находится, но если это попадет в газеты, будет ужасно.

— Но это неправда! — воскликнул он. Анни секунду поколебалась.

— Конечно, — сказала она. — Я только хотела предупредить тебя — на всякий случай. — Ее голос потеплел. — Я думаю о тебе, Джордан. О твоих выборах. И твоей жене.

Последовала долгая пауза. Затем он неожиданно произнес:

— Это — ты… Анни Паксфорд. Судя по голосу, ты мало изменилась. Это так?

Анни подумала о морщинках вокруг глаз, о том, как рождение детей сказалось на ее фигуре, обо всем, что произошло с того времени, как они расстались.

— Не думаю, — сказала она. — А ты?

— Надеюсь, нет. Слушай, Анни, все это для меня как гром с ясного неба. Я не могу понять, как ты вообще ухитрилась до меня добраться. Слушай… — Она услышала шелест бумаги. — Моя следующая поездка — в Чикаго. Может быть там, вечером в субботу? Скажи мне, где ты собираешься остановиться.

Анни продиктовала ему название отеля и номер забронированной комнаты.

— Я ничего не обещаю, — предостерег он.

— Я понимаю.

— Даже если я смогу выбраться, это может быть довольно поздно — может быть, в середине ночи.

— Не играет роли.

— Ты уверена, что это все — не мистификация?

— Ну, Джордан… Если я и изменилась, то не до такой же степени…

Анни осторожно положила на место телефонную трубку. Она чувствовала себя так, как будто только что выдержала гонку. По крайней мере он не сказал: «Какая Анни?» Анни поднялась из-за стола, ощущая умиротворяющее чувство, что события входят в какую-то колею, их можно взять под контроль. Под видом визита к умирающей матери она может съездить в Америку и устроить аукцион на книгу Себастьяна Уинтера, уведя ее прямо из-под носа Джека. И встретиться с ее бывшим возлюбленным так, что Эдвард ничего об этом не узнает. А она всем сердцем хотела — и начать свое собственное дело, и встретиться с Джорданом. Она так долго была паинькой. Можно побыть немного и плохой.

23 Это моя жизнь

— Я не верю в это!

Том поднял голову от бумаги, которую держал в руке. Он чувствовал глубокое разочарование.

Служащий бюро глянул ему в глаза с сочувствием.

— Я предупреждал тебя, парень. Мы — только информационная служба. Мы — не Бог.

— Но тут совсем ничего не указано, — воскликнул Том, показывая на пустое место в листке. — Я три дня убеждал вас показать мне этот документ, и теперь… — его голос сорвался.

— Соберитесь с мыслями, — мягко предложил человек за столом.

Том повернулся и, стараясь успокоиться, стал разглядывать обстановку кабинета Управления по учету населения. Но ничего успокаивающего в голых стенах и типовой мебели государственного учреждения не было. Том снова повернулся к листку на столе.

Это был документ о его рождении, подлинный документ. Тот самый, который он не смог получить в Лондоне. Тот, который должен был бы расставить все точки над «и». Из-за этой бумажки он преодолел сотни миль, доехав почти до Шотландии, и провел три ночи на нейлоновых простынях в гостинице. Том почувствовал, что ему жалко самого себя от бессмысленности потраченных усилий. Ладно, решил он, хватит скулить, надо в самом деле собраться с мыслями.

Документ, который лежал перед ним, был датирован 27 марта 1971 года. Это было через десять дней после его рождения. Здесь он был зарегистрирован как Томас Паксфорд. Ладно, родители не состояли тогда в браке. С этим можно было смириться. Но если бы его отцом был тот, кого он таковым всегда считал, то почему он не записал себя? В документе отцу отводится три строки. И все три строки пусты. Ни Эдварда Гамильтона, ни Джордана Хоупа — никого.

Том достал из кармана копию более позднего документа, после регистрации. Там все три строки были заполнены. Имя: Эдвард Гамильтон. Место рождения: Льюис, Суссекс. Профессия — адвокат. Чем еще могут отличаться эти два документа? Том положил их рядом и начал сравнивать строка за строкой.

— Я рекомендую обратиться в нашу справочную службу, — произнес служащий, протягивая маленький листочек. — Посетители часто находят ее помощь полезной.

— Что? — отсутствующе переспросил Том. Его внимание привлекла фамилия на последней странице документа. Она была очень странной. — Я могу сделать копию и взять ее с собой?

— Можете. Вы нашли что-нибудь нужное?

— Ну… возможно, интересное. — Том поднялся со стула. — Спасибо. Извините, если я доставил вам много хлопот.

Служащий тепло пожал его руку.

— У меня встречались и более трудные случаи. Удачи, парень.

Том прошел по извилистому коридору, миновал приемную и направился к автомобильной площадке. Тонкая футболка не спасала от холодного пронзительного ветра. Он нырнул в свой «Моррисон» и повернул ключ зажигания. Куда теперь?

Он приехал сюда, повинуясь порыву, разозлясь на мать, желая узнать истину. Но теперь истина еще более далека. Имя отца — пробел. Ему внезапно пришла в голову мысль — а есть ли вообще у Джордана дети? Он не мог вспомнить. Интересно, что он скажет, если подойти к нему и сказать: «Привет, а вот и я — твой сын»? Представить, конечно, трудно… Том прогнал от себя эти мысли и завел двигатель. Хорошо, что ему не придется ночевать в этой гостинице еще одну ночь.

Он направился в Саутпорт и остановил машину у гостиницы. Поднявшись к себе, быстро набил вещами рюкзак: записная книжка, свитер, паспорт, зубная щетка и прочая мелочь. Он глянул на часы. Половина двенадцатого, сегодня у нас среда. Сегодня срок сдачи реферата о Меттернихе. Но сейчас Оксфорд казался чем-то совсем из другого мира. Том пока не был готов туда вернуться.

Он застегнул сумку, взвалил ее на плечо и захлопнул дверь номера. Он понял, что нужно делать. Он отправится к Ребекке. Красавица Ребекка. Он не будет вешать на нее свои проблемы. Просто ему захотелось хоть немного участия. Том глянул на карту. Ему следовало выбраться на магистраль и отправиться на юг.

Том вспомнил теплый сентябрьский вечер, когда они встретились. Это произошло в Хампстеде, в пабе, набитом подростками из ближайшей школы. Тому здесь не очень нравилось, но он только что вернулся из Восточной Европы, его сестра и две ее подружки затащили его сюда. После того, как он купил им по коктейлю, они мгновенно потеряли к нему интерес — видно, он уже выполнил свою функцию. Ведь им бы спиртного не продали, поскольку они несовершеннолетние. Он стоял, с тоской подпирая стену и придумывая предлог, как от них удрать. Тут-то он и заметил Ребекку, высокую черноволосую девушку в белых джинсах и легкой белоснежной рубашке, под которой, по видимости, ничего не было. Только через полчаса он собрался с духом и, подойдя к ней, непринужденно спросил: «Привет, это тебя я видел в школе в Кандеме?» Она удивленно глянула на него своими серыми глазищами и ответила: «Год назад я окончила школу в Южном Хампстеде. Но ты молодец, что решился подойти».

Том заказал им обоим по стаканчику, затем убедил ее съесть по гамбургеру. Затем они сели за столик и купили жареной картошки «фри» с кетчупом. Том узнал, что она училась на первом курсе университета в Суссексе, на биологическом факультете. Она собиралась заняться генетикой. Ее родители были разведены, и она и ее младшие братья жили с отцом. Он известный журналист, пишет о политике, но в быту абсолютно беспомощный человек. Частенько в холодильнике не оказывалось ни крошки, а газ отключали за неуплату. А еще его новая знакомая любила играть на скрипке.

По дороге домой Том усиленно тогда пытался понять — влюблен он или нет? На следующий день он колесил вокруг ее дома в своем «Моррисоне» с открытым верхом, изведя почти весь бензин, поджидая, когда она выйдет из дома. Он предложил ее подвезти. Хоть Ребекка в этом и не нуждалась, было видно, что его внимание ей приятно. В следующие несколько недель они посетили концерт на открытом воздухе, прошлись по рынку Камдена, послушали ансамбли в городском и сельском клубах. Незадолго перед тем, как Ребекка должна была уехать в Суссекс, они сняли на выходные маленький коттедж. Днем гуляли по холмам, а вечерами занимались любовью при свете костра. Том очень хотел пригласить ее в Оксфорд, на вечеринку, в какие-нибудь старинные апартаменты с деревянными панелями.

Но это потом, а сейчас ему требовалось одно — только ее увидеть. Дорога казалась бесконечной, а его машина явно не годилась для гонки. На скорости пятьдесят пять миль в час машина начала идти из стороны в сторону, и обгоняющие грузовики издавали предупреждающие гудки. Тому приходилось к тому же регулярно останавливаться, чтобы поменять воду и залить бензин. В дорожные кафе он так ни разу и не заглянул. К тому времени, как перед ним возник дорожный указатель с надписью «Суссекс», было уже девять часов вечера, уже зажглись фонари, бросая тусклый свет на каменные стены. У прудов не было видно ни души — только опавшие листья валялись на дорожках. Странно было думать, что это тот университет, который, если верить отцу Ребекки, в 60-е годы кипел революционными страстями.

Том ехал наугад, пока не увидел пару студентов, которые показали ему дорогу. Наконец-то он остановил машину! Том почувствовал, как от усталости слезятся глаза и болят руки. Не в силах выйти из машины, он лег на руль и прошептал: «Ребекка». Это звучало как молитва.

Когда он нашел ее комнату, дверь оказалась закрытой. Том громко постучал. Как она смела куда-то уйти? Где она сейчас, что делает? Он опустился на колени. Придется ждать, пока она не вернется с какой-нибудь вечеринки. Должно быть, он уснул, потому что следующее, что он увидел, — это стоящую над ним Ребекку; ее глаза светились радостью.

— Том! Почему ты не сообщил мне, что собираешься приехать?

Том выпрямился.

— Где это ты была?

— В библиотеке. — И она лукаво подняла бровь. — Я изучала репродуктивную систему беспозвоночных. — Она отперла дверь и распахнула ее настежь, затем протянула руки Тому. — Это замечательно, что ты — здесь. Я не могу в это поверить.

Том освободился от ее объятий и опустился в единственное кресло в комнате. Он знал, что его поведение выглядит грубым, но что-то в ее радушии странно его раздражало. Она определенно не понимала, в каком он состоянии. Том положил руку на лоб:

— У тебя есть кофе?

Улыбка исчезла с лица Ребекки.

— Конечно.

Она поставила на плиту кофейник и начала доставать чашечки и ложки — методично и аккуратно, как это она всегда делала. Том изучал линии ее тела, когда она наклонялась к серванту.

— Иди сюда, — нетерпеливо произнес он. — Перестань возиться с этой ерундой и поцелуй меня.

Она тут же подбежала и уселась ему на колени. Том сильно сжал ее, и его язык глубоко проник в ее рот. Ребекка с удивлением восприняла эту напористость. Где же ей было понять, что он хотел острыми и примитивными ощущениями и заглушить все свои сомнения…

— Давай отправимся в постель, — отрывисто произнес он.

Ребекка ошарашенно на него посмотрела.

— Что?

— Отправимся в постель, — повторил он. — Ты же еще не бросила меня, верно?

Ребекка встала, лицо у нее вспыхнуло.

— Конечно нет. Но, Том, — ты вваливаешься без предупреждения, как обезумевший медведь, и сразу же предлагаешь заняться любовью. Что произошло?

— Я не хочу ничего объяснять. Просто давай отправимся в постель. — Ребекка отступила.

— Нет, — сказала она. — Нет. Мне кажется, что тебе просто нужно… трахнуть кого-нибудь. Кого-нибудь. Неважно — кого. А я отношусь к этому по-другому.

Том почувствовал, как от желания напрягается его тело.

— Это же так чертовски здорово. Почему бы и нет?

— Потому что, — объяснила Ребекка. — Я не знаю, откуда ты явился, и вообще я не планировала заниматься этим.

— Да ладно, Ребекка, это сейчас не важно. Я буду осторожен.

— Том, — возразила Ребекка, чувствуя, что может рассмеяться, — это звучит как предостережение в аптеке. Главное, чтобы тебя сейчас же ублажили.

Том хмуро глянул на нее, затем вскочил на ноги.

— Хорошо. Я могу и убраться отсюда.

— Не глупи. — Ребекка погладила его руку. — Я хотела бы, чтобы ты остался. Скажи — что с тобой? Как я могу тебе помочь, если я ничего не знаю.

Том молчал. Ребекка глядела на него очень внимательно.

— Это не связано с твоей матерью? Она звонила мне на прошлой неделе и сказала, что просто хотела узнать, все ли у меня в порядке. И спросила, не видела ли я тебя? Я еще тогда подумала, что это странный вопрос.

Том почувствовал, как будто на него вылили ушат холодной воды. Его мать и Ребекка, его подружка, обсуждают его за его спиной, как будто он неразумное дитя. Он почувствовал себя преданным всеми.

Отбросив ее руку, он направился к двери, распахнул ее и, обернувшись, глянул в изумленные серые глаза. Хотелось сказать ей что-нибудь обидное.

— Хорошо, ты меня повидала. Теперь можешь отчитаться об этом.

Том решил отправиться в сторону Брайтона. Ему надо что-нибудь выпить. И побольше. Брайтон самое то. Тома переполняла холодная решимость, он как заправский гонщик срезал углы на поворотах. Когда он подъехал к перекрестку, у него возникла мысль испытать судьбу и пересечь перекресток с закрытыми глазами. Но в последний момент он нажал на тормоза. И тут же наперерез промчался громадный грузовик. На обочине дороги зажегся указатель: «Аэропорт Гатвик, 23 мили».

Том ездил по Брайтону, пока не нашел паб, который ему приглянулся. Внутри было удивительно тихо. Несколько человек сидели за столом с кружками пива. Они глянули на незнакомого парня с удивлением. Том взял пиво и несколько пакетов с хрустящим картофелем и устроился за столиком в углу. Он почувствовал невероятный голод. Пожилой человек за соседним столиком сказал ему: «Добрый вечер». Том вежливо кивнул и погрузился в размышления.

В его голове окончательно созрел один план. Эта мысль пришла ему еще несколько дней назад, но тогда он счел ее дикой. Теперь эта мысль приобрела вполне конкретную форму. Он быстро выпил кружку и заказал еще одну, алкоголь заставил мозги работать быстрее. Должен ли он с кем-нибудь обсудить свой план? Нет, зачем. Разве кто-нибудь ему что-нибудь сообщил на эту тему? Пусть думают, что хотят. Том сидел, целиком погруженный в свои мысли, пока не стали гасить свет, шум задвигаемых стульев означал, что паб скоро закроется. Том вышел и, забравшись в машину, с трудом попытался воткнуть ключ в зажигание.

У его плеча какой-то голос произнес:

— Ты неплохо выглядишь. Не хочешь заглянуть ко мне домой немного повеселиться?

Это был тип из паба, от его улыбочки Тома пробрало холодом. Том отпрянул в сторону, но это отнюдь не смутило улыбчивого весельчака.

— Небольшая прогулка, чтобы развеяться и повеселиться, а? — Его глаза застыли на Томе.

— Веселись сам с собой.

Человек пожал плечами и двинулся в сторону, его галстук развевался на ветру.

Том наклонился и запер дверь. Его сердце колотилось. Человек ушел. Все, все у него было отвратительно. Ребекка его подвела. Его мать ему лгала. Его могут выкинуть из Оксфорда за прогулы. Его отец — и это было самое поганое — мог оказаться и не его отцом. Все были против него. Кроме, может быть, того человека, который собирается стать президентом Соединенных Штатов.

И Том направился к указателю, который показывал направление на аэропорт Гатвик. «Вирджин Атлантик» предлагает билеты в Америку всего за девяносто девять фунтов. Что он, в конце концов, теряет?

24 В небе

Джордан стал подниматься по трапу. На самом верху он обернулся и взглянул на толпу. Люди улыбались, махали руками — обычная картина перед взлетом. Несколькими ступеньками ниже стоял охранник с дипломатом, прижатым к груди, его глаза изучающе пробегали по толпе. Джордан поднял руку, показывая на пальцах цифру пять. «До победы — только пять дней!» — крикнул кто-то, поняв его жест. Вспыхнули фотовспышки. Джордан сосчитал до десяти, предоставив фоторепортерам сделать свое дело, и шагнул в салон.

Он сразу же снял галстук и пиджак и расстегнул рубашку. Она насквозь промокла от пота. Кто-то протянул ему новую. Когда Джордан проходил по салону, его приветствовали, но старались до него не дотрагиваться. Джордан сегодня пожал столько рук, испытал на себе столько дружеских шлепков по спине, рукам и даже по голове, что чувствовал себя как после боя с чемпионом по боксу.

Джордан направлялся к той, чье мнение его действительно интересовало. Он подошел к ее креслу и начал закатывать рукава рубашки.

— Все идет нормально? — спросил он.

— Ты сам знаешь, что нормально, — улыбнулась ему жена. — Ты был неподражаем. Как всегда. Перестань волноваться.

— Но опросы…

— Решать будут люди, а не опросы, — твердо прервала его Джинни. — Садись и побереги свой голос. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.

Джордан мгновение смотрел на нее, ожидая, что она предпримет дальше, затем повиновался. На его кресле валялась различная мелочь — газеты, бутылки, боевик в бумажной обложке, пара сигар. Джордан откупорил коричневую бутылку, сделал большой глоток, потом проглотил таблетку и запил ее. Скоро он будет в облаках. Кажется, что он уже половину жизни провел в небе. Следующим городом будет Рапид-Сити, потом шел Чейен, а вечером они прилетели в Денвер. Завтра ему придется навестить «кукурузные» штаты и потом прибыть в Чикаго. И его мысли мигом перескочили на ту встречу, которая предстояла в этом городе.

Одна из девушек принесла ему папку с вырезками из последних газет. Джордан надел очки и пробежал те места в статьях, которые были отчеркнуты желтым фломастером. Но он определенно не мог сосредоточиться. Гудели двигатели, разогреваясь перед взлетом. Джордан отодвинул занавеску иллюминатора и выглянул на летное поле. Репортеры, которые следовали за ним повсюду, в жажде поймать его на какой-нибудь ошибке в речи — чтобы раздуть из нее сенсацию, — все еще стояли на летном поле с камерами и ручками в руках. По земле ветер гнал плакаты, на которых было написано: «Хоуп». Джордан мысленно помолился, чтобы это не оказалось плохим предзнаменованием.

Чувствовал он себя неважнецки. Две последних ночи плохо спал — просыпался в поту, с пересохшим от диких и страшных снов горлом. С нервами явно было что-то не в порядке. Джордан обнаружил, что ему стало все труднее на чем-либо сконцентрироваться. Начались проколы, подобные вчерашнему. Тогда они остановились в Идахо для неформальной встречи с группой фермеров. С «хот-догом» в руке Джордан пробрался сквозь толпу, пожимая руки, подписывая автографы, целуя малышей, похлопывая собак, выслушивая просьбы и обещая оказать помощь. Один из его помощников протянул ему салфетку, чтобы Джордан вытер кетчуп с подбородка, и Джордан на ней расписался.

Потом они здорово над этим смеялись, были и другие промахи. Когда ему задали на пресс-конференции простой вопрос об импорте мяса, он забыл начало этого вопроса. Хоть этот казус был в общем-то пустячным, но он оставил у него неприятный осадок — с ним явно творилось что-то странное. И он в конце концов понял что. Он отвлекался, стараясь отыскать в толпе своего сына.

После звонка Анни мысль о сыне преследовала его непрерывно. Когда он выступал перед аудиторией, он думал теперь не о тех, кто его слушает, а о том, как отнесся бы к его словам его сын, если бы он и вправду здесь оказался.

Странная причуда, и опасная. Ему было совершенно очевидно, какую бурю вызовет известие о том, что у него имеется незаконный ребенок. Его оппоненты вели против него грязную кампанию, пожалуй, самую грязную за все выборы в американской истории. Его парни тоже не надевали белых перчаток, но они, по крайней мере, придерживались темы, а не переходили на брань и угрозы. Республиканцы мобилизовали против него все — даже слухи и сплетни, и они уже изрядно порылись в его оксфордском прошлом, где, если им верить, Джордан увлекался наркотиками и снюхался с коммунистами. А тут еще добавится связь с иностранкой и незаконнорожденный ребенок, о котором он столько лет не знал. Тогда президентского поста ему не видать.

А этого он не может допустить. Он не позволит — не должен позволить нынешнему коррумпированному правительству царствовать еще четыре года. Он хочет изменить положение дел в стране к лучшему. Эта миссия предназначена ему Богом.

Джордан узнал немало нового за время президентской гонки. Оказывается, дипломаты в руках охранников — это не дипломаты, а пуленепробиваемые щиты. И что для того, чтобы выдержать предвыборную кампанию, нужно иметь железный желудок и стальной мочевой пузырь. Что после усталости приходит прилив энергии. Во время телевизионных дебатов Джордан уже привык глядеть не на своего оппонента, а в камеру. Он узнал, что скромный ужин с немногими людьми может принести больше пользы, чем масштабная поездка по всему штату. И что острое словцо воспринимается лучше, чем многословные рассуждения о политике. Он понял, что лучшее, что у него есть, — это он сам, и чем больше он отдает себя и своих сил, тем больше он получает в ответ. И, наконец, он открыл, как ценна поддержка его жены.

Джордан глянул на Джинни. Она спала, волосы падали на лицо. Ему нравилось то, что она перекрасилась в блондинку. Это делало ее сексуальнее, хотя он и не осмеливался ей об этом сказать. Никогда он не видел ее в такой ярости, как в тот момент, когда Рик сказал ей, что ей необходимо сменить имидж. «Жаклин Кеннеди была права, говоря, что титул „Первая леди“ лучше бы подошел скаковой лошади». И будь она проклята, если позволит себя наряжать, как елку на Новый год. Но ей пришлось сменить имидж — этого требовали их интересы.

Без нее его избирательная кампания вряд ли была бы успешной. Не было ни одного вопроса, который они вместе не обсуждали бы. Она была живым напоминанием о тех временах, когда слова «либерал» и «радикал» еще не звучали как бранные. Она осаживала его, когда он брал фальшивые ноты. И сопровождала повсюду. В старом блюзе поется: «Мужчина так хорош, но женщина — прекрасней». И именно это привлекло его когда-то. А вовсе не секс. Для секса он всегда находил другие возможности.

Он познакомился с ней в первый год учебы в аспирантуре. Она стала «мисс Вирджиния» — «только не пытайтесь меня ущипнуть» — в тот год, как окончила университет. Тихая и робкая, она, как правило, молчала, но у нее была такая улыбка, которая могла бы зажечь бостонскую гавань. Джордану она понравилась сразу. Оксфорд оставил в его душе тяжелый след, Гарвард вернул душевное равновесие. Джордан намеревался интенсивно изучать политические науки и расширять полезные связи. Но никак не любовные.

Однако он часто встречал Джинни — то в библиотеке, то на студенческих собраниях, а в 1972 им довелось вместе работать, они участвовали в избирательной кампании Макговерна. Однажды вечером за кружкой пива он изложил ей свои планы. Джинни восприняла их очень серьезно. На Рождество она удивила его тем, что пригласила в Миннесоту провести праздник с ее семьей. Джордан как-то упомянул, что не поедет домой на праздник, поскольку слишком занят. Он говорил ей правду, но не всю.

А вся правда заключалась в том, что он ни разу не приезжал домой после того, как мать снова вышла замуж. Новый муж весьма любил виски, от которого либо без удержу веселился, либо был мрачнее тучи. А еще он постоянно куда-то исчезал и возвращался через несколько дней без цента в кармане, но полный раскаяния. Джордан не осуждал свою мать. Ей было трудно одной. Новый муж водил ее в рестораны, на танцы и автомобильные гонки. Возможно, она и сожалела о своем решении, но никогда не говорила об этом Джордану. В любом случае поговорить с ней наедине и попросить совета было уже невозможно.

Родители Джинни жили неподалеку от Миннеаполисса, в маленьком городке Сент-Пол. Ее семья оказалась очень обширна и влиятельна. За столом на Рождество сели шестнадцать человек — начиная от отца Джинни и кончая ее племянницами и племянниками. Семья оказалась шумной, здесь было немало любителей поспорить, но его приняли весьма радушно. Джордан отдохнул душой и приобрел статус героя после того, как починил у одного из младших членов семейства сломанную игрушку. С матерью Джинни они спорили о политике Никсона во Вьетнаме. С ее братьями он играл в шахматы. Внезапно Джордан понял, что вполне может разделить свою жизнь между упорным изучением политических наук и домом, в котором он чувствовал бы себя любимым. Следующим летом он и Джинни поженились.

Поначалу все складывалось лучше, чем он рассчитывал. После завершения учебы и он, и Джинни довольно успешно начали свои служебные карьеры, и скоро Джордан сообщил ей, что собирается выставить свою кандидатуру на пост губернатора штата Миссури. Джинни поддержала его, хотя это значило для нее отказ от предложения работать в Вашингтоне. Джордан слышал со всех сторон, что он слишком молод, слишком зелен, слишком неопытен для поста губернатора. Но, несмотря на это, он победил. Осенью они переехали в губернаторскую резиденцию в Джефферсон-Сити. Он до сих пор помнит, как был тогда счастлив.

На улице, помнится, был восхитительный осенний день. Клены и кизиловые деревья окрасились в яркие цвета. Джинни руководила переездом со всей своей обычной основательностью. Вечером их посетили друзья, новый губернатор и губернаторша угостили их пивом и сосисками и провели по всему дому. Джордан и Джинни не скрывали радости от победы и увлеченно рассказали о будущей своей деятельности. Помимо всяческих реформ в их намерения входило покуситься на суровый стиль жизни губернатора — теперь они будут часто устраивать вечеринки, танцы на лужайке и посещать бейсбольные матчи. Джордан немедленно взялся за выполнение этого плана, достав стереомагнитофон и превратив этот вечер в импровизированную вечеринку. Все их друзья были искренне рады их удаче как своей. В политическую жизнь вступало новое поколение.

Потом друзья ушли, они с Джинни остались вдвоем. Этот день значил для них очень много. Они прошлись рука об руку по дому, распределяя комнаты: здесь будет его рабочий кабинет, здесь — кабинет Джинни, а наверху — спальные комнаты для детей, которые у них появятся. По крайней мере, двое детей, решила Джинни. Нет, четверо, настаивал Джордан, помня о своем одиноком детстве. Он подтолкнул ее к спальне, желая приступить к делу немедленно.

Но детей у них не появилось…

Джинни внезапно открыла глаза, как бы почувствовав, что мысли Джордана сейчас о ней, и глянула на него. Потом перевесилась через подлокотник:

— Что-нибудь случилось?

Он взял, погладил ее пальцы, ощутив холодок от обручального кольца.

— Ты выглядишь усталой, — это все, что он сказал. Джинни улыбнулась.

— Конечно. А земля — круглая. — Джордан рассмеялся.

— Да, я сказал глупость. Я сейчас думал — и как только ты все это выдерживаешь? Справишься? Ведь график твоей поездки очень жесткий.

У Джинни была намечена своя поездка по нескольким городам. Они хотели охватить как можно больше людей в эти последние дни. Джинни высвободила руку.

— Конечно, справлюсь. А ты как думал?

— Я был против этой твоей поездки, — продолжал Джордан. — Мы — одна команда, я и ты. Но парни полагают, что будет совсем неплохо…

— …Посетить школы, союзы матерей и больницы, чтобы завоевать симпатии избирательниц? Я сделаю это, Джордан.

— Когда мы будем в Белом доме, мы не будем расставаться — я это обещаю.

— Хорошо, — улыбнулась Джинни.

Самолет набирал высоту. Люди за перегородкой разговаривали, спорили, смеялись. Джордан не любил быть не в курсе того, что происходит кругом. Он отодвинул занавес, отделявший их салон. Парни из службы безопасности играли в покер. Может, стоит их как-нибудь в бессонную ночь научить играть в более интеллектуальную игру, что больше подойдет к образу президента, подумал Джордан. Каждый из них в отдельности был неплохим малым, но сама эта порода действовала ему на нервы. Их модные бицепсы и пустой взгляд напомнили ему Арнольда Шварценеггера.

Дисциплина в самолете неудержимо падала. Хоть на бортах самолета красовались американские флаги, в салоне ничего патриотического не было — везде были развешены кинозвезды, персонажи мультфильмов, фотографии и редко — предвыборные лозунги. На полу валялись пустые коробки из-под сигарет, пуговицы и плакаты. Как-то, перешагивая через один плакат, Джордан подумал: «А кто этот Хоуп?». Эта фамилия была так истерта в его сознании, что он уже не воспринимал ее как свою.

В самолете располагался технический центр — дюжина телефонов, принтер, факс, ксерокс. Два парня возились у магнитофона. Они на секунду включили его и Джордан услышал песню, которую любил.

— Это для сегодняшнего вечера? — спросил он.

— Нет, сэр. Для Денвера мы уже сделали запись. Это будет для Чикаго.

Чикаго. Скоро они прибудут в этот город, а он еще так и не знает — как ему поступить. Взяв свою речь для Рапид-Сити, Джордан направился дальше, чтобы промочить горло элем. Здесь он увидел Бонни. Она глянула на него критически.

— О! Самое время привести прическу в нормальное состояние. Чего изволите?

— Да я и сам не знаю, — улыбнулся Джордан, опускаясь в кресло.

— Это займет пятнадцать минут.

Бонни была одной из тех, кто отвечал за внешний вид Джордана, он очень ей доверял. Низенькая и плотная, с улыбкой, широкой, как у Багса Банни, она обладала волшебными руками, и к тому же неисчерпаемым запасом историй из жизни своего семейства. Повернув зеркало, она занялась его прической.

А его мысли перенеслись опять к Джинни. Только после трех лет совместной жизни они поняли, что что-то не так. Джордан обратился к врачу. Однако выяснилось, что дело в Джинни. И никакие лекарства и процедуры не помогли. Джордан уже начал подумывать о приемном ребенке, но Джинни отказалась. Она сказала, что, возможно, это — Божья воля.

Джордан очень переживал. Джинни доставила ему самое большое разочарование в жизни, потому что он очень хотел иметь детей. Мысль о том, что они — не обычная семья, а просто два человека, которые живут вместе, ужаснула его. Будущее было бесцельным. И тогда у него начался новый период — он стал участвовать в сомнительных финансовых операциях, проводить время с дамами легкого поведения, и охотней всего — самого легкого. И он при этом не испытывал ни малейших угрызений совести. Джинни жаловалась, угрожала, плакала. Джордан слушал ее, но не слышал.

Однажды за обедом она сказала ему, что хотела бы с ним развестись. Она уже упаковала свои вещи, чтобы отправиться к родителям. Она дает ему две недели, и, если все будет по-прежнему, от родителей она не вернется. Джордан прошелся по пустому дому, думая, что у него практически нет выбора. Скандал и сплетни вокруг развода поставят крест на всех его планах. И кроме того, ему все же не хотелось терять Джинни.

Сейчас все это казалось таким давним. Прежние отношения налаживались медленно. Все встало на свое место только тогда, когда он решил баллотироваться на пост президента. Они работали вместе на одном дыхании, как одно целое — до самого его выдвижения на пост президента от демократов. Правда, была трудность — Джинни не была остроумной, красавицей уже тоже. Не была она обычной домохозяйкой и матерью, а такую вряд ли избиратели захотят видеть «первой леди», опасаясь, что в Белом доме именно она будет верховодить. И потому ее облику пришлось придать больше мягкости, и было решено, что ей не стоит особенно выделяться на время предвыборной кампании. К тому же нужно было избегать лишних вопросов. Джинни ни под каким видом не хотела, чтобы кто-то хотя бы догадывался об истине, почему у них нет детей. Даже Рик и Шелби: им были даны инструкции на подобные вопросы отвечать, что она слишком занята серьезными проблемами и слишком независимая личность.

Джинни просила его уважить ее гордость. Пусть это будет одним из немногих их секретов от американского народа. Интересно, что будет, если откроется, что у него есть сын? Как им тогда быть с ее гордостью?

Анни и Джинни — они такие разные, одна эффектная незнакомка из другой страны, другая — такая домашняя и знакомая. Он не мог представить себе Анни в домашней обстановке, а Джинни виделась ему только в комнате.

— Не правда ли, я — гений, — провела последний раз по его волосам расческой Бонни. — Пятнадцать минут назад голова походила на какой-то кактус. А теперь — просто голливудская звезда.

Джордан подумал, не попросить ли Бонни помочь ему попасть в отель, где его ждет Анни. Все говорили, что она к нему неравнодушна. Он увидел ее взгляд в зеркале и смутился. Потом встал и сжал ее плечи:

— Спасибо, малышка.

Джордан прошел по салону, чтобы вернуться на свое место. В его голове звучали слова песни «Вчерашний день прошел, о да, прошел… не думай о грядущем». Тут он почувствовал, что самолет пошел на посадку.

Рапид-Сити. Еще одна толпа, перед которой надо произнести еще одну речь, и это будет еще один вклад в достижение волшебной цифры 270 — именно стольких голосов он должен добиться. Он вздрогнул — настолько ясно он заранее ощутил холодный ветер на трибуне, увидел резиновые шары с его именем, услышал приветственные крики. Но тут уголком глаза Джордан увидел руки, раздающие игральные карты. И это навело его на одну идею, — он, кажется, придумал, как ему незаметно ускользнуть, чтобы встретиться с Анни.

Он знал, что идет на страшный риск, если его застанут в номере отеля с незнакомой женщиной. А рисковал он очень многим — женой, карьерой, будущим. Но в нем росло безудержное желание снова увидеть Анни и узнать о своем сыне. После всех этих бессодержательных лет — сын. Сердце у Джордана забилось чаще. Он понял, что не может не поехать.

25 В полночь

После четырех долгих гудков включился автоответчик. «Это телефон Розы Кассиди. Оставьте мне сообщение после сигнала». Том положил трубку и хмуро огляделся. Обертки от жевательных резинок, сигаретные окурки и старые автобусные билеты устилали пол автостанции. На одной из скамеек лежал пьяный. На стене были написаны телефоны, по которым предлагались сексуальные услуги на любой вкус. На противоположной стороне зала ожидания степенно прогуливался полицейский, разговаривая сам с собой и разминая пальцы рук. Том решил, что ему здесь определенно не нравится.

Но снаружи было не лучше. На улицы уже опустилась ночь, и они были совершенно безлюдны. Этот жутковатый город совсем не напоминал тот Нью-Йорк, который Том помнил. Два года назад, в начале школьных каникул, его мать взяла его в одну из своих деловых поездок. Они остановились в номере, где каждая из двух комнат имела мини-бар и телевизор. Том проснулся поздно и вызвал прислугу принести ему завтрак. Днем, пока мать была занята делами, он гулял по улицам или смотрел на парней, катающихся на роликовых коньках в парке. Там он повстречал компанию ребят из Нью-Йоркского университета, которые посоветовали ему посмотреть последние пластинки в «Тауэр Рекордз». Вечером мать взяла его в кино, а потом — в ресторан, где им подали невероятно большие бифштексы и замечательное мороженое. Вернувшись в номер, усталый, Том раскинулся на громадной кровати.

Но сейчас все казалось другим. Самолет приземлился в аэропорту Ньюарка, расположенном довольно далеко от Нью-Йорка. Дородный таможенный чиновник в аэропорту был неприветлив.

— Бизнес или развлечения? — хмуро прорычал он, изучая все еще действительную визу Тома. Том с робкой улыбкой сказал, что еще не знает сам. Чиновник хмуро глянул на него.

— А не мешало бы знать.

Автобус провез Тома по длинному черному туннелю и затем поднялся на шоссе, но и на шоссе, лишенном фонарей, Том не смог, даже прижавшись к стеклу автобуса, разглядеть ничего, кроме собственного отражения на стекле.

Хуже всего оказалось то, что Розы не было дома, а она была ключевым звеном в его планах. Когда он набирал ее телефон, то думал, что она, вероятнее всего, обомлеет, услышав его голос, но ему в голову не могло прийти, что не застанет ее.

Том глянул на большие часы на стене. Был час ночи. Возможно и такое, что Роза легла спать и, чтобы ее не тревожили, включила автоответчик. Такое объяснение выглядело убедительным. Придется явиться к ней домой. А эту ночь, возможно, провести и на улице, поскольку он не мог позволить себе отель. Том мысленно перевел свои фунты в доллары — получилось пятьдесят долларов. Это казалось большой суммой, но в десять долларов уже обошлись билет на автобус и телефонные звонки. Потому надо быть поосторожней с остальными.

Поскольку народ на автостанции не внушал ему доверия, Том решил подойти к одному из водителей и спросить, как добраться до Сентрал-Парк-Уэст. К его удивлению, эта улица была почти рядом — через двенадцать кварталов на север. Водитель посоветовал ему доехать на автобусе или в метро, но двенадцать кварталов он сможет одолеть и пешочком. Том вышел из здания автовокзала и на мгновение замер под порывом холодного ветра. Тут же он услышал голос из темноты:

— Эй, мужик, ты покупаешь?

— Простите? — автоматически Том направился на голос. Незнакомец держал что-то в руке. Том пригляделся. Человек в высокой шляпе и с длинным шарфом держал в руке полиэтиленовый пакет. Иисус, он предлагал наркотики!

— Нет, благодарю, — вежливо сказал Том, делая шаг назад. Он развел руки и добавил: — Боюсь, у меня нет денег.

Человек хихикнул и повернулся к двери. Оттуда под свет фонаря вышли еще двое, ответ Тома привел их в неописуемое веселье. «Боюсь, у меня нет денег!» — повторил один, улыбаясь другому. Все трое двинулись к Тому. Он повернулся и побежал. Они что-то кричали вслед, но, к счастью, не бросились в погоню. Видно, их слишком развезло.

Том двинулся на север, стараясь далеко обходить темные углы и людей, роющихся в мусорных баках. Но вскоре стали встречаться более солидные дома, хотя каждый квартал оказался много протяженней, чем он ожидал. Мимо пронеслось такси, но Том был полон решимости продолжить свой путь. Вскоре его взору открылся Центральный парк, похожий на зеленый оазис среди скал. Здесь стояли два фургона, ожидая туристов или романтичных влюбленных. На траве спали лошади. Том попытался разыскать номер очередного здания, чтобы определить, далеко ли еще идти.

Внезапно он заметил женщину в кроссовках и шортах, трусцой пробегающую мимо. Возможно, она даст ответ на этот вопрос. Он выступил по направлению к ней с вежливым: «Извините».

— Убирайся с дороги, ублюдок! — крикнула она, хватаясь рукой за пояс. — У меня нож.

Том отпрянул. Женщина пробежала мимо. Том двинулся дальше — от одного фонаря к другому, рассчитывая, что рано или поздно увидит какой-нибудь номер. Наконец на углу Семьдесят второй стрит он увидел номер 120. Это было гигантское здание, напоминающее замок из сказок братьев Гримм. На железной ограде красовались драконы и античные боги.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр? — спросил сторож.

— Я разыскиваю Розу Кассиди.

— Ее нет в городе.

— Вы уверены?

— На сто один процент.

— А когда она вернется?

— Не в наших правилах отвечать на такие вопросы. Она вас ждет?

Том объяснил, кто он такой. Он уверен, что Роза будет рада его видеть и ей очень не понравится, когда она узнает, что ему пришлось уйти.

— Мне надо хотя бы переночевать. Она бы обязательно разрешила, — уверил он. Портье нахмурился.

— Вы англичанин?

— Да, это так.

— Знаете, моя жена без ума от «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Она мне все уши прожужжала — ах, вот какие у них джентльмены, какие леди. Я сказал ей: не надоедай мне со всей этой ерундой. — Он пожал плечами. — Женщина.

Том из деликатности кивнул.

— Извини, сынок, но я не могу пропустить тебя без разрешения мисс Кассиди. А почему тебе просто не устроиться в отеле? — Его глаза скользнули по футболке и джинсам Тома. — Или в общежитии? Тут есть одно через несколько кварталов. Подожди здесь, я найду адрес.

Вооруженный адресом и рисунком — как добраться до места, Том тронулся в путь. Теперь ему придется преодолеть еще довольно большое расстояние, а ноги уже здорово устали. Когда Том наконец добрался до общежития, он обнаружил, что оно находится там, где он встретил бегущую женщину. Пройдя несколько шагов от освещенной части улицы, Том увидел темную фигуру и замер на месте. Но это оказался хорошо одетый человек с пуделем на поводке, наклонившийся, чтобы сгрести в пластиковый пакет то, что оставил на дороге пудель. Оба они прошествовали мимо Тома, человек нес свой пакет с необыкновенной важностью — так, наверное, носили цветы придворные кавалеры во времена Елизаветы. Тому захотелось рассмеяться. Определенно, это был странный город.

Общежитие оказалось небольшим домом из коричневого кирпича, охраняемым неразговорчивым поляком с лицом в глубоких морщинах. Цена самого дешевого номера, рассчитанного на пять человек, была девятнадцать долларов, и еще девятнадцать долларов Тому пришлось заплатить за регистрационную карточку для молодежных общежитий. Никакие кредитные карточки здесь не принимали. Том выложил деньги с обреченностью игрока, который ставит на кон последнее. Теперь у него оставалось только четыре с половиной доллара.

Человек за стойкой открыл шкаф и вручил Тому полотенце и две простыни. В комнате было шесть коек, отчетливо чувствовался запах грязных носков.

— Шведы, — буркнул сопровождающий. — Из самой Швеции.

Том разделся и скользнул под одеяло, но через секунду вскочил, вспомнив о бумажнике в своих джинсах. Он спрятал его под подушкой. Лежа в темноте, он стал раздумывать, как ему быть дальше. Прежде, чем проститься, портье намекнул, что Тому можно бы заглянуть завтра. Что это значит — Роза должна вернуться? Можно ли здесь найти место, где принимают английские кредитные карточки? Представляют ли завтрак в этом общежитии? И что он вообще здесь делает?

После долгих раздумий Том пришел к выводу, что перед ним стоят две проблемы. Первая заключается в том, что у него нет денег. Вторая — он не знает, где сейчас находится Джордан Хоуп. Обе проблемы можно было бы решить, посетив редакцию какой-нибудь газеты. Хотя бы «Нью-Йорк Таймс». Ему даже не нужно встречаться с Розой.

Один из шведов захрапел. Том натянул одеяло на голову. Постепенно он стал погружаться в сон. Последней его мыслью было — что это такое: «Вверх по лестнице, ведущей вниз»?

26 Будь что будет

«Хоупа — в президенты!» Такой плакат увидела Анни в аэропорту О’Хара. С плаката улыбался Джордан, и Анни, хоть и уставшая с дороги, не могла не улыбнуться в ответ. Какой ерундой занимаются газеты, споря о том, был ли Джордан в Оксфорде наркоманом или нет и были ли у него еще какие грешки, — как будто можно дожить до сорока и оказаться абсолютно безупречным.

Она села в такси, чтобы добраться до Чикаго. Невероятно хотелось спать, хотя здесь было еще только полдесятого. По мере того, как они приближались к центру города, автомобилей становилось больше. На тротуарах стояли очереди — в кинотеатры и джаз-клубы. Везде можно было встретить предвыборные плакаты.

— Вы решили, за кого будете голосовать? — спросила Анни водителя такси.

Водитель, откинувшись назад на сиденье, поднял голос, чтобы перекрыть шум:

— Вы знаете, леди, что делал Джордан Хоуп, когда посетил Чикаго в прошлый раз? После своих речей и прочей ерунды он пошел на стадион посмотреть, как играют наши «Медведи». Он ел кукурузные хлопья и подбадривал наших парней. Ему вставляют палки в колеса, ну да, а как иначе при такой-то жене — платье в обтяжку! Я точно буду голосовать за Хоупа. У него в «Хилтоне» завтра будет встреча. Это рядом с вашим отелем.

— Вот как, — протянула Анни. Она откинулась на сиденье, чувствуя, как замерло ее сердце. «Не думай об этом», — сказала она себе.

В отеле для нее не было никаких сообщений, что значило, что о Томе так ничего и неизвестно. Стараясь справиться со своим беспокойством, Анни проследовала за портье в свою комнату. Комната оказалась просторной, широкие окна выходили на озеро Мичиган и Грант Парк. Без сомнения, Джордан должен был хорошо знать об этом озере — именно здесь проходили столкновения между полицией и борцами против войны во Вьетнаме в 1968 году. На одном из столов в вазе стоял громадный букет цветов. Она подумала поначалу, что это — любезность со стороны отеля, но затем нашла карточку с надписью «Добро пожаловать в Чикаго. Ли Спаго».

Похоже, он — неплохой человек. Он предлагал ей остановиться у него дома, но она этому воспротивилась. Завтра утром он должен будет за ней заехать и отвезти в больницу, а затем они вместе отправятся на ленч. Странно — она увидит второго мужа своей матери. Да и вообще — он странный, этот город. К тому же именно в этом городе жил сам Аль Капоне.

Анни разделась и приняла душ. Она так устала, что едва держалась на ногах. Последние дни она очень много работала, стараясь развязаться со всеми делами перед поездкой, и потому домой приходилось возвращаться поздно. В какой-то мере это было и хорошо — меньше времени оставалось на беспокойство о Томе. Каждое утро она с замиранием слушала последние новости, ожидая, как голос диктора вдруг объявит: «Шансы кандидата от демократической партии Джордана Хоупа выглядят сейчас неважными, поскольку распространились слухи о том, что он — отец незаконнорожденного ребенка от давней его знакомой по Оксфорду». Но этого сообщения она, к счастью, так и не услышала. Одно время она опасалась, что пропажу Тома обнаружат сестры, но, к счастью, нет созданий, более занятых собой, чем девочки-подростки. Эмма и Касси оставались такими же мечтательными, непредсказуемыми и очаровательными, как всегда.

Анни тщательно вытерла свои волосы. Затем надела халат и вернулась в комнату. Она хотела спать, но надо было закончить еще одну работу. В аэропорту Хитроу она купила фотоальбом и теперь намеревалась заполнить его фотографиями. Фотографий было много — там были дети, вечеринки, дни рождения, путешествия во время отпуска, ее свадьба — здесь было двадцать лет ее жизни. Это Эдварду пришло в голову, что ей следует привезти матери семейные фотографии. Тогда это показалось ей интересной идеей, но сейчас, перебирая фотографии, она стала раздумывать — а стоит ли? Вот здесь Тому шесть месяцев, он пузатый карапуз, и, глядя на фотографию, Анни снова пережила ту нежность, которую тогда к нему чувствовала. А если бы она послушала мать, Тома у нее могло бы и не быть.

Анни опустилась на кровать и закрыла глаза. Хватит ли у нее духу встретиться со своей матерью? Что они могут сказать друг другу? Могла ли она простить матери ее прощальные слова: «Раз так, то ты одна будешь заниматься своими проблемами»?

Прошло немало времени, прежде чем Анни обнаружила свою беременность. На каникулы она с друзьями отправилась в поездку по Европе. Но их группа распалась, и Анни осталась в Греции, подрабатывая в качестве официантки в барах или тавернах днем и ночуя на пляжах. Внезапную потерю аппетита она объясняла себе тем, что питаться ей приходилось, в основном, «кебабом». В начале сентября она вернулась в Лондон, поскольку в Греции начинался сезон ветров, а их завывание наводило на мрачные мысли. Тетя Бетти, увидев ее, сразу посоветовала ей провериться у врача. Доктор задал несколько вопросов, провел исследование и сказал, что она на третьем месяце. Как будто земля разверзлась под ее ногами. Анни шла от врача как сомнамбула, не видя ничего вокруг. Роза была в Америке, и Анни решила обратиться к своей матери.

Ее мать гостила в это время в Кенте, у своей школьной подруги Глории, которая очень удачно вышла замуж. Стоял прекрасный летний день. Дом, куда приехала Анни, был полон цветов. Дочь Глории, Камилла, должна была на следующий день выйти замуж, и в доме полным ходом шли свадебные приготовления. Разговоры только и крутились о том, как принять гостей. Чувствующая себя плохо, с искаженным лицом, Анни ощущала себя чем-то вроде привидения на празднике. Анни выбрала минуту, когда все были заняты чаем на террасе, и сообщила свою новость матери. Та опустилась в кресло. Какое-то время она молчала, на лице четко прорезались складки морщин. Затем она вернулась к своему обычному сарказму:

— И никакого молодого человека, готового сделать тебя «порядочной женщиной», похоже, у тебя нет?

Анни вспомнила о Джордане, который сейчас живет в Америке, и об Эдварде, с которым так жестоко поступила. Признаться в том, что она не знает, кто отец ребенка, она не могла.

— Нет. То есть, я никому не хочу об этом говорить.

— Раз так, то ты одна будешь заниматься своими проблемами. А я знаю, о чем я говорю. Уж поверь. — Она помолчала. — Я сама была в такой ситуации.

Мать поднялась и подошла к камину. После смерти своего мужа она снова стала курить. Анни, как завороженная, смотрела, как мать вынимает сигарету из серебряного портсигара и щелкает зажигалкой.

— Я не говорила тебе об этом раньше — так хотел отец, но, думаю, сейчас пришло время. Это поможет тебе не совершить ошибку, которая разрушит всю твою жизнь.

Анни почти не дышала.

— Что?

Мать выпустила кольцо сигаретного дыма.

— Когда мы с твоим отцом поженились, я была уже беременна.

Через открытое окно Анни могла слышать воркование голубей и удары по шарам на поле для крикета.

— Мною? — осмелилась спросить Анни.

— За кого ты меня принимаешь? Ты должна знать, что твой отец — моя первая любовь, и мы решились на это только после помолвки. К сожалению, в первый раз он был не очень осторожен. Странно для доктора, не правда ли?

Анни глядела на нее молча.

— В те времена в подобных случаях женились. И никаких вопросов о незаконнорожденных детях не возникало. Аборты преследовались. К тому же я и твой отец тогда, без сомнения, любили друг друга.

Анни неподвижно сидела на софе.

— Дорогая моя, ты даже не представляешь себе, что такое — иметь ребенка. Он довольно мило выглядит в пеленках, но, когда ты вынуждена приглядывать за ним весь день, да еще и часто не спать по ночам, все это воспринимается совершенно иначе. Твой ребенок долгое время даже не будет глядеть на тебя — только, плакать, мочить пеленки и требовать, чтобы его кормили. Я себя чувствовала ужасно — хотя старалась этого не показать.

— И что ты чувствовала, когда у тебя появилась я? Неприязнь? Скуку? Ты же из-за меня никуда не могла отправиться? — голос Анни задрожал.

— Поначалу. Не злись, дорогая. Конечно, когда ты подросла, тебя можно было наряжать и прогуливать. Ты была много красивее, чем большинство детей, знаешь ли.

— А потом ты отослала меня в школу. — Мать стряхнула пепел с сигареты.

— Анни, на твоем месте я не вставала бы в позу. Это не идет тебе, особенно в твоем нынешнем положении. Мне жаль, что с тобой приключилась такая неприятность. Я только хочу сказать, что ты слишком молода, чтобы стать матерью. — Она глянула в зеркало над камином и поправила прическу. — А я — слишком молода, чтобы становиться бабушкой. Вот что, — она повернулась к Анни. — Я оплачу операцию, а потом мы вместе проведем где-нибудь пару недель. Это будут маленькие каникулы.

Анни выпрямилась:

— Я ненавижу тебя! — выкрикнула она. На глазах появились слезы. — Ты — самая плохая мать в мире.

— Не кричи так, — сказала мать, глянув на дверь. — Я только стараюсь тебе помочь.

— Черт, да единственный человек, которому ты всегда хотела помочь, была только ты сама. Ты и об отце нисколько не заботилась. Не волнуйся, тебе не придется заботиться и обо мне.

— Анни!

Анни, опомнившись, поняла, что она трясет свою мать за плечи.

— Я больше тебя никогда не увижу. Думаю, тебе предстоит ужасная, одинокая жизнь.

— Подожди! Куда ты собираешься?

— Прочь отсюда. Неважно куда. — Анни схватилась за дверную ручку. Слезы катились по ее рту и шее. Ее мать бросилась за ней в зал.

— Что мне сказать Глории?

…Анни поднялась с кровати, стараясь прогнать воспоминания. Она пересекла комнату и подошла к мини-бару. Виски — вот что ей сейчас необходимо. Она долила стакан с виски водой и вернулась на кровать. На фотографии она увидела Эмму, в ее первой школьной форме. На другой фотографии Касси играла в пьесе, поставленной на Рождество, хозяйку гостиницы. А вот Эдвард в панаме на ступеньках испанского собора. Это была ее жизнь, и только ее. И передать своей матери ни одно из своих переживаний — и плохих, и радостных — она не хочет. Анни сжала губы. Пожалуй, идея Эдварда была неудачной.

Но все же стоит показать эти фотографии, но с другой целью, чтобы эта старая ведьма поняла, что она пропустила. Анни принялась засовывать фотографии в полиэтиленовые пакеты альбома. Ее руки двигались механически, и только на последней фотографии Тома она задержалась. Он был с развевающимися на ветру волосами. Она посмотрела на эту фотографию, потом вложила ее в пакет и положила альбом к изголовью. На завтра все дела сделаны. Анни выключила свет и почти сразу заснула.

27 Спаси меня

Гигантская статуя на Таймс Сквер простирала вверх свои руки. Из вентиляционных шахт метро вверх в небо поднимался пар. Слышались резкие сигналы машин. Откуда-то доносилась музыка. Вспыхивали огни неоновых реклам, отражаясь в каплях дождя. Когда на светофоре зажегся зеленый свет, машины рванулись вперед к площади Колумба. Прямо под статуей великого путешественника спал бездомный, закутавшись в газеты, газеты безжалостно трепал ветер. Неподалеку ожидала такси парочка, только что вышедшая из Линкольн-Центра. На женщине было норковое, на мужчине — кашемировое пальто.

Роза смотрела на эту обычную сцену, повторяющуюся каждый вечер, из окна машины. Она вздохнула. Если и есть что-нибудь для нее лучше, чем жизнь в Нью-Йорке, так это возвращение в этот город после отъезда. Она собиралась уехать отсюда на все выходные, но двадцати четырех часов оказалось для нее достаточно, и она вернулась домой на поезде, сказав, что у нее много работы. Конечно, гостеприимство Блейн и Декстера было свыше всяких ожиданий. Они обновили свой особняк и жаждали этим похвастаться. Но любоваться новыми занавесками, люстрами и импортными французскими кухонными плитами? Правда, любовная история между Блейн и Декстером-младшим была хорошей темой для светских сплетен. Хотела ли Блейн своей беременности? Женится ли на ней Декстер? Подписали ли они брачный контракт? Если можно будет получить их фотографии втроем после рождения ребенка, это увеличит тираж до двадцати тысяч.

Машина Розы подъехала к ее дому. Привратник поспешил к двери.

— Удачной была поездка, мисс Кассиди?

— Превосходной. Вы можете достать чемоданы из багажника?

— Карл сказал, что к вам приходил прошлым вечером какой-то молодой человек.

— Вот как? Кто это?

— Я не знаю. Он сказал, что оставил вам телефонное сообщение.

Возможно это тот фотограф, который ей так надоел. Если повезет еще раз, она натравит на него полицию. Роза отправилась к лифту, предоставляя привратнику доставку ее чемоданов наверх. В ее комнате была куча корреспонденции, в основном — счета и приглашения. Роза нажала кнопку на автоответчике и протянула руку за ножом для вскрытия писем.

Гудок, потом щелчок.

«Привет, это Кинди. Я звоню вечером в пятницу. Только что пришли отличные снимки Джинни Хоуп. Они от ее школьного приятеля. Ты умрешь, когда увидишь ее в платье для выпускного бала. Я оставлю их в конверте на твоем рабочем столе, на случай если ты вернешься до понедельника. В понедельник увидимся».

Ура. Это будет лишним оправданием того, что она не могла остаться у Блейн на весь уик-энд. Роза отложила в сторону свой счет на цветы, счет за пользование кредитной карточкой и письмо с просьбой материальной помощи от библиотеки Бодлейана.

Гудок, щелчок.

«Привет, Роза. Это — Рик Гудман. Нам нужно поговорить. Позвони мне».

Гудок, щелчок.

«Роза, это Том».

Роза резко выпрямилась. Она мигом пересекла комнату и увеличила громкость.

«… Я в аэропорту. Я хотел бы остановиться у тебя на день или два… Том Гамильтон, твой крестник. Ты, наверное, вышла. Я позвоню еще раз, как только доберусь до Нью-Йорка».

Гудок, щелчок.

«Извини, это опять я. Не сообщай матери, что я здесь. Я объясню все тебе позже. До свидания».

Роза быстро перекрутила ленту вперед. Еще было шесть звонков от Тома, все вместе они звучали как радиограмма.

Он отправляется в общежитие. Он покинул общежитие. Он находится в телефонной будке в центре города. Он в магазинчике, где продают кофе. Он — в магазине музыкальных пластинок. Деньги у него кончились, но она не должна волноваться. Этот глупый мальчик никогда не говорил время, когда звонит, но, по счастью, время фиксировал автоответчик. Последний звонок был сделан полчаса назад из кафе в Вестерн Виллидж, голос Тома с трудом перекрывал звон посуды. Роза схватила карандаши с волнением записала этот адрес.

Почему он звонил именно ей? Она не могла дать на это ответ. Том Гальмитон, отцом которого мог быть Джордан Хоуп, парень, который мог изменить результаты президентских выборов и за интервью с которым любой журналист убьет кого угодно. Его надо было немедленно разыскать. Роза заказала по телефону такси, быстро забежала в комнату, чтобы надеть более удобные туфли и захватить бумажник и пальто, и выбежала из своей комнаты.

Они не сразу нашли нужное кафе. Пришлось медленно проехать несколько кварталов, прежде чем Роза крикнула: «Это здесь!» У кафе стоял ряд мотоциклов. Сквозь стекло было видно, что здесь полно народа. Роза решительно выбралась из машины, ответив на протестующее восклицание водителя:

— Если хотите, чтобы вам заплатили, то ждите здесь.

Громкая музыка ударила в уши, когда она открыла дверь. Здесь она выглядела как принцесса, посетившая хлев. Тома она заметила раньше, чем он ее. Как он подрос… Том сидел за столом, уставленным бутылками, определенно навеселе, за столом сидели еще три подозрительных типа. Когда Том увидел ее, на лице его отразилось облегчение.

— Привет, Роза, — произнес он и поцеловал ее щеку. — Разреши представить — Мики, Рамон и Бак.

— Привет, ребята, — кивнула Роза, держа руки в карманах. Нужно ли говорить, что Бак был здоровенным громилой в кожаной безрукавке и с татуированным тигром на плече?

— Не хочешь чего-нибудь выпить? — вежливо осведомился Том. — Но, боюсь, тебе придется платить самой — у меня полностью вышли наличные. Здесь можно заказать тушеное мясо с ребрышками.

Как раз в эту минуту мимо прошел официант со здоровенным подносом, на котором красовалась почти целая грудная клетка коровы.

— Это очень любезно с твоей стороны, Том, но, я думаю, нам следует вернуться обратно. Могу я за тебя расплатиться?

Когда Роза вынула бумажник, то краем глаза заметила пару горящих глаз. Должно быть, это был Рамон.

— Мы совершили здесь сделку, леди. Мы купили ему пиво. Потом мы приедем в Лондон, и Том нам покажет этот город. Верно, Том?

— Абсолютно. — Том улыбнулся Розе. — Я рассказывал им о Лондоне.

— Понятно. Том, твой багаж где?

— Здесь, — Том выволок из-под стола бесформенный нейлоновый рюкзак. Этот багаж Розу удивил — она никуда не отправлялась без минимум трех чемоданов. Рюкзак Тома не был даже полон.

Она провела его к такси и отдала водителю распоряжение ехать обратно.

— Из всех заведений в этом городе, да и во всем мире, это — самое неподходящее. Здесь собираются самые отпетые громилы.

— Ну, все было хорошо, — возразил Том. — Кроме того, что они советовали, где можно купить «крэк». Но единственное, что я хотел, это есть. Я такой голодный!

— О, — протянула Роза. Ни один человек из ее окружения не позволил бы себе быть голодным. — Сейчас мы посмотрим, что у нас есть.

— Для меня, по крайней мере, яичницы будет достаточно.

Остаток пути она молчала. Том был слишком усталым. Она узнает все в свое время.

Давненько Роза не принимала у себя гостей. Она сразу показала ему душевую для гостей и была польщена восклицанием, которое вырвалось у Тома, когда он увидел сверкающие хромом краны душевой. Раздельные душевые — это великое изобретение. Нет ничего хуже, когда вы приводите кого-нибудь на ночь, и потом обнаруживаете следы мыла в ванной.

Как только Том заперся в душевой, Роза направилась к телефону, но так и застыла с протянутой рукой. А стоит ли сейчас звонить Анни? Конечно, Анни была во взвинченном состоянии, думая, что он может попасть к продавцам наркотиков, к гомосексуалистам Или — упаси Бог! — в объятия желтой прессы. Пожалуй, лучше всего постараться успокоить Тома и постараться выведать у него его дальнейшие намерения. К тому же, если Анни надумает лететь в Нью-Йорк, к Тому, она не получит возможности попасть на встречу с Джорданом, а это был ключевой момент разработанного Розой гениального плана. Нет, этого Роза допустить не могла. Кроме того, Том сам просил ее не сообщать ничего матери. Успокоив этой мыслью свою совесть, Роза направилась на кухню. Бедный мальчик был голоден.

Она открыла дверцу холодильника и изучила его содержимое. Три лимона, пузырек с витаминами, восемь бутылок минеральной воды и две полупустые бутылки шампанского. Интересно, как изготовить яичницу без яиц?

Роза замерла в нерешительности. Можно было бы послать Сузи достать что-нибудь для бутербродов, но Том наверняка привык к мамочкиным угощениям. Ну ничего, Роза тоже ей не уступит. И Роза принялась выдвигать ящики, которых не касалась на протяжении многих месяцев. В одном ящике она нашла передник. Это неплохая идея. Она надела передник и взялась за работу. Когда Том вернулся — в долгополом халате и с мокрыми блестящими волосами — и увидел то, что было ему приготовлено, он воскликнул:

— Фантастика!

Роза улыбнулась загадочной улыбкой. На серебряном подносе стояли тарелки с икрой, орехами, калифорнийскими оливками и нарезанными лимонами, а также с домашним печеньем — когда-то она испекла его в духовке. В серебряном ведерке со льдом охлаждались обе бутылки с шампанским. Роза открыла бутылку и налила розовое пенящееся шампанское.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк. Они чокнулись.

— Твое здоровье, — произнес Том.

Роза осушила свой бокал и поставила его на стол.

— Теперь, Том, расскажи мне все. Ты убежал? — Том нахмурился.

— Вроде этого. Я… я приехал в гости.

— Как трогательно. И ты хочешь чтобы я тебе помогла?

Ей пришлось ждать ответ, пока Том дожевывал печенье.

— Ты, конечно, знаешь Джордана Хоупа? — Черт подери. Он все-таки вышел на след. Роза глянула на него внимательно.

— Джордан Хоуп! Само собой. Наши пути пересекались когда-то.

— Я хочу встретиться с ним, — сказал Том. — Ты можешь мне помочь? Мать говорила, что ты знаешь тут всех и можешь выйти на любого человека.

— Все имеет свои пределы, — иронично улыбнулась Роза. — А затем тебе это надо?

Том потянулся за следующим печеньем.

— Это мое дело.

— Том, ты знаешь, для тебя я сделаю что угодно. Но как я могу тебе помочь, если не ведаю, что происходит?

На кухне что-то упало. Роза побежала на кухню — узнать, в чем дело. Это грохнулась банка крабов. Роза немедленно открыла банку, разложила ее содержимое на тарелку и поставила ее перед Томом.

— У меня довольно забавная история, — начал Том. Постепенно она вытянула из него все. Ну да — именно то, чего боялась Анни, — Том увидел фотографию и отправился разыскивать документ о своем рождении, а потом начал подозревать, что его настоящим отцом является американец, баллотирующийся в президенты США. Роза сочувственно кивала головой. Она видела, как взволновало его это неожиданное открытие.

— Я уже собрался в «Нью-Йорк Таймс», — признался он, слишком погруженный в свои мысли, чтобы заметить, как эту новость восприняла Роза. — Но, по правде, я не знаю, что мне делать.

— А что говорит Анни? — спросила Роза.

— Она слишком занята своей работой, — ответил он. — Она меня даже не слушала.

— И она думает, что ты в Оксфорде?

— Наверное, — пожал плечами Том. — Я разузнал, что отец и мать не были женаты, когда я родился. Я даже думаю, что тогда они не жили вместе. — Он повернулся к Розе. — Это так?

— Боже мой, это было так давно. Сказать по правде, как только Анни покинула Оксфорд, связь у нас прервалась надолго. Но они с Эдвардом тогда точно были знакомы. Одно я знаю точно — когда они поженились, у них был ребенок.

Том положил нож на тарелку.

— Почему мне все врут? — Его глаза заблестели. — Я видел документ о своем рождении. Человек, который подписал этот документ, это ты. «Роза Кассиди, Леди Маргарет Холл, Оксфорд. Род занятий: студент. Вид отношений: Подруга». У меня в рюкзаке есть копия. Хочешь на нее взглянуть?

На этот раз Роза была действительно поражена.

— Я забыла про это, — произнесла она тихо. Внезапно она вспомнила Анни на одной из больничных коек, мимо которых нянечки время от времени проносили малышей, поскольку наступило время кормления. Ни она, ни Анни не знали тогда, что делать с новорожденным.

— Чего вы все боитесь? — спросил Том. — Никто не говорит мне правды. Ни мать, ни ты. А… отца я спросить не могу. — Его лицо вдруг изменилось. — Может, Джордан Хоуп все-таки скажет все как есть.

— Хм, Том, ты… Ты не думаешь, что не стоит приходить с этим к Джордану за четыре дня до выборов?

— А ты думаешь, мне легко жить, не зная даже, кто мой отец?

Голос Тома сорвался. Он был настроен достаточно решительно. Волосы высохли и теперь топорщились сзади, как у дятла.

— Извини, — произнесла Роза. — Наверное, ты прав. Хочешь мороженого?

— Что? Ах, да, пожалуйста.

Роза поставила перед ним чашку с фруктовым мороженым. От времени мороженое затвердело, но Том был слишком погружен в свои переживания, чтобы заметить это. Закончив с мороженым, он положил ложку. Его плечи поникли.

— А может, я не прав? — задумчиво спросил он. — Я доставляю людям столько беспокойства. Я потратил все свои деньги. Может быть, меня уже исключили из Оксфорда. — Он с беспокойством глянул на Розу. — Что ты об этом думаешь? Честно.

Она положила свою руку на его.

— Я думаю, что ты очень устал и нуждаешься во сне. И не волнуйся. — Она улыбнулась. — У меня есть один план.

28 Имей снисхождение

Утром Анни надела свое лучшее платье и сделала прическу в деловом стиле — эту прическу Эдвард называл «фрейлин». Затем критически оглядела себя в зеркале. Только после этого она отправилась в больницу, помня последние слова, сказанные Эдвардом: «Имей снисхождение».

Но она могла бы и не напоминать себе эти слова. Когда сиделка показала на кровать, ее вчерашнее негодование и обида исчезли. Это был не прежний монстр, это была старая страдающая женщина. Ее фигура почти не морщила покрывало складками — такой мать стала худой. Казалось, она спала. Ее волосы были коротко пострижены, руки лежали вдоль тела, бледные, как у куклы. К ней были подключены какие-то аппараты, поддерживающие жизнь в теле. Анни долго смотрела на эту сцену.

Затем она подошла к больничной койке и села рядом.

— Мама? — тихо произнесла она. — Это Анни. Глаза женщины открылись. Она медленно повернула голову, и только сейчас Анни смогла узнать знакомые черты, как на полустертом рисунке. Губы матери шевельнулись. Анни нагнулась к ней.

— Я выгляжу как страшилище, — сказала мать. Она угадала мысли Анни так точно, что та не сразу нашлась, что ответить.

— Не думай об этом. Ли написал мне. Он писал, что твое состояние довольно хорошее.

Взгляд матери прошелся по ее лицу, волосам, и одежде.

— Он написал, что, возможно, ты хотела бы узнать что-нибудь о моей семье.

Анни увидела, как в глазах матери загорелся слабый огонек.

— Расскажи мне.

И Анни рассказала. Об Эдварде и Томе, о Касси и Эмме, о доме, в котором они живут, и об их жизни. Слушая себя, Анни вдруг поняла, что жизнь у нее сложилась очень удачно. Она рассказывала довольно долго. Мать слушала, полузакрыв глаза. Пару раз Анни приподнимала ее, чтобы дать возможность выпить немного воды. Когда рассказ окончился, наступила долгая тишина. Анни слышала, с каким трудом мать дышит.

— Я хотела бы увидеть твоих детей. Это признание полоснуло сердце Анни, точно нож. Она достала альбом, стараясь улыбнуться.

— У меня здесь есть несколько фотографий. Когда ты почувствуешь себя лучше, можешь на них взглянуть.

Анни положила альбом на столик у койки. Когда она вернулась на стул, то обнаружила, что мать внимательно глядит на нее.

— Ты выглядишь очень важной дамой.

— Я знаю. Наверное, мне не следовало так одеваться.

Мать закрыла глаза. Ее пальцы согнулись.

— Я была никудышной матерью. — Глаза Анни наполнились слезами.

— Да, это так, — прямо сказала она. — А я совсем не такая, как ты, — добавила Анни. — Мне с детьми всегда весело и интересно. Значит, ты меня не сумела испортить, значит, ты была не такой уж и плохой матерью.

— Ли сделал меня лучше… я думаю. Добрый человек… Не хочу, чтобы он страдал от одиночества.

— О, мама… — Анни наклонилась вперед и тронула ее жесткие волосы. — Я буду с ним переписываться, если это ему как-то поможет, пусть приезжает к нам в Лондон.

Мать чуть заметно кивнула. Анни поняла, что вряд ли сегодня их разговор продолжится.

— Ты теперь должна отдохнуть. Завтра я снова приду. — Она погладила руку матери. Кожа была сухой, как пергамент. — Я рада, что пришла. До свидания.

Анни вышла в прихожую и на мгновение остановилась, стараясь справиться с эмоциями.

— Анни?

Она глянула перед собой и увидела невероятно полного человека лет семидесяти, с лицом боксера и копной черных волос. Его синий костюм для него был тесен, и пуговицы с якорьками с трудом стягивали пиджак на животе. Это определенно был не доктор. Человек осторожно тронул ее за локоть, как берут лунатика.

— Я — Ли, — сказал человек.

Ли отвез ее в ресторан на самой вершине небоскреба, откуда открывался удивительный вид на Чикаго, хотя туман, поднимающийся с озера, размывал панораму. Ли был в таком ужасном расположении духа, что Анни решила дать ему выговориться. Он рассказал о том, как он познакомился с «Мари» во время круиза. Это был его первый отпуск после того, как его дела пошли успешно. Из этого замечания Анни заключила, что до этого его дела были неважными.

— Она была самой красивой женщиной из всех, которых я встречал прежде. Все мужчины глядели в ее сторону, и все жены приходили от этого в ярость. — Он хихикнул. — Моим преимуществом было то, что у меня не было жены. Никогда не имел на это времени.

Он как будто прочитал мысли Анни, потому что сразу добавил:

— Конечно, не помешало и то, что у меня было много денег, и мы очень подходили друг к другу. Она умела веселиться, делать из всего на свете приключение. Вся моя жизнь была работой. Я думаю, я переделал ее слишком много. Мой отец выбросился из окна во время великой депрессии. Когда я был ребенком, я поклялся, что никогда и ни у кого не буду клянчить, чтобы меня взяли на работу. Вдвоем с твоей матерью мы были как «красавица и чудовище». Когда наш круиз закончился, я прилетел в Англию, забрал все ее добро и привез ее к себе домой. Через неделю мы поженились.

Это оказался очень счастливый брак. Через несколько лет после того, как Ли развязался со своим бизнесом, они приобрели дом во Флориде, в котором оказались два птичьих гнезда. Они много играли в гольф и плавали. В Чикаго они посещали театр и оперу и каждое воскресенье проводили ленч в загородном клубе. Мари заинтересовалась старинными зданиями и совершала поездки, чтобы отыскивать красивые особняки. Еще Мари обожала устраивать приемы.

Поразительно, в его тоне не было ни тени недовольства материной самовлюбленностью или ее вечной раздражительностью. Когда он пригласил ее домой, она согласилась, надеясь, что там отыщет ответ на эту удивительную загадку. Их дом, выходящий окнами на озеро, располагался всего в двадцати минутах езды на север от города. Дом как дом — блеклые ковры, обычная стандартная мебель, вполне заурядный. Нет, она решительно не понимала, как этот мужчина мог жить с таким тяжелым человеком, как ее мать.

Ли протянул ей чашку кофе и спросил:

— А что произошло между тобой и твоей матерью? Она никогда не говорила, что была замужем, что у нее есть дочь. До тех пор, пока не увидела ту статью о тебе. Тогда она уже знала, что больна.

Анни, поколебавшись, все же спросила:

— А что она вам потом говорила?

— Только то, что ее муж умер, а с дочерью у нее плохие отношения. Больше я от нее не смог ничего добиться. Она тогда пошутила: «Хочу остаться для тебя женщиной с тайнами».

Анни внимательно глянула в его глаза. Да он и сам бы, вероятно, предпочел бы не знать всей правды.

— Я была совсем молоденькой, когда забеременела. А мужа у меня не было. Маму это повергло в шок. Я думаю… мы обе тогда погорячились.

— Ясно, — сказал Ли, но по его лицу было видно, что ему ясно далеко не все.

— Я сама виновата, — поспешно добавила Анни. — Я уехала и не сказала ей куда. А для нее это, наверное, было ужасное время. Только что умер мой отец. Он был военным врачом, поэтому, потеряв его, она потеряла и квартиру. Я думаю, она заслуживает сочувствия и снисхождения. Ей тогда нужно было как-то устраиваться, начинать жизнь заново. По-моему, ей это удалось — ее новая жизнь оказалась интересной для нее и счастливой.

Ли задумчиво кивнул.

— Я только не мог понять, почему у вас с Мари такие сложные отношения. Неужели кто-то может не поладить с Мари? Ваш голос показался мне по телефону таким приятным. Я еще подумал тогда — неужели женщина с таким голосом может быть похожа на ведьму?

— А вас я поначалу приняла за гангстера, — призналась Анни.

Ли понимающе рассмеялся.

— Это из-за моего носа. Если бы вы росли на Саут Сайд, вы бы стали отличным уличным бойцом.

Пора было прощаться. По ее настоянию, Ли вызвал такси, она не позволила ему отвезти ее в отель самому. На прощание Ли сжал ее руку.

— Ты и представить не можешь, как я благодарен тебе за то, что ты пришла, и не только из-за Мари. Я сам будто вернулся назад на двадцать лет.

Анни удивилась.

— Почему это?

— Знаешь, ты ведь вылитая Мари. Те же глаза, та же кожа, такие же потрясающие ноги — ты уже прости мою откровенность.

Анни хотела что-нибудь сказать, но так и не нашлась.

— Подожди, не уходи, — сказал он и нырнул в другую комнату. А вернулся с фотографией в руках.

— Это Мари на корабле во время круиза в 1974 году. Теперь попробуй сказать, что ты — не ее копия. Вы смотрелись бы как сестры.

Анни с удивлением глянула на фотографию. А ведь он прав. Она приблизила фотографию к глазам, стараясь разглядеть знакомые черты.

— Я могу ее взять? — спросила она. Ли секунду поколебался, но потом решительно произнес:

— Она была бы счастлива, если бы знала, что эта фотография у тебя.

На обратном пути Анни все думала о матери. Она, Анни, ее копия… Ей часто говорили это, когда она была еще ребенком. Она как-то совсем об этом забыла. Вот что значит гены, просто поразительно, как точно они передаются. И совершенно неважно, что внутри ты совсем другой. Анни вспомнила, с каким выражением Ли смотрел на фотографию. Ему будет сильно не хватать его жены.

В первый раз в голову Анни пришла мысль, что ее отец, несмотря на все свои способности, был человеком, который просто не подходил ее матери. Возможно, ничто другое так сильно не определяет жизнь, как партнер по браку, — ни родители, ни школа. Замужество — это не просто один плюс один. Это — потенциальный источник радости или разочарования, кому как повезет…

Вернувшись в гостиничный номер, Анни позвонила домой. Но ей спокойным голосом Эдварда ответил автоответчик, и она от досады чуть не вскрикнула. Затем она набрала номер Розы, но ее автоответчик сообщил, что Роза уехала на выходные из города. Тогда Анни заказала по телефону чай и пододвинула кресло к окну. Некоторое время она смотрела на покрывающий землю туман. Горячий чай ее не согрел. Тогда она забралась в кровать, и, почувствовав холодок простыней, подумала, что хотела бы, чтобы в ее постели был бы еще кто-нибудь.

29 Джек

На первом этаже отеля «Савой» было полно японских туристов. Джек Робертсон ждал свою жену, устроившись в кресле за пальмой, и сосредоточенно выковыривал языком крошку от пирожного, застрявшую в зубах. Он был в мрачном расположении духа.

Это было ужасно — в бесценное субботнее время вместо того, чтобы пойти поиграть в гольф, он вынужден присутствовать на скучной церемонии бракосочетания.

Он ненавидел все эти церемонии — необходимость надевать эту дурацкую шляпу, вести светские беседы с людьми, которых знать не знаешь, и от жены получать тычки в ребра, чтобы он вел себя вежливей. На сей раз он даже не знал тех, кто вступал в брак. Он был приглашен только потому, что Джейн редактировала книгу матери невесты — ужасающей юной ведьмы с торчащими вперед зубами и накладными ресницами. К тому же Джек ощущал, что явно перепил шампанского, и сейчас сердце давало знать о себе. Только что Джек вспомнил, что в пятницу забыл взять домой книги для Молли Макфидик — ее очередную историю про инспектора Жилеса. Придется отправляться за ними сейчас. Джейн этому явно не обрадуется.

Джек переложил леопардовую накидку жены с одной руки на другую — чуть опасливо, как будто леопард мог бы ожить и укусить его. Придется сейчас проявить характер и настоять на своем. И не только для того, чтобы выбраться отсюда. В понедельник ему тащиться к Молли в забытую Богом дыру в Норфолке. «Смит энд Робертсон» издавали ее книги уже тридцать лет, и не хотелось бы портить хорошие отношения. Выпуск ее книги грозил задержаться, и, когда вчера прибыли готовые экземпляры, он вздохнул с облегчением. Но потом он совсем забыл о них и не захватил с собой.

Наконец Джейн вернулась из туалетной комнаты. Джек заметил, что ее губы поблескивают. Она не была красавицей, но ее очарование замечали все, и Джек был весьма горд, когда она решила когда-то обрушить это очарование на него. У его жены оказались, наряду с редкостным аппетитом, редкостные профессиональные амбиции. Лишь рождение двух детей, заметно округлившее ее фигуру, не давало ей развернуться в полной мере.

Джейн признательно улыбнулась, когда он помог ей облачиться в накидку.

— Надо же, — произнесла она через плечо. — Здесь сегодня сплошные знаменитости. Ты видел фотографов? Сегодняшние фотографии появятся в «Харперс»! Джек хмыкнул.

— Это будет хорошее паблисити, — продолжила она. — «Джек Робертсон из „Смит энд Робертсон“ с супругой». Проснись, Джек. Нужно постараться залучить новых клиентов.

Джек кашлянул, прочищая горло.

— Не напоминай мне о клиентах, хватит, — поморщился он.

На протяжении всего их пути в Стренд Джейн терзала его ценными указаниями по поводу его работы.

Советы жены были безусловно дельными, но его мало интересовали дела компании. С каждым днем он больше чувствовал себя не счастливым наследником свалившегося на него дела, а его жертвой. И клиенты тоже это чувствовали. И хоть Джейн изо всех сил старалась разжигать его амбиции, ее труд пропадал зря. Ему было бы куда приятней оставаться рядовым редактором и кропать себе книги про гольф, уход за садом или научно-популярные. Но эти темы мало интересовали широкую публику, и иногда он чувствовал себя оскорбленным аристократом, которого никто не понимает и не хочет понимать.

Отперев входную дверь своего офиса, Джек направился вверх по лестнице. Интересно, куда эта чертова секретарша запихала эти проклятые книги. Эхо его шагов разносилось по пустому зданию. Джейн тут же без смущения принялась исследовать почту.

— Что это? — Джек услышал из своего кабинета заинтересованный голос супруги.

— Ты о чем? Будь добра, не трогай мои вещи. Слава Богу, вот эти хреновы книги, в аккуратной упаковке. Джек поспешил назад. Его жена сидела за столом, в ее руках был тоненький конверт.

— Я носом чую — тут какая-то неприятность, — произнесла она, протягивая конверт ему. Джек сразу узнал почерк.

— Это — от Анни, — с удивлением произнес он. Похоже, его жена была права. На письме твердой рукой было выведено: «Лично». Да, видимо, он перестарался и слишком резко говорил с ней, но на то у него были свои причины.

Джек открыл конверт и стал читать. Поначалу он не мог понять суть — какая-то чушь про верность компании и благодарности его отцу. Наконец смысл дошел до него.

— Сука! — воскликнул он.

— Что там? — Джейн пыталась через его плечо прочесть письмо.

Они вместе прочитали фразу, в которой Анни выражала свое сожаление по поводу того, что вынуждена закончить свое «сотрудничество» — на этом слове Джейн фыркнула — с компанией «Смит энд Робертсон», но обстоятельства вынуждают ее сделать это, и сделать быстро. Убедившись, что у нее нет будущего в компании, она решила основать свою. Себастьян Винтер выразил желание с ней работать, есть и другие авторы. На следующей неделе она постарается заключить договоры о публикации их книг в Америке. В письме Анни отчитывалась о состоянии дел по тем книгам, которые вела в «Смит энд Робертсон», и сообщала, что готова предоставлять консультацию по ним в течение одного месяца.

— Она знала, что в понедельник я буду в Норфолке. — Голос Джека звучал уязвленно. — И ее письмо попадет ко мне только во вторник. Хитрая двуличная стерва.

Джек в волнении заходил по комнате. Его глаза угрожающе сузились.

— Ну, я ей устрою, пусть только вернется из Нью-Йорка!

— Не глупи, Джек, — Джейн забрала письмо из его рук. — Зачем ждать, пока она вернется?

Она прошла в офис секретаря и включила компьютер, бросив леопардовую накидку прямо на пол.

— Как мне подключиться к твоим файлам?

— Не знаю. Что ты делаешь?

— Ты не знаешь? У тебя компьютеры не объединены в сеть?

Джейн начала быстро работать на клавиатуре.

— Ты бы позвонил домой, скажи няньке, чтобы она присмотрела за детьми. И завари, пожалуйста, чай. Тут у тебя собачий холод.

Джек вопрошающе над ней навис.

— Что ты собираешься делать?

— Это ты собираешься послать факс в американские издательства и предупредить их, что Анни у тебя больше не работает. Мерзкая корова — она не поставила Себастьяна Винтера в мой список, сказав, что его работы будет трудно продать. Мы не можем помешать ей уйти, но испортить ей карьеру в наших силах.

Джек почувствовал признательность к жене за это «мы». Она все-таки была удивительной женщиной. Джейн еще раз глянула на письмо Анни и нахмурилась.

— Я всегда говорила, что у нее с твоим отцом были какие-то делишки, — сказала она и улыбнулась уголками губ.

Джек не ответил. Но он вспомнил письма, которые нашел после смерти отца. В письмах к Анни было слишком много чувств. Там содержались странные упоминания о каком-то малыше. В эти делишки было трудно поверить, но почему сюда заявился ее сын и стал что-то кричать о своем отце? В появлении на свет этого парня было действительно много неясного. Когда-то Джек пытался за ней приударить, но это ему не удалось. С каким удивлением он потом узнал, что эта скромница — просто сама Дева Мария — имеет внебрачного ребенка!

— Было неразумно предоставлять ей ключевые позиции в компании, — продолжала Джейн.

— Почему ты говоришь об этом? Джейн в нетерпении цокнула языком.

— Посмотри сюда.

На экране компьютера было выведено письмо к американским издателям. Затем Джейн вывела список редакторов, приглашенных на аукцион. К списку были приложены все необходимые подробности — телефонные номера, условия заключения контрактов, оценка потенциальных возможностей при заключении сделок. Джек сдержал возглас удивления.

— Ну, что же. Хороший список, — прервал его мысли голос Джейн. — Она сама дарит нам свою голову на блюдечке.

30 В центре города

Том проснулся. В комнату с трудом пробивались сквозь тяжелые занавески солнечные лучи. У него было такое ощущение, будто он очутился в доме своего деда, куда обычно отправлялся на каникулы. Казалось, за стенами ждет пляж и ласковое море. Том глянул на обои со странным геометрическим узором и резко сел на кровати. В доме его деда таких обоев не было. И там был низкий потолок. Где же он?

Ах, да. Это — квартира Розы. Он вспомнил все события последних нескольких дней: Оксфорд, его мать, Ребекка, Джордан Хоуп. Том поднялся с кровати и отдернул шторы. Иисус! То, что вчера выглядело как ковер из тысяч маленьких огоньков, сегодня превратилось в шеренгу величественных небоскребов, застывших у зеленой границы парка, подобно армии конкистадоров. В парке голубело озеро, в котором белыми точками плавали лодки. Том услышал гудки машин и уличный шум, как бы говорящий ему — просыпайся, пора браться за дело.

Том оглянулся, разыскивая свои часы, и обнаружил их посреди комнаты, на конверте. В конверт была вложена записка: «Том, я должна уехать в офис на пару часов. Возьми такси и приезжай к часу на ленч. Кофе и булочки на кухне. Дверь закрывай на два оборота. Привет, Роза. PS. Телефон подключен к автоответчику — ты можешь не отвечать на звонки». Ниже шли ее телефонный номер и адрес ресторана. В конверте были также ключи и деньги. Том вытащил их и пересчитал. Пять бумажек по двадцать долларов — сто долларов! Он немедленно переложил их в свой тощий бумажник. Роза никогда не мелочилась. Он подумал о подарках, которые она присылала ему, — маскарадный костюм супермена, скейтборд, фотокамеру, шлем для американского футбола. Ее визиты в Лондон были краткими, но весьма впечатляющими. Он до сих пор помнил, как они вместе отправились на финал Уимблдонского турнира и на концерт Майкла Джексона, билеты на который она ухитрилась достать, несмотря на то, что все было распродано за несколько месяцев вперед. Том предпочел бы умереть, чем отправиться куда-нибудь с матерью, вот Роза — совсем другое дело. Но последнее время он видел ее реже. На его восемнадцатилетие она подарила ему чек. Видимо, она не представляла, что теперь, когда он вырос, следует дарить.

Том застегнул на руке ремешок часов. Половина двенадцатого. Он натянул халат и босиком отправился на кухню, где все было аккуратно разложено на столе. Он сделал кофе, положил свой завтрак на поднос и устроился с ним на столе у окна. На этом столе лежали и газеты. Том развернул «Нью-Йорк Таймс». На первой полосе он увидел фото Джордана Хоупа. Под фотографией располагалась огромная подпись: «Хоуп хочет повести решительную войну с коррупцией». Том увидел на фотографии целый ряд телевизионных камер и возбужденные, кричащие лица, больше напоминающие лица болельщиков, чем избирателей.

Глотая кофе и жуя, он прочитал статью, роняя на нее листики салата. Хоуп завершал свою избирательную кампанию, самую дорогостоящую за всю американскую историю. Том подумал, что у Джордана Хоупа может и не найтись времени для встречи с ним. А вдруг Роза все же сумеет устроить эту встречу? Интересно, что он за человек? Обрадуется, что у него есть сын? Или, наоборот, ужаснется? И каким он себе представляет его.

Том сложил тарелки в раковину и пошел принять душ. В душевой он долго глядел на себя в зеркало. Кто же я на самом деле? Хотел бы этот человек иметь такого сына? Впрочем, какая разница? Вряд ли Джордан Хоуп решит его усыновить. Том вернулся в комнату и оделся. Раздался телефонный звонок. Хоть Роза и предупредила, что включила автоответчик, Тому показалось невежливым не ответить. Он поднял трубку.

— Алло. Последовала озадаченная пауза, затем мужской голос произнес:

— Это квартира Розы Кассиди?

— Да, но сейчас ее нет дома. Позвоните ей в офис, если у вас есть телефон.

— Спасибо. — Человек не попросил ее номер. У Тома возникло ощущение, что на том конце провода производят лихорадочные вычисления. После короткого колебания человек задал следующий вопрос:

— Скажите… а Анни с вами? — Том изумился:

— Моя мать? — и тут же пожалел, что это сорвалось с языка. Конечно, этого человека интересовала совсем не она.

— Я, к сожалению, не знаю ее фамилию, — произнес голос. — Я знаю только, что ее зовут Анни и она может остановиться у Розы. Мне надо с ней поговорить.

— Ее здесь нет, — сказал Том, чувствуя смутную тревогу. — Здесь нет никого, кроме меня.

— Ясно. Спасибо за информацию. А не скажете, с кем я говорю?

— Том… — В последний момент Том сообразил, что не стоит произносить свою фамилию. Он вспомнил, что иногда грабители звонят в комнату, чтобы узнать, находится ли в ней кто-нибудь. Хотя этот голос скорее бы подошел какому-нибудь адвокату. Тому пришла в голову блестящая идея.

— Что передать Розе, кто звонил?

— Она узнает сама, — холодно произнес голос. — До свидания. Рад был с тобой поговорить, Том. — В трубке раздались гудки.

Том положил телефонную трубку. Затем пожал плечами. Может быть, Роза объяснит ему, что это за странный звонок.

В прихожей Том снова увидел себя в зеркало. Для ресторана у него был явно неподходящий вид. Впрочем, ресторан тоже может оказаться не очень шикарным.

Но ресторан внутри выглядел очень эффектно. Судя по тому, как держались официанты и с каким достоинством поворачивались ко входу головы при каждом новом прибытии, его посещала избранная публика. Роза уже сидела здесь, солнцезащитные очки делали ее лицо непроницаемым. Она налила ему стакан белого вина и заговорщически улыбнулась.

— Угадай, что я делала утром? Подбирала фотографии Джордана Хоупа и его жены для журнала. Это будет очень эффектно.

Его жены! О ней Том никогда не думал. Рисуя себе встречу с Джорданом Хоупом, он никогда не думал о ком-то еще, о третьем лице.

— Она хорошо выглядит? — спросил Том. Роза подумала.

— Она из тех, кто умеет привлечь внимание, — привлекательная, умная, энергичная, отхватившая прекрасного мужа. Но избирательницы недолюбливают ее, считая холодной и расчетливой. В качестве жены президента она будет образцом для тех женщин, которым карьера важнее так называемой «женственности». Но это старый как мир спор, что женщина должна ценить больше — кухонный стол или письменный? Дом и детей или лимузины и любовников? Семью или свое дело?

Внезапно Роза сняла очки и, откинувшись на стуле, рассмеялась.

— Ради Бога, Том, вели мне заткнуться! Сейчас я выдам тебе целую статью по этому поводу.

— Нет, это интересно, — произнес Том, и в какой-то мере он действительно не лукавил. Но он хотел знать кое-что еще. — А у них есть дети?

— Не-ет, — протянула Роза. — Те, кто недолюбливает Джинни, говорят, что она слишком занята своей карьерой и карьерой Джордана и не хочет дополнительных хлопот. — Роза пригубила стакан с вином. — Хотя я не знаю…

— Что?

— Иногда детей не имеют из-за проблем со здоровьем у жены. — Роза чуть помедлила. — Или у мужа. Что ты хочешь заказать?

Том глянул в меню. Но почти его не читал, пораженный новой мыслью. Если Хоуп не мог иметь детей, тогда он — не его сын. Когда Том оторвался от своих мыслей, то услышал, что Роза дает указания официанту, как приготовить блюда. Затем последовала пауза.

— Мне то же самое, — поспешил сказать Том. Еда была восхитительной. Роза стала рассказывать скандальную историю из жизни кинозвезд, и Том отвлекся от Джордана Хоупа. Роза убедила Тома заказать десерт и сама заказала такой же. Затем они попробовали какой-то особый ликер, который требовалось пить, держа кофейное зернышко между зубов. К тому времени, как ликер был выпит, они оба насмеялись вволю.

— Спасибо тебе, Том, — сказала Роза, утирая глаза салфеткой. — Ты не представляешь, как с тобой весело. Обычно я трапезничаю с толстыми дядьками или с дамочками, которые чуть ли не падают в обморок, увидев, что в их салат попала нитка.

Том чувствовал, что у него тоже поднялось настроение. Когда они стали выходить из ресторана, Роза увидела дверь, которая вела в магазинчик. Она подняла очки на лоб.

— Ух ты, ну-ка, посмотри сюда, — сказала она таким тоном, как будто в этом магазине продавались товары с Марса. — Давай зайдем.

Том медленно последовал за ней. Она встала перед огромным — от стены до стены — перечнем товаров и нахмурилась.

— Какой костюм бы ты предпочел, Том? От «Кенцо?» Хотя нет, слишком вычурно. От «Армани»? «Кальвина?»

— Не спрашивай меня, — сказал Том. — Я ничего не понимаю в женской одежде.

— Я и не спрашиваю тебя о женской одежде. — Роза ткнула пальцем в его грудь. — Речь о тебе.

Через час она подвела его к зеркалу. Пока продавец смотрел, опустившись на колени, хороша ли длина брюк, Том попытался придать своему лицу свирепую мину Клинта Иствуда. Прощай, зеленый студент; привет, кинозвезда. Видела бы его Ребекка… А Роза за его спиной перебирала рубашки, свитера, брюки…

Том никогда не любил посещать магазины, особенно магазины одежды. Но тут совсем другое дело. Не нужно было бродить от одного магазина к другому, перебирая кучи однообразных костюмов, как правило, неподходящего размера. Не нужно было торчать в очереди к примерочной кабине. Все, что от него здесь требовалось, — это сидеть на стуле, пока Роза отдавала распоряжения. И сама одежда была другой. Он не знал, в чем тут секрет, только все эти вещи сидели на нем гораздо лучше и выглядели куда красивей его одежек. Он подумал, что эти шмотки наверняка стоят кучу денег.

Но больше всего ему понравилась скорость, с которой выполнялись распоряжения Розы. Не успел он освоиться с новым своим видом, как Роза выложила на прилавок свою визитную карточку.

— И отправьте все эти вещи по этому адресу сегодня же. С обычной скидкой, конечно.

— А что нам сделать с этим? — спросил кто-то за ее спиной.

Из примерочной появился продавец: в его руках была старая одежда Тома. Его пренебрежительный тон заставил Тома почувствовать себя кем-то вроде школьника.

— Это тоже отправьте, — с достоинством изрекла Роза. Том готов был ее расцеловать.

— И еще. — Роза обратилась к продавцу. — Мне нужно купить для моего друга смокинг.

— Смокинг? — удивился Том.

— Конечно. Тебя без него не пустят на прием.

— Какой прием? — Роза подняла брови.

— Наберись немного терпения.

31 Томительное ожидание

Когда Анни проснулась, было уже темно. Некоторое время она лежала в полудремоте, наслаждаясь теплом кровати, как кот на солнцепеке. Пока она спала, с ней приключилась удивительная метаморфоза. Вся ее горькая обида, с которой прожила половину жизни, прошла. Кроме того, ей было даже приятно сознавать, что сейчас она так же эффектна, как когда-то была ее мать. Но какая-то смутная тревога беспокоила Анни. О чем? Анни резко села в кровати. Джордан!

Она включила свет и глянула на часы. Восемь. Слава Богу, у нее уйма времени. Джордан говорил, что не сможет освободиться раньше часа… если вообще сможет освободиться. Анни откинулась на подушки. Если он не выберется, чтобы встретиться с ней, она здорово расстроится. Он пронесся в ее жизни стремительно, как метеор, но она всегда его помнила и часто вела с ним мысленный диалог. Втайне она так мечтала, чтобы он как-нибудь открыл книгу и прочитал что-нибудь вроде: «Я бесконечно признателен за помощь моему героически терпеливому литературному агенту Анни Гамильтон, без которой…»

Она была так рада, что он о ней не забыл. А о нем самом она уже постаралась узнать из газет все, что хотела, и даже больше — о его жене и подругах, о его приверженности к бегу трусцой и игре на бильярде, о любимой стрижке и т. д. Она видела множество его фотографий и телерепортажей о нем — всегда подтянутый и импозантный, как и положено общественному деятелю. А она хотела увидеть своего Джордана. Было ли ее желание предательством по отношению к Эдварду? Анни не хотела об этом думать. Скоро она вернется обратно, к своей обычной, размеренной жизни. Но хоть на несколько часов имеет право совершить своего рода путешествие в юность. Она должна увидеть Джордана.

Анни подумала: «Если я не увижу Джордана сегодня, я не увижу его никогда». Двадцать два года и четыре месяца назад, ранним летним утром они плыли по реке под мостом Магдален Бридж. Анни помнила это очень ясно — штанины у Джордана были закатаны вверх, брызги поблескивали на его рукавах, он улыбался ей.

Тогда они отправились завтракать в кафе Джорджа, находившееся в помещении крытого рынка. Они шли обнявшись по еле освещенной аллее, было очень прохладно, но от тела Джордана исходило тепло. Она до сих пор помнила запах свежесваренного кофе. На столе были вишни и клубника, лосось, ветчина и салями. Анни немножко смущало то, что ее прическа здорово растрепалась, а платье было измято, но на нее никто не обращал внимания. Кафе Джорджа предназначалось в основном для рабочих, но захаживали сюда и студенты. Сюда забегали, чтобы выпить чашку кофе с молоком и перекусить чего-нибудь горяченького. Джордана удивило то, что она никогда не была здесь раньше. Он здесь бывал практически каждый день. И сегодня он прошелся от стола к столу, пожимая руки шоферам и монтерам, будто они его давние друзья.

Она всегда любила покушать и, уперев локти в стол, с удовольствием наблюдала, как Джордан идет с подносом вдоль ряда тарелок с помидорами, грибами, яичницами, беконами, сосисками и тостами. Джордан ел как-то странно — видимо, по американской манере, — отрезав кусочек, он, прежде чем отправить его в рот, придерживал его на вилке ножом. Но каждые несколько секунд он забывал про еду и неотрывно смотрел на нее. У него была такая чудесная грива и такая чувственная ленивая улыбка. Она почувствовала, как его ноги под столом осторожно сжали ее.

Когда они поехали в Леди Маргарет Холл, Джордан опустил верх. Оксфорд никогда прежде не выглядел таким красивым. По дороге их задержала одна университетская церемония — дорогу важно пересекали преподаватели и руководители университета: на них были костюмы из бархата и шелка, отделанные горностаевыми воротниками. Джордан остановил машину и выскочил с фотоаппаратом в руках. Анни почувствовала себя неловко, когда он забрался с ногами на переднее сиденье, стараясь запечатлеть процессию сверху, но все же не могла не залюбоваться им — солнце золотило его волосы, и на фоне оксфордских шпилей он был великолепен и казался сказочным принцем.

Акации на Парк Роуд были в полном цвету. Джордан с укоризной произнес:

— Где же ты была до сегодняшнего дня? Мы столько потеряли. Все могло бы быть иначе.

— Не все, — ответила она. — Ты все равно отправился бы назад.

Когда они вошли в ее комнату, она вдруг разрыдалась. Джордан обнял ее.

— Все хорошо. Не плачь, девочка.

На минуту она вышла, чтобы вытереть слезы, а когда вернулась, обнаружила, что в комнате сидит Роза. Она болтала с Джорданом, как со старым приятелем. Ее пронзила ужасная мысль.

— Вы знакомы?

— Конечно, — улыбнулся Джордан. — Мы встречались в баре Студенческого союза.

— А, политика, — выдохнула Анни.

Джордан попросил Розу сделать пару снимков его с Анни в саду. Они сели на траву перед вьющимися розами, тянущимися к окну комнаты Анни.

— Не смотри таким страдальческим взглядом, — прикрикнула на нее Роза, и эта реплика заставила Анни рассмеяться.

Джордан пообещал прислать эту фотографию. Последнее, что помнила Анни, — она стоит под большим деревом, и ей очень горько оттого, что приходится расставаться. Джордан сунул руку в карман.

— Слушай, как тебе моя машина?

— Она замечательная.

— Отлично.

Он взял ее руку и вложил в нее ключи.

— Я тебе ее дарю.

Он достал из машины свою куртку и фотоаппарат и принялся так яростно ее целовать, что она едва устояла на ногах. Он нежно погладил ее волосы и плечи.

— Дважды моя девочка, — прошептал он тихо, будто самому себе.

Затем он перекинул свою куртку через плечо и ушел — ушел из ее жизни навсегда.

Это воспоминание вызвало в ее душе острую тоску о том дне. Нет ничего более восхитительного, чем самое начало любовной истории, когда в ней еще нет ничего, кроме эмоций. Неудивительно, что людей так манит влюбленность. Интересно, а что осталось в памяти Джордана, если вообще осталось. Их жизни сложились так по-разному. Все эти годы она бережно хранила их встречу в своем сердце. Но для Джордана это могло быть лишь случайное приключение, романтическая ночь в далекой чужой стране, куда он с тех пор, кажется, ни разу не приезжал. Как он воспримет известие о том, что он является отцом? С негодованием? С отвращением? Или оно тронет его за живое.

В полном смятении Анни соскочила с кровати и подошла к окну. Она откинула тяжелые занавески, и у нее перехватило дыхание — до того красив был расстилавшийся перед ней город. Сказочная страна, обещающая чудеса… Внезапно она почувствовала, что готова одолеть все трудности.

Она решила отпраздновать начало новой жизни обедом в гостиничном ресторане. Как и большинство знакомых ее женщин, она не любила ходить в ресторан одна. Одинокая женщина всегда привлекает внимание, и мужчины начинают предпринимать назойливые демарши, посылая на ее стол шампанское и стремясь нарушить ее горькое, как им кажется, одиночество. Обычно она посещала кафе, прячась за какой-нибудь книгой. Но иногда, примерно раз в пять лет, ей казалось невыносимо скучным поглощать обычные три блюда, сидя в огромном зале, но не имея ни повода, ни смелости с кем-нибудь поболтать. Сегодня, решила Анни, настал тот самый раз.

Она приняла душ и тщательно нанесла на кожу крем. Затем облачилась в сорочку и черные чулки. Макияж должен быть умеренным. Ступив в туфли на шпильках, втянула живот и глянула на себя в зеркало. Совсем неплохо. Теперь посмотрим, что бы такое надеть… Хотелось произвести впечатление на Джордана, хоть Анни и не ставила перед собой никаких целей.

Так прошло минут двадцать, а она все еще изучала себя в зеркало. Нет, нет и еще раз нет. Черные брюки и кремовая шелковая рубашка совершенно не то. Совсем не тот образ, который ей требуется — таинственной, непостижимой женщины. Анни отвернулась от своего отражения и стала снимать блузку, бросив ее в растущую кучку разложенных на кровати и отвергнутых уже вещей. Ее костюм от Армани, купленный в комиссионном, был божественным, но для этого случая слишком строг. Леггинсы, которые она всегда надевала в самолет, слишком обыденны. Розовый костюм чересчур броский. Что же остается? У нее еще есть черное джерсовое платье, оно с люрексом и открытое, и до колен, и на талии две «брильянтовые» пуговицы. Наверное, чересчур нарядно. Однако, примерив его, Анни поняла, что это — лучший вариант. Так, теперь прическа. Собрать волосы в пучок? Нет, надо просто хорошенько их расчесать, и все. Она щедро полила себя духами и почувствовала, что готова для встречи.

Она спустилась в ресторан, выискивая глазами метрдотеля, чтобы он посадил ее куда-нибудь в уголок, рядом с дверью кухни. Но такого места не нашлось. Зал ресторана был построен с претензией на старину — в нем были мраморные колонны, роскошные люстры, большие зеркала. Пианист играл Джорджа Гершвина. Она заказала дорогое «Божоле», и через час обнаружила, что сидит перед пустой бутылкой.

После кофе она набросила на плечи пальто и прошла по улице целый квартал, подставляя лицо свежему ветру. У отеля «Хилтон» она заметила несколько полицейских машин и лимузинов и попыталась представить, что сейчас делает Джордан. Ее поразило то, что на улице удивительно много народа. Вряд ли все они — восторженные почитатели демократической партии. Подойдя поближе, она увидела, что это только группа подростков в масках различных чудовищ и чертей. Конечно! Сегодня празднуется «Халловен». Этим объяснялось необычайное оживление в отеле. Вернувшись к себе в гостиницу, она снова услышала Гершвина. Подумав, Анни направилась к прилавку с сувенирами, газетами и туалетными принадлежностями. Она поглядела, что можно было бы купить для Касси и Эммы, но ничего подходящего не нашлось. Все же она сделала одну маленькую покупку.

Когда она поднялась к себе, было уже двенадцать. Но еще оставалось время, которое требовалось как-то убить. Анни убрала раскиданные вещи и принялась передвигать кресла. Она поставила их рядом с софой, которая стояла у окна. Лампу она поставила рядом с софой, включила ее и выключила верхний свет. Отель был построен с большим размахом, как и подобало такому городу, конечно, он старомоден, зато этот высокий потолок и массивные двери из красного дерева придавали гостиничному номеру вид изысканного французского салона. Она почувствовала себя героиней романа Эдит Бартон, с волнением ожидающей своего возлюбленного. Что еще? Джордан может захотеть промочить горло после своих речей. Она проверила маленький бар: он был полон. Она еще раз причесала волосы и тронула нос пудрой. Что же, она готова. Придет ли он — вот в чем вопрос?

32 Мама не говорила мне приезжать сюда

Начинало темнеть, когда машина Розы подъехала к внушительному зданию с массивными колоннами, окруженному фонтанами и прожекторами. Том глянул на женщин с бриллиантовыми украшениями и мужчин в смокингах, всходивших вверх по ступенькам, и поправил свой галстук. Он еще никогда не бывал на таком приеме.

— Эти люди действительно собираются здесь каждую неделю? — спросил он Розу, помогая ей выбраться из машины.

Она рассмеялась, поправив черную накидку.

— Каждую неделю? Некоторые бывают здесь практически каждый вечер. — Она увидела по его лицу, что он не верит. — Манхеттен — это остров, на котором живут самые богатые люди в стране, а также тысячи других, желающих таковыми стать. На этих приемах завязываются контакты, люди договариваются о сделках, узнают последние новости. Кто с кем, кто против кого, кто уехал, кто приехал. — Она взяла его под руку. — Здесь делаются большие деньги, и здесь можно неплохо провести время. — Она повернулась к Тому. — И, кроме того, бывать здесь — чисто профессиональная моя обязанность.

Они прошли по большому холлу и поднялись по лестнице вверх. Вокруг небольшого сооружения посреди зала, выполненного в виде египетского храма, стояли столы, но к ним никто еще не подходил. Несколько человек прогуливались у картин, развешанных на стенах. Остальные, разбившись на небольшие группы, о чем-то беседовали. Роза наметанным глазом определила, что все стараются стать так, чтобы фотографы колонок светских новостей могли запечатлеть их в самом удачном ракурсе. По залу сновали официанты с подносами, предлагая шампанское и минеральную воду. Том выбрал шампанское и последовал за Розой, согнув голову, чтобы лучше слышать ее комментарии.

— Видишь вон того, с хохолком на голове?

Том кивнул.

— Он контролирует семьдесят пять процентов производства кремния для полупроводников. Его костюмы за очень малое время увеличились на четыре размера. Это сказал мне его портной. Женщина с рыжими волосами, с которой он говорит, сообщает по телевидению прогноз погоды… А видишь вон того, с волосами, завязанными сзади, и с сережками? Этот человек делает скульптуры из шоколада. Он получил известность после того, как Милтон Вандерпамп купил одно из его творений… О, дорогая, рада тебя видеть, — Роза и красивая женщина с черными блестящими глазами коснулись друг друга щеками. — Милая женщина, — сказала она, когда они двинулись дальше. — Она подарила миллион долларов музею «Метрополитен», стремясь покорить высший свет Манхеттена. Но ее муж делает деньги на чем-то дурно пахнущем — кажется, на погребальных делах. Кроме того, они оба — евреи. Том был изумлен.

— Я думал, что сейчас это не важно. К тому же в Нью-Йорке больше евреев, чем в Тель-Авиве.

— Посмотри список посетителей какого-нибудь гольф-клуба для избранных. Там ты вряд ли найдешь много Гольдбергов и Рабиновичей. Посмотри вон туда. Видишь секс-бомбочку вместе с толстяком в черном? Это — его пятая жена. Ходили слухи, что она однажды позировала для разворота «Плейбоя», но никто до сих пор не смог этого доказать.

Они медленно обошли весь зал. Роза показывала Тому издателей, работников банков, богатых наследниц, политиков, журналистов, дизайнеров и даже модных парикмахеров. Она, похоже, была знакома с большинством из них. Тома она представляла как крестника, но ей, кажется, не слишком верили.

— Вот уж не думала, насколько это замечательная идея — появиться здесь с тобой, — прошептала Роза. — Все теперь ломают головы, что ты за птица? Ну, и пусть ломают. Перестань хвататься за галстук. Ты выглядишь прекрасно. А вот и «гранд дама» этого общества — Маффин Грондкуист. Не удивляйся, если она тебе не улыбнется. У нее было столько пластических операций, что она на это уже не способна.

Седоволосая дама в длинном черном платье и с сильно обтянутым кожей и накрашенным лицом подплыла к ним и поздоровалась с Розой.

— А кто этот прелестный молодой человек? — повернулась женщина к Тому.

— Его зовут Том Гамильтон. — Глаза Розы блеснули. — Мой крестник.

— О-о… — В ее голосе звучали нотки недоверия. Начался ужин. Роза предупредила, что за ее столом будут присутствовать люди, которых она пригласила, поэтому на некоторое время он будет предоставлен самому себе. Она посадила его напротив себя, рядом с женщиной-скульптором, которая представилась как Сидни. Том очень скоро узнал, что Сидни Сагиттариус принципиально не ест мяса и принимает участие в борьбе за независимость Тибета. Она была очень привлекательна, и Том быстро отыскал интересующие их обоих темы. Она упомянула, что выставляла свои скульптуры в Берлине, и Том тут же рассказал ей о своем путешествии по Восточной Европе. Она слушала не прерывая, и Том решил, что она потеряла к его рассказу интерес. Но, когда он остановился, Сидни положила свою руку на его:

— Продолжай, мне очень нравится слышать твой голос. Он звучит как в театре одного актера.

Том был польщен. Здесь с ним все были любезны. Но он понимал, что это потому, что он пришел с Розой. Он глянул на Розу. Та только что провокационно заявила, что президентом США в 1996 году станет Оливер Норт, и тут же ее голос был перекрыт хором протестующих восклицаний.

От Розы веяло уверенностью, она была тут первой скрипкой. На ней было платье зеленого цвета. На шее поблескивало ожерелье. В ушах — сережки. Что-то в ее манере держаться выделяло ее среди прочих. Она не суетилась, не жеманилась, не поправляла свою прическу, умело направляя беседу в нужное ей русло. Вот она вдруг украдкой на него посмотрела. Сидни тут же спросила, выразительно улыбаясь:

— Ты не находишь, что Роза немного для тебя стара?

— Не нахожу, — коротко ответил он, любуясь ее жемчужными зубами.

Когда наступило время для кофе, состоялось нечто вроде церемонии награждения, полились льстивые и не очень искренние речи. После нее люди стали покидать свои места. Исчезла и Роза. Один из тех, кто сидел за их столом, принялся рассказывать, как ему удалось выиграть дело по поводу возвращения кредита. Тому сразу стало скучно. Сидни спросила, интересуется ли он современной скульптурой, но в это мгновение рядом с ним появилась Роза.

— Мне очень жаль, Сидни, — сказала Роза, — но мне придется сейчас забрать твоего собеседника.

Том попрощался и последовал с Розой вниз по лестнице.

— Я, конечно, мегера, но я испугалась, что она съест тебя на завтрак. — Том сделал круглые глаза и покачал головой.

— Надо же, а мне она сказала, что в рот не берет мяса.

Роза расхохоталась.

— Ну ладно, я хочу показать тебе город. Садимся в машину.

Они ехали по нью-йоркским улицам, обсуждая сегодняшний вечер.

— Ты определенно знаешь здесь очень и очень многих, — заметил Том.

Роза повернулась к нему.

— Для этого есть только один способ.

— Этот способ — сделать так, чтобы это они хотели познакомиться с тобой?

— Молодец. Я вижу, и сейчас в Оксфорде неплохо учат.

Оксфорд. Том сразу вспомнил, зачем он здесь. Вспомнил он и странный телефонный звонок и рассказал о нем Розе. Роза не стала ему объяснять, кто это был, но поклялась, что никому о нем не говорила. Машина подъехала к роскошному небоскребу, и лифт поднял их на семьдесят пятый этаж.

Когда дверь лифта открылась. Том сделал шаг вперед и не удержался от восклицания, глядя на расстилавшийся под ним город.

Польщенная такой реакцией, Роза провела его по всему этажу. Здесь располагались ресторан, бары и танцевальная площадка, на которой под какую-то старомодную музыку кружились пары. Они прошли к столику у окна, из которого была видна южная часть города. Роза заказала «Манхеттен», оказавшийся восхитительным и очень крепким коктейлем с кусочками льда.

— Боже, как я люблю этот вид, — с чувством произнесла Роза. — Я каждый раз чувствую себя здесь как королева и в то же время понимаю, как человек мал.

Они молча глядели на мерцающий огнями город. Том поставил свой бокал и повернулся к Розе.

— Это восхитительно. Так же, как и одежда, которую ты мне купила, и званый вечер. Я только почему-то думаю, что все это для того, чтобы отвлечь меня от мыслей о Джордане Хоупе.

Роза выдохнула, как будто ожидала этих слов.

— У тебя верное впечатление. — Она оперлась локтями о стол и наклонилась к Тому. — Послушай. Я думаю, настало время, чтобы ты выбросил из головы всю эту ерунду о Джордане Хоупе. Во-первых, это нереально. Ты отлично знаешь, что сейчас не можешь с ним встретиться. Во-вторых, если ты будешь всем говорить, что Джордан Хоуп — твой отец, даже без доказательств, то ты навлечешь неприятности и на себя, и на многих других. Тот человек, с которым ты говорил, — очень умен и влиятелен. Его зовут Рик Гудман. Он помог Джордану начать президентскую гонку и рассчитывает на вознаграждение в виде какого-нибудь важного поста. Перед выборами он может пойти на все что угодно, чтобы заставить тебя заткнуться. Кроме того, ему может прийти в голову использовать тебя для того, чтобы в чем-нибудь шантажировать Хоупа. Я могу с ним ладить, потому что это — мой мир, и я знаю, по каким правилам он живет. Но этот мир не для тебя и Анни.

— Да, но…

— И в-третьих, — продолжала Роза, — подумай о своей семье. Это прекрасная, дружная семья, где все любят друг друга.

У Тома вытянулось лицо.

— Эти слова кажутся сентиментальными, но в них глубокий смысл. — Роза пригубила свой бокал. — Мои родители не очень заботились о нас, и только много позже я поняла, что потеряла. А ведь они всегда твердили, что главный их лозунг: «Один за всех, все за одного». — Роза горько рассмеялась. — Я никогда не представляла для них интереса. Они гордо мне заявили, что у них совсем нет времени, ни минуты, чтобы хотя бы пролистать журнал, который я издаю. — Роза отвернулась к стеклу. Затем пригладила волосы и снова повернулась к Тому. — А твои родители всегда тебя любили, что бы ты ни творил. И сейчас ты можешь их очень больно ранить. Зачем? Не делай этого.

— Но нужно же мне выяснить, при чем тут Джордан Хоуп, — настаивал Том. — Почему мать все скрывала? Почему Гудман должен так мной заинтересоваться?

Роза внимательно глянула на него, как бы принимая решение.

— Том, — начала она, — обещай, что ты никогда не расскажешь Анни о том, что я тебе сейчас скажу. Анни когда-то одну ночь провела с Джорданом. Они встретились на демонстрации. Когда он был еще студентом. Что-то у них потом произошло, но она это тщательно скрывала.

— На демонстрации?

— Демонстрации протеста. Знаешь, Вьетнам и все такое. — Она приложила ладонь ко лбу. — Боже, ты можешь об этом и не знать. Это была настоящая свалка — там были полицейские с щитами, и лошади, и много чего еще.

— Мама?!

— Да, «мама». Я знаю, что тебя шокирует. Но когда-то она была моложе, чем ты сейчас. В общем она попала в жуткий переплет, и Джордан ее спас — как рыцарь на белом коне. Это тоже сыграло свою роль.

Том что-то напряженно обдумывал.

— А когда все это было? — спросил он. — Хотя бы примерно.

Роза подняла глаза к потолку.

— Сейчас подумаю. Это было примерно… в октябре шестьдесят девятого.

Том нахмурился, принявшись вычислять.

— Послушай, — улыбнулась Роза. — Ты уже взрослый. Если Анни и имела какие-то отношения с Хоупом, ты должен простить ее. У всех есть какие-то грешки. Сейчас она и Эдвард счастливы. Еще тогда, в Оксфорде, все видели, как они друг другом дорожат.

— Почему же тогда они так долго ждали, прежде чем пожениться?

— Этого я не знаю. Но ты можешь вернуться домой и спросить их самих вместо того, чтобы затевать все это перед самыми президентскими выборами и причинять родителям столько беспокойств. — Роза откинулась на спинку стула и легонько хлопнула ладонями по столу. — Ладно. Лекция окончена. — Она поднялась. — Мне нужно в туалет.

Пока Розы не было, Том глядел на город. Все, что она сказала, верно. Он хотел бы, чтобы его мать поговорила бы с ним на равных. Он попытался представить свою мать молодой, как она сражалась с полицией, как сходу влюбилась в Джордана Хоупа, такого красивого. Том всегда понимал, что встретиться с Хоупом ему будет почти невозможно. И то, что он приехал в Америку, было скорее акцией протеста, способом дать понять близким, насколько он обескуражен. И все же он не жалеет, что еще раз побывал в Нью-Йорке. Том отвернулся от окна. Роза уже направлялась к столу, на ходу ему улыбаясь, люди с интересом оборачивались, ища глазами ее спутника, то бишь его. Том почувствовал гордость. Роза села на свое место и выжидательно на него посмотрела.

— Я подумал, — поколебавшись, начал Том, — и решил, что я здесь отлично провел время. Но, по-видимому, завтра утром я должен отправиться в Ньюарк и оттуда — в Лондон.

У Розы не изменилось выражение лица, и он не мог понять, что она об этом думает. Она молча вынула что-то из своей сумки и положила перед ним. Это был авиабилет.

— Я уже заказала такси на семь часов утра, — спокойно сказала она. — Твой самолет улетает в девять.

Том разинул рот. Он не знал, благодарить ее или, наоборот, протестовать. Как бы то ни было, он был тронут и не знал, что сказать, но она мягко прижала к его губам палец, и тогда он вдруг спросил:

— Потанцуем?

Танцевал он ужасно, но Роза была счастлива, так ему казалось. Это его вдохновило. Надо получить максимум удовольствия, раз уж он учудил такое.

— Как ты думаешь? Я сейчас тащусь или балдею?

— Тащишься! — уверенно сказал он.

— Том!

В лифте он вдруг вспомнил, что давным-давно знает эти ее духи, он закрыл глаза. А когда открыл, Роза пристально на него смотрела. Он тоже стал на нее смотреть.

— Ты что? — спросила она, смеясь.

— У тебя же зеленые глаза!

— Тоже мне новость!

В распахнутой накидке он видел ее соблазнительное декольте. Когда они уже сидели в машине, он поймал себя на том, что испытывает вовсе не те чувства, которые положено испытывать к своей крестной.

Он пытался придумать что-нибудь умное по поводу Нью-Йорка, но тут почувствовал на колене ее ладонь.

— То-о-ом.

— Да… — с трудом выдавил он.

— Как ты думаешь… — Она продолжала вроде бы в шутку: — Если крестная мать надумает переспать со своим крестником, это будет считаться кровосмешением?

Том рассмеялся ненатурально громким смехом и прижал ее к себе. Он вдруг почувствовал себя очень уверенно.

— Ни в коем случае, — ответил он. Ладонь Розы с колена переместилась выше.

— Аллилуйя, — выдохнула она.

33 Не всегда можно получить то, что хочешь

Анни в волнении села в кресло, но тут же снова вскочила. В отеле была могильная тишина, и Анни явственно слышала, как хлопают двери лифта. Она включила телевизор, но тут же его выключила и, оглядевшись, увидела радиоприемник, встроенный в стену прямо над кроватью. Довольно быстро ей удалось поймать прелестную старинную музыку. Затем Анни открыла свой портфель и разложила по столу бумаги. Пусть он подумает, что она поглощена работой. Она займется бизнес-планом для своего будущего бухгалтера. И, деловито нахмурив брови, она попыталась сосредоточиться.

…Только в два часа она услышала, как кто-то осторожно стучит в дверь.

Ее руки дрожали, когда она бросилась выключать радио. Она подбежала к двери и глянула в глазок. Этот кто-то был в темном пальто, голова этого человека была опущена. Вот и все, что она сумела разглядеть. Она отперла дверь.

— Джордан?

Дверь распахнулась. Высокий мужчина поспешно шагнул в номер. Это был он.

— Привет, Анни. Рад тебя видеть снова. — Джордан пожал ей руку, мягко тронув другой рукой. Потом обрывисто добавил, обводя глазами комнату: — Ты выглядишь великолепно.

Он расстегнул пальто и провел рукой по волосам:

— Прости, что так поздно, но мне нелегко было вырваться. Анни взяла из его рук пальто и положила на стул.

— Что у тебя с голосом? — спросила она.

— Думаю, я произнес слишком много речей. Здесь найдется чего-нибудь выпить?

Анни молча достала ему пиво, а себе налила немного виски. Джордан старательно не смотрел ей в глаза. Он ходил по комнате и разглядывал картины на стенах и затейливую мебель. Она чувствовала, что он так напряжен, что из него вот-вот посыплются искры. Лицо у него стало несколько шире, чем было прежде, да и брюшко слегка округлилось. Каштановые волосы слегка побелели, но были все еще густыми и волнистыми. Легкая седина даже шла ему.

— Итак, — повернулся он к ней, — скажи, что происходит?

— Почему бы тебе не сесть? — показала Анни на диван.

Джордан сел на самый край, упершись локтями в колени. На нем были темные брюки и голубая рубашка, под цвет глаз. Свет лампы поблескивал на его волосах, высветив их.

Анни осталась стоять. Держась за спинку стула, она начала подготовленную речь.

— Позволь сказать, что мне крайне неловко причинять тебе беспокойство. Я надеюсь, для тебя не было шоком, когда я позвонила. Мне надо было предупредить тебя. Но теперь я хочу кое-что объяснить.

Джордан кивнул.

— Хорошо, я тебя слушаю.

— Я… забеременела в конце второго курса — летом семидесятого года. У меня был в Оксфорде парень, но к этому времени мы расстались. Короче, у меня появился ребенок, я назвала его Томом. А потом случайно я снова встретила того парня, и мы поженились. Эдвард — мой муж — решил Тома усыновить. Но недавно Том вдруг подумал, что Эдвард — ненастоящий его отец… а что его отец — ты.

Джордан резко опустил стакан, пиво выплеснулось на пол.

— Как это пришло ему в голову?

Анни чувствовала, как будто разговаривает со стеной, а не с живым человеком. Она хлебнула виски и села напротив Джордана.

— Ты помнишь фотографию, которую мне прислал? Ты и я на лужайке у здания Леди Маргарет Холл в тот день, как ты уехал из Оксфорда?

Джордан утвердительно опустил веки и первый раз посмотрел ей в глаза.

— У тебя все еще сохранилась эта фотография? — спросил он.

— Она у Тома.

— Иисус!

— Он нашел ее в старом чемодане. И это, кажется, на него очень сильно подействовало. Он думает, что ты, возможно, его отец. Я говорила ему, что это не так, но мне не удалось его убедить… Мы поссорились. И он куда-то пропал на неделю. Никто не знает куда. Я только хотела предупредить тебя об этом. Том следует, как правило, порыву, а не рассудку. Он может разболтать о своих домыслах кому угодно, а слухи могут попасть в газеты. Я даже думаю, что он намеревается встретиться с тобой.

Джордан нахмурился.

— И это что — все свидетельства? Какой-то парень находит фотографию своей матери с кем-то, кого не знает, и решает, что этот человек — его отец?

Анни сжала губы. Как он может говорить об этом с таким равнодушием?

— Нет, это не «свидетельство», как ты это называешь. И не шантаж, и не попытка помешать тебе стать президентом. Я просто стараюсь тебе помочь.

Джордан опустил голову.

— Прости меня. Сейчас я живу в сумасшедшем мире. — Он улыбнулся, и эта улыбка удивительно преобразила его лицо. — Прости.

— Ладно, не стоит. — Анни выпрямилась на стуле и скрестила ноги. — Но из-за этого свидетельства Том кинулся разыскивать документы о своем рождении и узнал, что я и Эдвард не были женаты в момент его рождения. Естественно, это его очень расстроило. К тому же… — Анни поколебалась. — Я думаю, кто-то ему сказал, что он похож на тебя. В молодости. Как на той фотографии.

Джордан молчал довольно долго.

— Этот парень похож на меня? — медленно произнес он, глядя ей в глаза. Сердце Анни дрогнуло. Те же глаза. Та же ленивая улыбка…

— Все обычно говорят, что Том похож на меня.

Джордан затряс головой.

— Анни, давай говорить начистоту. Это не просто идея, которая взбрела ему в голову? Он действительно может быть моим сыном? Когда он родился?

Ей только показалось, или он рад это слышать? И не просто рад… счастлив!

— Мы все считаем, что его отец — Эдвард, — твердо произнесла Анни. — Я хотела бы, чтобы так думал и Том. Он хороший парень, без всяких комплексов. У меня своя семья, две дочки, муж. У тебя жена, положение. Единственное, что я хочу — это найти его и вернуть обратно. И мы будем продолжать свою жизнь такой, какой она и была. — И, проведя рукой по подолу платья, она добавила: — Он родился семнадцатого марта 1971 года.

— Ясно. — Джордан замолчал на минуту, Анни почти слышала, как он считает месяцы. Чтобы переменить тему разговора, он спросил:

— Как тебе удалось дозвониться до меня?

— Не волнуйся, об этом никто не знает. У меня есть подруга. Роза. Она мне помогла. Ты, может, помнишь…

— Роза Кассиди? — встревоженно перебил ее Джордан. — Эта издательница? Иисус, Анни, почему ты сразу не отправилась на передачу «Ларри Кинг в прямом эфире» и не рассказала там все?

— Роза никому ничего не скажет, — возразила Анни. — Она — моя лучшая подруга.

— Хм. И она знает, зачем тебе понадобилось мне звонить?

— Конечно нет, — солгала Анни.

— А откуда она знает, как до меня добраться?

— Она и не знает. Это сделал один из твоих оруженосцев.

— Моих оруженосцев? — Джордан открыл рот от изумления — обычная его реакция на сугубо британское словечко.

— Один из тех, кто помогает тебе в избирательной кампании, я не знаю, как ты их зовешь. Рик… Я не помню фамилии. Ты знал его в Оксфорде.

— Рик Гудман? — нахмурился Джордан.

— Да. Что-нибудь не так?

Джордан не ответил. Он погрузился в свои мысли, потом вдруг наклонился к ней.

— Расскажи мне о Томе.

Анни попыталась кратко описать характер Тома, . стараясь подавить в своем голосе нотки гордости. Она рассказала о том, что Том провалился на экзаменах в Оксфорд, но проявил упорство и не сдался. На следующий год все-таки поступил туда. Джордан задал несколько вопросов, которые заставили Анни улыбнуться — они были чисто мужскими. Занимается ли Том спортом? Есть ли у него девушка? Что он делал в странах бывшего Советского блока? Джордан всерьез интересовался Томом, и Анни вспомнила, что у него и его жены нет детей.

— Он, похоже, отличный парень, — заключил Джордан. — Но, боже, Анни, беременность в девятнадцать лет! Если бы я мог помочь!

— Считай, что ты помог. Да, все это было ох как несладко, — улыбнулась Анни. — У меня не было денег, только ребенок и маленькая квартирка из двух комнат, кухня и ванна двумя этажами ниже, общая с соседями. Днем я работала, а вечером училась, стараясь завершить свое образование. Но у меня была одна великолепная вещь. — Она глянула на Джордана. — Твоя машина. Ты ее помнишь?

Джордан медленно кивнул. Они как будто вернулись в то время. На мгновение Анни забыла, о чем говорила. Но потом продолжила:

— Каждое воскресенье я отправлялась на этой машине в парк или за город. Я заворачивала Тома в одеяло. Положу его рядом на траву и читаю воскресные газеты. Трудно передать, что эти минуты значили для меня. Они были лучшей частью недели. Даже сейчас, когда я гляжу на эту машину, я часто вспоминаю о тебе.

— Она до сих пор существует?

— Она у Тома. Я подарила ее ему, когда он поступил в Оксфорд.

— Серьезно? — Джордан рассмеялся и откинулся на спинку дивана. — Здесь так спокойно. — Он снова выпрямился, и в его осанке Анни вновь ощутила тот удивительный шарм, который так отличает американских мужчин. — Я уже не помню, когда я провел день без людей, телефонов и газет.

— Тебе было легко прийти сюда?

— Я отправился играть в карты со своей охраной. Иногда я это делаю, чтобы успокоить нервы. Я поиграл немного, потом сказал им, что иду спать. Пройдет немало времени, пока они хватятся. Сегодня — «Халловен». Я стащил одну маску и надел шляпу. Даже моя мать не узнала бы меня.

— А как ты чувствуешь себя, участвуя в президентской кампании?

— Как в гоночном автомобиле на скоростной трассе. Ужасно. Непредсказуемо. Великолепно. Отвратительно. Иногда смешно.

— Что в этом смешного?

— Ох… люди — то, что они говорят и что хотят. Вчера я выступал в Нью-Джерси и потом отвечал на вопросы. Одна пожилая дама подошла ко мне и долго расспрашивала о том, что я собираюсь сделать в здравоохранении. Ее вопросы были довольно глуповатыми, но я постарался удовлетворить ее любопытство. Когда она от меня отстала, я услышал, что она говорит своему другу: «Какой mensch! Вы уверены, что он не еврей?»

Анни рассмеялась вместе с ним.

— Но тебе эта гонка нравится?

— Похоже, что да. Это — как победа в теннисе во всех турнирах подряд, или как если ты — звезда Бродвея, или будто ты непрерывно занимаешься любовью. Причем все эти ощущения испытываешь одновременно. — Он повернул голову и взглянул на нее. Она всей кожей ощутила его взгляд. — Я до сих пор помню, как ты играла в пьесе в своих потрясающих туфлях.

Анни мягко перевела разговор:

— Это было так давно.

— Так ли? — Глаза Джордана блеснули. — Ты выглядишь по-прежнему. Как хорошо, что ты не постриглась. Я вспоминал тебя очень часто.

— Я тоже, — тихо призналась Анни. Некоторое время они молча глядели друг другу в глаза.

Джордан протянул к ней руку.

— Анни, — мягко произнес он, — скажи мне правду. Том — мой сын, верно?

— Я не знаю, — Анни почувствовала, что ее лицо ее выдает.

Джордан выпрямился.

— Но ты думаешь, что мой. — Он внимательно следил за ее лицом. — Не так ли?

Ей вдруг перехватило дыхание. Она подошла к бару.

— Выпьешь еще? Он подошел к ней.

— Ты думаешь, что мой, — он мягко развернул ее к себе лицом.

Она и забыла, что он очень высокий. Она видела, как вздымается его грудь при каждом вдохе… Она отвела глаза.

— Возможно. Я не могу сказать этого наверняка. Том мог быть твоим сыном. А мог быть и Эдварда. Но я всегда думала, что ты, может быть, меня уже забыл.

— Забыл? — Джордан недоуменно поднял плечи.

— Ты серьезно? Забыл ту реку и те ивы? И твое лицо, когда ты прощалась со мной? Ты даже мне ни разу не ответила на письмо!

— Я не могла! Я же вынуждена была бросить колледж! Если ты и писал, они не знали, где я, и не могли мне передать. Да и что я могла бы сказать? «У меня, возможно, твой ребенок?»

Между ними снова повисла пауза. Лицо Джордана смягчилось. Он улыбнулся. У Анни защемило сердце.

— Могла бы и сказать. — Его взгляд скользнул по ее телу. — Но лучше так: «Я надеюсь, что у меня твой ребенок».

Анни выпрямилась и почувствовала, что ее щеки заливаются краской. Ей не следовало пить столько виски. Мысли в голове стали путаться. Внезапно она почувствовала стену за спиной. Джордан двигался прямо к ней. Он положил руки на стену по обеим сторонам от ее головы. Она почувствовала, какое у него горячее дыхание.

— Перестань, Джордан, — произнесла она.

— Это ты перестань, — сказал он и наклонился, чтобы поцеловать ее.

Анни открыла рот, чтобы воспротивиться, но ощутила, как ей в рот проник его язык. И тут же теплая волна пробежала по ее телу. Из головы улетучились все мысли — осталось только ощущение тяжести его ног, тепла его спины под ее ладонями. Ей нестерпимо захотелось запустить свои пальцы в его голову и прижать эту голову к своей.

«Ты не должна делать этого», — словно произнес осторожный голос. «Только раз», — мысленно ответила она ему. Анни обняла Джордана за шею и почувствовала тепло его кожи и силу его мускулов. Ее руки вытянули его рубашку вверх, чтобы легче было коснуться его обнаженной спины. Он шагнул назад, увлекая ее на кровать.

Анни закрыла глаза, когда его вес надавил на нее. Джордан целовал ее шею, уши, его волосы мягко касались ее щек. Всем телом она отвечала на любое его движение. Он расстегнул ее платье и тронул ее грудь.

«На нас слишком много одежды, — решила Анни. — Сколько всяких пуговиц, крючков и поясов!» Она потянула за рукав рубашки Джордана и обнажила одно его плечо. Джордан наклонил голову и губами прошелся по ее груди и ниже. Анни простонала, когда его язык коснулся ее пупка. Наслаждение было таким острым, почти невыносимым. Опустив руки, она расстегнула его ремень.

Когда раздался телефонный звонок, они оба чуть не вскрикнули от неожиданности и ярости на это непрошеное вторжение. Наступила тишина. Джордан бессильно опустил голову на грудь Анни и разочарованно закрыл глаза.

— Черт побери.

Телефон продолжал трезвонить, Анни внезапно вспомнила, зачем она здесь, и поняла, что она должна непременно ответить на звонок. Она выскользнула из под Джордана, натягивая платье на плечи. При этом ее сумка упала с кровати на пол. Отвернувшись он Джордана, она села на край кровати, и спустила ноги на пол. Затем подняла телефонную трубку и глубоко вздохнула.

— Анни Гамильтон, алло?

— Анни, девочка, это была отличная новость! — прогудел в трубке голос. — Тебе следовало сделать это несколько лет назад. Я тебе об этом давно говорил. Конечно, ты можешь заключать контракты на мои книги! Не оставляй меня с этим молокососом, сыном Гарри Робертсона.

Анни рассмеялась. Трелони Грей, как истинный ирландец, не мог не подурачиться. И, конечно, ему и в голову не могло прийти, что в Америке сейчас совсем другое время суток. Он никогда не покидал границ Европы. Анни представила его в кабинете с мебелью в стиле королей Георгов и стенами, закрытыми деревянными панелями. Наверное, он сидит перед камином с бутылочкой виски.

— Я получил твое письмо сегодня утром, — сказал Трелони. — Сразу по возвращении из Нааса со скачек. Моя лошадь отстала от победителя на четверть мили.

Слушая его болтовню, Анни вдела руку в рукав. За спиной раздалось скрипение пружин. Она поняла, что Джордан собирает вещи, высыпавшиеся из сумки, и возвращает их на место, но она старалась на него не смотреть.

— Спасибо, Трелони, я очень рада. Я постараюсь, чтобы ты об этом не пожалел. Но я должна тебя предупредить — Джеку это очень не понравится.

Трелони Грей угрожающе выдохнул:

— Пусть только вякнет, и я вставлю его в свою книгу. Я начал ее как раз с тридцать шестого года. Именно в этом году я и его отец вместе отправились в университет. Гарри Робертсона едва не отчислили за то, что он нарисовал фиговый листок на статуе.

Анни вдруг поняла:

— Ты что, взялся наконец за свои мемуары?

— И получил от этого колоссальное удовольствие, дорогая. Мне есть что вспомнить. Я не рассказывал тебе историю о Вили Моэме и устрицах, это когда ему взбрело в голову поработать официантом на корабле «Блю Трейн»?

— Нет, Трелони, — медленно произнесла Анни, застегивая пуговицы. — Я такого не помню.

К моменту, когда Трелони кончил рассказывать ей свои анекдоты и попрощался, Анни приняла несколько решений. Первое — за эту книгу надо запрашивать самую большую цену. Второе — права на нее надо продать как можно быстрее. Третье — те проценты, которые она получит, дадут ей возможность развивать свое дело на протяжении года, не меньше. Четвертое, и последнее, — она не хочет заниматься любовью с Джорданом.

Смеясь над анекдотами Трелони и прикидывая, удастся ли издать книгу к следующему Рождеству, Анни каждую секунду помнила о Джордане и чувствовала на своей спине его взгляд. Когда Трелони повесил трубку, она некоторое время продолжала сидеть с трубкой у уха, стараясь собраться с мыслями. Затем аккуратно положила ее на рычажок и выпрямилась. Джордан сидел на кушетке, его волосы были взъерошены, полы рубашки были выпущены из брюк, он смотрел на нее.

Она коротко рассмеялась.

— «Такова прихоть Судьбы». Кажется, так говорят в «Джентльмены предпочитают блондинок»? — Она отыскала на полу туфли и втиснула в них ноги. — Джордан, мы, похоже, сошли с ума. Чем мы занимаемся здесь?

Джордан поднял брови.

— Сексом, — отважился он признаться. Анни увидела, что лежало рядом с ним. Сверточек, выпавший из ее сумки. Со смущением Анни поняла, что это — то, что она приобрела в гостиничном киоске. Пачка презервативов. Джордан заметил ее взгляд и полез в карман, из которого извлек абсолютно такую же пачку.

Некоторое время Джордан испытующе глядел на нее и внезапно хлопнул рукой рядом с собой.

— Садись сюда, о мудрейшая из женщин, и расскажи, что ты там замышляешь. Это был тот самый Трелони Грей?

Анни села рядом, сохраняя некоторую дистанцию, и рассказала о том, что решила создать свое собственное агентство. Джордан расспросил о деталях — об авторских правах, об агентствах и процентах. Оба они понимали, что этот сугубо деловой разговор поможет им остыть… И это сработало. Мысли Анни переключились на аукцион, который ждал ее в Нью-Йорке. Джордан принял свой привычный вид внимательного слушателя.

— Давай, дерзай! — с чисто американским энтузиазмом воскликнул Джордан. — У тебя получится, я уверен! Анни покачала головой, вспомнив об его собственных целях.

— Мои цели такие скромные в сравнении с твоими. С твоим будущим постом.

— Погоди, мне еще надо победить.

— Все прочат тебе победу. А знаешь, мне только недавно пришло в голову, что я тоже хочу почувствовать себя победителем.

— Что-то в этом роде я слышал и от Джинни. — Джордан вздохнул и провел рукой по лицу. — Она мне очень сильно помогла. Не знаю, как бы я справился без нее. Жаль, что сейчас ей пришлось уйти в тень — ради успеха избирательной кампании. Я даже не могу просто упоминать ее имя, чтобы не растерять голоса. И мне как-то стыдно перед ней.

— А ты никого не слушай, — сказала Анни. — Советчики не всегда дают правильные советы. Если ты хочешь стать хорошим президентом, тебе следует иногда принимать то решение, которое тебе подсказывает твоя интуиция. Ты должен дать ей понять, насколько ты ей благодарен.

Джордан глянул на нее.

— Но как? Когда я откровенно заявлял, что во многом полагаюсь на ее разум и ее взгляды на мир, это привело лишь к тому, что люди стали поговаривать, что я смотрю ей в рот и на деле править страной будет она.

Анни прищелкнула языком.

— Да пусть говорят что угодно. В конце концов, выбирают-то они тебя, а не ее. Самое главное не слова, а чтобы люди почувствовали, как ты к ней относишься.

Джордан немного подумал.

— А что я должен сказать?

— Да что тебе подскажет твое сердце. Скажи просто, что любишь свою жену, что гордишься ею. И не надо вдаваться в подробности.

— Никаких объяснений и оправданий.

— Именно так.

— Что подскажет сердце, — медленно повторил Джордан. — Да, пожалуй, ты права. — Он глянул на нее так, что у нее закололо в груди. — Знаешь, ты все-таки потрясающая женщина.

Анни улыбнулась.

— Я знаю.

Она увидела, что его лицо опять затуманилось страстью. Надо скорей прервать это чарующее, обжигающее молчание.

— Джордан, тебе не пора обратно? — Джордан глянул на часы.

— Иисус, уже пять часов! — Он вскочил. — Мне надо успеть к утреннему выпуску новостей.

Джордан пересек комнату и поднял свой пиджак. Запустив руку в карман, он глянул вниз и поспешил застегнуть рубашку. Вдруг он остановился и лукаво глянул на Анни.

— Ага, одна пуговица у меня пропала. Интересно, кто это ее у меня оторвал? — Анни вспыхнула.

— Что ты думаешь о моей маскировке? — спросил он, доставая маску для «Халловена». Анни рассмеялась.

— Да, я знаю, как я выгляжу, — сказал он. — Но в службе безопасности ребята незатейливые — это они додумались устроить «Халловен» у нас в самолете, и чтобы у каждого была маска «президента».

— Выбрал хотя бы Линкольна или Рузвельта. — Джордан повесил маску на запястье.

— Я взял первое, что подвернулось под руку. В конце концов она позволила мне пробраться сюда. Надеюсь, она поможет мне и на обратном пути. Ты не волнуйся, я надену ее, только когда буду входить в гостиницу.

Он подошел к столу и написал что-то на бумаге.

— Здесь написано, как до меня добраться, если объявится Том. Если меня не будет, оставь сообщение: «Анни сказала, что все в порядке». Если он попытается связаться со мной, я дам тебе знать. И постарайся не волноваться, — добавил он, уловив тревогу в ее глазах. — Мне кажется, он умный парень.

Внезапно Анни вспомнила одну вещь.

— Подожди!

Она подбежала к столику и вытащила из сумки фотографию Тома, которую специально привезла для Джордана. Только сейчас она поняла, почему выбрала именно эту. Здесь Том был просто вылитый Джордан. Держа фотографию так, чтобы он не мог ее видеть, Анни запихнула ее в карман его пиджака.

— Что это?

— Подарок. На счастье. Посмотришь позже, когда рядом никого не будет.

Джордан нежно погладил карман, в глазах его мелькнула догадка.

— Я хотел бы когда-нибудь встретиться с ним, — произнес он. — Конечно, я ему ничего не расскажу. Я слишком много поставил на карту. Но мне очень бы хотелось его повидать.

— Я знаю. Я подумаю об этом.

Она молча наблюдала, как он застегивает пиджак. Больше его ничего здесь не держало. Джордан легко опустил руки на ее плечи.

— Ну что, мне, наверное, пора…

Анни молча кивнула. Она в последний раз жадно глядела на его лицо, на его рот, глаза, непокорные волосы — она хотела запомнить каждую черточку. Его глаза говорили ей то, что она хотела, так хотела от него услышать, все эти долгие двадцать два года.

Джордан наклонился.

— Это за моего сына, — он поцеловал ее в щеку. — Это за тебя, — он поцеловал ее в другую щеку. — А это за меня. — Он прильнул губами к ее губам.

Анни от неожиданности отпрянула — насколько ей позволили туфли на высоких каблуках, чувствуя, что его руки сжимают ее все сильнее. Но внезапно Джордан отпустил ее и выскользнул в коридор. Дверь захлопнулась.

Анни приложила руку к губам. Они горели. Она даже не слышала звука его шагов.

34 Разговорчивый малый

— Роза? Это Рик. Что, черт побери, происходит?

— А что происходит?

— Прекрати меня дурачить! Это серьезно.

— Что именно?

— В пять утра парни из службы безопасности сообщили мне, что «потеряли» Джордана.

— Как это они его не уберегли?

— Это он сбежал. Сказал, что прогуляется на свежем воздухе.

— Хм. Оригинально.

— Сдается мне, что это связано с твоей подругой Анни, которая так хотела поговорить с Джорданом.

— Ну нет.

— А что это за англичанин, сын Анни? Он был в твоей квартире вчера. Что у вас с ним за дела?

— Дорогой, это — нескромный вопрос.

— Я думал, ты играешь на нашей стороне, Роза. Я не могу допустить, чтобы мой кандидат в президенты отправлялся в самоволку. Ты же хочешь, чтобы он победил. Тогда что происходит? Кто такая Анни? Я хочу знать.

— Анни — моя подруга.

— Ну, ну, не надо. У людей вроде нас есть контакты, связи, дела, но нет друзей.

— Значит, Джордан тебе не друг?

— Он мне друг! И именно потому я не хочу, чтобы он влип в какую-нибудь историю. Я не хочу, чтобы человек с такими талантами и с таким умом, как у тебя, испортил себе карьеру. А это случится, поверь мне.

— Что тебе нужно?

— Ничего мне не рассказывай, если обещала молчать. Назови только ее фамилию. Хотя бы шепотом. Остальное я разузнаю сам.

— На твою благодарность можно рассчитывать?

— На очень большую благодарность.

— И какой она будет? Я попаду в аппарат Белого дома?

— Роза, ты меня удивляешь.

— Это — прежде всего. Назови конкретную должность. И я подумаю, стоит ли мне тебе помогать…

— У меня кончается время. Думай скорее. Мы должны договориться дня через два, не позже.

— Ты всегда слишком торопишься, Гонзалес. Разве я не права? А я этого не люблю. До свидания, Рик.

— Роза…

35 Хорошие новости

Анни замерла от ужаса, когда в ее номере затрезвонил телефон. Она только что вернулась с завтрака. И вид нью-йоркцев, деловито снующих уже в семь часов утра, настроил ее на боевой лад. У нее были большие надежды на аукцион по продаже книги Себастьяна Винтера. Приехав вчера из Чикаго, она обнаружила на своем столе кучу факсов и сообщений. Хотя времени для заявок было еще достаточно, уже несколько издательств рвались принять участие в аукционе… Анни с бьющимся сердцем сняла трубку.

— Анни Гамильтон.

— Привет, привет, Анни Гамильтон. А ты, оказывается, нехорошая девочка. — Анни мигом узнала насмешливый, пропитой голос Пегги Ростофф, типичной представительницы вымирающего племени редакторов, которая, несмотря на годы, продолжала усердно прикладываться к «мартини» и смолить сигареты. Редактором она была классным, равно как и сплетницей.

Анни похолодела. Вот оно. История ее романа с Джорданом наконец просочилась в печать. Кто-то вышел на Тома. Или ее номер в Чикаго оказался с подслушивающим устройством. Она беспомощно глянула на телевизор, подумав, что следовало бы посмотреть утренние новости.

— Не говори так, Пегги, — взмолилась она. — Все гораздо сложнее, чем может показаться на первый…

— Это не я, это Джек так тебя называет.

— Джек?

Пегги щелкнула языком, наслаждаясь произведенным эффектом.

— Я знаю, на такой работе, как у нас с тобой, можно последний ум потерять, но не говори мне, что ты уже позабыла своего босса.

— Нет, конечно, — поспешила ответить Анни. — И что там с Джеком?

— Совсем плох, если судить по листку, который он мне прислал. Видно, совсем помешался, когда понял, что ты увела его лучшего автора, Себастьяна Винтера, прямо у него из-под носа. Я процитирую тебе лучшие отрывки: «глубокое личное разочарование… неразрешимое столкновение интересов… достойная сожаления потеря профессионального мастерства». Какие литературные красоты он на тебя тратит!

— Похоже, это писала его жена, — пробормотала Анни, лихорадочно пытаясь сообразить, в чем дело. Что случилось? Джек не должен был прочитать письмо до завтрашнего дня. Да и сам он вряд ли отреагировал бы на него так агрессивно.

— Кто еще получил такой факс, ты не знаешь? — спросила она.

— Все, кто собирается участвовать в аукционе, я полагаю. Ты что? Оставила Джеку поименный список? — Анни издала стон.

— Пегги, прости, что я втравила тебя в эту историю.

— Не извиняйся, дорогая. Ты молодец, что начала свой бизнес. В Нью-Йорке сейчас никому нет никакого дела до Джека Робертсона. Всех заботит только одно — как заполучить Себастьяна Винтера. — Она помедлила. — Винтер действительно твой клиент?

— Да. Если кто сомневается, пусть сами ему позвонят. И не только он, — горделиво заявила Анни. Издательский мир ценил мнение Пегги. Совсем не повредит, если она где-нибудь обмолвится о ней добрым словом. — Есть еще несколько писателей, с которыми я уже работала, готовых пользоваться услугами моего агентства.

— Рада слышать. А какие?

Анни выложила свой козырной туз:

— Для начала Трелони Грей. В следующем году я предложу на продажу его автобиографию.

— Отлично! — оживилась Пегги. — Слушай, я буду на твоем аукционе, только подпишу нужные документы у своего босса.

Анни положила трубку, и тут же телефон зазвонил снова, она не успела даже снять руку, репортер из «Паблишн Ныоз». Как Анни прокомментирует пресс-релиз, полученный ими от агентства «Смит энд Робертсон» этим утром? На мгновение Анни замерла, ошеломленная известием о пресс-релизе.

— Сейчас я занята подготовкой к аукциону, — она постаралась придать своему голосу деловой тон. — Но я была бы рада позвонить вам попозже и дать интервью по поводу своего нового агентства. Кроме того, могу рассказать там, какие издательства заинтересовались новой работой Себастьяна Винтера.

Она снова опустила трубку, чувствуя себя загнанной в угол. Что она сделала такого, чтобы с ней так поступали? Она представила, как два черта в преисподней, распивая пиво, переговариваются. «Мне скучно», — говорит один. «И мне, — вздыхает второй, — давай развлечемся — устроим что-нибудь Анни Гамильтон».

Она вспомнила про Тома. Где же он? Неделю от него нет никаких вестей, а ей кажется, что прошел месяц. Должно быть, Бог наказывает ее за встречу с Джорданом. Она чуть не отправилась с Джорданом в постель. Вспомнив это, Анни покраснела. Она попыталась прогнать это воспоминание и сосредоточиться на работе. Из нее получилась плохая мать, плохая дочь, ей не удалась роль преданной жены. Надо, по крайней мере, спасти хоть карьеру.

Телефон зазвонил снова.

— Привет, это я. Как прошла ваша встреча?

Анни закатила глаза. «Мне бы ее проблемы».

— Роза, ты не возражаешь, если мы поговорим попозже? Мой аукцион очень может развалиться, и я отчаянно стараюсь скрепить обломки.

— Ладно, — голос Розы звучал очень обиженно. — Я только хотела сказать тебе…

— Не сейчас, Роза, пожалуйста. Мне нужно, чтобы линия была свободна. Увидимся на ленче. — Анни положила трубку. Тут у нее решается судьба, а все, что нужно ее подруге, — это поболтать. Сколько раз Роза и сама ее обрывала, когда у нее были неотложные дела. Иногда Анни казалось, что у Розы совершенно отсутствует чувство такта. Но тут же вспомнила шампанское, которое ожидало ее в номере, когда она вернулась из Чикаго. В этом жесте была вся Роза. Анни стало стыдно.

Она выбросила Розу из головы, расчистила стол и принялась записывать на листочке дела, которые предстоит сделать. Первое: позвонить Себастьяну. Что она немедленно и проделала. Конечно, в Лондоне было только четыре часа утра, и Себастьян не обрадовался, боясь, что ее звонок разбудил его малыша. Но он тут же изменил тон, когда она рассказала ему о своих проблемах. Как бывший журналист он обожал всякие скандальчики. Он пообещал не поддаваться на уговоры других издателей, которые постараются воспользоваться ситуацией. Затем Анни обзвонила всех своих клиентов и уверила их, что Себастьян по-прежнему с ней и аукцион состоится. К ее удивлению, разосланный Джеком документ вызвал ироничную реакцию почти у всех, кто его получил. Похоже, Джек навредил лишь своему собственному авторитету. Анни чуточку воспряла духом.

Теперь не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Она принялась ходить из угла в угол, кусая ногти и поглядывая в окно, пока не изучила все пятнышки на баке у дома напротив. Потом она села за стол и проверила еще раз все свои платежные документы. Ровно в одиннадцать она сделала первый деловой звонок. Этот редактор сказал, что лично он готов даже кого-нибудь пристрелить, лишь бы заполучить эту книгу, но вряд ли его поддержат люди, с которыми он работает. Он сожалеет, но он не будет принимать участие в аукционе. Анни вежливо поблагодарила его за ответ, чувствуя себя так, будто над ее головой занесен меч. Потом она сделала еще один звонок. Ей ответил другой издатель. Он мечтает об этой книге, он тоже был готов за нее кого-нибудь прикончить и сказал, что охотно примет участие в аукционе, его ставка — полмиллиона долларов. Анни немедленно записала эту сумму.

К полудню пришло еще шесть предложений: максимальная сумма составляла семьсот пятьдесят тысяч. Анни еще раз всех обзвонила, информировав, с какой суммой им предстоит соперничать, и потом позвонила Себастьяну — отчитаться.

— Иисус! — воскликнул он.

— Учти, это — только первый круг. На аукцион приедут многие издатели, и наверняка итоговая сумма превысит миллион.

На том конце повисла недоверчивая пауза.

— Я только вчера приглядывался к одному спортивному автомобилю — знаешь, с четырьмя сиденьями и очень большим…

— Покупай, — прервала его Анни.

Надо же, ни один из издателей не позвонил прямо Себастьяну. Значит в ее репутации никто не сомневается. Ее час еще придет — она все выскажет тогда Джеку… Но пока она заслужила перерыв на ленч.

У официантов в ресторане «Роялтон» были улыбки голливудских актеров.

— Привет, я — Карл, — обратился к ней один с таким радушием, что Анни чуть не назвала в ответ свое имя.

— У меня назначена встреча с подругой, — сказала она. — Но, похоже, ее еще здесь нет.

Анни препроводили в тихий уголок, из которого был виден весь зал. За одним из столиков австралийская кинозвезда, сощурив свои потрясающие глаза, давала интервью телевидению. За другим столом расположился известный газетный магнат. Это его издательство предложило ей наибольшую цену за книгу Себастьяна. Магнат нервозно крутил в руке стакан с водой, избегая встречаться взглядом со своим собеседником. Анни взмолилась, чтобы этот собеседник в черном костюме не оказался кредитором.

Через десять минут она стала тревожиться. Она же говорила Розе, что у нее мало времени. И Роза сама предложила это место. Наконец Роза все же явилась. На ней был шелковый черный костюм. По пути она перекинулась парой фраз с Карлом, пожала руку какому-то человеку с азиатским лицом и только после этого подошла к столику Анни и приложилась к ее щеке щекой, окутав облаком духов.

— Прости за то, что я опоздала. Сражалась с одним неразговорчивым голливудским агентом по поводу фотографии для обложки. Ты выглядишь божественно. Как твои дела?

— Прекрасно, — ответила Анни, мигом оттаяв. Они с Розой так давно не виделись. — У меня было ужасное утро, но, похоже, потом мне все-таки удалось спасти положение. Видишь ли, аукцион…

— Извини, что прерываю. Я очень хочу узнать о твоих издательских делах и об остальном тоже. Но прежде всего я должна тебя успокоить: с Томом все в порядке.

Анни глянула на нее с удивлением. До нее не сразу дошел смысл этих слов.

— О чем ты говоришь?

— О том, что сказала. — Роза улыбнулась с видом победителя. — Я так рвалась сообщить тебе это тогда, по телефону, но ты не дала мне и рта открыть. Том был здесь, в Нью-Йорке. Он останавливался у меня. Он так запутался, бедный ягненочек, но, я думаю, теперь он успокоился и во всем разобрался. Ты знаешь, он отказался от своей глупой затеи и вчера улетел утренним рейсом в Англию.

Анни почувствовала, что от гнева кровь бросилась ей в лицо.

— Он был здесь? Ты знала, где он? — Анни даже привстала на стуле. — Почему ты мне ничего не сказала?

— Я говорю тебе об этом сейчас. Успокойся, Анни. Если ты меня спокойно выслушаешь, ты и сама поймешь, что я все сделала правильно.

— Правильно! Ты считаешь, это правильно! Скрывать от меня, что с моим сыном, жив он или умер… — Анни тряхнула головой. Горло так перехватило спазмой, что она не могла вымолвить ни слова.

— Не расстраивайся, — примирительно произнесла Роза. — Конечно, я понимаю, как ты переживала, но ты не видела, в каком состоянии был Том, когда объявился. Честно, Анни, положа руку на сердце, я считаю, что поступила правильно.

— Вот как? Это ты в своем офисе можешь изображать из себя всемогущего Бога, но в мою личную жизнь, пожалуйста, не лезь. Том — мой сын. — Она ткнула пальцем себе в грудь. — Если тебе так хочется поиграть в семью, заведи свою собственную. — Голос Анни зазвенел от злости. — И не знаю, как ты вообще можешь сообщать мне это таким идиотским, самодовольным тоном. — Анни отодвинула стул и выпрямилась. Но, увидев ошеломленное лицо Розы, добавила тише: — Извини, но ты меня жутко разозлила. Мне лучше уйти. Я позвоню тебе позже.

Анни с каменным лицом направилась к выходу. Эмоции переполняли ее. Один из официантов, поспешил открыть перед ней дверь.

— Желаю вам приятно провести день, — пропел он. Она почти бегом пересекла дорогу, уворачиваясь от машин. Войдя в свою комнату, она определила по зажженному огоньку автоответчика, что ей кто-то звонил. Ладно, прежде всего ей нужно позвонить Эдварду. Только бы он еще не уехал на работу. Когда в трубке раздался знакомый голос, она чуть не расплакалась и не сразу нашла слова, чтобы сообщить ему свою новость.

— А, ты видела Розу. Это хорошо, — спокойно произнес он. — А в чем дело? Я сегодня прекрасно выспался, первый раз за неделю.

Анни разинула рот.

— Ты что — знал?

— Роза звонила вчера утром, чтобы сообщить, что Том возвращается. Дорогая, я хотел позвонить тебе, но Роза попросила подождать.

— Что значит просила!..

— Ты знаешь, как я отношусь к ее дьявольским фокусам, но на этот раз она переквалифицировалась в посланницу небес. Наконец Том выбросил из головы эту ахинею про Джордана Хоупа и готов вернуться назад в Оксфорд. Нам надо рассказать ему о том, почему мы не были женаты в тот момент, когда он родился. Время пришло, верно?

Анни молча слушала его спокойный, рассудительный голос, чувствуя, что они разговаривают на разных языках.

— Она правильно сделала, что не сказала тебе, что он у нее. У тебя там и так хватает хлопот, с матерью, с аукционом. Кроме того… — Он не решался продолжать..

— Ты мне не доверяешь! — взорвалась Анни. — Ты думаешь, я могла бы выкинуть какой-нибудь трюк, как истеричка. Верно?

— Я надеюсь, мы всегда будем доверять друг другу, — после холодной паузы продолжил Эдвард. — Да, я думаю, что Роза поступила очень мудро, отослав Тома домой, не дав вам встретиться в вашем взвинченном состоянии. Вы снова наговорили бы друг другу всяких глупостей, и опять пошло бы поехало…

— Ну, спасибо за доверие, — саркастически произнесла Анни. — Том — мой сын, не забывай этого. Первые три года ты даже и не подозревал о том, что он существует.

Сказав это, Анни тут же пожалела о своих словах. Ведь взять назад их было невозможно. Но голос Эдварда остался спокойным.

— Том — наш сын. И ты знаешь, что для меня он всегда был нашим, а иначе и быть не может. Тебе, Анни, не мешало бы разобраться в самой себе, реши, что тебе в конце концов нужно. И обдумай, что ты скажешь Тому. Мне пора выходить. Увидимся завтра.

Последовал щелчок, затем долгие гудки. Он, не попрощавшись, бросил трубку.

Анни оторопела, Эдвард никогда раньше не позволял себе такого. Видно, она его очень обидела. Он говорил таким тоном, как будто они стали совершенно посторонними людьми. Похоже, замысел Розы, который был призван распутать все узлы, только запутал новые.

Анни постаралась успокоить себя. По крайней мере, с Томом все в порядке. Она должна дать знать об этом Джордану. Анни быстро достала из своего портфеля листок с телефоном, который оставил ей Джордан, и начала набирать номер. Вряд ли она сможет дозвониться до него самого, наверное, придется оставить ему то понятное только им двоим сообщение. Дозвониться и правда не удалось. Это почему-то очень ее расстроило. Все же хотелось поговорить с ним, еще хоть разок, пожелать удачи.

Огонек продолжал нетерпеливо мигать в автоответчике. Выяснилось, это звонил один книгоиздатель. Анни набрала его номер, но ее мысли были далеко. Однако раздавшийся в трубке рокочущий голос быстренько привел ее в чувство. Издатель предлагал миллион долларов. Ни один аукцион в ее жизни не начинался с такой стартовой цены. Мало того, этот издатель сообщил, что попытка Джека ей насолить вызвала прямо противоположный эффект, и интерес к аукциону очень велик. В одной франкфуртской газете уже появился едкий комментарий в адрес Джека. Было еще несколько звонков. К половине пятого стартовая цена поднялась до одного миллиона семисот тысяч, а ведь не позвонили еще два издателя, и как раз те, кто участвует в торгах. Анни говорила по телефону, когда раздался стук в дверь. Она пошла открывать, думая, как отвадить чересчур старательную гостиничную горничную. Но это оказалась Роза. В руках она держала бутылку шампанского и благостно улыбалась.

Анни жестом пригласила ее войти.

— Прости, Элани, — произнесла она в трубку, — но, если ты хочешь участвовать в торгах, ты должен предложить цену выше уже заявленных.

Роза на цыпочках пересекла комнату и села на стул. На том конце провода два издателя передавали друг другу трубки, повышая цену. Анни мастерски тянула паузы. Наконец один уступил. Окончательная цена была названа. И только положив трубку, Анни позволила себе издать ликующий вопль:

— Два миллиона!

Роза подошла к ней и крепко ее обняла.

— Отлично. Я и не подозревала, что ты у нас железная леди. Это впечатляет.

— Лучше не впечатляйся, а открой шампанское! — выкрикнула Анни. Она победно вскинула руки вверх, но быстро опомнилась. Иисус! Я совсем забыла про бедного автора. Себастьян поднял трубку почти сразу. Новость, похоже, его ошарашила.

— Я чувствую, придется писать вторую книгу. Следующий, кому следовало позвонить, был Джек.

— Два миллиона? — выдохнул он.

— Не волнуйся, ты получишь свою долю по справедливости. Завтра Джулия может позвонить мне, я все объясню ей по поводу моих контрактов. — Анни помолчала. В телефонной трубке было слышно, как передают утренний выпуск новостей. — Слушай, зачем ты сделал это, Джек?

— Я… полагал, что твое поведение не соответствует профессиональным нормам.

— Нет, это твое поведение не соответствует профессиональным нормам. Вспомни, как ты со мной обращался и только и знал, что «ставил на место». Это же невыносимо. Вот твой отец…

— Мой отец умер! Я не знаю, что было между вами и кто отец твоего незаконного ребенка, но теперь это все уже в прошлом. Ко мне у тебя не может быть никаких претензий, равно как и к моему агентству.

Анни опустилась на кровать, вслушиваясь в его мальчишеский тенорок. Так вот чего он так боялся, она почувствовала к нему внезапную жалость.

— Слушай, Джек. Твой отец и я были друзьями. Хорошими друзьями. Но между нами не было ничего такого, и Том — не его сын, если тебя это так заботит. Ему был, по крайней мере, год, когда я устроилась к вам на работу. Хотя ты прав, — она собралась с духом, чтобы произнести следующую фразу, — он — незаконнорожденный. Он это знает. Но, по-моему, это никого не должно касаться.

Джек смутился.

— Я вовсе не думал… Это все Джейн… — Он запнулся. Анни сжала губы. Жена Джека судила о других по себе. Знал бы он, как его жену называют за глаза. Кушетка. Поскольку своим быстрым продвижением по службе она обязана именно этому предмету обстановки… Ее порыв жалости к нему исчез. Она положила трубку, думая, что они вполне друг другу подходят. Роза протянула ей стакан.

— Смотреть за тобой — ну просто как в кино сидишь, — сказала она. — Кто там следующий?

Анни позвонила в «Паблишн Ньюз» и, растянувшись на подушках и потягивая шампанское, принялась рассказывать в телефонную трубку о планах своего литературного агентства. Ей пришлось пообещать, что она выкроет сегодня время для фотографа, чтобы ее фото появилось уже в завтрашнем выпуске. Положив наконец трубку, Анни, очень собой довольная, снова протянула свой стакан Розе.

— Это очень любезно с твоей стороны. Я ведь не успела еще ту попробовать.

— Что попробовать?

— Бутылку… Шампанское, которое ждало меня, когда я приехала сюда. Я думала, что оно — от тебя.

— Это было от мистера Кого-то Еще. — Роза сняла свой жакет и повесила его на спинку стула. Под жакетом оказалась розовая шелковая рубашка. Анни нахмурилась:

— Слушай, а почему у меня рука дрожит, а у тебя — нет?

— Потому, что несколько часов в неделю — и за кругленькую сумму — я занимаюсь со своим персональным тренером. У тебя есть дом и семья, у меня же совершенная фигура. Вечная дилемма современной жизни: или то, или это. Нет чтобы и то, и то. Но хватит увиливать. — Она наклонилась к Анни. — Я умираю от любопытства — Джордан встретился с тобой? Анни кивнула.

— Он приходил прямо ко мне в номер.

— Иди ты? — хлопнула в ладоши Роза. — Как это ему удалось?

— О… ты знаешь.

— Нет, не знаю, Анни. Ну, расскажи поподробнее.

— Пришел он поздно, около двух. Мы говорили о Томе.

— Ну и… — подбодрила Роза.

— Я сказала, что не могу точно утверждать, что Том — от него, но это весьма вероятно.

— И…

— Он немного рассказал о своей жене.

— А дальше?

— Я рассказала о своей работе.

— Дальше.

— Потом он вернулся в свой отель.

— И во сколько же он ушел?

— Часов в пять, наверное.

Роза протянула руку за шампанским и наполнила стакан Анни и свой. Затем выразительно глянула на Анни.

— Так-таки о Томе и о работе? Все три часа?

— Разговор поначалу совсем не клеился. Это довольно трудно — говорить друг с другом после долгой разлуки. Я не видела его двадцать с лишним лет. Я думала, он совершенно забыл обо мне.

— Но, конечно, не забыл.

— Нет, — сказала Анни. Она поймала лукавый взгляд подруги. — Роза, я знаю, ты считала его недалеким янки. А я думаю, что в нем есть что-то… — Она улыбнулась, вспомнив его широкие плечи и этот взгляд, взгляд. человека, жаждущего, чтобы его полюбил весь мир.

Роза ждала терпеливо, зная, как трудно ей говорить.

— Он очень привлекателен, — наконец нашла слова Анни. — Я всегда, то есть, он всегда… — Анни спрятала лицо в ладонях, ибо оно, конечно же, выдавало ее чувства.

— Анни, — тихо произнесла Роза. — Ты собираешься сказать, что трахалась с будущим президентом США?

— Конечно нет! — Анни быстро глянула на нее и коротко рассмеялась. — Хотя мы… — Она откинулась на кровать и начала безудержно хохотать. Подбадриваемая Розой и вдохновленная выпитым шампанским, она поведала о событиях, произошедших до телефонного звонка от Трелони Грея. А потом пересказала забавный случай, которым в самый неподходящий момент решил развлечь ее Грей: некий известный, но весьма волосатый издатель обожал в голом виде загорать. После одной такой солнечной ванны в местной газете написали, что в окрестностях появился сбежавший откуда-то бабуин. Роза, хохоча, тоже рухнула на кровать. Пассаж с презервативами Анни утаила.

Роза вытирала слезы от хохота.

— Боже, Анни, с тобою чувствуешь себя в эпицентре жизни. Узнаю прежнюю Анни. Наконец-то ты перестала быть только примерной хозяйкой и строгой мамашей.

Это звучало как прощение той сцены в ресторане. Анни посмотрела на свою подругу с выражением признательности.

— Прости меня за этот ленч. Эдвард говорит, что ты все сделала так, как было нужно. Ну я про Тома. Я была просто слишком поражена.

— Не стоит об этом. — Роза похлопала ее по руке. — Завтра во всех газетах появится сообщение, что я поссорилась в ресторане с некой особой, с которой, по всей вероятности, состою в любовной связи. Кстати, когда, ты сказала, улетает твой самолет?

Анни глянула на часы и вскрикнула. Роза протянула руку к телефону.

— Ты давай поскорее собирайся. Я вызову свою машину, чтобы отвезти тебя в аэропорт. А сама высажусь по дороге.

Пока они ехали по городу, Анни расспрашивала Розу о Томе.

— Каким ты его нашла? — поинтересовалась Анни.

— Чудный мальчик — вежливый, красивый, умеет поддерживать разговор. Если бы я твердо знала, что у меня будет такой же, я бы тоже родила.

— В самом деле? — И они обе подумали об аборте, сделанном Розой много лет назад. Все эти годы эта тема была у них как бы необъявленным табу. Анни иногда себя спрашивала, а не жалеет ли теперь ее подруга? Сама-то Анни когда-то на это не пошла…

— Дорогая моя, — продолжала Роза, — знаешь, что я хотела бы тебе сказать? Том сильно изменился. Он — совсем взрослый.

— Ты так считаешь? — с сомнением спросила Анни.

— Да, и… только ты не вывались из машины от удивления — с ним и разговаривать надо, как со взрослым.

— Вот как, — произнесла Анни несколько озадаченно.

Все теперь внезапно представилось ей в другом свете. Если Том уже взрослый, то кто она сама? А сама она, когда мать умрет, станет «старшим поколением». Анни рассказала Розе о встрече с матерью и о своих раздумьях.

— Ну у меня-то совсем другая ситуация, — коротко бросила Роза. — Когда я помру, после меня не останется ничего, кроме таблички в крематории: «Роза Кассиди. Не очень праведная женщина, но классная журналистка».

— Что за ерунду ты несешь!

— Разве я не права? Это ты все всегда делала как положено.

— Ну да. Как же. Сбежала от матери, подставила подножку Джеку, врала всю жизнь Тому и Эдварду. Очень хороша.

— Каждый сам выбирает себе судьбу, — продолжила Роза. — Ты возвращаешься к мужу, который тебя носит на руках. Джордан и Джинни Хоуп скоро будут в Вашингтоне, помоги им Бог. А я… — Она жестом показала на свой дом, мимо которого они проезжали. — Меня ждут только сообщения по факсу.

Анни протянула ей руку.

— Спасибо за все, Роза. Твой план был великолепен. Если когда-нибудь я смогу что-нибудь сделать для тебя…

— Сможешь, сможешь. Я думаю, не приобрести ли мне права на экранизацию мемуаров Трелони Грея. Похоже, они обещают быть очень интересными.

Анни рассмеялась:

— Ты когда-нибудь остановишься?

— Надеюсь, нет. — Роза поцеловала ее и выбралась из машины. Затем, наклонившись к ней, сказала: — Передай привет Эдварду. Он очень терпеливый человек. Не испытывай этого терпения.

Она захлопнула дверь, и машина тронулась вперед. Анни повернула голову. Сзади на мостовой осталась маленькая, одинокая фигурка Розы, глядящей ей вслед.

36 Давай делать дело вместе

Было уже за полночь, когда Том остановил машину около своего дома. Он вынул чемодан с новой одеждой из багажника, закрыл замок автомобиля и около минуты стоял, вдыхая воздух родной Британии, в котором чувствовался запах жженых листьев. В четверг наступил день Гая Фокса. Том оживился, вспомнив, что в этот вечер он приглашен на вечеринку.

Он поставил чемодан на пол, чтобы разыскать ключи, но тут дверь внезапно открылась. Отец затащил его в прихожую и дружески отвесил ему удар в плечо.

— Том… наконец!

Том обнял отца, похлопав его по спине.

— А Роза не говорила тебе, что я приезжаю?

— Да, но я думал, что ты приедешь раньше. Наверное, я что-то не понял.

Том вспомнил старую поговорку про вежливость королей.

— Я задержался у Ребекки, — объяснил он. — Извини, мне, наверно, следовало позвонить.

— Наверно, — согласился отец и опустил глаза. Затем поднял чемодан и отнес его к лестнице, ведущей в комнату Тома. — Хочешь чего-нибудь выпить? Чай, кофе?.. Может, виски?

— Спасибо, — ответил Том. — Единственное, что мне действительно нужно, — это выспаться.

— О! Конечно. Тогда отправляйся наверх. — Отец поколебался. — Я завтра уезжаю рано, так что мы, возможно, не скоро увидимся. Но часам к одиннадцати вернется Анни. Она уехала в Нью-Йорк и Чикаго.

— В Нью-Йорк? — изумился Том. Его мать последовала за ним в Америку? — Что она там делает?

— Занимается продажей книги. Она расскажет тебе все о… Кстати, ты не хочешь вместе со мной съездить завтра утром в Ноттингем? Мне надо встретиться с руководителем профсоюза шахтеров. Днем ты уже будешь дома. Мы могли бы поговорить в машине.

Том уловил, что на последней фразе у отца стал какой-то странный голос. Он глянул на его лицо. На нем четче прорезались морщины.

— Хотя нет, — тряхнул головой отец. — Ты устал. Это глупая идея. — Том улыбнулся.

— А ты мне дашь вести БМВ? Лицо отца прояснилось.

— Если ты не будешь превышать скорость. — И он рассмеялся. — И наденешь солидный костюм и галстук. — Том приподнял чемодан.

— У меня теперь все это имеется. Завтра я тебе обо всем расскажу.

Том взобрался по лестнице вверх, стянул одежду и сразу повалился на кровать. Прохладные простыни напомнили ему его встречу с Ребеккой, которой он признался во всем. Том закинул руки за голову и улыбнулся в темноту. Некоторое время он смотрел, как огни от проезжающих машин пробегают по потолку. В голове пронеслись все его приключения. Затем он постарался представить вопросы, которые задаст завтра. Но было уже поздно, и он слишком устал. Через несколько минут он уже спал.

На следующее утро шел сильный дождь. Вести машину по забитой транспортом дороге оказалось не так уж увлекательно и требовало всего внимания. Отец продолжал вести себя странно. Он погрузился в свои папки и явно избегал разговора. Он не укорял его ни за отъезд, ни за пропуск занятий в Оксфорде. Том готов был защищаться, но отец уступил поле сражения без борьбы. Это тревожило.

— В чем там дело, в Ноттингеме? — бросил пробный шар Том. — Закрывают шахту?

— Похоже на то, — сухо ответил отец. Он рассказал, что правительство планирует закрыть ряд шахт, к ярости профсоюза, который в 1984 году согласился не участвовать в общенациональной стачке. Таковой оказалась благодарность. Чтобы спасти шахты, профсоюз нанимает людей, которые должны их тщательно исследовать на предмет передачи шахт в частные руки, возможно, иностранному покупателю. Отец должен был дать профсоюзу консультации на случай приобретения шахт частным лицом — как нужно действовать, чтобы сохранить при этом максимальное количество работающих, пенсии, тарифные расценки и гарантировать людям правила безопасности. Том кивал, подумав, что это утро вряд ли окажется очень интересным.

Но потом понял, как плохо он представлял себе работу отца. Встреча с самого начала оказалась очень эмоциональной. Люди, с которыми пришлось иметь дело, были во взвинченном состоянии — обиженные, воинственные, их мучил страх за завтрашний день. Чувствовалось, что они хорошо знают Эдварда и глядят на него как на спасителя. И отец, похоже, принимал их судьбу очень близко к сердцу. Он слушал шахтеров с участием, без малейшей тени покровительства. Том всегда думал, что задача юриста — обойти закон, за это ему и платят деньги. Но оказалось, что его представления об этой профессии слишком примитивны.

Потом они вдвоем отправились на ленч в маленькую пивную. Поглощая свою половину пирога, Том рассказал отцу о своей нью-йоркской жизни. Он понимал, что рано или поздно они должны перейти к главной теме.

— Роза говорила тебе, куда я ездил до того, как отправился в Нью-Йорк? О моей поездке, чтобы посмотреть на мое свидетельство о рождении?

— Да. — Отец нахмурился и опустил глаза, пристально изучая свою кружку. — Но давай поговорим об этом в машине. Я сяду за руль.

Пока они не закончили ленч и не вернулись в машину, отец не произнес ни слова.

— Я влюбился в твою мать с первого взгляда, — сказал он, когда машина вырулила на шоссе. — Она, наверно, рассказывала тебе, как я сбросил ее в реку — специально, чтобы привлечь ее внимание. Но еще до того, как я узнал ее имя, я понял, что встретил женщину, с которой свяжу судьбу. Это свершилось. Правда, в то время это казалось мне не столько божественным благословением, сколько приятными, но оковами. Тогда я был моложе, чем ты сейчас. Хотелось повидать мир, ввязаться в какое-нибудь приключение. Немного побеситься. Я совсем не хотел степенной семейной жизни. Но при этом очень хотел, чтобы Анни остановила свой выбор именно на мне. Когда ты молод, то откладываешь все важные дела на потом. Мы были с ней вместе весь мой последний год учебы в Оксфорде. Когда мне пришло время уезжать, а ей предстоял еще год учебы, меня охватила паника. Я боялся ее потерять. И стал действовать напролом. Это было глупо с моей стороны. Когда она отказала мне, я настолько обиделся, что наделал еще больше глупостей. Сказал ей тогда, что нам лучше некоторое время друг друга не видеть. Конечно, я вовсе этого не хотел. Просто во мне говорила уязвленная гордость.

Он немного помолчал.

— Это, наверно, кажется тебе не очень интересным. Я рассказываю о себе, но это касается и тебя.

— Нет, не кажется, продолжай.

— Хорошо. Эта наша размолвка случилась под самый конец моего пребывания в Оксфорде. В июне 1970 года. Конечно, я безумно скучал по ней. Я хотел написать ей, но у меня не было ее адреса. Мне пришлось ждать, когда начнется новый учебный год. Я отправился в Леди Маргарет Холл в первый же уик-энд после начала учебного года — и что же? Мне сказали, что она уехала из колледжа насовсем, поскольку бросила учебу. Я был ошеломлен, просто не знал, что и думать. Ее адреса в колледже не было, и я ни от кого не мог добиться, почему она уехала.

— Но Роза знала, где была Анни? — Отец горько рассмеялся.

— Она знала, но не хотела говорить. Она сказала, что Анни запретила ей говорить, и категорически отказывалась передать ей даже письмо. Боже, как я ее возненавидел! Я сказал ей о том, что она манипулирует Анни, как игрушкой, что она забила ее голову всякой ерундой об эмансипации, я боялся, что она скрывает от меня ее смерть или болезнь. Я просто не мог поверить в то, что Анни может быть такой жестокой ко мне. Но ты знаешь Розу — она была непреклонной.

Отец замолчал. В тишине слышалось только легкое поскрипывание шин. Том ждал продолжения. Может быть, сейчас наконец он узнает разгадку.

— Но жизнь есть жизнь, — продолжал отец. — Я поступил на работу. Мне довелось встретить несколько красивых девушек. Но все они совсем не походили на Анни. Я искал ее везде — в автобусах, в ресторанах и магазинах, в парках. Я часто кидался вслед какой-нибудь девушке, думая, что это она. Мне иногда казалось, что я помешался.

Том попытался представить себе, как его солидный, рассудительный папа бежит по улице за какой-нибудь девушкой. Невероятно!

— Однажды раздался телефонный звонок, и я услышал в трубке ее голос. Она только что устроилась на работу в «Смит энд Робертсон», и ей нужно было что-то выяснить по поводу авторских прав. Мне показалось, что я брежу. Я умолял ее встретиться со мной, но она отказалась. Помню, она сказала: «Моя жизнь изменилась». Я не мог понять, что она имела в виду. Я был полон решимости разыскать ее, поскольку я знал, где она работает. Сочинить какую-нибудь историю для того, чтобы мне дали ее домашний адрес, было нетрудно. В следующее же воскресенье я направился к ней. Она жила в скромном домике. В том районе на улицах валялся мусор и постоянно рычали грузовики. Только я остановил свою машину и сделал несколько шагов, как дверь открылась и появилась Анни с коляской. В коляске находился забавный маленький джентльмен в шапочке от солнца. — Он улыбнулся Тому. — Ты.

— Конечно, это было ужасное потрясение, — предположил Том.

— Это был замечательный сюрприз, — поправил его отец, — обнаружить, что у меня есть сын. Я понял это в то же мгновение, как увидел тебя. Это объяснило все — исчезновение Анни, ее странное отношение ко мне, враждебность Розы. Это так типично для твоей матери — ее неуемная гордость и обыкновение из всего делать тайну. Нет, я был очень этому рад. У меня появилось удивительное чувство, что все встало на свои места. Конечно, мне пришлось потратить много времени, чтобы Анни стала смотреть на это так же, как и я. Поначалу она была очень неуступчивой. Она пережила очень трудное время. Сейчас к матерям-одиночкам привыкли многие, но в те годы это были «незамужние матери», и на них смотрели косо. Им было трудно снять квартиру и устроиться на работу. К моменту нашей новой встречи я уже стал гораздо умней, чем когда был студентом. Я взялся за дело осторожно, приглашая ее то в кино, то в парк. Потом, наконец, рискнул предложить ей выйти за меня замуж. Затем мы отправились в службу регистрации и оформили на тебя новые документы. Мы решили, что тебе ни к чему оставаться как бы незаконнорожденным, хотели избавить тебя от ненужных переживаний. Ты тогда был очень мал и не мог запомнить, что был период, когда меня рядом не было.

Том покачал головой.

— Я этого не помню. Но я всегда чувствовал, что что-то неладно. А я присутствовал на свадьбе?

— Нет, Анни сказала, что это ни к чему. Но после свадьбы у нас был небольшой прием в саду. Мы постарались сделать эту вечеринку специально для тебя. Свадебного торта не было, зато было много пирожных, шоколада и отвратительного мороженого, которое ты в ту пору просто обожал.

В голове Тома мелькнуло смутное воспоминание:

— Воздушные шары! — воскликнул он.

— Боже, ты помнишь это? Да, мы привязали их к окну, двадцать или что-то около того. Я до сих пор помню, какое у тебя было лицо, когда ты их увидел.

— Слушай, а у меня не было чего-то вроде шарфа? — нахмурился Том.

Отец громко рассмеялся.

— Это был галстук от твоего матросского костюмчика! Бог мой, я это совсем забыл. Ты вылил на него свой стакан, а потом вывалял в грязи так, что он превратился в тряпку. Но эти твои безобразия были просто чудесны. — Его лицо стало серьезней. — Мы постарались уничтожить все твои прежние фотографии — из тех мест, где ты раньше жил. Это было начало лжи. Теперь я понимаю, что мы совершили глупость. Слишком многие знали правду. Кто-нибудь когда-нибудь обязательно бы проговорился. Напрасно мы все это делали, Том. Из этого не вышло ничего хорошего, только заставили тебя страдать. Я этого не хотел. Прости.

Том слушал его вполуха. В его голове всплывали воспоминания — вот они с отцом отправляются за подарком для матери на Рождество, а на обратном пути заезжают в бар, вот едут на ночь на ловлю акул в Корнуэлле. Похоже, он не помнил ни одного дня из своего детства, чтобы там не присутствовал отец.

— Да ладно, — пробурчал Том — Я, конечно, хотел бы, чтобы ты рассказал мне все раньше, но теперь я понял, почему ты это не сделал. — Отец выдохнул.

— Теперь больше секретов не будет. Думаю, самое трудное для родителей — это определить, когда их дети становятся взрослыми.

Том кивнул. Этот комплимент ему понравился.

— И помнить, что и мы были когда-то молодыми. Анни было всего девятнадцать, когда она забеременела.

— Девятнадцать! — Том с угрызениями совести вспомнил, как он обращался с Ребеккой на прошлой неделе. Если он и впредь будет думать только о своих прихотях, она вполне может влипнуть, и не успеет он оглянуться, как станет отцом.

— Жаль, что ты узнал обо всем этом не от нас, — продолжал отец. — Это доставило тебе столько волнений. — Он поколебался. В его голосе прорезались нотки удивления. — Я понимаю, что для тебя было шоком прочитать твое свидетельство о рождении. Но я не совсем понимаю, с какой стати ты решил, что твой отец — Джордан Хоуп.

Том замер на сиденье и стал смотреть на проносящиеся мимо окраины Лондона.

— Я нашел одну старую фотографию, на которой он был вместе с матерью. Мой слуга в Оксфорде подумал, что на ней я, и, откровенно говоря, человек на фотографии действительно сильно походил на меня. Мне показалось подозрительным то, что мать спрятала эту фотографию, и то, что она говорила что-то очень неубедительное, когда я спросил о ней.

— Ясно, — сказал отец, хотя по его тону было заметно, что ему не совсем ясно. — Я знаю, что Хоуп учился в Оксфорде в то же время, но мало ли кто там тогда учился… Думаю, Анни и не подозревала о его существовании, пока его имя не появилось в газетах. Она говорила мне, что Роза была с ним немного знакома. — Он нахмурился. — Ты говоришь… кто был на этой фотографии? Она у тебя сохранилась?

«Она, возможно, была одну ночь с Джорданом». Эти слова Розы вспыхнули в голове Тома. Здесь было что-то, что знал он — или по крайней мере подозревал — и чего не знал отец. Фотография находилась сейчас дома, в его чемодане. Том помнил на ней каждую деталь, потому что очень часто о ней думал. И он помнил ту атмосферу счастья и интимности, которой дышала фотография. «Анни. Дважды моей девушке. С вечной любовью. Д.»

Том взглянул на отца — на лице его были написаны озабоченность и сомнение. Не стоит это сомнение усугублять.

— Наверное, это снимали на вечеринке, — сказал он. — На ней был Джордан Хоуп и мама, и еще целая группа людей в каком-то саду. Я так на всех разозлился, что разорвал эту фотографию в клочки.

Он глянул в глаза отца, постаравшись сохранить невинную мину.

— Прости, папа.

Теперь все в порядке

Как только такси, влившись в поток машин, стало приближаться к дому, Анни охватило беспокойство. Что она скажет сейчас Тому — да и Эдварду? Она уже видела эту кошмарную картину — они оба сидят на стульях и молча ждут ее объяснений. Когда водитель остановил машину, она сунула ему несколько банкнот и выскочила наружу, не дожидаясь сдачи. Входная дверь была закрыта на оба замка. В самом доме было совершенно тихо. На столике в прихожей Анни увидела записку: «Я взял Тома на деловую встречу в Ноттингем. Он вернется домой к полудню. Э.».

У Анни замерло сердце. Зачем он увез Тома? Что они расскажут друг другу? Эдвард не написал, когда вернется домой он сам. Повинуясь порыву, она прямо в одежде прошла в свой кабинет и выдвинула ящик письменного стола. Ящик был заполнен почтовыми карточками от Эдварда — поздравлениями с днем рождения, с годовщинами, с днем святого Валентина. Это были свидетельства его любви, хоть и не очень многословные, и у нее не хватало духа выбросить их. Анни подняла одну из почтовых карточек — это была французская картинка парочки, слившейся в глубоком поцелуе. «Пятнадцать счастливых лет вместе». Подобных открыток накопилось не один десяток: смешных, нелепых, нежных — свидетельства тех отношений, которые связывали их на протяжении двадцати лет.

И чем она отплатила? Не тем, чем следовало, ответила она себе. В ее сердце оставался тайный уголок, где она всегда хранила память о Джордане.

И, вспыхнув от угрызений совести, Анни вдруг поняла, что так тщательно хранила в секрете обстоятельства рождения Тома не только ради его спокойствия. Она хотела, чтобы та волшебная ночь под сенью склоненных ив была только ее, и ничья больше. Это было крайне нечестно по отношению к Эдварду. Неважно, кто был настоящим отцом: ведь это именно Эдвард учил Тома крикету и сидел у его кроватки, когда он болел, это он ходил в школу, чтобы узнать, как у Тома дела с учебой. Именно Эдвард стал ее сыну реальным отцом.

О чем же они там, в машине, разговаривают? Анни вспомнила состояние Тома, в котором он был в последний раз. Сейчас, наверное, он уже сказал, что считает своим отцом Джордана, и даже показал фотографию в качестве доказательства. Эдвард, как увидит ее платье, то самое, сшитое для последнего их бала, сразу обо всем догадается. Он никогда ей не простит. И, как подтверждение ее страхов, в памяти всплыла давняя сцена — Эдвард зашвыривает в реку обручальное кольцо…

Анни задвинула ящик. Что ж, ей остается только ждать. Сейчас она распакует вещи, переоденется, купит что-нибудь на обед, что Эдвард любит больше всего, и будет ждать. Она включила радио на кухне, хотя почти никогда не делала этого раньше. Передавали самый конец бюллетеня новостей. Услышав фразу «…сегодня американский народ решает свое будущее на следующие четыре года, и мы обращаемся к нашему вашингтонскому корреспонденту…», Анни поспешно выключила радио. Она не должна позволять себе думать о Джордане. Она запрещает себе это.

К полудню она завершила обход магазинов и приготовила себе легкий ленч, состоящий из сыра, гренок и листьев пастернака. И тут хлопнула входная дверь и раздались тяжелые шаги Тома в прихожей.

— Я здесь, внизу, — крикнула она.

Последовал неразборчивый ответ и шаги по лестнице — он пошел к себе. Анни почувствовала, что у нее напрягся живот. Она схватила расческу и постаралась привести в порядок волосы. Вот он спустился, вот шаги приблизились к кухне. Анни машинально переставила чайник на плиту и остановилась у стойки, в беспокойном ожидании крутя вокруг пальца обручальное кольцо.

«До чего хорош!» — вот первое, что пронеслось в ее голове, когда Том появился на пороге кухни. Он был одет в прекрасный серый костюм и голубую рубашку. «Этот красавец — мой сын», — с гордостью подумала Анни.

— Ты чудесно выглядишь! — воскликнула она.

— Подарок от Розы. — Том пригладил волосы и перешагнул через порог.

— Неплохо, да?

— Совсем неплохо. — В душе Анни шевельнулась ревность. — Но когда я хотела тебе купить костюм, ты начинал кричать, что в костюмах хоронят покойников.

— Мама, — мягко сказал Том. — Это «Армани». — Анни едва не разинула рот. С каких это пор Том различает слова «Армани» и «армия»?

— Бог мой, — только и произнесла она. Том сел на стул и протянул руку за яблоком.

— Удачная была поездка? — спросил он.

— Очень удачная, спасибо. Я думаю, мы были в Нью-Йорке в одно и то же время.

— М-м. — Том кивнул, погрузив зубы в яблоко. Анни постаралась угадать, в каком он настроении. Непохоже, что он сердит на нее. Он довольно миролюбив, если не сказать — счастлив.

— Чаю? — спросила она, стремясь выгадать время.

— Да, было бы хорошо.

Анни налила чай в кружки и села напротив Тома. «Относись к нему, как к равному, а не как к сыну», — сказала она себе. Ну, что ж, она постарается.

— Это прекрасно, что ты вернулся, дорогой. И я сразу хочу извиниться перед тобой за то, что так долго не говорила тебе об обстоятельствах твоего рождения, я просто думала, что ты болезненно воспримешь правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя несчастным. Мне очень жаль.

Том глядел на нее с удивлением, забыв про яблоко.

— Ладно, все в порядке, — пробурчал он смущенно.

— Нет, пока не в порядке. Я знаю, что ты хочешь, чтобы тебе рассказали о твоем рождении, и пришло время это сделать. — Анни замолчала. Она до сих пор не знала, что ей следовало говорить. Она должна сказать правду. С другой стороны, для чего нужна эта правда? Чтобы и Том и Эдвард стали несчастными, если она расскажет им про Джордана, хотя истинным отцом стал именно Эдвард.

— Ладно, мам, — повторил Том. — Папа все объяснил.

— Он? — Анни постаралась скрыть свое удивление. Как Эдвард мог объяснить то, чего не знал? — Все? — спросила она.

Том кивнул.

— О том, как вы поссорились, как ты уехала и отец не мог тебя разыскать и как все же нашел. Знаешь, ты могла бы рассказать все и раньше. Это не такое уж и страшное известие. Когда я сказал Ребекке о том, что я незаконнорожденный, она нашла это даже романтичным.

Том улыбнулся, но тут же посерьезнел.

— Хотя папа объяснил мне, что для тебя это было не очень романтичным — иметь ребенка в таком возрасте без всякой поддержки.

Анни почувствовала, как у нее сжалось горло.

— Это была моя вина, — сказала она. — Я не хотела ставить Эдварда перед фактом, что ему надо заботиться о тебе.

— Но он хотел этого, как он сказал, — нахмурился Том. — Разве не так?

— О, конечно, — поспешила уверить его в этом Анни. — Он был очень взволнован, когда узнал о тебе. Но я-то не знала, как он к этому отнесется… Но, кроме того, была еще одна причина, — добавила она, поднося к губам кружку с чаем.

Она заметила, как напрягся Том.

— Что? — спросил он.

Анни начала рассказывать о том дне, когда призналась матери, что беременна.

— Моя мать совсем не хотела, чтобы у нее был ребенок. И я это постоянно чувствовала. Это была другая причина, по которой я скрывала от тебя правду. Я не хотела, чтобы ты чувствовал, что родился вопреки моим планам и моему желанию. Это не так. Я хотела, чтобы ты родился.

— О! — Том замолчал, глядя в свой чай. Затем поднял на нее изумленные глаза. — Так ты, значит, тоже незаконнорожденная?

Анни не могла сопротивляться своему порыву и, обойдя стол, обняла его. Он позволил это сделать и похлопал ее по спине.

— И по этой причине ты никогда не рассказывала мне о своей матери.

— Отчасти, — Анни рассказала о том, как она повидала свою мать и Ли, стараясь передать свои чувства: радость, печаль, разочарование. — Я просто хотела, чтобы ты чувствовал себя так, как любой другой мальчик. Я хотела уберечь тебя от дрязг. Я сама мало жила с семьей, и я так от этого страдала. Может, я чересчур усердно старалась тебя опекать, но бывают в жизни обстоятельства, когда человеку важно знать, что у него за спиной его семья.

Том медленно кивнул.

— Примерно то же говорит и Роза.

— В самом деле? Никогда не думала, что она стала бороться за семейные ценности.

— Ты сама сделала ее моим моральным наставником, попросив ее стать моей крестной матерью. — Он отодвинул кружку. — Она сказала мне несколько интересных вещей.

— Да, ну каких, например?

Том пристально посмотрел на нее. Она не могла понять, что означает этот взгляд.

— Например, то, что я должен простить тебе твое бурное прошлое.

— А! — Анни почувствовала, что краснеет. Что Роза сказала ему? Когда она уже собиралась ответить, то услышала, что хлопнула входная дверь. Похоже, у них стало семейной традицией закрывать дверь с грохотом. Было слышно, как шлепнулись на пол школьные ранцы. Домой вернулись девочки.

Том вскочил и что-то сунул ей в руку:

— Пусть это лучше будет у тебя.

Обыкновенный белый конверт, Анни опустила конверт в свой карман, и в то же мгновение на кухне появились дочери, выглядящие, как обычно — как будто они побывали в центрифуге стиральной машины. Но для Анни они даже так выглядели красавицами — двумя черноглазыми темноволосыми девочками, как бы сошедшими с картин старинных итальянских мастеров.

— Том! — крикнула Эмма и бросилась к нему. — Что ты здесь делаешь? Как ты отлично выглядишь!

— Привет, девочки! — Том величественно поднял руку. — Я побывал у своей крестной матери в Нью-Йорке, — бросил он небрежно, но добавив в свои слова немного апломба. — Разве вы не знали?

Анни подошла к дочерям и крепко обняла их.

— Как я рада видеть вас снова! — воскликнула она.

— Полегче, мама, — пробурчала Касси. — Можно подумать, что ты не видела нас всю жизнь, а не несколько дней. — Она снова повернулась к Тому. — Какой классный костюмчик. Это Роза тебе его купила? Ну, это несправедливо. А когда она собирается пригласить в Нью-Йорк меня?

Том критически глянул на нее.

— Не спрашивай, что сделали для тебя. Спроси себя, что ты сделала для других.

Анни принялась готовить обед. Она нарезала лук, бекон, разложила фазанов на противне и вымыла овощи. Жизнь возвращалась в нормальное русло. Девочки отправились в комнату Тома, чтобы посмотреть на остальные приобретения для его гардероба. Анни принялась печь яблочный пирог и включила радио. К этому времени как раз поступила первая информация о выборах, и она поймала себя на том, что напряженно прислушивается к тому, что сообщают. Согласно предварительным данным, почти все восточное побережье США, которое голосовало раньше остальных избирателей, проголосовало за Хоупа. Ура! Его соперник побеждал в Индиане, Южной Каролине, Вирджинии, Оклахоме.

— Заткнись! — огрызнулась Анни, нарезая яблоки.

Видно, услышав ее, диктор сообщил, что очень вероятно возвращение в Белый дом демократов после двадцатилетнего перерыва. Американцы, голосовавшие на избирательном участке в Париже самыми первыми, с 1924 года, как правило, выбирали того, кому было суждено стать будущим президентом. За шестьдесят лет они ошиблись только один раз.

Слушая радио, Анни убрала стол и поставила на нем свечи. В это время часы известили ее, что уже поздно и скоро должен приехать Эдвард. Анни засунула фазанов в духовку, вытерла руки и отправилась наверх, в ванную. Еще есть время принять ванну и переодеться. Но только она открыла кран, как стукнула входная дверь. Она, смутившись как школьница, чуть не выпрыгнула из ванны, но потом одумалась. Эдвард столько раз видел ее раздетой.

Послышались его легкие шаги по лестнице, затем скрип половиц, когда он пересекал спальню. Эдвард осторожно открыл дверь.

— Ты вернулась, — произнес он, глядя на нее знакомым изучающим взглядом.

— Как видишь. Ты не почувствовал, что в духовке жарятся фазаны? — Анни услышала, как неестественно оживлен ее голос.

— У нас праздник?

— Я надеюсь на это, — произнесла Анни и погрузилась глубже, чтобы скрыться от его честного взгляда. — Ты, между прочим, еще не снял пальто.

— В самом деле, — спохватился Эдвард и на мгновение исчез из вида, чтобы повесить пальто. Анни подождала, когда он появится снова.

— Похоже, Том в очень хорошем настроении, — заметила она. — Я не знаю, что ты ему сказал, но он кажется совершенно другим — спокойным, уверенным в себе.

— Это хорошо, — Эдвард сел на пластмассовый стульчик возле ванны.

— Что ты сказал ему? — поинтересовалась Анни. Он глянул на нее.

— Правду, конечно.

— Эдвард, мне очень жаль, что мы поссорились тогда по телефону. Извини за то, что я тебе наговорила. Это было несправедливо по отношению к тебе. Ты был лучший отец, какой только может быть у Тома. Я столько с тобой спорила и теперь понимаю, что совершенно зря. Я…

— Ну, не казни себя так, — Эдвард помолчал. — Если у нас и было что-нибудь не так, я давно тебя простил. Я понимаю, почему ты это делала и почему Том себя так повел. Пока ты меня любишь, мне не так важно, что ты делаешь.

Он так дружески и тепло ей улыбнулся, что Анни с трудом могла это выдержать. Она села в ванне, сжав колени.

— Эдвард, — сказала она. — Существует кое-что, что я должна тебе объяснить.

— Не надо! — Эдвард встал со стула, сделав рукой странный, как бы протестующий жест. Он ушел за полотенцем и тут же вернулся. — Больше ни слова. Я не хочу слышать ничего такого, что я бы потом не смог забыть. — Он глубоко вдохнул и сказал более спокойно: — С меня достаточно того, что ты вернулась, что больше в семье секретов нет и что мы все вместе. — Эдвард развернул полотенце и подошел к ванне.

— Давай, моя прекрасная русалочка. Я так по тебе соскучился.

Анни встала в ванне, вода стекала по ее коже. Эдвард обернул ее полотенцем и привлек к себе. Некоторое время она стояла так, с закрытыми глазами, чувствуя, как у него бьется сердце. Вот так их любовь и началась — в холодный вечер в Оксфорде, когда Эдвард вышел из тени и закутал ее в свой плащ. Она знала, какие он испытывает к ней чувства. Сегодня вечером она постарается окончательно рассеять все его сомнения.

Когда Эдвард отправился вниз, чтобы заняться вином, Анни принялась одеваться. Она выбрала шелковую блузу и брюки. Затем тщательно нанесла на лицо макияж, надела сережки и хорошенько расчесала волосы. Дети просто ахнули, когда она спустилась на кухню.

— Я полила фазанов жиром, — смущенно сказала Эмма. — Я правильно сделала?

— Абсолютно, — обняла ее Анни.

Когда собрались все и были зажжены свечи, Анни поставила блюдо с фазанами на стол. Эдвард достал бутылку шампанского, откупорил пробку с легким хлопком и налил каждому.

— За что будем пить? — спросила Эмма.

— Этот тост, — торжественно произнес Эдвард, — за твою мать…

— За меня? — удивилась Анни.

— …которая, как рассказала мне Роза, совершила недавно сделку на два миллиона долларов.

На какое-то время наступила тишина, пока Касси не спросила:

— Теперь мы богаты? Я могу поехать в Нью-Йорк и купить платье от «Армани»?

— Возможно, когда вы вырастете и станете такими же взрослыми и умными как Том, — ответила Анни, улыбнувшись в синие глаза Тома. Он не отвел взгляда:

— Мы можем посмотреть выборы по телевизору после обеда?

Когда обед был завершен, все отправились наверх в гостиную. Анни осталась приготовить кофе. Нет, она не могла смотреть репортаж о выборах. Если Джордан проиграет, она не перенесет его убитого вида. А если он победит, никто не должен видеть ее собственного лица. Анни подумала, что задерживается слишком долго, и взяла поднос с кофе. Эдвард и Том сидели на софе, девочки устроились на полу перед камином. Вроде пока никаких особых новостей не передавали.

— Почему они говорят, что к власти приходит «молодое» поколение? — ворчала Касси. — Джордану Хоупу сорок шесть. У него уже седые волосы!

— Только на висках, — восстановила справедливость Эмма. — Он — довольно ничего и гораздо моложе, чем другой. Тот воевал еще в первой мировой войне.

— Второй мировой, пустая голова. — Том бросил в нее подушкой.

Когда разговор стих, Анни сосредоточенно стала следить за происходящим на телеэкране.

— Ага! — крикнул Том с софы. — Он выиграл еще один штат. Теперь точно победит.

— Ты болеешь за Хоупа? — спросил Эдвард. — Интересно почему?

— Он очень энергичен и действительно хочет помочь людям, как ты, отец. — Он прихлебнул кофе, затем добавил: — И носит потрясающие костюмы.

— Я думаю, Роза получит хорошую должность, если он победит, — сказал Эдвард.

Анни глянула на него с удивлением.

— Почему ты так думаешь?

— Разве он не ее друг?

— Да, но… — Анни замолчала. Это было так давно. А может, Эдвард и прав, подумала она. Ей и в голову не приходило, что Роза от всего этого может иметь какую-то выгоду.

Касси элегантно поднялась с пола.

— Если этот спектакль окончился, я пойду спать.

— И я тоже, — сказала Эмма.

Анни махнула им рукой, желая доброй ночи, но ее глаза были прикованы к экрану. Джордан победил еще в двух штатах. Появилась таблица, показывающая, какие штаты за кого проголосовали. Том допил кофе и тоже решил, что пора заваливаться спать. Он собирался утром отправиться в Оксфорд. Эдвард подумал, что и ему самое время отправляться в спальню. Но, когда Анни поднялась вслед за ним, сказал:

— Если хочешь, досмотри. Я пока приму душ на сон грядущий.

— Я не задержусь. Ты без меня не отправишься в кровать?

Эдвард взял ее руку и осторожно погладил ее.

— Если мне нужно будет, я приду сюда и унесу тебя наверх.

Он был уже у дверей, когда одно воспоминание вспыхнуло в ее памяти.

— Эдвард… это ты послал мне шампанское в «Алгонкуин»?

— А кто же еще? — Дверь захлопнулась за ним. Когда Анни повернулась к экрану, показывали маленький американский городок, в котором увешанные флагами улицы были заполнены народом. Камера показала небольшие каменные и деревянные домики с длинными стеклянными верандами. Еще до того, как репортер произнес слова «Индиан Блаффс», Анни поняла, что это — родной город Джордана. Она наклонилась вперед. Именно таким, каким он и описывал, было здание школы, с колоколом наверху. Рядом стояла белая баптистская церквушка, бакалейный магазин в тени клена, а вот — дом, в котором Джордан провел свое детство. Он был маленьким и неброским, но из него открывался такой вид на Миссисипи, что захватывало дух. Река Червилл в сравнении с ней выглядела бы скромным ручейком.

На экране появился другой репортер. За его спиной шумела толпа. Это был отрывок из репортажа о посещении Джорданом Джефферсон-Сити. Сегодня утром Джордан остановился в особняке губернатора этого города. Мажоретки в высоких белых сапожках с жезлами и барабанами. Мужчины в ковбойских шляпах, с плакатами «Хоуп». На футболках у женщин было написано: «Я люблю Хоупа». Внезапно показали его самого — в джинсах и кожаной безрукавке, улыбающегося, как будто ему присудили «Оскара». Анни прижала к губам кончики пальцев, не сводя глаз с его лица. Джордан пожимал протянутые ему руки. Когда Джордан отошел, Анни увидела его жену. Пересев ближе, Анни пристально вгляделась в ее лицо, стараясь определить, какой характер у этой подтянутой, улыбающейся женщины, которая выглядела более маленькой и хрупкой, чем она ожидала.

Зазвонил телефон, Анни неторопливо схватила трубку аппарата, стоявшего у софы. Но нет, это в ее кабинете, с другим номером, по которому ей звонят с работы. Не иначе Себастьян. Она подняла трубку и услышала шум, похожий на шум вечеринки, разговоры и отдельные восклицания.

— Себастьян? — спросила она, поскольку в трубке молчали.

Шум стих, как если бы кто-нибудь закрыл дверь.

— Ты одна? — спросил голос.

— Джордан! — воскликнула Анни, недоверчиво хохотнув. — Я только что видела тебя по телевизору. Ты сходил с самолета. Я видела твой дом, и городок, и реку. — Она поняла, что говорит не о том… — Какая-нибудь неприятность?

— Никаких неприятностей. Я звоню тебе только для того, чтобы тебя поблагодарить.

— За что?

— За то, что ты сообщила мне про Тома, — произнес он, понизив голос. — Для меня это было своего рода поворотной точкой. На прошлой неделе я уже начал терять веру в себя. Стал чувствовать себя заводной куклой, у которой ничего нет внутри. За какие такие достоинства людям голосовать за меня? Я даже начал писать речь на случай своего поражения. Ты изменила все. Ты не можешь себе и представить, что это такое — увидеть тебя снова, вспомнить прошлое и узнать, что у меня есть сын.

— Мы не знаем это наверняка, — мягко поправила его Анни. — И никогда не узнаем. Она услышала вздох Джордана.

— Может, с биологической точки зрения, это и так, но я говорю с точки зрения духовной. Это придает смысл всему, что я делал в Оксфорде. Это компенсирует мне то, что у меня нет детей от Джинни. Когда я увидел фотографию Тома, я внезапно почувствовал, что у меня есть персональная ответственность перед следующим поколением. И я не должен допустить, чтобы победил другой. Думаю, тот факт, что я знаю о Томе, сделает меня лучшим президентом.

— Ты будешь прекрасным президентом, — сказала Анни. На ее глаза навернулись горячие слезы.

— Это значит, что то, что мы чувствовали все эти годы по отношению друг к другу, существовало в действительности. То, что я сказал тогда, в номере отеля в Чикаго, было неправдой. Это был не только секс, верно?

— Верно, — прошептала она.

— По крайней мере, не голый, — поддразнил он, пытаясь ее рассмешить. — Кстати, а кто такой Себастьян?

— Один из моих любовников конечно же, — беспечно сказала Анни. И вдруг ее поразила мысль, что она никогда не увидит Джордана снова. Должно быть, они сейчас разговаривают в последний раз. Она изо всех сил старалась не разреветься.

— Анни, я хотел бы… — Но она так и не узнала, что он хотел. В трубке раздался шум ликования, и женский голос на том конце провода крикнул: «Иди сюда!»

— Мне нужно идти, — поспешно произнес Джордан. — Извини. Спасибо за все. Я никогда не забуду…

— Желаю удачи! — выкрикнула Анни. В трубке послышались короткие гудки. Услышал ли он ее последние слова?

Некоторое время она неподвижно стояла у окна, глядя в сад. Затем достала из ящика стола носовой платок, высморкалась, выключила телевизор и отправилась в гостиную. Она уже знала все, что хотела. Джордан победил. Том ему в этом не помешал. Похоже, что наоборот — даже помог. И она рада, что не стала женой, которой приходится прятаться в тень. Она была собой, Анни Гамильтон. И ее ждала новая карьера, а наверху Эдвард, такой родной и теплый.

Огонь в камине продолжал ярко гореть. Анни наклонилась, чтобы выгрести золу, и почувствовала в кармане что-то твердое. Это оказался конверт, который дал ей Том. Она совсем забыла о нем. Когда она открыла конверт, ее сердце забилось — это была фотография, на которой она была вместе с Джорданом на следующий день после выпускного бала. Их тогда сняла Роза. Она опустилась на колени и внимательно вгляделась в фотографию, освещаемую огнем камина. Она не видела эту фотографию уже много лет. Тоска по прошлому остро шевельнулась в душе. Анни не смогла сдержать улыбку… Джордан… молодой и беззаботный, в расстегнутой рубашке, с глазами, прищуренными от яркого солнца. Она нежно тронула пальцами его лицо и вздохнула. Потом перевернула фотографию. Сердце замерло, когда она узнала знакомый размашистый почерк. «Люби меня дважды, девочка». О, я любила, подумала она. Любила.

Она глянула на фотографию еще раз — на его руку, обнимающую ее, на то, как она склонилась к нему. Том оказался зорким мальчиком. И как он угадал. Она почувствовала изумление и благодарность. То, что Том отдал фотографию ей, свидетельствовало о деликатности и благородстве, так присущих Эдварду. Однако с этой старой фотографии на нее смотрели глаза, точно такие же, как у ее сына…

Анни поднялась. Эта фотография причинила уже достаточно неприятностей. Она бросила последний взгляд на румяное лицо и сбившиеся волосы той девушки, которой она была когда-то, и решительным жестом отправила фотографию в огонь. Карточка тут же вспыхнула, согнулась и почернела. Она смотрела на фотографию до тех пор, пока не догорел последний уголок.