Останься со мной!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Сара наклонилась, нажала на кнопку и отключила мотор газонокосилки, затем выпрямилась и нервно провела руками по шортам.

– Привет, – сказала она.

Мак не ответил. Едва заметная улыбка совсем исчезла с его лица, и Сара не знала, как понимать странное выражение его глаз.

Он спросил:

– Где дети?

– Майкл на бензоколонке, а Якоб что-то говорил про поливку люцерны. – Она положила руку на косилку и провозгласила то, что было и так очевидно: – А я вот кошу траву на газоне.

Интересно, что его беспокоит? – с некоторым испугом подумала Сара, испытывая при этом стыд и неловкость. Что он никак не может избавиться от нее? Или что она, несмотря на восторженный отзыв Сайреса, все-таки сумасшедшая бродяжка? Или что она не понимает слов прощания? Сара снова посмотрела на него.

Мак по-прежнему стоял на крыльце с непроницаемым выражением лица. Он торопливо пригладил волосы, убрав их со лба, после сна его рубашка была сильно помята, лицо заросло двухдневной щетиной, и Сара подумала, что он выглядит взъерошенным и слегка уязвимым, но при этом невероятно сексуальным.

– Я думал, что ты уже со своей камерой в Йеллоустоне, – сказал он.

– Сначала так и было. Но теперь...

– Отлично! Спящая красавица наконец-то проснулась и встала с кровати! – Из-за угла дома показался Якоб, в одной руке он держал грязную лопату, а резиновые сапоги чуть не спадали с его ног. Он улыбнулся отцу: – Правда, здорово, что Сара останется у нас еще на пару дней? Мне, конечно, пришлось ее упрашивать чуть ли не на коленях, но только сюрприз, который Майкл приготовил на ужин, – похлебка из тунца – заставил ее остаться.

– Ну что ж, хорошо, – согласился Мак, голос его звучал тихо. – А траву ты поливал?

– Мне осталось установить еще несколько трубок. Я закончу через полчаса.

– А что в конюшне?

– Чисто как никогда.

– Молодчина!

Якоб расплылся в широкой улыбке, направляясь в сторону конюшни, и Сара поняла, что из уст отца он получил высшую похвалу. Мак какое-то время смотрел вслед удаляющейся фигуре мальчика, затем повернулся к Саре:

– Похоже, тебя заманили сюда на ночлег ухой.

– Нет, я и сама хотела остаться. – Она пересекла газон, поднялась по ступенькам крыльца и уселась на краешке белого плетеного кресла на двоих – Вчера мальчишкам пришлось тяжеловато. Я сказала, что с удовольствием буду помогать до тех пор, пока не вернутся соседи. Возможно, Либби сможет что-нибудь сделать для тебя.

– Дело в том, что у Либби у самой хлопот полон рот, начиная с дочери и родителей и заканчивая хозяйством на ранчо. – Он поднялся на крыльцо, подошел к ней и сел рядом в кресло, заскрипевшее под его весом. Он опустил костыли на деревянные доски. – Но ни мне, ни моим детям больше не нужна чья-то помощь. Теперь, когда я здесь и на ногах, мы сами со всем управимся. Мы не можем просить тебя все бросить и оставаться здесь с нами.

– На данный момент у меня не такой уж плотный график, – сухо отреагировала Сара. – Я записана на прием к дантисту в Денвере сразу после Дня труда, но до этого у меня еще остается несколько свободных дней. – Она сжала руки коленями и, наклонившись вперед, строго произнесла: – Послушай, Мак, этот несчастный случай произошел только по моей вине. – Она остановила его протестующий жест. – Даже если это и не совсем так, я чувствую себя виноватой. Это был мой грузовик, мои проблемы, которые втянули тебя в эту передрягу. Самое меньшее, что я могу сделать, – это время от времени готовить что-нибудь и прибираться здесь в течение нескольких дней, пока ты не почувствуешь себя лучше.

Мак вздохнул и посмотрел на свой гипс, попробовав при этом пошевелить пальцами.

– Похоже, ситуация более серьезная, чем я предполагал.

Бросив на него проницательный взгляд, она заметила, как он побледнел.

– Может, тебе нужно принять еще одну болеутоляющую таблетку?

– Я их выбросил.

– Мак!

– Я не могу спать целый день, мне нужно вести хозяйство.

Она сердито посмотрела на него и нахмурилась, недовольная его упрямством.

– Тебе не следует ничем заниматься еще какое-то время, тебе нужно просто привыкнуть к мысли, что ты принимаешь помощь – принимаешь ее снисходительно, я бы добавила.

Мак тоже нахмурился под ее взглядом.

– Ты не обидишься, если я заплачу тебе за помощь?

– Немного, – скривила Сара губы, – но я не откажусь от предложения искупаться.

Улыбка застыла на ее лице, когда она увидела, какой огонь полыхнул в его глазах. Она почувствовала, как он опалил ее с головы до ног, и горячая волна окатила ее тело. Сара заерзала на месте и почувствовала, как кресло больно уперлось в ее бедро, именно это и заставило ее опомниться. Мак сидел всего в нескольких дюймах от нее – его близость была такой нестерпимо явной, нестерпимо мужской...

– Я... я имела в виду – принять ванну, – запнулась она. – После нескольких месяцев, проведенных в дороге, нормальная ванна ценится на вес золота.

Огонь медленно сменился ленивым теплом, но казался таким же опасным и таким же невыразимо притягательным, когда Мак сказал:

– Я смогу изобразить что-нибудь получше. Могу предложить вновь отделанную спальню для гостей и вдобавок ванную комнату совершенно бесплатно.

Сара не хотела спать с ним под одной крышей, боясь близости с этим человеком, и потому отрицательно покачала головой:

– Я буду спать в своем фургоне. В нем все устроено так, как мне нравится, да и вообще, там я никому не буду мешать...

– А кто-то тут говорил насчет того, чтобы снисходительно принимать помощь?

Что могла Сара на это возразить?

– Хорошо, остановимся на спальне для гостей. – Горя желанием перейти на более нейтральную тему, она заставила себя заговорить веселым голосом: – Что касается постели, тебе следует сейчас же лечь в одну из них.

– Я только что встал.

– А как ты себя чувствуешь?

– Прекрасно, – сказал он, вызывающе вздернув подбородок, – просто превосходно.

– Лгунишка.

Мак засмеялся, затем признался:

– Ну, может быть, слегка шатает.

– Тебе нужно немного поесть. – Она встала и подняла с пола костыли, намереваясь проводить Мака до кровати. Ты сейчас приляжешь, а я принесу тебе суп.

– Сначала мне нужно принять душ.

– Хорошо. А потом постель.

– Замечательно. – Он взял у нее костыли и, вставая на ноги, пробормотал: – Никогда еще не встречал женщины, которая бы так спешила затащить меня в постель.

Сара засмеялась, но ничуть не покраснела, проходя следом за ним в дом. Мак Уоллас не представлял для нее никакой угрозы. Во вторник – или, может, в среду – она уже будет в пути.

Наливая суп, Сара услышала, как в ванной перестала шуметь вода. Она поставила тарелку на поднос, который нашла в буфете над холодильником, и понесла его в кабинет. Мак сменил рубашку, но остался все в тех же разрезанных джинсах. Он сидел на кровати, опершись о спинку, а его загипсованная нога лежала на груде подушек. Влажные волосы Мака курчавились, спадая на лицо, и тонкий запах лосьона после бритья перемешивался с запахом супа, невольно заставляя Сару вдыхать все глубже эти повседневные, самые обычные для других людей запахи.

– Мне немного легче, когда нога находится повыше, – сказал Мак, указывая на ногу.

– Дай ей время зажить. Прошло всего сорок восемь часов с тех пор, как ты ее сломал.

– Мне кажется, что больше.

И ей тоже так казалось. Она поставила поднос к нему на колени и наблюдала, как он жадно ест овощной суп. Она начала готовить его еще утром, зная, что Маку нужно будет съесть что-нибудь легкое, когда он окончательно проснется.

– Это великолепно, – сказал он, и Сара почувствовала какое-то приятное волнение от его слов.

Последний раз она готовила еду для мужчины четыре года назад – ровно столько же она вообще ни для кого не готовила. Мак ел суп с таким же удовольствием, какое накануне продемонстрировали мальчишки, уплетая приготовленные ею спагетти, и это польстило ей. Конечно, он просто не ел целый день, подумала она, и потом, единственным фирменным блюдом в усадьбе Чез-Уоллас было нечто под названием. «похлебка-сюрприз из тунца». И не стоит приходить в восторг оттого, что все они так восхищены ее спряпней. Кроме того, напомнила себе Сара, она никогда не любила готовить. Она считала это скучным занятием, от которого везде только грязь и беспорядок и которое отнимает много времени.

– Сегодня должен заглянуть ветеринар. Скажите мне, когда он придет, и я схожу с ним посмотреть, что у теленка с ногой.

– Он уже заходил к нам после церковной службы. Якоб разговаривал с ним.

– Понятно. – Мак казался расстроенным – то ли тем, что так долго проспал, то ли тем, что дела идут в общем-то гладко и без его участия.

Сара задержалась на кухне на несколько минут, готовя бутерброды мальчишкам, а когда вернулась в кабинет, Мак уже крепко спал; на полу у кровати стояла пустая тарелка. Сара ласково улыбнулась, укрывая Мака одеялом, лежавшим у него на ногах. Ее пальцы слегка коснулись его груди, и она ощутила при этом сладостный трепет одновременно с чувством вины. С трудом справившись с эмоциями, она расправила одеяло, проведя пальцами по его пушистой поверхности и наслаждаясь ощущением крепкой груди и рук Мака.

Хлопок закрывшейся двери заставил Сару вздрогнуть. Она резко отдернула руку, быстро схватила поднос и поспешно вышла из комнаты встретить Якоба, который вернулся с поля. Поставив перед мальчиком тарелку супа и бутерброды, она пошла по тропинке к бензоколонке. Майкл быстро ознакомил ее с работой кассового аппарата и отправился домой обедать.

Уже через несколько минут Сара взяла бутылку с чистящим средством и тряпку и стала драить ванную комнату, говоря себе, что нет ничего важнее чистой ванны после пыльной дороги.

Еще когда косила газон, Сара обратила внимание, что в огороде полно сорняков. Надо срочно их выполоть, пока они не заглушили кукурузу и помидоры, подумала она и решила при первой же свободной минуте взяться за прополку. Затем она напомнила себе, что неплохо было бы начать готовить жаркое пораньше, чтобы осталось побольше времени на подливку и булочки. К четырем часам дня она уже чистила морковь на жаркое. При каждом движении лезвие ножа снимало с моркови кожицу длинным оранжевым завитком.

Внезапно Сара остановилась, морковь выскользнула из ее рук и упала в очистки, лежащие на дне глубокой кухонной раковины. Она стояла, не шелохнувшись, впервые за последние часы с испугом поймав себя на том, что напевает какую-то мелодию. Да что там напевает! Боже милостивый, она вот-вот запоет! Более того, Сара в ужасе подумала, что готовит с наслаждением. Но ведь она же ненавидела готовить, ненавидела домашнюю работу, работу в саду, уборку и стирку. Фактически все то, чем была уже занята целыми днями.

Она быстро сгребла овощи, бросила их в кастрюлю и сунула в духовку, при этом ее мозг лихорадочно работал. «Игра в домохозяйку», – решила она, захлопнув с грохотом дверцу духовки. Вот и все, чем Сара занималась сейчас. Вся эта работа, выполняемая изо дня в день, становится утомительной, но, когда этим занимаешься раз в несколько лет, можно отнести ее к игре – просто к игре в домохозяйку. Когда ты не должен выполнять домашнюю работу, она становится своего рода удовольствием.

Мелодия, звучавшая у нее в голове, оборвалась, как это бывает на пластинке, когда с нее со скрипом снимают иглу. Нет, больше этому не бывать! Два года назад она обещала себе, что список с перечнем домашних дел никогда не появится у нее перед глазами.

Эти бесконечные нудные дела, не выполнив которые нельзя было и отдохнуть... Воспоминания о ее прошлой жизни отозвались болью. Нет, она не собирается к ней возвращаться. Ей нравится путешествовать, погружаться в интересную книгу, подолгу гулять в тишине леса, вдыхая его аромат, подчиняясь собственному ритму, – теперь все это стало ее жизнью.

Решительным движением она выбросила очистки в мусорное ведро, сполоснула раковину и стерла со стола. Затем поднялась в спальню Мака, подошла к шкафчику и стала открывать ящики один за другим, пока не нашла его джинсы. Забрав из фургончика свой дорожный швейный набор, она уселась на крыльце в плетеное кресло с джинсами Мака и принялась распарывать внешний шов от лодыжки до колена. Монотонность движений успокоила ее, лучи солнца согревали ей спину, легкий ветерок, все еще наполненный ароматом свежескошенного сена, щекотал ноздри. За работой она почувствовала, что ее начинает клонить в сон. И снова, вопреки желанию, все внутри у Сары запело и закружилось в легком ритме танца. Она почувствовала себя свободной и удовлетворенной, но ощущение некоторого волнения и опасности все-таки осталось.

– Очень вкусно пахнет, – сказал Мак, входя на кухню, когда Сара вынимала жаркое из духовки. – Я ужасно проголодался. – Последняя болеутоляющая таблетка благотворно сказалась на нем, и, хотя боль еще пульсировала в лодыжке, Мак сознавал, что лучше эта четкая и явно ощутимая боль, чем тот неясный дурман, в котором он пребывал все последнее время после травмы. Он чувствовал себя сильным и здоровым – и ужасно голодным.

– Я думаю, оно хорошо прожарилось, – сказала Сара, поставив жаркое на плиту. – Я уже давно не готовила ничего подобного, но, похоже, еще не потеряла сноровку. – Она стянула с рук рукавички-прихватки и повернулась, чтобы взглянуть на Мака. – Эй, а ты прекрасно выглядишь! Как нога?

– Почти не болит. – Про себя Мак подумал, что это Сара прекрасно выглядит. Черные джинсы обтягивали ее словно вторая кожа, и она казалась в них очень соблазнительной. Ее белая с короткими рукавами рубашка была в мелкий цветочек, как на старых бабушкиных чашках. Волосы она собрала на макушке в пучок, закрепив его золотистой заколкой и оставив на затылке и за ушами пряди крошечных завитков. Щеки Сары пылали то ли от жара духовки, то ли от его горячего внимательного взгляда, он не понял. Она выглядела красивой, изящной аристократкой – слишком шикарной на фоне его кухни.

Он выдвинул стул и сел, прислонив костыли к столу. Они соскользнули и чуть не упали как раз в тот момент, когда Сара и Мак одновременно ухватились за них. Его рука оказалась поверх ее на гладкой деревянной поверхности, и на какой-то момент их руки переплелись, когда они попытались вернуть костыли в нормальное положение, как бы неловко жонглируя ими. Медленно, не отрывая взгляда от ее лица, Мак взял из ее рук костыли и осторожно положил их на пол.

– Представляю, как это будет неудобно, – сказал он тихо, бросив взгляд на костыли.

Сара первой опомнилась. Она заморгала, выпрямилась, смущенно улыбнулась ему и, развернувшись, пошла к плите готовить подливку. Мак и сам испытывал неловкость. Кухня наполнилась ароматами специй, запахом домашней еды, явно приготовленной женской рукой, появились и рукавички-прихватки вместо полотенца, которым они с мальчиками вытаскивали сковороды из духовки; и только женщина могла так накрыть на стол: красивые блюда, салфетки... Давно уже не было хозяйки на этой кухне, и какое-то мгновение Мак наслаждался этими переменами. Но лишь короткое мгновение. Все эти качества, относящиеся непосредственно к женщине: приготовление пищи, сопровождаемое вкусными запахами, манера ведения хозяйства, – все это осталось в прошлом. А сейчас были только он и его дети. Но это не мешало ему наслаждаться запахом булочек, которые Сара поставила в духовку, или видом ее черных джинсов, когда она наклонялась к плите. Он с неохотой оторвал взгляд от ее ног, когда она подошла к стойке, чтобы порезать жаркое на кусочки. У Мака заурчало в животе. Сара рассмеялась:

– Приятно, что тебя оценили.

– Приятно, что есть еда, которую можно оценить. После развода я ограничил себя во всем, покупал и себе и парням только самое необходимое.

Сара бросила на него взгляд через плечо:

– А овощи, похоже, в первую очередь перестали считаться необходимыми?

– И овощи, и сервировка блюд, и подбор носков по цвету, стирка простыней, пожелания спокойной ночи, поцелуй перед сном...

Мак почувствовал, как появлялась горечь в его голосе по мере того, как продолжался этот список, и заставил себя остановиться. Сара отнесла тарелку на стол.

– Должно быть, мальчикам пришлось трудно. Но он прочел продолжение в ее взгляде: «и тебе тоже», и был рад, что она не произнесла этого вслух. Мак взял вилку и стал водить по узорам скатерти; он даже забыл, что у него была такая скатерть.

– Какое-то время ушло на то, чтобы определить приоритеты в семье.

– Когда вы развелись?

– Пять лет назад. – Он жалел, что завел этот разговор. Сара стояла рядом с ним, от нее веяло теплом и заботой. Он знал, что женщины любят копаться в жизни других людей, в их прошлом. Они готовы и уточнить все детали, и поддержать, и утешить. Он собирался положить конец возникающим у нее вопросам.

Не уверенная в том, что имеет право спрашивать, Сара продолжала:

– А мальчики часто виделись с матерью?

– Постоянно. Не то чтобы Ронда покинула их. Они были достаточно взрослыми, чтобы решить, что они не хотят жить в ее доме в Чейеннах. Все разрешилось полюбовно. Много свободных дней они проводили с ней – и школьные каникулы, и несколько недель летом, – Ронда была хорошей матерью, если все принять во внимание. – Мак был рад, что произнес эту последнюю фразу. Он почувствовал себя великодушным и справедливым.

Но Сара нахмурилась и сказала:

– Должно быть, ей было все-таки тяжело расставаться с детьми.

– Очевидно, не так тяжело, как казалось. – Опять в его голосе прозвучала горечь, и Мак ненавидел себя за это. Он изложил Саре версию Ронды, ту самую, которую услышал именно от нее и в которую верил, пока не узнал всей правды. Он положил вилку на стол: – Обычная история. В других семьях такое тоже случается. Ронда выросла на ранчо неподалеку от Датч-Крика. Когда мы поженились, она прекрасно знала, что значит быть женой фермера. Но постепенно, день за днем, она стала от всего уставать: от тяжелой работы, от семьи, от того, что живет в глуши...

Пожав плечами, Мак остановился, не желая признаваться себе в той правде, о которой он никогда не хотел задуматься. Сара положила ему руку на плечо. Но едва он успел почувствовать сквозь рубашку тепло ее руки, как звякнул таймер, напомнив, что пора вынимать из духовки булочки... Рука соскользнула с его плеча, и Сара вернулась к своей работе. Как говорила Ронда, со слезами покидая их, к работе, которая никогда не кончится.

В доме было темно и тихо. Сразу после ужина мальчики разошлись по своим комнатам, и Мак вернулся в кабинет, собираясь поработать с бумагами вместо того, чтобы лечь спать. После разговора о разводе Мак был угрюмым и каким-то притихшим, и Сара оставила его в покое. Она перенесла несколько личных вещей из фургончика в спальню на втором этаже. Это была комната с высоким потолком, украшенным лепниной, и обоями с цветными узорами, выдержанными в духе столетия; с ними контрастировали берберский ковер и ванная комната со сверкающим кафелем. Кровать была просторной, со множеством пухлых подушек и белым легким покрывалом, очень удобным для летней ночи. Но Сара никак не могла заснуть. Она попыталась это сделать с открытым окном, впустив легкий ветерок, все еще хранивший последнее солнечное тепло. Затем закрыла окно, отгородившись от нестройного стрекота цикад. Потом попыталась читать, слушать любимые компакт-диски и в итоге стала расхаживать по комнате. В тесном фургончике она не могла позволить себе такую роскошь. «В этой чертовой комнате можно услышать эхо, если запеть», – с раздражением подумала Сара, мечтая о металлической крыше на расстоянии вытянутой руки над головой. Она ощущала себя ничтожно маленькой, совсем потерявшейся в этой комнате и ужасно одинокой. На ней была просторная белая футболка, которую она использовала, как ночную рубашку и которая доходила ей до колен, – одна из тех, что носил Грег, тонкая и мягкая от множества стирок. Не потрудившись накинуть что-либо сверху, Сара спустилась вниз по лестнице и пошла дальше через гостиную, ведущую к двери на крыльцо. Выйдя в ночь, по-западному безбрежную, она облокотилась на перила крыльца, сделала глубокий вдох и почувствовала, что успокаивается.

Сара даже не вздрогнула, услышав скрип плетеного кресла. Медленно повернувшись в ту сторону, она разглядела в тусклом свете луны силуэт Мака, сидящего в кресле и положившего больную ногу на табурет перед собой.

– Тебе нужно отдыхать, – произнесла она тихим ласковым голосом, боясь нарушить этот покой.

– Я проспал два дня подряд. Я не устал. – Его голос был таким же тихим, как и у нее. – Ты что, не можешь уснуть? Иди сюда, побудь со мной.

Сара прошла через крыльцо и села рядом с ним. Мурашки побежали у нее по коже: плечо Мака, коснувшееся ее плеча, когда он положил руку на спинку кресла, поскрипывающее сиденье, прохладные доски под ее босыми ногами – во всем этом ощущалась какая-то странная эротика, и Сара затрепетала.

– Я думаю, что после проделанной за день работы ты должна быть смертельно уставшей, – сказал Мак. – Майкл сообщил, что ты даже выполола все сорняки в огороде.

– На самом деле все это было так, ради забавы, – призналась Сара, – просто перемена рода деятельности.

Мак негромко рассмеялся:

– Тогда тебе надо почаще выходить из грузовика, если прополка для тебя развлечение.

Он нагнулся, поднял с пола бутылку с узким горлышком и отхлебнул из нее.

– И как же ты обычно проводишь день в дороге, – спросил он, – если, конечно, не считать прополки сорняков?

– Обычно... я езжу на грузовике, наблюдаю, что происходит вокруг меня.

– Но неужели тебе никогда не хотелось остановиться и выбраться наружу? – Для пущей выразительности он взмахнул бутылкой, темное стекло которой блеснуло при свете луны. – Разве тебе не нужно хоть иногда почувствовать землю под ногами, погрузить в нее руки?

– Нет, я не хочу больше пачкать в грязи свои руки. Я не хочу больше испытывать это, не хочу познавать жизнь. «Бывать там-то, делать то-то...», как говорят в обществе.

Какое-то время Мак молчал. Она услышала, как он с легким стуком поставил бутылку на доски.

– Неужели ты никогда ни о чем не скучала?

– О сорняках, – бросила она, – я скучала о сорняках.

Ее категоричное высказывание вызвало у него улыбку.

– В мире существуют не только сорняки, и ты сама это знаешь.

Сара почувствовала, как Мак шевельнулся и повернулся к ней, изучая ее, и подумала, что вряд ли он сможет что-то увидеть при таком тусклом свете. Сможет ли он разглядеть в темноте, как быстро бьется жилка на ее шее и как четко вырисовывается грудь через тонкую футболку? Ее стала бить дрожь.

– Замерзла? – спросил он, заметив это. Она покачала головой:

– Не совсем.

– Нервничаешь?

– Нет. – Она внимательно посмотрела на него, но его глаза казались двумя черными омутами на затененном лице. – Конечно, нет.

– Одна, в темноте, со мной, в одной рубашке... Уверен, ты нервничаешь. – Его голос лился ровно, словно усыплял ее бдительность.

Она сделала слабую попытку засмеяться, смущенная тем, насколько близок он был к истине.

– Думаю, что я в безопасности. Тем более, что всегда смогу убежать от тебя.

– А ты вообще не устала от этого бегства?

– Ты только что сказал мне, что не устал, потому что проспал целых два дня.

– И что? – Его пальцы тихо перебирали ее волосы.

– А то, что я спала целых двадцать лет. – Она попыталась увернуться от его ласковых рук и поднялась с кресла. – Я могу еще долго, долго бежать.

Пробормотав «спокойной ночи», она медленно пошла к главному входу, но как только сетчатая дверь тихо закрылась, Сара бросилась бежать по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, с тем же отчаянным желанием скрыться где-нибудь, какое она испытывала в тот летний день, когда впервые покидала Денвер.

Мак слышал как Сара летела по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Хорошо, что она убежала прежде, чем он смог обнять ее, утонув в копне ее волос. Прежде, чем он смог прижать ее к себе, ощутив ее грудь под тонкой тканью этой нелепой мужской футболки. Прежде, чем он успел прильнуть к ней в долгом поцелуе, который бы заставил ее забыть, что она вообще куда-то спешит. Он проклинал свой гипс, пригвоздивший его к креслу, как беспомощного мотылька, когда ему необходимо было движение, чтобы расхаживать взад и вперед до тех пор, пока образ Сары, залитой лунным светом, не пропадет вместе с его беспокойством. До тех пор, пока пьянящий запах роз, исходящий от ее кожи, не сменится запахами земли и шалфея – теми запахами, которые были знакомы ему всю жизнь. Он должен быть очень, очень осторожным, как бы предостерег он себя. Ронда преподала ему тяжелый урок, от которого было непросто опомниться. Меньше всего ему нужно было привязываться к такой женщине, как Сара. Несмотря на то, что Сара помогла ему, она принадлежит к тому типу людей, которые спасаются бегством от всех проблем и неприятностей. Всем своим образом жизни она являет собой яркий пример кризиса среднего возраста. Ему нужна женщина, которая помогала бы ему на ранчо и с детьми, напомнил он себе. Определенно не такая женщина, как Сара.