Остров везения

10

Приятно вернуться к повседневным заботам! Возвращаться вообще очень приятно! Если она все время будет себе это повторять, затвердит, как молитву, то, возможно, в конце концов все же в это поверит.

Но, как ни истязала себя Маргрит бодрыми уговорами, угнетающе серые краски города мучили ее утомленные глаза, а грубый, резкий шум раздражал. Уехав из дома… да нет, не из дома, ее дом здесь… и все же, покинув остров, она только острей ощутила этот контраст.

Молодая женщина стояла перед шкафом со стремительно растущей картотекой и, словно сквозь туман, видела знакомые с детства места.

Потом видение стало отчетливее: густая тяжелая листва деревьев отбрасывает синеватые тени на буйную зелень лугов, обрамленных зарослями цветущей ежевики. То тут, то там, словно заигрывая, сквозь убаюкивающую дымку проглядывает ручеек, впадающий в лесное озеро…

Маргрит безжалостно оборвала свои мечтания. Ясно, что такие буколические пейзажи можно найти в любом округе, вплоть до пригородов Стокгольма. Прошло уже почти две недели, пора от этого избавляться, иначе она снова попадет под неусыпное наблюдение психоаналитика…

– Маргрит, ты не забыла? В час мы обедаем с директором банка, – напомнил заглянувший в ее кабинет Александр.

Ее улыбка вышла довольно вымученной.

Босс еще дважды просил ее выйти за него замуж и становился совершенно глухим, когда она пыталась дипломатично отказать. Меньше всего ей хотелось заключать с ним какое бы то ни было соглашение. Похоже, ей придется действовать решительно, чтобы заставить его смириться с ее отказом.

Тем же вечером, засидевшись за кофе с пирожными в одном из заведений, где Александр был завсегдатаем, Маргрит почувствовала, как краска сходит с ее лица.

– Что с тобой? – встревоженно спросил Александр. – Ты себя плохо чувствуешь?

В ответ молодая женщина лишь покачала головой. На большее сил не было. Ее пронзило острое разочарование, плечи обреченно поникли. Это был не Густав Бервальд. Просто другой высокий мужчина крепкого сложения в скромном, но хорошо скроенном костюме своей осанкой, манерой держать темную, тронутую на висках сединой голову напомнил ей человека, который, жестоко посмеявшись над ней, свел на нет все ее усилия восстановить душевное здоровье.

Такое случалось с ней уже в четвертый или в пятый раз с тех пор, как она бежала от гневных недоумевающих глаз Густава Бервальда. И пора бы этому прекратиться, в отчаянии твердила себе молодая женщина. Это просто еще одно проявление затянувшейся безрассудной влюбленности, обостренной вспыхнувшим на острове вожделением. Но скоро она сможет выбросить все это из головы, ведь теперь ее снова всецело захватила работа.

Перед спешным отъездом на Зюдерхольм в прошлом месяце у нее в голове царил полный сумбур. Теперь, по прошествии некоторого времени, молодая женщина отлично видела, что дело было в общем переутомлении. В пословице спину верблюду ломает всего лишь одна лишняя соломинка, а у нее их оказалось целых две: нежданное наследство Карла Сергеля и предложение Александра Болиндмана.

Будучи предоставлена самой себе, она отдохнула, отъелась и решила, как справиться со своими проблемами. Раз брак с Александром ее не прельщает ни в коей мере, значит, надо заставить его примириться с ее отказом.

Что само по себе не столь существенно. Да и с наследством Карла Сергеля все обошлось как нельзя просто.

Сорок пять минут Маргрит ерзала на стуле, слушая вдохновенную речь старого адвоката, потом подписала несколько документов, назвала имя своего налогового инспектора и удалилась, избавившись от еще одной головной боли…

Александр вывел ее из кафе под легкую изморось, поймал такси и назвал водителю адрес. Весь вечер он изредка ронял одну-две фразы, а теперь, на заднем сиденье машины, взял руку Маргрит и демонстративно сплел ее пальцы со своими.

– Нам нужно поговорить, дорогая. Я был с тобой более чем терпелив, но всему, знаешь ли, есть предел.

Молодая женщина взглянула на него и смутилась, вспомнив уничижительный отзыв о нем Густава Бервальда, но тут же подавила эту мысль. Александр был одним из лучших людей, которых она встречала в своей жизни. Когда ей нужно было выплеснуть кому-то свое отчаяние, он оказался рядом, и она никогда этого не забудет. И все же это не основание для брака…

Когда Маргрит вошла в свою маленькую, со вкусом обставленную гостиную, там звонил телефон. Она бросилась к нему и стремительно подняла трубку, но услышала лишь короткие гудки. Рука бессильно повисла, не отпуская трубку. Маргрит казалось, что она догадалась, кто был на другом конце провода. Она представила себе телефон на письменном столе в библиотеке Густава Бервальда и, как ни глупо это было, быстро заморгала увлажнившимися вдруг глазами и повернулась спиной к вошедшему следом за ней Александру.

– Кто это? – спросил он, но она молчала. – Маргрит, ты меня слышишь?

Положить трубку было все равно что отсечь руку. Пока линия была открыта, тоненькая ниточка связывала ее с Густавом, с островом Зюдерхольмом.

– Маргрит, ради Бога, приди в себя!

Подавив вздох, она опустила трубку и одарила человека, неуклюже топчущегося рядом, вежливой улыбкой. Опять она возвращается к тому же! Умудренная жизненным опытом, совсем уже взрослая Маргрит Вестберг ведет себя как четырнадцатилетняя девчонка, которая впервые влюбилась.

А что еще мне остается при таких обстоятельствах? – с горечью подумала она. И, продолжая вежливо улыбаться, сказала:

– Александр, если хочешь выпить, налей себе сам. У меня что-то голова разболелась.

Он пристально посмотрел на нее, и молодая женщина, вздохнув, стала готовиться к новой душевной битве.

– Александр… – начала она.

– Не надо, Маргрит, – устало прервал ее он. – Сейчас ты спрячешься от меня в ванной.

Но рано или поздно ты сумеешь разобраться в своих чувствах и выйдешь за меня замуж.

Босс холодно и бесстрастно смотрел ей в глаза, и она почему-то не могла отвести взгляда.

– Да, я знаю, ты думаешь, будто влюблена в этого типа… Не стоит держать меня за слепого идиота, Маргрит. Но Густав далеко, на своей дурацкой ферме, а ты там, где твое место…

И, если начистоту, дорогая моя, я не представляю себе, как ты будешь до конца своих дней доить коров и участвовать в местных ярмарках животноводов.

И Александр подчеркнуто многозначительно оглядел ее атласный светло-серый костюм, черную шифоновую блузку, лаковые лодочки на высоком каблуке и массивные серебряные серьги с жемчугом.

Положив руки ему на плечи, Маргрит уткнулась лбом в его грудь. Рубашка Александра пахла не стиральным порошком, не коровами и табаком, а дорогим одеколоном.

– Александр, поверь мне, я все это отлично понимаю, – прошептала она, не поднимая головы. – Но ничего не могу с собой поделать.

Ты даже не представляешь, как много значит для меня твое предложение, но в совместной жизни нас ждут одни лишь разочарования…

Он не дал Маргрит договорить, вознамерившись ее поцеловать. Молодая женщина не стала противиться. Александр целовал ее и раньше, и она находила его поцелуи приятными.

Но когда он предпринимал попытки зайти чуть дальше, Маргрит тактично их отклоняла.

Теперь, сжимая пальцами его плечи под шерстяным костюмом, ртом ощущая прохладное прикосновение его губ, она против воли вспомнила другие плечи, другие губы…

– Ничего, моя дорогая, все уладится, – пробормотал Александр, слегка придерживая ее голову так, чтобы не нарушить безупречную прическу. Непонятно почему, но это Маргрит обидело. – С физической стороной брака проблем не будет, но в нашем возрасте и положении гораздо важнее то, что мы абсолютно подходим друг другу и оба об этом знаем. Мы были не только деловыми партнерами, но и друзьями, а эта связь гораздо прочнее банальной влюбленности. Наш брак будет удачным, Маргрит. У нас уже и теперь немало общих интересов, а со временем их станет еще больше. Ты не пожалеешь, дорогая моя, обещаю тебе.

– Ты что, не слушаешь меня? – воскликнула молодая женщина, выведенная из себя непомерным самомнением собеседника. – Александр, я твержу тебе снова и снова: я не могу выйти за тебя замуж!

Показалось ей или он действительно вздрогнул при этих словах?

– Александр, ты мне бесконечно нравишься. Но поверь мне, я была бы тебе ужасной женой!

– Ты просто устала, дорогая, – игнорируя ее вспышку, мягко заметил Александр. – Уже поздно, а я не даю тебе отдохнуть. Можешь завтра поспать подольше. До одиннадцати ведь у нас срочных дел нет. Таня справится одна.

Когда он ушел, Маргрит долго еще сидела на диване, подобрав под себя ноги, и оглядывала свою гостиную. Она медленно переводила взгляд с приглушенно-серых стен на жалюзи из белого бамбука, с красивой этажерки из бронзы и стекла, которую она купила на распродаже после банкротства захудалого ресторанчика, на туалетный столик сомнительного происхождения с гнутыми ножками, служивший ей письменным.

Картину довершали буйно разросшиеся и умело расположенные комнатные растения, но Маргрит внезапно ощутила смутную неудовлетворенность всем этим. Слишком уж все это было изысканно, чересчур манерно. Куда больше нравилась ей та обстановка, которая устанавливается в квартирах естественным путем после смены нескольких поколений хозяев…

Когда Марфит на другой день вернулась после работы домой, опять звонил телефон. Выронив из рук сумочку и плоский портфель из цветной кожи, она схватила трубку и, задохнувшись, одними губами произнесла:

– Алло.

– Маргрит? Это Таня.

Сердце сначала ухнуло куда-то вниз, а потом забилось у самого горла.

– Ты слишком рано сегодня ушла, – жизнерадостно сообщила секретарша. – Через пять минут после того, как за тобой закрылась дверь, позвонила твоя старая любовь.

– Какая еще старая любовь? Таня, что ты несешь?

– Не веришь? Да я же серьезно! Когда он попросил позвать госпожу Вестберг, один только его голос напомнил мне мятный коктейль и кровать с пологом на резных столбиках, усыпанную лепестками роз.

– Таня, перестань валять дурака! Он назвал себя? Это был случайно не…

– Густав Бервальд!.. Знаешь, Маргрит, я, наверное, переберусь в другое место, туда, где живут мужчины с таким же голосом. Дух захватывает, когда я представляю, как должен выглядеть этот красавец, от одного голоса которого по телу бегут мурашки. Как сейчас вижу: идем мы с ним по тротуару, впереди яма, и он придерживает меня под локоточек, чтобы я не оступилась. Потом помогает мне сесть в такси, а потом чуть ли не на руках выносит оттуда, как будто иначе я рассыплюсь на кусочки. Черт побери, он, наверное, даже заплатит за меня в муниципальном автобусе!

– Таня, там, откуда я и Густав родом, автобусов нет, – сухо произнесла Маргрит. – А теперь очнись и выкладывай, что он сказал, да поподробнее. Ты дала ему мой адрес и телефон?

– Я что, по-твоему, ненормальная? По телефону я могу болтать, о чем хочу, но у меня хватит ума не выдавать такую конфиденциальную информацию даже парню с бархатным голосом. А если ты вдруг надумаешь ему позвонить…

– Я так и сделаю! Спасибо, Таня…

– Он сказал, что звонит не из дома, но где он, не уточнил, – заявила секретарша.

Маргрит послышалось злорадство в ее тоне, но она решила, что ошиблась. Ведь они с Таней прекрасно ладят.

Сделав глубокий выдох, она прогнала досаду. В конце концов, она сама после развода настояла на том, чтобы ее нового номера не было в телефонном справочнике. Таня всего лишь следует ее же распоряжениям.

– Если он позвонит опять…

– Слушай, он уже знает твой домашний номер. Наверное, ты сама ему дала и забыла. Он попросил только твой адрес, и я уже начала было диктовать, но потом сообразила, что раз ты этого не сделала, то и мне не стоит, верно?

Но все равно этот Густав Бервальд сегодня до тебя доберется, а если нет, то завтра уж наверняка.

До завтра еще миллион лет, а сегодня меня не будет дома, подумала Маргрит. Надо как-то пережить этот бесконечный вечер. Александр договорился свести одного из своих малоизвестных художников с коллекционером, славящимся своей несговорчивостью, и от нее потребуется все ее обаяние и светский такт.

Молодая женщина чувствовала себя как выжатый лимон. Коллекционер упорно твердил, что ему пытаются подсунуть некачественный художественный товар и тем самым унизить его.

Самомнение же живописца сильно превышало тот уровень, на который давал ему право его нынешний статус, и Маргрит пришлось немало потрудиться, чтобы хоть как-то смягчить некоторые из его оскорбительных реплик. Впрочем, за это ей и платили. Четырнадцать часов в день, шесть дней в неделю.

В кровать она буквально свалилась в час двадцать, до начала третьего лежала без сна, не спуская глаз с телефона, и наутро проспала.

Когда молодая женщина уже уходила, заглянул управляющий разъяснить новые правила сбора пищевых отходов. В довершение всего на улице не оказалось ни единого свободного такси…

Встав в центре старинного персидского ковра, Маргрит сняла изящный белый плащ и нетерпеливо взглянула на секретаршу.

– Он будет ждать в ресторане, адрес которого я для тебя записала, в двенадцать тридцать. Он сказал, что поймет, если ты не придешь. Маргрит, ты не тревожься, если у тебя что-то уже назначено на это время, я с радостью тебя заменю. Самопожертвование – мое второе «я», – театрально закатив глаза, произнесла Таня.

– Ты говоришь, он здесь? В городе? Ты уверена, что он звонил не из дома?

Секретарша пожала полными плечами.

– Если из дома, значит, у него есть семимильные сапоги, иначе в ресторан ему не успеть. – Она с преувеличенно равнодушной улыбкой принялась подпиливать свои ногти. – Знаешь, на твоем месте я бы крепко подумала, прежде чем вести двойную игру – с Александром и этим Густавом Бервальдом. Мужчины, как правило, собственники, а ведь ты не можешь законно владеть обоими. Может, поделишься?

Маргрит взглянула на секретаршу с досадой. Ей сейчас было не до игр.

– Рада Христа, Таня, не говори глупостей!

Ты ведь знаешь, что я не собираюсь замуж за Александра.

– Я-то знаю, но знает ли он?

– Знает, но не хочет в это верить. И отнюдь не по моей вине.

– Гмм… придется исправить такое положение дел, – задумчиво произнесла секретарша.

К половине двенадцатого Маргрит так и не решила, встречаться ей с Густавом или нет. Но постепенно фразы типа «полный разрыв» и «одумайся, не сделай ошибки», подсказанные здравым смыслом, нашли лазеечку и ускользнули прочь. Их сменили воспоминания о том, как славно они смеялись вместе, какая страсть влекла их друг к другу.

Она потеряла важное письмо и ворчала на Таню до тех пор, пока не обнаружила его на том самом месте, где накануне оставила.

В двенадцать пятнадцать Маргрит решительно накинула плащ и вышла, сопровождаемая любопытным взглядом секретарши. Хорошо хоть перед Александром не надо было отчитываться: он как раз вел переговоры с представителем одного из стокгольмских отелей об устройстве в его фойе сменной экспозиции работ современных шведских художников…

По дороге обратно в офис она угрюмо размышляла о превратностях судьбы. Маленький суетливый толстячок с акцентом и усами, как у морского разбойника, возможно, разбил ей жизнь! На скользкой мокрой дороге его машину занесло, и она врезалась в такси, в которой находилась Маргрит. На разбирательство с полицией ушла уйма времени, так что ехать в ресторан уже не было смысла.

В кабинете она сидела как на иголках, ожидая, что вот-вот зазвонит телефон. Очень хотелось верить, что Густав так просто не отступится. Он уже не раз звонил в галерею и все не мог ее застать. Он звонил ей домой… может быть.

Номер ее он легко мог взять у дяди Мартина.

Господи, это было хуже, чем в детстве, когда она часами просиживала у телефона, бормоча заклинания.

Когда Маргрит бралась спорить сама с собой, то частенько загоняла себя в тупик. Так было и на этот раз. Густав Бервальд звонил несколько раз. И все неудачно… Он сказал, что поймет, если она не появится в ресторане…

А что он поймет? Если Маргрит и сама не понимала, что происходит. Она чувствовала себя законченной дурочкой, которая не знает, чего хочет. Будь у нее хоть капля здравого смысла, она мертвой хваткой вцепилась бы в Александра и забыла бы обо всех прочих мужчинах.

– Ты отлично знаешь, что я с ним не встретилась! – бросила Маргрит секретарше, перехватив устремленный на нее заинтересованный взгляд. – Но это не твоя вина, Таня. Должно быть, из-за плохой погоды все с ума посходили. Видимо, мне нужно удвоить порцию витаминов от стресса.

– Но вот удваивать своих мужчин тебе совсем ни к чему, это уж точно, – заметила секретарша. – Поскольку ты сама, судя по всему, справиться с этим делом Не в состоянии, я решила вмешаться и дала Густаву Бервальду твой адрес. Если я сделала глупость, бей меня, только, ради Христа, кончай ты с этим со всем.

Еще одного такого дня мне не пережить.

О Боже! Она умрет со стыда, если Густав когда-нибудь узнает, как она реагировала на его звонки и в какую депрессию впадала на каждом шагу.

Тут ей впервые пришло в голову: а что, собственно, он делает в Стокгольме? Приехал, чтобы повидаться с ней? Это было бы для нее чересчур лестно. Скорее всего, по делу.

Фермерам тоже не возбраняется иметь побочные интересы, а такого фермера, как Густав Бервальд, надо отдать ему должное, встретишь не на каждом шагу. Люди, обитающие на острове, умели тратить деньги и увлекались, по-видимому, не только разведением племенных коров…

Последние два пролета она пробежала, зажав ключ в руке. Воображение не давало ей покоя. Не звонит ли телефон? Звонит! Маргрит готова была в этом поклясться. И если она сейчас не успеет, то у нее уже не будет второго шанса… вернее, четвертого!

– Когда я решаю во что-то вмешаться, то не хожу вокруг да около. Я просто хотела убедиться, что вы наконец состыковались, – весело сказала Таня и положила трубку.

Маргрит вздохнула, высоко подняв плечи, и уронила на пол плащ, портфель и сумочку.

Хотя в строго продуманном интерьере ее гостиной любой бутон, распустившийся раньше срока, мог испортить целостность композиции.

Они стояли лицом друг к другу. Маргрит безвольно опустила руки и смущенно глядела в синие с золотистыми искорками глаза Густава Бервальда. Прошла целая вечность, прежде чем он подошел ближе.

Когда он протянул к ней руку, Маргрит инстинктивно подалась вперед. Но он лишь отлепил от ее шеи прядь влажных волос.

Молодая женщина судорожно сглотнула и тут только поняла, что с той секунды, как попала под власть его гипнотических чар, смотрит на Густава, раскрыв рот.

– Кухня вот там, – неизвестно почему сказала она, не в силах оторвать взгляда от его проницательных глаз.

Наконец ее мысли стронулись с места и начали набирать скорость, вызывая целую вереницу восхитительных воспоминаний, которые, вспыхнув, тотчас угасали и сменялись другими.

– А ванная? – осведомился он, приподняв бровь.

– Всегда мечтала научиться это делать, – пробормотала Маргрит, и вторая бровь Густава Бервальда в тревоге взлетела вверх.

– Большинство умеют это делать уже в детстве. Но если ты дашь мне мыло и воду, я буду только рад поделиться опытом.

– Мыло и… Да нет, я имею в виду фокус с бровью. – Робкая улыбка переросла в ослепительную. И Маргрит эффектно выгнула дуги своих бровей. – С мылом я управлюсь и сама, а вот холодильник почти пуст. Если ты умираешь с голоду…

Говоря это, она пятилась от него, останавливаясь на каждом шагу.

– Это уж предоставь мне, – успокоил ее Густав. – В крайнем случае, закажем что-нибудь по телефону.

Дядя Мартин! Вот в чем дело! С ним что-то случилось. Ясно теперь, почему Густав так настойчиво добивался с ней встречи. Ясно, почему смотрит на нее такими кроткими глазами, замкнувшими все цепи в ее мозгу. Он хочет сообщить ей об этом как можно осторожнее.

– Густав Бервальд! – завопила она. – Отвечай немедленно: что с моим дядей?

– А что с ним должно быть? – искренне удивился Густав. – По-моему, с ним все в полном порядке. Шлет тебе привет.

– Это правда?

– Такая же правда, как и то, что ты сейчас споткнешься о порог кухни.

Маргрит испуганно оглянулась. И от этого резкого движения у нее потемнело в глазах. Очнулась она, сидя за столом. Перед ней стояла чашка с дымящимся кофе, а на тарелке лежали многослойные бутерброды, именуемые в скандинавских странах королями кухни. Склонившийся над ней Густав участливо заглядывал в глаза молодой женщины.

– Откуда… откуда все это взялось? – растерянно спросила Маргрит.

– Из твоего якобы пустого холодильника.

Плюс, конечно, мое кулинарное мастерство, – не без гордости сказал Густав. – А теперь ешь.

По-моему, тебе это не повредит.

Молодая женщина не стала спорить, отпила из чашки, откусила от бутерброда и блаженно закатила глаза. Впервые за последние недели она ощутила вкус того, что ест и пьет.

– Выходит, ты умеешь готовить, – заметила она с набитым ртом. – Да тебе цены нет!

– Что верно, то верно, – ответил Густав, нимало не смутившись, и добавил:

– Полин может уморить своей едой, так что я освоил азы кулинарии в целях самосохранения.

– Зачем же ты ее держишь? – Маргрит взяла еще один бутерброд, наслаждаясь и импровизированным ужином, и теплой атмосферой, в которой неожиданно чувствовала себя совершенно раскованно.

– Она работала еще у моих деда с бабкой, а когда они умерли, осталась при доме. Мы с Дори поначалу не жили на ферме, а дом нельзя было оставлять пустым. Она его любит, хоть и терпеть не может готовить. И так было всегда…

Одной чашки кофе Маргрит оказалось мало.

И Густав налил ей еще.

– А почему вы с Дори не захотели жить на ферме?

Молодая женщина решила не церемониться. Слишком многое зависело от этого их разговора. Если вопрос его обидит, он может и не отвечать. Но Густав ответил:

– Дори… Ну, скажем так, Дори думала, что знает, чего хочет. А когда добилась своего, поняла, что это не то, о чем она мечтала.

Маргрит молча ждала продолжения. Она не решалась даже думать о том, к чему могут привести ее отношения с Густавом Бервальдом, но, кажется, пошла бы на все, лишь бы он был рядом. В его прошлом и настоящем были и есть другие женщины – сомневаться в этом не приходилось, – но пусть они подождут, пока она разберется, что к чему.

– До нашей свадьбы Дори притворялась, что обожает ловить рыбу, ездить верхом и любоваться первозданной природой. «Первозданной» – это ее словечко, – добавил он без намека на сожаление. – А после свадьбы всякий раз, как мне хотелось помахать часок-другой удилищем, проехаться по тропке вдоль реки или просто отдохнуть на озере, ей непременно нужно было завивать свои проклятые волосы.

Стоило нам тронуться с места, как она начинала ерзать и спрашивать, вовремя ли мы вернемся и успеет ли она вымыть шампунем свои драгоценные волосы. Дай ей волю, она возилась бы со своими волосами столько, что за это время можно было бы урегулировать ближневосточный кризис!

Маргрит сочувственно улыбнулась. Ее уход за волосами ограничивался мытьем под душем, сушкой феном и стрижкой раз в месяц. Зато ее пунктиком были зубы. Чистить их щеткой и ниткой она могла бесконечно.

– Это, конечно, мелочь, но, видимо, тысячи таких мелочей и вбили между нами клин.

Мой дом на ферме как постоянное место жительства ее не устраивал. Все ее приятельницы соревновались, кто сумеет вложить в свое жилище больше средств, и ей хотелось включиться в эту игру. Это, я думаю, и привело в итоге к разрыву. Мы оба были молоды. Однако за ярким оперением птенца не разглядишь, в кого он вырастет. Я отдал ей дом на побережье, она его тут же продала и теперь живет, кажется, где-то недалеко от Стокгольма.

– А я ничего этого не знала, – пробормотала Маргрит. У нее вдруг похолодело в груди.

Сейчас она задаст еще один вопрос и откроется правда. – Густав… а что ты здесь делаешь? – И замерла, затаив дыхание.

Возможно, ее ждет будущее, в котором не будет ни Александра, ни Густава Бервальда.

Нет, она по-прежнему хотела работать с Болиндманом, если, конечно, он ей позволит после того, как окончательно убедится в ее нежелании становиться его женой. Что же касается Густава, то не останется ли он в ее памяти всего лишь детской влюбленностью, которая давно осталась позади, отголоском счастливого, беззаботного прошлого? Да он пробудил ее телесно, сознательно и умело добился того, что она почувствовала себя настоящей женщиной. Но чего он хочет от нее дальше? Или чего не хочет…

– Ну что ж, – начал Густав, глядя ей в глаза, – могу признаться, почему я здесь. Увидев тебя в аэропорту, я решил дать тебе месяц на размышления, а потом приехать за тобой. Не мог же я, черт подери, оставить тебя этому Болиндману!

– Почему? – прошептала Маргрит.

– Как это почему? – с искренним недоумением поднял брови Густав. – Он прекрасно разбирается в драгоценных побрякушках и во всяких картинках, но ничего не смыслит в женщинах. Я не мог допустить, чтобы такое сокровище, как ты, оказалось в руках профана!

Маргрит с трудом верила тому, что он говорит. Она была готова открыть ему свое сердце, предложить себя в любом качестве, смотря, что ему нужно. А тут…

– Густав… ты не мог бы налить мне еще кофе… – услышала Маргрит словно со стороны свой голос. Но это было совсем не то, что она собиралась сказать.

– Послушай, женщина, – чуть не взревел Густав, – ты что, не слышала ни одного моего слова? Чего я, по-твоему, хочу от тебя? Твоего несравненного тела? Да, черт побери, его! Твою упрямую башку? Да, и она будет моей!

– Перестань на меня кричать. Если ты так начинаешь меня обольщать, то можешь…

– Когда я начну тебя обольщать, ты поймешь это сразу! – перебил ее Густав. – Так что, будь добра, помолчи и дай мне произнести эту проклятую речь! Я ее репетировал все время, пока летел сюда в среду утром!

Она откинулась на спинку стула, положила руки на стол и с видом прилежной ученицы приготовилась его слушать. Но в ее глазах и в ее сердце уже засиял свет любви.

– Я готов был продать ферму, переехать в город и устроиться в адвокатскую контору, если бы знал, что это позволит мне добиться тебя. – Тут глаза Густава лукаво заискрились. – Но, если честно, я надеялся, что ты оценишь мою готовность к такому благородному жесту и не станешь требовать проверки.

– Но что ты собирался делать в адвокатской конторе? – удивилась Маргрит.

– А я разве не говорил тебе, что окончил пару колледжей?.. Так вот один из них юридический. Я не практикую, но понимаю, что к чему, когда случается завязывать деловые связи.

– Какие такие связи? – Маргрит села прямо и подозрительно уставилась на него.

– Ты опять за свое, да? Опять перебиваешь?.. На чем это я остановился? Ага, на том, что ты будешь моей любой ценой. Я ведь упоминал как-то, что перестал доверять своей интуиции в отношении представительниц прекрасного пола. Честно говоря, сначала я собирался подбросить тебе приманку, вытащить из воды, чуток полюбоваться, позабавиться и, невредимую, отпустить восвояси…

– Негодяй, – выдохнула молодая женщина, вдавливая ногти в ладони, чтобы не поддаться искушению потрогать морщинки, сбегающие от его орлиного носа к уголкам рта.

– Потом, помнится, я решил оказать тебе любезность и снять тебя с крючка Болиндмана. Солнышко, поверь, он разбил бы твою жизнь!

– Честное слово, Густав, я ему раз десять говорила, что выйти за него не могу, но он упрям как осел. До сих пор надеется, что я сдамся.

Густав довольно хмыкнул.

– Ничего он не надеется. Я ему сказал, что, если он хоть пальцем до тебя дотронется, я спущу с него шкуру и повешу ее в коровнике.

Маргрит, как бы не замечая того, что делает, пересела на ближайший к Густаву стул, наклонилась и потерлась щекой о его плечо. И тут же у нее перехватило дыхание и что-то затеплилось под ложечкой.

– Как думаешь, Валери не обиделась бы, если бы я ей сказала что-нибудь в том же духе? – с невинным видом поинтересовалась она.

– Насчет Валери, радость моя, можешь не беспокоиться. У нас всегда были исключительно платонические отношения, – успокоил ее Густав, целуя в макушку. – Когда наши пути пересеклись, у обоих был критический период в жизни. Мы с Дори решили расстаться. А Валери уже дважды разводилась и снова выходила замуж за одного и того же человека. В промежутках, впрочем, она ни в чем себе не отказывала. Мне нравится эта женщина. Она искренна, к тому же чертовски талантлива. Но ее воззрения на отношения между мужчиной и женщиной меня не устраивают…

– Это все очень интересно, – не выдержав, снова перебила его Маргрит. – Но давай оставим на потом наши взаимные откровения. А сейчас лучше скажи… когда же ты начнешь меня обольщать?

Этого Густав Бервальд никак не ожидал. Он готовился к длительной и мучительной осаде.

А «неприятель» сам бросился ему навстречу, приветствуя как освободителя. И, не зная, что сказать, Густав почел за лучшее заключить самую желанную для него женщину на свете в объятия, а затем, подхватив на руки, устремился в спальню…

– Эй, а я уже сказал, что люблю тебя? – спросил он, трудясь над мудреной застежкой ее брюк. – Если нет, то знай, что я…

– Знаю-знаю, – поспешно заверила его Маргрит, которая оказалась куда проворнее Густава, и, уже стащив с него рубашку, принялась за непокорную пряжку ремня.

– Ну что ж, милая Маргрит. Как сказала однажды мартышка, большая любительница пофилософствовать: «Будь что будет».

Но оба твердо знали, что никогда не пожалеют о том, что пятнадцать лет спустя случай снова свел их на острове – острове везения.