От Лукова с любовью

Глава четвертая

Меня не удивило, что в ту ночь я спала хреново.

Я могла бы грешить на кофе, который выпила после ужина – обычно я не пью кофе после обеда или позднее, потому что он выводит меня из строя, а мне нужно было собраться с силами, чтобы прожить остаток дня, – но дело было не в кофе.

Дело было в маме. И в тренере Ли. Но главным образом в маме.

Так всегда со мной происходило, когда она о чем-то настойчиво спрашивала меня, но я обычно замечала приближение ее расспросов, а в этот раз не заметила. Разве я была когда-нибудь способна обвести ее вокруг пальца и почему я надеялась, что смогу сделать это теперь?

Это произошло, когда она села рядом со мной на диване после того, как брат с его мужем ушли, и обвила рукой мои плечи так, что я, разумеется, поняла, что мне от нее ничего не скрыть. В нашей семье мы были довольно нежны друг с другом… если так можно назвать то, что мы задевали друг друга, подбивали друг под друга клинья и, любя, проказничали… но мы были не из тех, кто все время целуется и обнимается, если только кто-то не испытывал в этом необходимости. В последний раз, когда я случайно обняла своего старшего брата, он спросил, не собираюсь ли я сесть в тюрьму или умереть.

Поэтому в тот вечер, когда мама, сидя на диване, обняла меня и притянула к себе, сжав мою коленку, я призналась себе в том, что совершила ту же ошибку, которую совершают многие, общаясь с ней, – я недооценила ее. Мои братья и сестры знали меня очень хорошо, те, кто что-то значил для них, тоже – меня не так уж сложно было понять, – но никто не знал меня лучше мамы. Моя сестра Руби тоже видела меня насквозь, но ей все еще было далеко до нее. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь когда-нибудь сравнялся с мамой.

– Расскажи мне, что происходит, Ворчун, – попросила она, называя меня прозвищем, которое дала, когда мне было четыре года. – Ты сегодня вечером была такой тихой.

– Мама, я болтала половину ужина, – сказала я, не отрывая глаз от «Неразгаданных тайн»[7], которые повторно показывали по телевизору, и покачала головой, не решаясь посмотреть ей в лицо и оставляя свою дилемму при себе.

Она прислонила свою голову к моей, поставив обычный бокал с красным вином на кофейный столик, и почти повисла на мне, словно надеясь на то, что я удержу ее.

– Да, со своим братом и Джеймсом. Мы едва ли перекинулись парой слов, ты даже не сказала мне, что произошло на твоей встрече. Ты думаешь, я не вижу, когда с тобой что-то не так? – обиженным голосом проговорила она, словно обвиняя меня.

Она раскусила меня.

Мама снова сжала мое плечо.

– То, что я ничего не сказала в присутствии Джоджо и Джеймса, не означает, что я ничего не заметила. – Она еще сильнее сжала мое плечо, шепча, как последняя сволочь: – Я знаю все.

В конце концов я фыркнула и посмотрела на нее краешком глаза. Я могла бы поклясться, что за последние пятнадцать лет она не постарела ни на один день. Как будто время для нее остановилось. Сохраняя ее. Вот так, либо она давным-давно затащила в постель джинна, который исполнил ее желание, и собиралась стать бессмертной, или придумала еще какую-нибудь фигню вроде этого.

Вытянув ноги, я положила пятки на кофейный столик и наморщила нос:

– Ладно, служба психологической помощи.

Она прижалась ко мне сбоку точно так же, как делала всегда, когда надоедала мне, а я совсем чуть-чуть отклонилась, чтобы не злить ее.

– Скажи мне, что с тобой происходит? – настойчиво повторила она прямо мне в ухо, ее голос звучал обманчиво мягко – и охренительно фальшиво. До моих ноздрей доносилось ее дыхание, от которого исходил запах вина.

– Я угощу тебя вишней в молочном шоколаде, припрятанной после Дня святого Валентина…

Даже вишня в молочном шоколаде не заставила бы меня открыть рот. Я еще больше отклонилась от нее, но она придвинулась ближе и буквально прилипла ко мне, закинув свое бедро на мое.

– Боже мой, матерь божья, ты хочешь, чтобы я прямо сейчас подсоединила тебя к капельнице с вином? Кто-нибудь из ценителей вина по терпкому аромату, вероятно, мог бы угадать год, когда это вино было разлито по бутылкам.

Не обращая на меня внимания, она обняла меня еще крепче.

– Чем скорее ты расскажешь мне, тем скорее я оставлю тебя в покое, – попыталась подкупить меня мама.

Не в силах удержаться, я фыркнула. Как будто от нее было так легко отделаться.

– Ты даже сама не веришь тому, что говоришь, понимаешь?

От этого она запыхтела и отодвинулась всего на пару сантиметров.

– Давай сделаем передышку и поболтаем. Все равно наступит момент, когда ты расскажешь мне, – заявила она, и это было правдой.

Но…

Просто я вынесла на своих плечах столько провалов… что мне часто казалось, что год назад я достигла своего предела.

Мама была тем человеком, которого мне хотелось больше всего защитить, потому что, пока я росла, она единолично платила за все, так как мой отец думал, что это пустая трата денег, и «разве нет ничего другого, чем может заняться Джесмин?» – спрашивал он всегда, не зная, что она обычно включала громкую связь и моя вонючая задница всегда слушала его. В то время когда он навещал нас, мама говорила ему, что мы не нуждаемся в его поддержке или не хотим ее… даже если это означало, что она постоянно годами запаздывала с оплатой счетов. Оглядываясь назад, я не понимала, как она умудрялась выкручиваться, как сумела не оставить нас без крыши над головой, оплачивать счета и кормить нас.

Я не была уверена, что сама была бы способна на такое. Но она сделала для меня все. А я смогла отплатить ей лишь тем, что пару раз «выиграла» второе место.

Я ни разу не смогла победить после того, как перешла во взрослую категорию, и никто на самом деле не понимал, почему так происходит. Никто, кроме меня.

Она заслуживала лучшего, и мне захотелось вернуть ей долг.

– Джесмииииии, – игриво подвывала мама мне на ухо, крепче прижимаясь ко мне и не обращая внимания на то, что мне не нравилось то, что она делает. – Просто расскажи мне. Я знаю, что ты хочешь рассказать. Я никому не скажу. Обещаю.

– Нет, – презрительно усмехнулась я, очевидно сытая по горло, зная, что она понимает это. – И ты – лгунья.

– Я – лгунья? – имела наглость спросить моя мать, словно искренне верила тому бреду, который несла насчет того, что она не проговорится. Я была болтушкой, но от кого же я это унаследовала? От нее.

– Не стоит обещать мне, что ты будешь хранить секрет, – настаивала я, кося на нее глазом и пытаясь потянуть время, чтобы обдумать то, что я могла бы сказать, прежде чем бросаться головой в омут.

Стоило ли говорить ей? Она уже поняла, что я что-то скрываю.

Я поняла, что она у меня в руках, когда она шумно вздохнула, зная, что она такая, какая есть – ужасная, жуткая врушка.

– Хорошо, я скажу только… одному человеку. Договорились?

– Кому?

Она замолчала. Это оттого, что было слишком много людей, которым она обычно все выбалтывала. Ей нужно было выбрать. Господи.

– Бену.

Ее мужу Номер четыре. Краешком глаза я могла видеть только ее рыжие волосы, но я знала, что это было так же верно, как и то, что я поверю в это. Она не собиралась pасслабляться. Тем более теперь, когда я дала ей понять, что знаю, что она несет чушь собачью.

Я вздохнула. Сейчас или никогда?

– Я не хотела, чтобы ты волновалась…

– О боже, – практически выдохнула она, и я поняла, что уже слишком поздно.

Закатив глаза, я всем телом развернулась в ее сторону, так чтобы я могла смотреть ей в глаза.

– Нет, мама. Нет. Не беспокойся. Я даже не собиралась ничего говорить…

– Скажи мне, – прошептала она хриплым голосом, звучавшим как голос одержимого бесами ребенка из фильма ужасов.

Я моргнула.

– Если ты пообещаешь, что никогда больше не станешь говорить таким голосом.

Мама застонала и снова принялась примерять на себя свою любимую роль паукообразной обезьяны, душа меня в своих объятиях.

– Хорошо. Я обещаю. Скажи мне.

– Я… – Замолчав, я скользнула по ней взглядом, стараясь подбирать слова так, чтобы как можно спокойнее объяснить ей, что произошло. – Ладно. Но не волнуйся.

– Я уже сказала, что не буду, – проговорила она, но даже сама себе не поверила.

– У меня была встреча…

– Я знаю. Ты говорила мне. По поводу чего?

Я вздохнула, бросая на нее взгляд, которого она не могла видеть, за что я была благодарна, потому что она могла бы шлепнуть меня, если бы заметила. Я даже не понимала, почему я думала, что смогу умолчать об этом. Можно было на пальцах одной руки пересчитать то, о чем я никогда не рассказывала ей и что мне до сих пор удавалось скрыть.

– Помнишь тренера Ли?

Она не шевельнулась.

– Да.

– Тренер Ли спросила меня, не хочу ли я в следующем сезоне стать партнершей Ивана.

Молчание.

Мама ничего не сказала. Ни единого слова. Возможно, это было первый раз, когда она промолчала.

Я качнула плечом, на котором лежала ее голова, осмысливая тот факт, что она по-прежнему не шевелилась и ничего не говорила.

– Я думала, что у меня есть еще несколько лет, пока ты не доживешь до того возраста, когда начнешь засыпать на ходу.

– Надо было оставить тебя в пожарном депо, – бросила она в ответ, не упустив из сказанного мной ни слова, при этом ее голова не сдвинулась с моего плеча.

Но больше она ничего не сказала.

Что происходило, черт возьми?

– Почему ты молчишь? – Я склонила голову набок, чтобы видеть ее макушку. Я была невысокой, всего метр шестьдесят ростом, но мама была даже ниже, чем метр пятьдесят, при этом я была почти уверена, что она преувеличивает в отношении своего роста.

– Я думаю, – ответила она, явно растерянная.

Господи помилуй.

– О чем ты думаешь?

Она по-прежнему сидела неподвижно.

– О том, что ты только что сказала, Ворчун. Ты огорошила меня, я была не готова к этому. Я думала, что ты наконец скажешь мне, что согласилась на должность тренера в КЛ.

Я состроила гримасу, хотя она не могла видеть меня. Как она узнала о должности тренера? И почему она раньше ничего не говорила?

Словно почувствовав мое смятение, она повернулась ко мне под таким углом, чтобы видеть мое лицо. Мы были почти полной противоположностью друг друга, если не считать того, что у нас был одинаковый овал лица, мы обе были невысокими и кудрявыми. У нее были длинные рыжие волосы со слишком ярким оранжевым оттенком для того, чтобы выглядеть натуральными, кожа была практически белой, она была гибкой, красивой, властной, но приятной, умной, привлекательной… а я не обладала ни одним из этих качеств. Я не была уродлива, но я была не похожа на маму и сестер. А все остальное… что же, у меня также не было ни одного из их качеств, если не считать, что я тоже иногда любила командовать.

Дело было в том, что она не разволновалась и не очень обрадовалась этой возможности. Полчаса назад я могла бы поспорить, что она отреагирует как угодно, только не так.

Но она не отреагировала. И я не понимала почему.

– Ну? – выдавила я из себя.

Cиние глаза, напоминавшие мне о сапфире из «Титаника»[8], прищурились, и мама скривила рот.

Я, прищурившись, посмотрела на нее, тоже скривив рот.

– Что? Скажи что-нибудь.

Она искоса посмотрела на меня одним глазом:

– Я подумала, что тебе не нужно волноваться.

– В чем дело? – спросила я прежде, чем в мою голову так неожиданно закралась одна мысль, что я чуть было не задохнулась. Неужели она…

Я не могла выговорить этого. Я не могла подумать об этом. Я не желала думать об этом.

Но мне пришлось.

Не обращая внимания на это ужасное, неприятное ощущение в животе, я моргнула еще раз, успокаивая себя в ожидании ее ответа – я не могла этого выдержать, я не выдержала бы этого, – когда я спросила ее спокойным голосом, которым могла бы гордиться, несмотря на то что мои руки стали липкими:

– Ты думаешь, что я на это больше не способна?

Иногда я сожалела о том, что мы с мамой были так беспощадно честны друг с другом. Она выбирала слова, общаясь с моей старшей сестрой Постреленком, и всякий раз она могла постараться и высказать что-то моим остальным братьям и сестрам в более приятной форме, но меня она никогда не щадила. Во всяком случае, насколько я помнила.

Если бы она сказала «да»…

Она так резко дернула головой, что у меня моментально утихла боль, поселившаяся в груди при мысли о том, что она думает, что я больше ни на что не способна.

– Не нарывайся на комплименты. Они тебя недостойны. – Она закатила глаза. – Конечно, ты можешь это сделать. Нет никого лучше тебя, не притворяйся, будто ты не понимаешь этого. Тьфу.

Я неосознанно затаила дыхание.

– Что я думаю, – с нажимом произнесла она, все еще кося на меня одним глазом, – так это то, что я не уверена, что это хорошая идея.

Хмм…

Теперь пришла моя очередь скосить на нее глаза.

– Почему?

В ответ она окинула меня взглядом.

– Ты сказала, что они попросили тебя стать его партнершей на следующий сезон… что это значит?

– Это значит, что только на один сезон.

Ее нестареющее лицо сморщилось от смущения.

– Почему только на один сезон?

Я пожала плечами:

– Я не знаю. Они сказали мне только то, что Минди собирается пропустить один сезон. – Она всегда была со мной довольно любезна. Я надеялась, что с ней все в порядке.

Выражение лица моей мамы изменилось.

– А что будет после этого?

Разумеется, она спросила. Едва сдерживая вздох, я выбрала самую многообещающую часть из того, что принесло бы мне партнерство с Иваном.

– Они сказали, что помогли бы мне найти другого партнера.

Она молчала так упорно и, черт побери, так странно, что я не смогла удержаться и пристально посмотрела на нее, пытаясь представить, о чем она думает.

К счастью, она не заставила меня долго ждать.

– Ты говорила об этом с Кариной?

– Нет. Я не разговаривала с ней целый месяц. – И было бы странно, если бы я стала звонить ей и спрашивать о брате. Что за чушь? Мы никогда не говорили об Иване. Вдобавок мы разговаривали не так часто, как прежде, до того, как она поступила в колледж и погрузилась в учебу. Мы по-прежнему любили друг друга и беспокоились друг о друге, но… иногда жизнь разводит людей. Я ничего не могла поделать с тем, что стала меньше тревожиться о ком-то. Просто так случилось. И не ее вина, что я была не так занята, как обычно. Раньше я на самом деле не очень-то замечала, что мы отдалились друг от друга.

Хмыкнув, мама скривила рот, словно по-прежнему была погружена в глубокие размышления.

Я осторожно посмотрела на нее, игнорируя странное ощущение в животе.

– Ты думаешь, что мне не следовало это делать?

Бросив на меня взгляд и склонив голову набок, она секунду колебалась.

– Дело не в том, что я думаю, что тебе не следует это делать, но я хочу быть уверенной в том, что они не обманут тебя.

Что?

– В прошлом году мне едва удалось избежать ареста, Ворчун. Не думаю, что смогу связать себе руки, если кто-нибудь еще захочет обвести тебя вокруг пальца, – объяснила она, словно это было само собой разумеющимся.

Я моргнула.

– Ты же защищала его два часа назад.

Она закатила глаза.

– Это было до того, как я услышала, что он может стать твоим партнером.

Какое это имело значение?

Теперь она в свою очередь моргнула.

– Я только хочу знать, почему ты не согласилась, не раздумывая.

Я сумела ответить только двумя словами:

– Потому что.

– Потому что что?

Я пожала плечами, прислоняясь к ней. Я не хотела говорить ей о том, как я боялась не выиграть, и обо всем, что могло бы произойти потом, поэтому я оставила эти мысли при себе.

– Мама, сейчас я работаю у Мэтти больше времени. Я планировала два раза в неделю ходить вместе с Джоджо в спортзал, даже если он сачкует на каждой тренировке. Я строила планы вместе с Себастьяном. Раз в две недели я вместе с Тэйли хожу на скалолазание. Просто я не хочу подводить их. Я не хочу, чтобы они думали, что недостаточно много значат для меня. – Тем более пока они еще не решили, что я – трепло, которому наплевать на них, но ведь это не так.

Мама наморщила лоб, и по ее лицу промелькнула тень настороженности.

– Дело в этом?

Я снова дернула плечом, у меня в горле образовался ком из правды и лжи, пытавшийся вырваться наружу.

Казалось, она не до конца верила мне, но больше не стала комментировать, как делала обычно.

– То есть ты боишься, что тебе не хватит времени?

Я сглотнула.

– Я не хочу отступаться от своего слова. И без того довольно. – Раньше я не понимала, как сильно мне не хватает их – моих братьев и сестер, – но теперь я поняла. Просто легко не думать о том, чего у тебя нет, когда твои мысли заняты другими вещами.

По ее губам пробежала легкая улыбка, однако она была мастером не только выпытывать у меня все и обращаться со мной как с ребенком или ворковать со мной. Тем не менее слова, слетевшие затем с ее губ, абсолютно не соответствовали тому, что было написано у нее на лице.

– Это похоже на договор купли-продажи, Ворчун, но ладно. Всему свое время.

Я, прищурившись, посмотрела на нее.

– Сообщи Мэтти о своем графике. Раньше ты не работала так много, и он выживал. Скажи своим братьям и сестре. Если ты начнешь снова тренироваться, ты все равно сможешь проводить с ними время, Джесмин. Все, чего они хотят, это быть с тобой, и неважно, чем вы занимаетесь вместе.

У меня все сжалось внутри от разочарования, но, возможно, главным образом от чувства вины, которое вызвали у меня ее слова.

– Тебе не нужно дарить каждому из них по шесть часов в неделю. Даже трех не нужно. Достаточно немного времени. К тому же, держу пари, даже не каждую неделю.

Я сжала зубы, чтобы сдержать дрожь, но не была уверена, что это сработало.

Она знала, что я думаю и чувствую, но ничем не выдала себя, потому что продолжила:

– У тебя может быть жизнь за пределами фигурного катания. Ты можешь делать все что хочешь, ты знаешь это. Просто ты должна постараться, чтобы все получилось.

Сколько раз в прошлом она повторяла мне те же самые слова? Сотню? Тысячу?

Я сглотнула, но не подняла глаз.

– Что ты имеешь в виду?

Она снова скользнула по мне взглядом.

– Ты знаешь, что я имею в виду. Ты можешь делать в этой жизни все, что захочешь, Джесмин. Но я хочу, чтобы ты была счастлива. Я хочу, чтобы тебя ценили.

У меня защипало в носу, но я не могла не заметить предостережения в ее голосе.

– Так ты думаешь, что мне не следует этого делать?

Женщина, ездившая на все до единого соревнования, которые она была способна себе позволить, которая всегда проверяла, что я посетила каждый урок, который должна была посещать, которая аплодировала мне даже тогда, когда я была не на высоте, склонив голову набок, приподняла плечо.

– Я думаю, ты должна сделать это, но не думаю, что ты должна продавать себя так дешево. Нет никого лучше тебя, к кому он мог бы обратиться с такой просьбой. Даже если это всего на год. Он не делает тебе одолжения, обращаясь к тебе с просьбой. Это ты делаешь ему одолжение. И если он такой кретин, что захочет каким-то образом причинить тебе боль, – она улыбнулась, – я буду твоим алиби, если что-то случится с его роскошной машиной. Я знаю, как она выглядит.

Мне не хотелось улыбаться в ответ на ее предложение, но я ничего не смогла с собой поделать.

Мамино лицо смягчилось, и она дотронулась пальцами до моей щеки.

– Я знаю, что ты тоскуешь.

Тоскую? От всплеска эмоций или от еще какой-то подобной фигни у меня перехватило горло, и мне просто захотелось заплакать. Мне. Захотелось заплакать. Как давно я собиралась сделать это.

Я не просто тосковала по соревнованиям. Вообще по фигурному катанию ради цели. В последний год мне казалось, будто однажды ночью совершенно неожиданно, без моего согласия оторвали какую-то часть моей души. И с тех пор каждую ночь я как будто ждала, что она вернется ко мне. Но она не возвращалась.

И мои глаза, должно быть, согласились с тем, как сильно я тосковала, потому что они загорелись, когда я разговаривала с тренером Ли надтреснутым голосом, хотя никто из нас не обратил на это внимания, я сказала ей правду, которой ей не нужно было слышать.

– Я очень сильно тосковала.

Ее красивое лицо вытянулось, и она, согнув кончики пальцев, обхватила мои щеки ладонями.

– Я хочу, чтобы вернулся мой обычный прежний Ворчун, – заботливо проговорила мама. – Поэтому, если он попытается вести себя как сукин сын… – Мама подняла большой палец и поднесла его к моей шее, проведя по ней воображаемую линию, при этом на ее губах играла такая же слабая, как кофе, которое варит Бен, улыбка.

Я улыбнулась ей, когда мой правый глаз увлажнила крохотная слезинка, но, к счастью, эта сволочь не скатилась вниз и не опозорила меня. У меня сел голос, поэтому я практически прохрипела:

– Ты опять смотрела «Крестного отца»?

Она вскинула светло-рыжие брови и улыбнулась своей отталкивающей, глупой женской улыбкой, которую обычно демонстрировала только своим бывшим.

– Что я всегда говорю тебе?

– Если догадалась, то не афишируй этого?

Она закатила глаза.

– Кроме того, в нашей семье мы всегда делаем то, что хотим. Ты всегда и во всем была упорнее, чем остальные твои братья и сестры, вместе взятые. Я говорила тебе «нет, не прыгай на кровати», и ты вместо этого обертывала вокруг шеи простыню и прыгала с крыши. Возможно, иногда ты принимаешь ужасные решения…

Я шмыгнула носом.

– Жестко.

Она продолжила, взяв меня за ладонь:

– Но после падения ты всегда прыгала снова. Ты не умеешь ничего другого. Не все в жизни бывает так, как нам хочется, но ни одна из моих девочек, особенно ты, не пасует перед трудностями, – сказала она мне. – И что бы еще ни случилось, ты значишь для меня больше, чем этот спорт. Понимаешь меня?

И что я могла сказать ей после этого? Ничего. Мы сидели так еще полчаса, пока она не извинилась и не заявила, что должна лечь спать до полуночи, оставив меня размышлять обо всем, о чем мы говорили и не говорили.

Но в одном я не сомневалась – моя мама воспитала меня не для того, чтобы я пасовала перед трудностями.

Мне нужно было принять чертовски трудное решение.

Поэтому той ночью, лежа в постели, я, вместо того чтобы спать, постаралась взвесить все «за» и «против» того предложения, которое сделали мне тренер Ли с Иваном.

Положительным, на мой взгляд, было то, что я снова стала бы участвовать в соревнованиях. Безусловно. Моим партнером стал бы тот, у кого уже не было реального шанса победить, но тот, кто, вероятно, желал этой победы так же, как и я. Даже если бы у меня не было ни одного шанса остаться в спорте после того, как закончится этот год, это было бы самой лучшей возможностью побороться, которая мне когда-либо предоставлялась. Но если бы я заполучила партнера, когда все это закончится…

Когда я подумала об этом шансе, у меня по спине побежали мурашки.

Пытаясь обдумывать недостатки, я не смогла придумать ни одного, кроме того, что, если мы не выиграем, пострадает моя гордость. Что в итоге я останусь без партнера. Что я останусь ни с чем.

Но, черт побери, в любом случае, что я имею сейчас?

Чем я должна гордиться? Падением? Тем, что заняла второе место? Тем, что помнила о том, что меня бросили?

Меня больше не волновало ничего, что касалось этой ситуации. И даже те усилия, которые мне пришлось бы приложить к тому, чтобы научиться двигаться, как Иван, выполнять с ним поддержки, выдерживать его скорость. Меня не волновали падения, которые пришлось бы мне пережить до тех пор, пока мы не поймем, как работать друг с другом, выполняя поддержки и выбросы, в точности соответствующие своему названию – при выполнении этого элемента партнер выбрасывает свою партнершу на лед, ожидая, что она, совершив несколько оборотов, приземлится на лед самостоятельно. Я была согласна снова следить за своей диетой. Разумеется, я чертовски любила сыр и шоколад и не любила ежедневно получать синяки и болячки, но было кое-что, что я любила больше. Гораздо больше.

Кроме того, возможно, на этот раз, если я действительно постараюсь, я смогла бы понять, как сбалансировать свою крохотную личную жизнь с предстоявшей огромной работой. Иметь возможность чаще видеться со своей племянницей означало только то, что вместо того, чтобы идти домой и при каждой возможности мастерски перевоплощаться в выброшенного на пляж кита, я могла бы часок пообщаться с ней.

Я могла справиться с этим.

Когда очень сильно чего-то хочется, всегда можно все устроить.

Проснувшись до восхода солнца, я оделась и идеально выполнила утренний ритуал. Я не знала, придут ли тренер Ли и Иван так рано на каток, но если бы они пришли… тогда я поговорила бы с ними. Я думала о том, чтобы написать своей подруге имейл, но не потрудилась это сделать. Не похоже, чтобы она стала бы отговаривать меня от партнерства с Иваном.

Я позавтракала, приготовила себе второй завтрак и ленч, пробежалась по списку неотложных дел, чтобы убедиться в том, что я сделала все, что необходимо, и собрала одежду, в которой ходила днем, после чего села в машину. Устроившись за рулем, я подвесила телефон, чтобы послушать один из своих плей-листов – мне нужно было привести в порядок нервы и успокоиться по дороге на каток. На парковке стояло всего восемь других машин, в том числе сияющая черная «тесла», которая, как мне было известно, принадлежала Ивану, потому что никто больше не смог бы позволить себе такую машину, и золотистый «мерседес», в котором я узнала автомобиль тренера Ли.

Но, войдя внутрь, я не нашла их в кабинете генерального директора. Поэтому я по привычке решила заняться своими обычными делами, найдя для себя спокойное местечко сбоку от катка, подальше от раздевалок. В течение сорока минут непрерывных растяжек, а затем двадцати минут тренировки прыжков на твердой поверхности я смотрела на чистый, едва тронутый лед. И я почувствовала, как из моей груди уходит тяжесть, каток всегда оказывал на меня такое действие.

После утреннего катания я смогла отыскать их.

Я была на льду уже сорок пять минут, когда заметила две тепло одетые фигуры на скамейке, наблюдавшие за мной.

Определенно наблюдавшие за мной.

Наблюдавшие, как я повторяю тот единственный фрагмент короткой программы, который помнила с тех пор, как была одиночкой, вероятнее всего потому, что больше всего любила эти две минуты и пятьдесят секунд. Для меня запомнить программу – одну из двух стандартных программ, которые ты доводишь до совершенства и потом каждый сезон выступаешь с ними на соревнованиях, – было довольно трудно. Я должна была скорее полагаться на мышцы, чем действительно думать о том, что я делаю, иными словами, я должна была снова и снова, снова и снова повторять каждый шаг, каждую дорожку, потому что мой мозг, вероятно, бился над тем, что последует дальше, но мышцы не ошиблись бы. Особенно после многократного повторения.

Мой прежний тренер, Галина, обычно говорила, что та незаурядная программа, которую я исполняла, была феерией прыжков. Один сложный прыжок следовал за другим, я не хотела сдерживать себя. Конечно, я никогда не исполняла эту программу идеально, но, если бы я это сделала, это было бы фантастически. Я была слишком упряма для того, чтобы прислушиваться к ее словам о том, что программа слишком сложна и что я недостаточно стабильна, ведь все это имело значение.

Но, как всегда говорит моя мама, обычно покачивая головой или закатывая глаза, как она умеет это делать, я «не ищу легких путей», потому что когда-то я решила появиться на свет ногами вперед. И с тех самых пор все мне давалось с трудом.

Но это было мелочью. Проблемы только усложняются, если ты начинаешь решать их, не надеясь на успех.

Итак, узнав Ивана Лукова по его серому свитеру и шевелюре самого чистого черного цвета – которую он, вероятно, четверть часа укладывал каждый день до тех пор, пока каждая прядь не ляжет идеально, – и такую же темноволосую женщину, значительно ниже ростом, рядом с ним, я продолжала кататься. Развернувшись всем телом, чтобы отъехать назад и сделать тройной лутц[9], один из самых сложных выполняемых мной прыжков, главным образом потому, что нужно вращать тело против часовой стрелки, в обратную сторону относительно захода на прыжок. Это был мой любимый прыжок, несмотря на то что я понимала, что именно он был причиной моей многолетней боли в спине. Туловище не желает вращаться в направлении, обратном тому, в котором вращаются его остальные члены. Это было неудобно и трудно, тем более когда необходимо сделать это как можно быстрее.

Несколько дней я не могла приземлиться, но в тот день, слава богу, алли-черт побери-луйя, в тот момент я приземлилась так удачно, как никогда. Это было главным в фигурном катании: все зависело от мышечной памяти, и единственным способом заставить свое тело все запомнить было повторить это тысячи раз. Не сотни. Тысячи. Потом, когда ты сделала это, ты должна добиться того, чтобы все выглядело непринужденно, а ведь это совсем не так. И этот тройной лутц я отрабатывала в два раз дольше, чем любой другой прыжок, потому что была настроена сделать его запоминающимся, и я сделала это. В удачный день я была способна выполнить приличный тройной аксель[10], а на поверку приземлялась на четвереньки, когда за каким-то чертом предпринимала такую попытку. Но на 3Л, как мы называли тройной лутц, я концентрировала всю свою энергию в те дни, когда каталась одна. Это был восхитительный прыжок, который невозможно было отнять у меня. Или, как мне казалось, выполнить так же хорошо.

Хотя я понимала, что глупо сокращать свое время, которое было уже оплачено, я решила действовать на свое усмотрение и еще раз поговорить с ними. Мне не хотелось опоздать на работу, не сделав этого.

Работа. Черт.

Мне нужно было снова поговорить с давним другом мамы о своем графике. Не то чтобы это было проблемой, но мне было противно кидать его после того, как я несколько месяцев тому назад связала себя обязательством работать больше времени. Он бы понял и даже очень обрадовался бы, но я все равно чувствовала себя треплом. Кроме того, мне потребуются деньги. Мне нужно было подумать об этом. Больше денег и меньше работы. Это будет не так легко.

С сердцем, еще трепыхающимся после серии прыжков, сделанных во время тренировки до 3Л, я поехала к выходу с катка мимо других фигуристов, которые были на льду, но глядя себе под ноги чаще, чем обычно. Только доехав до проема, я подняла глаза и увидела Галину, склонившуюся над бортиком примерно в метре от меня, она сосредоточенно сверлила меня взглядом.

Я кивнула ей, опустив подбородок.

Через мгновение она кивнула мне в ответ с таким странным выражением лица, которого, насколько я помнила, мне не доводилось видеть никогда прежде. Она выглядела очень задумчивой. Может быть, даже грустной.

Хм.

Надев чехлы на коньки, я взяла бутылку с водой, спрашивая себя, уверена ли я – правда-правда, уверена ли я – в том, что это то, чего я хочу. Хочу ли я вернуться в этот мир с партнером, который, вероятнее всего, не приемлет ошибок так же, как и я. С партнером, с которым я не могла разговаривать без пререканий. Вернуться в мир, где все обсуждают любую мелочь, касающуюся меня. В мир без всяких гарантий. Мне придется пахать больше, чем когда-либо, прежде чем отработать один сезон. Готова ли я к этому?

Я была чертовски уверена.

Мама была права. Нет ничего хуже сожаления. И если бы я не воспользовалась этим шансом – даже если бы мне пришлось вытянуть из себя все жилы, – я бы определенно сожалела больше, чем если бы я получила его и осталась ни с чем.

К тому же никогда прежде я не была такой маленькой брюзгой, как сейчас. Десять лет назад я даже не раздумывала бы о том, чтобы ухватиться за такую возможность, даже если бы из этого ничего не вышло. Теперь… что же, от ожогов иногда остаются шрамы, я об этом не забывала.

C адреналином в крови и все еще слегка задыхаясь, я прошла к тому сектору на трибунах, где по-прежнему сидели Иван и тренер Ли. Они бестактно смотрели на меня в упор. Была ли это последняя возможность убедиться в том, что они приобретали? Вероятно.

Когда я приблизилась к ним, у меня не задрожали руки, не подкосились колени, только дыхание было прерывистым и неровным, но внутри все превратилось в комок нервов, что было для меня непривычно и в чем я никогда ни за что не созналась бы.

– Надеюсь, ты не думаешь, что мы пришли посмотреть на тебя, – подтверждая мои подозрения, начала разговор тренер Ли, когда я подходила к ним.

Я покачала головой, скользнув взглядом в направлении Ивана, оценивая это холодное, но, что ни говори, самоуверенное лицо, после чего опять быстро взглянула на женщину. Я не могла все испортить, открыв рот и начав ссориться с ним. Во всяком случае, пока не могла.

– Отнюдь нет, – сказала ей я. Я поняла, почему они так поступили. Я бы сделала то же самое. – Доброе утро.

Уголки ее губ раздвинулись ровно настолько, чтобы это напоминало подобие улыбки.

– Доброе утро.

Иван не произнес ни звука.

Хорошо. Возможно, он делал то же самое, что и я – держал рот на замке, так что мы могли справиться с этим по возможности безболезненно. Это успокоило меня больше, чем мне хотелось бы, потому что если он не ссорится со мной, то, возможно, не хочет стать моим партнером.

Ладно, слово хочет здесь неуместно. Скорее должен. Что-то вроде этого.

Я представления не имела, как складывалась ситуация, и, честно говоря, мне это было до лампочки. Все, что меня волновало, это перспектива. Я не хотела сама все испортить.

Встав и оказавшись сантиметра на три ниже меня, тренер Ли скрестила руки на груди и произнесла то, чего я не ожидала:

– Твой тройной лутц великолепен. Высота прыжка, скорость, разгон, твоя техника… Я забыла, что это был твой коронный номер, а вот теперь вспомнила. Идеально, Джесмин, правда. Ты должна гордиться. – Улыбка превратилась в ухмылку. – Это напомнило мне прыжок Ивана.

Проигнорировав то, что касалось Ивана, я сфокусировалась на всем остальном. Я и сама гордилась своим прыжком. Однако я этого не сказала. Я разложила этот прыжок по полочкам, чтобы усовершенствовать его. Я смотрела и пересматривала, как выполняют его самые лучшие фигуристы, чтобы увидеть, что делает его таким зрелищным, поэтому я тоже смогла выполнить его. Я также провела много часов, снова и снова просматривая дома отснятый материал, только так я смогла понять, как усовершенствовать свою технику. В то время мама хотела убить меня за то, что я заставляла ее целыми днями из раза в раз записывать одно и то же. И как только я разобралась, она попыталась приписать все заслуги себе.

– Когда ты выполняла ту последнюю комбинацию? Я не помню, чтобы ты делала это на соревнованиях, – задумчиво проговорила тренер. – Не думаю, что Пол был очень хорош, выполняя лутц…

Он не был хорош. И я сказала ей, что она права.

– Это из старой короткой программы, когда я была одиночкой, – объяснила я.

Обе ее брови одновременно поползли вверх, словно говоря «а!».

– Какая досада, – сказала она. – Тебе как-нибудь нужно будет рассказать мне о том, как ты переключилась с одиночного катания на парное. Мне всегда это было любопытно.

И именно благодаря этому замечанию я пожала плечами и мягко, спокойно произнесла:

– Это не самая интересная история, но я как-нибудь расскажу.

При словах «как-нибудь» ее глаза расширились.

– Ты уверена?

Была ли я уверена? Была ли я на самом деле уверена?

Глядя на нее, и только на нее, я сказала:

– У меня есть кое-какие вопросы и кое-какие условия.

– Условия? – с манерной медлительностью спросил Иван со скамейки, где он сидел, своим ленивым и снобистским тоном, свидетельствовавшим о том, что, по его мнению, я находилась не в том положении, чтобы торговаться.

Он ошибался.

Секунду я смотрела на него, а потом, переведя взгляд на его тренера, сболтнула глупость:

– Ничего особенного. – Я повторила те же самые слова, которые употребила она за день до того, когда, по существу, сказала мне, что я должна была не упрямиться и согласиться на перемены.

Тренер Ли скользнула по Ивану взглядом, но я не стала на этом зацикливаться, ведь я собиралась дать согласие.

– Ты предпочитаешь разговаривать здесь или мне посмотреть, открыт ли офис?

Не было нужды оглядывать зал, чтобы понять, что нас никто не слышит.

– Мы можем поговорить здесь и сэкономить время.

Женщина, вскинув брови, кивнула.

Бессознательно поднеся левую руку к правому запястью, я, ища моральной поддержки, повернула браслет. Я могла это сделать. Я могла справиться со всем.

Я должна была попробовать.

Возможно, Иван был потрясающим спортсменом, но я работала не менее упорно, чем он. Может быть, не так долго, как он, потому что не начала кататься, когда мне не было и трех лет, но я сумела овладеть всеми техническими приемами. Он не делал мне одолжения. Речь могла идти о равноправном партнерстве, в противном случае все было напрасно. Я была не готова соглашаться на меньшее.

– Какие у тебя предложения? – наконец спросила тренер Ли.

Я опять покрутила браслет. Я способна на все, что угодно, – напомнила я себе. Затем я начала:

– Я хочу быть уверенной, что вы не станете просить меня изменить имидж или начать целовать малышей на публике, если я соглашусь стать партнершей Ивана.

Вот.

Я была вполне уверена, что у нее дернулась щека, но выражение ее лица оставалось таким бесстрастным, что, возможно, мне это померещилось.

– Никаких поцелуев с детьми и никакой смены имиджа. Это не проблема. Что еще?

На самом деле я могла бы полюбить эту женщину за ее прямоту. Поэтому я продолжила:

– Вы не сможете избавиться от меня до тех пор, пока не закончится год.

Уголком глаза я видела, как Иван заерзал на скамейке, но я по-прежнему не смотрела на него. Зато я смотрела на женщину, с которой я, по существу, вела дела, на нашего посредника. Ее не передернуло от моего требования, но у нее причудливо изогнулась бровь, с чем она не смогла достаточно быстро справиться.

– Почему ты думаешь, что мы расторгли бы наше соглашение до конца года? – неторопливо спросила она.

На этот раз я посмотрела на Ивана. Потом я показала на него большим пальцем так, чтобы не было никакой путаницы.

– Потому что я не знаю, как мы с ним поладим.

Он засмеялся и открыл рот, словно собирался возразить, но я не позволила ему.

– Я просто пытаюсь прикрыть тылы. Я знаю себя, но знаю и его. – Я говорила об Иване в третьем лице, потому что, несмотря на то, что я смотрела на него, на самом деле я разговаривала с тренером Ли. – Если что-то случится по моей вине, я буду работать до тех пор, пока не устраню проблему. Я обещаю это вам, но если это будет по его вине…

Иван сменил позу. Если раньше он сидел расслабившись, то теперь подался вперед, расставив колени и облокотившись о них локтями. Взгляд его бледно-голубых глаз был таким напряженным, что, казалось, он пытался просверлить во мне дырку. Он водил кончиком языка по внутренней поверхности щеки. В прошлом он достаточно часто смотрел на меня с такой гримасой, так что я сразу узнала ее.

Его взгляд испепелял меня.

Хорошо.

Было бы странно, если бы я не сделала вид, что все идет превосходно.

– Если это будет по вине Ивана… – на этот раз я взглянула на будущего партнера. – По твоей вине, – подчеркнула я, потому ему нужно было понять, что он не идеален и что он и его тренер не могли винить меня во всем. – Я также верю, что ты очень постараешься снова не совершать той же ошибки. Если что-то пойдет не так, мы оба постараемся все исправить. Мы оба пойдем на все ради того, чтобы добиться успеха.

Поскольку я по-прежнему смотрела в его направлении, то заметила, что, пока я говорила, он все время играл желваками, и почувствовала, что назревает ссора.

– Все, что я хочу, это убедиться в том, что ответственность будет разделена между нами поровну. Либо мы – команда, либо – нет. Я не хочу, чтобы со мной обращались, как с девочкой для битья. Речь не может идти только о Шоу Ивана.

– Шоу Ивана? – отозвался он, по-прежнему испепеляя меня взглядом.

Я пожала плечами, чувствуя, что начинаю морщить нос, собираясь презрительно усмехнуться, и едва смогла взять себя в руки, прежде чем это произошло. Я перевела взгляд обратно на тренера Ли.

– А когда год закончится, я хочу, чтобы вы дали мне слово, что оба будете искать мне партнера. Не просто поможете найти кого-то, а действительно найти его именно для меня. – Сглотнув, я сказала: – Это все, чего я хочу. Я сделаю все, о чем вы попросите, но я хочу, чтобы вы выполнили эти два мои требования, и хочу быть уверенной, что это не подлежит обсуждению.

На минуту повисла тишина.

И даже не глядя на них, я знала, что оба они смотрят на меня, а не друг на друга.

Иииии. Какого черта они так долго выжидают, чтобы ответить «да»? Я просила не так уж много.

Не так ли?

Смотря на них обоих, я задавалась вопросом, казавшимся самым главным в моей жизни, потому что я просто хотела с ним покончить. Либо мы делаем это, либо нет. Я не умела ждать. Я была нетерпеливой.

– Так мы заключаем сделку?

Снова повисло молчание, и тренер Ли наконец бросила взгляд в сторону Ивана, и прошло, должно быть, секунд тридцать, прежде чем она издала забавный звук. Ее губы скривились набок, а потом вернулись в нормальное положение. Неторопливо переведя на меня взгляд, она моргнула.

И я решила, что мы не заключаем сделку.

У меня скрутило желудок.

И в первый раз в жизни я подумала, что меня сейчас стошнит, и мне захотелось дать себе пинка под зад.

– Хорошо, – раздался неожиданный ответ со стороны Ивана, выглядевшего совсем не так, будто он делает это с радостью… и все еще смотревшего на меня с настороженностью. Однако без гримасы. Судя по его виду, это не было для него судьбоносным решением, в отличие от меня.

Но я не позволила лицу этого стервеца отвлечь меня от того, что, черт возьми, только что произошло.

Он согласен.

Он согласился.

Твою мать!

Я снова буду принимать участие в соревнованиях.

Однажды в детстве, на каникулах, я пошла с братом на пляж, и мы решили нырнуть с утеса. Помню, я прыгнула с такой высоты, что мама убила бы меня, если бы увидела. Даже брат струсил в последнюю минуту. А я не струсила.

Я не ожидала, как глубоко под водой я окажусь. Мне пришлось так долго задерживать дыхание, я все колотила и колотила ногами, чтобы достичь поверхности, мне казалось, что я никогда не вынырну. Возможно, полсекунды я думала, что утону. Но когда я вынырнула из воды, то, вероятно, запомнила на всю жизнь, что значит первый глоток воздуха. Сделать первый вдох и подумать: Я сделала это.

Иногда очень просто принять как должное то, что тебе жизненно необходимо.

Я понимала это лучше, чем когда-либо, переводя взгляд с тренера Ли на Ивана и чувствуя… чувствуя себя так, как и должна была себя чувствовать. Как будто я снова вернулась к жизни. Как будто я была права.

Но…

Я не учла еще одного момента, пока переживала из-за всего остального. Того, что был точно так же важен, как первые два. Может быть, даже больше.

Это был решающий момент сделки. Я пыталась вести себя как взрослая.

– Есть еще одна вещь. – Сглотнув, я подавила в себе искушение замолчать. – Сколько будут стоить услуги тренера и хореографа?

Я не собиралась просить маму вкладывать в меня столько же денег, сколько обычно. Кроме того, у меня были весьма смутные представления о том, сколько платил хореографам Иван. Я позвонила одному и обалдела, когда он назвал мне свои расценки.

В душе я уже чувствовала раздражение, ожидая самого худшего. Да и услуги тренера Ли стоили недешево. Два мои предыдущие тренера не были самыми дорогими, но также и не самыми дешевыми, потому что одновременно они тренировали других фигуристов, находившихся на разных уровнях своей карьеры.

Поэтому когда Иван прищурился, глядя на меня, а тренер Ли ничего не сказала, то я сразу подумала: вот дерьмо.

Я собиралась попросить их разрешить мне отсрочить платеж до тех пор, пока не окончится сезон, тогда я смогла бы продать почку. Черт побери, я могла бы надеть на себя парик и ограбить кого-нибудь. У меня не было ни одного родимого пятна, которое выдало бы меня за содеянное преступление.

– Иван оплатит расходы на тренера и хореографа, а ты возьмешь на себя расходы на поездки и свой гардероб, – сказала женщина после затянувшегося молчания.

Мышцы у меня на плечах напряглись, и, направив взгляд на Ивана, я спросила его, когда поняла, что к чему:

– Ты оплатишь?

Лениво прищурив серо-голубые глаза, он произнес:

– Если хочешь, можешь платить половину.

Я была не настолько горделива.

Поэтому в ответ я, прищурившись, посмотрела на него.

– Нет.

Он выпрямился, сидя на скамейке, его лицо, некогда красовавшееся на рекламе бальзама для губ, осталось совершенно спокойным.

– Ты уверена? – спросил он, в его словах слышалась досада.

– Уверена.

– Абсолютно?

Стервец. Я прищурилась.

– Абсолютно.

– Я не против того, чтобы разделить расходы, – продолжал он, при этом на его губах заиграла слишком хорошо знакомая мне ребяческая ухмылка.

Я сжала зубы. – «Нет», – повторила я про себя.

– Потому что мы…

– Ладно, – встряла тренер Ли, покачивая головой. – Думаю, мне нужно будет договориться о сделке с вами обоими.

Услышав это, мы повернули к ней головы.

– Я в порядке, это он, – сказала я в то же самое время, когда Иван произнес: – Это все из-за нее.

Немолодая женщина покачала головой, давая нам понять, что она уже сыта нашим пререканием.

– Вы оба – профессионалы и, в принципе, взрослые…

В принципе, взрослые?

Я сдержалась, чтобы не усмехнуться только потому, что я еще недостаточно хорошо знала тренера Ли.

– Нам предстоит много работы, и вы оба это понимаете. Пререкаться, как сейчас, можете по вечерам, после тренировки, если не в силах обойтись без этого. Мы не должны тратить время попусту, – сказала она тем же тоном, которым говорит моя мама, когда мы достаем ее своими выходками.

Я молчала.

Иван не удержался.

– Я профессионал, – пробурчал он.

Женщина пристально посмотрела на него.

– Мы говорили об этом.

Иван сердито посмотрел на нее, она в ответ сердито посмотрела на него.

Можно сказать, что я улыбалась… до тех пор, пока не поняла, о чем они говорят… и о чем они не говорят. О чем, черт возьми, они говорили? О том, что мы обычно ссорились и должны были оставить это в прошлом, если собирались стать партнерами? Потому что это действительно имело большое значение. Это, наряду с другим, больше всего беспокоило меня, но я знала, что смогу держать язык за зубами.

По крайней мере, в большинстве случаев.

Женщина, повернув голову, посмотрела на меня:

– Джесмин, с этим будут проблемы?

Я не доверяла самой себе, боясь смотреть на Ивана, поэтому не сводила глаз со своего нового тренера. Господи, было странно даже подумать об этом.

– Оставить это на вторую половину дня? Я могу это сделать. – Вероятно, это будет труднее, чем усиленно тренироваться, но я смогла бы.

– Иван?

Я не знала, смотрел он на меня или нет, я только услышала, как он, собственно говоря, проворчал:

– Да.

– Также вы не должны возражать против конструктивной критики, – продолжала женщина, ставя нас в известность, а не спрашивая.

Не вопрос, мы могли бы выдержать конструктивную критику…

– Со стороны друг друга, – закончила она.

На этот раз я взглянула на Ивана, но он уже смотрел на меня сквозь ресницы, как будто думал то же самое, что и я. Мы уже были способны почти не разговаривать друг с другом. И мы вряд ли могли бы разговаривать друг с другом, потому что оба знали, что происходит, когда мы открываем рот, целясь друг в друга.

Но…

Я старалась быть выше этого, и буду выше этого. Я не собиралась позволять своему языку все разрушить, моя гордость не позволяла этого. Я сказала им, что обязана сделать все возможное для победы, и я это сделаю.

Даже если это означает заключить сделку с таким болваном.

Поэтому я кивнула, а что еще мне оставалось делать? Разрушить то, что в будущем могло бы обеспечить мне то, чего я хочу? Возможно, привести к другим великим свершениям? Я была не настолько тупой.

– Прекрасно, – прозвучал лаконичный ответ единственного сидящего поблизости мужчины.

– Хорошо, я рада, что мы урегулировали эту проблему до того, как перейдем к другим.

Я опять посмотрела на Ивана, но он опередил меня. Он уже смотрел на меня…

И мне это не понравилось.

– Прекрати глазеть на меня, – беззвучно проговорила я.

– Нет, – беззвучно произнес он в ответ.

Тренер Ли вздохнула:

– Замечательно. Бормочите губами друг другу все, что угодно, лишь бы я этого не слышала.

Клянусь своей жизнью, что он причмокнул губами.

Мне хотелось причмокнуть его.

Потом он открыл рот и заговорил:

– Прежде чем мы начнем, тебе нужно будет пройти медосмотр.

Что? Он не шутит? Я, черт возьми, была в своей лучшей физической форме…

Заткнись, Джесмин. Подумаешь, какое дело. И, может быть, я не совсем в лучшей физической форме, но ни одна из моих травм не должна была неожиданно повлиять на мое здоровье.

Я промолчала, опустив подбородок, словно говоря хорошо, угу. Что значил небольшой осмотр, когда у меня снова появился шанс? Ничего, вот так-то.

– Нам необходимо убедиться, что у тебя нет хронических заболеваний, о которых ты не сказала нам и которые могут проявиться позднее, – неторопливо продолжал он, по-прежнему делая вид, что весь этот разговор – и ситуация – дорого ему обходится.

Этот умник незаметно схватил меня за горло, так что мне некуда было деться, тем более после того, как он поднес руку к щеке и потер средним пальцем кончик носа. Козел.

– Я ожидала, что, говоря о том, что я должна пройти медосмотр, вы хотели узнать именно это, а не мой вес или уровень холестерина, – пробормотала я, заставив себя замолчать, прежде чем успела сказать что-то более агрессивное.

Теперь, видимо, настал его черед умничать.

– Что касается твоего веса…

Он не договорил.

Тренер Ли закашлялась именно в тот момент, когда я начала поднимать руку, указывая на него. Средним пальцем.

– Отлично, – глухо проговорила она. – Давайте сосредоточимся. Мы только что говорили о деле. Мы составим соглашение в письменном виде, которое тебе, Джесмин, нужно будет подписать. Кроме того, тренировки будут проходить шесть дней в неделю, два раза в день. С этим не будет проблем?

Мне понадобилось собрать все силы в кулак, чтобы отвести взгляд от идиота, только что собиравшегося что-то сказать о моем весе. Я ощущала, как трепещут мои ноздри, когда я, сглотнув, снова сфокусировалась на тренере.

– Нет, не будет. – Ей не стоило говорить мне, что мы должны тренироваться изо всех сил, поскольку до начала следующего сезона оставалось меньше полугода. – В какое время? – спросила я, крутя рукой браслет.

Ответил Иван, ерзая на скамейке:

– Четыре часа, начиная с четырех часов утра, в КЛ и три часа разминки, начиная с часа дня.

Черт.

Для работы у меня осталось бы всего четыре часа, и интервалы были очень короткие, но я не могла уволиться. Я не стала бы этого делать. Может быть, я могла бы также время от времени подрабатывать там-сям в выходной день. Каким-то образом.

Я кивнула прежде, чем поняла, что он сказал.

– Ты сказал в КЛ. Другие тренировки будут проходить где-то еще?

Тренер Ли даже не попыталась скрыть взгляда, который она бросила на Ивана. Взгляда, который взбесил меня. Я терпеть не могла секреты. Я хотела спросить, что они хотят этим сказать, но решила подождать. Терпение. Я умела быть терпеливой. Если очень постараться.

К счастью, она не заставила меня долго ждать.

– Ты понимаешь, что мы обсуждали твои сильные и слабые стороны перед тем, как попросить тебя присоединиться к нашей команде?

– Да. – Нравилось ли мне то, что они говорили обо мне? Нет. Но без этого было не обойтись, и я не могла вменять им это в вину. Я бы сделала то же самое, прежде чем решиться на такой безрассудный шаг.

– Ты сильная спортсменка, Джесмин, – заговорила тренер, и я проверила, что моя броня крепка, так что могла выдержать любой укор, который в конце концов я услышала бы от нее. В этом заключается работа тренеров. Они разбирают по винтикам все твои промахи и помогают исправить их. По крайней мере, такова их цель. – Я всегда думала, что ты обладаешь удивительным потенциалом…

«Но» должно было сорваться с ее губ. Я чувствовала это. Всегда есть «но», когда кто-то делает вам комплимент.

Возможно, это касалось только меня.

Мое лицо оставалось спокойным, но это было чуть труднее, чем мне хотелось бы.

– Но есть вещи, над которыми ты можешь поработать для того, чтобы перейти на следующий уровень, в частности научиться «показывать товар лицом». В прошлом я разговаривала с Галиной, и она подтвердила, что на тренировках ты мало занималась балетом. Я думаю, твое катание только выиграло бы от этого.

Когда, черт возьми, она говорила с Галиной?

– Мы хотим, чтобы ты провела несколько индивидуальных занятий одна с балетным тренером, который в прошлом отучил Ивана от некоторых дурных привычек.

Дурных привычек?

– …и поработала над тем, чтобы усовершенствовать то, что ты и так делаешь хорошо, но могла бы делать лучше. Кроме того, ты будешь брать уроки одновременно с Иваном. Это всегда дает возможность для совершенствования. Думаю, тебе это знакомо.

Говорила ли она это для того, чтобы я легче отнеслась к тому, что она, по существу, сообщала мне о том, что я совсем не обладаю той грациозностью, которую дает серьезная балетная подготовка? Как будто я не знала, что у Ивана она была. Карина брала уроки фигурного катания только до тех пор, пока ей не исполнилось четырнадцать лет – именно так мы и познакомились, – но до и после этого она серьезно занималась танцами. Вдобавок в движениях Ивана действительно присутствовали изящество и грациозность, которым учит только балетный тренер с душой сержанта-инструктора по строевой подготовке. Он мог позволить себе нанять кого угодно для необходимого обучения.

Мама смогла позволить себе оплатить два часовых групповых занятия, и это было все, что я делала на протяжении многих лет. Я не собиралась извиняться за это. И я уже сказала, что сделаю все, что угодно, что будет необходимо для этой работы. Поэтому я лишь ответила:

– Хорошо.

Уголки губ тренера Ли на секунду напряглись, прежде чем выражение ее лица снова стало обычным.

– Ладно. Я позвоню завтра и узнаю расписание, так что ты сможешь сама выбрать время для этих занятий в соответствии со своим графиком. Иван посещает утренние занятия по понедельникам и субботам, с девяти до одиннадцати часов. Это для тебя удобно?

Совсем не удобно, но я была обязана сделать так, чтобы у меня все получилось. Кончится тем, что я уволюсь с работы и займусь грабежом. Господи Иисусе.

– Нет, это не проблема. – На секунду почувствовав боль в желудке, я тут же отшвырнула ее в сторону и сосредоточилась на том, что было важно. – Я также посещаю занятия по пилатесу раз в неделю, чтобы не терять гибкости. Я планирую по-прежнему посещать их.

– Хорошо, продолжай, – ответила тренер, медленно кивая головой.

Я попыталась привести свои мысли в порядок.

– Чего вы ждете от этого сезона? – спросила я.

Ответил Иван:

– Мы будем участвовать в соревнованиях в серии Дискавери, в Гран-при, в национальном и мировом первенствах. – Он прищурился. – Остальное мы можем пропустить.

Сделав про себя вычисления, я сдержалась, чтобы не психануть при мысли о том, что мы должны будем принять участие в семи турнирах. По меньшей мере. В двух или трех соревнованиях в серии Дискавери. В трех на Гран-при, если дойдем до финала. Потом еще по одному на национальном первенстве и на чемпионате мира.

Деньги. Деньги. Деньги. И много денег.

Но меня это даже не волновало. Тем больше шансов победить.

Или проиграть, шептал противнейший голос в моей голове до тех пор, пока я не засунула его куда подальше. Мне нужно было перестать так думать. Раньше это никогда не приводило ни к чему хорошему. Мне не стоило начинать заранее психовать.

– Хорошо, – вымолвила я, снова кивая и ощущая то самое напряжение в груди, которое я так не любила.

Тренер Ли кивнула, низко опустив подбородок.

– Теперь, когда мы со всем разобрались, ты сможешь начать завтра?

Завтра. Черт подери.

Я слишком боялась, что мой голос прозвучит высоко и фальшиво, выдавая то потрясение, которое я переживала в связи с тем, что происходит, поэтому я решила молчать и снова кивнула. Сегодня мне нужно будет поговорить со своим боссом. Боже мой.

– Так это все? Вы не хотите устроить мне просмотр? – спросила я лишь для того, чтобы не потерять уверенность в себе.

– Это все, – подтвердила она. На лице тренера Ли не было даже намека на улыбку, но она выглядела… довольной. Она протянула мне руку, и я пожала ее. – Хорошо. Тогда завтра начнем работать. Сегодня я договорюсь о медосмотре и сообщу, куда ты должна пойти и в какое время.

– Завтра, – согласилась я, выдохнув с ощущением того, что тяжесть ушла из моей груди всего за секунду до того, как придавить меня. Ощущая скованность во всем теле, я опустила руку и повернулась туда, где все время сидел Иван. Он не пошевелился. Он сидел, по-прежнему уперев локти в колени, с небрежно свисавшими между ног ладонями и по-прежнему внимательно смотрел на меня. Длинная, округлая линия его подбородка не дрогнула, а выражение его лица было таким, какое я видела не один раз.

Мне показалось, что такое лицо будет у него весь предстоящий год.

Следующий год. Черт.

Я сказала тренеру Ли, что мы сможем оставить все в прошлом или по меньшей мере терпеть друг друга, и я была не намерена давать задний ход или брать свое слово обратно. Я не собиралась сама все испортить. Я могла бы быть выше этого… и думать об этом с улыбкой на лице.

Помедлив всего мгновение, я протянула ему руку.

И она повисла в воздухе. На секунду. На две секунды. На три секунды.

Еще три секунды, и я была готова дать ему пощечину.

Иван в ответ смотрел на меня, поднимаясь и выпрямляясь в полный рост, отчего, видимо, испытывал чуть ли не смущение, поскольку был на тридцать сантиметров выше меня… и впервые за целую вечность он осторожно вложил свою ладонь в мою.

Наши взгляды встретились, и я поняла, о чем он думает, потому что я думала о том же.

Однажды – только однажды, – много лет тому назад, я больно упала после прыжка. Он находился на катке одновременно со мной. Я лежала там, на льду, прищурившись, глядя на стропила и пытаясь отдышаться, потому что даже мой мозг пострадал после такого сильного удара о лед. Этот стервец по какой-то причине подъехал ко мне. И протянул мне руку, глядя на меня сверху вниз с ухмылкой на лице.

Я не раздумывала. Все, что я видела, это протянутую ко мне руку, поэтому я попыталась ухватиться за нее. Словно какая-то идиотка.

Вероятно, мои пальцы почти дотянулись до Ивана, когда он отдернул свою руку, ухмыльнулся во весь рот и оставил меня там. На льду. Вот так просто.

Сучонок.

Поэтому он мог винить только себя, когда мне потребовалась целая минута, чтобы сомкнуть свои пальцы вокруг его, все время многозначительно глядя на него и ожидая самого худшего. Но ничего не случилось. Его ладонь была прохладной и широкой, а его пальцы, как я и ожидала, тонкими. Все эти годы, когда мы кружили друг вокруг друга, мы никогда не соприкасались физически, если не считать одного Дня благодарения, который я провела в доме его семьи, когда он сидел рядом со мной и взял меня за руку во время молитвы. Мы провели целых три минуты, сжимая наши руки так крепко, как только могли, во всяком случае, до тех пор, пока Карина не пнула его ногой под столом, вероятно, заметив, что у меня побелели кончики пальцев.

Если он ожидал, что я что-то скажу, то ему пришлось бы ждать целую вечность, потому что мне нечего было ему сказать. Ладно, возможно, я просто не доверяла самой себе, боясь сморозить какую-нибудь глупость, прежде чем мы не зашли слишком далеко для того, чтобы вернуться. Видимо, ему тоже нечего было мне сказать. Меня это устраивало.

В этом преимущество фигурного катания. Занятие им не требует разговоров.

И я снова изо всей силы сжала его руку.