От ненависти до любви

Глава 1

1899 год

— Ты опоздала! Хочешь есть — готовь сама! Я здесь не для того, чтобы ждать тебя! У меня и так хлопот хватает!

С этими словами пожилая женщина, наполовину испанка, вышла из кухни, хлопнув дверью. Атейла вздохнула. Ничего другого она и не ждала.

Сначала она решила уйти не поев, но это явно противоречило здравому смыслу. Рана в плече только-только начала заживать, и доктор сказал, что ей нужно поддерживать свой организм, чтобы у него были силы для выздоровления.

Здесь, в миссии, это было не так-то просто: уж очень неприветливо встретила ее миссис Мансер, домохозяйка отца Игнатия, да и каждый день здесь был словно днем великого поста.

Когда Атейлу принесли в миссию в Танжере, она была без сознания, а когда очнулась, не сразу смогла вспомнить все, что случилось.

В пустыне, по дороге в Танжер, на них с отцом неожиданно напали разбойники. Сейчас события того дня казались ей ночным кошмаром, от которого никак не удается избавиться. Ее отец Гордон Линдсей путешествовал по всей Северной Африке, не раз он попадал в опасные передряги и все-таки оставался невредим. И вот, когда до Танжера, конечного пункта его последней экспедиции, оставалось совсем немного, случилось несчастье.

Теперь Атейла корила себя за то, что не удержала отца. Почти все деньги они потратили на покупку верблюдов. Нанять охрану оказалось не на что. С ними ехали только несколько слуг. И все они были убиты.

Ее отец тоже погиб, а она осталась одна, без средств к существованию. Девушка ломала голову, пытаясь придумать, как ей вернуться домой, в Англию. Там родственники отца, наверное, помогли бы ей, хотя бы на первых порах.

От всех этих мыслей голова у Атейлы закружилась, холодный пот выступил на лбу, а ноги стали как ватные. Нет, в таком состоянии она не могла придумать ничего разумного. Атейла окинула взглядом душную маленькую кухню с низким потолком и с удивлением почувствовала, что проголодалась.

На прошлой неделе, когда она наконец смогла встать с постели, девушка сразу заметила, что домохозяйка не только жалеет для нее кусок хлеба, но и безумно ревнует к отцу Игнатию, к которому сама относилась с обожанием, близким к идолопоклонству.

Добрый пожилой человек, который всегда искренне стремился помочь всем страждущим, отец Игнатий был главой миссии. Она состояла из католических священников, которые лечили местных жителей и проповедовали им Евангелие, хотя арабы не очень-то слушали их проповедь.

И все-таки жизнь миссионеров была посвящена обращению язычников. А если на их пути встречались непреодолимые препятствия или они преждевременно умирали, несомненно, врата рая были открыты для них.

Но эти благие цели имели мало касательства к суровой миссис Мансер, и Атейла понимала, что ей надо уезжать. Она решила поговорить об этом с отцом Игнатием вечером, после ужина.

Когда они ужинали вместе, девушка могла надеяться, что ей достанется что-то от сытной трапезы, по крайней мере пока не начался великий пост.

Но ей хотелось есть сейчас, и неудивительно:

Атейла вспомнила, что накануне вечером съела всего два кусочка черствого хлеба и выпила стакан воды.

Девушка заглянула в буфет. Там у самой стенки, за чашками, приютилось маленькое яичко.

По-видимому, миссис Мансер прятала его. Нашелся еще кусок черствого хлеба, от которого Атейла с трудом отрезала ломтик, положила его на решетку очага и подогрела на догоравших углях.

Потом она поджарила себе яичницу, но к тому времени, как все было готово, Атейла почувствовала, что голод куда-то исчез. Она все-таки заставила себя поесть, чтобы поддержать силы, и, действительно, ей стало лучше.

«Чего бы мне сейчас по-настоящему хотелось, — мечтательно подумала девушка, — так это жареного цыпленка с молодой картошкой и свежими овощами с английского огорода».

Сама мысль об этом заставила ее улыбнуться, так не вязалась она с тем миром, который окружал ее, изнемогая под палящим солнцем.

Сидя перед пустой тарелкой, Атейла сказала себе, что пора серьезно задуматься о будущем. Она могла надеяться только на то, что издатели, если удастся с ними связаться, дадут ей хотя бы небольшой аванс за последнюю рукопись, которую отец отослал им совсем недавно.

Слава Богу, это произошло еще до нападения разбойников, которые отобрали у них все. Их лошади и последний верблюд, который стоил по меньшей мере 100 фунтов, были похищены. С ее отца содрали даже одежду, а раненую Атейлу бросили умирать в пустыне.

Правда, если даже издатели и вышлют ей аванс, денег может не хватить на проезд до Англии, и тогда не останется ничего другого, как обратиться к британскому консулу. Игнатий к этой идее отнесся скептически и не советовал ей возлагать на консула особые надежды.

Отец Игнатий сказал, что в Северной Африке очень много англичан, которые при разных обстоятельствах лишились своих денег, и лишь в исключительных случаях британский консул помогал им вернуться на родину.

Атейла подумала, что репутация ее отца в ученом мире была такова, что его дочь могла бы рассчитывать на помощь консульства. А в то же время все ее существо протестовало против унизительных просьб о помощи и необходимости объяснять, почему именно она имеет право получить деньги на проезд.

Среди ученых авторитет отца был очень высок, но как объяснить чиновникам в консульстве, что он посвятил всю свою жизнь изучению племен Северной Африки, особенно берберов.

Об этом племени до сих пор было известно очень мало, их история, религия, местные обычаи по-прежнему оставались тайной для европейцев. Гордон Линдсей знал, что его исследования внесут огромный вклад в мировую науку.

«Может, когда папину книгу опубликуют, — подумала Атейла, — его оценят должным образом».

Но приходилось признать, что до сих пор работы, которые отец посылал в Королевское географическое общество и в Societe de geographes1, лишь немногими были признаны и его гонорары были мизерными.

«Лучше полагаться только на свои силы», — решительно подумала Атейла, размышляя, каким способом сможет заработать.

Она говорила по-арабски и владела несколькими диалектами Северной Африки. Но это могло пригодиться, если бы удалось вернуться в Англию. Оставаться долго ей, незамужней молодой девушке, здесь, в Африке, было неудобно.

Мать, умирая, сказала ей:

— Ты становишься очень красивой, моя милая. Мы с твоим отцом всегда были уверены, что так и будет. Но красивая женщина, всегда расплачивается за свою красоту.

Тогда Атейла не поняла, что имела в виду ее мать, а та улыбнулась и добавила:

— Всегда найдутся мужчины, которые будут стремиться соблазнить тебя, и женщины, готовые ненавидеть. Я могу только надеяться, моя дорогая, что ты встретишь мужчину, который сделает тебя такой же счастливой, какой сделал меня твой отец.

— Ты действительно была счастлива, мама? — спросила Атейла. — Не имея своего дома, всегда в дороге, то и дело переезжая с места на место?

Глаза ее матери засияли необыкновенным светом. Она ответила не сразу:

— Думаю, ни одна женщина на свете не была счастливее меня. Вся наша жизнь с твоим отцом была так необычна, что даже неприятности и опасности не могли помешать нам радоваться.

Это было правдой. Когда мать умерла, казалось, смех навсегда ушел из жизни отца и самой Атейлы. Она отчаянно пыталась заменить мать. Присматривала за отцом, следила, чтобы ему готовили его любимые блюда, помогала во время экспедиций через неизведанные пустыни, которых и на карте было не найти. Но хотя отец очень любил ее и она отвечала ему тем же, Атейла всегда чувствовала, как не хватает ему мамы.

Даже когда он смеялся, в его смехе больше не было той непосредственности и беззаботности, которые навсегда были похоронены в незаметной могилке на кладбище арабской деревушки, такой крохотной, что у нее не было даже названия.

Один или два раза ее родители приезжали в Англию, и там родилась Атейла. Последний раз она была на родине шесть лет назад, когда умер отец ее матери. Тогда Атейла встретилась со многими родственниками, и все они не скрывали, что не одобряют образ жизни ее отца.

Атейле тогда было всего двенадцать, и она никого из них сейчас не узнала бы. Но была уверена: явись она к ним сиротой, без копейки денег — никто не придет в восторг.

Девушка помнила, что родственники ее отца живут где-то на севере Англии, на границе с Шотландией. Может, именно шотландская кровь сделала отца таким страстным путешественником, а ум англичанина из северного графства способствовал его становлению как ученого и писателя.

У отца был старший брат, от которого, правда, несколько лет не было известий. Возможно, он уже умер. Еще у отца была замужняя сестра. Но вспомнить имя ее мужа Атейла, как ни старалась, не смогла. Ей оставалось только ехать на север Англии и пытаться разыскать их.

Но как найти деньги, чтобы добраться туда?

Атейла с грустью вспомнила, что отец, прежде чем отправиться в пустыню, снял со счета в танжерском банке последние несколько сотен фунтов. Большую часть он потратил, чтобы купить животных и нанять слуг, но уверил Атейлу, что у них еще остались деньги и они смогут пожить какое-то время в Танжере, ни о чем особенно не волнуясь.

— Знаешь, что мы сделаем, — сказал он, — мы снимем небольшой домик в пригороде, и я напишу пару статей для Географического общества. Они всегда интересовались Африкой и должны неплохо заплатить, а тогда мы решим, моя дорогая, что делать дальше.

Атейла не волновалась. Она привыкла к кочевой жизни и безгранично доверяла отцу. А тот всегда говорил: «что-нибудь да подвернется», и, действительно, всегда «подворачивалось».

Но сейчас, когда отца больше не было рядом, первый раз в жизни девушка испытывала страх перед будущим.

Она так долго просидела за кухонным столом, погруженная в свои невеселые мысли, что вздрогнула, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Это вернулся отец Игнатий. Вскочив, Атейла бросила тарелку в раковину, намереваясь помыть ее попозже, и вышла из кухни, чтобы поговорить с ним.

Красивый человек лет шестидесяти, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, с усталыми глазами, стоял посреди комнаты. Отец Игнатий считал полуденное солнце слишком безжалостным и поэтому возвращался в миссию, чтобы передохнуть в маленькой комнате, в которой был устроен его кабинет.

Увидев Атейлу, он улыбнулся и положил широкополую шляпу на стол.

— А, это ты, дитя мое. Мне надо поговорить с тобой.

— Мне тоже надо поговорить с вами, отец, если, конечно, у вас есть время.

— Тогда давай пройдем в кабинет, — предложил отец Игнатий, — там попрохладнее.

— Принести вам что-нибудь выпить? — спросила Атейла.

— Стакан воды был бы сейчас очень кстати, — улыбнулся священник.

Атейла вернулась в кухню, налила воды, потом достала из корзины лайм и выжала его в воду, чтобы придать ей вкус.

Отец Игнатий любил воду с лаймом, но, погруженный в свои мысли и молитвы, он вряд ли заметил бы, подай она ему вместо воды шампанского.

Девушка отнесла стакан в кабинет, где отец Игнатий сидел на старом, удобном бамбуковом стуле.

— Вы, наверное, слишком устали, чтобы разговаривать сейчас, отец, — сказала Атейла. — Отдохните, я вернусь попозже.

— Я думаю, если кому и надо отдыхать, — ответил отец Игнатий, — так это тебе. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. Рана на плече заживает, хотя и выглядит довольно безобразно. Но этого все равно никто не видит, стоит ли обращать внимание?

Она болтала, надеясь вызвать улыбку на лице отца Игнатия, но тот смотрел куда-то сквозь нее и, кажется, не слышал ни слова из того, что сказала девушка.

— У меня есть предложение для тебя, Атейла, но я сам не уверен, правильно ли поступаю, говоря тебе о нем.

Атейлу удивил тон, которым это было сказано.

— Если это предложение позволит мне заработать, отец, я была бы счастлива. Все, что было у отца, отобрали бандиты. Я только надеюсь, что рукопись его последней книги уже на пути в Англию.

— Будем молить Господа, чтобы она дошла в целости и сохранности, — сказал отец Игнатий, — и благодарить Его за то, что он спас твою жизнь, дитя мое.

— Да, отец. Но вы знаете, я должна заработать на дорогу до Англии. Там я попытаюсь найти родственников отца.

Наступила тишина.

— Об этом я и собирался поговорить с тобой. Пути Господни неисповедимы…

Атейла ждала, не сводя глаз с отца Игнатия, зная, что он не любит, когда прерывают его размышления.

— Сегодня, — медленно начал он, — доктор попросил меня посетить одну леди, его пациентку. Она очень больна. Qs — Отец Игнатий говорил серьезно, медленно, тщательно подбирая слова.

— Она живет в одной из самых красивых вилл на берегу залива. Когда я пришел, она попросила меня найти англичанку, которая могла бы сопровождать ее маленькую дочку в Англию.

Атейла, затаив дыхание, слушала священника, еще не смея верить, что в темноте туннеля забрезжил слабый свет.

— Эта леди настаивает, чтобы ее дочь сопровождала обязательно англичанка. Тогда я и подумал о тебе. Так ты могла бы вернуться в свою страну. Другого выхода пока я не вижу.

— Отец Игнатий, это именно то, что мне нужно! Как замечательно, что к вам обратились с такой просьбой!

Священник ничего не отвечал, и, немного погодя, Атейла спросила:

— Что вас волнует? Почему вам не нравится эта идея?

Казалось, отец Игнатий не решается выговорить что-то. Наконец он произнес:

— Эта леди называет себя Comtesse de Soisson2, но от меня она не скрыла, да я уже знал ее историю, что на самом деле она не жена Comte de Soisson3, с которым живет.

Атейла знала, что в Танжере немало людей, чей образ жизни неприемлем для испанцев, которые играли главенствующую роль в общественной жизни города.

Люди разных национальностей по разным причинам сделали Танжер своим домом, потому что здесь им не мешали жить так, как им нравилось.

Наступила тишина, потом Атейла спросила:

— А дочь этой леди, которую она хочет отправить в Англию, она англичанка или француженка?

— Она англичанка.

— Тогда я очень прошу вас разрешить сопровождать ее.

— Я знал, что ты так ответишь, дитя мое, — сказал отец Игнатий, — но мне бы очень не хотелось, чтобы ты общалась с женщиной, которая живет в грехе перед лицом Бога и Церкви.

— Эта леди католичка?

Отец Игнатий покачал головой:

— Нет, но граф — католик, и он бросил свою жену и семью во Франции.

По тону, которым говорил священник, Атейла поняла, как глубоко он порицает подобное поведение, но с ее точки зрения все это было не так уж и важно. Она горячо заговорила:

— Пожалуйста, отец, вы же знаете, что для меня значит этот шанс. Иначе мне придется искать работу в Танжере и копить деньги. Но подумайте сами, сколько времени это займет у меня. И к тому же мне негде будет жить.

Она видела, как губы священника шевельнулись, словно желая сказать, что она может оставаться в миссии, но оба они понимали, какое сопротивление это вызовет у Мансер.

Отец Игнатий был слишком проницателен и слишком много сталкивался с разными людьми в разных обстоятельствах, чтобы не заметить отношение своей домохозяйки к Атейле.

Ее ненависть, казалось, витала во всех комнатах. Это чувствовала не только Атейла, но и отец Игнатий. Каждое брошенное миссис Мансер слово разило как острый нож.

— Пожалуйста, отец, — умоляла Атейла, — разрешите мне посетить эту леди и сказать ей, что я хотела бы сопровождать ее дочь.

Губы священника сжались.

— Я долго молился, Атейла. Я молился всю дорогу домой, чтобы Господь указал мне верную дорогу. Ты слишком молода, лучше бы тебе не встречаться с этой женщиной, но выбора у нас нет.

— Обещаю вам, отец, что я буду думать лишь о ребенке, которого надо увезти от матери, живущей в грехе.

При этих словах Атейлы лицо священника немного смягчилось.

— Теперь, когда твои родители с Богом, я чувствую ответственность за тебя. Но я верю, что все мы во власти Силы, большей, чем наша. Я верю, что Господь поможет тебе.

— Я тоже верю в это, но во время путешествий с отцом я видела жизнь и обычаи многих племен, поэтому знаю о жизни и людях гораздо больше, чем если бы выросла в старой доброй Англии.

На этот раз священник улыбнулся.

— Что правда, то правда. Традиции многих племен шокировали бы англичан.

— А может быть, отец, — быстро заговорила Атейла, — это была воля Божья, подарить мне этот шанс вернуться в Англию и передать этого ребенка родственникам, которые, я уверена, ведут образцовую, истинно христианскую жизнь.

Священник вздохнул:

— Иди отдохни, дитя мое, а когда станет прохладней, я провожу тебя к этой леди. Это довольно далеко, а тебе нужно поберечь силы, пока ты еще не совсем поправилась.

Атейла поняла, что сумела уговорить отца Игнатия, и горячо прошептала:

— Спасибо, спасибо, отец! Клянусь, вы никогда не пожалеете, что позволили мне сделать это. Я вам так благодарна, что не в силах выразить это словами.

Отец Игнатий не ответил, вероятно, он молился о том, чтобы его решение оказалось верным.

Атейла тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь, и поднялась в свою маленькую, очень душную в это время дня спальню. Лежа на кровати, Атейла подумала, что слова ее отца вновь оправдались: в нужный момент «что-то да подвернулось».

Она не думала о трудностях, которые могли встретиться на ее пути. Она была полна надежд, что родственники девочки живут где-нибудь на севере. Тогда можно было бы начать поиски с Баронсвилля, где находился фамильный дом отца.

Ее отец был так увлечен исследованием Африки, что почти ничего не рассказывал ни о своем детстве, ни о своей семье.

Мать описывала Атейле большой дом из серого кирпича, который стоял среди обширных земельных владений. В этом доме родился отец Атейлы, и туда он привез ее мать, когда они решили объявить о помолвке.

— Не могу сказать, чтобы эта новость всех обрадовала, — улыбаясь, говорила мама, — а брат твоего отца вовсе не одобрил нашей свадьбы, сказал, что мы не можем себе позволить такие расходы.

Потом она рассмеялась и добавила:

— На самом деле, мне кажется, они были просто очень удивлены тем, что я согласилась выйти за твоего отца. А моя семья была просто в ярости. Они ожидали, что я сделаю гораздо более выгодную партию.

— Это потому, что ты была такой хорошенькой, мама? — спросила Атейла.

— Твой отец считал меня красавицей. Дело в том, что мой отец, баронет, очень гордился древностью нашего рода. К несчастью, у отца не было сыновей, поэтому он ждал от меня, своего единственного ребенка, чего-то грандиозного.

— И ему не понравился папа?

— Конечно, он нашел, что твой отец очень приятный молодой человек. Иначе и быть не могло. Но у него не было денег, и к тому же он собирался ехать в Африку, а я была твердо намерена следовать за ним.

Ее мать снова рассмеялась:

— С равным успехом я могла сказать, что собираюсь на Луну или на Северный полюс. Все мои родные говорили об Африке так, словно вообще сомневались в ее существовании!

— Но тебе она нравится, мама?

— Мне нравится каждый момент жизни рядом с твоим отцом, — ответила ей мать. — Сейчас, наверное, я не меньше, чем он, интересуюсь жизнью этого племени и развитием его связей с другими народами.

Мать говорила о берберах, которыми особенно интересовался отец. Это племя успешно ассимилировало своих завоевателей, будь то финикийцы, римляне, вандалы или арабы.

Однажды отец возил жену и дочь в горы Риф, где жило большинство берберов, и там Атейла начала понимать, почему отец так интересуется ими.

Она росла и постепенно сама стала знакомиться с историей народов, населявших Северную Африку. Эта история показалась ей более сложной, но и более захватывающей, чем все, что она читала раньше в других книгах по истории.

Арабы, которые вторглись из Аравии на «Земли самого далекого Запада»с мечом в одной руке и Кораном в другой. Мавры, чьи предки пытались захватить Испанию и насадить в ней ислам. Атейла будто видела все это воочию, а отец учил ее догматам этой веры и рассказывал, что ее последователи считают достойным и благородным.

История этих людей, которые веками кочевали по пустыне, была поучительна и достойна восхищения, а зла и жестокости в ней было куда меньше, чем добра и величия души.

Сейчас, лежа у себя в спальне, Атейла думала:

«Не все ли мне равно, действительно ли эта женщина — графиня или она просто живет с человеком, которого любит?»

Отец Игнатий, конечно, пришел бы в ужас, услышь он ее мысли.

«Конечно, так быть не должно, но папа никогда никого не осуждал. Он презирал только тех, кто совершил что-нибудь подлое или жестокое. Он верил, что у каждого свой собственный путь к спасению и, мне кажется, только это и верно», — продолжала размышлять девушка.

При мысли об отце слезы подступили к глазам, и Атейла почувствовала, как ей уже не хватает его и как будет тяжела ее жизнь.

Она не сразу осознала свою потерю. Когда ее принесли в Танжер, она была без сознания, а придя в себя, гнала прочь воспоминания о том дне, потому что слишком сильна была боль, которую они причиняли. Только потом, когда ее рана начала понемногу заживать, Атейла по-настоящему пережила смерть отца. Ей казалось, что она осталась одна в этом огромном мире, где не от кого ждать помощи, и она жалела, что бандиты не убили ее вместе с отцом.

Но молодость взяла свое. Атейла начала учиться принимать вещи такими, какие они есть. Временами ей казалось, что она слышит, как смеется над ней отец:

— Не бойся, трусишка, что-нибудь обязательно подвернется!

Похоже, именно так и получилось.

Атейла шла по многолюдным улицам за отцом Игнатием, не обращая внимания ни на женщин в бурнусах и яшмаках, которые, наклонив голову, скользили мимо, ни на мужчин в фесках.

Вскоре они подошли к подножию невысокого холма, на склоне которого, за высокой каменной стеной, стояла большая белая вилла. К ней и направился отец Игнатий. Еще несколько шагов — и глазам девушки открылся морской пейзаж необыкновенной красоты. Земля под ногами из песчаной незаметно стала каменистой, а между камнями с трудом пробивались чахлые травинки. Их пощипывали козы, которые бродили меж деревьев с крупными темно-зелеными блестящими листьями.

Волнение охватило девушку. Ей хотелось разделить с кем-нибудь тот восторг, который переполнял ее сердце, но священник молча шел впереди, погруженный то ли в свои мысли, то ли в молитвы. Только четки тихонько постукивали при каждом его шаге.

Они подошли к стене. В центре ее находились большие массивные ворота. Как только Атейла и отец Игнатий приблизились, слуга в белоснежном костюме впустил их.

Пока отец Игнатий разговаривал с ним по-испански, Атейла как зачарованная рассматривала фонтаны, подстриженные газоны, клумбы с яркими цветами. Стройные кипарисы тянулись ввысь, придавая всему этому великолепию истинно восточный оттенок и гармонируя с архитектурой виллы.

Все так же молча отец Игнатий прошел через сад к парадному входу, где молодой, также одетый в белое лакей распахнул перед ними дверь и проводил в большую прохладную комнату, из которой открывался волшебный вид на залив.

В комнате стояли большие мягкие диваны и кресла. Они казались необыкновенно удобными. Атейла подумала, что если сесть на них, то и вставать не захочется. Комнату украшали комнатные растения в горшках и картины на стенах, как показалось Атейле, очень дорогие. Изысканная французская мебель дополняла обстановку.

Они довольно долго прождали в этой комнате, присев на уголок дивана, пока наконец вошла служанка и что-то сказала отцу Игнатию по-испански.

Священник нахмурился и повернулся к Атейле:

— Служанка говорит, что ее госпожа очень плохо себя чувствует и хотела бы поговорить с тобой наедине. Иди, дитя мое.

Пока они поднимались по великолепной лестнице, Атейла впервые подумала: а вдруг она не понравится этой леди? Вдруг та не захочет отпускать свою дочь с такой замарашкой?

Всю одежду Атейлы украли разбойники. Сейчас на ней было платье из тех, что присылали в миссию благотворительные общества провинциальных английских городков, вроде Челтема и Бата. Все это были простые хлопчатобумажные вещи грязно-серого цвета. Здесь, в Африке, под ярким солнечным светом, их надели бы разве что сироты да уличные попрошайки.

Платье на девушке сидело мешковато и нескладно, как ни старалась Атейла украсить его, смастерив пояс и воротничок из носовых платков.

И уж конечно, миссис Мансер в голову не приходило одолжить девушке что-нибудь из своего гардероба.

Служанка открыла перед Атейлой дверь.

Широкое окно спальни выходило в сад, за ним виднелось море. Шелковые занавеси защищали от жаркого солнца, а в центре комнаты стояло огромное ложе с пологом из легкого прозрачно-то тюля, ниспадавшего с потолка из рук золотых ангелов.

На кровати на шелковых подушках полулежала необыкновенно красивая женщина. Атейлу особенно поразила ее бледность. В Африке девушка успела привыкнуть к темнокожим арабским женщинам.

Длинные золотистые волосы обрамляли тонкое лицо с классическими чертами. Женщина была необычайно худа. Несмотря на ее красоту, было очевидно, что она тяжело больна. Она лежала, закрыв глаза, и темные ресницы казались еще темнее на фоне бледных щек. Служанка тихонько позвала ее, и женщина открыла огромные аквамариновые глаза.

— Молодая леди пришла к вам, сеньора, — с легким акцентом сказала служанка.

— Да-да, конечно, — слабым голосом отозвалась женщина.

Служанка отошла, дав знак Атейле подойти поближе, потом, поклонившись, вышла из комнаты.

Прошло несколько минут, которые показались Атейле вечностью. Наконец, видимо, собравшись с силами, красавица спросила:

— Вы пришли с отцом Игнатием?

— Да, мадам.

— Вы англичанка?

— Да, мадам.

— Священник сказал, что ваш отец был известным писателем.

— Это верно, мадам.

— И он сказал, что его убили.

— Да, мадам.

Женщина помолчала, будто пытаясь вспомнить, что еще ей рассказывали про девушку.

— Значит, если я правильно поняла, вы хотите вернуться в Англию.

— Да, мадам.

— Тогда вы возьмете с собой мою дочь? Я хочу, чтобы она вернулась к своему отцу.

— К своему… отцу?

Атейла почувствовала, что, против ее воли, вопрос прозвучал удивленно.

— Да, к ее отцу. Лучше, чтобы Фелисити жила с ним. Мой граф не хочет, чтобы она оставалась здесь.

Тон женщины был красноречивее всяких слов.

— Сколько лет вашей дочери?

— Восемь. Из них три года она провела здесь, со мной, но теперь настало время ей возвращаться домой, в Англию.

— Куда я должна буду отвезти ее?

— В Рот-Касл. Ее отец — граф Ротуэльский, она должна быть с ним там, где родилась.

Чувствовалось, что бедная старается, чтобы ее голос звучал твердо, но она не справилась с волнением и печально сказала:

— Я буду скучать по ней! Ужасно скучать! Но вы видите, как я больна, а если я умру, граф вряд ли позволит ей вернуться.

Не зная что сказать, Атейла молчала. Больная заговорила снова:

— Вы должны постараться убедить Фелисити, что, раз она англичанка, она должна жить в Англии. Ей будет трудно привыкать к жизни, о которой она уже почти забыла. Пообещайте мне, что поддержите ее!

— Обещаю, — тихо ответила Атейла, — я сделаю все, что в моих силах.

— Да, ей будет очень трудно, но что же делать? Я знаю, рано или поздно ее простят и примут в семью. А вот я проклята навеки!

В голосе ее звучала несказанная горечь, и Атейла поняла, что женщина говорит отнюдь не о Божьем проклятии, а о том английском обществе, которое отвергло ее.

Передохнув, графиня продолжала:

— Вы должны забрать ее прежде, чем вернется граф. Он попытается помешать отъезду, а это только все усложнит.

Атейла застыла в изумлении, но решила, что сейчас не время задавать вопросы, и приготовилась выслушать дальнейшие указания.

Больная вновь откинулась на подушки, собираясь с силами. Затем слабым голосом она продолжила:

— Я дам вам денег. Дорога до Англии стоит недешево. Кроме того, вы будете получать жалованье.

Атейла открыла было рот, собираясь уверить даму, что ей ничего не нужно, кроме денег на дорогу, но потом, взглянув на ту красоту и великолепие, которое окружали владелицу виллы, решила, что имеет право не отказываться от того, что ей предлагают.

— Благодарю вас, мадам, — вслух сказала она. — Отец Игнатий, наверное, рассказывал вам, что разбойники, которые убили моего отца в пустыне, забрали все наше имущество. Так что, если вы доверите мне сопровождать вашу дочь, мне необходимо приобрести хоть какую-нибудь одежду.

— Одежду? Но это займет время, а я хочу, чтобы вы уехали завтра же.

— Я думаю, что найду себе что-нибудь на местном рынке, — пробормотала Атейла.

— Чепуха! У меня есть куча одежды. Вы довольно худая, уверена, она вам подойдет.

Не дожидаясь ответа девушки, графиня позвонила в колокольчик, который стоял на столике рядом с ее кроватью. Сейчас же в комнату вошла служанка-испанка.

— Послушай, Мала, — сказала ее госпожа, — у меня есть большой чемодан с одеждой. Я его так и не распаковала после приезда сюда. Здесь слишком жарко для тех вещей.

— Si, сеньора.

— Скажи чтобы его снесли вниз и положили Б коляску, да упакуй еще один чемодан, собери вещи, которые мне больше не пригодятся. На прошлой неделе мне прислали последнюю коллекцию из Парижа и еще одну пришлют в ближайшее время. Вот и оставь здесь только это, а все остальное упакуй. Понятно?

— Si, сеньора.

— Только, пожалуйста, побыстрее! Пусть все отправят завтра же утром, а лучше даже сегодня вечером, почтовым дилижансом. Да распорядись, кстати, чтобы подождали эту молодую леди. Пусть по пути завезут ее в миссию.

— Должна ли я упаковать шляпки и перчатки, сеньора? — тихо спросила служанка.

— Упакуйте все. У этой леди нет никакой одежды. У нее все украли, надо одеть ее с ног до головы. Ты поняла?

— Si, сеньора.

— Прекрасно, кстати, я избавлюсь от множества ненужных вещей. И скажи другим служанкам, пусть помогут тебе. У нас очень мало времени!

— Но… мадам, — запротестовала Атейла. — Это слишком много! Я не могу принять от вас таких дорогих подарков!

— Не глупите, — прервала ее дама, — вам они гораздо нужнее, чем мне, а времени у нас нет. Так что не спорьте со мной.

Она помолчала секунду, чтобы перевести дыхание, и продолжала:

— Нет, нет! Зачем ждать до завтра! Вы возьмете Фелисити с собой прямо сейчас! Как только Мала упакует вещи.

С этими словами женщина вновь позвонила в колокольчик, и в комнату вбежала служанка.

— Позови леди Фелисити. Скажи, что я хочу ее видеть и проследи, чтобы все ее вещи были упакованы. Вся одежда, игрушки, куклы, мячи — все, все.

Голос ее звучал лихорадочно, почти истерически. Как только служанка вышла, женщина сказала Атейле:

— Я должна дать вам денег!

Она открыла маленькую дамскую сумочку, которая лежала на кровати рядом с ней, и достала из нее ключ.

— Сейф вон там, в полу, под картиной. В замешательстве Атейла взяла ключ, пересекла комнату и, все еще немного сомневаясь в правильности того, что она делает, приподняла коврик и открыла сейф.

— Там на верхней полке должен быть поднос, принесите его.

Атейла сделала, как ей было сказано. На подносе лежали пачки марокканских франков, перетянутые резинками, и два коричневых пакетика, которые, как она знала, в банках используют для мелочи.

— Я думаю, что смогу дать вам около 300 фунтов. Больше у меня сейчас нет, но этого должно хватить. Все, что останется, вы можете взять себе.

— Я уверена, что это слишком много, — пробормотала Атейла.

— Я доверяю вам, знаю, что вы честный человек. Мой ребенок должен путешествовать первым классом, в отдельных купе и лучших каютах. Поездом вы сможете добраться до окрестностей Рот-Касла в Йоркшире, а последние три мили придется проехать в коляске.

— Обещаю, я сделаю все, как вы сказали, — заверила ее Атейла.

Женщина передала ей пачки банкнот и пакетики с мелочью, довольно тяжелые. Атейла держала их в руках, мучительно соображая, куда спрятать это богатство.

— Да, конечно, у вас же нет сумочки! Идите возьмите себе одну из комода.

С трудом веря всему тому, что с ней происходило, Атейла подошла к комоду и достала из ящика красивую кожаную сумочку, вернулась с ней к кровати и положила внутрь деньги. Затем убрала поднос обратно в сейф, закрыла его и вернула ключ.

В этот момент дверь открылась, и в комнату вбежала маленькая девочка. Атейла сразу отметила, что дочь мало похожа на мать, только глаза у обеих голубые, но овал лица не так тонок, волосы более жесткие, темные, вьющиеся, сложение более крепкое. В ней совсем не было болезненной изысканной хрупкости ее матери.

Девочка пронеслась по комнате. Белое муслиновое платьице не закрывало ее голые коленки. На ней были шелковые белые носочки и ботиночки на шнуровке.

— Мама, мама! Тебе лучше? Пойдем играть в сад!

— Я сейчас не могу, дорогая, — ответила ей мать. — Подойди сюда, Фелисити, мне надо кое-что сказать тебе.

— Мне тоже надо рассказать тебе, мама, как я каталась сегодня на моем пони. Он бежал быстро-быстро.

Леди удержала Фелисити за руку и сказала:

— Сядь рядом со мной, милочка, и послушай, что я тебе скажу. Ты едешь в Англию!

— В Англию, мама?

— Да, моя милая, ты едешь к своему папе.

— Но я не хочу к папе, — ответила Фелисити. — Я хочу остаться здесь, с тобой. В Англии холодно и всегда туман, Моn Реrе говорит, что это совсем нехорошее место. Он говорит, что ненавидит англичан, и мне очень жалко, что я не француженка.

— Ты англичанка, Фелисити, и я хочу, чтобы ты поехала в Англию и все увидела сама. А эта добрая леди поедет вместе с тобой. Только подумай, как интересно путешествовать на большом корабле, а потом еще на поезде.

Фелисити размышляла наклонив голову, как бы оценивая предложение матери. Потом спросила:

— А пони может поехать со мной?

— Нет, дорогая, но у твоего отца много лошадей, и я уверена, как только ты приедешь, он обязательно подарит тебе лучшего пони на свете.

— Но я люблю своего пони, — насупилась Фелисити, — и Mon Pare говорит, что Англия — плохое место! Он рассердился на меня перед тем, как уехал, я знаю, потому что он сказал, что я веду себя, как английская девочка.

Леди многозначительно взглянула на Атейлу, давая ей понять, как граф относится к Фелисити. Бесспорно, девочка могла только мешать ему. Ее присутствие в доме, где ее мат «; была не женой, а любовницей, утомляло и раздражало. Атейла подумала, что ему, наверное, тяжело жить вдали от родных детей, воспитывая дочь англичанина, которого он ненавидел.

— Теперь, Фелисити, послушай, что я скажу. Пойди выбери игрушки, какие ты хочешь взять с собой. Не забудь про медвежонка!

Женщина крепко сжала руки дочери в своих ладонях и продолжала:

— Иди же, помоги служанкам упаковать кукол, чтобы им было удобно во время путешествия. Я уверена, им очень понравится замок твоего папы, потому что он большой и красивый.

Фелисити нерешительно посмотрела на нее, а мать сказала:

— Иди же скорее, а то служанки могут упаковать их не правильно.

Девочка испуганно вскрикнула, словно одна мысль об этом Привела ее в ужас, соскочила с кровати и, не говоря ни слова, выбежала из комнаты.

Ее мать вопросительно посмотрела на Атейлу.

— Она очень мила, вам будет недоставать ее, — ответила девушка.

— Да, при мысли об этом у меня сердце разрывается. Но я должна отослать ее. Comte не любит ее, и это очень затрудняет жизнь. Кроме того, я поняла, эта жизнь не для нее. Когда Фелисити подрастет, она, как дочь своего отца, должна занять подобающее место в обществе.

— Но это будет еще не скоро, — улыбнулась Атейла.

— Она многое начинает замечать, — сказала женщина, будто разговаривая сама с собой. Вчера она спросила, почему у нее два отца. Папа, которого она почти не помнит, и Моn Реrе, с которым она живет. И что мне ей было ответить?

— Возможно, мой вопрос покажется вам глупым, — сказала Атейла. — Но я должна понять. Если, как вы говорите, ваш муж граф Ротуэльский, значит, вы графиня! женщина кивнула:

— Но так как Comte радуется, когда я называю себя его именем, то здесь меня знают как Comtesse de Soisson, да я и сама хотела бы, чтобы меня так называли. Мне жаль, что ты не сможешь познакомиться с ним. Он очень, очень милый, но его неприязнь к Фелисити возрастает. Если я выживу, оставить ее здесь было бы ошибкой, а если я… умру…

Женщина замолчала, и наступила неловкая тишина.

— Я отвезу Фелисити в Англию, — сказала Атейла. — Вы правы, это ее родина, и она должна жить там.

— Благодарю вас.

Дама взглянула на Атейлу так, словно только что увидела ее.

— Вы очень хороши собой, а когда оденетесь подобающим образом, будете еще красивее. Позвольте мне дать вам совет. Не слушайте своего сердца, иначе вы наделаете те же нелепые, безумные ошибки, что и я. А если вы оступитесь хоть раз, пути назад уже не будет!