От сверкающей голубизны ноябрьского неба захватывало дух. Ночью пришел холодный атмосферный фронт, понизив температуру почти до нуля, так что прохожие на улицах Вашингтона зябко поеживались. Деревья, весной утопавшие в цвету, сейчас стояли голые и унылые.
Мэдж прежде не бывала здесь зимой. Она снова пришла к стеле, поставленной в память погибших в Корее, и ей было очень тяжело. Ее сердце сильно билось, ладони вспотели, а в горле пересохло.
Раньше она никогда не плакала у стелы. Никогда себе не позволяла. Никогда не подходила близко, чтобы потрогать ее гранит и найти на нем знакомые имена.
Сегодня она собиралась сделать это.
— Ты готова? — спросила Пегги.
— Я никогда в жизни не буду готова, — ответила Мэдж, вздрогнув. — Как бы мне хотелось, чтобы Майкл был здесь!
— Но ты должна это сделать сама.
Мэдж нервно засмеялась.
— Да, конечно, я знаю. Он был кругом прав. Если я сама этого не сделаю, то никогда не смогу посмотреть ему в глаза.
Пегги взяла ее за руку, и они подошли к стеле. Глянцевый черный гранит, узкая вырубка в земле. Они подошли и умолкли, как будто вступили в величественный храм.
Имена. Так много имен. Мэдж не представляла, что их так много. Гонзалес, Смит, Вашингтон, Паттерсон, Уилкерсон, Джонс… Мэдж читала их и думала о том сне, в котором парни протягивали к ней руки, а она не могла им помочь. Она не понимала, что значит этот сон, пока не встала у стелы и не прочла их имена. Пока не хлынули слезы. Она потрогала гранит, отражавший ее лицо. Мэдж вернулась в то время, к тем молодым парням, и сказала им, что никогда их не забудет. На мгновение они снова ожили перед ней. Она сказала им «простите», ибо чувствовала свою вину. Она раньше так боялась стелы. А не надо было бояться. Надо было давно прийти сюда.
— Простите меня, — прошептала она, обращаясь к юным лицам, являвшимся ей в снах, к своим детям, которых она оттолкнула, к Сэму, так и не оправившемуся от виденного и пережитого. — Простите меня.
Здесь, на этом месте, можно было дать волю слезам, и она горько плакала, как плакали тысячи других до нее.
— Простите меня.
Пегги взяла ее за руку, как сделала это однажды, когда Мэдж пыталась вернуть к жизни мертвого Хвастуна, закрывшего ее своим телом. Как сама Мэдж держала ее, когда жених Пегги не вернулся из полета. Старая память и старая боль вновь сблизили их. И Мэдж поняла, что Майкл абсолютно прав. Она должна была сделать это.
Пегги обняла ее за плечи.
— Я тебя понимаю, — сказала она. — Со мной было то же самое.
И тут Мэдж увидела его.
Майкл стоял немного в стороне с непокрытой головой, сунув руки в карманы пальто. Ожидая ее. Как и обещал. Ожидая, когда она поймет, что время пришло.
И оно пришло.
— Иди же! — сказала Пегги, подталкивая ее. — Встретимся в отеле!
Он стоял там. Такой красивый, такой сильный и уверенный в себе.
Не чувствуя под собою ног Мэдж побежала к нему.
— Ты пришел! — воскликнула она, бросаясь в его объятия.
Майкл вздрогнул. Нет, нет, ей просто показалось, ведь он никогда ничего не боялся!
— И ты пришла, — сказал он, крепко обняв ее, и ей опять показалось, будто в его голосе зазвенели слезы.
Мэдж подняла голову, чтобы убедиться. Нет, его восхитительные глаза сияли, согревая ей сердце.
— Я готова, — сказала она.
Он вздохнул так глубоко, словно долго сдерживал дыхание.
— Ты уверена?
Мэдж подняла руку и погладила его по щеке.
— Я люблю тебя. Я тебе когда-нибудь это говорила? Дети сказали, что они ничего не имеют против моего выбора.
— Так ты уверена? — очень серьезно спросил он.
Мэдж лучезарно улыбнулась.
— Если, конечно, ты не возражаешь иметь семью с четырьмя детьми. Единственный вопрос — мы будем жить в Атланте или в Ричмонде?
— Ты готова ради меня бросить гостиницу?
— Милый, я готова ради тебя бросить все, кроме детей. Может быть, я тебе не говорила, но я люблю тебя.
Майкл засмеялся глубоким сердечным смехом, который означал, что он верит ей.
— Я вас тоже люблю, леди. Ты и не знаешь, как сильно я тебя люблю. Но я не могу срывать тебя с места.
— А что ты скажешь насчет Саванны? Это недалеко от побережья. И там много исторических зданий — значит, ты сможешь найти объекты для реставрации, а я — подобрать себе другую гостиницу. И оттуда на машине всего пять часов до Атланты. Или Чарлстон… Ведь ты не будешь возражать, если Персик и Надин поедут с нами?
— Персик и Надин? — Майкл поднял бровь.
Мэдж расхохоталась. Майкл медленно и нежно поцеловал ее.
— Джон и Джесс здесь, с тобой?
— И Пит тоже. Они в отеле.
Он кивнул, вглядываясь в полированное зеркало гранита.
— Извините, мэм…
— Да? — приветливо ответила она.
— Вы там были?
Она кивнула. Это был высокий седой мужчина в очках. Мэдж знала, что тогда, давным-давно, он был мальчиком с ясными глазами.
— Я была медсестрой в девяносто первом эвакогоспитале в Хыннаме, — ответила она с гордостью, которой никогда раньше не ощущала.
Он со слезами на глазах пожал ей руку, и Мэдж заметила, что вместо левой ноги у него протез.
— Я так и не смог найти и поблагодарить сестер, которые спасли меня, — сказал он. — Можно, я поблагодарю вас?
Мэдж почувствовала, как старые горести превращаются в душе в светлую печаль.
— Да, — сказала она, — да, конечно. И вам спасибо за них. Я уверена, они до сих пор радуются, что вы вернулись живым.
— Добро пожаловать домой, лейтенант! — сказал Майкл. — Добро пожаловать домой, Мэдж Детли-Келли. И спасибо тебе. Ты подарила мне жизнь.
Майкл наклонился и поцеловал ее. Мэдж вздохнула, и его губы поймали этот вздох. Наслаждаясь нежностью ее рта, он позабыл о дожде и ветре, бушующем за стенами их комнаты. Он видел только ее, чувствовал только ее.
Он обнял ее одной рукой за талию и привлек к себе так, что она ощутила всю силу его желания. Мэдж трепетала под его прикосновениями, в тусклом свете свечи ее кожа отливала перламутром.
— Как ты прекрасна! — простонал он, пряча лицо у нее в волосах.
Наконец-то Майкл, который так долго был один, почувствовал, что расстается с одиночеством.