От заката до рассвета

Глава 8. Семья

КНОПКА

21 год назад

Есть такие очень богатые семьи, которые с виду кажутся идеальными, но на самом деле в них каждый предоставлен сам себе. В таких семьях нет счастья, любви, взаимопонимания. Эти люди просто по какой-то причине живут под одной крышей, но по сути их ничего друг с другом не связывает кроме общей фамилии.

Вот я из такой семьи.

Когда мне исполнится 16 лет, я прочитаю «Анну Каренину» русского писателя Льва Толстого. И меня поразит, насколько начало этого романа – про мою семью.

Толстой писал:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему.

Все смешалось в доме Облонских. Жена узнала, что муж был в связи с бывшею в их доме француженкою-гувернанткой, и объявила мужу, что не может жить с ним в одном доме. Положение это продолжалось уже третий день и мучительно чувствовалось и самими супругами, и всеми членами семьи, и домочадцами. Все члены семьи и домочадцы чувствовали, что нет смысла в их сожительстве и что на каждом постоялом дворе случайно сошедшиеся люди более связаны между собой, чем они, члены семьи и домочадцы Облонских. Жена не выходила из своих комнат, мужа третий день не было дома. Дети бегали по всему дому, как потерянные; англичанка поссорилась с экономкой и написала записку приятельнице, прося приискать ей новое место; повар ушел вчера со двора, во время самого обеда; черная кухарка и кучер просили расчета».

Примерно это всегда и происходило в моем доме. Вот только разница между выдуманной семьей Облонских и реально существующей семьей Готье в том, что Облонские все-таки любили друг друга. В моей семье друг друга не любил никто.

Мой отец Пьер Готье – известный французский архитектор. Он спроектировал очень много новых зданий в Париже и не только тут. Папу знают по всей Европе. Моя мать Мадлен Готье не работала ни одного дня в своей жизни. Вроде бы у нее есть какое-то образование, но я даже не знаю, какое именно.

Всё, чем моя мать всегда занималась – это уход за собой любимой. Она всегда была гостьей №1 на всех светских раутах, на которые приглашали отца. Он на них никогда не ходил, потому что предпочитал проводить это время с многочисленными любовницами. А вот мать ходила. Ей нравилось называться мадам Готье и ловить на себе восхищенные взгляды.

– Мой муж сейчас так занят новым проектом, который он реализует по заказу самого премьер-министра. Поэтому я пришла почтить вас от его лица, – расплывалась в приторно-сладкой улыбке моя мать, целуя в щеки хозяев раута. Она прекрасно знала, что ни над каким проектом отец сейчас не работает. Он проводит время с любовницей, забыв о том, что его куда-то пригласили.

Еще у меня есть старшая сестра Элайза. У нас с ней разница четыре года. Вроде бы не такая уж и большая, но между нами всегда была пропасть. Нас никогда не воспитывали, как сестер, поэтому между нами с самого детства не сложилась дружба. У нас даже няни были разные.

А еще я втайне всегда завидовала Элайзе. Потому что в нашей абсолютно безразличной друг к другу семье, мать все-таки любила ее. А меня нет. Ее любовь к Элайзе проявлялась не явно, она не зацеловывала ее в щеки и не спешила приласкать после долгой разлуки, как это бывает в нормальных семьях. Но тем не менее я всегда чувствовала, что мама Элайзу любит, а меня нет.

Элайза тоже всегда это понимала, поэтому при каждой нашей ссоре спешила мне сказать: «А меня зато мама любит!». И высовывала язык. Я в таких случаях обычно в слезах убегала к себе в комнату под сопровождение громкого смеха сестры.

С самого детства меня дома все называли Кнопкой. Уж не знаю, кто придумал мне это прозвище и зачем, но по имени меня называли крайне редко. Я, в общем-то, не возражала. Почему-то мне всегда казалось, что Кнопка звучит ласково. Так мне хотелось думать, что меня все-таки любят.

Когда наступило время идти в школу, мать решила отдать меня не туда же, где училась Элайза. Сестра посещала учебное заведение недалеко от нашей трехэтажной квартиры на Елисейских полях. Меня же отдали в закрытую школу-интернат, которая называлась «Большой дуб». Территория школы огораживалась забором, за которым был густой лес. В том числе росли и дубы.

Это очень элитное учебное заведение для детей из самых богатых семей Франции. Школа находится в пригороде Парижа. Дети живут там и учатся с понедельника по пятницу. По выходным родители могут забирать их домой. Но при этом можно оставаться и в школе, если семьи живут далеко и ездить за детьми неудобно. Обязательным было только забирать детей домой на каникулы. Тогда школа закрывалась полностью и в ней проводились небольшие ремонтные работы.

Во Франции в первый класс идут в шесть лет. Мне должно было исполниться шесть в конце октября, поэтому в сентябре меня еще пятилетнюю родители привезли к интернату, уже одетую в школьную форму с символикой учебного заведения. На мне были черные туфли, синие гольфы, клетчатая юбка до колена и белая рубашка, поверх которой можно было надеть синий джемпер.

Мне не нравилось, что я буду совсем одна в чужой незнакомой школе. Но мне обучение там преподносили, как большой подарок. Ведь учиться в таком месте – престижно и очень дорого. Намного круче, чем в обычной школе возле дома, в которую ходит Элайза.

Много лет спустя я узнаю, что меня отдали в интернат не потому, что он действительно престижный, а просто потому что мать хотела избавиться от меня. А так как отцу всегда было наплевать на семью и детей, он согласился.

Учителя в этой школе обращались ко всем детям исключительно с приставками к фамилии «месье» или «мадемуазель» независимо от того, сколько им лет. Меня все учителя называли мадемуазель Готье, а друзья просто Кнопкой.

– Мадемуазель Готье, вот ваша комната, – учительница заводит меня в спальню. – Вы будете жить вместе с мадемуазель Жеффруа.

Женщина вкатывает в спальню мой чемодан и уходит, притворив за собой дверь. Я смотрю на девочку, которая сидит на кровати и смущенно смотрит на меня. Она тоже в школьной форме, но за спиной у нее маленький рюкзачок в цветочек. Я перевожу взгляд на небольшой письменный стол, который уже заставлен ее вещами и отмечаю, что все тетрадки, пенал и ручки у нее тоже в цветочек. Потом еще раз смотрю на нее. Ее светло-коричневые волосы заплетены в косички и завязаны резинками опять же в цветочек. И дрожит она от страха, как цветок в нашей загородной резиденции во время дождя.

Меня почему-то это начинает забавлять.

– Привет! – говорю ей с улыбкой. – Меня зовут Кнопка.

– Это настоящее имя? – подает тихий голосок.

– Нет. Но меня все так называют. И ты тоже меня так называй.

– Хорошо, – пищит, все еще боясь меня.

– А тебя я буду называть Флёр*.

– Почему? – удивляется.

– Потому что у тебя все в цветочек. Да и сама ты дрожишь, как цветочек под дождем и ветром. Так что ты теперь Флёр.

И я довольная своей придумкой расстегиваю чемодан и достаю из него свои вещи. Кладу на свободный стол, который, я так понимаю, теперь мой, тетрадки, ручки и книжки.

– Ты уже повесила свои вещи в шкаф?

– Нет, – она все еще дрожит и боится меня.

Честное слово, как будто я ее съем.

Я подхожу к девочке и протягиваю ей руку.

– Не бойся меня. Давай дружить?

– Давай, – тихо пищит и несмело пожимает мою руку.

– Давай вместе разложим наши вещи?

– Хорошо.

И она слезает со своей кровати. Мы вместе развешиваем одежду, раскладываем ее в комод, параллельно знакомясь друг с другом получше. В этой школе в униформе ходят только на уроки и в самый первый учебный день. В остальное время разрешено одеваться в свободную форму.

Флёр оказалась из обычной семьи рабочего класса. Она единственная дочь, и ее родители каким-то образом смогли получить грант у муниципальных властей на обучение их ребенка в этой закрытой элитной школе. Флёр никогда не была в Париже и из своего маленького городка Ле Нёбур выезжала только в Плезир, где живет ее бабушка.

На следующий день начались уроки, и мы с Флёр сели за одну парту. Учительница разделила весь класс на команды по четыре человека и устроила игру на знание алфавита. В команде со мной и Флёр оказались два мальчика: Себастиан Видаль и Андре Дюбуа. Мы выиграли эту викторину, потому что Флёр уже прекрасно знала весь алфавит и умела читать.

Дети из других команд злостно стреляли в нас взглядами, пока мы давали друг другу «пять» за нашу победу.

Так началась моя жизнь и учеба в закрытой школе «Большой дуб». Нас всегда было четверо, и мы всегда были одной бандой: Кнопка, Флёр, Себастиан и Андре. Уже попозже мы выяснили, что за красивой обложкой элитной школы скрывается самая настоящая гниль. Учителям на самом деле наплевать на детей, они пекутся только о престиже школы. А еще педагоги очень боятся богатеньких родителей своих учеников, поэтому позволяют детям абсолютно все: прогуливать, перелезать через забор и уходить в лес, хамить на уроках, не делать домашнее задание… Все, что угодно, лишь бы чада не жаловались родителям, и те продолжали платить за «престижное» образование своих детей.

Поэтому в этой школе всегда царил закон джунглей, где каждый был сам за себя и каждый сам боролся за свое место под солнцем. Боролись и мы с Флёр, Себасом и Андре. После нескольких сильных драк с одноклассниками и ребятами постарше наша компания заработала нужный авторитет, и нас перестали задирать.

Нежная Флёр очень тяжело это все переносила, но боялась жаловаться родителям. Они были счастливы, что их дочка учится в таком элитном заведении. Но со временем у нас действительно все наладилось, и нашу четверку даже стали побаиваться.

Отличница Флёр давала нам списывать у нее уроки и помогала на контрольных, спортсмен Себас заезжал кулаком по морде любому, кто пытался хоть как-то обидеть меня или Флёр, хитрый Андре мог все обставить так, что мы всегда выходили сухими из воды, даже если на самом деле были виноваты. Ну а моя роль заключалась в том, чтобы защищать Флёр от девочек в женской раздевалке, а также доставать деньги, потому что в этой школе продавалось и покупалось абсолютно все: жвачки, конфеты, сигареты, пиво, косметика, порножурналы, презервативы…

Иными словами, купить можно было абсолютно все, что может интересовать детей и подростков. Тут царил целый подпольный бизнес среди учеников, и администрация школы делала вид, что не знает о нем. Даже некоторые учителя кое-чем приторговывали.

Флёр из очень бедной семьи, поэтому ей деньги не давали. Родители Себаса и Андре богаты, но они были искренне уверены в том, что оплаты обучения за их детей достаточно, и больше им денег в закрытой школе не требуется. Магазинов ведь тут нет. И только мой отец переводил мне на карту средства по первой моей просьбе, даже не задаваясь вопросом, зачем они мне. Он думал, что деньгами он показывает мне свою любовь.

Я снимала наличные в единственном банкомате, который находился в холле школы под лестницей, и этими деньгами мы с Флёр, Себасом и Андре обеспечивали себе существование. Когда мы стали постарше, сами стали кое-чем торговать, зарабатывая себе дополнительный кэш.

Дети, которые не могли за себя постоять или которые так и не прибились ни к одной компании, платили за то, чтобы их не трогали. На этом попозже стал зарабатывать Себас. Он крышевал нескольких отщепенцев, которые не могли дать сдачи. Флёр же со временем стала делать деньги на том, что давала списывать другим нашим одноклассникам. Все наличные мы складывали в наш общий котел, которым заведывала я.

В нашей компании у каждого была своя четкая роль, но тем не менее мы были друзьями, а не партнерами, хотя со стороны могло показаться скорее второе. С 6 до 18 лет мы были вместе, мы были неразлучны. Вчетвером мы прошли огонь, воду и медные трубы, все время друг другу помогая и все время друг друга поддерживая.

Флёр, Себас и Андре стали моей семьей.

Fleur (Флёр) по-французски означает «цветок».