Язык мой — враг мой.
Истина про меня!
Я чувствую, как меня охватывает паника. Я не могу портить такой чудесный вечер своими проблемами.
Роман не виноват, что в обычной жизни у меня трудности, а смелости взять своё не хватает. Ведь я предпочитаю стабильность, хоть и с небольшими деньгами. А вот риск потерять работу из-за препирательств с начальством в мои планы не входит.
— Настя? — строго говорит Роман.
— Ничего особенного, — быстро отвечаю я, стараясь выглядеть непринуждённо. — Просто иногда… иногда жалеешь о своих решениях.
— И о чём конкретно ты жалеешь? — каждый его вопрос начинает казаться допросом, и от этого я чувствую себя всё более уязвимой.
— Вообще-то, сейчас моя очередь задавать вопрос, — стараюсь перевести всё в шутку и разрядить обстановку.
Тишина за столом становится невыносимой.
Надо же было мне ляпнуть эту чушь?!
— Извини, я просто… немного устала, — произношу я, с трудом сдерживая волну тревоги.
Роман, кажется, улавливает мою фальшь. Он наклоняется ближе и произносит с неподдельной искренностью:
— Настя, ты можешь мне довериться.
Тишина снова накрывает нас, и я теряюсь. В этот момент я не знаю, как ответить. Но в панике случайно говорю:
— Я не привыкла откровенничать с начальством…
И только потом осознаю, что это громадная ошибка.
Сердце колотится в груди, и я молюсь, чтобы мои идиотские слова не привели к разоблачению.
Роман замирает, его глаза расширяются от неожиданности, но лицо остаётся спокойным.
О чём он думает?
Как долго я смогу скрывать свою тайну?
Кто вообще меня за язык тянул?
Я чувствую, как сердце замирает. Ошибочная фраза уже проскользнула, и теперь я проверяю реакцию Романа. Он прищуривается, как бы пытаясь уловить суть, но его лицо по-прежнему остаётся бесстрастным. Внутри меня разгорается тревога.
— Настя, — его голос звучит мягко, но настойчиво, — что ты имеешь в виду, говоря о работе?
Ого, как прямолинейно. Это неожиданно.
— Ничего такого, — отмахиваюсь, — по тебе сразу видно, что ты большой начальник и все тебя слушаются.
Я делаю глубокий вдох и избегаю взгляда Романа. За эту минуту в голове пробегает сотня мыслей. Неужели он начинает догадываться? Как я могу объяснить свою ситуацию так, чтобы это не звучало по-идиотски, если он догадается?
— Прости, — внезапно говорит Роман. — Иногда я тащу работу «домой», — он показывает пальцами кавычки в воздухе. — Но, раз ты до сих пор думаешь о работе, — Роман ставит локти на стол и переплетает пальцы. — У тебя какие-то трудности? Начальник отвлекает в отпуске, ты переживаешь. У тебя что-то серьёзное происходит, что-то, что не даёт тебе расслабиться?
Работая на износ, я стараюсь скрыть правду о своих переживаниях, о том, как я забыла о себе, пытаясь обеспечить семью. Но в этот вечер я просто хочу быть собой. И сделать для себя хоть что-то.
— Да нет, всё в порядке, просто иногда бывает тяжело, — улыбаюсь наивной улыбкой и поднимаю бокал с вином, чтобы скрыть нерешительность. — Это не больше, чем обычная усталость.
Выражение лица Романа немного смягчается, но я вижу в его глазах тень недоверия.
— Устала? Или просто боишься быть уязвимой? — спрашивает он, а я понимаю, что за этим вопросом стоит нечто большее. — Настя, я знаю такие игры. Я не хочу, чтобы ты пряталась за маской.
Когда он говорит это, внутри меня поднимается волна раздражения. Не в то русло ушёл наш разговор. Теперь я снова думаю об этом идиотском проекте, вместо того, чтобы расслабиться в приятной компании.
С негодованием представляю, какой выговор получу от Семёна Владимировича, когда вернусь. Боюсь, как бы хорошо я ни отдохнула сейчас, потом будет хуже.
— Знаешь, — кидаю я, стараясь вернуть контроль над разговором, — иногда лучше держать дистанцию. Настоящие отношения возникают не только на основе обнажённых душ, — смех, который срывается с моих губ, звучит натянуто.
— Не соглашусь, — парирует Роман. — Хорошие отношения строятся на доверии. Я предпочитаю знать людей, которых хочу впустить в свою жизнь. Выходя за рамки малозначащих разговоров, я строю по-настоящему глубокие отношения.
Эти слова будто выстреливают в моё сердце.
Как? Как можно так просто говорить о таких вещах? Во мне закипают любопытство и страх одновременно.
Я не знаю, готова ли я откровенно разговаривать с незнакомцем о личном. Да и зачем ему вообще знать о моих проблемах? Это же просто курортный роман, который толком и не начался…
А если нет?
Отмахиваюсь от этих мыслей. Это несерьёзно. Да и что Роман может сделать? Повысить меня? Перевести в другой отдел? Чтобы все потом тыкали в меня пальцем и говорили, что я — подстилка босса?
Нет уж, спасибо. Лучше начальнику не знать, кто я такая. Среди сотен своих сотрудников и кучи филиалов он никогда меня не найдёт.
— Ты знаешь, — говорю я почти шёпотом, — я просто не уверена, что хочу углубляться в личные разговоры. Есть вещи, которые лучше оставить в себе.
— Но если не открыться, как мы сможем двигаться дальше? Как ты сможешь позволить себе выпустить пар? — его голос становится полным чувственной настойчивости.
Как же он меня выматывает!
Я отвожу глаза, погружаясь в размышления. Всё, что я так тщательно строила в своей жизни, легко рушится под напором этой странной связи с мужчиной, который не знает, кто я на самом деле.
— Я не хочу делать поспешных выводов, Роман. Работа даёт мне возможность обеспечить семью. Я не могу просто взять и отказаться от неё. Да и обсуждать на отдыхе работу тоже не хочется. И не подумай ничего такого, но ты же не ищешь здесь великую любовь и будущую мать своих детей.
Выплёскиваю всё своё негодование на Романа. Вот маски и сняты. Я выразила самый большой страх этого отпуска. Всё, что сейчас происходит, лишь развлечение на эти десять дней…
Роман же дразнит меня своим взглядом:
— Понимаю твои опасения. Но послушай: я вижу в тебе личность, и мне действительно интересно, что стоит за твоими словами.
Я чувствую, что его настойчивость даёт мне надежду. Что, если я рискну доверить ему свою историю?
Роман не похож на всех тех, с кем я когда-либо работала или общалась. Есть в нём что-то живое, искреннее. Как бы страшно это ни было, возможно, сегодня я смогу сделать шаг к тому, чтобы открыться.
— Ладно, — наконец говорю я, поднимая взгляд к его уверенным глазам, в которых мерцает ожидание. — И что ты хочешь знать?