Отпусти-это всего лишь слово - 2 (СИ)

И я не боялся его. Оказывается, я его не боялся.

Я лежал закрыв глаза, покорно подставившись под его ласки, и мучительно думал о Сашке.

Где он сейчас? Что делает? Что пытается предпринять, что бы вытащить меня?

И я был уверен, что Сан не сидит на месте. Что его гениальный мозг уже продумывает и отметает десятки и тысячи вариантов. И не пройдёт недели, как я окажусь рядом с ним, потому что Сашка бог, и для этого бога ничего не стоит щёлкнуть пальцами, что бы сломать грозную машину Вольха.

Я был наивным ребёнком, которому не могло прийти в голову, что Сан всего лишь обычный человек. Окружённый неким ореолом мистичности в моих глазах, он оставался самым обычным парнем, сыном предпринимателя. И господин Малин, чью машину обстреляли из автомата, а затем взорвали и сожгли офис, господин Малин, чей бизнес внезапно обрёл кучу неприятностей, отправился на поклон к хозяину, и получил тонкий и благожелательный намёк. Не лезть в это дело. И господин Малин отступился.

Я лежал прижатый телом Вольха к кровати, а он гулял пальцами по плечу, трогал кончиком языка след, оставшийся от удара током.

Сопротивления не последовало. Кажется, Вольх был слегка разочарован. Я обломал ему половину кайфа, а может быть наоборот, мысль о том, что я не сопротивляюсь, была ему в кайф.

Что он чувствовал? Скорее всего, ничего.

Он казался спятившим роботом, решившим нарушить основные законы собственного существования, обратившись против того, кто так долго издевался над ним.

Робот решивший разобрать человека владельца на детали, для того, что бы понять, что там у него внутри, где находиться головной центр управления, механизм с помощью которого можно научиться манипулировать и управлять телом.

Выпустить кровь и закачать антифриз, снять глазные склеры, и поставить вместо них более, усовершенствованные зрительные сенсоры.

Я не знаю, чем Вольх одурманил меня в этот раз, но дурман действовал очень быстро, превращая сознание в разноцветную жидкую ртуть, обостряющую ощущения, превращающую мысли в ассоциативный бред.

- Не надо…. - Это всё на что меня хватило.

- Ты сам виноват! – Это всё, что он ответил мне. Я не сопротивлялся. Такой ответ меня полностью устраивал.

Вольх задрал локоть, всасывая кожу, около подмышечной впадины. Прикусил, целуя лёгкую начавшую пробиваться щетину. Я следил за ним прикрыв глаза, облизывая пересыхающий губы, засыпанные острым песком суховея дыхания.

Став любовником Саньки, я сбривал волосы на теле, попробовал ради эксперимента и Сан пришёл в такой восторг, что следить за этими вещами я начал непроизвольно. Мне хотелось ему нравиться. И сейчас эта мелочь, «не для кого стараться», напоминала о том, что Сашки рядом нет. Мелочь, которую я отметил машинально, ощутив всю горечь этой маленькой ничтожной мелочи, безразличной Вольху с упоением присасывающегося к каждому миллиметру доставшегося ему тела. И эта сумасшедшая нереальная нежность, наизнанку выламывала смысл происходящего насилия, превращая действие в чувство, неподвластное пониманию.

Сложно ненавидеть того, кто тебя любит. И почти невозможно ненавидеть, когда любят так, бесконечно трепетно. И рассудок плачет, а тело тянется к ласке. Телу приятно, очень приятно, и хочется выгнуться, прогнуться, подставиться, позволить окунать себя в прикосновения раз за разом, разрешить выпить себя, и задушить порыв потянуться в ответ. Но твой порыв и не нужен, тебя даже не спрашивают, в раскладке «хочешь - не хочешь, нравиться – не нравиться», твоё мнение больше не имеет значения. Я ощущал себя цветком, укутанным крыльями сотен бабочек, крылья двигались трепетали, рождая внутри тянущие ниточки. Их было так много бабочек – прикосновений; легчайших, нежнейших, молчаливо – трепетных.

По комнате стелился древесный дым: лёгкий, неощутимый как прикосновения чужих губ, зубов, пальцев, ласкающий ароматом яблок и ночного сквозняка. Я дрожал от холода, а может быть от нарастающего внутреннего жара.

Лёгкие непрекращающиеся движения, похожие на танец художника, что в порыве творческого экстаза выписывает на холсте пятью кистями десятки мазков иероглифов, и сумасшедшие потемневшие от страсти глаза. Даже в темноте я видел блестящие неестественно расширенные зрачки, заливающие радужку, слушал дыхание. Тяжёлое. И стук сердца, словно Вольх наглотался кофе, и сейчас тахикардия разрывала грудную клетку бесчисленным множеством ударов.

- Знаешь, начать меня ебать с порога, это даже для тебя перегиб, ты – Я не договорил, Вольх развернул меня на бок, перестав терзать языком, подхватывая за ногу, просовывая руку в изломанном маршруте, что бы расставив пальцы коснуться живота и сжать пульсирующий член.

Я внутри окаменел настолько, что даже не понял, что у меня стояк. Боль постепенно отпускала, и когда пальцы мучительно зажали головку, я осознал, что внутри пылает пожар, созданный трепетными неспешными ласками. И этот пожар невозможно было погасить, даже встав под ледяную воду, только позволить сжечь себя до тла.

- Я тебя ненавижу. – Я цеплялся за ускользающее сознание, я должен был ему это сказать, прежде чем перестану понимать происходящее превратившись в умоляющее животное спятившее от похоти.

Секундная дрожь чужих рук, пауза, мимолётное колебание, остановка, перед смертью.

Я ощущал себя куклой, которую с лёгкостью вертит кукловод и моя задранная в воздух нога, только усиливала это сходство.

- Нет.

И снова поцелуй. Движение ладонями, новый поцелуй…Цепочка огненных вспышек вдоль позвоночника, и мучительное соло на пояснице. Кольцо рук на бёдрах и дрожащее влажное прикосновение языком, пробивающим дорогу, через кольцо мышц.

- Тебе не противно?

Я даже не язвлю, всё что осталось это горечь и опустошение и бесконечное идущее изнутри желание, с которым я не могу бороться, как и с Вольхом, и это бессмысленно, тянуть резину перед неизбежным, в остром понимании, что он мне солгал.

- Нет.

Язык внутрь, я всхлипываю, на секунду забыв о времени и о том, что упускаю сейчас что – то очень важное. Теряю что- то внутри себя. Я теряю это и нельзя позволить этому исчезнуть, и ненавижу себя, за то, что мне хорошо. Ненавижу себя за этот срывающийся всхлип, ненавижу за то, что не сопротивляюсь, за то, что тело устало, и я устал, и мысли ватные, и сознание путается, и мне не собраться в кулак, не встряхнуться не понять.

- Вольх…

- Нет.

- Вооо…ль

Два пальца внутри, разом.

- Больно.

- Мне тоже.

Пальцы двигаются, безжалостно, мучительно, проталкиваясь вглубь, вызывая приступ тошноты и ощущение тянущей боли в животе. И острой боли где – то внутри, в груди. И это не физическая боль, это другая боль, острая и тупая одновременно, ощущение чёрной пустоты.

Движение в сторону, руки перестают держать, я падаю, но не могу упасть насаженный на фаланги пальцев. Грохот, что – то падает с тумбочки, пальцы исчезают на секунду, и задницу заливает смазкой, холодной, скользкой и снова пальцы, скользят уже без усилий. Два, три. Вольх добавляет смазки и я стою перед ним на коленях, уткнувшись лицом в подушку, зажав зубами собственную руку, чуть повыше запястья и начинаю кричать, ощущая горячий заполняющий изнутри елдак, ощущая каждое движение мучительного проникновения и ору. Я ору не от боли, ору от наслаждения, потому что вытерпеть это уже нет сил. И ору от боли внутри, не физической, другой, понять которую невозможно, и хочется кричать, кричать, потому что это невыносимо. Невыносимо терять себя, невыносимо понимать, что сознание раскололось, взорвалось, невыносимо знать, что я родился уродом, для которого все обычные и обыденные вещи, воспринимаются остро и болезненно, и то что для других легко для меня сложно и невозможно.

Я стою над плитой, держа за хвост живую маленькую рыбу. Отчиму подкинули свежих окуней с рыбалки, и чистить их предстояло мне. Я оглушал рыб рукояткой ножа и сдирал с них чешую, и ненавидел это бессмысленное убийство ради пропитания. Я ненавидел этих рыб, которых должен был чистить, мне было больно в животе, когда они начинали оживать и биться под ножом, я лупил сильнее и плакал, от жалости. А затем в какой – то момент, я захотел стать сильным, перестать быть таким дебилом и нюней который жалеет рыб, бессмысленных глупых рыб. Я взял рыбу за хвост и поднёс её к газовой комфорке, живую, и смотрел как она задыхается, слепо бьются в припадке ужаса, извиваясь в безумной агонии, и затем замирает выпучив глаза и жабры, расставив судорогой застывшие плавники. И я ощутил её боль. Она ударила меня разом, по незащищённым, распахнувшимся в ожидании проводам. Я уронил окушка в ужасе шарахнувшись в сторону, врезавшись спиной в раковину, меня ослепило, скрутило понимание того, ЧТО я сделал.

Я закричал, ощутив чужую мучительную смерть, белым облачком выходящую из плоского тела. Разрыдался и упал на колени и стал просить бога, простить мне это убийство, простить меня за ту боль, что я причинил этой рыбе. Простить меня за то, что я садист и палач, за то, что хотел понять. Но я не подумал, я не подумал, не знал, что будет так.

Меня рвало на грязном полу кухни, я ползал на коленях, пачкая и жирный засаленный пол окровавленными вымазанными рыбьими внутренностями ладонями, и меня преследовала чужая боль и слепой ужас лишённый надежды рыбы, отправленным мной на пытку ради детского интереса. Доказать самому себе, что я смогу. Несколько лет я не мог смотреть на рыбу.

Я боялся оказаться однажды на месте этой рыбы, но думал, что так будет справедливо если я получу боль за то, что сделал больно. Всё справедливо, всё правильно. Если делаешь больно другим, однажды будь готов к тому, что сделают больно тебе.

"Нечем….дышать, Ник"

"Нечем дышать. Мне незачем дышать без тебя".

Ладонь Вольха зажала рот, вбиваясь пальцами, я подавился криком, забился, сжимаясь изнутри, и чужая горячая грудь прижалась к спине, поднимая, удерживая, возвращая в реальность бесчисленными долгими толчками, заставляя душу стать алой ниточкой, тянущейся навстречу каждому движению, сжимая сильнее, не позволяя этому прекратиться, не позволяя образоваться пустоте.

Я висел в реальности вниз головой и падал куда – то в безумное марево наслаждения, не понимая где верх, а где низ, где пол, а где потолок, не понимая и не соображая ничего, всё затопила боль и наслаждение и раздался сухой треск, словно что – то сломалось, лопнуло. Может быть это лопнули дрова в жаровне, сноп искр взлетающих вверх. Что – то сломалось внутри меня, что – то исчезло и разбилось. Что – то очень важное, драгоценное. Ускользало в эту секунду.

Сашка? Сашка…САШКААААААААА

И закружилось сметённое чёрной, взрывной волной, атомной бомбы, разноцветно красным грибом с белой шляпкой растущей завихрённой воронки. Смертельная сила которой в одну секунду распространилась во все стороны и смела всё, сжигая и уничтожая на своём пути дома, людей, весь мир, который мог бы быть, но его не стало. Рушились картонные коробки, металлические балки, домики, стёкла плавились лопаясь и вылетая из окон, но уже не способные превратиться в мириады сверкающих слюдяных искр, их просто смело, вместе со всем остальным и песок, обычный песок превратился в стекло под воздействием жара, и слепой ужас не успел родиться, моментально уничтоженный воцарившимся хаосом смерти. Те кто бежали, исчезали в одну секунду, застывшие на дороге скелеты людей, рассыпающиеся пеплом, как в кино про вампиров, и даже пепла не оставалось, не оставалось ничего, выгнувшиеся в корчах останки зданий и мёртвого города с тенями на стене, человек исчез не поняв что случилось, а на стене осталась тень – жуткий оптический эффект.

А потом взрыв исчез и наступила пустота.

Я слепо бежал куда – то. Судорожно захлопывая двери подсознания, одну за другой. Быстро заколачивая их гвоздями, словно за мной гналась орда разьярённых зомби, одну за другой, схлопывая, закрывая, быстро, как можно быстрее, я должен успеть спастить от этого, спастись и спасти. Если бежать быстро, можно успеть. По рассыпающейся лестнице, на дно самого тёмного подвала, захлопнуть крышку, задраить люки и остаться в темноте. Навсегда.

И тогда я смогу ничего не чувствовать, ничего не знать, я смогу перестать испытывать боль, мне станет всё равно. Мне станет абсолютно всё равно.

Меня уже нет, не будет, я…..

А в задницу загоняли острый штырь наслаждения и я не мог закрыться, не мог этому противиться, потому что каждое движение Вольха взрывало все двери, выбивало их, выламывало изнутри.

Слишком хорошо, слишком хорошо, не бывает так, слишком хорошо. Невозможно. И хочется освободиться, закричать, попросить.

Выпусти меня, отпусти, дай уйти, ну хотя бы дай уйти туда. Куда туда?

Безумие накатывало волной оргазма. И Вольх не слышал меня, ему было всё равно. А может быть, наоборот, он слишком хорошо это слышал, или чувствовал, не давая мне убежать сейчас. Не отпуская ни на секунду, кусая в шею, впиваясь пальцами в плечи, лаская судорожно, причиняя боль, пытаясь разорвать, расцарапать, запытать до полусмерти собой. Выкручивая соски, заставляя кричать, щипая с силой до кровавых синяков.

Удар по бедру, шлепок, с оттяжкой, снова удар, оставляющий след пятерни.

Сознание отлетает, сознание возвращается.

Удар, удар, удар, заставляющий очнуться, вернуться в реальность, не дающий убежать.

Удар.

Я не понимаю, что происходит.

Меня ебут и бьют одновременно. Вольх выходит и со всего размаха с силой загоняет вновь, не позволяя мне превратиться в безвольную куклу, заставляя очнуться и отреагировать, выдёргивая, выдёргивая болью. И наслаждением.

Вкладывая в этот яростный безумный секс всё накопившееся за это время отчаяние, горечь, обиду, непонимание.

Всё, что есть в моём мире, не имеет смысла.

И есть только тело за спиной, мокрое, горячее сильное, и понимание, что это единственная надёжная опора в наркотическом безумии. Это всё что у меня есть.

- Мой – хрипит Вольх – Я тебя….

Яростные движения вдоль члена. Ослепительный взрыв.

Я прихожу в себя на столе, на котором меня ебут и ебут, выныриваю где – то в пространстве между полом и кроватью, провал, взлёт, я на его коленях, подставляя искусанные распухшие губы.

Моргаю, очнувшись под водой, на подгибающихся ногах, не могу понять, что происходит. Мы в ванной? Почему это ещё не прекратилось? Прекратиться ли когда нибудь вообще?

- Не смей отключаться – шипит Вольх в ухо. С потолка хлещет вода, я прижат к стене, а он по прежнему во мне, бесконечный, сумасшедший, горячий. Рваный ритм.

- Я…не могу больше – удаётся зафиксировать момент, собрав осколки разлетевшегося сознания в кучу. – Больно.

- Ещё не всё…Не всё…Вольх двигается, кажется он сам измотан до невероятности, этим безумным марафоном. Сколько времени прошло? Он что – то принял сам? Я понимаю это, потому что изнутри разрывает боль. Я уже достаточно наупражнялся с Саней, что бы привыкнуть к ощущениям, а сейчас боль просачивается через отупляющее марево наслаждения и дурмана. Пузырёк мысли на поверхности сознания. Вольх не трахает, дерёт меня как сидорову козу в прямом смысле этого слова.

- Так надо – яростный шёпот в ухо. Удар. Сильный? Слабый? Я его практически не чувствую.

- Я заставлю тебя понять – хрипит Вольх – Слышишь, я заставлю тебя понять!!

Что я должен понять?

Меня накрывает темнота, прохлада и одурительный запах ненавистных яблок. Я ненавижу запах яблок. Я буду ненавидеть его очень долго, яблоки и рыбу.

Я безмолвно тебе прошепчу "Люблю"

Прикоснувшись губами к щеке

Отодвинув прядь светлых волос

Жилка синяя, слабо стучит на виске

Кто сказал? Что это... Всего лишь пульс?

Я тебя. Прижимаю к себе…

Стань моей истиной, в этом жутком "Уйти до рассвета"…

Я тебя …Обнимаю..

Мы с тобой два последних листа на земле.

Давай напишем. Новую библию?

Не уходи! Я налагаю на тебя печать

Не уходи! Начинаю кричать

Не уходи! Это библия боли, наших встреч из сна

Мы придумали её для себя. Не уходи.

А за окном, слепой дождь, смывает следы

Он не просит прощенья, ему не до нас

Рисуя кругами воды, две беды.

В отражении мёртвых глаз.

Я просыпаюсь, в холодном поту

Я просыпаюсь в кошмарном бреду

Как будто дом наш залило водой

И что в живых остались только мы с тобой.

Я прихожу в себя на кровати, в кольце чужих рук. Мне уютно и спокойно, и странно, невероятно странно, но мне хорошо. Я словно плыву по волнам тёплого океана и слышу тихий шёпот, и множество слов. Такие слова иногда говорил мне Сашка. Когда думал, что я не слышу его.

А сейчас Вольх укачивает меня и себя, и тихо шепчет о том, что всё теперь будет хорошо, вот теперь, всё будет хорошо. Я просто должен это понять. Я же понял его. Ведь понял. Понял, что он не хотел причинять боль, но сорвался, в очередной раз, потому что я его предал опять и снова, но я ведь понял, теперь я должен всё понять, и больше не буду делать глупостей.

Зачем я мучаю себя, и его, это же бессмысленно, полный идиотизм, отказываться от жизни, когда всё у нас с ним может быть хорошо. Он же выгрыз это наше хорошо зубами, он столько всего сделал для меня и почему я этого не понимаю. Но не страшно, что я не понимаю. Я пойму. Если нужно он выгрызет нас. Это Сане досталось всё легко, у него всегда всё было, по первому желанию и требованию, упакованный сука, а ему Вольху ничего никогда не доставалось просто так, он уже привык к этому. И обидно только, что даже Сану я достался вот так легко от нефиг делать, просто потому что этот уёбок и гандон поманил меня пальцем. Чем он меня приманил? Деньгами?

Ничего малыш, я тебе дам всё что захочешь. Засыплю баблом и в отличие от Сани я зарабатываю его сам и тебе не надо знать, что я делаю. Один потащу это на себе, за нас двоих. Если бы ты понимал. И глупо упрямиться, глупо сопротивляться, очень глупо. И вот он такой сильный, никогда не терял башки, а спятил из - за меня, ничего не может сделать, думать не в состоянии, делает ошибку за ошибкой, и не остановиться. Не переболеть. Девок без числа перетрахал, водку жрал, даже дурь пробовал, но забыться получается ненадолго. Ебу бабу, а думаю о тебе. И это страшно. И тебя нет, а вокруг чернота. И внутри чернота. А вот ты рядом, а легче не становиться. Паскудно знать, что я тебя заламываю. И знаешь смешно ведь блядь, цепляет на каждом углу, всюду ты, и ничего не сделать. Никогда не понимал как это и Самарканд и Бухару за родинку одну. Поэззию раньше хуйнёй считал, а сейчас бля, книжки читать начал с тоски. Почитаешь и твою мать, выть хочется. И убить блядь готов, что бы ты мне просто улыбнулся. И нихуя не могу поделать.

Пытаюсь себя накрутить, думаю всё бля нахуй хватит мозгоёбства, а тебя вижу и сперма вместо мозгов. В тряпку нахуй превращаюсь, бери, выкручивай. Ты и выкручиваешь, в такой узел, что дышать сука не могу. На полном серьёзе, дыхалку перехватывает, в груди больно. Ты ж мне душу с пол пинка вынимаешь. Два слова, и убиться хочется. И ведь пронимает, сходу, взгребает так, что трясёт всего. Я же тебе отомстить хотел. Думал разыщу, и пиздец, устрою всем веселуху на кладбище.

И не смог. Тебе лично пиздюлей вломить еще у машины хотел, и бля, нахуй всё внутри перевернулось. Смотрю на тебя…А ты как котёнок бля, маленький такой, беззащитный. С игрушкой этой, как специально. И шипишь на меня, твою мать. Джабар в машине, чуть от смеха не загнулся, всё допытывается где я тебя чудо откопал. А я собственным пацанам чуть глотки за тебя не порвал. Такое желание было.

Я не открывал глаз, лежал позволяя ему говорить, слушал. Я уже слышал это раньше, похожее признание от него, когда то, пытаясь достучаться до меня, он говорил мне практически те же самые слова, и хочется сказать ему, что повторяться бессмысленно, и пора придумать что – то пооригинальнее, а лучше всего не придумывать ничего. Молчать. Ему не нужно передо мной оправдываться. Зачем? Я знаю всё что он желает мне сказать, если бы он молчал, я мог бы произнести этот монолог за него, бредовый монолог запомнившийся мне ещё тогда, когда он произнёс его впервые.

Сейчас мне начинает казаться, что с того дня прошло уже много лет, странный эффект жизни перенасыщенной событиями. За последние несколько месяцев событий было так много, что в какой – то момент начало казаться, что всё это было безумно давно.

Далёким казался тот день в баре, когда мы встретились, когда я пришёл к нему, и дни проведённые вместе, сумасшедший порыв на мосту, и первое признание в которое я не поверил, сочтя что это нелепая шутка.

Шутка бросившая меня на самое дно.

Где мои родители? Может ли им прийти в голову, что здесь делают с их сыном? Вспоминают ли они меня сквозь хмельной угар, родители от которых я отказался добровольно поставив подпись под чудовищным заявлением и просьбе передать меня на попечительство Вольху. Большие деньги могут сделать всё. Нам кажется, что мы сильны, но однажды приходит осознание, что мы всего лишь песчинки, для тех, кто обладает властью. Овощи – так нас называют, между собой.

Меня продали с потрохами. В этой стране человеческой свободы и демократии, под эгидой социалистического государства которое развалилось ещё до моего рождения, став обществом богатых и бедных, я был продан как человеческий скот, мусор, и мою свободу купил Вольх. Заплатил за меня всем что у него было, став таким же рабом как и я, только в отличие от моего, рабство Вольха было добровольным.

Я мог сбежать от Вольха множество раз, множество раз я буду пытаться совершить побег, пока до меня однажды с кристальной ясностью не дойдёт, я могу сбежать, но не убежать, убежать невозможно. Рвануть за границу вместе с Сашкой, скрыться в надежде, что безумие однажды отпустит, но та система, чудовищная машина против которой мы пытались выступить, оказалась слишком огромной для понимания. Здесь в этом огромной городе, столице мира, всё было продажным насквозь, понятие коррупции приобретало такие масштабы, что бесполезно было говорить об этом вслух.

В этой стране хаоса и анархии, развала и бардака, как любил выражаться мой пьяный отчим, объясняя что пить его заставила жизнь, царила сложная внутренняя иерархия о которой мы простые смертные даже не догадывались. И эта структура как паразит изнутри охватывала все сферы жизни и общества. Мы видели лишь внешний фасад, такой же фальшивый насквозь как ложь льющаяся с экрана в уши старушек и лохов, наивно верящих, что они могут что – то решать, а изнутри все были крепко повязаны друг с другом такими прочными связями, и бесполезно было пытаться рыпаться, и не существовало центральной колонны после обрушения которой всё бы рухнуло к чертям, если убрать теневого управителя на его место встанет другой, после некоторого передела и грызни за власть в результате которой пострадают обычные люди, а может быть не пострадают. И никогда не будет дана команда фас и эти показательные процессы свержения неугодных, ничто иное, как одна большая ложь. И можно говорить о светлом будущем страны, но невозможно переделать государство в государстве, и те законы, по которым оно живёт.

Милиция нашего города не стояла на ушах, я не находился в розыске более того, кроме Саньки меня никто не искал. И даже Сан не мог дёргаться в открытую, понимая, что пострадает его семья.

Почему Вольх не убрал Сашку?

Я задавал себе этот вопрос много раз впоследствии, но думаю на него существовал единственный ответ. Случись что – то с Саном, и я никогда его не прощу, а пока он верил, в возможность того, о чём говорил, Сан находился в неприкосновенности, залогом этой неприкосновенности выступало моё подчинение.

Так же существовал ещё один вопрос, на который я не знал ответа.

Что такое Вольх? Каким образом он получил такие возможности из грязи в князи. Ответ я узнал очень скоро, и наверное это был единственный ответ, за возможность забыть который, я отдал бы многое.

Вольх говорил и говорил. Слова падали в воздух, врезаясь в барабанные перепонки гулкими ударами пинпонговых мячиков.

Бессмысленно было делать вид, что я сплю. Веки дрожали выдавая состояние бодрствования, только такое состояние было хуже сна.

Я хорошо слышал, что он говорит. Хотел ли понимать? Нет. Не хотел. Но понимал. Как это, не желать жить и существовать без другого человека. У меня теперь был такой человек, и этим человеком был не Вольх. А Вольх…Вольх отобрал у меня это. Так что я его понимал. Достаточно хорошо, что бы не испытывать ненависти.

Плечи Вольха дрогнули, пальцы коснулись ресниц.

– Представляешь. Сколько раз думал о мести, а отомстил, получается… самому себе. Ты меня без ножа режешь каждым словом. И пронимает. Тебя ударю и собственные руки отгрызть готов. И орать хочется. И не знаю, что делать. Трясёт всего. С ума схожу от того, что ты мне не даёшься. Себя ненавижу, тебя ненавижу и люблю блядь. Волком вою. Про меня уже байки травят. Меченный с вольтов ебанулся. А ведь ебанулся Ник. На полном серьёзе ебанулся. Если не любишь - пожалей, малыш! Останься со мной. Что мне делать, Ник? Скажи, что же мне делать?

Я открыл глаза, зажмурился, по комнате слабо скользил рассвет, но даже слабого света было достаточно, что бы спровоцировать резь в глазах, заморгал, закрыл вновь, и ощутил как лицо накрывает широкая ладонь, защищая от света.

- Я тебе очень больно сделал? - тихо спросил Вольх, завозился, пытаясь встать и закрыть жалюзи, а я внезапно понял, что если он сейчас уйдёт, даже на секунду, меня накроет чернотой гораздо хуже, чем было до этого. Я вцепился в его руку, молча, не отпуская, повернулся, уткнувшись лбом в плечо. Малейшее движение отзывалось болью. Саднило и болело абсолютно всё, в голове уже настолько давно пульсировали взрывы, что я перестал их замечать.

Вольх замер, не веря. Остался сидеть, прикасаясь невесомо. Боясь, кажется дышать, что бы не спугнуть, обнял, очень осторожно, накрывая одеялом.

- Ник…у нас всё будет хорошо. Поверь, хоть раз.

И я поверил. Не знаю, почему, почему в эту секунду мысленно я сказал ему Да.

Очевидно, мы так сильно друг друга сломали, что ломать дальше уже было некуда, и наступило состояние облегчения и оцепенения одновременно. Безразличия к происходящему, которое стало восприниматься той реальностью, которая должна быть. Она должна была быть изначально и была всегда между нами, спокойная, твёрдая, надёжная реальность доверия и понимания, но мы сами её разрушили. И неизвестно было теперь, вернётся она когда нибудь вновь или нет. Сможем ли мы простить. На самом деле это очень сложно прощать, по настоящему. Просто сейчас родилось временное затишье, перемирие во время войны, которую я подсознательно вёл с ним, не понимая, что воюю с самим собой.

А сейчас…Я проиграл эту битву, а может быть, проиграл целую войну, но пока я верил, что однажды я вернусь к Сашке, она не была проиграна. И мне хотелось верить, что Сашка простит меня, и сумеет принять меня таким. Тем чем я стал, лишившись внезапно чего – то очень важного внутри себя. А может быть, этого важного внутри меня, никогда на самом деле и не было, и я ничем не отличался от Дзена трусливо ползающего по траве, стирающего с колена унизительную харчу.

Жизнь снимает с нас маски и всё расставляет по своим местам, мы можем носить любые обличья и личины, но никогда на самом деле не откажемся от них, и снимая одну маску, жизнь одевает другую. Шекспир сказал, весь мир театр и люди в нём актёры, но на самом деле, вся наша жизнь это одна бесконечная пьеса, в которой роли постоянно меняются походу сюжета. И я менялся вместе с моей нелепой жизненной пьесой, становился лучше и хуже, вылепливался изнутри, и не было конечного итога этому незавершённому творению.

Я не знал, существует ли вообще какой - то итог. Принять случившееся, или продолжать сражаться с чувством которое я отрицал, в надежде остаться перед Сашкой, чистым душой, не согрешившим телом, но нельзя бесконечно лгать самому себе. Эта ложь завела меня в болото отчаяния и боли. И всё что мне оставалось, принять и верить, что я буду принят и понят. И вновь как когда то перед Вольхом, встать перед Сашкой и сказать.

Вон он я Саня, смотри на меня, я такой, какой есть. И ничего не отрезать и не прибавить.

Я устал Сан, я безумно от всего этого устал. Простишь ли ты мне мою слабость?

Через какое - то время Вольх поднялся, закрыл окна, накачал меня обезболивающим, и снотворным.

Я не хотел двигаться, не хотел ничего глотать и принимать, но шевелиться, даже высказывать недовольство был не в состоянии.

Он ещё что – то говорил, материл, ругал себя и меня. А в его голосе…Я слышал облегчение и радость от того, что я не оттолкнул его на этот раз, после всего, что он сделал, я не оттолкнул. Я устал отталкивать. Оставшись лежать на траве в попытке оттереть пятно, но оттереть его было невозможно.

Моя идиотская рефлексия не имела никакого смысла. Окажись на моём месте другой человек, он бы мыслил и поступал иначе. А я был тем парнем, который стоял над раковиной и плакал, потому что ему было жалко рыбу.

Я заснул, до того, как Вольх закончил обрабатывать синяки и ссадины, провалился в долгий беспробудный сон.

Мне снилось, что я потерялся в огромном незнакомом городе, среди множества безликих чёрных людей.

Я пытаюсь вырваться из толпы, бегу, но меня давят массой, увлекают за собой, и вот я вижу Сашку. Он похож на яркий источник света, я протягиваю к нему руки, зову, кричу, расталкиваю всех и начинаю даже драться, но всё бесполезно, меня сминает толпа, увлекая за собой, а Сашка идёт повернувшись спиной, своим маршрутом и не слышит меня, уходит всё дальше и дальше. Я понимаю, что умру, умру без него, острое горе охватывает меня с безнадёжной силой. Я начинаю плакать, умолять людей пропустить меня к Сашке, я понимаю, что если он сейчас уйдёт, а я не дотянусь до него, то мы уже никогда не встретимся, потеряемся навсегда. И внезапно толпа расступается. Словно понимает. Люди расступаются на две стороны образовывая длинный свободный проход, и я несусь вперёд, срывая дыхание. Спотыкаясь, несусь за Сашкой, зову его по имени и нет ни одной преграды. Даже машины расступились по сторонам, всё вокруг замерло и город, огромный шумный мегаполис превратился в картонные декорации, где люди всего лишь манекены, и есть только один живой двигающийся Сашка.

- Саняяяяя

Мне уже почти удаётся сократить это расстояние, почти удаётся добежать до него, ещё небольшое одно усилие и вот я схвачу его за руку. Но внезапно на моём пути выростает Вольх. Злой и страшный. С чёрным лицом, похожий на всех этих людей в городе, он скалиться и я понимаю, что он обычный, что лицо у него не чёрное, а самое обычное, просто в эту секунду он кажется огромным и пугающим.

Меня хватают поперёк.

- Нет Сани! – говорит Вольх. – Есть только я, старина Вольх. Ты что этого до сих пор не понял?

И Саня внезапно оборачивается, поворачивается, и у него лицо Вольха. Он улыбается похотливой усмешкой и подмигивает.

Я просыпаюсь с криком, вскакивая на кровати, с бешено колотящимся сердцем, по лицу текут слёзы. Мечусь по сторонам и понимаю, что в спальне никого нет. В комнате прибрано, всё находиться на своих местах, и только моя неверная память, напоминает о произошедшем кошмаре во сне и наяву. И несколько секунд я сижу в оцепенении не в силах понять, случилось ли со мной, то что случилось или это было плодом больного воображения? Может мне всё это приснилось? Сознание одурманено так, что даже реальность этой комнаты кажется сомнительной и зыбкой, и не сразу мне удаётся вспомнить всё случившееся. Собственную неудачную попытку побега, последующее наказание, слова которые мне говорил Вольх. Я одет. Этот факт не сразу до меня доходит, подтверждая мысль, что всё, мне просто приснилось. На мне футболка и светлые шорты до колен, которые я бы в жизни не одел сам, но в которых часто щеголяла мужская половина населения постарше, спасаясь от жары. Приснилось.

Попытка встать, подсказывает, что нет не приснилось. Любое движение вызывает дискомфорт, и приглушённую боль, которая могла быть сильнее, но защищало действие лекарств, защищало и дурманило сознание.

Я встал, слегка повело, но головокружение быстро прошло, зато в зеркале напротив я смог лицезреть собственное лицо. Если честно думал будет хуже, но очевидно мазь Анжелины помогла, отёков не было, надень очки и разбитость ебала не будет бросаться в глаза, что касается всего остального, на теле не было живого места, всё было замазано йодом, залеплено полосками пластыря, что Вольх запихал в другие места, я предпочитал не думать. Проходили эту сказочку. Да и не думалось мне сейчас. Мысли разбредались в вялой дымке оцепенения.

Я почистил зубы, стремясь прогнать изо рта отвратный привкус, после чего пошатываясь, спустился вниз, разыскивая Вольха или Анжелину. Хотелось посмотреть в глаза этой милой тётечке. Интересно, что она станет изображать в этот раз. Сочувствие?

Вольх не сказал, как меня нашли, но думаю мне не нужен был ответ. Он меня спровоцировал на побег. И этот кошелёк на столе и мобильный. Сейчас мне казалось, что всё не случайно. Но уверенным я быть не мог, хотя от того что я узнаю правду ничего не менялось. Да и факт мобильника. Если Саня знал, где я, почему он не предпринял никаких шагов, а может быть предпринял, только бесполезно пытаться найти меня здесь, разве что обшарить каждый дом. Но будет ли кто – то пытаться этим заниматься? Саня будет. Значит всё, что следовало сделать, это ждать. А может быть попытаться убежать снова, только на этот раз, я не допущу ошибки.

Я шатаясь и опираясь на стеночку, а иногда и откровенно по стеночке и перилам, добрался до кухни.

Очередная тишина и ощущение обманчивой безлюдности. Толстые стены не пропускали звуков, и это вызывало неуютное чувство, когда ты вроде бы не один, но в то же время словно в склепе. И снова на столе кошелёк Анжелы, как издевательская насмешка или плевок в лицо. Интересный расклад однако. Искать Вольха расхотелось, в желудке громко заурчало.

Как ни странно, после всех событий мне очень хотелось есть. Обычно в стрессовых ситуациях, у людей пропадает аппетит, у меня же проснулся зверский голод. Очевидно организм решил компенсировать количество вытраханных из меня калорий, и счёл что худеть дальше мне уже просто некуда, а значит надо срочно пожрать.

Я пошкерился по холодильнику, нашёл упаковку сосисек, надорвал зубами, вытянул кусок хлеба и принялся разбираться с чайником, ища по зеркальным шкафчиком чай и кофе. Шкафчиков было много, так что найти искомый предмет представлялось сложной задачей. Одна из складывающихся наверх полок открыла глазам обширный бар с кучей бутылок, вторая разномастную посуду. Пришлось встать на цыпочки, что бы дотянуться до чашки, вставать на тубаретку я побоялся, уверенный, что в нынешнем состоянии просто упаду.

Я жевал сырую сосиску с хлебом и заливал чай кипятком. Стоило, очевидно заглянуть в кастрюли, но сил хватало исключительно на то, что бы удержать ручку чайника.

Тёплый деревянный пол позволял стоять босиком. Со стороны окон падал яркий солнечный свет, денёк выдался исключительно неплохой. Я добрался до окна, выходящего на бассейн, полюбовался солнечными бликами. Вновь никого. И детское желание выйти и снова повторить маршрут до ворот. Хорош беглец со скоростью улитки.

Сесть за стол представлялось нереальным, стоять было мучительно, в конце концов я решил проблему облокотившись на стол, щёлкнул пультом от телика и запивая холодные сосиски сладким чаем принялся смотреть мультфильм. Том и Джерри. В детстве выкрутасы кота и мышонка здорово смешили, сейчас позволяли отвлечься.

- Мать моя – раздался свист - Ты посмотри Лёня, какая девочка.

Я подавился чаем, не сразу сообразив выпрямиться. Зрелище я составлял весьма художественное в стиле «Дам тебе совет простой, в этой позе ты не стой».

На кухню ввалились два рослых парня, на лицах которых без труда читалось посещали места не столь отдалённые, вот только отсидка была недолгой очевидно. Не знаю, но я научился определять людей, отличая борзоту от тех, кто из себя реально представляет угрозу. И вот эти парни угрозу представляли, только чем – то неуловимо смахивали на Сашкихных шестёрок вроде Лёна и Мурзика. Даже по росту напоминали, один крепкий квадратный в спортивных штанах и футболке, второй худой и нескладный в брюках и рубашке закатанной до рукавов. Оба с пивом и изрядно под шафе.

Вопрос откуда эти кадры нарисовались, я предпочёл себе не задавать, находясь не в том состоянии, что бы слёту срезать шуткой или осадить. Слишком тяжело далась война с Вольхом, поэтому взяв чай и прихватив сосиски, я предпочёл повернуться спиной, и проигнорировав реплику, ретироваться к выходу, благо их было два. Но не тут то было.

- Ты к кому сучка спиной поворачиваешься? – меня толкнули обратно, я чудом не упал и сохранил равновесие, сумев не расплескать горячий чай. – Тебя что отпускали?

- Или не разу не опускали? – парни заржали, в воздухе отчётливо потянуло перегаром. Кажется передо мной был тот вариант когда похмелье плавно перешло в новую пьянку.

- Слушайте, ребят – я набрал в грудь воздуха, выдохнул –Шли бы вы…себе мимо.

- Схуя – квадратный аж побагровел от возмущения. – Ты на кого залупаешься, петух.

Вот мне и обозначили мой статус здесь. Не знаю, сложно ли определить по лицу человека, ебут его в жопу или нет, но по моему лицу это видимо определялось, потому что с какой ещё стати, обзывать стоящего на кухне незнакомого пацана, петухом, без боязни получить в морду. Хотя от меня в морду мог опасаться получить разве что ребёнок. Внешнего впечатления я никогда не производил.

- На кого? - поинтересовался я очень спокойно, чувствуя, что от ярости начинает темнеть перед глазами и на губах появляется ухмылка. Нехороший признак, обозначающий, что сейчас я брошусь в драку.

На ответ мозжечка присутствующих уже похожу не хватало, слишком сложный мыслительный процесс очевидно.

Ты чего скалишься, я тебя порву бля сука пидор нахуй – выдал квадратный, делая шаг ко мне.

- Подожди Колоб – товарищ перехватил его за руку. Нахмурился.

- Чё то этот петушок больно борзый.

- Полёта не чую, берегов не вижу – согласно подтвердил я, примеряя на руке кружку.

Квадратный тоже притормозил.

- Ты здесь откуда, взялся?

- Оттуда – я показал пальцем на потолок, спальня располагалась над кухней, так что почти не соврал. – Ну я пойду?

Выглядел я наверное в этот момент весьма сиротливо, возможно действительно напоминая припизженного тряпкой котёнка, потому что пацанам неожиданно сделалось весело, захотелось поиздеваться.

- А вот хуй тебе в рот – выдал квадратный и тут его озарило – Точно, щаз хуй нам сосать будешь сучка. Иди сюда – он потянулся ко мне, одновременно стягивая штаны.

Честно? Честно я выпал в состояние близкое к очередному моральному шоку. Этот переход событий меня не то, что выбил из равновесия, просто не приходило в голову, что всё может обернутся так. Здесь в доме Вольха. Вольх сказал, что это его дом, но видимо не предупредил что у него гости, или я …Я растерялся на секунду, тупо стоя с чашкой чая в одной руке и упаковкой сосисек в другой.

- Колоб, притормози. – Длинный пытался сообразить, и эта попытка сообразить внезапно подсказала мне, что парни стоящие напротив, пьяны в гавно, а значит мне надо сваливать отсюда со скоростью ракеты, потому что с этих отморозков вполне может статься попытаться присунуть мне залупу за здорово живёшь. – Сучка, походу меченная.

- Эээ? – парень глянул на меня с некоторым подобием найти мысль в мутных глазах.

- Этот шкет?

В глазах разлилось недоверие. На их месте я бы тоже не поверил. С разбитым лицом мной только детишек пугать.

- Слышь, Маня, ты чья будешь?

Есть очень хорошая мудрость, лучший способ победить в драке это суметь избежать её.

Может быть сумей я в ту секунду, проглотить унижение, ничего дальнейшего бы непроизошло, но эти слова сорвали меня с катушек, словно мало мне было того, что со мной сделал Вольх, так теперь два невесть откуда свалившихся на голову урода, окончательно втаптывали гордость в грязь. И дальнейшее происходило как в дурном кино.

- Пошли нахуй, ебланы – прошипел я отчётливо. Реплика достойная того, что бы снять её на плёнку, я стою с гордой мордой, весь такой аристократ бля, принц нахуй отсылающий нищих идти убирать навоз, и знать своё место. Я очевидно своё место здесь не знал, или не хотел понимать, а дальнейшее обернулось кошмаром.

Даже Лёня пытающися сохранить благоразумие переменился в лице, а квадратный просто взревев нечленораздельную угрозу, потянулся ко мне. Я не дожидаясь развития событий плеснул ему чаем в лицо, и единственное о чём я мог сожалеть дальше это о том, что в кружке не кипяток, чай уже остыл, и мне не удалось нанести реального ущерба, а вот разозлить до бесконтрольной ярости, удалось очень даже. Кулак вылетел вперёд, я увернулся, не знаю, каким образом, швырнул вперёд упаковку с сосисками и ринулся в драку, забыв о боли, и даже о том, что едва могу ходить. Въебашил жёстко, со всего размаха, в челюсть, успел нанести второй удар, а потом мне с силой врезали в скулу. Я отлетел в стол, со всего размаха вбившись в него спиной, и сполз вниз. Это в кино, героя ебашат, а он встаёт и отряхнувшись продолжает драку, мне даже встать не дали, накинулись избивая с двух сторон, ногами, мгновенно превращая лицо в месиво, заставляя захлебнуться кровью, выбивая зубы, вбивая под дых, по рёбрам. И всё что мне осталось, это закрыть лицо, пытаясь подняться, и суметь продолжить драку, только подняться я не мог, ослеплённый болью и ударами, задыхающийся.

Они что – то орали, меня схватили за шиворот, поднимая на ноги.

- Очко порву, сука – это единственное, что я запомнил, а дальше всё было как в кровавом тумане. Меня завалили на стол, пытались завалить, осознав, что со мной хотят сделать, я сорвался словно с цепи. Дрался как в последний раз в жизни, отбиваясь руками, ногами, отбиваясь всем, чем мог.

Не знаю, откуда взялись силы, но когда речь идёт о выживании, оказывается в человеческом организме находится много скрытых резервов.

Я даже сумел добраться до стула, и схватив его со всего размаха обрушить на вырвавшегося вперёд квадратного, только остановить его было невозможно. Сбоку подобрался Лёня. Я даже не понял, чем мне разбили голову, ударив со стороны. Очнулся когда, меня заваливали животом на стол, сметая предметы на пол, сдирая шорты до колен.

Один держал за руки, второй пытался вогнать елдак, сообщая, что на мне пробу ставить негде и схуя ли я сука выёбываюсь.

Была мысль, паническая, острая, что Вольх об этом не знает, а потом она разбилась волной безумной животной боли.

А может быть, он знает? Может быть, он попользовал меня сам, а теперь отдал на развлечение своей пьяной шобле.

В уши врубился звук музыки, кто – то переключил канал на музыкальный и сделал звук погромче.

Музыка перекрыла мой крик. Когда в меня с размаху загнали дубину, раздирая напополам, я выгнулся в судороге и заорал, что бы уже через секунду подавиться воплем, потому что в рот запихали кухонную тряпку, вогнали круша и ломая зубы, до самого горла, я задохнулся.

А потом словно провалился в черноту.

Говорят всё познаётся в сравнении. Когда меня начали насиловать разрывая изнутри, я осознал с горечью, что оказывается меня никогда не ебали по настоящему, осознал, насколько оказывается берегли меня Вольх и Саня, никогда не позволяя себе причинить мне боль, а сейчас она была, режущая, страшная, раздирающая, заставляющая выть и орать не переставая, и корчиться в попытке убежать от происходящего, слыша над головой пьяный смех.

- Работай сучка, двигай жопой.

Я не знаю, сколько прошло времени, я отключился, я уже не мог орать, мог только хрипеть, не мог даже сопротивляться, не мог уже ничего. Боль была жуткая, но постепенно она стала легче переноситься, я слышал пугающие хлюпающие звуки и было мокро, по ногам текло тёплое, я понимал что это кровь, а ещё понимал, очень чётко понимал, что в глазах этих людей, я не человек. Это было хуже всего осозновать, что здесь не будет снисхождения, жалости, не будет спасения и вот всё что было со мной до этого момента, не значило ничего. И все мои страдания, они оказались бессмысленными, надуманными, это было так ничтожно и мелочно, на фоне всего происходящего сейчас. Я скулил и корчился от жалости к себе, но никогда не знал, насколько по настоящему, жестокой может быть реальность. Вот такая вот реальность, которая может случиться с кем угодно, кроме тебя, и очень сложно представить, что она может случиться с тобой.

Ты можешь сдохнуть в любую секунду. О чём жалеть? В чём сомневаться?

Я не мог двигаться, напоминая рыбу которую расплостали на столе и потрошили изнутри, а рыбина внезапно очнулась, содрогаясь конвульсиями, расставляя плавники, выпячивая жабры.

Я боролся до последнего, продолжал бороться и царапать стол, срывая ногти, оставляя царапины на столешнице, пытаясь вырваться. Но вырваться не мог, не мог скинуть с себя тело, мог ненавидеть и выть в тряпку, мечтая только об одном, что бы мне дали хотя бы один шанс, один единственный шанс дотянуться. Я бы воспользовался им.

В какой- то момент, когда я безвольно обмяк, меня развернули на угол стола и выдернули тряпку, сочтя что я сломался. Меня насиловал Сашка, тоже самое сделал Вольх, но никогда я не ощущал себя настолько униженным, как в эту секунду. Превращённый в человеческое дерьмо, мясо, покорного тупого скота, мечтающего лишь о том, что бы это всё поскорее закончилось.

- Заденешь зубами сука, убью.

Перед лицом образовался вонючий мужской елдак, и предостерегающий голос того, кого звали Лёней.

- Колоб, не рискуй, я ща…оооох бля, ебать, бля по кайфу, охуенно бляя

- Оближи – меня схватили за волосы, заставляя открыть рот, и со всего размаха загоняя в горло.

- Соси сука, облизывай…

Говорят, на последней стадии морального унижения и боли, человек превращается в животное и ломается окончательно. И подчиняется всему, что от него требуют.

Ещё когда человек осознаёт что сейчас умрёт, приходит настоящий страх смерти. И у подростков страх смерти отсутствует. Они не осознают, что их существование прекратиться, они не ценят его и могут ухмыляясь под дулом пистолета сказать – Стреляй. Хотя может это и не так. Знаете, я не хотел умирать. Несмотря на всё случившееся со мной, я хотел жить. Но в ту секунду, я бы предпочёл умереть, чем позволить себе сосать чужой хуй добровольно.

И когда в рот мне вогнали елдак, я с силой стиснул зубы. Изо всех сил.

Крик квадратного был таким жутким, что перекрыл всё, орущую музыку, звуконепроницаемые стены, абсолютно всё. От боли он начал бить меня, я даже не знаю, кто бил, как били, вцепившись пальцами в щёки, разрывая, заставляя разжать рот. Кажется я разжал, сожалея только об одном, что не сумел выплюнуть хуй. Было бы красиво.

Если уж подохнуть, то подохнуть вот так, выплёвывая гордо чужой хуй. Эффектный жест на последок.

Квадратный рухнул на пол, воя и зажимая руками пах. Лёня вышел из меня, и я рухнул на пол, в лужу собственной крови.

Длинный моментально протрезвел, матерясь и шаря вокруг безумными глазами.

Это было всё, что я запомнил. Вой квадратного, застывшую человеческую фигуру с безумным взглядом, а дальше дверь распахнулась…

Сцена достойная ревизора. Незнакомые люди с выражением шока на лицах, недопонимания, недоумения, вообще абсолютного непонимания, полного стопроцентного ахуя. Зацепился глазами за мужчину с очень умным лицом, смотревшего на эту сцену с изумлённой брезливостью и окаменевшего Вольха стоявшего рядом с ним с глазами в которым мир обрушился в один миг, словно он не верил, тому что видит. Отказывался верить собственному зрению.

Я отчётливо запомнил эти секунды, когда время растягивается превращаясь в вязкую паутину событий.

Вольх выхватил пистолет. Из – за пояса одного из стоявших рядом парней, передёрнул затвор и начал стрелять. Раз за разом всаживая обойму, в Лёню так и оставшегося стоять посередине кухни с окровавленным членом, судорожно пытающегося натянуть штаны, в квадратного воющего от ужаса и боли в луже крови.

Я увидел как взрываются мозги человека, как пуля входит в лоб и выносит мозги с противоположной стороны, похожие на серую кашицу с кровавыми отшмётками, и вот когда Вольх вышиб Лёне мозги, тело ещё продолжало стоять, а он стрелял и стрелял и вой квадратного захлебнулся перейдя в бульканье, а длинный рухнул на пол рядом со мной, сверкая дырой в башке.

И его кровь потекла по полу, и я смотрел и думал о том, что сейчас она дотёчёт до меня.

Когда Вольх начал стрелять, я закричал, закричал вместе с квадратным, только крик внезапно пропал, словно кто – то пришёл, сдавил мне горло железной рукой, и всё что осталось это сипеть, и раскрывать рот в попытках понять, почему он больше не исторгает не звука. Что случилось с пластинкой, она вроде бы цела, а звука нет, неясный сип и бульканье. В горло текло и я захлёбывался. Вольх уронил пистолет. Он смотрел на меня, он не верил в случившееся, а я не верил ему. И из этих людей находящихся здесь, я наверное боялся его больше всех на свете, потому что он обещал мне, что всё будет хорошо, а сам бросил меня здесь. Он ведь специально меня бросил. Хотел наказать? У него получилось.

Если бы он захотел наказать сильнее, он бы не смог придумать ничего изощрённее, может быть только распилить на куски бензопилой. Наверное, здесь такое тоже практикуют?

Вольх стоял. Кажется, он был в шоке. А затем тот самый пожилой мужик, положил ему ладонь на плечо сжал, заставляя успокоиться и собраться, указал глазами на меня что – то сказав негромко. И это было странно, словно Вольх без его подсказки ничего не мог сделать. В глазах мужчины, читалось лёгкая брезгливость и равнодушие. Я никогда не видел таких глаз, спокойных, мудрых, и абсолютно безжалостных. Словно этот человек стоял на иной ступени развития, неподвластной простым смертным.

- Позаботься о девочке – прибавил он, сделал одно движение головой, и кухня моментально очистилась, народ рассосался куда – то, молча без единого лишнего слова и движения.

И даже после этого Вольх не рванул ко мне.

- Док, прости бардак развёл – сообщил он разводя руками.

- Ничего, бардак убрать несложно, главное что бы в доме всё в порядке было – всё так же негромко отозвался мужчина, по прежнему не спуская с меня глаз, а я…Я внезапно понял, что помощи не будет. Но я не хотел помощи. Она была мне не нужна, помощь. Я ухватился рукой за край столешницы и начал подниматься.

И только после этого Вольх рванул ко мне.

- Никита, ты в порядке?

Самый дебильный вопрос, который я когда либо слышал в своей жизни. Как я могу быть в порядке после ЭТОГО?. Он хоть сам, понял, что спросил?

Мне стало смешно, только я не смеялся. Когда он попытался поддержать меня, срываясь с того поводка, который был для него отмерен, я улыбнулся ему в лицо и он отшатнулся назад, потому что жутко наверное я выглядел с окровавленным ртом.

А я улыбнулся, поднял ладонь и оттолкнул алой пятернёй, впечатав её ему в лицо, продолжая улыбаться, страшной жуткой улыбкой, глядя глазами из которых не пролилось ни одной слезы, но только глазами я сказал ему всё что думаю. И я не знаю, можно ли убить взглядом, что было в моих глазах, выжженных, почерневших, читалась ли в них ненависть, или обида, а может быть в них было простое банальное человеческое отвращение.

Меня сейчас здесь выебали в жопу, только знаешь что я тебе скажу мразь, ты ниже меня, ты ниже меня тварь, и ты не стоишь даже того, что бы жрать пыль под моими ногами.

Вот что я хотел ему сказать, но всё что я мог, это просто посмотреть, скалясь жуткой, улыбкой.

Надеюсь, она будет ему сниться во снах? От этой мысли, мне будет немного полегче.

- Хорошую ты себе девочку нашёл...славную. – Док продолжал смотреть на меня с непонятным выражением и непонятно что было в его голосе.

- Врача вызывай – добавил он, это было последнее что я помню перед тем, как меня затошнило и началась рвота, только рвоты не было, был просто тошнотворный жуткий спазм, скорчивший судорогой внутренности, и уже падая на пол и погружаясь в черноту, я ощутил, как меня подхватывает Вольх. А дальше наступило долгожданное спасительное забвение.

Я шёл по ступенькам. Ступеньки были бесконечные, длинные непрекращающийся ряд грязных, лестничных пролётов. Я шёл медленно и неторопливо, мне некуда было спешить сейчас, меня никто не ждал, в конце моего пути, и я шёл, считая глазами шаги, мысленно отсчитывал их про себя, но не мог сказать с точностью сколько их было. Цифры исчезали и путались в сознании, стекающими грязными столбцами, как если бы кто – то разлил чернила по листу тетради, а чернила оказались красными, а потом сменили цвет на чёрный, превращаясь в мутную жижу. Но мне было всё равно, я не думал об этом, и продолжал идти. Знакомый пролёт. Полоска света и длинная ржавая лестница уходящая к светлому провалу. Я уцепился руками за перекладины, не боясь испачкать ладони, полез вверх, поднимаясь на знакомую крышу, с оторванной дверцей.

Когда – то я ненавидел это место, теперь это было место где мне было хорошо. Здесь я был услышан богом, здесь я был отвергнут им, но он подарил мне это место и оно было драгоценным для меня. Моя персональная Альфа и Омега, спрятанная в глубине воспоминаний. Сейчас эти воспоминания вернулись и в своём сне, а может быть в яви, я оказался здесь. В лицо ударил ветер и запах бензина, ветер перекатывал пустые пластиковые стаканчики. Я забыл их. Стремясь забрать с этой крыше всё, забыл два стаканчика из под вина, и сейчас подсознание воспроизводило эти незначительные детали.

Я улыбнулся и перенёс ногу через порог. Прошёл по пружинящему руберодиу, на ходу поднимая стаканчики, поднёс их к носу, вдыхая слабый запах воспоминаний, уже смытый дождём. Сел на край парапета и свесил ноги вниз, для того, что бы остаться в этом месте навсегда. Я разжал ладонь позволяя пластику исчезнуть в бездне. Я больше не хотел помнить. Я больше не хотел верить. И надеяться, я тоже не хотел. Набирать кнопки несуществующего телефона, прокручивать между пальцами воображаемый диск.

- АЛЛО, БОГ? ….Я СДАЮСЬ!

Я всегда был один, всю свою сознательную жизнь. И мне хорошо, было одному. Это очень глупо думать, что однажды что – то может измениться, и глупо верить, что ангелы существуют. Что однажды ангел прилетит на мою крышу, протянет ладонь, и останется рядом навсегда.

Люди как осенние листья…уходят. Рано или поздно они уходят, и ты остаёшься один. На своей крыше. Но если ничего не ждать, и ни во что не верить, то это хотя бы, не будет больно.

Я открыл глаза, думая о том, что вся моя жизнь, весь этот год, состоит из бесконечных непрекращающихся де жа вю. И вот всё повторяется как и раньше. Я лежу в больничной палате, больше похожей на номер люкс, окутанный проводами капельниц с дыхательной системой тянущейся к носу, и испытываю странное ощущение, что я ещё не раз окажусь в больнице с той жизнью, которую для нас выбрал Вольх. Рано или поздно, мне суждено оказываться здесь, с моей везучестью, когда из двенадцати стульев я умудряюсь сесть на единственный сломанный.

На подоконнике несколько корзин с цветами, рядом с кроватью кресло, и я жду увидеть Сашку, но в нём сидит Вольх. Он не спит, смотрит на меня остановившимся взглядом. Под глазами чернота, ввалившиеся щёки, заострившийся нос.

Я моргаю, двигаю пальцем пытаясь пошевелиться, и не сразу до него доходит, что я очнулся и пришёл в себя, он срывается с места, пытаясь схватить меня за руку, коснуться.

- Никита….Ник! – лицо кривиться, и кажется что он сейчас заплачет, но он не плачет, каменеет лицом, заставляя взять себя в руки. Ну ещё бы, помнит унизительную пятерню. Опустить человека можно разными способами, вот я показал ему один из них, и мне плевать, что он там будет думать и чувствовать после этого. Что станет говорить.

Нет, я не ненавидел его. Мне было всё равно. Даже если он не виноват в случившемся. Именно это он начал говорить; сбивчиво, захлёбываясь, объясняя, что не виноват. Что не знал, и подобное никому не могло прийти в голову. И это было как сцена из фильма ужасов. Он чуть не рехнулся.

Он получил вызов от Дока, и поехал навстречу, и эти парни, люди одного из друзей Дока. Приехали раньше. Я даже не слушал, что он говорит. Если честно, анализировал собственное самочувствие, спросив о котором Вольх не дождался ответа и начал объясняться. Рассказывал о том, что я всех здорово напугал, даже Дока проняло, и ещё Док меня одобрил. Вольху плевать конечно, одобрит или нет. Но Док пожелал оплатить лечение, неслыханная честь оказывается и такое вообще выходило за рамки, что бы Док признал …

Вольх проглотил слово, но я понял, что за ним стоит. Значит те кто ебут люди, а те кого ебут не относятся к разряду людей достойных уважения в понимании понятий по которым жили в мире Вольха.

И вот оказывается опущенный пидор, удостоился уважения от смотрящего. Описаться можно от счастья. А Вольх говорит, и говорит, подбираясь неловко к руке, и боясь прикоснуться.

Я шизею от людей. Шизею от их реакции, да я вообще ебу этот мир. Вольх боиться до меня дотронуться, ну где бы это записать и повесить на стенку. Может пока железо горячо, попросить, что бы отпустил заодно, кортеж там сопроводительный выделил. А что, вдруг не откажет? Вольх отвернулся в ту секунду когда я открыл рот, собираясь высказать это саркастичное замечание вслух. Из горла не родилось ни звука, только непонятный тихий сип, даже не сип, я не знаю, как назвать то, что я пытался воспроизвести.

Я помнил как говорить, язык двигался во рту, а слов не было, не было даже мычания, просто звук исчез, и голос больше не желал мне подчиняться. Вот такая вот я бля русалочка, которую по дороге к принцу, отпиздила злая ведьма, сказав, а с хуя ли тебе петь красавица, ты и так красивая. Типо действую беби, попутный вететр тебе эээ в помощь.

- Пить хочешь. Сейчас врача позову, ты здесь неделю провёл, но выпустят ещё не скоро. Надо что бы швы зажили.

Вольх смотрел с жалостью. Я поднял руку…И понял наконец, что меня смущало всё это время, лицо было забинтовано. Я как мумия бля, был укутан бинтами. Может быть поэтому я не могу говорить? Бинты мешают?

- Тебя здорово …сильно поранили, малыш – Вольх отвечает на не заданный вопрос, отводит глаза, добавляя глухо – Пришлось пластику делать, ты…Не бойся, всё быстро заживёт, шрамов не будет. Жаль, что я этих ублюдков не могу второй раз – он стиснул кулак, я отвернулся. Перед глазами всплыла страшная картина, которую я вряд ли когда нибудь смогу забыть.

- Не волнуйся, я буду приходить каждый день.

Это меня должно порадовать? Сомнительная перспектива.

- У тебя теперь будет охрана. Постоянная. – тихо прибавляет Вольх.

- Я хотел сразу ребят приставить, но никто ж не думал, что так…

Кажется ему тоже больно вспоминать случившееся, более того, в этом случившемся он винит только себя.

- Опять я тебя не уберёг, малыш.

Вольх решившись берёт меня за забинтованную руку, подносит к губам, замирает шепча с горечью.

–И сказать нечего. Я тебя во всё это втянул. Может ты что нибудь скажешь?

Вольх смотрит с мольбой и может быть, потому что мне всё равно, я поднимаю ладонь, и провожу по его волосам, успокаивая за нас двоих.

Кто – то должен быть сильным? Наверное это буду я.

- Малыш? – В его глазах расцветает облегчение, и с лица впервые начинает убираться эта жуткая темнота.

– Я тебя люблю!

Что значит люблю? Я люблю этот мир, я люблю мороженное, я люблю ебаться в жопу и писать на стенах жирным маркером слово хуй. Что значит люблю? Да нихуя оно не значит.

Продаётся слово люблю. б\у. Недорого.

Вольх улыбается, а затем улыбка начинает сползать с его лица, сменяясь выражением недоумения и беспокойства.

- Ник, не молчи…

Отрицательно качаю головой. Поднимаю большой палец вверх. Не знаю, что сломалось в моём горле, но когда всё станет на место, я объясню.

А сейчас надо же показать, что я не труп, а то правда решит, что я тут партизана изображаю.

Кончилось моё партизанство. Вышло всё. Разом.

- Малыш? – в глазах Вольха обозначается страх – Ты….Ты ведь слышишь меня?

Я кивнул, поморщившись. Раньше я не возражал, что бы он называл меня малыш. Мне даже как – то нравилось что ли, а сейчас безумно резало слух. В жопу пусть себе засунет. У меня нормальное имя есть.

- Ник….Не молчи – голос Вольх задрожал.

- Ты ….Обиделся на меня…Не хочешь разговаривать…Да?

И я понимаю, что наверное сейчас он будет очень рад услышать, что я обиделся, да что там, он свято уверен, что я на него обиделся.

Ну конечно у меня же туева хуча поводов для обид длинной на всю оставшуюся жизнь.

Устало киваю.

Надеюсь у меня не слишком скучное выражение лица в этот момент?

- Понял…

Вольх поднимается с кровати, а затем нагибается и резко выламывает мне большой палец. Не выламывает, точно нажимает на болевую, и я открываю рот обрушивая на него град мата.

Подонок эгоистичный, бля ему хоть какое – то дело до меня есть?

Лицо Вольха искажается на секунду, в глазах затравленное выражение, то что я увидел в дверях, когда валялся под столом.

- Ник – шёпотом произносит он, а затем белеет как простыня.

- Твою мать – хрипло проговорил он и ударил кулаком по кровати. – Твою мать. Малыш?

Отчаянный взгляд, словно это я виноват в происходящем. Ну да, бля конечно, всю жизнь мечтал оказаться здесь и постебаться над ним сделав вид, что не говорю. Зови врача придурок.

Я открыл рот, попытался, издал сип, честно показал ему, что я не специально, что я не молчу, не издеваюсь, что я просто не могу, и сам бы рад, но не могу. И Вольх вскочив и шатаясь вылетает за дверь, а затем сообразив добегает до кровати и жмёт кнопку вызова врача.

Физически ваш друг полностью здоров, что касается всего остального - врач развёл руками. - Человеческая психика до сих пор не изучена полностью. Речевые и моторные центры не пострадали, он может говорить, но по какой – то причине говорить не в состоянии. Спазма горловой щели нет. Всё что остаётся это ждать. Такие случаи уже известны науке. Бывало что отойдя от воздействия шока, человек снова начинал говорить. Бывало что и не начинал.

Врач снял очки и протёр их тряпочкой.

Мы сидели в кабинете доктора. Я в кресле, одетый в нормальную одежду. Швы сняли месяц назад, и увидев себя в зеркале я чуть не разрыдался от облегчения осознав, что моё лицо нисколько не изменилось оставшись прежним, только незаметные шрамы под скулой сообщают о том, что когда то мне жестоко разорвали щеку и выломали челюсть. Сейчас от пережитого не осталось никаких внешних последствий. Даже зубы вставили, пока я находился в отключке. Таблетки спасали от боли, первые несколько дней я практически не слезал с обезбаливающих находясь в состоянии долгого кайфа, потом наступила депрессия, но курс восстановительной реабелитационной терапии, помог если не выйти из этого состояния, то хотя бы немного отрешиться от него. Каждый день ко мне приходила добрая женщина с улыбкой ласковой акулы, и разложив краски и холст по палате усаживала меня рисовать и слушать музыку. Общаться мы не могли, но она прекрасно компенсировала это каким – то своим неведомым способом и если честно мне настолько было фиолетово, что я даже не возражал против её присутствия, тем более меня всё равно никто не спрашивал. Бесконечные процедуры, курсы рисования, массаж, какие – то ванны, электроды…

Каждый день меня навещал Вольх, когда его не было в палате практически постоянно находился худой светловолосый парень с хищным лицом, тот самый, что заталкивал меня в машину в первый раз. Я знал, что его зовут Кобра. Это единственное, что я о нём знал. Кобра меня не то что бы ненавидел, скорее испытывал неприязнь к подобной работе, сообщив что не нанимался выносить за мной горшок. Это конечно же было утрированно, но в общем я его понимал. Сидеть целый день в больнице с немым парнем занятие не из приятных. Иногда приезжал второй, тот самый крепкий кавказец Джабар и заходя в палату с авоськой полной всякой всячины моментально заполнял пространство своим присутствием. Его потешная манера речи изрядно веселила Кобру, что впрочем не выливалось в смех, ибо Джабар мог пошутить, но насмешек над собой не терпел.

- Здравствуй дорогой – Он всегда начинал с одной фразы, всегда топтался по палате, смотрел рисунки, который шизанутая тётечка с многозначительным видом оставляла на тумбочке, и развешивала на стене, показывая явный в её понимании прогресс работы. В первый раз, когда она попросила что нибудь нарисовать, сообщив, что я могу выбрать любую краску, и просто оставлять пятна на листе, типо будем играть в игру, я счёл её слегка ненормальной и показал фак. Тётечка нисколько не обиделась и начала рисовать сама, рассказывая мне, твою мать, как будто мне не о чем было больше слушать, что именно она рисует. Она рисовала радугу, и траву, и сказала, что каждый человек рисует по своему, и картина это отражение души, и если рисовать постоянно и много, то это поможет мне выздороветь. На самом деле, вопрос заключается в том, что возможно я просто не хочу выздоравливать. И она это прекрасно понимает. Может быть я просто не хочу говорить?

После этого я мрачно взял кисть, и нарисовал горящий дом. Не знаю, почему я его нарисовал. Я в жизни не видел пожаров, а тут взял нарисовал дом в огне. Она сказала, что каждый рисунок имеет смысл. И если бы я добавил пожарника или дождь, это было бы первым шагом к тому, что я действительно понимаю, что делаю. И может быть мне не хочется рисовать дождь, но на самом деле важно было переступить через себя. Потом рисовать дождь станет гораздо легче, многозначительно сообщила она вешая первый рисунок на стену. Шизанутая тётка. Но рисование мне неожиданно понравилось. Я выплёскивался в него весь, изводя тонны бумаги чёрными, грязными кляксами. Рисовал могилы и кресты, черепа и чертей, подтверждая теорию о собственной шизофрении.

Джабар сопел над моими рисунками и чесал в затылке не в силах понять, в чём заключается прогресс. По его мнению на такую мазню жалко было переводить бумагу, а ещё я придуривался. Я был с ним полностью согласен.

Мне нравились визиты Джабара. Когда приходил этот накачанный коренастый грузин, в палате словно загоралось солнце. Джабар травил анекдоты и дразнил Кобру, тот огрызался в ответ и их забавные перепалки изрядно поднимали настроение. Потом приезжал Вольх и настроение резко падало на несколько градусов. Через неделю Кобра начал вывозить меня на прогулки, молча катая кресло по саду окружённому забором и засаженному цветами. Ходить было больно, но довольно быстро я начал самостоятельные передвижения, что помогало мне не ощущать себя инвалидом.

Затем Кобра начал говорить. Рано или поздно нам пришлось бы начать общаться, сначала редкими фразами вроде - Ты в палату собираешься? Пить хочешь? Может телик посмотрим?

Инициативу общения Кобра проявил сам. Мне не приходило в голову попросить у него о чём либо. Однажды застав меня стоящего на коленях на полу и пытающегося дотянуться до тумбочки с водой, Кобра переменился в лице и сообщил что из всех идиотов которых он когда либо встречал я самый безнадёжный экземпляр. Но мне кажется, он испугался последствий. Застань эту картину Вольх, и Кобра бы отделался мордобитием в лучшем случае. Не знаю, что двигало мотивами Кобры, но после этого дня, он перестал покидать палату с таким видом, словно моё присутствие ему как кость поперёк горла и сам начал задавать вопросы вроде - Тебя гулять отвезти? Ты если говорить не можешь, давай жестами попробуем, я пойму. Или пиши. Писать надеюсь умеешь?

К счастью вскоре я начал передвигаться сам, а ещё через некоторое время с меня сняли повязки и швы.

Время смешалось в один длинный бесконечный период лета и хорошей погоды, которую я проебал находясь в больничных стенах. Я даже не знал сколько времени прошло и постоянно путал какой сегодня день. Бесконечные процедуры, обследования, терапия – один день был похож на другой и в конце концов, я был рад, каждому приходу Вольха, ждал с нетерпением потому что это была единственная связь с внешним миром, не считая телевизора, по которому никогда не шли новости, но почти постоянно и беспрерывно крутили фильмы и мультики.

Оказалось что помимо речи, я слегка потерял зрение. Не сильно, всего лишь на несколько единиц, но сообразив что я щурюсь как слепая сова, Вольх моментально отреагировал и все книги, в которых я пытался найти утешение, моментально были убраны из поля досягаемости, так же как и бесконечный просмотр телевизора.

Чем убить время, время конечно же знает

Спустя два месяца бесконечных обследований, таблеток, уколов, лекарств и капельниц, врач призвал нас в свой кабинет, сообщая вердикт, что я полностью здоров. А если точнее « Мы пытались и сделали всё что могли, но»

- Что могу сказать. Курс реабилитации назначен, терапию будем продолжать, а в остальном - Доктор развёл руками подводя к неутешительному вердикту всё в руках божиих.

- Свежий воздух, хорошее питание, витаминов побольше, положительная атмосфера, собственно это самое главное. Можно конечно ещё некоторое время здесь подержать, но думаю вашему брату эта идея не по душе. - Он тепло и дружески мне улыбнулся, а я согласно закивал, всем видом поддерживая эту мысль без возможности развить.

- Я собственно в своей практике, первый раз сталкиваюсь с таким случаем. В аварию значит попал? – он недоверчиво посмотрел на меня, я активно закивал – Впечатлительный молодой человек, весьма нервный к тому же. – Доктор отвернулся, с таким видом что не поверил ни единому слову этой истории, впрочем верить от него и не требовалось. За свою работу он получал неплохие деньги, достаточные для того что бы не задавать вопросов и не лезть не в своё дело. – Берегли бы вы его. – сказал он напоследок, прощаясь с нами уже в дверях кабинета.

До машины мы двинулись пешком, на своих двоих. Я впереди, довольный что наконец то выберусь отсюда, Вольх чуть поотстав. Смотреть на него было жалко. Радуясь тому, что дела мои идут явно на поправку, и более того я не убиваюсь в истерике, он явно не ожидал, что отставку нам дадут так скоро. Поставив меня на ноги, врач честно сообщил, что остальное не в его силах. Это уже по части исключительной психиатрии, да и неизвестно будет ли от этого толк. И вот меня выписали спустя два месяца, после всех пережитых событий. На дворе царила жуткая жара, стояла середина августа.

25 мая в мой день рождения Вольх разрушил мою жизнь.

Когда мы выходили из больницы нас сопровождал Кобра, а встречал Джабар.

И проходя по коридору я бросил взгляд на висевший на стене календарь.

10 августа. Со дня моего исчезновения прошло больше двух с половиной месяцев. За всё это время я ни разу не слышал о Сашке, если не считать того дня, когда попытался сбежать и это обернулось катастрофой.

- Уникум ты мой. Всё то у нас с тобой не как у людей. – вздохнул Вольх, притягивая меня к себе уже в машине, для того что бы поцеловать в губы. Пока я находился в больнице Вольх ни разу не прикоснулся ко мне, не считая того поцелуя в ладонь. Теперь всё возвращалось на круги своя, я был полностью здоров, и можно было не церемониться, и даже не стесняться своих людей. Когда Вольх поцеловал меня, Джабар с преувеличенным интересом принялся смотреть в окно, а Кобра внезапно помрачнел.

Я слабо двинул губами, высказывая соглашение.

- Это ведь ты сделал меня таким – хотелось сказать мне, но это было бессмысленно. Думать так или говорить. Мы часто обвиняем других людей в бедах, которые случились с нами, но на самом деле это глупо. Жизнь играет в причудливые игры, всё происходящее со мной, если размотать этот запутанный клубок, было последствием моих собственных действий. О чём сожалеть, каяться, убиваться?

Я снова ощущал себя Фениксом который перегорел и выгорел до тла. И снова восстал из своего пепла. Но уже совершенно другим, новым, обновлённым, без какого либо следа слабости и неуверенности, лишённый всяческого прекраснодушия, точно так же как и желания страдать. Я смотрел на вещи, под очень странным углом, но в глубине души, понимал, что это правильный угол, возможно единственный существующий для меня.

И где то там на невозможной параллели сознания существовал Сашка. Всё это время я ждал его, верил, что случиться чудо, и он придёт за мной, спасёт и вытащит из этого кошмара, но Сан не приходил, он не мог прийти. И я это умом понимал. А по ночам, лёжа в одиночестве и полумраке больничной палаты, разбитым светом ночника, я тихо грыз подушку, пропитывая её слезами, благодарный богу за то, что сейчас меня никто не видит, и я могу позволить себе быть слабым и тихо выть от безнадёжной, острой тоски и отчаяния.

Сашка, Сашка. Сашка, как же мне сейчас не хватает тебя. Ты нужен мне Сашка, ты нужен мне, приди пожалуйста. Приди пожалуйста, вытащи меня, спаси меня Сашка.

Но никто не придёт, никто не спасёт меня, только я сам. И умом я всё очень здраво понимал, но только на душе было очень горько и обидно.

- Какая су++ положила водку в багажник? – Вольх стоял упирая руки в боки, напоминая капитана пиратского судна, который даёт разгон своим подчинённым.

Короткие втопорщенные волосы, солнечные очки, распахнутая цветная рубаха с коротким рукавом демонстрирующая бугрящиеся мышцы, длинные шорты и шлёпки на ногах. Остальные парни выглядели примерно так же, в разной степени заголённости.

Джип стоял с задранный багажником, я продолжал делать вид, что сладко сплю, слушая над собой голос Вольха и ощущая как свежий сосновый воздух врывается в машину приятно холодя лицо.

Кобра и Джабар деловито выносили вещи, стараясь не беспокоить мою бесценную задницу. Стас – один из четвёрки обитающих в доме телохранителей, ставил палатку.

Мы приехали отдыхать на светлое озеро, с самого утра. И соответственно с самого утра Вольх начал давать разгон. Я перевернулся в кресле, зевнул и поднялся на сиденье, заглядывая вниз. Действительно холодильник у нас существовал просто так для красоты. Сумки паковал Ромка, и горячему эстонскому парню не пришло в голову, воспользоваться нехитрым средством цивилизации.

- Проснулся – увидев меня Вольх разулыбался, подмигнул сразу добрея градусов на десять. Я выразительно двинул глазами, давая понять, что он так орал, что приложил для этого все усилия, потянулся заглядывая в пакет. Надо ж пиздодельность продемонстрировать, и столкнулся с ним губами.

- Прости, я тебя разбудил – пробормотал Вольх практически залезая в багажник, оставалось или меня к нему, или его ко мне. Кобра заставший сцену милования двух голубков, отвёл глаза, и резко свернул в другую сторону, забыв зачем шёл. Я провёл пальцами по волосам Вольха, даря короткую ласку и органично вылез впечатываясь босыми ногами в холодную ещё землю, покрытую сосновыми иголками и травой.

Куда? Босиком!!! - Вольх моментально зашипел, размахивая руками напоминая кудахтающую курицу. Это было смешно. Жестокий, способный без колебаний нажать на курок парень, демонстрировал феноменальную заботу во всём, что касалось близких ему людей, надо мной же он трясся как над драгоценным яйцом, что меня раздражало чрезвычайно, потому что похоже он просто не понимал, что со мной всё в порядке. Это с другим Никитосом, могло бы быть не в порядке, а вот нынешнму его любовнику до шняги.

Я моментально нырнул в машину, выцепляя свалившиеся сланцы, и жизнерадостно похлопал ими друг об друга перед лицом ринувшегося поймать меня Вольха, очевидно ожидающего что я закономерно удеру.

- К воде что бы не подходил…

Похоже Вольх просто не знал, что ещё придумать, но не докопаться до меня не мог. Я начал улыбаться, изображая драку двух тапков, символизирующую Вольха и меня. Мой тапок разумеется был сверху. И оказался лежащим в машине на сиденье, с расставленными ногами торчащими между прижавшим их телом. Тапки перекочевали в распоряжение Вольха, губы перекочевали в распоряжение Вольха, к счастью дальнейшие попытки на этом закончились.

- Надо было вдвоём ехать – сокрушённо признался Вольх, нехотя разжимая руки и выбираясь. Взял за щиколотку, поочерёдно натягивая сланцы на ноги. Я нервно замахал руками, и покрутил пальцем у виска.

Его парни, уже даже боялись подходить к машине, нервно курили в сторонке и изображали всяческую деятельность, словно джип оказался источником опасного вируса, и подходить к нему строго не рекомендовалось.

- Ну и ладно – буркнул Вольх и вновь принялся орать

- Так я не понял, кто у нас в ответе за водку?

- Я показал на себя, усиленно покивал, и услышав беззлобное

– Руки бы тебе пообрывать - подхватил пакет и пронёсся мимо Ромки, прыгая по спускающейся вниз тропинке, Ромка на ходу протянул пять, я ответил и бросил пакет в общую массу.

Пацаны деловито сооружали стол.

- Так Ник, а ты у нас будешь – Я вскинул глаза и Кобра смутился, решив не озвучивать шутку про девушек.

Собрал продукты и занялся помывкой под ближайшей сосной, поливая овощи аква минерале. Ко мне присоединился Ромка.

- Спасибо, что выручил, братан. Вольх в последнее время как с цепи. Впрочем сам знаешь.

Я кивнул, давая понять, фигня и базара не стоит.

Ромка коцал салаты. Я бегал туда сюда обратно, отрабатывая кпд. Больше конечно мешаясь чем помогая, но прогнать меня мог разве что самоубийца. Лежать в шезлонге, который парни расставили на песке, я отказывался.

Поэтому крутился рядом со Стасом помогая натягивать палатку, подавая колышки и удерживая верёвки.

Свежий бодрящий ветерок дующий со стороны озера, несущий в себе запахи ила, сосновых иголок и тростника, постепенно сменялся жарой. Вольх занялся мангалом и шашлыками, окуривая пространство дымком, махнул мне предлагая присоединиться, но я отмахнувшись упиздовал гулять по пляжу, раскинул руки, убегая вперёд, так хотелось завопить « Эгегей бля!», но повернувшись увидел запыхавшегося Кобру.

- Бля, Никитос, в кого ты такой шустрый? – скатываясь по песку сообщил парень, отряхнулся. Да это было закономерно. А чего я ожидал. Без присмотра меня не оставляли ни на секунду. Я посмотрел на него и Кобра отвёл глаза.

- Ты же понимаешь – начал он. Я вскинул руку, покачал головой, махнул ладонью, закивал. Не знаю, как люди меня понимали, но очевидно выразительность мимики заменяла отсутствие слов.

-Тебя Вольх зовёт – сообщил Кобра помявшись и добавил – Пошли.

Я не двинулся. Кобра потемнел.

- Никита, не усложняй мне жизнь – попросил он тоскливо –Думаешь мне не западло, цербером твоим быть? Я ответил серией жестов.

- Ладно. Погуляем – обречённо согласился Кобра и сел на песок. – Знал бы ты как меня это всё достало – сообщил он втыкая ножик в песок.

- Да уж тебя то наверное больше достало. – Кобра хмыкнул, рисуя ножом на песке. Кобре нравилось со мной, я был идеальным собеседником, всё время молчал, кивал и выдавал соотвествтующие ситуации реакции. Кобра говорил за нас двоих, и нас это обоих устраивало. Стоило начать, как говориться, и выяснилось, что мы неплохо ладим. Если Кобра и был озадачен этим фактом, то виду не показывал.

Я бегал вокруг него, собирая камешки и пуляя их в воду, бродил по воде.

- Пять – запустив плоскую гальку я повернулся к Кобре, показывая на пальцах виктори.

- Ха – Кобра отбросил нож, подобрал подходящий плоский кругляшок и запустил в волну. - Шесть.

Мы посчитали.

– Учись салага.

Я схватил следующий и мы с Коброй принялись состязаться в метании гальки.

Семь

- Девять

Двенадцать –Я побил его рекорд и подпрыгнул, вскидывая руки.

Кобра расхохотался.

– Уделал таки.

Я програссировал по песку, едва не споткнулся о торчащий нож, выдернул его и замер, рассматривая лезвие. Мощный тесак внушал уважение. Таким можно свиней резать. Одно движение по горлу.

- Веселитесь? – Я вздрогнул услышав за спиной голос Вольха, его глаза не отрываясь смотрели на нож в моих руках. Мы посмотрели друг на друга.

Когда - то, пацан по имени Вольх предложил мне вскрыть ему вены, это было давно, и совершенно не вязалось с тем, серьёзным, взрослым типом, что сейчас стоял передо мной.

- Порежешься, Никит, - сообщил Кобра, подходя со спины и естественно забирая рукоять из моих пальцев, убрал за пояс.

- Водка стынет – Вольх вскинул глаза, криво улыбнулся и бросив пару шуток и кивнул в мою сторону – Ник, тебя Роман помочь просил. Мне с Коброй переговорить надо.

Я кивнул, и отряхнув ладони от песка пошёл вперёд, не забыв шутливо толкнуть проигравшего Кобру показывая на пальцах, что он проставляется. Кобра шутливо отсалютовал.

Я уже почти отошёл от берега, затем оглянулся, и увидел, что Вольх наносит Кобре мощный удар в челюсть.

Рванул назад. Ветер относил слова в мою сторону

- За что ? - сквозь зубы спросил Кобра, глядя с тихой яростью, но не делая попыток встать.

- Профилактика от долбаёбства. – прошипел Вольх, увидел меня стоявшего в паре метров, миролюбиво улыбнулся, протягивая подчинёному ладонь. Кобра принял и поднялся на ноги.

На секунду мне стало смешно. Вольх что решил, что я собой покончить собираюсь? Не дождётесь, как говорил небезызвестный еврей.

- Всё нормально, Никит. Мы так дурачимся. – Кобра вытер лицо тыльной стороной ладони, улыбаясь и делая вид, что действительно это шутка, но взять себя в руки, ему стоило бешенных усилий. Я отвернулся и сделал несколько шагов по песку, а затем внезапно взлетел вверх, оказываясь перехваченным поперёк живота.

- Пошли купаться – предложил Вольх, прижимаясь губами к моему уху и словно не замечая, какими взглядами смотрят на эту сцену его подчинённые. Я вывернулся возмущённо отдубасив его пятками, и получив по заднице рванул вперёд, слыша в спину громкое фырканье Вольха, который догнал меня в три прыжка, и подхватив под мышку потащил к костру. Очевидно выставлять меня полным придурком казалось ему забавной штукой.

- Джабар наливай – приказал он плюхаясь в кресло вместе со мной, шезлонг заскрипел, но выдержал.

- Я тебе, наливай? - обиделся Джабар – Сам руки достань дорогой. И Никита отпусти. Зачем обижаешь, да. Он тебе игрушка? Живой человек. Нехорошо ты делаешь, дорогой. Совесть надо иметь.В отличие от остальных, Джабар высказывать своё мнение не только не боялся, но запросто мог послать Вольха в лицо, за что пользовался непререкаемым авторитетом, и моим уважением переходящим в глубокую симпатию. Правда узнав чем занимается этот добродушный человечище, я несколько поумерил эмоции.

Из всей компании собравшейся на пикник самым младшим был я, мне исполнилось семнадцать, затем шёл Вольх которому стукнуло двадцать два и Кобра со Стасом, обоим насколько я знал, было около двадцати трёх – четырёх лет, Роману исполнилось двадцать пять, а тридцатипятилетний Джабар годился мне в отцы, а по соображалке в отцы годился всем. Несмотря на свой юмор и привычку дурить, кавказец оказался самым разумным и рациональным и постоянно сглаживал острые углы. Было разумеется ещё множество других самых разнообразных людей, но этих четверых я привык видеть чаще всего. Вокруг себя. Вокруг Вольха крутились разные человечеки. Непременной константой был Джабар, а два других мрачных типа, частенько сопровождающиего его в поездки вызывали у меня непроизвольную дрожь. Спросить о том, кто это я не решался, да и не хотел знать. Иногда достаточно посмотреть на человека, что бы желания проявлять любопытство в его отношении не возникало. Одного звали Сергей правда ребята к нему чаще обращались используя погоняло Терминатор – и скажу честно погоняло просилось на язык, мрачный тип двухметрового роста ассоциировался в героем известного кинофильма. Второй чуть пониже - именовался по простецки Юрич, но стоило Юричу взглянуть на тебя как ноги сами по себе начинали дрожать.

Как – то Кобра признался, что контуженными лучше не связываться ( почему именно контуженные я спросить не мог, а он не объяснил ) И ещё Кобра рассказал, что этих человечков Меченному подкинул Вольх.

Вот с этими ребятами Вольха я не сталкивался. Хотя было один раз, когда мы с Кобром гоняли на заднем дворике в футбол от скуки.

Я рванул за мячом, пытаясь опередить Кобру и со всего размаха налетел на каменную стенку, врезался и свалился назад.

Но не свалился. Меня каким – то образом подхватили за грудки, оторвали от земли. Я повис, в хватке Терминатора. Он поднял меня посмотрел задумчиво. Скажу честно, я чуть не обоссался от страха. Я не тяжёлый, но и не пушинка, а меня одной рукой, совершенно без всяческих усилий удерживал двухметровый гигант, а затем когда я подумал что он меня швырнёт, а Кобра онемел от страха, меня аккуратно поставили назад, расправив складки на сбившееся футболке и протянули мяч. После чего Терминатор развернувшись пошагал по своим делам, огромный и невозмутимый. А Кобра, подлетев ко мне, взахлёб принялся рассказывать, что такого никогда не видел. Что громила подбил мяч одной ногой в воздух, умудрившись поймать меня и одновременно перекатить его вверх до колена, и подхватить рукой. На что способен Юрич, желания узнавать не возникало. Слава богу сейчас этих типов не было рядом. Мне кажется Вольх и сам их побаивался слегка, но не подавал виду. И возможно то, что этих людей приставил Док, тоже имело скрытый смысл, правда наверное это было обидный смысл для Вольха. Терминатор и Юрич нарисовались в нашем доме, на следующий день, после того, как я оказался в больнице.

Купаться мы отправились примерно через три часа. В конце августа, вода становила почти ледяной, но после определённого количества водки это не казалось проблемой.

Мы раздевшись до трусов, гоняли по песку, сталкиваясь и сшибаясь, в борьбе за футбольный мяч. Играли жёстко, не жалея друг друга, честно пиздясь ногами, коленями и локтями. Я лидировал за счёт мелкого роста, позволяюшегося мне уворачиваться и обводить выбивая мяч из любой позиции.

Особенно пёрло обыгрывать Вольха. Прямо тащился, когда удавалось увернуться от его цепкой руки. Касательно меня Вольх свински нарушал правила и Джабар начал откровенно материться, сообщив что мы либо играем либо хуйнёй страдаем, и если командир шнягу не привязать, то забирай своего парня, и развлекайтесь не мешая людям отдыхать. Это будет по человечески. Отповедь Вольха урезонила. И хотя он склонялся к варианту последовать разумному совету, и затащить меня в укромное местечко, но посмотрев на несчастную морду, разгорячённую игрой, решил потерпеть до времён более подходящих.

Мы играли двое на двое, Ромка и Стас на воротах. Кобра и я в одной команде, Вольх и Джабар в соперниках. И такой расклад оказался весьма удачен, потому что мы с Кобром неплохо сыгрались и сейчас явно лидировали организовав сокрушительный дуэт на короткие дальние дистанции.

- Ай нехорошо дорогой, подножки делать – сетующим голосом сообщил Джабар, когда я попытавшись подставить ногу его волосатой конечности, споткнулся и растянулся на песке.

- Аллах тебя наказал.

Сообщил Вольх пролетая мимо с мячом, я вскочив сиганул за ним, но не успел. Мяч метко впечатался в ворота из камешков, пролетев мимо хлопающего ушами Ромки.

- Гол

Ромка разочарованно завыл, впрочем не сильно. Счёт шёл в нашу пользу, а сейчас ушёл на ничью. Мы разыграли, Вольх с Джабаром столкнулись между собой, спустя долю секунды как я выбил мяч, стремительно юркнув между ними, и Кобра уже телепатически научившися ловить сигналы моей Альфа Центавры перехватил короткий пас и метко отправил его с расстояния десяти метров.

- Голл – Мы столкнулись руками, ухмыляясь напару, начиная беззвучно ржать над потешно причитающим Джабаром, по поводу

- Вах черти полосатые, совсем не уважаете.

- Всё купаться бля – Вольх спасая свою команду от позора подхватил меня на плечо и первым рванул в воду.

Поорать было бы кстати, но орать я не мог, вяло потыркал его для приличия, и оказался по уши в ледяной воде. Задохнулся, открывая рот, кроя яростным матом и увидел грустные глаза Вольха, наполненные таким паскудным отчаянием. Он бы правда был рад, если бы я его обложил, был бы счастлив невьебенно. Я вынырнул и плесканул в него водой.

- Чего не плаваем? - Кобра разбежавшись обдал нас кучей брызг, Вольх матернвушись немедленно облил его в ответ. И парни принялись топить друг друга, вызывая закономерное желание зайтись хохотом и присоедениться. Худощавый жилистый Кобра ничуть не уступал Вольху.

- Вай на берег давай, Никита. Замерзнешь. Я тебе чай налил, покушать иди – сообщил Джабар идя к нам с водкой и закуской, которую пристроил на пластиковой тарелке – Выпьем, дорогой. – обратился он к Вольху передавая ему бутылку и пытаясь обнять за плечи.

- Выпьем – Вольх на секунду перестав пулять Кобру присосался к горлу.

Кобра по инерции набрал пригоршню воды и Джабара смело волной вместе с закуской.

- Черти полосатые – ругался Джбар очень смешно, отплёвываясь и сообщая Кобре что нет для него святого. Я выхватил плавающий огурец и помидорку. Стаканчик с водкой Джабар спасти не успел.

- Чего лыбишься, дорогой, у человека горе, а он ухмыляется.

- Иееееех !!!! – Мимо пронёсся Стас на надувном матрасе, Ромка активно работал веслом.

- Сволочи! Придурки - тоскливо заорал Вольх начиная ржать. – Спать на чём будете, лодку бля не судьба надуть было?

- Черти полосатые - согласился Джабар подавая ему бутылку – За это надо выпить.

- Никитоооос – Я не успел опомниться, как меня подхватили, и задёрнули на матрас.

- А это мы забираем – сообщил Ромка радостно.

- Тринадцать человек на сундук мертвеца – запел Стас громко, пока Ромка затаскивал меня пузом на поверхность, едва не содрав плавки.

- Йо – хо – хо и бутылка рома

Кобра выхватив водку из рук Вольха, рыбкой поднырнув под борт уцепился за край матраса, передавая добычу на борт

- Пей и дьявол тебя заберёт за собоооой – фальцетом продекламировал он и быстро заработал ногами, укатывая матрас от расправы.

- Палундрааааа

Выглядели они при этом так смешно, напоминая резвящихся пацанов, что Вольх и Джабар загнулись от хохота, глядя как украденная бутылка пошла по кругу.

- Парня не утопите – заорал Вольх безнадёжно махнув рукой, и выстукивая зубами они побрели на берег, в то время как пацаны раздухарившись принялись орать песни. Скажу честно мне было весело. Причём настолько весело уже не было давно. Пользуясь отсутствием бдительных глаз, Ромка дал мне согреться водкой. Двухметровый матрас пружинил над водой, напоминая плот, правда при попытке на него занести ещё одно тело плот грозил перевернуться, но кое как удалось затащить Кобру и лёжа поперёк парни бесновались и орали песни, а Ромка размахивал веслом.

Правда закончилось всё не очень весело. В отличие от парней, я не умел плавать, и когда они начали беситься, матрас закономерно перевернулся, а я разжав руки забарахтался уходя на дно.

К счастью все были не настолько пьяны, что бы не сообразить, что происходит, и вытащив меня на поверхность, прежде чем я окончательно нахлебался воды, бледный и трясущийся Кобра начал отчаянно материться.

На берег мы вернулись практически сразу.

И веселье было закончено, потому что схватив меня и убедившись что всё в порядке, а с берега было достаточно хорошо видно, картину моего утопления, и то, что парни не сразу сообразили что я действительно тону, а не придуриваюсь и если бы у Кобры не хватило соображалки вытащить меня, всё могло закончиться печально.

- Слушай, дорогой не горячись – Джабар тщетно пытался образумить Вольха, когда тот завернув меня в одеяло и затолкав в палатку вылетел наружу и яростно принялся бить морды направо и налево.

Я вылетел следом и повис у него на плечах, а так как скинуть меня не представлялось возможным, Вольх перекинул внимание на меня.

- Какого хуя ты не сказал, что плавать не умеешь? - заорал он, яростно, и выдохся сообразив неуместность вопроса.

Праздник закончился не начавшись. Потом успокоившись Вольх извинился, сообщив что погорячился, только судя по глазам подчинённых, в последнее время дохуя ему приходилось извиняться, а что касается моей персоны.

Это было очень болезненно понимать, что меня вроде бы никто не винит, но в то же время все понимают, что во всём происходящем исключительно моя вина. Я был как бельмо на глазу, лишний невписывающийся в этот мир придаток и вроде бы ко мне относились хорошо, но в то же время, явная одержимость Вольха которую он даже не трудился скрывать, была неприятна, моментально накаляя атмосферу в любом месте, где бы мы не находились.

А затем мной заинтересовался Док.

Это вышло совершенно случайно, я бы даже сказал, идиотская получилась ситуация. Впрочем, по словам Вольха я умудрился нагрести себе неприятностей, из любого положения. Более того, по его мнению, я их невероятно, просто фантастически притягивал.

Мы с Коброй и Ромычем шкаркались по городу, планируя прошвырнуться по местным историческим достопримечательностям, изучать которые парней не было ни малейшего желания, но надо же было меня культурно выгуливать?

Перестав быть пленником формально, фактически я им оставался, и по этому поводу не приходилось питать иллюзии.

Кобра не отходил от меня ни на шаг, но по его словам, это не требовалось.

Нас постоянно пасли, где бы мы не находились, поодаль следовала машина, а пара крепких парней, сопровождала прогулки в более удалённых местах.

Случилось это так же по моей вине.

Спустя две недели после выписки, Вольх заметил, что так - как, у него нет возможности находиться со мной целыми днями, почему бы мне не развеяться и не разнообразить досуг по собственному усмотрению?

Он сказал это вполне серьёзно, сообщив, что в раба из меня здесь никто делать не собирается и в разумных пределах я совершенно свободен. Единственное на что он надеется, что я оценю эти разумные пределы, и не попытаюсь выкинуть какой нибудь фортель.

Я попытался.

Если честно, не знаю, что на меня нашло.

Любой побег надо совершать обдуманно и основательно, но очевидно предыдущая ситуация, не стала уроком.

В очередной раз, когда подвернулась подходящая возможность, я просто поддался безумному порыву, последствием которого стало постоянное присутствие пинчеров за спиной.

Мы с Корой стояли на перекрёстке возле универсама, и мой телохранитель как обычно щёлкал ебалом по сторонам. А я…Это было похоже на замутнение рассудка. Я размышлял о том, что по сути если смириться с сопровождением, то гулять я могу, где заблагорассудиться.

Светофоры мигали последние секунды зелёного, и не нашлось никого, кто рискнул бы преодолеть этот опасный маршрут.

Кобра развивал мысль по поводу, перекусить.

О да, деньгами мы были обеспечены по мере необходимости. Я бы сказал, в работе моего охранника, Кобру радовал именно последний факт.

Вольх открыл счёт на моё имя, обеспечив некоторой суммой на карманные расходы и выдав карточку Кобре.

Что касается меня, то находясь во внешнем мире, я был лишён возможности с ним связаться. Никакой налички мне разумеется никто на руки не отстёгивал, мобильного у меня не было, да и нужен он был мне теперь словно собаке пятая нога, а если даже надеяться на возможность послать смску, в доме не нашлось бы ни одного идиота в здравом уме и твёрдой памяти, кто позволил бы мне им воспользоваться. Инет для меня оказался так же недоступен. Хотя по аське с Вольхом мы иногда списывались, в качестве замены альтернативы общения. Но в основном я был изолирован. Эффект окна, невидимая граница, которую я постоянно ощущал, находясь в мире, но в тоже время смотря на него исключительно со стороны.

Мы стояли на перекрёстке. И пока Кобра медитировал между рестораном и кабаком, я рванул вперёд с сумасшедшей скоростью, преодолевая расстояние двух дорог в ту самую секунду когда машины стремительным сплошным потоком сорвались с места на красный.

Я не знаю, пытался ли Кобра бежать за мной. Это было безумием рвануть следом. Нас отсекло друг от друга вереницей металлических монстров на колёсах, и вздумай он попытаться, даже обладай феноменальной везучестью, шанс на то, что его собьет равнялся примерно сто к одному. А я влетел в подземный переход, рванул в метро.

Это так же было не самым умным решением. Гораздо проще было выскочить с другой стороны, утечь слившись с толпой, тем более переход оказался длинный, разветвлялся на четыре стороны. Вычислить откуда я возникну, было нереально. Но я кинулся в двери метрополитена, не тратя времени на попытку кинуть жетончик в автомат: ни денег, ни жетона, даже карточки у меня не было. Снимай кто - нибудь в эту секунду мой побег на камеру, и по части трюков я мог бы смело выступать каскадёром. Я совершил такой кульбит, в лучших традициях паркура перемахнув через ограждение, что у дежурной глаза полезли на лоб, а затем кинулся вниз, стремительно перепрыгивая ступеньки эскалатора. Это было явной глупостью. Сбежать без денег, документов, средств к существованию.

Но в ту секунду мной явно руководил не разум, а инстинкты.

Несколько минут свободы. Я забившись в толпу народа, заскочил в электричку, что бы сойти на следующей станции и вылетая из перехода, столкнулся с Терминатором, покупающим журнал в уличном павильоне.

Я говорю, моя невезучесть носит феноменальный характер. Громила кажется растерялся не меньше моего. И очевидно это неправда, что качки соображают медленно, сообразил он гораздо быстрее.

Наверное, мы представляли живописную картинку. Я оторопев резко рванул в сторону, а здоровяк бросив журнал ринулся следом, нагнав практически в четыре шага и подхватив за шиворот. Если бы я мог привлечь к себе внимание, кричать, звать на помощь, эта сцена не осталась бы без внимания, а так всё что я мог это молча барахтаться в его хватке, пока меня методично занесли и затолкали в машину, дав по шее в качестве профилактики.

- Успокоишься или помочь? - осведомился он, тряханув меня, и посмотрев таким взглядом, что желания рыпаться сразу пропало. У Терминатора кулаки были размером с мою голову, так что это было неудивительно, что я ссохся, и даже не пошевелился когда меня пристегнули, ремнём и захлопнули дверь.

Когда здоровяк сел в машину, салон прогнулся. Весил он наверное килограмм двести, бля буду.

- Давно бегаешь? – поинтересовался он с мрачным весельем, даже удовлетворением таким я бы сказал. А я сидел и трясся как суслик, потому что этот тип вызывал страх одним своим видом, не только у меня, но и у остальных окружающих. Кобра вообще признавался, что у него от контуженных мурашки по коже, а Джабар сообщил, что это нехорошие люди, и не надо мне им попадаться. А вот надо же попался. И хотя умом понимал, что ничего мне не будет, по крайней мере, если и достанется, то достанется исключительно от Вольха, но ничего поделать с собой не мог.

А Терминатор взял мобилу, смотревшуюся в его руке детской игрушкой, и набрал чей – то номер.

- Привет, распиздяй – от тона которым это было сказано, я чуть не обоссался в кресле, и уж не завидую тому, кому это было сказано.

– Ничего не потерял? Через двадцать минут на углу – он назвал место - Подарок тебе подарю, ёпт.

Терминатор искоса глянул на меня и заржал гулким смехом, внушая лёгкое подозрение, что не такой уж он безнадёжный парень. Увидев стоящих в назначенном месте Кобру и Джабара, я струхнул.

А Терминатор открыл дверь и сказал только одно слово.

– Выметайся.

И сообразив, что выбирая между молотом и наковальней определиться я так быстро не могу, обошёл машину, и вымел меня одним движением.

Мы не друзья – подумал я ожесточаясь, когда Терминатор довёл меня держа за шиворот до ждущих охранников, и я разглядел выражение их лиц.

Кобру можно было сворачивать в рулончик и выносить, парень выглядел так паршиво, словно попрощался с жизнью, и единственным залогом спасения стал Джабар, которому он сообразил позвонить.

- Дальше сами разберётесь.

Терминатор толкнул меня к парочке, готовой кажется убить на месте, и развернувшись зашагал прочь.

- Спасибо, дорогой – смутно расслышал я, потому что вместо того, что бы врезать Кобра сгрёб меня в охапку, очевидно слегка тронувшись рассудком, от перспективы что я могу снова удрать.

- Сочтёмся, – на ходу прогудел ответ и дальше наступила тишина.

- Ты зачем так нехорошо поступаешь, дорогой? – спросил Джабар, без злости, но с такой обидой, словно я его предал лично. – Ты посмотри, что ты с человеком сделал? На нём лица нет.

- Ник!– Кобра держал меня и кажется отпускать не собирался. Его трясло, а я всё ждал когда он ударит. – Я с тобой хуёво обращаюсь, что ли? – спросил Кобра отстраняясь рассматривая моё лицо - Ты же понимаешь, что с нами Меченный сделает? Ты…

Потом он меня отпустил. Не сразу. Похоже, у парня действительно поехала крыша, когда мы возвращались к машине, Кобра не отпускал моего предплечья, держал до последнего, стиснув до синяков. Джабар только вздыхал, чувствовалось, что сказать он мне хочет многое, но одновременно было что – то ещё.

- Хватит с меня! – Кобра затолкнул меня в машину, и уже сидя рядом с Джабаром обхватил голову руками.

- Ты…тебе спасибо – глухо поблагодарил он кавказца. – Я чуть не чиканулся из - за …этого…. Кобра глянул с такой ненавистью, что я отшатнулся, а потом перетянувшись через сиденье, затряс меня как грушу очевидно начиная отходить от шока, и орать. Джабар его не останавливал, коротко сообщив, что благодарить нужно не его, а Терминатора, и молиться, что бы он не сообщил о случившемся.

- Ты хоть понимаешь, уёбок, что за тебя со мной сделают? – орал Кобра, замахнулся и врезал кулаком по сиденью - Ты хоть понимаешь, как ты меня этим сука подставляешь? Свободы тебе бля захотелось. В гробу я тебя видал сука, в гробу я бля такое видал….Он сник так же внезапно как и взбесился и опустил руки бессильно скользнувшие по моим плечам – Блядь, угораздило в это дерьмо влипнуть – с мутной тоской произнёс он и отвернулся пытаясь успокоиться. Успокоиться ему было сложно, то и дело он срывался на мат, скидывая негатив на меня, и пока мы добрались до места, я успел узнать о себе много нового и интересного.

Джабар молча вёл машину. Не считая сыпавшегося в мой адрес мата, они не разговаривали со мной всю дорогу до дома. Джабар высадил нас у ворот, потом попрощавшись уехал. Кажется, в городе у него были дела, от которых Кобра отвлёк его своим звонком. Не знаю, что подумал водитель, который возил нас вместе с Коброй. И что поведал ему Кобра сообщив, что назад мы вернёмся воспользовавшись другими колёсами. Но эта история не получила огласки. Терминатор не стал распространяться о нашей встрече, лишь в последствии встречаясь со мной ухмылялся. Что касается Кобры, вечером он заговорил со мной сам, когда я сидел в саду и сиротливо палил костёр. Разжигать костёр каждый вечер стало своеобразным ритуалом. Я находил в этом действии успокоение, и постоянно устраивал маленькие пожарики, набросав дров и часами глядя на пламя.

- Тебе не сбежать, Ник – Кобра пришёл и сел рядом с бутылкой пива.

Кажется готовясь к разговору он слегка поднабрался – Не знаю, как тебя угораздило влезть во всё это. Это не моё дело. Просто соображать надо. Все здесь одной верёвочкой повязаны, ментура купленная, рубоповцы, фесебешники – у Дока всё схвачено, с властями на мази, это официально губернатор области – он назвал фамилию - А Хозяин реальный, Док. По его слову здесь всё решается и меченного, дружка твоего не просто так крышует. Ты хоть знаешь, кто такой Вольх? –поинтересовался он безнадёжно. Я вскинул голову надеясь услышать ответ.

- Вот оставь называется одних. Я ж ревновать начну, – раздавшийся весёлый голос Вольха заставил нас вздрогнуть одновременно.

- Привет. Занимательный разговор?– поинтересовался мой любовник подходя к костру. Обошёл по кругу и вытащив меня с кресла подтянул к себе, естественно целуя в краешек губы, обнял, обращая на Кобру внимания чуть больше, чем на предмет мебели.

Находился он в приподнятом настроении, лёгкий запах коньяка ударил в нос, сообщая о том, что Вольх под шафе. Ослабленный узел галстука, распахнутый пиджак. Вернувшись домой, Вольх не переоделся, сразу же отправившись на мои поиски и собственно мгновенно увенчав их успехом.

Кобра оцепенел. Кажется, он реально испугался, моментально трезвея, и понимая, что едва не сболтнул лишнего. Если честно я тоже струхнул, судорожно прикидывая, слышал он наш разговор или нет. Кобра не сказал ничего криминального, но сам факт что ему пришло в голову побазарить со мной на подобные темки, говорил не в его пользу, а пацанов не умеющих держать язык за зубами, здесь не очень уважали. Применительно отношения ко мне, любой подобный разговор мог иметь последствия.

Не знаю, запрещал ли Вольх подобные темы, но до сегодняшнего дня они не возникали в моём присутствии, не обсуждались, являясь негласным табу.

– Признавайся, скучал? - легонько стиснув меня за задницу осведомился Вольх, потёрся носом, о висок.

– А ну этот костёр, Ник, – шепнул он, заставляя разом расслабиться в понимании, что пронесло. - Пошли, покажу, что привёз. – И подхватив за торс, Вольх непреклонно увлёк за собой, обещая горы золотые и леса ебические.

Скорее всего, он не слышал нашей беседы, но так или иначе, Кобра больше не возвращался к ней, упорно избегая или игнорируя мой вопрошающий взгляд.

А, ночь продолжилась по привычному сценарию: признаний - ебли - признаний…

Разве что перед этим Вольх вручил очередную игрушку.

Пунктик по поводу игрушек у меня образовался знатный. Последствием ли это было травмы, а может ещё чем либо, но после выписки из больницы, болты у меня в голове здорово под расшатались, и хотя со стороны казалось, что я весь такой офигенный сцуко бесстрастный и спокойный, это было абсолютно не так.

Меня постоянно мучили кошмары, я начал бояться темноты и запертых помещений. Стоило мне остаться одному, на меня накатывала волна паники. Насколько это было серьёзно? Я поссать боялся сходить ночью один и в темноте.

Нужно отдать Вольху должное. Он меня ни разу не подъебнул.

Заматерился лишь в самый первый раз, когда мне понадобилось отлить и я врубил свет в спальне, но взглянув на моё лицо, очевидно что- то сообразил и тихо спросил:

– Проводить?

Я отмахнулся. Будь санузел не в комнате, а в коридоре допустим, я может быть и попросил бы, но два шага до ванной, я был в состоянии осилить сам.

Я рассказываю это, к тому, что люди часто входили в заблуждение относительно меня, даже тот же самый Док. Почему то многие считали, что я неебатцо сильный духом пацан. Это было абсолютно не так. Я был здорово разбит физически и психически, и возможно моя неспособность говорить, стала тем, что позволяло мне поддерживать вокруг себя некий ореол неуязвимости и непрошибаемости. Но повторяю. Это было не так.

И следовало благодарить Вольха, но всё последующее после с его стороны, было безупречным, если не считать того, что ебал он меня по прежнему прежними ударными темпами. Это было не то, от чего он собирался отказываться, на такие категории его прекраснодушие не распространялось. А вот полностью переделать кухню ума хватило. И в первый день, осознав, что я избегаю заходить туда, Вольх стиснул меня за предплечье и затащил практически силой, поставив посреди совершенно незнакомого помещения, с полностью изменённой планировкой. Ничто не напоминало о произошедшем. К моему возвращению здесь поменяли всё. Даже посуду с холодильником.

Это был первый раз, когда я подошёл и обнял Вольха сам, как в прежние времена, когда мне постоянно хотелось это сделать. Обнять его прижать к себе и стоять, тихо млея от пизданутого счастья.

Всего лишь несколько часов, которые мы успели с ним украсть из нашего мирка, а потом появился Сан, и оказалось, что я понятия не имею, где тот мирок, в котором живёт сердце.

Сейчас пизданутым счастьем и не пахло, но вот благодарность была. Благодарность за понимание. Мой ответ ему, дающий понять, что я его слышу, вижу, что я это оценил.

Помимо темноты возник ещё пунктик, я стал собирать игрушки. Это было дурью конечно, но что – то серьёзно так переклинило в моих извилинах. Я трепетно хранил Сашкиного медведя. Это было моей единственной памятью о нём. Иногда, когда тоска становилась особо острой и невыносимой, я обнимал его и сидел так некоторое время, пытаясь уловить знакомый запах. Но запах давно уже стёрся. Даже эта игрушка пахла Вольхом и моей тюрьмой. Но психологически я знал, что Сашка держал его в руках, и я клал ладони на то же самое место и сидел так, думая о нём. Звучит полным бредом, но в том состоянии, Что для меня было нормальным? Может быть это безумие, в которое я впал, на самом деле было единственным способом, не сойти с ума, и вот в какой – то момент застав меня спящим в обнимку с медведем, Вольх притащил здоровенного пушистого зайца, и проснувшись утром в руках любовника посреди игрушек, я внезапно ощутил что пустота исчезла.

Не знаю, что я пытался компенсировать. Вольх пожалел о своём порыве тысячу раз, потому что не прошло и месяца, как вся спальня была завалена разномастными медведями, зайцами, лисичками и прочими меховыми изделиями. Я так и не определился, что собственно собирать, в коллекцию.

- Ник, котёнок, мой, солнышко, – Вольх стоял за моей спиной, зажав меня в охапку и очень ласково уговаривал отправить зверюшек пожить в другое место.

- Давай мы их в гостиной поселим, там есть удобный диван и кресла.

Ник, ёш твою медь, ходить же, уже негде – взвыл он безжалостно выдирая из моих рук ухо зайца и скидывая с кровати десятки плюшевых пришельцев.

Игрушками было заставлено всё. Они сидели на подоконнике, они спали в тумбочках, они грозными рядами восседали на кровати и у стены, они теснились на подходах к ванной, они стояли на комоде, висели на крючках, и важно выглядывали с полок шкафов. Они спали под одеялом на равных со мной правах, грозя вытеснить Вольха с собственной кровати. Вольх тихо матерился, ржал, матерился снова