Отпусти-это всего лишь слово - 2 (СИ)

- Всё – непреклонно заявил он, заваливая меня на покрывало, чертыхнулся вытаскивая из под задницы дебильно запищавшего зайца и выбросил его прочь.

– Никаких игрушек больше. Я твоя игрушка, со мной играй.

Целоваться Вольх умел не хуже Саньки, и сейчас втянув мои искривлённые недовольством губы, выцеловывал бесконечные уговоры, наивно веря, что таким образом последний аргумент останется за ним.

Последний аргумент остался. Осознав, что я не намерен уступать, и ни одна плюшевая скотина не покинет пределов этой территории, Вольх рассвирепел, а затем посмотрел на меня сузившимся и каким – то хмельным взглядом и сообщил, что отлично, я победил, и пусть они живут здесь. Но...

Не знаю, кто из нас был большем извращенцем, но когда тебя имеют, уложив животом на мехового зайчика, с подсознательным одушевлением последнего происходят серьёзные проблемы. Твою мать, осознав, что Вольх планирует методично выебать меня на каждой обитающей в нашей спальне твари, вдохновенно сообщив, что раз они живут в нашей постели, то значит имеют полное право принимать участие в процессе, я сильно переосмыслил количество иждивенцев, и счёл возможным убрать большую половину. Что собственно не избавило меня от маниакальной тяги к покупке оных, только теперь все эти пылесборники достались Анжеле.

- Никита, дитё ты наше, – со скорбным стоном вещала рыжая домохозяйка возвышаясь надо мной скорбной тенью отца Гамлета.

– Солнышко ненаглядное, хм на всю голову .

Кобра честно делал вид, что его нет, тихо воя от смеха в углу, от чего Анжела свирепела ещё больше – Убери ты нахрен эту срань, пока я её не повыкидывала – надрывалась она, и в такие моменты, когда Анжела начинала орать, она разом теряла своё модельное очарование превращаясь в обычную базарную бабу.

– Мало мне за целой оравой мужиков дом грести, так ещё тут ты со своими тьфу – Она решительно принялась складывать игрушки в мешок. - Закидонами.

- Так – Кобра моментально материализовался из угла. – Положь на место. Анжела тебе неприятности нужны? Нет. Вот и мне нет.

Они одновременно покосились на меня как на источник круатонского вируса. Морда круатонского вируса оказалось на удивление пофигистичной, и понимание, что я просто издеваюсь и самодурствую исключительно ради мелкой мести Вольху, выводило Анжелу из себя.

- Никиииита – жалобно залебезила Анжела. – Ну давай ты какими нибудь другими вещами увлечёшься, диски там собирать начни, нэцке всякие, Док вон клюшки для гольфа коллекционирует. Нет? Господи, за что мне это? - Она всплеснула руками, заголосив, что не ценят, не уважают трудов тяжких, утопала на кухню, по дороге сунув в карман фартука спизженого мышонка, очевидно собираясь отыграться и выбросить.

- И что бы на ужин вовремя пришёл! - высунувшись из кухни, проорала она прокуренным голосом. – Я тебя персонально ждать не собираюсь.

- Герасим, ты тираньё мелкое, – с восхищением протянул Кобра, и начал ржать –

Пиздец бля, это ж уметь надо такие номера отмачивать. Колись, над Вольхом стебёшься?

Я посмотрел на него ничего не выражающим взглядом и кивнул.

- Здравствуй дорогой. А у меня сегодня день хороший, – радостно возвестил Джабар появляясь в дверях, как всегда обвешанный пакетами и подарками. Анжела моментально вылетела из кухни, расцветая, разом молодея лет на десять, и превращаясь в хихикающую рыжую девчонку, прыгающую вокруг кавказца.

- Джабарчик.

– Гулять сегодня будем, пить будем, кушать будем! – возвестил Джабар.

Иногда, он казался фокусником. И ладно бы только мне, но даже Кобра смотрел на товарища такими глазами, словно тот сейчас вытащит кролика из пакета.

- Алочка – Не знаю, почему но Джабар называл Анжелу, Алочкой, подозреваю не мог запомнить – Моя хорошая, с каждый днём хорошеешь. Совсем меня с ума свети хочешь. Ай ай, голову потеряю – Джабар вручил женщине букет лилий ( он всегда приходил с цветами ) и протянул сумку, пылко целуя подставленные губы. Анжела спала с Джабаром, это ни для кого не было секретом, скорее меня удивляло другое, женщина развлекала не только Джабара, а горячий кавказец, относился к этому совершенно спокойно.

- Никита ты тоже сюда иди. Коня тебе купил, дорогой. Не удержался. Смотри красавец какой, да? – Когда Джабар вытащил из пакета игрушечную лошадь, Кобр убился рыдая в диван, а лицо Анжелы приняло неописуемое выражение.

В общем месяца два у меня был сильный такой заёб по фазе на игрушках, и именно этот бзик и столкнул меня с Доком в детском мире, куда я затянул Кобру и Ромку соблазнившись видом очередного пушистого монстра сидящего на витрине.

Я упомянул, что сопровождение моё усилилось. Частенько к нашим прогулкам присоединялся Ромка. Они вообще довольно часто тусили вместе, Кобра, Ромка и Джабар. Стас почему – то не вписывался, не знаю почему, скорее он просто приходил. Что касается остальных, возможно это было следствием их дружбы между собой.

Мне казалось, что никто из них особо не рвался меня сопровождать, просто относились ко мне неплохо, я бы сказал с симпатией, и причину подобного расположения мне было трудно понять и рационализировать.

В тот вечер после побега Кобра пришёл ко мне с попытками донести до долбаёба безнадёжность положения. Но могу точно и определённо сказать, тот монолог в машине и последующей моменты, исходя из которых можно было бы заподозрить этого парня в сочувствии к моей скромной персоне, вряд ли имели место быть.

Я не обманывался по поводу этих ребят, несмотря на то, что мне хотелось бы обмануться. Эти люди, совершали чудовищные вещи. И может быть глаза мои были закрыты и о многом я не знал, но догадаться было не сложно. Тот же Кобра лично принимал участие в групповом изнасиловании жены бизнесмена поставленного на счётчик, я не говорю о разборках и налётах которые были частью их неведомой работы. О роде деятельности Джабара мне даже не хочется распространяться, этот парень выполнял работу киллера и занимался зачистками. Сколько смертей было на его личном счету представить сложно. Спустя несколько месяцев в одной из разборок за территорию, погиб Стас и опознать его смогли только по коронкам на зубах. Ромыча выбросили из окна СИЗО куда он угодил в связи с участием в одном нашумевшем деле. Выбросили свои, потому что Ромыч начал колоться.

Да, меня очень тщательно уберегали от этой стороны жизни, работы и всего остального. Я жил в золотой клетке, хотя сравнимо это было с палатой дурдома обитой мягкими белыми стенами. Но я же не был слепым и глухим.

Рано или поздно, многие вещи становились мне известны, просачивались, заставляя цепенеть от содрогания и ужаса.

Но это разумеется произошло не сразу, гораздо позже.

Время шло, я никогда не думал, что оно может быть настолько неумолимо. Но сейчас вспоминая и анализируя события, я могу сказать именно эту фразу. Время тикало, неумолимо и безжалостно и с каждым днём, с каждым часом, я всё больше и больше погружался в пучину болота, выбраться из которого не представлялось возможным.

О моём существовании, стало известно в определённых кругах. Это не скрывалось особо, точно так же как и не афишировалось.

Кобра сказавший о том, что все здесь повязаны разными верёвочками не соврал. Действительно, с негласного благословения властей, коррупция, взяточничество, преступные махинации и различные денежные афёры, цвели и плодились буйным цветом, принося процент дохода, но так было всегда и во всём. Мафии создавались и исчезали, бандитские группировки делили город и область на части и подчинялись одному хозяину, хотя разумеется каждый из них местных авторитетов имел свой огромный вес и счета за границей. В России деньги не работают, так как на Западе. В раскладке того же Вольха, Россия выглядела с большой кормушкой, где дорвавшись до власти каждый руководствовался до нелепого простым принципом «Награбить побольше - убраться подальше».

В этом теневом мире существовал свой строй и порядок, и в то же время постоянно шла борьба за власть, и передел территорий, иногда достигающая таких масштабов, что это было сравнимо с временами гангстерских войн в Чикаго, когда на улицах из автомата запросто расстреливались конкуренты. Только нынешняя борьба шла не топором и кистенём, битвы происходили на совершенно другом уровне, совершенно другим оружием называющимся акции, ценные бумаги, собственность, инвестиции, впрочем нелегальный бизнес, наркотики, проституция, экономические преступления и многое другое тоже имело место быть, в качестве отдельных источников дохода.

-Раньше я ни особо вдавался в политику, меня это мало интересовало в силу своего возраста, но изучая историю в школе, я верил в такие понятия как: Правовое государство. Власть народа. Демократия. Наш суд самый честный и гуманный суд в мире.

Лишь попав сюда, я понял, что всё это огромная, бесконечная, одна сплошная ложь. И моя страна, моя родина, которой я гордился, была лишь куском разграбленной и проданной земли, давным-давно мне не принадлежащей. Разворовано было абсолютно всё. В масштабах настолько чудовищных, что иногда это казалось просто невероятным.

Невероятным было то, насколько слеп оказался наш народ, ведущийся на все эти бесконечные махинации и пропаганды, народ состоящий из рабов, не осознающих своего положения, рабов безгласных, рабов терпимых, лишённых чувства собственного достоинства, потому что любая попытка восстать, протестовать, идти против системы бессмысленна и обречена на провал. Для того что бы бороться надо знать свои права. Но что такое права человека в нашем государстве, когда даже милиция ничем не отличается от тех же бандитов, да что там говорить, они настолько плотно сотрудничали между собой, что упоминать о законности было попросту смешно и нелепо.

И самое страшное, что дело ведь было не в мафии, не в бандитах, которым невыгодно или выгодно было то или иное положение вещей, в самих же людях…Я не хочу всех грести под одну гребёнку. Исключения были, есть и будут, но невозможно бороться с системой.

Винтики ничего не могут сделать с механизмом, могут пошатнуть его на время, но рано или поздно если они будут мешать работе механизма, окажутся уничтоженными. Эта та правда, которая существует в нашей стране. В стране, где тузы безнаказанно воруют миллиардами, а показательные процессы устраиваются над шестёрками, двойками или другими тузами, не пожелавшими делиться, помешавшими системе. Хотя обычно с такими разбирались свойскими методами.

И вот здесь, оказавшись среди власть имущих, на вершине человеческой пирамиды, я шлюха и подстилка, видел и понимал такие вещи, что мне становилось очень страшно жить. И в то же время здесь на волне развала, загнивания и экономического кризиса, продолжала действовать и существовать чёткая структура. Пятая власть. Она не приносила никакой пользы, она паразитировала на хребте общества выпивая из него финансовые соки и остановить этот процесс, бороться с ним было нереально. Ведь рыба гниёт с головы.

Можно до бесконечности вдаваться в эти материи. Я не имел к ним никакого отношения кроме косвенного, и ничего не смог бы изменить, собственно как и любой другой на моём месте, разве что последовать примеру товарища Пиночета или Сталина. Но если бы нашёлся новый Сталин, управлять страной стало бы некому. К стенке пришлось бы ставить почти всех. О чём можно говорить, когда среди депутатов думы вполне официально действуют несколько воров в законе и об этом знают все. Депутатский мандат дающий неприкосновенность, оказался очень выгодной разменной монетой и неплохим источником дохода.

Кстати в Кремле при Сталине хоть и вершились преступления, а вот бандитизм вынужден был уйти на дно. Три человека вступившие в сговор с целью нарушения закона, могут именоваться преступным сообществом, у Сталина два уже именовались бандой и запросто могли попасть под статью.

Впрочем, это опять же отвлечение от темы.

Что касается меня, я жил и воспринимал происходящее, с удивительно спокойным пофигизмом. Это была та реальность, в которой я жил. Поначалу я выкидывал разные форсмажорные фортеля, заканчивающиеся не очень удачно, мне же в голову не приходило насколько на самом деле бессмысленно это моё барахтанье. Более того глупо.

Да и потом. Изнутри я наверное просто умер наполовину.

Вторая половина жила и корчилась, но гораздо меньше, чем раньше. Не рыдал я больше по ночам в подушку, не воротил морду от Вольха и не возникало у меня никаких суицидальных наклонностей.

Человек не может страдать до бесконечности. Рано или поздно он заживает, привыкает, и если не смиряется, то подстраивается под обстоятельства.

Не бывает такого, что бы страдание не прекращалось ни на секунду, рано или поздно, оно проходит. Накатывает разве что иногда эпизодической волной. Человек устроен так, что если он не дурак, то поднимается, идёт дальше, продолжает жить. С человеком могут случаться разные вещи, но это не обозначает, что жизнь его закончилась. Жизнь продолжается, и очень важно понять, что никто не будет продолжать её за тебя.

Я думаю, если бы у меня не существовало возможности спастись, если бы я не верил ни во что, разуверился во всём… Если бы Сани не оказалось в моей жизни. Возможно для кого – то это прозвучит чудовищным, но я прекрасно бы принял ту роль, которую отвёл для меня Вольх.

И может быть, через какое – то время, я стал бы частью этой жизни. Пусть защищённый мягкими стенами, думаю, я бы сознательно предпочёл делать вид и не понимать, чем он занимается, но я бы вполне здраво и нормально функционировал на любом другом поприще. Мне трудно судить. В этой жизни никогда и ни от чего нельзя зарекаться.

Кто знает, кем бы я стал. А может быть, это было и не так.

Я обладал качеством впитывать и принимать в себя всё, собирать и копить, до определённого момента, а затем резко выплёскивался делая подчас очень неожиданный для окружающих рывок.

И думаю, рано или поздно, я бы сделал свой собственный выбор, не оглядываясь на обстоятельства, двигаясь и идя вперёд в соответствии со своими собственными внутренними законами и убеждениями. Но теперь, мне кажется, я научился ждать. Выжидать, анализировать, складывать существующие события в разрозненные пазлы некоей головоломки, которую собирался решить. В первую очередь для самого себя.

Как жить, что делать, как с этим бороться, когда бороться не получается, имеет ли это смысл, и что вообще в этой жизни имеет смысл?

Высокие слова, крепкие стены, постоянно меняющиеся границы сознания, рамки неведомой морали подстраивающиеся под обстоятельства...Суметь остаться человеком. Это так легко сказать, но так трудно сделать. Предавая не предавать, изменяясь не изменяться, пройти до самого конца, борясь за право быть самим собой...Но что значит это право? Где живёт она эта непонятная маленькая истина,? Существует ли вообще?

Повествование моё выходит неровным, просто события встают перед глазами и иногда мысли теряют связность, переходя на существующие в голове воспоминания. А воспоминаний было очень много, потому что я прожил в заточении у Вольха в общей сложности полтора года.

Но я расскажу об этом дальше, о том, как мы жили всё это время, даже о том, как мне пришлось поступить в универ и грызть гранит науки вместе с Коброй. То есть уже сам этот факт может сказать о том, что понимая своё положение, я тем не менее не был пленником. И был им, каждую секунду существования. Но об этом позже.

Сейчас же, увидев на витрине прикольного пушистого зверюгу, размерами с половину меня, я методично рванул в магаз, прежде чем Кобра сориентировавшись успел притормозить меня за капюшон – рефлекс который он в совершенстве отточил упражняясь в долгой практике со мной. Хочется себя слегка реабилитировать в этом моменте.

Бзик с игрушками прошёл в скором времени. А пока мне это было «необходимо», «надо» и…

Что – там двигает человеческими причинами, когда у человека напрочь разбиты мозги?

- Это уже даже не смешно. – Кобра так и не смирившись с тем, что это заёб, закатывал глаза и вздыхал обречённо, бредя за мной мимо полок, стендов и витрин.

– Герасим, вот нахуя тебе медведь?

Я разумеется отмалчивался, запихав игрушку в тележку которую с пиздодельным видом катил темноволосый улыбающийся Ромка, обряженный в чёрную рубаху с алым галстуком, жилетку и полосатые штаны, выглядывающие из под замшевой ветровки. На любом другом человечище подобный прикид, смотрелся бы дико, а Ромка казался ожившей картинкой из какого нибудь Менстайм, белозубая улыбка, застенчивая мягкость. Если честно, я не понимал, что этот парень делает в подобной среде.

Характер у Ромыча был слишком добрый, сочувственный такой что ли.

Вот и сейчас в отличие от Кобры он не нудел и не мешал мне сходить с ума. Медведь занял половину корзины, и судя по изучающему прилавок взгляду, уехать должен был не один.

- О, вот это прикольная тема. – Ромыч, делая предательство поголовным, схватил с витрины водный автомат, прицелился и Кобра закатил глаза, поняв, что мы дебилы и безнадёжны.

- Вам что – то подсказать? – чутьём распознав в нас перспективных клиентов, к нам подлетел обаятельный продавец - консультант, в классической форме «галстук - улыбка – бейджик» но натолкнувшись на дуло водяного пистолета и убийственный взгляд Кобра, подал назад, за секунду до того как Ромка сделал шутливое и ужасно бесцеремонное. - Бах.

- Если что – то заинтересует, зовите, – буркнул парень торопливо исчезая среди стеллажей, и предпочитая не связываться с отморозками. Если честно я его понимал. Два рослых братка, с бандитскими рожами, и мелкий пидорас на выгуле. Ромка кстати на братка не тянул, скорее на обаятельного героя любовника для мыльных сериалов. Синие глаза с томной поволокой, длинные ресницы. Эдакий романтичный мачо с некоторой долей смазливости. Девки на него велись с пол оборота, что ужасно злило Кобру. Не то, что бы мой хладнокровный друг был уродом, вполне даже наоборот, но вторую такую мрачную рожу, как у Кобры следовало поискать, я сам его временами шугался. Так что за исключением Ромки мы под свои характеристики очень даже подходили.

- Короче раз уж я это терплю, – раздражённо рыкнул Кобра.

Я поднял голову, и невольно улыбнулся, заметив, что глаза охранника загорелись маниакальным блеском при взгляде на настольный футбол.

И кто из нас дитё спрашивается? Я то хоть травмой мог откоситься.

Мы с Ромычем переглянулись, и одновременно нырнули по сторонам.

скидая в корзину всё, чем не наигрались в детстве. Водяные ружья, пистолеты, баллончики с краской.

Господи, в глазах Ромки читалось «я умер и попал в рай». Мы набивали тележку шариками, бомбочками, скинули несколько раций выбрав из тех что подороже. Зачем нам рации? Неважно Рома вышел на тропу войны. Защитные очки, жилеты. В конце концов, я уже благоговейно восхищённо, просто катил тележку вперёд, преклоняясь перед новым командиром, который взахлёб рассказывал мне, чем мы сегодня займёмся, и типо месть Кобру будет страшна. Вольх сегодня планировал задержаться, так что до его приезда, мы могли беситься в своё удовольствие.

Сложно объяснить, почему эти парни, предпочитали проводить время в моём обществе. Кроме Кобра здесь никого не напрягали, но тем не менее я не раз замечал, что Рома и Джабар, и тот же Стас неосознанно собираются вокруг меня. Возможно, просто потому, что рядом со мной им не приходилось напрягаться, и они могли быть самими собой.

Но опять же, я не хочу обманываться по этому поводу.

Один раз, когда я попытался ради шутки спрятаться от Ромки, пока Кобра бегал на почту за посылкой, я получил такую мощную пиздюлину, что лежал наверное минут пять приходя в себя, пока обаятельный эстонский парень хлопотал надо мной, извиняясь за то, мало дал. А Кобра вернувшись с тремя рожками мороженного для нас, позырел на мою задранную физиономию, удобно разместившуюся на скамеечке в парке и стыло улыбнувшись, со всего размаха впечатал мороженным в лицо. Моей порцией. Вот так вот. Так что я не обманывался.

Хотя иногда, в такие вот моменты, мне очень сильно хотелось обмануться, верить в то, что мы друзья. Но я не верил никому.

Слишком дорогой ценой обходились подобные ошибки...

Ромка дурачаясь нахлобучил на голову каску, (где только откопал спрашивается? ) и корчил зверские рожи, вполне профессионально прицеливая пистолетом, на манер пристрелять. Причём делал это настолько профессионально, что любому мало - мальски разбирающемуся в подобных вещах человеку, становилось ясно, обращаться с оружием этот парень умел. Но тут сомневаться не приходилось. Своя собственная пушка за поясом у Ромыча была вполне настоящая, как и лицензия на неё. Официально Роман и Константин ( если кого – то заинтересует имя моего белобрысого друга Кобры ) числились телохранителями. Работодателем считался Вольх, и что бы совсем добить, оформление было официальным через частную охранную фирму, по трудовому договору, так что в старости пожелай мальчики уйти на покой, солидная пенсия им была обеспечена. Правда, здесь редко доживали до старости.

Но эти парни не смешивали работу и личную жизнь, а точнее личную жизнь которая стала работой. И сейчас в детском мире сопровождая меня, пацаны резвились на полную катушку, соревнуясь за звание дебила года.

- Придурки, заразные – Кобр тряхнув выбеленными патлами, сгрузил в корзину несколько длинных коробок с настольными играми: футболом, хоккеем и коммерсантом.

- В детстве такую хотел – пояснил он снисходительно, заметив мой изумлённо недоверчивый взгляд. – Ностальгия пробудилась. Сыграем?

Последнее обращалось ко мне и я разумеется кивнул, за что тут же огрёб от Ромки обиженного в лучших чувствах.

- Вот, что за еврейская привычка, и рыбку съесть и нахуй сесть? Не прокатит. Ник, вечерком стрелять будешь учиться. По двигающейся мишени.

- Мишень надеюсь не я?

- Догадливый.

Кобра с Ромкой принялись стебаться, подтверждая известную истину, что мужины до конца дней своих остаются детьми, и едва не старанили тележкой, мелкую девчушку в берете.

Собственно перед глазами возникли только длинные хвостики до плеч, и я резко затормозил корзину рукой, за секунду до столкновения. Постучал по лобешнику, показывая, пацанам, что они идиоты, и обойдя по кругу доброжелательно улыбнулся, успокаивая жестом, в то время как Кобра рявкнул.

- Не видишь куда прёшь, дура.

- Девочка, беги отсюда, этот парень больной на голову – тут же радостно сообщил Ромка, высовываясь из – за тележки за что получил от Кобры в бок и дал сдачи.

Девчушка – кареглазое прелестное создание лет семи или восьми, если честно не очень я понимаю в определении возраста, буквально онемела, стоя на нашем пути с куклой в руках. Круглое слегка вытянутое к низу лицо с острым подбородком, прямой носик, строгие губки, и удивительное выражение возраста. Бывают такие дети, взрослые не по годам, вот перед нами стоял как раз такой экземпляр. Строгий, скептический, с очень рассудительным взглядом. Распахнутая красная курточка, открывала длинный серый сарафан до колен с полукруглым накладным воротом из кружев ослепительно белого цвета, русые волосы украшал бархатный берет кокетливо сдвинутый на бок и позволяющий локонам, свободно струиться вниз..

Про себя я мысленно окрестил дитё Красной шапочкой, и вспомнив как это проделывал Сан, мирно продемонстрировал раскрытые ладони, одна из которых сложилась в фак, показанный парням из – за спины.

Выпрямился, очень надеясь, что этот чудный заяц не заплачет, потому что Кобра и Ромыч могли напугать кого угодно. Но вместо того, что бы плакать, или убегать, девчушка неожиданно бросила куклу, стремительно рванула вперёд и, вцепилась в мою куртку, уткнувшись лицом в живот и заставляя основательно прифигеть от такой раскладки.

- Никистос, да что ж к тебе все так липнут? - не торопясь вмешаться, выдал Кобра озадаченно почесав в затылке. - Собаки, кошки, дети…

- Меченный – пизданул Ромка. Они прыснули. Ну, ясно Вольха не было стебатцо можно было во всю.

Я осторожно погладил дитё по волосам, выбрав свободное пространство между беретом и хвостиками, слегка обнял кладя ладонь на плечи, попытался отстранить. Но номер не прошёл. Меня прихватили только что не зубами, и чудо в курточке яростно замотало головой, давая понять, "поздняк метаться, Нео, ты избранный".

- Дела - пробормотал Ромыч озадаченно

- Эй, ты – начал Кобра, но натолкнувшись на мой убийственный взгляд, в котором впрочем, содержалась изрядная доля иронии от ситуации, принялся озираться по сторонам, ища родителей.

- Девочка эээ девочка, тебя как зовут? А папа с мамой где? – очень стараясь говорить ласковым голосом, выдал Ромыч, бросая пистолет в тележку, и присел на корточки, осторожненько пытаясь разъединить контакт с объектом и одновременно объекта не напугать. Девочка оторвала голову от моего живота, глянула на Ромку волком, и переместившись по кругу, продолжая цепляться за мои штаны и меня, только теперь уже прижимаясь к бедру, и вопросительно так и одновременно заискивающе, делая карими глазками в мою сторону.

Не знаю, упоминал ли я раньше, о том, что иногда бывают такие люди, мистические в нашей жизни, притяжение с которыми возникает с первого взгляда. Так вот взгляд вцепившейся в меня малявки, с внимательными карими глазами, выражал нечто такое, что у меня дыхание перехватило на долю секунды. Это был разговор из разряда. «Ты меня понимаешь? Ты же понимаешь меня?» Я не телепат, но это ощущение было очень острым, оно меня захватило что ли, чужое отчаянное: Ты меня понимаешь? Мы с тобой одной крови, ты и я.

И не было сказано ни слова, это просто было ощущением, словно я эту пигалицу знаю уже много лет или она меня и есть, между нами есть что – то неуловимое, что нас объединяет. Я тогда не понял что, а она безошибочно уловила детским инстинктом, и повисла, не желая терять и отпускать. И пришло чёткое понимание, если Ромка раздерёт детские руки, а он уже собирался это сделать, ребёнок начнёт орать матом на весь магазин.

Один раз мать мне рассказывала, что в детстве я точно так же вцепился в незнакомую тетеньку, и меня не удавалось от неё отодрать. Я орал и выл, и не желал расставаться, словно встретил мать родную и настоящую, а своя собственная стала не нужна. Мать тогда здорово обиделась, выдрала даже крапивой. Я конечно об этом не помнил, а незнакомая женщина недоумённо пожала плечами и посмеявшись ушла.

Ромка ювелирно пытался отстранить, от меня девочку, ласково пытаясь выяснить откуда здесь взялось это чудо и самое главное, кто её сюда взял. Умел Ромыч задвигать, собственно как и обращаться с детьми, что впрочем на этот раз не давало никакого эффекта. Девчушка только сильнее жалась ко мне, и сообразив, что пришла пора сдаться и передать это дело людям более компетентным, ( родителям тобишь, должны же они у неё быть? ) я легонько хлопнул Романа по плечу, делая знак, умерить пыл. Кобра усилено вертел головой, высматривая народ и комментируя, что меня надо держать подальше от людей, я ж как магнит, десять минут и эффект гарантирован. Ромка удивлённо на него посмотрел, потому что сказав это, Кобра странно так выглядел. Злым отчего – то и раздражённым.

Но в этот момент меня снова едва не сбили с ног, потому что из – за поворота Не прошло и полгода называется вынырнули два здоровенных громилы в деловых костюмах, впереди которых неслась ухоженная женщина лет 29 – 30 в элегантном белом плаще и длиннющих сапогах шпильках.

- Лизочка, ты нас так напугала! – сообщила она подбегая к нам. Судя по искривившейся мордашке ангелочка, нам трём дебилам, Лизочка была рада куда больше, чем этой пресной дамочке с двумя шкафами за плечами.

- Отойдите от ребёнка, немедленно, – испуганно зашипела дама увидев меня, более того, увидев что Лизочка цепляется за мой ремень ( Смышлённый ребёнок быстро сообразил, что в такой позиции разлучить нас будет возможно, разве что избавив меня от этого штанов ) и показывает даме язык.

- За ребёнком следить надо! – бесцеремонно выдал Ромка, и положил ладонь мне на плечо, словно бы невзначай.

– Посреди бела дня на людей бросается.

Под людями подразумевался я, весело погладивший Лизочку по макушке и в доказательство, Лизочка окончательно взяла меня в заложники, мёртвой хваткой вцепившись в торс и выпускать, однозначно не собиралась.

Отодрать нас друг от друга не представлялось возможным, стоило попытаться, как девчушка открывала рот, начинала задыхаться и лить слёзы.

Дамочка находилась в отчаянии, громилы в растерянности, мы в тихом ахуе. Кобра стервенел готовый кажется применить жёсткие меры, но применить не мог, потому что я моментально увернулся от его хватки, прикрывая чадо собой.

Если честно в этой ситуации мне больше всего хотелось поржать, и девчушке очевидно тоже потому что под градинами слёз, я неожиданно разглядел довольные глаза. Вот жеж засранка мелкая. Но недоразумение следовало исправлять, это было ясно всем, в том числе и мне, вот только не ясно как.

Зазвонил мобильный и дамочка переменившись в лице, мгновенно взяла трубку, напряглась.

- Да да Станислав Степанович, гуляем с Лизочкой мы. Игрушку хотели купить в Радуге – залебезила она – Вот только Лизочка похоже себе живую игрушку нашла.

Женщина неприятно хмыкнула. – Стоим перед дилеммой. Лиза вцепилась в незнакомого молодого человека и отпускать его не намерена. Да молчит и радуется похоже, – злобно прошипела дамочка – Она находит это забавным.

Лизочка возьми трубку, тебе папа, что – то хочет сказать, – начала она, осеклась – Да, я поняла. Конечно.

Она схлопнула раскладушку и обратилась разом ко всем.

- Замечательно. Ребят, сделайте уже что нибудь, он сейчас сам сюда приедет. Я с ним разбираться не хочу. Лиза, отпусти мальчика. Ему домой надо.

- Надо было не ро…пардон лицо в туалете рисовать, а за ребёнком смотреть. Жанна, тебе за что деньги платят? – прогудел один из парней, кивнул в мою сторону – Малой, в натуре, девочку отцепи и слейтесь отсюда пацаны.

- За метлой следи танкист, пока тебя самого отсюда не слили.

– Кобра выдал эту реплику с таким видом, что стало ясно, нарывается. Вот за что ему деньги Вольх платит, я точно не понимал. Мирное урегулирование нелепицы стремительно грозило превратиться в проблему. Я тщетно попытался решить ситуацию собственными силами, но похоже это было абсолютно бесполезно.

- Да тебе самому за ней следить не помешало бы, пока не подмели, – чуть прищурившись выдал охранник – По хорошему прошу, ребят. Вам что проблем не хватает, надо создать?

В отличие от Кобры агрессии не высказал, переключил внимание на меня.

– Эй…Да ты, немой что ли? – слегка озадаченно поинтересовался он, сообразив очевидно с какой радости, я тут пальцами разбрасываюсь направо и налево, пытаясь дать Кобре понять, что "дебилом Костя, вы были и остались".

Я испепелил его взглядом, но подействовало мало.

- Ога, допизделся в своё время, – совершенно серьёзно отозвался Кобра, на которого мой спектакль как обычно произвёл впечатление сверх всякой меры, с учётом того, что он единственный кто его понимал. И в отличие от присутствующих, терпение не относилось к числу достоинств этого белобрысого комрада. Он решительно шагнул вперёд и резко дёрнул девочку за локоть. – Руки убрала, живо!

Скажу честно страшно стало не только мне.

- Ты…с…какого х…делаешь? – Парни моментально подорвались, встречая Кобру, стремительным рывком двух тел вперёд, профессионально отсекая нас друг от друга. Роман дёрнул меня назад, его перехватили за запястья, он перехватил, Кобра вклинился. Эдакое противостояние стенки на стенку, с демонстрацией приёмов кунг - фу когда потасовка ещё не вспыхнула, не при ребёнке же клешнями махать, но вот – вот должна была перейти в свою последнюю стадию. И так как я оказался выше Лизки, то борьба превратилась в тесный кружок вокруг моей персоны, когда меня старательно так не то, что бы пытались придушить, но очень элегантно придерживали с четырёх сторон, одновременно удерживая руки друг друга, прессуя взглядами и аккуратно пытаясь при этом не задавить ребёнка.

- Прекратите, вы уроды. Ребёнка напугаете!!! Лиза да отпусти же ты его! – вклинилась дамочка, пытаясь влезть между нами, седьмым по счёту элементом.

- Пристрелю, – раздался негромкий властный голос – Как собак бешенных.

Он прозвучал тихо, совершенно тихо, но так убедительно, что всё разом прекратилось. Мы словно распались как клубок. На моей памяти, только Саня умел говорить подобным тоном, два слова, а люди словно марионетки, начинают подчиняться практически непроизвольно.

- Лиза ко мне подойди.

Невысокий коренастый мужчина в тёмном плаще, стремительно шагнул вперёд, остановился в одном шаге, и..Это оказался Док.

Наверное, стоило догадаться раньше, но только подобное даже в голову никому не могло прийти. Да такое вообще в страшном сне не присниться. Кобра с Ромой не то, что бы ушли в ахуй следом за мной, вообще похоже ударились в астрал, прикидывая возможность выхода в глубокий космос навеки вечные.

За спиной Дока, так же отсвечивала парочка неприметных ребят, спокойных таких, ненавязчивых. И вот что – то убедительно подсказывало, что эти неприметные ребята, запросто составят конкуренцию контуженным, а то и вовсе заткнут их за пояс. Профессионализм он на то и профессионализм, что бы не выделяться и не бросаться в глаза, но в тоже время ощущаться в каждом движении. Создалось ощущение, что не уберу я руки, точнее если эта девочка не уберёт их от меня, меня покоцают на ломтики раньше чем я успею об этом подумать.

- Лизун, ты что себе позволяешь? – негромко спросил Док и руки моментально разжались, а сам чудесный заяц, оставив меня, на растерзание охранникам, который моментально убрали грабли, подав назад, поспешно нырнул в распахнувшиеся объятья папы. Повис на нём зарываясь лицом в пиджак. Док без усилий поднял дочурку на руки, посмотрел на меня и глаза его расширились узнавая. Лицо моментально потеряло доброжелательную невозмутимость, нахмурилось. Скажу честно мне захотелось отсюда свалить как можно дальше, Ромка с Кобром очевидно чувствовали тоже самое, но мужественно задвинув меня за тележку, вышли расправив плечи, как бы невзначай.

И тут Лизка забилась вырываясь из рук отца и снова кинулась ко мне, протолкавшись через пацанов, схватила за запястье, и потащила к Доку, что – то отчаянно жестикулируя одной рукой, показывая на меня на себя. И тут до меня дошло, девочка оказалась немой, она не могла говорить.

Сцена из Ревизора ни в какое сравнение не шла, с художественно образовавшейся паузой, возникшей в этот момент.

Ситуация была идиотская совершенно, но самым идиотским оказалось то, что никто не представлял, как на неё реагировать. Так сказать нестандартный нестереотип. Док похоже и сам растерялся не меньше, но торопливо сделал знак шагнувшим на перехват ребяткам, давая приказ пропустить.

А я…А что мне оставалось делать? Меня подтянули знакомиться, прежде чем я сам успел сообразить, и стало почему – то дико неловко. За свой распиздяйский прикид. Я выглядел как репер сбежавший с неформальной тусы. Впрочем, не одежда делает человека. И подсознательное смущение скорее всего было вызвано единственной причиной. Лизка представляла меня отцу и ждала реакции, одобрительной реакции как я полагаю. И вот это неосознанное ощущение что ли… Мне не хотелось её подводить. Ребёнок доверивший мне что – то важное. Трудно рационализировать. Я знал, эту девчушку всего несколько минут, и в то же время, в эти несколько минут, она словно стала чем- то значимым, гораздо больше значимым, чем возвышающийся надо мной человек, щелчка пальцев которого было достаточно, что бы назавтра меня нашли в сточной канаве с пулей в башке, в лучшем случае. И пожелай он щёлкнуть пальцами, меня не смогут защитить, это я очень чётко и как – то разом осознал, и тем не менее не боялся.

Я рассматривал Дока совершенно спокойно и уверенно, мне не пришло в голову опустить голову или отвести глаза. В отличие от него, мне нечего было стыдиться. Идиотизмом звучит, да. Но именно так я себя ощущал, как человек, который уверен в самом себе, человек который не отступит потому что Док может щёлкнуть пальцами, пусть щёлкает, это его право, точно такое же как моё, находиться здесь, стоять перед ним вот так, не скрываясь, не пытаясь уйти или позволить присутствующим урегулировать недоразумение. Иногда в моей жизни случаются странные, я бы сказал мистические вещи. Логика требовала совершенно другого поведения, но я никогда не следовал логике, я жил по своим собственным законам, и мой собственный закон, заставил меня стоять перед человеком на глазах которого меня изнасиловали двое отморозков, с абсолютной бесстрастностью полнейшего космического спокойствия. Чувство собственного достоинства? Не знаю, мне трудно судить о самом себе, о тех причинах, что мной иногда двигали, и побуждали к действиям. Я не всегда их понимал сам. Но внутри меня всегда существовал некий стержень, и иногда этот стержень проглядывал так явно, что люди словно расступались передо мной, раздвигались по сторонам, и в глазах их появлялось …Уважение?

Не знаю, почему так происходило. В своём собственном понимании я ни делал ничего сверхъестественного. Наоборот, я часто путался, сбивался с пути, терял направление, и в тоже время нечто внутри меня оставалось неизменным, и может быть, я часто ошибался, но одно я знаю наверняка, это нечто внутри меня, оно было…правильным.

Впоследствии Кобра признается по пьяни, что они с Ромычем реально присели на очко в тот момент, но именно тогда для него открылось понимание, что он встанет рядом со мной.

Я спросил почему, ведь я ничего не сделал, и Кобра ответил, что я сделал сильнее их. Хорошее чувство, доказывающее, что не всё проёбано в этой жизни. Не знаю, что он имел в виду, потому что потом он выдал довольно странную вещь. Он сказал, что понимает Вольха, а ещё добавил, что меня иногда очень остро хочется сломать. Кобра попросил меня не ломаться, потому что, слишком важно оказалось в меня поверить.

Спустя время, похожую фразу я услышу от Дока. Понял ли я её смысл? Не уверен. Я не знаю, что они вкладывали в эти слова. Мы часто обманываемся в других людям, нам кажется что они способны на большее, и остро разочаровываемся в них, когда понимаем, что придумали себе иллюзию, воздушный замок которого никогда не существовало. Подует ветер и марево развеется, прекрасный замок Фата Морганы при ближайшем рассмотрении окажется самой обычной болотной корягой и на смену разочарованию приходит раздражение и даже гнев. Мы с тоской смотрим на блеклое стёклышко, играющее в лучах солнца. На стекло можно смотреть по разному, можно видеть стекло, а можно создать радугу. Это ведь от человека зависит, стекло или радуга.

Я не знаю, по какой причине, я затрагивал людей. Они смотрели на меня, общались со мной, и оказывается, я затрагивал их, заставляя становиться частью собственной жизни.

Не они были частью моей, я становился частью их. Но почему так случалось, я не могу объяснить, и вряд ли когда нибудь смогу вообще. В меня хотелось верить, но я оказался голимым божком, летящим со сцены вниз головой, запутавшимся в проводах собственной человеческой самости. Нельзя оправдать чужие ожидания, изначальной глупостью, корнем зла, служит попытка вообще чего либо ожидать.

- Здравствуй, Никита! – неторопливо проговорил Док, спустя несколько секунд короткой дуэли взглядов, за время которой наступила поразительная тишина, даже Лизка перестала дёргать за рукав, замерла в вопросительном ожидании, потому что и дураку становилось ясно, мы знакомы, причём при таких обстоятельствах, что со стороны Дока это вызвало короткое замешательство, всего лишь на пару секунд, во время которых он очевидно рассматривал и оценивал меня по своим меркам. И эти мерки оказались достаточными, что бы ему пришло в голову со мной поздороваться.

Я кивнул с вежливой естественностью человека, который достаточно хорошо понимает кто перед ним, и не дальнейшее продолжение общения не претендует, точно так же на банальности вроде объяснения ситуации. Мало ли в жизни бывают какие причины, это не повод их объяснять в мелочах.

На самом деле в ту секунду, я просто хотел уйти. Я внезапно подумал о том, что если бы я был отцом моей дочери, наверное, я не пожелал бы ей такого друга. Своих близких надо любить и защищать.

- Оригинально мы с тобой встречаемся – вроде бы невыразительно, но при этом с мощным таким подтекстом, заметил Док, продолжая полировать пространство межу мной и Лизкой. – Рад тебя увидеть… здоровым. Ну что ж, давай знакомиться. Станислав Степанович.

И после этого Кобра с Ромычем наверное ушли в полный ахуй, потому что Док протянул мне руку.

Я пожал. Не сразу. Мне нужно было это осмыслить, этот жест, его значение, своё собственное желание ответить или не ответить.

Со слов Вольха, Док немного поучаствовал в моей судьбе, оплатив нахождение в клинике и операцию. И для Вольха это было очень важно, потому что ранее его крёстный негативно отнёсся ко всему происходящему. Поступок крестника он не одобрял, но тем не менее не сделал ничего, что бы это пресечь. И сейчас смотрящий подал мне руку, прекрасно зная и понимая, кто я такой, не боясь испачкаться. В его понимании. А в моём понимании, я тестировал самого себя на момент западло или не западло. Вот так вот.

Я псих? Возможно. Но я говорю, у меня были свои внутренние собственные законы, так вот по этим законам, при нынешних обстоятельствах Вольху, я бы не пожелал подать руки, а этот человек ничего мне не сделал плохого.

Я посмотрел на Лизку ротик которой слегка приоткрылся, ибо папа стоял с протянутой дланью, и пауза затянулась.

На самом деле понимай я тогда, ЧТО для меня сделал Док, я бы не колебался ни мгновения, вцепился бы в его клешню и проникновенно тряс со слезами сопливой благодарности.

Как потом признается Док, отношение к людям складывается иногда из таких вот мелочей. И интуитивно я выбрал верный курс, сотворив мелочь, открывшую для меня его двери.

Несколько коротких секунд размышления. И поразмыслив, я пришёл к выводу, что это его сознательный выбор. А значит и мой тоже. И уважая его, за этот выбор, высказывая благодарность за помощь, я ответил, уверенно сжав чужую кисть. Как равный равному, слегка прикрыв веки, признавая своё и его право. Я уже говорил, что я всегда смотрел в глаза Сану, никогда не пресмыкаясь перед ним, а ведь тогда в нашей школьной жизни, для многих он был царём и богом, и вот сейчас передо мной стоял ныне действующий царь и бог всея страны и ближне - дальнего зарубежья. Человек дёргающий за ниточки, такие фигуры и имеющий такие масштабы власти, что реакция Ромки с Коброй, да и Вольха в первую очередь не была удивительной. А вот моя…Расцененная не только вежливостью.

Док неуловимо поморщился, словно весь этот мыслительный процесс, был написан у меня на лице с целой кучей доводов, аргументов и фактов с прилагающимися к ними контраргументами и опровержениями разом. Эдакая замороченная байда подростка, не стоящая взрослого внимания, и странно было внезапно понять, что она производит на него некоторый эффект положительного впечатления. Лёгкая усмешка, одобрительный взгляд.

-С характером, значит? Чёткий пацан.

Док иронично прищурился, и я густо покраснел, сообразив, что меня дразнят.

– Дочку вон, смотрю, уже приманить умудрился? Чего застеснялась Лизун? – сочтя, что подкалывать меня дальше нет никакой причины, Станислав Степанович совершенно естественно переключил внимание на чадо, переместив ладонь на её затылок, потрепал с необычным выражением, удивительно смягчившим жёсткие черты лица. – Что жених понравился?

Док откровенно смеялся глазами, чуть приподняв и растянув уголки губ. Он находился в хорошем настроении и охранники за его спиной, даже дамочка в белом костюме моментально расслабились, только что не выдохнули разом. Впоследствии я научился различать оттенки его выражения. Так вот, это может прозвучать невероятно, но Док практически никогда не смеялся. Взрослая версия Тима Тайлера сознательно заковавшего себя в такую броню, что любые психотерапевты оказались бессильны. Сейчас здесь вблизи, стоя напротив, я смог обратить внимание на болезненный цвет лица, нездоровые круги под глазами, образовавшиеся вследствие хронической бессонницы. Тогда я ещё не знал, что Док умирает от рака. Подозреваю кроме меня, Вольха и нескольких самых приближённых лиц, об этом не знала ни одна живая душа. Болезнь медленно и неумолимо подтачивала этого сильного человека изнутри, делая коренастую фигуру неестественно худой, образовав в линии плеч почти птичью костистость, сглаженную линиями великолепно сидящего костюма.

К моему удивлению Лиза робко кивнула, посмотрела на меня, покраснела и снова спрятала лицо, тут же оторвалась, глянула выжидательно – вопросительно, оценивая реакцию. Это поразительное сочетание застенчивости, ума светившегося в карих глазёнках, точной копии отцовских и трогательной детской хитрости, меня окончательно покорило.

- "Взаимно" – бодро ляпнул, я и мучительно побагровел, понимая, что этот уродский звук вырвавшийся из горла принадлежит мне. И я похож на разноцветную рыбу открывшую и безнадёжно захлопнувшую рот.

А лицо Дока… Вот Лизка смотрела на меня, ( господи как же мы друг друга понимали в эту секунду, зная цену стыда ) а Док смотрел на Лизку. И честное слово, там под безжалостной всеповидавшей маской, реально корёжило мужика, от собственной беспомощности, от бессилия. Что вот он с таким положением и деньгами ничего не может сделать, для собственной дочери. Только подобрать в компанию такого же точно урода.

- Да уж, моей красавице палец в рот на клади, – с лёгкостью разруливая мучительную неловкость, хмыкнул Док. – Вся в папу. Расслабься Никита. – заметив что я напряжён, Док слегка хлопнул меня по плечу - Мы люди простые, за обедом женихами не питаемся, разве что на ужин приглашаем.

У тебя как со временем обстоит? Завтра вечером свободен?

Я незаметно поёжился. Прикосновение Дока вызвало у меня непроизвольную дрожь и желание отстраниться. Но пересилив себя, я кивнул. Собственно планов на вечер не было по одной простой причине, все мои планы зависели исключительно от прихоти Вольха, а избавиться от этой прихоти я был бы рад. Значение слова «затрахал», не воспринималось мной больше в переносном смысле, оно даже не казалось смешным.

Я иногда физически не выдерживал того, что мой бывший друг со мной проделывал. Как он мне кишку не вывернул, для меня до сих пор остаётся загадкой из разряда физиологии. Впрочем, как показало будущее, физиология моя оказалась способна вынести и не такие испытания.

- Вот и ладушки. Завтра тебя жду, – мягко, и в то же время непреклонно так, объявил Док, равномерно распределяя себя между мной и Лизкой.

– Что скажешь, заяц, пригласим Никиту в гости?

Лизка закивала, примерно так же как обычно это делал я, вновь принялась тянуть меня за рукав, зажестикулировала, демонстрируя «Как я рад, как я рад, что попал на гей парад».

А я разом утратив свою японскую невозмутимость, растерялся, как если бы мне дали в лоб.

Фигасе сходил за хлебушком. Пригласила кошка мышку. Бля, всю жизнь мечтал, голой жопой на бензопилу.

С Лизкой, то я может и не против, был встретиться. Но вот папа её у меня однозначно не вызывал такого желания. Ога, а у кого он, спрашивается такое желание, вызывал? Танцы на электрическом проводе, одно неверное движение, и тебе этот кабель через ухо в задницу затолкают, предварительно вынув органы для продажи.

Может у меня и хватало дурости встать перед ним как Матросов перед амбразурой, но побаивался я его на самом деле.

Это жеж как добровольно акулу собственными голыми пальцами покормить, предварительно пошинкав их бритвой, что бы акуле было удобнее.

Бля, не хочу. Реально не хочу.

Согласен месяц ебаться с Вольхом во все щели, чем один раз пережить психический диссонанс в логове интеллигентного крокодила.

Думаю, на морде у меня это всё тоже весьма живописно отразилось, потому что Лизка неожиданно с силой потянула за руку, глядя почти умоляюще, просительно так, что ли, чуть ли не заискивающе.

Типо прости за папу. Папа у мя бандит. А вот я принцесса. Рулёзная принцесса.

Бля. Я в это верил. Ну не мог я ей отказать, особенно, когда она отвернулась, типо всё поняла, можно не объяснять. Не надо пошлой лирики и ваши уёбищные овации оставьте пожалуйста себе.

Пиздец, меня реально скрутило. Особенно когда она трогательно отвернула личико, вздохнула грустно, бросила короткий взгляд…

Я жизнерадостно потряс эти пальчики в ответ, бодро хлопнул себя по груди. Обезьянку заказывали? Получайте. Любые капризы на радость ребёнка.

И понял что попал. Ибо во взгляде Лизки отчётливо резвились, ога чертенята.

Пля, но вот почему я такой ведущийся на всё, толпаёп, а? Если меня даже малолетний ребёнок обуть умудрился.

Впрочем, не одного меня похоже. То что папы этот ангелочек верёвки вьёт, под сомнение даже не ставилось, точно так же как под сомнение теперь не ставилось то, что их очень органично свивали из меня.

Я даже представить боялся, во что эта чудесная принцесса превратиться в будущем. Манипулировать идиотами мужиками, она похоже умела с самого рождения.

И всё что мне оставалось это художественно похлопать ушами, когда Док совершенно спокойно, без напрягов или неловкости, поинтересовался Насколько часто у меня бывает свободное время и не желаю ли я составлять компанию его дочери, раз уж имел неосторожность ей так сильно понравиться. Вот тебе и приплыли, с разика на раз – два – три…

Не знаю почему, но сложившаяся ситуация, как и моя обалдевшая реакция на неё, Дока похоже весьма забавляла.

И ещё я не уверен в том, что абсолютно правильно понимал причину приглашения. Ирония заключалась в том, что интуитивно я ощущал, что причина была, причём как раз меня это касалось в самую последнюю очередь. Связано было с Вольхом. Вот только каким образом, судить я не мог. Просто понимал это подсознательно, что ли. Ну явно не мои красивые глаза сподвигли Дока на принятие подобного решения.

Скорее всего, крестник к крёстному тоже не сильно рвался, но стопудовым являлось то, что одного меня Вольх в это осиное гнездо не отпустит. А следовательно, надо чаще встречаться.

Зато мелкая провокаторша с хвостиками, выглядела исключительно довольной, даже распрыгалась от радости, начиная откровенно баловаться под обилием счастья от свалившегося внимания.

Ещё бы живую игрушку подарили. Осталось только бантиком запаковать.

Иллюзий по поводу того, что это подобное приглашение, возможно отклонить у меня не было никаких. Вольх не позволит этому случиться, и я был уверен, что даже если я «случайно забуду» ему передать, то Станислав Степанович Тоже мне Степашка бля, непременно напомнит.

Сообщив и выяснив всё что хотел, Док закончил пытку монологом и положил ладонь расшалившейся дочери на плечо, которая очевидно сочтя, что «подарочки не отдарочки» вовсю крутилась между мной и папкой пытаясь, беззастенчиво повисеть одновременно на двух руках. Да уж, дети непосредственны в своих желаниях. Её бы беззаботность, да мне на полчасика.

- Лиза веди себя прилично. И попрощайся с Никитой. Нам пора домой – непреклонно объявил Док, и заторопился, предупреждая реакцию разом надутых губ и наполняющихся слезами глазёнок. – Никита завтра к тебе приедет. Никита?

Я подтвердил, всем своим видом выражая, радостное «Лечу и падаю, бегу и спотыкаюсь, не сомневайтесь, Маша, сплю и вижу».

Выбора у меня не было, так нахрена расстраивать ребёнка?

- Вот и славно. – Док выдохнул чуть ли не с облегчением. Похоже отделаться от меня он уже был рад примерно так же как и я от него. Ну ещё бы, знает кошка чьё мясо съела.

- Крестничку привет передавай, – он осёкся и поморщился, потому что Лиза потянула меня за рукав, заставляя согнуться, и чмокнула в щёку, после чего показала пальчиком на сидевшего в корзине медведя.

Что такое дети и как их готовить? До сегодняшней секунды я считал, что это цветы жизни.

«На могилах родителей» – явственно прочиталось в глазах Дока. Солидарен. Солидарен.

Один взгляд на потрясающие умоляющие глазки.

Вот как у неё так получалось, хотел бы я понять, вдруг пригодиться? И Лизка была прощена.

Естественно, всё я ей отдал, вручил, подарил, испытав при этом нечто вроде покровительственного удовольствия, помахал ручкой вслед на прощанье изображая "мир, дружба, одна жвачка на двоих…"

Я конечно выёбываюсь сейчас, но сказать по правде, несмотря на то, что я был без понятия, что мне делать с этим ребёнком, когда русые хвостики, сопровождаемые папой, няней и охраной, скрылись за поворотом, я испытал лёгкое сожаление.

Лизку действительно хотелось увидеть снова. Батяня её здорово меня напрягал, а вот она. Я был ей нужен. И по своему она просила меня о помощи, просигналила не один раз. И я слишком хорошо знающий и понимающий цену этого сигнала, мог ли я пройти мимо? И внутри словно развернулась невидимая пружина, мне захотелось догнать её, обнять, и спрятать от всего мира, не отдавать никому, что бы никто больше не смог причинить ей боли.

Я остался стоять на своей крыше, слыша беззвучный, детский шёпот, зовущий ангела небесного, который придёт и тогда всё обязательно, обязательно будет хорошо.

Мы выходили каждый на свою крышу, десятки, сотни, тысячи, беззвучно зовущих детей, протягивали руки к всемогущему богу.

Ангелов небесных не существует. Мы это знали. На что мы надеялись? Во что верили? Мы раздирали грудную клетку, как домик с двумя створками и швыряли на асфальт никому не нужные сердца.

ЛЮДИ…ЛЮ..ди…люди…лю..ди…лю…..

Не проходите мимо люди. Здесь лежит человеческое сердце. Экспонат номер один. Что неужели никому не интересно? Осторожнее, вы на него наступили. Нет, что за безобразие ходить по выброшенным сердцам, их что зря выкидывают что ли? Да я понимаю, нахрен оно вам сдалось, а кому оно вообще сдалось? Возьмите - возьмите. Дома супчик сварите. Что не хотите супчик? Повесите на стенку, в рамочку, желательно вбить гвоздь. Это знаете сейчас очень модная тенденция. Можно покрошить его на осколки и сделать стразы, высушить на газетке, некоторые прячут в шкаф, наилучший магический талисман от неразделённой любви. Да зачем его кровью поливать? Оно вам не ромашка знаете ли. Ну почему сразу бесполезно? А я ебу почему они такие хрупкие? И бьются. Ой, подумаешь трещина, а целый самосвал со шрамами не хотите? Раскрасьте в конце концов под хохлому. Вот могу предложить вот это с дырою. Экспонат номер сорок пять. Баба ягодка как говориться. Редкий экземпляр восстановлению уже не подлежит. Можно приспособить для пирсинга. Нет, почему сразу бесполезны? Ну ладно бесполезны. Поэтому и выбрасывают. Кто выбрасывает? Бесполезные люди, кто же ещё то. Сначала выбрасывают сердце, потом свою жизнь, потом собственно сами выбрасываются…И ходи, и вечно подбирай. Словно я мусорщик. Да нет. Я не мусорщик. Ангел я. Работаю. Просто не успеваю. Знаете их так много. Нет, вы точно не хотите взять? Ну возьмите хотя бы одно, ну вот это самое маленькое. Детское. Возьмите. Экспонат номер пять. Ему просто не хватает внимания. Смотрите почти без изъянов. Зачем? Вы что математику в школе не проходили? Если вы будете беречь чужое сердце, оно будет беречь ваше. И всё будет хорошо. Я смогу вычеркнуть из списка сразу двух человек…Подождите. Куда же вы? Я же не справляюсь один. Не проходите мимо, люди. Эй, девушка…Молодой человек постойте…Родители не желаете ли…Смотрите, смотрите падает. Ловите…Опа чки. Почти успели.

Экспонат номер 13 Знаете такого? Забираем. Расписываться не обязательно.

Вы же всё равно нихрена меня не видите. С какого хрена я собственно тут распинаюсь? Да асфальт я тут подметаю. Мусорщик я, мусорщик. Убирающий бесполезный человеческий мусор. Экспонаты сердец. Может, поможете? А то я тут один. Не проходите мимо, люди. Эх люди, люди, вашу мать. ЛЮДИ…Лю…ди…люди. Ещё бъётся? Эй, малыш, ты чей? Ничей. Слушай, а хочешь поработать ангелом? На пол ставки. Один я понимаешь, не справляюсь. Не хочешь? Жаль.

- Я с вас хуею дорогая редакция! – ошарашено проговорил Кобра, когда мы остались одни и я повернулся к парням, готовый продолжать прогулку.

- Да с этой редакции тут похоже уже все охуевают – примерно том же ключе подхватил Ромка, потыкал пальцем пистолет в корзинке.

– Что это вообще сейчас было то?

- Хуй его знает. – Парни продолжали пялиться на меня, с таким видом, словно я превратился в пришельца из космоса, угрожающего миру аннигиляцией при попытке вступить в контакт и помешать захватническим планам.

- Охуенно сказал! – Ромыч ослабил узел галстука, словно ему срочно потребовался кислород. – Не знаю, как тебе, но мне надо выпить.

- Согласен. Без поллитры не обойтись. А может и больше, – подвёл итог Кобра и шагнув ко мне со всего размаха хлопнул по плечу. – Герасим, без понятия, что ты за зверёк, но бля, ты охуенный зверёк.

- Писец полный – согласился Ромка и покачал головой – Тарковский отдыхает. Ник, ты хоть сам понял, что сейчас произошло? – осторожно поинтересовался он.

Я вздохнул, и недовольно дёрнув губами, взял тележку, тоскливо подумав о том, что второй экземпляр медведя в магазине вряд ли отыщется. Что ж, на кассу значит. Понял ли я что произошло? Подписался под право гулять по минному полю без сапёра. Мысль о том, что с меня только что сняли некое табу и повысили карму, мне в голову не приходила. Но очевидно приходила остальным, потому что отстав от меня, Кобра и Роман о чём то несколько минут совещались, но очевидно к консенсусу не пришли.

- Герасим, сделай рожу попроще, не грузись, – недовольно буркнул Кобра нагоняя и отбирая тележку. – Тебе можно сказать счастливый билет выпал, а ты блин с таким видом идёшь, словно тебя заживо похоронили. Перед тобой только скоро на цыпочках ходить начнут, а тебе всё не по нраву. Тоже мне, принцесса бля, на горошине.

- Размер горошины предлагаю не обсуждать – брякнул Ромка, и закинул в тележку медведя, практически точную копию ушедшего, разве что поменьше. – Что решаем?

- Хрен знает – лениво выдал Кобра шлёпая себя по нагрудному карману в поисках кошелька.

– Меченному рассказать придётся, насчёт остальных, языком трепи поменьше. - Пиздец – выдал он растерянно охлопав себя со всех сторон и огорошено выдал. – Рома, прикинь, у меня лопатник спиздили.

Похоже, всё случившееся несколько выбило парней из колеи, потому что игрушки наши так и остались лежать до востребования.

Отправив меня домой и, передав на руки охране, Ромка с Коброй дружно отправились бухать, отговорившись тем, что надо обмозговать ситуацию. Что там обмозговывать, я не понимал, но в чужом монастыре свои нюансы, и что такого сделал Док, чтобы об этом не стоило распространяться, для меня осталось загадкой.

Руку пожал? И что? Среди современной гей – тусы, заполонившей телеканалы, попадались разные экземпляры и, не думаю, что поступок Дока мог расцениваться чем - то экстраординарным, из ряда вон.

Но не мне это решать. Сгрузив пакеты и коробки на диван в гостиной, парни попрощались, не забыв энергично потрясти конечность на прощание. Ещё один факт, не позволяющий мне расценить действия Станислава Степановича эксцентричной выходкой. Пацаны со мной ручкаться не брезговали. Может я и был здесь некоторой запретной территорией, неведомым вирусом и прочие прелести ореола персоны «нон грата», объявленной Вольхом, но относились ко мне нормально, без подтекстов, без лишней неловкости. Напряг возникал только в присутствии Вольха, да и то по одной причине, он создавал его сам, регулярно выставляя наши отношения на показ, словно это было важно подчеркнуть некий статус, обозначить границу. Возможно, он меня защищал таким образом, а может это было подсознательной компенсацией собственной неуверенности, которую меченный тщательно скрывал и скрыть не мог. Иногда, просыпаясь посреди ночи, захваченный кольцом его руки, я замечал, что он не спит, лежит, думает о чём-то, широко распахнув глаза, уставившись в темноту перед собой. Иногда он рассматривал меня, гладил по волосам, боясь разбудить, думая, что я сплю.

Однажды я проснулся от сырости на подушке.

Вольх лежал рядом на боку, подперев голову рукой, неуловимо рисуя пальцами контур ауры тела, боясь дотронуться и разбудить, и… плакал. Это было очень страшно, проснуться вот так. Он лежит, смотрит, и изредка шмыгает носом по-мальчишески, глотая в горле собирающиеся комки, а в голове струится ряд невесёлых мыслей, из разряда собственного философического бытия и цены за него уплаченной. Острое осознание того, что рядом. И нужно ли оно, такое вот бытие? Стоило ли это затраченных усилий? Не знаю, что с ним приключилось, но мне было очень паскудно и паршиво узнать, что оказывается, он может быть слабым, и непрошибаемая маска способна дать трещину. Что ему плохо, тоскливо и больно понимать, что даже сейчас, он по – прежнему один. Рядом со мной, но так бесконечно далеко, словно нас разделяли не несколько сантиметров простыней, а бесчисленные километры расстояния. И Сан, которого я не мог видеть, но чьё невидимое присутствие как гвоздь жило в моих мозгах, оказался гораздо ближе и роднее. Вплавленный в моё сердце, живущий под кожей, существующий на кончиках пальцев и в уголках бесчисленных драгоценных воспоминаний. Он был рядом со мной. Он снился мне, я звал его, рвался к нему, ласкал его дыханием. В муторной дымке между явью и сном, я видел его стоящего рядом, взирающего бесконечно любящими печальными глазами, ощущал присутствие, оборачивался, чтобы понять, что его рядом нет, разбивался на невидимые замороженные осколки и резал этими осколками Вольха на куски, превращаясь в статую, лишённую всяческого смысла.

И я не знаю, какие терзания и сомнения разрывали волка на части, заставляя выть на луну в осмыслении, что он проиграл. Но внезапно Вольх решительно вытер лицо о пододеяльник и, потянувшись, резко подтащил меня к себе, прижал под грудью, не боясь разбудить, уткнулся носом в плечо, по-детски, по-волчьи.

- Ты мой! – Сдавленный от слёз, упрямый злой шёпот. Не для меня, для него, он сказал это себе, словно приняв решение, в очередной раз пытался его утвердить. Я открыл глаза, разворачиваясь и встречаясь с ним внимательным взглядом. В полумраке спальни, влажно поблёскивали белки глаз, выделяясь на смутном контуре лица. Есть особое скрытое очарование в этой близости двоих, напротив друг друга в темноте.

Я освободил руку, поднимая её наверх, провёл, трепетной паутинкой вдоль чужого виска, погладил ласково и потянулся губами, накрывая распахнувшийся от удивления рот, пытающийся что – то произнести, но сдавшийся напору всезнающего языка.

Хватит Вольх. Хватит. Иди ко мне. Не надо. Не плачь.

Я не мог выразить словами, но мог подарить ему это прикосновениями, лаской бережных пальцев, горстями корабликов ладоней, забирающих и уносящих чужое горе, размазывающих нежность по напряжённым мышцам, смуглой коже. Я обнимал его и баюкал как ребёнка, давая необходимую защиту, накрывал сдающийся рот, предупреждая любое могущее ранить слово, слизывал соль, оставшуюся на ресницах, прихватывал губами искалеченную переносицу, целуя каждый шрам.

Не надо. Не плачь. Я рядом.Знание, отданное тёплой ниточкой сердца. Я не мог выносить его страданий. Мог ненавидеть, мог не уважать, мог презирать, но я не хотел, чтобы он страдал, мучился от своей раздирающей боли осознания пирровой победы.

Счастье ты моё, горе ты моё, Пожалей меня, мне не до сна.

Счастье ты моё, горе ты моё, пожалей прошу нашу любовь.

Горе ты моё, пусть огнём горит, Всё, что мы с тобой натворили.

Я ласкал его всю ночь напролёт, разливаясь безбрежной рекой прощения, отключив мысли, чувства, заперев их в самый дальний уголок. Не сегодня, не сейчас.

Не надо. Не плачь. Я рядом.

А Вольх плакал, плакал, смеялся, не верил, боялся испугать, смотрел мокрыми сияющими глазами, похожими на серебристый пруд, на дне которого живёт тёмный тягучий ил отчаяния. Но оказывается, когда поверхность воды разбивает солнце, вода искрится, рассыпается рябью солнечных зайчиков, дрожащих, боящихся порыва малейшего ветерка, облака, но таких робких, счастливых.

Мы барахтались друг в друге, неловко, зная друг друга до последнего миллиметра, барахтались, сталкиваясь конечностями, переплетаясь неуверенно, трепетно, с разгорающейся постепенно страстью, в эпицентр которой превратился Вольх, робеющий передо мной, словно мы находились на первом свидании. Да и тогда, в ту ночь откровения в его комнате, он был более решительным, а сейчас спрашивал согласия на любое своё ответное движение, встречный жест. Сплетаясь пальцами, боясь дотронуться, словно я превратился в драгоценную фарфоровую вазу, которую страшно разбить. Глупый, глупый, бесконечно глупый, ранимый Вольх, из нас двоих ты оказался гораздо более хрупким.

И как же странно это было понимать, сила, превратившаяся в слабость, слабость, ставшая силой. Чудовище, сотворённое моими собственными руками...

Я насадился на него, медленно, давая прочувствовать движение до конца, не насилие, когда любовь приходится отбирать силой, но желание, когда тебе отдаются добровольно. Вольх судорожно дышал, почти всхлипывал, прикрыв глаза, выстанывал раненным волком, терзаясь невозможностью прикоснуться. Боясь сжать, смять, ненароком, активно встречая бедрами, закусывая губу, которую я выбивал языком, склонившись к нему, шепча в губы беззвучное причастие.

Не плачь. Я рядом. Вот он я, рядом с тобой. Слышишь меня? Чувствуешь?

- Ниииик…Никиииитааа!

Прикосновение пальца к губам. Слова под запретом.

Тшш, молчи, это только наше с тобой. Сегодня. Не надо слов.

Я потянул его на себя, обнял крепко – крепко, ощущая сомкнувшиеся за спиной руки, горячие губы, отчаянно впившиеся в районе горла.

Я тебя держу, Вольх. Держись за меня. Я сильный. Знаешь, какой я сильный? Тебе и не снилось. -Ник!

-Тшшш…

Глубокий поцелуй, долгий, бесконечно долгий, до мерцающих вспышек за шторками век, наполненных образами разбегающихся кругов удовольствия, дыхания не хватает.

«Нечем дышать, Никита»

Дыши мной, Вольх. Дыши. Может быть, мы задохнёмся друг в друге?Бесконечная мамба движений, резких, быстрых, судорожных и хочется сжать, не отпускать, выёбывать его без остатка, став продолжением чужого члена, придатком, симбиозом паразита наслаждения.

Я не могу разорвать кожу, не могу разворотить грудь, не могу вытащить сердце, оно молчит, плачет, стучит так громко и отчаянно. Для тебя в эту секунду, но ты не слышишь его, не понимаешь, что оно не твоё. Оно выстукивает твоё имя, но оно не твоё. Оно запоминает тебя, слившись с пульсацией твоего тела в единый слаженный ритм, но ОНО НЕ ТВОЁ!!! Оно не может, не желает, не хочет стать твоим. Почему ты молчишь моё сердце?

Отдайся же сердце моё, не можешь дать любви, пожалей, ответь, отзовись. Почему ты молчишь, почему закрылось на замок, где же наш ключик, Вольх?

Ты хотел придумать, что-нибудь, так придумай же что-нибудь, придумай. Спаси себя от меня, спаси меня от себя, спаси нас, Вольх. Мы же были с тобой. Мы же БЫЛИ. Неужели нас с тобой, невозможно спасти?

Пальцы на позвоночнике, трепетная игра флейтиста, Вольх обводит каждую косточку, от копчика до шеи, прижимает к себе, изучая впадинку губами, пытаясь вклиниться в пространство взмокших от пота тел, разделить. Не надо. Мы так близко в эту секунду нашего «далеко». Так близко, бесконечно близко. Соприкасаясь кожей, грудью, животами. Я прогибаюсь в пояснице, чтобы скользить здесь на поверхности, позволять скользить внутри. Я хочу соприкоснуться каждым миллиметром, стать ещё ближе, вдруг случится чудо. Одно единственное маленькое чудо, и я смогу простить, распахнуться навстречу.

Стальные объятия. Я напрягаю мышцы, не желая отпускать, не позволяя. Я…

Губами в шею, страстно раздирая языком, как вампир в припадке жажды крови. Укус в плечо, дрожь внутри тела, бесконечно, так хорошо, только так. Ещё. Ещё сильнее.

Вольх сжимает, впивается в губы, зверь пробуждается, и просится наружу, и слишком глупо пытаться его приручить. Мой слабый нежный ритм, становиться пыткой для него, когда наслаждение превращается в агонию, идёт из глубины. Невозможно остановиться. И хочется быстрее, сильнее, глубже. Ближе. Ближе. Ещё.

Пальцы впиваются в ягодицы, ладони вниз. Вольх подхватывает меня рывком, начиная откровенно трахать, и шлепки тел друг о друга не нарушают гармонии, словно дополняют её, делая близость естественной, сумасшедшей, безумной, опьяняющей, уносящей на самый пик. Кусая, целуя, всасывая губами, и завтра, как и всегда, по всему телу останутся следы.

Впиваюсь в него пальцами, царапая в ответ, позволяя нести себя на волне.

Всё, что мне остаётся, это только держаться за него, толкаясь навстречу, насаживаясь до крика, который не может родиться, но превращается в горловой стон. Мне кажется, что мы словно взлетаем, а может быть, уже стремительно падаем вниз, оба начиная кричать, сорвавшись с небес на землю, безумным алюминиевым звездопадом. Я кончаю лишь на несколько мгновений позже, а может быть одновременно с ним, потому что мышцы судорожно сжимаются, ощущая непрекращающиеся конвульсивные толчки. И мы оба словно бьёмся в судороге, и хрипим одновременно, выкусывая за плечи, словно это может принести облегчение. И, кажется, что смерть наступает именно так: полнейшим финальным опустошением глубоких метеоритных ям внутри. И тишины, божественной, благословенной тишины: души, ума, сердца, тела, когда не хочется ничего, двигаться, говорить, только молчать. Лечь рядом, прижавшись, друг к другу, целуя не существующими словами благодарности.

У Вольха нежность прёт из каждой клеточки, поры кожи, изливается миррой, он топит меня целительным маслом, но не может излечиться сам, бормочет неслышно, тихо смеётся, шепчет бесконечное люблю, но в глазах боль, на самом донышке, в самой сердцевине, тёмным тягучим илом.

Он не верит мне. Я сам себе не верю. Мы похожи в эту секунду в нашем общем неверии, слепой любви без правил и тормозов, где «Да» превращается в «Нет», и «Нет» становиться синонимом «Да».

Вольх молчит. Он счастлив, он охуительно счастлив. Он не знает, как выразить счастье, не способен придумать, способен только вздёрнуть меня на руки, и ходить по спальне, прижимая к себе, отрицательно качая головой на каждый протест вырваться. Безумие. Безумие.

Может быть, завершающим штрихом, тем, что сделает этот момент идеальным, станет единственное решение вышвырнуть меня из окна. Если бы он убил меня в эту секунду, мгновение осталось бы в памяти, чистым, незамутнённым, не испорченным ничем. Безумие.

- Я тебя люблю, – Вольх не говорит, плавится голосом, с лёгкостью почти подкидывая на бицепсах, прижимая к горлу, целуя в живот.

А мне холодно, твою мать, и мерзко в эту секунду. Я хочу завернуться хоть в простыню. Махать членом перед чужим лицом не относится к разряду эстетических удовольствий, как и вообще удовольствий, всё, что мне хочется после секса, это банально поспать. Это с Сашкой мне не хотелось спать ночами, и мы постоянно не высыпались, встречая по утрам рассвет, любуясь им с балкона. Рассветом, солнцем, друг другом. Сидя рядышком, тесно прижавшись с идиотскими улыбками на губах. И вздумай Сашка покатать меня на себе, мне бы не пришло в голову сопротивляться по настоящему, я бы повис на нём, уютно обвив за плечи, мечтая стать шарфом или превратиться в легчайшее пёрышко, чтобы остаться навсегда.

Санька, Санечка мой. Где же ты, любовь моя? Моя прекрасная кукольная принцесса, мой хищный металлический тигр? Какие неведомые силы встали на твоём пути, через какие медные трубы ты не смог или не захотел перебраться?

Сашенька мой, Сашенька. Даже если ты откажешься от меня, ведь я предал тебя снова, я не перестану любить тебя, не отрекусь от тебя, никогда не смогу забыть тебя, Саша.

– Ник. Знаешь, такое состояние…Энергия прёт нереально. Я бы сейчас с обрыва в речку прыгнул и проплыл, или километров двадцать, одним махом. Ты у меня как батарейка персональная.

Вольх плюхается на кровать, не отпуская меня, поднимает ноги, проваливая в своё тело, лежу на нём, обнимая, думаю отстранённо в вялом потоке мыслей, глажу механически.

- Чёрт, курить хочется, – Вольх такой радостный, как ребёнок, получивший приставку на новый год. Протягиваю руку, нашаривая сигареты за спиной на тумбочке, подаю ему, получаю поцелуй.

- Заботливый ты мой… Ник.

Вольх замолкает, подбирая слова. Вручаю ему пепельницу.

- Ты ведь меня любишь, правда? Мне даже плевать, что ты мне весь мозг выгрыз, честное слово. Любишь? Признай.

Проводит пальцами по лицу, всматриваясь, не выдерживая, и пытаясь понежить губами. Вольх не может без меня. Иногда мне становится жутковато от этого понимания. Не может не прикасаться, не трогать когда мы вместе, обижается, если я отстраняюсь. И я не отстраняюсь, я терплю. Вольх не может, Сашка не мог.

Но у нас с Сашкой была связь, ниточка на двоих, мы танцевали на расстоянии, тянули её в разные стороны навстречу друг другу, чтобы переплестись ещё теснее, ощущая тепло внутри живота. А с Вольхом нет. Нет этой связи, не существует кармической ниточки, только цепь, сдавившая со всех сторон и ему важно прикоснуться, убедиться, что вот, я здесь рядом. Никуда от него не денусь. Страшно. Болезненно. Она давит меня, уничтожает, но не существует цепи, способной приковать меня к нему. Нет такой цепи. А может быть есть. Только слишком много боли он мне причинил. И я не могу его за это простить. Это несправедливо, что я не могу.

Пожимаю плечами, и солнце гаснет, омрачённое лёгкой тучей.

- Ты меня любишь! – утверждает Вольх за меня. – Если бы не любил, ты бы со мной не был.

Железный аргумент. И не поспоришь. Если бы я не любил, меня бы не было в его жизни с той секунды, как прозвучало первое признание. Если бы я остановил это тогда. Я ведь мог это остановить, прекратить, оборвать, исчезнуть из его судьбы и никогда не напоминать о своём существовании. Он бы выболел мной, я бы потосковал по нему и всё закончилось. Я не закончил это. Я продолжил играть с огнём, не понимая, что сгорю, не понимая, что меня поглотит чужое пламя, просто потому, что я не смог понять чужих чувств, счёл это шуткой, а потом… Когда я знал, что это серьёзно… Я сам виноват в случившемся. Я ответил на его чувства, подарил надежду. Да о чём теперь говорить? Всё я прекрасно понимал, оправдывал себя, но изначально корнем зла была моя собственная безвольность и неуверенность. Я просто поплыл по течению, а оно превратилось в неуправляемый бешеный поток, несущий в водоворот водопада.

Я мирно устроился головой на плече Вольха, выбрав позу поудобнее и заснул, прежде чем он дотянул сигарету до губ, так и не узнав продолжения того, что он желал сказать.

И дни потянулись один за другим, мирные, уютные дни, когда со стороны казалось, что мы поразительно спокойно ладим, и я всем доволен и счастлив. Вольх баловал меня, заваливая подарками, выкраивал каждую свободную секунду и спокойно засыпал по ночам, не терзаясь угрызениями и муками совести. И трахал. Ежедневно, еженощно, ежевечерно, ежеутренне, превращая секс в еблю без графика, словно поставил перед собой трахическую миссию вогнать меня в гроб. У меня на языке постоянно присутствовал вкус его спермы. Отвратное психологическое ощущение, вызывающее желание постоянно полоскать рот. И дни когда он не ночевал дома, исчезая на несколько суток, становились праздником. Какие прогулки по городу? Чаще всего я тупо отсыпался и восстанавливал силы, мечтая о том, чтобы он задержался подольше. Но когда он действительно задерживался…

Я скучал по нему. Я его хотел. Нечего сказать, верно?

"Посадить на цепь и иметь до тех пор, пока не захочется ничего другого".

Вы знаете, я через это прошёл. Своего рода эффект зомбирования, персональное Аум сенрикё, искажённость восприятия, через призму внушения четырёх стен, отстранение от внешнего мира. Ограничение общения узостью определённого круга лиц. Все условия для того, чтобы выпасть из социума. Заключённый, выходя на свободу, не может привыкнуть некоторое время, ощущая дискомфорт и неуютное одиночество. Он чужой в новом для себя мире, и этот мир внушает ему страх. Некоторые снова возвращаются в тюрьму, потому что разрушаются цепочки социально – моральные, нравственные нормы, связи. У меня они не разрушались, но побочный эффект присутствовал. Адаптация. Сексозависимость. Синдром «жертвы и палача» Назовите любым словом.

Мне иногда казалось, что я одурманен наркотой. Весь мир сузился до ебли, отвратной, уродливой, изнуряющей тело и душу, похожей на позорное клеймо, начисто выжигающее мозги, не оставляющее времени для осмысления, синтеза, анализа, сравнения; одно сплошное абстрагирование, из каких там ещё функций состоит мышление?

И в то же время, я был здесь и сейчас, самим собой, видел окружающее, живо интересовался книгами, ставшими единственной отдушиной тесного мирка клетки, из которой хотелось выбраться, но я не мог.

Второй отдушиной стали занятия танцами, к которым я вернулся именно здесь, находясь в добровольно-принудительном заточении.

В выламывающей перепонки музыке, в рождающимся изнутри движении, я позволял отпустить себя на свободу, разжать невидимые сжимающие изнутри пальцы, и… не думать.

На самом деле, я не хотел думать. Я не хотел думать о происходящем, так что Вольх делал мне очень большое одолжение, лишив возможности корчиться от содрогания и отвращения к самому себе, при мысли о том, как низко я пал.

Не думать, запретить себе думать и продолжать жить, не создавая ничего, не привнося в этот мир нового. Бесполезный придаток, ставший центром чужой вселенной. Но я поднимусь. Мне хотелось в это верить, понять, найти, суметь отыскать нечто очень важное.

Парадокс. Внешне я совершенно спокойно воспринимал происходящее, принимая и накапливая события в созданный отдельно файл некоей защитной программы. Я не хотел рефлексировать и заниматься самокопанием, это было бессмысленно, и я отключал мозги для того, чтобы жадно вбирать в себя информацию, имеющую исключительно практическую ценность.

Я смирился, но в то же время продолжал вести невидимую борьбу, целью которой был нет, не побег, и не возвращение к Сане.

Мне бы хотелось знать, что мы можем начать всё сначала, что Сан, мой мудрый терпеливый Сан простит и примет мой разобранный, сломанный домик испачканный и загаженный до основания, что мы вместе выгребем накопившееся в нём дерьмо, протрём тряпочкой каждый кирпич, любовно поставив его на место, создадим заново, начнём с нуля, сначала. Да будет трудно, но мы справимся. Мы ведь справлялись столько раз. Но в то же время, мог ли я прийти таким? Не важно, принял бы меня Сашка или нет, я не принимал себя, и это стало причиной удерживающей меня здесь, почти так же надёжно, как шантаж. И может быть именно это видел Вольх, может быть поэтому иногда поступал со мной столь жестоко и беспощадно.

Ничто не могло разрушить меня сильнее, чем я сам.

Но и собрать меня обратно, мог тоже только я сам, и понимая это, иногда Вольх попросту не позволял этого сделать. Эффект аумсенрикё, бесконечноая ебля по графику без расписания. Цепь. Цепь поперёк горла, оковы на руках и ногах и штырь в сердце, острый раздирающий штырь тревоги – признак не проходящей депрессии.

Я послушно глотал лекарства, послушно выполнял необходимые рекомендации, ставшие такой же неотъемлемой частью жизни, как еда или сон.

Не замыкаться, не уходить в себя. Вольх следил за этими вещами, не позволял задыхаться в четырёх стенах, наоборот мой досуг был насыщен, интересен и разнообразен, словно лишний раз призванный подчеркнуть: Смотри, вот весь мир перед тобой, что тебе ещё надо? Что есть там, что я не способен дать тебе здесь? Скажи мне Ник, напиши, ткни пальцем покажи, нарисуй это чёртово слово.

И я улыбался, я кивал, я соглашался.

А в глазах, стояла собачья смертная тоска.

Попала лапа в капкан

И ничего не остаётся

Отдать на растерзание клыка.

Таков вердикт и так придётся.

И пусть охотник перебьётся.

А во снах… Во снах я бродил по коридорам собственного подсознания, теряясь в бесконечных лабиринтах памяти. Открывал одну дверь за другой.

Где же это? Где? Это…

Вещь? Чувство? Знание? Эмоция? Цель?

Запрос программы. Поиск. Объект не найден. Поиск. Объект не найден. Ошибка элементов соединения, возможно, такой страницы не существует, перепроверьте адрес, попробуйте ещё раз.

Поиск. Запертая комната.

От боли сводит зубы кровь струиться

Ангел, стоящий на крыше с пластиковым стаканчиком в руках. В небесах стучат тысячи сердец, похожих на большие картонные валентинки, срываются вниз, алым дождём.

На белый снег живой водицей.

- Опять погоду испортили, – бормочет он, примериваясь вниз, пробуя парапет ногой.

Так надо.

Лучше в это верить.

- Кто вы? - я подхожу ближе, пытаясь увидеть лицо, уворачиваюсь от летящих картонных конфетти. Они разные, большие, маленькие, похожие на тарелки и серпантин. Отмахиваюсь рукой.

- А тебе какая разница?

Считать спокойно: десять, девять.

Ангел надевает крылья, с тянущимися к плечам лямками парашюта.

– Сам типо не видишь.

Он суетится, пробует ветер пальцем.

Не ждать, пока тебя застрелят.

- Послушайте, вы должны мне помочь! – Я подхожу ближе, понимая, что возможно это тот, кто знает ответ.

Так надо.

- С какой радости?

Ангел раздражённо оборачивается, у него немолодое уставшее лицо, круглое, со смешными кудряшками волос, длинным носом, испещрённым прожилками алкоголизма.

И кажется уже так долго.

Собачья жизнь с глазами волка

- Пожалуйста, – я делаю шаг навстречу. – Я потерял нечто важное.

И вроде не умею плакать.

Но на глазах такая слякоть.

- А здесь постоянно всё теряется. - Ангел равнодушно ёжит плечами, смотрит неодобрительно, отряхивает крыло из перьев, поролона и бумаги.

Переиграть бы всё.

- Но что мне делать? – я стою в полнейшей растерянности.

- Ищи, – следует безразличный ответ.

Не падать

- Пожалуйста, – я начинаю плакать, непроизвольно кусая губы. Горло сдавливает спазм, становится обидно, очень обидно, больно.

Но если это и есть волчья доля

- Ну, начинается, – ангел закатывает глаза к бровям, кривит лицо, вздыхает.

– Слушай, пацан, я тебе ничем не могу помочь.

Умирать в снегу от боли

- На вот, держи, – он ловко подставляет руку и ловит картонное сердце, разноцветную открытку с яркой надписью.

«С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ».

То я её приму…

- Сюрприиииз! – Ангел дурашливо хватает за лицо, разводит щёки пальцами.

На ВОЛЕ!

- Вот так гораздо лучше, как думаешь? - он подмигивает, отходя назад, и понимаю, что меня обманули.

Но если это и есть волчья доля.

На лицо приклеена бумажная улыбка.

Умирать в снегу от боли.

- Звиняй малыш, за конфетами к Санта - Клаусу. Все, я полетел.

Ангел разводит руками, торопливо делает шаг над бездной.

То я её приму

- Стойте! Это не честно. – Я сдираю бумагу с лица, бросаюсь вперёд.

На воле!

- Покасикиииии! – вниз падает серебристая фигурка бумажного платьица оригами, на крыше никого, только ветер и продолжающие сыпаться валентинки.

- Ты не ангел!!! – ору я, сжимая кулаками, и швыряю сердце вниз. – Ты…Обманщик!

В небесах раздаётся пронзительная трель телефона.

«АБОНЕНТ ВРЕМЕННО НЕДОСТУПЕН! ОСТАВЬТЕ ВАШЕ СООБЩЕНИЕ ИЛИ ПЕРЕЗВОНИТЕ ПОЗДНЕЕ»! -

- Тебя не существует! – я кричу на пределе лёгких. – ТЕБЯ НЕТ!!!!!

Но если это и есть волчья доля

Умирать в снегу от боли

То я её приму

- Ник. Никита!! Проснись.

Перед глазами встревоженное лицо Вольха.

На воле!

- Ты меня напугал, – выдаёт он облегчённо.

Внутри пропасть. Кажется, я не помню, что мне снилось. Что - то важное. Сашка? Почему я плачу?

Попала лапа в капкан........