Отпусти мои крылья

Глава 1

Десять лет назад

– Эй, Василина, сколько можно прятаться? А ну, слезай с дерева, хулиганка! У нас поезд через два часа, а ты дурака валяешь! – Сердитый голос отца заставляет меня ерзать на стволе любимого дерева. Мое убежище, с которым прощаюсь сейчас. Больно представить, что скоро я буду далеко отсюда и уже не смогу спрятаться от невзгод на этой уютной высоте.

– Васюш, ну давай, слезай, деточка, – теперь отец переходит к увещеваниям. – Нам и правда пора. Мы не можем опоздать. Знаешь ведь, что ни копейки не осталось. Новый билет не сможем купить, дом продан. Будь разумной, прошу тебя!

Вздыхаю и молча слезаю с дерева. Что поделать. В этом весь отец. Вечно ему сопутствуют неудачи. Вот и сейчас. Взял кредит год назад, когда у него была хорошая работа на автомобильном заводе, плюс дополнительный заработок – ювелирные украшения. Отец любитель-самоучка, но работы получаются очень красивые. Есть узкий круг клиентов, ценящих его произведения. Но с помощью одной ювелирки не выплатишь кредит за машину. В общем, дорого обошелся наш «Пежо». Платить стало невмоготу, набежали проценты, а в результате и дом заложили. Отец стал мрачным, угрюмым, начал прикладываться к бутылке. Я очень переживала, ведь мы живем много лет вдвоем. В таком состоянии было страшно оставлять его одного, я стала пропускать школу. Училась я всегда на «отлично», учеба очень легко давалась мне. Правда, из-за этого с трудом находила общий язык с одноклассниками. Меня не любили.

Называли ботаншей. Но мне некогда было обращать внимание на дураков. Помимо среднего образования, я посещала музыкальную школу, изучая сразу два предмета – скрипку и фортепиано. Казалось бы, на что-либо еще сложно найти время, но я умудрялась раз в неделю посещать школьные курсы вязания. Единственная подруга Дашка неизменно шутила надо мной по этому поводу. Говорила, что у меня совсем с «шариками» в голове беда, что выбираю самые занудные вещи, какие только возможно. Но что поделать, мне правда нравилось вязать, это успокаивало. А еще хотелось сделать подарок отцу на день рождения – связать ему красивый теплый свитер. Я не спала ночами, тихо, как мышка, заканчивая свой подарок к определенному сроку.

Наверное, со стороны я выглядела и правда жуткой ботаничкой, которой легко дается любой предмет. Но это не так, не все мне давалось. Петь, например, я не могла. То есть слух-то у меня был, а вот голос – как у вороны. И обязательный в музыкальной школе хор я посещала, сгорая от стыда. Я ненавидела уроки физкультуры, мне на них всегда было неловко, в спортивных трениках и майке я чувствовала себя будто голой. А взгляды мальчишек могли довести до слез. Впрочем, на меня редко смотрели. Крайне редко. Я была худющей, мелкой и плоской, даже в девятом классе, тогда как большинство одноклассниц расцвели и обрели аппетитные формы, которые подпрыгивали при пробежке и привлекали взгляды противоположного пола. Меня же если и рассматривали, то как анти-эталон. Впрочем, мне было плевать на этих кретинов.

Итак, физкультура портила мне аттестат единственной «четверкой», я ведь как могла пропускала эти уроки, даже такую отметку учительница мне натягивала. Тут спасало то, что совсем уж бревном я не была, просто мне не нравилось выполнять скучные упражнения и бегать по кругу. Зато я была гибкой, в младших классах даже пару лет занималась гимнастикой, но однажды сильно простудилась на соревнованиях, и папа забрал меня из группы.

Связанный к новогоднему празднику свитер, кстати, отцу очень понравился. В его глазах блестели слезы. Ну и я, конечно, тоже едва сдержалась, чтобы не разреветься. Кроме друг друга, у нас не было близких. Мама умерла, когда мне было всего два года. Папа до сих пор так и не оправился от ее потери. Но он хорошо справлялся один, выхода другого не было. Я росла не очень послушным ребенком, а еще часто болела. Поэтому меня и отдали на гимнастику, чтобы укреплять организм. Но не вышло. В общем, папа старался как мог, и вроде получалось. Но очень уж он рассеянный у меня. И доверчивый. И невезучий.

Всего год до окончания школы, а нам вот переезжать приспичило. Я не представляю себя в новой школе, как подумаю – коленки трясутся. А что делать? Квартиру здесь мы продали, иначе не смогли бы расплатиться с долгами. Возможно, и был другой выход, не знаю. Но отец не смог его найти. Мы фактически оказались на улице, и вдруг папа ошарашил меня новостью. Оказывается, в соседнем городе живет моя родная бабушка! Я об этом даже не догадывалась, пока отец умудрялся кое-как справляться с делами и со мной. Но в теперешней ситуации без чужой помощи нам не обойтись.

Если честно, я полагала, что мои бабушки и дедушки с обеих сторон умерли. Папа так и говорил. Но оказывается, бабушка по материнской линии жива и здорова. Вот только, похоже, неинтересны мы ей, раз за столько лет ни весточки. Папу она, понятное дело, винит в смерти дочери. Ведь она погибла в аварии, а за рулем был отец. Он и сам себя винит, это чувство сжирает его до сих пор. Отец мне, разумеется, ничего подобного не рассказывал. Я сама сделала такие выводы. Может, и ошибаюсь, хотелось бы надеяться.

Не знаю, как и почему неизвестная бабушка решила принять нас в своем доме. Сжалилась над бедными родственниками? Или постарела и поняла, что кто-то близкий рядом пригодится?

Как же мне не хочется ехать к ней. Все внутри протестует, кричит – раз раньше не хотела, не любила, тогда зачем сейчас? Но положение у нас безвыходное. Жить негде, денег нет. Сейчас ютимся у папиного друга с работы. У него свой дом, и он выделил нам крошечную пристройку, больше похожую на сарай. И это летом. Зимой тут околеешь.

В поезде меня одолевают мысли. Что ждет нас с отцом в чужом городе? Как примет нас бабушка? Чего ждать от новой школы? Я и в старой не отличалась популярностью, подруг почти не было. Единственный, самый близкий человечек – Даша, моя соседка. Но так получилось, что учились мы в разных школах. Даша – в спортивной, так как с детства профессионально занималась фехтованием. А я – в обычной.

Бабушка оказалась совершенно не такой, как я себе представляла. В поезде я пыталась расспросить отца, почему столько лет мы не общались, какая она, Анна Григорьевна, и почему согласилась приютить нас. Отец лишь отмахивался. Он был очень угрюм в эти дни, казалось, переезд сломил его сильнее, нежели потеря дома. Ладно, я решила не доставать его больше расспросами.

Воображение рисовало полную пожилую женщину, в скромной длинной юбке и строгой кофточке с рюшами. На голове – платок, а в руках – поднос с пирожками. Поэтому женщина, встретившая нас на пороге красивого, но немного обветшавшего дома на окраине города, куда мы добирались на двух автобусах, измученные и запыленные с дороги, меня поразила. Высокая, статная, в длинном облегающем платье темно-зеленого цвета, эта дама уж точно не могла ассоциироваться со словом «бабушка». Я бы не дала этой женщине больше сорока лет… Так и осталась стоять столбом, раскрыв рот. Даже про свое любопытство по поводу дома забыла.

– Здравствуй, Никон, – холодно кивает Анна Григорьевна отцу. – Значит, вот она, моя внучка. Василина. А ведь я это имя выбирала. Не думала, что дочь уступит, назовет девочку, как я хотела.

– Здравствуйте, Анна Григорьевна, – пищу я, потому что отец столбом застыл и молчит. Я тихонечко ткнула его в бок, пытаясь напомнить о вежливости. Папа будто очнулся от забытья, вскинул голову и пророкотал:

– Анна Григорьевна! Вот мы и здесь, как вы хотели! Познакомьтесь, это Василина.

– Да вроде познакомились уже, – хмыкает бабушка. – Вечно ты сонный, Никон, все на ходу забываешь, упускаешь. Так и дочь мою упустил…

При этих словах и отец, и бабушка напряглись и помрачнели. Повисла неловкая пауза.

– Ладно, ни к чему это все сейчас, – первой отходит от грустных воспоминаний Анна Григорьевна. – Пойдемте, комнаты вам покажу. Устали ведь с дороги.

Поднимаюсь по ступенькам на второй этаж, а сама под ноги смотрю, меня ужасно смущает буквально все. Эта строгая женщина, ее холодный прием, этот большой дом, похожий на дворец. Мы с отцом следуем по пятам за хозяйкой. Она распахивает первую дверь от лестницы:

– Это твои хоромы, Никон. Располагайся. А ты, девочка, за мной.

Командирский тон бабушки начинает меня раздражать. Но есть ли у меня выбор? Следую ее приказанию. Весь второй этаж дома – совсем небольшой: просторная комната, типа гостиной, светлая, с квадратным эркером, где бабушка устроила миниатюрный зимний сад – три широких подоконника, образующие квадрат, уставлены пышными цветами. Моя комната – слева от эркера, получается, на противоположной стороне от папиной.

– Вот, проходи, Василина, – открывает дверь бабушка.

Моя комната светлая и просторная, нравится мне с первого взгляда. Светло-сиреневые обои на стенах, на окнах – цветочные занавески с бледно-голубым, желтым и розовым узором.

У окна письменный стол, в глубине комнаты – кровать, застеленная покрывалом в тон занавескам, и шкаф-купе. Очень уютно и красиво. Поворачиваюсь к бабушке:

– Спасибо, Анна Григорьевна. Мне очень нравится. И спасибо, что разрешили нам пожить у вас. Мы, наверное, ненадолго.

– Боюсь, ошибаешься, – усмехается бабушка. – Время покажет. Располагайся, Василина. Обживайся, разбирай вещи, отдыхай. Завтра поедем в твою новую школу. Отметки у тебя хорошие, так что и школу я подобрала тебе самую лучшую. Ехать, правда, далековато, зато сразу автоматом в лучший колледж города пойдешь. А оттуда – любой университет в стране сможешь выбрать.

– Что за школа? – пищу, испуганная, что бабушка, оказывается, мою жизнь на годы вперед распланировала. – А колледж какой?

– Говорю же, самые лучшие в городе. Колледж финансовый. У тебя вроде с математикой все отлично?

– Да… Но я еще не решила, на кого идти учиться.

– Ну так решишь, время есть. Говорю же, после такой базы в любой университет поступишь. Хоть врачом, хоть финансистом. Надеюсь, ты не планируешь что-то эдакое, типа – «мечтаю стать актрисой». Никон говорил, ты очень разумная и в облаках, как мать твоя, не витаешь?

– Папа про меня рассказывал вам? Когда?

– Перед тем, как мы договорились, что теперь со мной жить будете. Ты же понимаешь, принять такое решение было нелегко нам обоим. Нет, тебя-то я хотела взять с самого начала. Но Никон был категорически против. А с ним… Нам с ним нелегко придется в одном доме. Но я сделала это ради памяти дочери и прежде всего ради тебя. У тебя сейчас самый важный период в жизни. Выбор дороги, по которой пойдешь дальше, сквозь годы. Ты, может, думаешь, ничего страшного, как-нибудь выкручусь. Но ошибаешься. Наивность твоего отца способна погубить. Я больше не могу безучастно смотреть на это. Так что буду теперь рядом, Василина. Характер у меня непростой, иногда могу быть резкой. Главное, помни – все, что я делаю, только для твоего блага. Можешь обратиться ко мне за любой помощью.

– Спасибо…

Длинная тирада бабушки смутила меня. Я не все поняла из ее речи. В основном мои мысли были заняты новой «самой лучшей» школой. Что бы это ни значило. Мне до жути было страшно стать новенькой. Это же все равно, что клоун в цирке. Но, может, зря так напрягаюсь? Вдруг мои одноклассники окажутся милыми и дружелюбными? Не такими, как в прежней школе? И бабушка права, я приживусь тут, смогу найти свой путь?

– Ладно, я пойду. Что будет нужно – спрашивай. Туалет и ванная на первом этаже. Думаю, душ с дороги тебе не помешает. Да и папе напомни. А то закрылся в своей комнате как сыч.

Наутро я проснулась очень рано. Чужое место, запахи, даже пение птиц, доносящееся из окна, – все было непривычным и отвлекало, не давая расслабиться. Всю ночь я ворочалась в мягкой постели. Переживания еще сильнее набросились на меня. Спустившись вниз, едва рассвело, я смогла немного осмотреться. Первый этаж занимала просторная гостиная, соединяющаяся с кухней. Их разделяла пополам перегородка, в которой был расположен стеллаж с книгами. Очень интересная и удачная планировка – тут тебе и кухня кажется просторной, хоть и небольшая, и гостиная очень светлая, с широкими окнами, ну и библиотека, получается, тоже. Три в одном. Расположенная рядом с лестницей дверь, вела в ванную и туалет. Дальше шел узкий коридор, в конце которого, как я поняла, располагалась комната бабушки.

Я разглядывала книги и развешенные по стенам фотографии, когда вышла бабушка.

– Доброе утро. – Увлеченная портретами Анны Григорьевны в молодости, я не заметила, как она подошла, и подпрыгнула от неожиданности. – Что так разглядываешь пристально? Меня молодую? Нравлюсь?

– Вы очень красивая. – Едва не добавила «были», в последний момент сдержалась. Вышло бы грубо и неверно – бабушка даже сейчас производила впечатление красавицы хоть куда. Осанка, походка, одежда, голос – все говорило о том, что перед тобой роскошная женщина.

– Спасибо, деточка. Была красавицей, это да.

– Вы пели? – спрашиваю с удивлением. Смущаюсь, вспоминая собственный ужасный голос.

– Да, много лет была примой в оперном театре. Совсем недавно ушла… Скучаю. Тоскую по сцене. Эх, деточка, это не объяснить. Лучше не приближаться к подмосткам, они могут принести слишком много разочарований и боли. И если затянули в свои сети – не отпустят до конца твоих дней.

– Поэтому вы вчера так подробно меня расспрашивали? Кем хочу стать, чем заниматься?

– Да. Именно так. Мне-то повезло, я стала примой. Получила все, что только можно от профессии. Славу, деньги, поездки заграничные, множество поклонников. Даже сейчас мне пишут письма, объясняются в любви. А вот твоя мама не так удачлива оказалась. И это ее погубило.

– Ее погубила авария, – возражаю я.

– Ты не можешь судить, тогда ты совсем крошечной была.

– А вы, насколько знаю, с ней уже тогда не общались, – краснею как помидор. Мне стыдно и неловко, что спорю с бабушкой, которую знаю всего сутки. Которая приютила, дала кров, а я тут выступаю… Но мама – больная тема для меня. Незаживающая рана.

– Не общались, верно. Ладно, не будем сегодня прошлое ворошить. Ты не готова еще к такому разговору. Я не хочу обижать тебя, Василина. Я лишь хочу предостеречь.

– И вы извините меня, – раскаиваюсь в своих грубых словах и едва сдерживаю слезы.

– Давай переходи уже на «ты», родственники все же, – поправляет меня бабушка. – Пошли завтракать.

Удивительно, но эта совершенно не похожая на классическую бабулю женщина, оказывается, прекрасно готовит. Анна Григорьевна управляется на кухне быстро и деловито. Поджаривает оладьи, режет свежий салат. Мы сытно завтракаем и отправляемся в школу.

От страха у меня дрожат колени. Здание школы очень необычное, трехэтажное, современное, эдакое сочетание стекла и бетона. Высокий забор, пропускная система. Школу окружает большая площадь, тут и теннисные корты, и фруктовый сад, и огромное футбольное поле. Как в американских фильмах про богатых подростков. Но что я тут забыла? Богатством в нашей семье даже не пахнет!

– Чего встала как вкопанная? – бурчит Анна Григорьевна. Хоть на улице самый конец августа, жара стоит невыносимая, не меньше тридцати градусов. Мы взмокли, пока доехали до школы на автобусе без кондиционера. Странно видеть такую представительную, в дорогом белом костюме и черной шляпке, женщину, похожую на Софи Лорен, изысканную и утонченную, в подпрыгивающем на кочках автобусе. Все пялились на нас, точнее на бабушку, а я краснела и прятала глаза. Не привыкла к вниманию. Меня все это ужасно смущало.

– Мне кажется, зря мы приехали в эту школу, – отчего-то мой голос срывается на писк.

– Это почему? – хмурится бабушка. – Чем тебе тут не нравится?

– Слишком роскошно. Разве нам это по карману? Тут наверняка собирают кучу денег.

– Не твоя забота, – отрезает Анна Григорьевна. – Директор – мой давний поклонник и друг, между прочим. Я уже обо всем договорилась, Василина. Не создавай лишних проблем. Просто будь вежливой и приветливой. Большего не требуется.

Проходим по коридорам школы – свежий ремонт, опять же, шкафчики на стенах первого этажа – ну точно, как в моем любимом сериале «Волчонок». Поднимаемся на второй этаж. Кажется, бабушка прекрасно здесь ориентируется.

– Была тут пару месяцев назад, – словно прочитав мои мысли, объясняет Анна Григорьевна. – Пригласили на открытый урок, рассказать о себе, о профессии. По теме «Знаменитости нашего города». Вот так-то, имей в виду, Василина. Ты не должна ударить в грязь лицом. Помни о том, из какой ты семьи.

А мне лишь страшнее становится от этих слов. Тут все, как из фильмов, все чужое и будто ненастоящее. Мне нехорошо настолько, что голова кружится. Не помню, как оказываюсь в кабинете директора, седого мужчины лет шестидесяти в строгом костюме. Бабушка сразу же принимается с ним что-то обсуждать.

– Василина, – словно сквозь вату доносится до меня голос бабушки. – Тебе нехорошо? На, попей воды, деточка.

– Может, медсестру позвать? – вторит ей обеспокоенный мужской голос.

– Да нет, это она просто перенервничала, – отвечает бабушка. – Вчера только приехала, зря я ее сразу в школу потащила.

– Да ничего, вон уже и щечки розовеют, – мужской голос. – Но медсестру позову все-таки.

Вот так прошел мой первый день в школе – если так можно выразиться. Мало что узнала, зато выставила себя слабачкой. Не знаю, что нашло на меня. Может, переезд повлиял, но часовые пояса я вроде не меняла. Всего-то часов семь на поезде… Может, нервы последних месяцев сказались. Но бабушка потом за меня всерьез взялась. Заставила пройти обследование у своего врача, сдать анализы. Я сопротивлялась, но это было бесполезно. Папа занялся поисками работы. Он немного успокоился, старался поменьше пересекаться с бабушкой и, кажется, даже вернулся к своему хобби – сидел вечерами над эскизами ювелирных изделий. А меня Анна Григорьевна таскала по магазинам, подготавливая к школе. Я отнекивалась, было ужасно неудобно, что она тратит на меня свою пенсию. Но мы обе понимали, что, если приду в ту школу со своим старым рюкзаком и в привычной одежде, меня просто затюкают. В первый неудачный визит я мало что успела рассмотреть, но встреченные мной ученицы выглядели… черт, они выглядели как модели. Мне сразу стало не по себе. Я же не такая! Буду выделяться белым пятном, привлекать внимание…

Но бабушка, видимо, догадываясь о моих страхах, много сил потратила на мой новый гардероб. Так что первого сентября я шагала в новую школу весьма уверенно. Форма в этом учебном заведении не предусматривалась. Тут все было построено по американской системе – учителям полагалось быть ученикам друзьями, а не подавлять любую самобытность своим авторитетом. Потенциал учеников старались максимально раскрывать – таланты, скрытые способности.

А вот в плане межличностных отношений все было куда менее радужно, и я не замедлила в этом убедиться.