Пандора

Глава 7

Замах.

Удар.

Замах.

Удар.

Замах.

Удар, удар, удар.

Кровь струями брызгала в лицо, заливая глаза. Я чувствовал ее в носу, на ресницах, между пальц ами , будто алая жидкость стала продолжением меня. Колени утопали в темном пятне, растекающемся по деревянному полу. Странно, но в комнате было холодно, хотя по мне градом струился пот.

Я сразу же вспомнил ад, представленный Данте.

Ледяной, как Антарктида.

За спиной стоял человек, тень которого падала на распластавшее передо мной тело. Высокий. Авторитетный. Похожий на меня, только старше. Вернее, это я похож на него. Именно он рассказал мне об аде Данте. Пока что я не понимал, встречу ли когда-нибудь этого парня – Данте.

Тень медленно подняла руку, и я повторил ее движение, крепче сжав окровавленными пальцами нож. Взгляд не отрывался от уже остывшего тела. Словно марионетка в кукольном театре, я вогнал лезвие в ее левый бок, куда показал кукловод.

Он тянул за невидимые нити, которые связывали нас с моего появления на свет.

– Выше.

Лезвие пропороло горло.

– Теперь ниже.

Удар. Удар. Удар.

– Почувствуй вкус мести, – прошептал за спиной низкий голос, будто на плече сидел демон из книги, которую он же читал мне в детстве перед сном. Которую написал мальчик по имени Данте. – Почувствуй, как она страдает за то, что сделала с тобой.

Сначала это казалось неправильным. Всё происходящее. Я заплакал, когда мне, тринадцатилетнему ребенку, вложили в руку нож и бросили под ноги связанное женское тело.

Но потом я вспомнил, какое отвращение и ужас испытывал, прячась под одеялом, как только открывалась входная дверь.

Каждый отвечал за свои грехи.

– Отрежь ей губы, сынок.

– Губы? К-как? – прошептал я.

– Возьми нижнюю и потяни на себя. Проведи лезвием от одного уголка до другого. Кожа там мягкая, поэтому быстро поддастся.

Мне не нужно было объяснять, какая кожа у губ.

Я сам об этом знал.

Мальчишки в школе часто разговаривали о женских телах. Мы постепенно переходили на этап полового созревания, поэтому каждый был обязан заценить задницу Мередит и потрогать за доллар грудь Венди.

Это увлекало всех, кроме меня.

Я испытывал тошноту, когда смотрел на девочек, а особенно – на их рот. У всех он был разный: тонкий, полный, нежно-розовый, темно-бордовый. Порой доходило до того, что я видел во внутреннем дворе целующуюся парочку и убегал в уборную, чтобы вывернуть всё, что съел на обед.

Но сейчас это должно было прекратиться.

Я медленно отрезал ее нижнюю губу, неотрывно наблюдая за тем, как отделяется от лица посиневшая плоть. Нож скользил словно по маслу. Кровь текла по рукам, вызывая в груди странное вибрирующее чувство.

Это было не так сложно, как отрезать палец или ухо. Но мне хотелось де йствовать размеренно, совсем не торопясь , чтобы даже на том свете она почувствовала боль.

Сначала нижняя.

Потом верхняя.

– Молодец, сынок.

Отец похлопал меня по плечу, когда дело было сделано.

Мне нравилась его похвала. Нравилось, что самый важный в моей жизни человек гордится и хвастается перед своими друзьями мной, а не Малакаем. Потому что я его родной сын, а не он. Я заслуживаю любви, а не он. Всегда только я.

Однако иногда в голову пробирались другие мысли. Как папа раньше не узнал, что со мной делали? Разве он не слышал моих криков? Почему не спас от монстров, живущих не под кроватью, а в соседней комнате?

Нет, он просто не знал.

Я опустил взгляд на мертвое тело.

Вот и всё. Конец моей боли.

Или начало новой.

***

Казалось, эта ночь не может стать хуже.

Я не спал трое суток, поэтому вырубился прямо перед обветшалым трейлером Татум. Она занесла меня в свою комнату и прислонила к стене, зная, что я ненавижу кровати. И спать тоже ненавижу, но моему мозгу было плевать. Этот ублюдок подбрасывал в мои сны воспоминания, которые я хотел закопать на глубину девяти футов.

Через пару часов мы с Малакаем, Татум и Эзрой находились на заднем дворе председателя Верховного суда Великобритании, который месяц назад взялся за уголовные дела Таннери-Хиллс.

– Когда ты последний раз видел этот знак? – спросил Малакай и обнажил предплечье.

Я стиснул челюсти, увидев его изуродованную кожу. Выжженный символ треугольника, разделенный по горизонтали на девять частей, вызвал во рту горький привкус.

– Я ничего не знаю, черт вас побери! – зарычал судья Маршалл. – Развяжите меня, гребаные мрази! Вы все окажетесь за решеткой, если хоть пальцем меня тронете!

Я овладел искусством пыток в тринадцать лет.

Знал, с какой силой нужно потянуть щипцами за ногтевую пластину, чтобы она не отделилась от кожи, но вызвала тупую боль, пульсирующую во всем пальце. Знал, с каким давлением прижать раскаленный металл, чтобы почувствовать запах жженой плоти, но не лишить человека сознания. Знал, как отрезать, избивать, залечивать и снова наносить увечья, чтобы добиться ответа или просто получить удовольствие.

Всё это я знал. Спасибо дорогому отцу.

Через несколько минут судья Маршалл рыдал во весь голос, а по его морщинистому лицу текли слезы беспомощности, смешанные со слюнями и соплями.

Татум даже не пыталась скрыть удовлетворенную улыбку, прислонившись к ветвистому дереву и накинув на голову капюшон толстовки. Эзра перебирал длинную цепь, специально издавая как можно больше звуков, желая заставить судью Маршалла взвыть от страха.

Я опустился перед ним на колени и похлопал его по щеке.

– Теперь-то ты будешь говорить с гребаными мразями?

Он жалостливо всхлипнул.

– Ум-м-моляю, не убивайте меня. Я скажу всё, что знаю, но они не посвящали меня в дела… в дела руководства. Пожалуйста, Бишоп, вы ведь живые люди. – Он посмотрел на меня заплывшими глазами. – У вас тоже есть сердце.

Усмехнувшись, я покачал головой.

– У вас не было сердца, когда вы использовали моего брата. Теперь его нет и у меня.

Весь в крови и с бурлящим в венах адреналином я вернулся в «Чистилище», желая успокоить сорвавшихся с цепи демонов. Я всё еще слышал умоляющие крики, видел поднимающиеся в небо языки пламени, чувствовал запах сгорающей плоти.

Но мы снова ничего не узнали. Ничего, что помогло бы нам добиться правды.

Казалось, эта ночь не может стать хуже.

Оказывается, может. Особенно если Дарси Ван Дер Майерс щеголяет перед вами в одном нижнем белье. И не только перед вами.

Перед всем, блядь, клубом.

На мгновение мне показалось, что к нам в ад спустился ангел – даже если этот ангел обладал темно-сливовыми волосами и острым языком, который необъяснимо сочетался с ее наивными глазами.

Я не испытывал влечения к противоположному полу до шестнадцати лет. Это было странно – наблюдать за ровесниками, трахающимися налево и направо, но не чувствовать ни капли желания делать то же самое. До десяти лет меня мутило от одного только вида женщин, но потом мне стало… всё равно. Абсолютно плевать на их тела, сочащуюся между бедер влагу, пышную грудь, на которую дрочили одноклассники.

Я пробовал смотреть порно, но и это не помогало.

Пока однажды мне не попалось видео, где парень играет с кровью девушки.

Так я понял, что мне нравится. Жестокость. Причинение боли. Страх в округлившихся глазах. Меня не заводили нежные прикосновения и ласковые слова. Я хотел кусать, резать, доставлять боль на грани удовольствия. Это могли вытерпеть далеко не все, поэтому я не трахался с каждой прохожей девушкой.

Но сейчас, увидев Дарси, я почувствовал такое дикое желание, что чуть не покачнулся от силы, с которой оно меня поглотило.

Рот наполнился слюной, когда я проследил за плавным изгибом ее талии, мягкими бедрами, изящными ключицами, которые выступали чуть сильнее, чем стоило.

Невинность на грани грешности.

Взгляд остановился на полной груди, спрятанной под белоснежной кружевной тканью. За ее спиной расправлялись такого же цвета крылья, которые мне захотелось подрезать, чтобы не дать ей улететь.

– Давай, детка! – проник в мысли мужской крик. – Потряси для меня своей аппетитной задницей!

И вот тогда мир стал красным.

Я двинулся к сцене твердыми шагами, и люди вокруг расступились передо мной, как Красное море перед Моисеем.

Чего еще я не знал об этой девчонке? Почему она кружилась на чертовом пилоне так, будто занималась этим всю сознательную жизнь?

На нашей стороне таких не было. Ее чистоту хотелось запятнать, опорочить, развратить. И это чувствовал не только я. Мужчины смотрели на нее с пеной у рта, восхищаясь тем, как плавно она танцует на пилоне, будто занимается с любовником утренним сексом.

Ее волосы разметались по полу, когда она выгнула спину, продолжая держаться на серебряном шесте сжатыми бедрами. Музыка становилась всё более ритмичной и соблазнительной, и я знал, что если не прекращу это сейчас, то никто не остановит меня от массового убийства.

– Представление окончено.

– Что ты… Опусти меня, Бишоп! – вскрикнула Дарси, когда я перекинул ее через плечо. – Не позорь меня перед людьми!

Едва сдерживая гнев, я повернулся к публике и отсалютовал им двумя пальцами.

– Спасибо, что присмотрели за моей сестрой. В следующий раз делайте это с закрытыми глазами.

Маленький кулак врезался мне под ребра.

– Ты испачкал мою одежду кровью.

– И это ты называешь одеждой? – фыркнул я, двинувшись в коридор за сценой. Ладони крепко сжали упругие бедра, чтобы не оторвать ей голову. – Обычно одежда прикрывает как минимум треть тела. И что-то я не припоминаю, чтобы менял состав танцовщиц на сегодняшний вечер.

– Мия приболела, поэтому Себастьян искал ей замену, – гневно пробормотала Дарси, покачиваясь на моем плече. – Ты бы знал об этом, если бы не перерезал половину Синнерса.

– Это кровь одного человека, а не сотни, Пандора. Если хочешь урок по безнаказанному убийству – ты знаешь, к кому обратиться.

Распахнув дверь ботинком, я вошел в гримерку. Дарси чуть ли не спрыгнула с моей спины, как взбешенная кошка, но я вовремя перехватил ее за бедра и сам опустил на пол.

Она покачнулась на высоких каблуках, но тут же подняла разъяренный взгляд и ткнула в меня указательным пальцем.

– Ты не можешь утаскивать меня со сцены, как пещерный человек!

– Печально, что ты так думаешь. С каких пор дочка Ричарда Ван Дер Майерса танцует на пилоне так, будто всю жизнь зарабатывала этим деньги?

Фыркнув, она отбросила с лица фиолетовую прядь.

– Я знаю, что ты догадался о моей личности, но это не мешает мне работать в вашем клубе. И тебя не должно касаться то, чем я занимаюсь за его пределами.

Сделав пару шагов назад, я привалился к дверному косяку и сложил руки на груди. При виде окровавленных отпечатков на ее бледных бедрах мне захотелось собственнически зарычать.

– Меня касается жизнь каждого, кто находится на территории Синнерса. На моей территории. А теперь расскажи, маленькая лгунья, почему ты на самом деле устроилась сюда барменом?

Она даже не покраснела, когда солгала:

– Мне нужны деньги.

– Прости? – Я саркастично усмехнулся. – Наследнице директора нефтяной компании нужны деньги?

– Тебе не послышалось.

– Не хватает на новые туфли?

– Наши проблемы не измеряются красивыми шмотками, бедный мальчик, – передразнила она, и я почувствовал желание перегнуть ее через тот кожаный диван и ударить ремнем. – Мне нужны деньги на поступление в магистратуру. Не всем хочется брать их у родителей.

Я выгнул бровь.

– Почему не пойти работать на своей стороне? Средняя зарплата в Синнерсе не равняется стоимости даже этого нижнего белья.

Я кивнул на ее трусики, едва скрывающие все нужные места, и она застенчиво свела ноги.

Значит, раньше ее ничего не смущало?

– Отец не хочет, чтобы я работала где-то, помимо его компании. Меня засмеют, если увидят на стойке администратора или, чего хуже, бегающей между гостями.

Прищурившись, я осмотрел ее с ног до головы.

Дарси умела врать – грех, который превращал ее из ангела в маленького демона. Я бы поверил ей, не постукивай она друг о друга носками туфель. Едва заметно, даже не понимая, что выдает себя.

Дарси делала так год назад, когда последовала за мной на второй этаж. Слишком волновалась. Такая предсказуемая.

Хорошо. Будем играть по твоим правилам.

– Останешься за стойкой.

Она торжествующе улыбнулась.

– Но никакой сцены.

Улыбка мигом сошла с ее лица.

– Нет, я хочу танцевать! Себастьян пообещал за это двойную зарплату!

– Мне не нужны на сцене цыпочки из Таннери-Хиллс.

– Это единственное место, где я могу танцевать! – вскрикнула она и сжала руки в кулаки. – Я не могу заниматься такими танцами публично, иначе отец больше не выпустит меня из дома. Мне удается пару раз в месяц тренироваться в зале у подруги, но я хочу больше. Больше времени и больше возможностей.

– Не забудь топнуть от ярости. Очень в твоем стиле.

Она тихо зарычала, и я чуть ли не задрожал от того, какими яркими были ее эмоции. Страх, гнев, возбуждение, что она испытала в том подвале. Мне хотелось подтолкнуть ее дальше, нащупать ее грани, увидеть в глазах сжигающий заживо огонь.

Только я не был готов к тому, что она захочет сделать то же самое.

– Я хорошо читаю людей, Бишоп Картрайт, – прошептала Дарси, подняв подбородок, и ее глаза вызывающе сверкнули. – Мне встречались такие, как ты. Любишь контролировать и властвовать над более слабыми людьми, потому что когда-то с тобой сделали то же самое. Это твой способ очищения, не так ли?

Мои челюсти неосознанно сжались.

– Осторожно, – предупреждающе произнес я.

Но в ее взгляде уже зажглось любопытство, как у ученого, проводящего опыты над крысой.

Она сделала маленький шаг, не переставая изучать меня. Сначала посмотрела на окровавленную толстовку. Затем на джинсы, испачканные грязью в районе колен. И в завершение перевела взгляд на разбитые костяшки.

Всё мое тело зачесалось.

Мне захотелось содрать с себя кожу.

– Проблемы с отцом? Отсутствие материнской любви? Потеря родного человека? – перечисляла она, даже не представляя, на какую территорию ступает. – Что сделало из тебя монстра, который возвращается по ночам, залитый кровью? Что развило в тебе неконтролируемый гнев?

Уголок моего рта нервно дернулся.

Вдох.

Выдох.

– Ты выставляешь на всеобщее обозрение худшие части себя и не заботишься об общественном мнении. Ты убиваешь и калечишь, потому что тебя не научили ничему другому. Но глубоко внутри… – Дарси задумчиво склонила голову вбок. – Глубоко внутри тебе чертовски больно. Ты хочешь любви и тепла, хочешь достатка, хочешь всего, чего не можешь получить, поэтому делаешь единственное, что в твоих силах. Запугиваешь и контролируешь.

Раз.

Два.

Три.

Я слышал, как тикают часы. Слышал музыку на заднем фоне. Но всё это потерялось в шуме, заполнившем голову. Руки зачесались от желания задушить ее. Грудь задрожала от ярости, потому что она смотрела на меня так, будто разгадала головоломку.

Будто проникла мне под кожу.

Но это далеко не так.

Оттолкнувшись от двери, я в два шага пересек разделяющее нас расстояние.

Взгляд Дарси стал острее и настороженнее, словно ее загоняли в клетку. Она отступила на пару шагов, прижавшись спиной к стене. Я подошел вплотную и наклонился к ее лицу, чтобы заглянуть в эти лживые глаза.

– Ты ошибаешься, мисс всезнайка, – прошептал я и губами ощутил ее сбившееся дыхание. – Я родился таким. Прогнившим, аморальным, бесчестным. Посмотри на себя и посмотри на меня. Ты веришь в искупление, а я верю в пороки. Не ищи оправдания плохим людям. Они живут ради того, чтобы уравновешивать таких, как ты. И именно поэтому ты должна находиться на своей стороне, а не пытаться проникнуть на мою. Ради личных целей, которые выходят за рамки денег.