Пани колдунья

15

Прошло два месяца после первого выезда князей Поплавских в свет. О красивой паре без устали говорил весь Краков. Откуда-то просочились сведения о том, что Станислав дрался на дуэли и потому на бале у Кромицких не смог станцевать с молодой женой ни одного танца. Правда, свет расходился во мнениях, с кем дрался Поплавский.

Лишь немногие — и они были ближе других к истине — говорили о молодом человеке, бывшем воздыхателе Елизаветы Николаевны, который делал ей предложение и получил отказ, но так и не смог с этим смириться. Он нарочно нашел повод, чтобы придраться к Станиславу и вызвать его…

Большинство же с этим не соглашались: кто в своем уме потащился бы в такую даль, чтобы вызвать на дуэль законного мужа, причем каждому известно, что Поплавский в поединках не новичок, а значит, петербуржец сильно рисковал, вызывая его…

Опять-таки большинством голосов пришли к мнению, что мужчины дрались за честь Евы Шиманской, а вовсе не княгини Поплавской.

Также многие сошлись во мнении, что Станислав женился на Елизавете вовсе не по любви, а по расчету — весть о том, что за княгиней дали огромное приданое, быстро распространилась в свете.

Почему вышла за Поплавского Лиза? Это, пожалуй, в домыслах было самым слабым местом. Если она из богатого древнего рода, почему ее отдали за Поплавского, хоть и знатного, но небогатого?

С Евой Шиманской все было ясно — она происходила из семьи шляхетской, но бедной. Так что богатому приданому Шиманские не могли ничего противопоставить, кроме своей непомерной гордости.

Ева Станислава любила, об этом все знали, а вот русская… Скорее всего у нее в прошлом было что-то, что не позволило ей составить хорошую партию в Петербурге. И возможно, женитьба Поплавского не что иное, как tour de force[37] — деньги в обмен на избавление от щекотливой ситуации. Но это судачили совсем уж злые языки.

Некоторые заявляли, что такое на княгиню вовсе не похоже, но над ними посмеивались, говорили, что русские женщины своим нарочито ангельским видом могут ввести в заблуждение кого угодно…

В общем, эти разговоры-пересуды ничем не отличались от тех, которые вели представители высшего света в любом мало-мальски крупном городе. Да и в мелком, пожалуй, тоже…

Сама же княгиня Поплавская была озабочена совсем другим. Ее надежды на то, что со временем их отношения со Станиславом наладятся, не оправдались. Он и не понимал, что муж и жена, семья — это совсем другая жизнь, и если человек женится, то кое с какими привычками ему приходится расставаться.

Ничего подобного Станислав делать не собирался.

В довершение ко всему он стал все чаще уезжать из замка, а в ответ на ее вопросы ссылаться на какие-то там дела.

Даже не имея опыта семейной жизни, Лиза догадывалась, что у Станислава есть другие женщины. От него время от времени пахло чужими духами, а главное, он вдруг охладел к ней как к женщине. Причем Лизе казалось, безо всякого повода с ее стороны. То не давал ей, что называется, ни отдыху, ни сроку, то вдруг оставил вовсе.

Наверное, все же Лиза своего мужа не очень любила, потому что его поведение задевало ее гордость, но не сердце. В глубине души она радовалась, что его нет с нею рядом и теперь можно не вздрагивать, не пугаться, не сжиматься в комок, едва заслышав шаги Станислава…

Поначалу она все же пыталась поговорить с ним, потом решила, что здесь, в далеком польском краю, она почему-то утратила привлекательность для мужчин…

Вернее, так она убеждала себя по утрам, рассматривая в зеркале свое отражение. А между тем зеркало говорило другое: Лиза расцвела. Она и раньше была хороша собой, но то ли здешний воздух, то ли самостоятельная жизнь, пусть не лучшим образом складывающаяся, наложили на ее облик налет романтичности, загадочности, что влекло к ней польских поклонников, как мотыльков на огонь.

К тому же один из ее воздыхателей, к Лизиной досаде, не оставлял ее равнодушной. Его никак нельзя было назвать недостойным ее чувств и внимания. Ко всему прочему, он был близким другом ее мужа.

Догадывался ли об этом Станислав, Лиза не знала, но приглашал он в свое поместье Теодора Янковича с пугающим постоянством. Нельзя сказать, чтобы и Лиза, и Теодор не сопротивлялись своему чувству.

Она старалась уйти и по возможности не присутствовать в комнате, где Станислав сидел со своим другом.

Он изыскивал причины, чтобы пореже бывать в замке Поплавских, но Станислав упорно не хотел принимать его отказов.

Лиза не удивилась бы, если бы кто-то сказал, что ее муж нарочно создает такие ситуации, чтобы оставить их наедине или посадить рядом с собою и заставлять друг за другом ухаживать. Под благовидным предлогом, конечно.

Например, он говорил Лизе:

— Дорогая, разве ты не видишь, что наш гость ничего не пьет. Может, из твоих прекрасных ручек он соизволит принять.

Или говорил Теодору:

— Тедик, у меня надежда только на тебя. Посмотри на мою жену: она целыми днями сидит дома и никуда не выходит. Она побледнела, похудела, а мне, как назло, некогда. Не мог бы ты, ради меня, погулять с Елизаветой Николаевной по лесу?

И дьявольски ухмылялся их смущению.

Как бы то ни было, но, когда Теодор смотрел на нее украдкой, стараясь не задерживать взгляда, у Лизы дрожали колени. Она видела, каких усилий стоит ему молчать о своих чувствах, и была благодарна ему за сдержанность.

За это время однажды они со Станиславом поссорились. Тогда, когда из России прибыл наконец Юзек. Он привез для Лизы два больших сундука с ее платьями, письмо от отца ей и еще один конверт — для Станислава.

Отец, как выяснилось, передал для Станислава наличными только половину ее приданого, а остальное положил на имя Лизы в краковский банк.

— Старый мошенник! — в сердцах воскликнул Станислав, бросая письмо. — Как он смеет писать мне в подобном тоне!

— Я прошу тебя не произносить в адрес отца бранных слов! — возмутилась Лиза. — Кем-кем, а мошенником он никогда не был. Да и в каком тоне может обращаться к тебе отец, дочь которого ты украл из-под венца, без его благословения?

— Пора об этом забыть! — небрежно процедил Станислав. — Всякий родитель должен думать лишь о благополучии своих детей. А он даже уверяет меня в том, что достанет из-под земли, если с тобой что-то случится! Разве он не понимает, что я могу выместить на тебе свое недовольство его поведением?

Нужно быть дальновиднее! Вместо того, чтобы открыть мне любящие отцовские объятия…

— Объятия? — Лиза подумала, что она ослышалась. — Разве ты просил у него моей руки? Разве он давал тебе свое согласие?

— Не давал. Но я в его согласии и не нуждался.

— Зато ты нуждаешься в его деньгах, — ехидно заметила Лиза.

— И в его деньгах я не нуждаюсь!

— Тогда что тебя возмущает?

— То, что он посмел делить между нами мою собственность. Ведь если ты принадлежишь мне, резонно предположить, что и твои деньги тоже принадлежат мне.

— Женщина, если она не рабыня, не может принадлежать своему мужу как вещь…

— Где это ты нахваталась таких прогрессивных взглядов? — покачал головой Станислав и насмешливо улыбнулся. — Если бы ты только знала историю замка Поплавских! Сколько женщин нашли здесь свою смерть! И я не помню, чтобы хоть один мужчина за это поплатился. Вот и получается, что если по закону ты и не вещь, то распорядиться тобою я могу как вещью! Помочь тебе умереть в расцвете лет.

— Так же, как и своей матери? — неосторожно вырвалось у нее; потом Лиза жалела о своих словах. Как говорится, кто меньше толкует, тот меньше тоскует.

Лучше бы ей не забывать народную мудрость.

Лицо Станислава исказилось. Он провел по нему рукой, словно хотел снять налипшее что-то, но оно не снималось. Когда Лиза посмотрела на мужа, она поразилась происшедшей с ним перемене: глаза его беспокойно шарили вокруг в поисках чего-то, лишь ему ведомого. Словно он никак не мог найти, за что бы зацепиться взглядом. Он смотрел на жену и не видел ее.

Облик Станислава был так странен и в то же время так жалок, что Лиза не выдержала. Себе она так и не смогла объяснить, кто или что толкнуло ее на такой поступок.

Она подошла к мужу и подняла вверх его безвольно поникшее лицо.

— Посмотри на меня! — приказала Лиза. — Успокойся, ничего не случилось, это сейчас пройдет. Расскажи мне, что тебя терзает, сынок! Расскажи своей мамочке.

Он доверчиво посмотрел на Лизу:

— Мама, ты увидела, как я мучил Агнешку. Я бил ее, а она кричала. Без звука, потому что у нее был закрыт рот, но это возбуждало меня еще больше… А потом закричала ты. Скажи, зачем ты кричала? Разве ты не могла просто стоять и смотреть? Ты меня испугала. Я побежал за тобой, а ты все кричала, а потом упала на кровать в своей комнате, и я сказал, если ты не перестанешь орать, я тебя убью… А ты замолчала.

И умерла. Зачем ты сделала это, мама? Назло мне, да?

Лизе в какой-то момент захотелось все бросить и бежать куда глаза глядят, так испугало ее то, что она услышала. Даже ее более чем скромных медицинских знаний хватило на то, чтобы понять: Станислав психически болен.

Возможно, он не был таким от рождения. Скорее всего, слишком часто он наблюдал поведение своего отца по отношению не только к слугам, но и к матери. Вначале это его пугало. Может, ребенок не спал ночами, плакал, но родителям было не до него, и в нем потихоньку угнездилась и стала развиваться болезнь…

Это открытие ее не так напугало бы, если бы накануне Лиза не узнала, что она беременна, и теперь ей было страшно от того, что ее сын — отчего-то она была уверена в том, что родится сын, — получит в наследство от отца его больную психику.

Что говорил отец Лизы насчет ее предназначения? Неужели оно в том, чтобы произвести на свет ребенка, заведомо обреченного? А если в том, чтобы каким-то образом прервать некую цепь безумия, обновить кровь рода Поплавских? Но не могло же Провидение предназначить Лизе единственно роль агнца на заклание, не дав ей возможности проявить себя как-то по-другому?

Да и за что ей это? Неужели в свои восемнадцать лет она успела так согрешить, чтобы расплачиваться столь страшным образом?

Что Лизе оставалось делать? Просто смириться с этим открытием она не могла, не в ее натуре было плыть по течению, но, увы, она могла так мало!

Княгиня стала ходить в библиотеку и усиленно читать те немногие медицинские книги о психических болезнях, какие ей удалось найти. Она, наверное, так и мучилась бы сомнениями, тщетно вопрошая у небес, что ей делать, если бы однажды с нею не заговорила Василиса:

— Что вас беспокоит, княгиня? Отчего вы стали худеть и бледнеть? Не из-за того же, что ваш супруг так усиленно притворяется ловеласом?

— Притворяется? — удивилась Лиза.

— Притворяется, — кивнула Василиса. — Он пытается вызвать вашу ревность. Это доставило бы ему удовольствие. Он наказывает себя за то, что невольно полюбил вас. А значит, как бы впал от вас в зависимость. Вы сделали его слабее, вместо того чтобы самой попасть под полное его влияние… Вы удивляетесь, что я об этом знаю? Я знаю и о многом другом.

Например, о том, какие книги стали вдруг вас интересовать. Надеетесь перевоспитать Станислава? Или ненароком боитесь заболеть сама? Некоторые врачи считают безумие заразным…

— Все гораздо хуже, — вздохнула Лиза. — У меня будет ребенок, и уже одно это бросает в холодный пот. Неужели он обречен на муки, какие терпит его отец? Никто ведь не слышал, чтобы безумие было семейным проклятием Поплавских?

Она с надеждой взглянула на Василису.

— Ребенок? — задумчиво проговорила та. — Вы правы, это все усложняет. А Станислав знает об этом?

— Пока нет. Все никак не удается спокойно с ним поговорить.

— Тогда мужайтесь. Никто не может знать, как он себя поведет: обрадуется или рассвирепеет.

Лизе стало зябко. Она невольно передернула плечами, а Василиса успокаивающе сказала:

— Раньше смерти тоже не стоит умирать. Как говорила когда-то моя матушка, бог не выдаст, — свинья не съест! Я человек малообразованный… да-да, не смейтесь, чем больше я пытаюсь самообразоваться, тем, кажется, меньше знаю… Так вот, даже при тех знаниях, какие я имею, о наследственном безумии стоит говорить, ежели оно проявляется в течение всей жизни, а не вдруг, когда человек преодолел все превратности опасного возраста… Словом, в преданиях рода Поплавских действительно ни о чем этаком не упоминается, этим я тоже интересовалась.

Старый князь, однако, в детстве упал с коня и сильно ударился головой. Станислав переболел мозговой горячкой, потому семена отцовского воспитания так хорошо взошли… Что-то я заговорила о семейных преданиях, корнях и наследственности… В общем, Елизавета Николаевна, погодите до срока убиваться.

Давайте посмотрим, что скажет князь по поводу ребенка.

Лиза все теснее сближалась с Василисой, в которой открыла не только душу добрую и преданную, но и старшую подругу, которая могла в трудную минуту помочь советом. И если княгиня прежде не могла решиться заговорить с нею о своих сомнениях, то теперь она обрела слушательницу и советчицу не только заинтересованную, но и знающую.

Однажды Василиса даже высказала желание быть будущему княжичу крестной матерью.

— Вот только пан Поплавский вряд ли согласится.

— Ничего, мы его уговорим! — уверенно сказала Лиза.

Как выяснилось, не только она нуждалась в подруге и собеседнице. Василиса тоже потянулась к молодой княгине, рассказывая ей предысторию событий, которые развивались в замке теперь.

— Вы не представляете, сколько книг по медицине я перечитала, когда забеременела Екатерина Гавриловна! Все те, что есть в библиотеке, выписаны мною. С ведома крестной, конечно, и втайне от ее мужа. Впрочем, он никогда не интересовался, что читает его жена, потому скрывать от него этот интерес было несложно… Я бы могла вас успокоить, что Станислав не родился таким, его таким сделал отец, но с некоторых пор я уже ни в чем не уверена…

Лизе на мгновение стало страшно, будто под сердцем она носила не ребенка, а некоего монстра, и она заплакала. Василиса, утешая, плакала вместе с ней.

— Можно было бы попробовать избавиться от ребенка… — неуверенно заговорила Василиса.

— Нет! — выкрикнула Лиза.

Теперь ей было жалко этого ни в чем не повинного малыша, которого расстроенная психика отца и легкомыслие матери — в том, что с нею случилось, Лиза винила и себя; не поверь она в свое время в некое предопределение, может, смогла бы противостоять этим событиям — обрекли на то, что его появление на свет уже считалось нежелательным.

Она успокоила себя тем, что впереди еще много времени и обязательно найдется выход.

Расстраивало Лизу и то, что вскоре ей придется отказаться от поездок верхом, которые она здесь полюбила. У себя под Петербургом, в поместье Отрада, случалось, она садилась на коня, проезжала по лугу или берегом вдоль реки, но никогда прежде это не доставляло ей такого удовольствия.

Она мчалась вскачь по пригоркам и перелескам, обмирая от восторга, или ехала шагом по узким тропинкам леса, отодвигая от лица ветки.

Однажды она ездила на верховую прогулку со Станиславом, и это было последнее событие, о котором Лиза вспоминала с удовольствием, потому что в тот раз супруг предстал перед нею таким, каким мог бы стать, не проделай над ним его отец страшный эксперимент — воспитание человека жестокого и бесчувственного, какой, по мнению старого князя, только и мог благоденствовать в насквозь прогнившем современном обществе.

Был теплый летний день. Весна выдалась на редкость солнечной, и потому уже в июне земля прогрелась настолько, что на ней можно было лежать без опасения простудиться и смотреть в синее небо, на плывущие белые облака…

Станислав предложил жене сбежать от охотников — его друзей, приехавших в замок поохотиться на лису, которую перед тем князь со своим другом Теодором Янковичем так и не смог добыть. Друзья рассказу посмеялись и месяц спустя нагрянули к Поплавским, чтобы, как они сообщили, найти упущенную друзьями лису.

Лиза, в бархатной зеленой амазонке и берете с пером, была чудо как хороша. Она скакала рядом с мужем, он время от времени посматривал на ее разгоряченное розовое личико и вдруг шепнул:

— Давай убежим?

Он кивнул на увлекшихся охотой друзей. После чего супруги Поплавские отъехали в сторону — подтянуть подпругу у лошади княгини, как объяснил Станислав.

— Езжайте, мы вас догоним! — крикнул он, и охота умчалась вдаль.

— Я покажу тебе одно красивейшее местечко в наших владениях, дорогу к которому знаем только мы с Казиком. Хочешь?

— Хочу! — ласково улыбнулась ему Лиза, и супруги свернули в лес, по которому пришлось ехать очень медленно — так узка и неприметна была тропа.

Станислав действительно привез Лизу в некое заветное местечко, которое называлось почему-то Змеиной пустошью.

Оно находилось на невысоком пригорке, с двух сторон который окружало болото, с третьей — высокая гора, с четвертой — тот самый лес.

Это была огромная поляна, поросшая густой мягкой травой, и Лизе отчаянно захотелось на этой траве полежать. На всякий случай она спросила:

— Здесь действительно водятся змеи?

— Нет здесь никаких змей, — засмеялся Станислав, — а почему она так называется, спроси у Казика, он как-то пытался мне об этом рассказать, а я, каюсь, его перебил.

Станислав спрыгнул с коня и ссадил с лошади Лизу, так на руках и неся ее по поляне.

— Давай немного полежим? — предложил он, и она по его взгляду, по хриплому голосу поняла, чего муж хочет, но в этот раз его желание не вызвало у нее ни страха, ни отвращения. Она ощутила, что и сама этого хочет.

Станислав расстелил на траве свой охотничий камзол и стал раздевать ее, но не рвал, как обычно, на ней одежду, не рычал, в глазах его светилась лишь бесконечная нежность. Как будто сам воздух Змеиной: пустоши успокаивал его, снимал колдовские чары, превращал злобного садиста в доброго, любящего мужчину.

Никогда до этого Лизе не было так хорошо. Мир плыл и качался перед нею так, что захватывало дух, и она с удивлением услышала, как кричит от восторга и повторяет его имя. И снова кричит:

— Я люблю тебя, Станислав!

А потом она лежала на его плече, смотрела вместе с ним на небо и была счастлива как никогда. Наверное, от того, что в это не верилось, или она почувствовала, как по его телу пробежала дрожь, но Лиза повернула голову, приблизила губы к его губам, и на ее глазах, словно в волшебном фонаре[38], кто-то невидимый сменил одну картинку на другую: ясные, чистые глаза Станислава будто подернулись пленкой, а затем полыхнули дьявольским огнем.

— Нет, — прошептала Лиза, — нет, только не это!

И она горько зарыдала.

Лиза отчего-то знала, что именно тогда, в солнечный день, на нежной и мягкой как шелк траве в ней зародилось и стало расти маленькое существо, появления которого на свет она теперь ждала и боялась.

А Станислав с того дня как с цепи сорвался. Он будто мстил себе, а заодно и Лизе за то, что ненароком показал свое подлинное лицо. Это была какая-то сказка наоборот. Если в сказках заколдованные принцы мечтали, чтобы прекрасная принцесса влюбилась в них и расколдовала своим поцелуем, то в этой сказке принц упорно не хотел менять шкуру чудовища на человеческий облик.

Причем для принцессы, роль которой как бы исполняла Лиза, с каждым разом становилось все опаснее пытаться страшное чудовище расколдовать. Оно не только не давалось в руки, но и в ответ на ее усилия старалось причинить вред той, которая подступалась к нему с самыми добрыми намерениями.

В конце концов жизнь на краю пропасти Лизе надоела. А теперь, когда она носила под сердцем сына, ей хотелось по возможности обезопасить его от отца, который мог нанести ребенку непоправимый вред, и не допустить в его судьбе повторения отцовской.

Василиса оказалась для Лизы добрым ангелом; если бы ее не было рядом, молодая княгиня совсем потеряла бы голову от отчаяния.

Правда, у Лизы теперь была еще одна подруга…

Нет, скорее, наставница, о которой она не могла сказать даже Василисе. Добрая женщина наверняка подумала бы, что для Лизы не прошло даром общение со Станиславом и у нее не все ладно с головой.

Иной раз в минуты отчаяния Лиза слышала голос. Голос молодой женщины из своего сна по имени Любава, которая жила давным-давно, когда Русь только приняла христианство. А если точнее, то приняли не все, и государи насаждали его среди своих подданных с помощью огня и меча.

Так, в один из дней, когда Лиза в очередной раз попыталась поговорить со Станиславом, он не очень вежливо отодвинул ее со своего пути, перехватив что-то на кухне, ускакал верхом и в этот день не вернулся.

Лиза тогда беспомощно упала в кресло, сжала голову руками и в отчаянии подумала: «Что же делать?

Что делать?»

«Уходить!» — ответила ей далекая Любава.

«Как — уходить? — не поверила Лиза. — Мы ведь со Станиславом в церкви венчаны. На всю жизнь!»

Она явственно услышала, как Любава неуважительно фыркнула.

«А как поступали наши предки, которые не знали Христа? Которые не были связаны заветами, а лишь слушали голос сердца… Впрочем, такое ты, пожалуй, не осмыслишь. Скажу только: ежели подле него останешься — погибнешь. И сына погубишь. Ничем ты ему не сможешь помочь. Станислав обречен. Он сам не хочет спасения, а ведь его насильно не дашь!»

Вскоре после этого Поплавские получили приглашение в усадьбу Янковичей на день рождения Теодора, которому исполнялось двадцать два года.

Не пойти Станислав не мог, потому что все еще считал Теодора своим лучшим другом. Раньше у Поплавского было больше друзей, так как прежде он не выказывал свои дурные наклонности на людях. Или почти не выказывал. Выход своим диким вспышкам он давал в пределах замка. Теперь же безумие охватывало его все крепче, и он стал под тем или иным предлогом набрасываться на друзей. Теодор — единственный, кто продолжал попытки хоть чем-то помочь ему.

Была тут еще одна причина, о которой Станислав не догадывался, а Теодор скрывал даже от самого себя: он полюбил Лизу. И хотя он старался видеть ее пореже, а на балах держался от нее подальше — ничего не помогало. Чем больше Теодор тратил усилий на избавление от преступного, как сам считал, чувства, тем больше в него погружался.

Но если Янкович пытался обмануть себя, то Лизу он обмануть не смог. Ей было приятно его обожание, и она с улыбкой наблюдала его ухаживания за юными девицами, но стоило ему оказаться рядом с нею, как его, точно магнитом, не просто влекло к ней, а тащило с неудержимой силой… Словом, Теодор был обречен.

Поклонников у Лизы было много. Ничуть не меньше, чем в Петербурге. Даже напротив, тот факт, что она была замужем за Поплавским, а следовательно, недоступна, привлекал к ней сердца мужчин. Она было попыталась поставить Теодора в общий ряд, но с удивлением поняла, что он из этого ряда выбивается.

То есть при полном составе поклонников, ежели отсутствовал Теодор, у нее портилось настроение.

Лиза поймала себя на том, что невольно ищет взглядом по залу его фигуру, и, как бы она себя ни уверяла, что его поклонение какой-то другой женщине ей безразлично, долгое пребывание Теодора подле одной и той же красавицы ее откровенно огорчало.

Лиза свой столь явный интерес к Теодору от других тщательно скрывала, а себя оправдывала тем, что она по природе человек нормальный, ей хочется обычных человеческих отношений, без надрыва и истерии. И что Янкович как раз подходит для таких отношений.

А еще она знала, что никогда в отношениях с ним не переступит черты и не забудет свой долг жены.

Что же делать, если судьба так распорядилась…

Но как бы то ни было, дальше тянуть не имело смысла, и однажды Лиза, выходя к завтраку, буквально поймала Станислава за полу сюртука. Вторую неделю он спал в своей комнате, забыв о том, что обещал никогда не оставлять ее одну. В общем, она остановила его и сказала:

— Постарайся выделить сегодня для меня немного своего драгоценного времени — мне необходимо с тобой серьезно поговорить.

— Меня ждут дела! — резко возразил он.

— Ну раз все, что касается нашей с тобой жизни, не стоит даже получаса, уложусь в полминуты.

— Начинай, — снисходительно кивнул Станислав, облокотясь о перила — они с Лизой стояли на площадке второго этажа у лестницы.

— Я беременна. У тебя скоро будет сын, а значит, ты станешь отцом. Спасибо, что выслушал. Счастливого пути!

Она стала спускаться по лестнице и, полуобернувшись, добавила:

— Не правда ли, понадобилось еще меньше времени, чем я просила.

Он на мгновение застыл, а потом бросился следом за нею.

— Я стану отцом? Ты говоришь это серьезно?

— Не понимаю твоего удивления. — Лиза продолжала спускаться, не сбавляя шага. — Разве ты не знаешь, что женщины иногда беременеют и у них рождаются дети?

— Перестань притворяться, будто это ничего не значащее событие! — закричал Станислав и уже посреди гостиной схватил жену за локоть и развернул лицом к себе:

— У меня будет сын?

— Не понимаю, в чем ты сомневаешься: в том, что у тебя будет сын, или в том, что этот сын — твой?

Лиза потом не могла понять, что заставило ее произнести эти роковые слова? Она хотела пошутить, но объект для шутки выбрала неудачно. Вернее, она пошутила так, как на ее месте пошутил бы Станислав: зло и не слишком остроумно. Или это выплеснулось наружу раздражение, владевшее ею уже много дней? Как бы то ни было, ей хотелось уязвить Станислава, и она своего добилась.

Этот опасный опыт еще раз убедил Лизу в том, что одержимость бесом проявляется в Поплавском безо всякой подготовки, моментально. Достаточно одного слова, одного прикосновения, чтобы в его глазах зажегся дьявольский огонь, от которого бросит в страх и более опытного и знающего человека, чем восемнадцатилетняя женщина.

Дальше, с точки зрения Лизы, начался ужас: Станислав схватил с подставки, на которой перекрещивались лезвиями два турецких кинжала, один из клинков и бросился к Лизе.

— Ты посмела? За моей спиной? Значит, это было не только кокетство, как ты пыталась меня в том уверить? Значит, то, что мне говорили, правда…

Она не стала рисковать и гадать, пустит он в ход кинжал или нет, а просто выставила навстречу ему ладонь и сказала:

— Стой!

Станислав замер. Все его члены странным образом перестали его слушаться, кинжал со стуком упал на пол, а он не мог пошевелиться, как ни старался.

Лиза и сама удивилась собственной силе: вот, оказывается, что она может!

Она не спеша обошла его, села в кресло и заговорила:

— Я не знаю, кто тебе сплетничает обо мне и что.

Я не хочу допытываться, что вмиг испортило наши и без того прохладные отношения. Но я хочу поставить тебя в известность, что ты никогда не сможешь впредь не только меня ударить, а и вообще поднять на меня руку.

Лиза не спеша села за стол, налила в кофе сливки и небрежно махнула рукой:

— А теперь иди. Ты, кажется, куда-то торопился?

Станислав осторожно оторвал одну ногу от пола, потом другую, шагнул. Посмотрел на свои руки, которые опять стали его слушаться, и вполголоса проговорил с долей презрения:

— Ведьма!