Парень встретил парня

Рисуем музыку

Мы с Ноем живем в разных частях города, но его район неотличим от моего. Перед каждым домом большой коврик с приветствием, с одной стороны – подъездная аллея, с другой – изгородь. Район должен бы казаться до скучного предсказуемым, но это не так. Здесь у каждого дома «изюминка»: всполох герани у парадного крыльца; жалюзи, выкрашенные в тон безоблачного неба. Во дворе у Ноя изгородям придали форму лампочек – по его словам, так им досталось от предыдущего владельца.

Дом Ноя недалеко от школы, поэтому по дорогам с кривоватой разметкой мы вместе идем пешком. Ной спрашивает, давно ли я живу в этом городе, и я отвечаю, что всю жизнь.

– Каково это? – интересуется он.

– А мне не с чем сравнивать, – говорю я, немного подумав. – Ничего другого я не знаю.

Ной объясняет, что за последние десять лет его семья переезжала четырежды. Подразумевается, что здесь их последняя остановка. Теперь родители будут ездить в командировки отсюда, а не тащить семью в ближайший к месту назначения город.

– Я совершенно дезориентирован, – признаётся Ной.

– Теперь ты живешь здесь, – заявляю я.

Если бы переезжала моя семья (если честно, я представить такое не могу и предполагаю чисто гипотетически), думаю, мы года три коробки с вещами распаковывали бы. А вот семья Ноя уже все разобрала. Мебель расставлена по местам, не хватает в доме лишь бардака. Ной заводит меня в гостиную – она из тех гостиных, где, судя по виду, не ступала нога гостя.

Мы направляемся на кухню перекусить. Сестра Ноя караулит за угловым столиком, словно родительница, засидевшаяся до поздней ночи, ожидая опаздывающего домой ребенка.

– Ты опоздал, – изрекает она. – Ты пропустил мамин звонок.

Она, наверное, классе в восьмом, может, в седьмом – достаточно взрослая, чтобы накладывать макияж, а вот как это делается, толком не сообразила.

– Мама перезвонит? – спрашивает Ной.

– Возможно.

Все. Разговор окончен.

Ной тянется за лежащей на столе почтой, проверяет, нет ли чего полезного в массе каталогов и бумажного спама.

– Пол, это моя сестра Клодия, – говорит Ной, отделяя годное для вторичной переработки от негодного. – Клодия, это Пол.

– Рад встрече, – вставляю я.

– Я тоже рада. Только не обижай его, как обидел Питт, ладно?

Вот теперь Ной сердится.

– Клодия, иди к себе в комнату, – велит он, бросая почту.

– Ты мне не босс!

– Ушам своим не верю! Сколько тебе лет, шесть?

– Прости, пожалуйста, но разве не ты только что сказал: «Иди к себе в комнату»? А Питт, кстати, здорово выбил тебя из колеи. Или ты забыл?

Ной этого явно не забыл. Клодия, к ее чести, тоже.

Удовлетворенная таким оборотом разговора, Клодия меняет тему.

– Я только что приготовила целый кувшин смузи, – объявляет она и встает из-за стола. – Можешь попробовать, но оставь как минимум половину.

Как только Клодия выходит из комнаты, Ной спрашивает, есть ли у меня младшая сестра. Я отвечаю, что у меня есть старший брат, что вообще-то не одно и то же.

– У них разные способы нас метелить, – говорит Ной.

Я киваю.

Мы пробуем мангово-вишнево-ванильное творение Клодии и по черной лестнице поднимаемся в комнату Ноя.

У самой двери он говорит:

– Надеюсь, ты не против эксцентричности.

Если честно, прежде об эксцентричности я особо не задумывался. Сейчас я смотрю на его комнату и отлично понимаю, о чем речь.

Я даже знаю, куда смотреть и как описывать комнату – с чего начать. На потолке водоворот всех мыслимых цветов. При этом не кажется, что его красили разной краской – кажется, многоцветье появилось одновременно, как единое целое. Одна стена полностью покрыта модельками машин, наклеенных так, будто они едут в разные стороны на фоне городского пейзажа и дорог, которые нарисовали на заднем плане. Его музыкальная коллекция – на подвешенных к потолку качелях; стереоустановка – на постаменте из открыток, присланных из совершенно чумовых мест вроде Ботсваны, международного аэропорта Канзас-Сити, ЭлвисКона. Книги стоят на отдельных полках, под разным углом прикрепленных к стене цвета морской волны. Силу притяжения они игнорируют, как и должно хорошим книгам. Кровать посреди комнаты, но ее можно откатить в любой из углов. Узорные жалюзи сплетены из старых фантиков от жвачки.

– Ты все это сделал за два месяца? – спрашиваю я. Свою комнату я обставляю уже пятнадцать лет, но такой затейливости или… причудливости нет в помине. А ведь мне хотелось бы, чтобы была.

Ной кивает.

– Знакомых у меня здесь немного, так что времени хватило.

Он подходит к стереоустановке, нажимает на кнопки и нервно улыбается.

– Здесь классно, – заверяю я. – Комната у тебя классная. Моя в сто раз проще.

– Сомневаюсь, – говорит Ной.

Ситуация нетипичная, и я это, конечно, чувствую. Мы ведь едва друг друга знаем. Тем не менее мы оба ловим комфортный, неизвестно откуда взявшийся вайб, который внушает нам, что нужно узнать друг друга поближе. Показывая свою комнату, Ной открывает мне кусочек своей души, и я переживаю, что придется ответить взаимностью.

Посреди стены с разноугольными книжными полками узенькая, не шире двух футов, дверца.

– Сюда! – говорит Ной, ведет меня к двери и открывает ее. За ней целый караул рубашек. Ной исчезает за ними.

Я шагаю следом. Дверца закрывается у меня за спиной. Света нет.

Мы пробираемся через необычно глубокий шкаф. Он очень узкий, поэтому одежда Ноя висит слоями. Я протискиваюсь за ряды рубашек на плечиках и, согнутым в три погибели, оказываюсь меж двумя развешенными свитерами.