Пари под омелой (ЛП)

Глава 2

— Проснись и пой, Квинн, — напевает моя мама в гостевой комнате, в которой я сейчас сплю, точнее, пытаюсь спать. Через несколько секунд в комнату врывается ослепительный солнечный свет, омывая меня теплом, когда она раздвигает шторы. Совершенно. Никаких. Границ.

— Уходи, — стону я, натягивая одеяло дальше на голову, защищаясь от света, — я никогда не покину эту кровать. Никогда.

У меня болит все тело; такое ощущение, что меня переехал грузовик, и даже стремление Стейси к укреплению семейных уз не сможет вытащить меня из этой постели. Я смутно понимаю, что на заднем плане играет «Санта-Клаус едет в город» и пахнет свежими пряниками.

Я проснулась в аду, вот что происходит.

— Я не уйду, сейчас девять утра, и на улице самый прекрасный день. К тому же у тебя гость.

Это привлекает мое внимание. Я резко сажусь и смотрю на нее, приоткрыв один глаз.

— Гость?

Мама кивает, на ее губах играет лукавая улыбка. Она скрещивает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз.

— Пришел доктор Паркер Грант.

Доктор Грант.

Моя мама обращается к Паркеру как к доктору Гранту, этот человек практически ее сын. Слишком рано для ее театральных представлений.

— Хорошо… и? Я уверена, что он здесь для того, чтобы заниматься с Оуэном мужским дерьмом.

— Нет, он здесь, чтобы увидеть тебя.

Поднеся пальцы ко лбу, я потираю нежную, ноющую кожу. Сколько именно шампанского и гоголь-моголя я выпила вчера вечером?

Боже мой. Черт. Дерьмо. Черт.

Прошедшая ночь нахлынула на меня приливной волной плохих решений. Губы Паркера на моих, его флирт… Глупое пари.

Отлично, Квинн, во что, черт возьми, ты ввязалась?

Это должна была быть простая поездка домой, с целью убраться отсюда как можно скорее и как можно меньше ввязываться в праздничное веселье. В этот план определенно не входило участие в глупых рождественских пари с лучшим другом моего брата.

— Интересно, — говорит мама, поворачиваясь к дверному проему. Не доходя до него, она оборачивается и улыбается через плечо, — сделай что-то со своими волосами, прежде чем спускаться вниз.

С этими словами она выходит за дверь, напевая, как будто ей нравится видеть, как я мучаюсь и страдаю от похмелья.

Я смотрю на свое отражение в зеркале рядом с кроватью и снова стону, увидев свои волосы. Они торчат во всех возможных направлениях, и кажется, что в них действительно могут гнездиться как минимум две птицы.

Откинувшись на матрас, я переворачиваюсь на живот, затем хватаюсь за подушку и кричу в нее в настоящей драматической манере. Второй день в Клубничной Лощине, а я уже сомневаюсь в своем здравомыслии из-за возвращения сюда.

Принимаю самый быстрый из известных человечеству душ, чищу зубы, быстро привожу в порядок волосы и наношу небольшое количество макияжа, после чего я накидываю одежду и спускаюсь вниз. Меня встречает такое количество рождественских украшений на каждой поверхности дома моего детства, что хочется блевать.

Мишура, гирлянды, санты размером с маленьких детей. Сама елка — это огромная пихта Фрейзера высотой 10 футов¹, которую, я уверена, моя мама любит больше, чем обоих своих детей вместе взятых. С тех пор, как я вернулась домой, несколько раз ловлю ее на том, что она смотрит на нее, и в ее глазах светится умиление.

Заткните меня.

Это все слишком. Честно говоря, Рождество — это всего лишь один напряженный день в году, когда люди собираются вместе, чтобы подарить друг другу подарки. Я не понимаю этого ажиотажа.

— Доброе утро, — голос Паркера, слишком веселый для такого раннего утра, доносится из кухни. Я поворачиваюсь и вижу, что он сидит за барной стойкой, перед ним кружка с изображением эльфов-гномов на внешней стороне и горячим кофе внутри.

Я чувствую отсюда его сладкий аромат, и у меня сразу же начинает выделяться слюна.

Кофе — это единственное, о чем я могу сейчас думать.

Ну, и еще о том, что Паркер выглядит слишком привлекательно, и так получилось, что он сидит на моей кухне.

На нем темно-зеленый хенли², хлопчатобумажная ткань обнимает рельефные мышцы его предплечий и бицепсов, пара потертых джинсов, идеально облегающих мощные бедра, и пара рабочих ботинок.

Как врач может быть в такой форме? Честно, это просто смешно.

— Тебе не нужно спасти пару маленьких детей сегодня утром, доктор? — ворчу я, проходя мимо него и направляясь к кофеварке.

— Взял выходной, пойду после обеда. Знаешь, Квинни, ты всегда была настоящим лучиком солнца по утрам, но сегодня ты просто нечто, — говорит он.

Я прищуриваю на него глаза и поворачиваюсь, чтобы взять, как вы уже догадались, рождественскую кружку из маминого шкафа. Они все рождественские.

Абсолютно.

Каждая.

На одной написано Mayberry Inn из Холлириджа, любимое место отдыха моей мамы. Снеговик с эльфом, Санта и его северный олень, кружка с рождественской историей.

Господи, здесь даже есть коза, которая едет на санях.

Не то, чтобы у меня был выбор.

По крайней мере, эта кружка очень большая, пусть и в форме эльфийского ботинка, колокольчики и все такое, они звенят, когда я несу ее к кофейнику.

Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что Паркер самодовольно улыбается.

— Это будет чертовски весело.

Не обращая на него внимания, я беру кофейник и наполняю чашку до краев, отказавшись от сахара и сливок. Черный кофе не для слабаков. Я вдыхаю аромат кофе и делаю большой глоток, ощущая его горький вкус на языке. Конечно, моя мама варит кофе со вкусом мятного мокко. Ведь почему бы ей не сварить его в праздники?

Боже мой.

У меня слишком сильное похмелье для этого. Голова болит до самых пальцев ног. Возможно, это из-за лабутенов, но как я могу быть уверена?

— Я сегодня не в лучшей форме, голова болит, а солнечный свет жжет глаза. Честно говоря, я уверена, что ты не хочешь, чтобы я мешала тебе на твоем рождественском параде, — говорю я ему, подняв брови.

На данный момент я готова подкупить его, лишь бы он забыл об этом пари, на которое я согласилась по пьяни.

— Нет, не выйдет. Я не откажусь от этого пари, Квинн Скотт, — говорит он, словно читая мои мысли, — если уж на то пошло, разве ты не женщина слова?

Удар ниже пояса.

— Ладно, но, пожалуйста, ради Бога, никаких физических нагрузок. Мне нужно как минимум тридцать шесть часов, чтобы прийти в себя. Мне уже не двадцать один, Паркер. Похмелье длится не менее двух рабочих дней. Старость дает о себе знать.

Ничего, кроме правды. Миллениалы поймут.

— Тебе нет и тридцати, Квинн, — возражает Паркер, — прекращай жаловаться. Давай, налей кофе в термос и захвати два обезболивающих, у меня все утро распланировано. Слушай, у меня всего шесть дней, чтобы сделать тебя менее мрачной и более радостной. Извини, но зеленые колготки — не мой конек. Так что, пойдем, я не могу терять ни минуты, когда даже Санта-Клаус знает, что мне понадобится каждая из них, — он ухмыляется и подмигивает мне, а затем выходит из кухни, оставляя меня наедине с кофе.

Теперь я не могу перестать представлять себе Паркера в этих облегающих зеленых колготках, и могу представить, как его чл…

— Квинн! — зовет он.

— Хорошо, хорошо, я иду, Господи!

Быстро попрощавшись с мамой, я выхожу на улицу и забираюсь в грузовик Паркера, благодарная за то, что снегопад прекратился и выглянуло солнце, отчего на улице становится немного теплее. Сегодня, однако, я оделась соответственно, не желая повторять свою вчерашнюю ошибку. Несмотря на то, что это было винтажное платье от Valentino, я чуть не отморозила себе соски.

Грузовик Паркера старый, в нем пахнет так же, как и от Паркера. Сиденья потертые и мягкие под моими пальцами. В воздухе витает запах сосны и старой кожи, и я тут же опускаюсь в старое продавленное сидение. У него этот грузовик со времен моей учебы в школе, и я немного удивлена, что он не приобрел новый, ведь он модный врач и все такое. Мне кажется, что он должен ездить на Audi, или что-то в этом роде, а не на старом побитом грузовике, который старше его самого.

— Ты выглядишь так, будто увидела призрака прошлого Рождества, — говорит он, садясь рядом со мной.

— У тебя слишком хорошо получаются праздничные каламбуры. Я просто помню, как ездила в середине, — я грустно улыбаюсь, указывая на сиденье, — всю среднюю школу, я ударялась головой об эту крышу больше раз, чем могу сосчитать. И уверена, что у меня осталась шишка.

Его смех гулко отдается в кабине грузовика, заставляя мой желудок странно сжиматься. Я пытаюсь сосредоточиться на том, чтобы пристегнуться, и не обращать внимания на то, как ткань рубашки обтягивает его широкие плечи, когда он тянется вперед, чтобы завести машину.

— Вот это были дни, да? Кажется, что это было целую вечность назад, — бормочет он.

Так и есть, и, наверное, в этом есть и моя вина, ведь я так долго не была дома. В основном, чтобы избежать ситуации с родителями, но также и потому, что мне казалось, что этому городу нечего мне предложить. Единственный способ сделать что-то для себя — уехать, пока есть возможность. И я уехала. Поступила в Нью-Йоркский университет и, пока получала диплом, стажировалась в фирме, в которой работаю сейчас.

— Итак, куда ты меня сегодня похищаешь? — спрашиваю я, и моя ухмылка расширяется, когда он бросает на меня взгляд.

— Увидишь, когда мы туда приедем.

Хм.

— А как насчет подсказки?

Паркер качает головой, затем тянется к своему старому радиоприемнику и увеличивает громкость, классическая рождественская музыка заполняет кабину.

— Ты меня уже убиваешь.

— Я же сказал тебе, Квинни, что выиграю это пари. После этого мне нужно кое-что уладить в офисе, но я заеду за тобой позже, чтобы ты приняла участие во второй части сегодняшнего праздника.

— Конечно, — я поворачиваюсь к нему, — я обещала Оуэну и Кэри, что помогу им выбрать подарок для мамы, и должна быть дома как раз к обеду. Так странно снова все время ездить на машине. Вернее… заставлять всех меня возить, ведь у меня больше нет машины, я просто езжу на метро и Uber, если мне нужно куда-то добраться в Нью-Йорке.

Глаза Паркера находят мои, и он кивает.

— Теперь ты городская девушка. Наверное, странно снова возвращаться в такой маленький городок, даже если это и дом.

— Да, — отрывая от него взгляд, я смотрю в лобовое стекло, где проносится знакомый пейзаж моего детства, и все выглядит так же, но в то же время по-другому. Здесь есть те же места, которые мы часто посещали в старших классах, например, «Frost Top», где подают лучшее в мире мороженое. Оуэн и Паркер брали меня с собой каждую пятницу, и это было главным событием всей моей недели. Здесь те же два светофора, средняя школа, которую я окончила, и очаровательная ратуша, которой более ста лет, все еще гордо возвышается над городом.

— Скучаешь? — его голос прорывается сквозь мои мысли, и я перевожу взгляд на него.

— Ни в коем случае. Лучшее, что я сделала в жизни, — это уехала из этого города.

— Как скажешь, Квинни. Вон там моя практика, — говорит Паркер, указывая на небольшое белое здание со светло-голубыми ставнями и такой же дверью. Оно очаровательно, и это совсем не то, чего я ожидала. Уже по внешнему виду я могу судить о том, насколько оно гостеприимно.

— Ты должен показать мне все, прежде чем я уеду.

— Не волнуйся, это в списке.

Мои глаза расширились, я была совершенно ошеломлена его словами.

— Паркер Грант, пожалуйста, скажи мне, что у тебя нет настоящего списка. Скажи, что ты не составил список для того, чтобы выиграть это пари.

Его плечи вздрагивают и поднимаются, он не пытается скрыть грубоватый смех.

— Все уместно для «Пари под омелой». Кроме того, я врач, малышка Скотт. Конечно, у меня есть список, и я проверил его дважды, я же сказал, что выиграю это чертово пари. Вот увидишь. Смейся над моим списком сколько хочешь, когда я выиграю.

Я должна это увидеть.

— Дай мне посмотреть.

— Ни за что. Нет, черт возьми. Зачем мне давать тебе доступ к моему плану победы? Не-а, сиди и держись, детка. Тебе предстоит поездка.

Не уверена — эти слова должны меня взволновать или напугать.

Через полчаса Паркер съезжает с шоссе на окраине города, сворачивая на грунтовую дорогу с огромной вывеской «Kringlewood Christmas Tree Farm».

— Елочная ферма? — спрашиваю я, сведя брови в недоумении.

— Да, решил взять тебя с собой, пока буду выбирать. Ничто не заставляет проникнуться Рождеством так, как выбор елки и ее украшение.

От одной мысли о том, что сегодня придется заниматься физическим трудом, меня бросает в пот. После прошлой ночи я не в состоянии делать что-либо, требующее больших усилий.

— Фантастика, — откинувшись на спинку сиденья, я поворачиваю голову к окну и бросаю взгляд на деревья, пока грузовик Паркера едет по грунтовой дороге.

Я не раз чувствовала на себе его взгляд, но никогда не смотрела в ответ, предпочитая молчать, пока мы не подъезжаем к ферме, и он не паркует машину.

— Квинн, все будет не так уж плохо. Обещаю, я сделаю всю тяжелую работу, все, что тебе нужно сделать, это помочь мне выбрать ее, а потом стоять рядом и выглядеть красиво, — дразнит Паркер, кладя руку мне на бедро, чтобы привлечь мое внимание.

И он привлекает, но не так, чтобы это было выгодно кому-то из нас.

Одно простое прикосновение Паркера, и мое тело отвечает. Как бы мне ни хотелось, чтобы это было неправдой, я не могу отрицать того влечения, которое испытываю к нему, и испытываю его с тех пор, как мы были моложе.

Но все это есть, химия и притяжение.

Именно поэтому я провела все утро, не думая о поцелуе, который мы разделили. Потому что это никак не помогает ситуации.

— Как скажете, доктор Грант.

Он качает головой на мой драматизм и открывает свою дверь, выскальзывая из кабины грузовика. Не успеваю я открыть свою дверь, как он уже обходит машину спереди и открывает ее для меня.

— Какой джентльмен, спасибо. Раз уж мы покупаем елку, значит ли это, что ты съехал от родителей или…

Наверное, мне следовало быть более внимательной, когда Оуэн говорил о Паркере, но, честно говоря, чем меньше я знала о доме, тем лучше. Так было легче привыкнуть к новой жизни в Нью-Йорке.

— Я переехал примерно через год после открытия своей практики, — говорит он, его шоколадные глаза смотрят в мои, — у меня дом на холме. Два года работал со строителем и архитектором, пока дом не был построен. В свободное время я люблю что-то строить. Не то, чтобы у меня его было много, но я только что принял на работу новую медсестру, и она снимает с меня часть нагрузки, поэтому я могу позволить себе отсутствовать сегодня утром, чтобы приехать сюда, — говорит Паркер, доставая из багажника своего грузовика ножовку и веревку. Два самых важных предмета, которые нам понадобятся, если мы собираемся уехать отсюда с деревом.

Он ведет меня к парадному входу, и я окидываю взглядом раскинувшуюся перед нами ферму. Теперь я понимаю, почему Паркер решил приехать именно сюда, от этого места захватывает дух.

Акры и акры земли с сотнями рядов деревьев, разных по размеру и форме. Солнце высоко в небе над нами, и легкий слой снега под нашими ногами тает, оставляя после себя неглубокие лужицы воды.

Запах хвои и лесной земли заставляет меня вспомнить все те времена, когда мы всей семьей приходили сюда выбирать елку. Я удивляюсь тому, как сильно скучаю по тем дням.

— Ух ты, — вздыхаю я, поворачиваясь лицом к Паркеру, не позволяя себе снова погрузиться в свои воспоминания, — я рада, что ты находишь способ все сбалансировать. Крутой доктор и все такое, — настала моя очередь сказать ему то же самое, что он высказал мне.

— Нет, единственная крутая здесь — это ты, малышка Скотт, — пока мы идем, Паркер касается моего плеча, — стать врачом было очевидным выбором. Я всегда знал, что хочу быть врачом, помогать людям. Мой отец говорил мне, что если я буду заниматься любимым делом, то не буду работать ни дня в своей жизни, и это правда. Иногда я устаю, иногда это тяжелый день, но я люблю то, что делаю.

— Я рада это слышать, Паркер, — говорю я ему, пока мы идем.

Его губы складываются в ухмылку.

— Спасибо, Квинни.

Вокруг нас — семьи, дети снуют туда-сюда между деревьями, гоняясь друг за другом и захлебываясь от восторга. Несмотря на то, что я совершенно не люблю Рождество, это заставляет меня улыбаться. Радость на их лицах заразительна.

Я не совсем ледяная королева, просто я немного Джек Фрост, когда речь заходит о праздниках и рождественском настроении.

— Паркер Грант? — раздается голос у нас за спиной, и, повернувшись, я вижу мужчину, который держит за руку двух маленьких девочек со светлыми волосами того же оттенка, что и у него. Рядом с ним стоит темноволосая женщина с ярко-красными губами и доброй улыбкой.

Лицо мужчины мне знакомо, но я так давно не была дома, что не могу его узнать.

На лице Паркера появляется удивление, а на губах растягивается широкая улыбка.

— Грэм, как дела? Как мои любимые девочки?

Он подходит и щекочет их обеих, заставляя хихикать от восторга. Обе дочурки Грэма одеты в одинаковые наряды: зеленые свитера с водолазками и ярко-красные шерстяные леггинсы. На головах у них милые маленькие шапочки с помпонами. Я понимаю, почему Паркер так очарован.

О Боже… Видеть, как Паркер общается с этими очаровательными маленькими близнецами, не просто для моего сердца.

Мой взгляд возвращается к мужчине, и через несколько секунд я понимаю, кто он. Он одного возраста с моим братом и Паркером, и я думаю, что встречала его один или два раза еще в школе. Кажется, он играет в профессиональный хоккей, если я правильно помню.

— Они становятся все больше с каждым днем, не могу поверить, как быстро летит время, — говорит Грэм, глядя на своих дочерей с такой любовью, что у меня сердце сжимается.

Паркер кивает.

— Вот так и бывает. Моргнешь — и время пролетело. Грэм, Эмери, это Квинн Скотт, она училась в школе на несколько лет младше нас. Приехала сюда на каникулы, сейчас она живет в Нью-Йорке.

Они оба улыбаются и машут мне рукой, и я машу в ответ.

— Я собиралась сказать: почему мы до сих пор не знакомы? Я переехала из Чикаго в прошлом году и все еще пытаюсь завести друзей. Я экстраверт, поэтому мне нужно общение с людьми, — говорит Эмери, а я смеюсь.

— Я просто приехала в город навестить родителей, но мы обязательно должны поужинать перед моим отъездом.

Улыбка на ее лице искренняя, и эта девушка мне нравится.

— Круто, — говорит она.

— Как дела, Эмери? — спрашивает Паркер, адресуя свой вопрос ей.

Женщина улыбается, убирая темные волосы с глаз.

— Все хорошо, спасибо, что спросил. Мне нужно записать их на ежегодный осмотр в твоем офисе.

— Конечно, позвони мне в понедельник, и мы сможем все устроить, — говорит ей Паркер, затем еще раз щекочет девочек и хлопает Грэма по спине, — на днях разговаривал с Лейном, я что-то слышал о том, что в этом году снова будет благотворительная игра?

— Да, ты собираешься присоединиться к нам? — спрашивает Грэм.

— Да, возможно. Давай соберемся в ближайшее время и обсудим логистику. Я должен найти нам елку, пока она не утащила нас отсюда.

Я прищурила глаза и нахмурилась. Не хотела, чтобы все знали, что я Скрудж.

— Развлекайся! Вот, я запишу свой номер, — говорит Эмери.

Схватив мой телефон, она быстро набирает свой номер, и мы все прощаемся.

Паркер поворачивается ко мне лицом и останавливается перед кучей деревьев.

— Ну что, малышка Скотт, какую из них мы увезем домой?

Они все выглядят одинаково. Большей частью.

— Ну, вон ту, например?

Он смотрит на дерево, потом снова на меня.

— Почему бы и нет?

Я закатываю глаза, показывая на дерево.

— Ну, во-первых, она недостаточно… пушистая. Знаешь, это действительно важно.

Паркер смеется.

— Ладно, нам, очевидно, нужна елка, которая действительно большая и пушистая. Убедиться, что она достаточно длинная, и широкая в диаметре, понял.

Боже, кто бы мог подумать, что разговор о рождественских елках может быть таким… грязным?

— Да, звучит примерно так. И ты не хочешь, чтобы она была слишком короткой и толстой, потому что тогда она будет похожа на сосиску.

— Значит, не слишком короткая и не слишком высокая, — его глаза блестят от веселья, и я могу сказать, что он получает слишком большое удовольствие от того, что дразнит меня.

Член.

Я здесь только для того, чтобы выиграть это дурацкое пари и избавиться от этого нелепого спектакля, в котором меня заставляет участвовать моя мать.

— Да, именно так, я уверена, что мы найдем подходящий размер.

Оказывается, не так-то просто найти елку идеального размера, если мы не можем договориться о размере.

Мне нравятся высокие, пушистые елки, а Паркеру больше нравятся короткие, и, честно говоря, это пародия.

Я стону, когда он в очередной раз подводит меня к елке, которая размером с Оскара Мейера, мать его, и в отчаянии подношу руки к голове.

— Паркер, в чем, собственно, проблема? Почему тебе нравятся эти короткие, уродливые деревья? Разве мы не договорились, что чем больше, тем лучше? А как насчет этого?

Я жестом показываю на дерево, которое, по крайней мере, на два фута выше Паркера и пушистое, как и должно быть. Не говоря уже о том, что оно выглядит потрясающе. Хвоя свежая, зеленая и совсем не выглядит высохшей. На верхушке даже есть идеальная ветка для украшения.

Идеальная рождественская елка, а этот человек смотрит на нее так, словно это самое уродливое, что он когда-либо видел.

— Проблема в том, что ты выбираешь елки, которые даже не поместятся в моей гостиной, Квинн. Черт, этой штуке место в Рокфеллер-центре, а не в моем доме. Черт, ты сама понесешь ее обратно в грузовик, потому что у меня, может, и приличный набор мышц, но эта штука огромная.

Я шаркаю ногами, положив руки на бедра, пока мы спорим из-за этого проклятого дерева. Я даже не замечаю, как сексуально он выглядит с засученными рукавами своего хенли и как двигаются мышцы на его предплечьях, когда он размахивает ножовкой.

Этот момент возвращает меня в то время, когда мы были детьми. Мы все время спорили друг с другом, независимо от темы. Нам обоим нравилось добиваться какой-то реакции друг от друга.

Очевидно, это одна из тех вещей, которые не изменились.

— Ты невозможен! Это дерево идеальной высоты, и оно подойдет. Мы сделаем так, чтобы подошло.

— Знаешь, что? Отлично. Если ты хочешь именно это дерево, хорошо, но, если оно не подойдет, тогда это твой конец, Квинн Скотт.

— Ладно.

Я скрестила руки на груди и пристально посмотрела на него. Так и есть, он вытащил меня сюда, чтобы я выбрала это дурацкое дерево в рамках нашего пари.

— Ты будешь стоять здесь и любоваться или поможешь мне? — пробормотал он, опускаясь рядом со стволом.

Мои глаза расширяются.

— Помочь тебе? Чего ты ждешь от меня? Это дерево в два раза выше меня.

Паркер выглядит так, будто в любой момент может использовать эту ножовку, чтобы убить меня, вместо того, чтобы спилить дерево, о котором идет речь, и это заставляет меня ухмыляться. Я любила нажимать на его кнопки при любом удобном случае, и приятно осознавать, что даже спустя столько лет у меня это все еще получается.

— Господи, Квинн. Просто подержи его немного, я собираюсь пилить ствол, и мне нужно, чтобы ты подержала его, пока я не закончу. Ты сможешь это сделать?

Смогу? Конечно. А хочу ли я этого? Абсолютно нет. Я думала, мы договорились не заниматься физическими упражнениями, так как у меня голова раскалывалась с самого утра.

Хочу ли я вообще здесь находиться?

Ответ — нет.

Но я решительна и не люблю проигрывать, а это значит, что Паркер Грант ни за что не выиграет в споре, даже если это касается рождественских елок.

— Да, я могу подержать елку, Паркер.

Я подхожу к нему, хватаюсь за ветку и держу, пока он начинает пилить ствол. Все дерево сотрясается от силы его движений, и после того, как прошло, кажется, три часа, дерево начинает сильно наклоняться ко мне.

Черт, эта штука тяжелее, чем я предполагала.

Пока я пытаюсь удержать его, мои волосы цепляются за одну из веток, и я вскрикиваю, случайно позволив дереву соскользнуть вниз, что, конечно же, не помогает, и каждый раз, когда оно опускается ниже, волосы, намотанные на ветку, натягиваются еще сильнее.

— Черт. Черт. О Боже. ПАРКЕР! — кричу я. — Мне нужна небольшая помощь.

— Господи, Квинн, я почти закончил. Потерпи еще секунду, — говорит он, стоя у моих ног.

— Я не продержусь еще секунду, иначе останусь лысой. Мои волосы, они запутались.

Я слышу череду ругательств, а затем передо мной появляется Паркер, с красным лицом и тяжелым дыханием.

— Что случилось?

Я не могу пошевелить головой, так как мои волосы полностью запутались в дереве, поэтому я просто смотрю вверх.

— Мои волосы запутались в ветках.

Паркер видит катастрофу с моими волосами, и тяжело вздыхает, прежде чем быстро приступить к работе. На то, чтобы распутать меня, уходит несколько минут, и впервые в жизни я проклинаю тот факт, что мои волосы такие чертовски длинные.

— Почти готово.

— Извини, ты дал мне всего одно задание, и я с ним не справилась.

Я чувствую на себе его взгляд, когда он освобождает последнюю прядь.

— Все в порядке. Теперь, когда мы спилили эту огромную елку, на которой ты настаивала, как насчет того, чтобы погрузить ее в машину?

Место, где я зацепилась волосами, теперь болит, кожа головы чувствительна к прикосновениям, и я вздрагиваю, когда мои пальцы касаются его.

Паркер замечает это, и его бровь нахмуривается.

— Черт, прости, Квинн, я даже не проверил, все ли с тобой в порядке. Дай-ка я посмотрю.

Одной рукой он аккуратно ставит дерево на землю и осторожно притягивает меня к себе, его сильные пальцы путаются в моих волосах, пока он осматривает голову.

— Я не вижу ни открытого пореза, ни крови. Вероятно, пару дней кожа будет чувствительной. Ты можешь приложить лед, когда вернешься домой.

Я здесь всего второй день, а у меня уже худшее похмелье в истории мира, и голова болит в два раза сильнее, чем, когда я проснулась сегодня утром.

— Давай отвезем тебя домой, малышка Скотт. Дам тебе время отдохнуть перед весельем, которое я запланировал на вечер.

О, здорово.

— Не могу дождаться, — бормочу я, закрывая лицо руками.

Два дня почти прошли, осталось всего пять.

Будем надеяться, что следующие дни пролетят без новых «происшествий».

***

— Что ты сказала Оуэну, когда попросила его подвезти тебя? — спрашивает Паркер, закрывая за мной тяжелую дверь своего дома в деревенском стиле. Я делаю паузу, впитывая в себя все, что меня окружает.

Не знаю, чего я ожидала, когда он сказал, что построил дом, но точно не это. Его дом — это двухэтажный современный сруб, если не сказать больше. Кажется, что все сделано из дерева, с намеком на современный индустриальный стиль.

Хотя это и не то, что я ожидала, но Паркеру это подходит.

— Я просто сказала ему, что помогаю тебе кое с чем по работе. Что это связано с маркетингом, не думаю, что он способен видеть что-то, кроме Кэри. Это отвратительно мило, — я смеюсь, проводя пальцем по необработанному дереву стола в фойе. Внутри дерева есть открытые сучки, и это выглядит так, как будто Паркер нашел его в лесу и принес прямо сюда, бросив на него рамку для фотографий и миску для ключей, назвав это столом, — твой дом прекрасен, Паркер.

— Спасибо, я потратил на него много сил. Я точно знал, чего хочу, нужно было только воплотить это в жизнь, — он прислонился к барной стойке из темного гранита, темный хенли задрался на рукавах, обнажая крепкие предплечья.

С тех пор, как я вернулась домой, начинаю замечать мелочи, на которые раньше не обращала особого внимания. В частности, на то, как хорошо Паркер Грант выглядит в одних только потертых джинсах и старой майке. И с тех пор, как он поцеловал меня прошлой ночью, я не перестаю думать о том, как хорошо он пахнет.

Есть много причин, по которым я не должна думать об этом поцелуе, но сегодня не могу остановиться. Самая главная из них заключается в том, что у нас с Паркером никогда не было и не будет ничего общего. Я живу в Нью-Йорке, а он — здесь.

Одно я знаю точно. Никогда больше не буду жить в своем родном городе. Никогда.

Не говоря уже о том, что он — лучший друг моего брата и практически член нашей семьи.

А все эти факторы вместе — рецепт катастрофы.

— У меня есть немного бабушкиного гоголь-моголя, хочешь? Я подумал, что с твоим отвращением ко всему рождественскому не помешало бы что-нибудь выпить, — говорит Паркер, его глаза цвета сосны весело сверкают. Я рада, что он получает такое удовольствие от того, что дразнит меня.

Честно.

— Пытаешься напоить меня, доктор Грант, чтобы у тебя было преимущество?

Я скрещиваю руки на груди и жду его ответа. Хотя я всего лишь дразнюсь. Не думаю, что в теле Паркера есть хоть одна неджентльменская косточка, что на самом деле весьма прискорбно, потому что я могу придумать несколько сценариев, когда не быть джентльменом — это хорошо.

Прекрати, Квинн. Это не поможет.

— Это просто гребаный гоголь-моголь, Квинн, — он смеется и качает головой, его темные волосы падают на лоб. Он поднимает руку, затем проводит по ним пальцами, чтобы убрать волосы с лица, и поворачивается к шкафу, беря с полки два бокала. Когда Паркер снова поворачивается ко мне лицом и ставит бокалы на гранит, то поднимает глаза, ожидая моего ответа.

— Ладно, но только потому, что было бы невежливо заставлять тебя пить одного.

— Ага, хорошо.

В его голосе звучит сарказм, и это заставляет меня ухмыльнуться. Быстро соображаешь, доктор Грант.

Он наливает каждому из нас по большой порции гоголь-моголя, а затем поднимает свой бокал.

— За дух Рождества.

Я не могу удержаться от того, чтобы не закатить глаза, но все же поднимаю свой бокал и осторожно касаюсь им его бокала, говоря.

— За наше вечное желание посоперничать.

Паркер качает головой, смеясь, и только тогда, стоя напротив него, когда нас разделяет кухонный остров, я замечаю маленькие ямочки на его щеках, которые, кажется, появляются, когда он улыбается.

Боже, он потрясающе красив, это не тот неуклюжий подросток, которого я знала раньше. Нет, сейчас Паркер — мужчина.

— Ты готова украсить елку?

Поднеся гоголь-моголь к губам, я делаю глоток, смакуя сладкий сливочный вкус на языке.

— Готова настолько, насколько это вообще возможно.

Я иду за Паркером в гостиную.

— Мне нужно впустить Зефира, — говорит он о золотистом ретривере, который живет у него с тех пор, как мы были молодыми. Паркер подходит к задней двери и открывает ее, позволяя собаке свободно бегать по дому.

Он бросается прямо ко мне и прыгает, когда наконец добирается до меня, чуть не сбивая меня с ног.

— Зефир! Ты избалованный сорванец, — лепечу я, гладя его по голове, — я так по тебе соскучилась.

Он осыпает мое лицо мокрыми, слюнявыми поцелуями, показывая, что тоже скучал по мне.

— Место, Зефир, — говорит Паркер, берет его за ошейник и ведет к огромной пушистой подстилке у кресла. Он дает ему сладкую косточку, а затем поворачивается лицом ко мне.

Я обвожу глазами комнату, отмечая удобную мебель, расставленную вокруг. Диван и кресло-шезлонг обтянуты кожей темно-коричневого цвета, дополняющей остальную обстановку дома, и, что удивительно, на полу перед камином лежит большой ковер из шкуры животного.

Мои глаза расширяются от ужаса.

— Что? — спрашивает он и следует за моим взглядом до большого ковра.

Его смех эхом отражается от стен гостиной, заставляя меня перевести взгляд на него.

— Это искусственный мех, Квинн. Не надо так ужасаться.

— Хорошо, это хорошо. Я… на секунду усомнилась в тебе. Мне нравится камин. Детали просто невероятные, — протянув руку, я провела пальцами по гладкому дереву.

Портал камина сделан из необработанного дерева, которое было отшлифовано, поэтому оно гладкое с блестящим прозрачным покрытием, он великолепен.

— Спасибо, я сделал его прошлым летом.

Его слова заставили меня замереть. Он сделал это сам? Я знала, что он занимается деревообработкой, но не предполагала…

― Не выгляди такой шокированной, Квинни.

То, что Паркер использует мое прозвище, заставляет меня повернуться к нему лицом.

— Квинн. Просто Квинн, — я оглядываюсь на фотографию в рамке, которая стоит на камине. Это фотография Паркера и его родителей на выпускном, — как твои родители?

— Хорошо. Мама большую часть дня проводит в доме престарелых, она работает там волонтером несколько дней в неделю, иногда по выходным, это помогает ей чувствовать себя занятой. Когда она не работает волонтером, то вяжет. Будь осторожна, если встретишь ее на улице, она наденет на тебя рождественский свитер быстрее, чем ты успеешь моргнуть.

— О, Боже, — стону я, расширяя глаза, — скажи мне, что ты шутишь.

— И шарф в тон.

Я дрожу от ужаса. Нет, ни в коем случае. Есть много вещей, которые я сделаю для людей, которых люблю, но я провожу черту на рождественских свитерах с такими же шарфами.

Я решительно качаю головой, делаю еще один глоток гоголь-моголя и понимаю… не зря этот гоголь-моголь знаменит, и не только из-за своего вкуса. Он крепкий, такой напиток, который подкрадывается незаметно.

Голова становится легкой, в ней легкий туман, я поворачиваюсь и ставлю почти пустой бокал на журнальный столик.

— Я и забыла, насколько это сильная штука. Давай займемся чем-нибудь, пока я не стала совсем бесполезной, — говорю я.

Паркер подходит к прозрачным контейнерам с красными и зелеными крышками, аккуратно сложенным в углу гостиной. Я совершенно не обращаю внимания на то, как двигаются напряженные мышцы его предплечий, когда он берет их, несет к кофейному столику и с грохотом ставит.

— Мама прислала несколько коробок, полных всякой всячины, которую она хотела мне подарить, это первый год, когда у меня будет елка.

— Правда? Ты практически эльф Бадди, а елку ставишь впервые? — недоверчиво говорю я. Я в шоке от того, что у него никогда не было елки, несмотря на то, как он любит праздники. Не удивлюсь, если у него где-то запрятан костюм Санты, который только и ждет, чтобы его надели.

Осторожно распаковывая коробку с украшениями, он пожимает плечами.

— Ну, я много работаю и обычно провожу праздники у них дома, поэтому на елку сил обычно не хватало. Из-за своего графика я не успевал принять участие в стольких мероприятиях, как хотел бы.

Он протягивает мне коробку с разноцветными рождественскими гирляндами.

— Поэтому в этом году я с нетерпением жду, когда смогу взять тебя с собой на все эти мероприятия, это будет весело, Квинни. Как рождественская версия пыток, — когда его улыбка расширяется в ответ на мое раздражение, мне хочется смахнуть ее с его лица, если бы только он не был так чертовски красив.

— Ты получаешь от этого слишком много удовольствия. Это садизм, доктор Грант, — говорю я в ответ.

— Нет, не любить Рождество и быть Гринчем, но не такой зеленой — это садизм. А моя работа — вернуть тебя на правильную сторону, — он поворачивается ко мне спиной и помогает мне развесить гирлянды по веткам, обматывая их вокруг елки, пока я молча помогаю ему.

— Ну, я же здесь, не так ли? — я дразняще толкаю его плечом. Когда гирлянды на елке развешены, он отходит в сторону и любуется нашей работой. Как бы мне ни хотелось ныть, что я подвергаюсь рождественским пыткам… что-то подсказывает мне, что это лучше, чем альтернатива — сидеть дома с мамой или таскаться по городу с поручениями.

Я могу это сделать. Если это поможет мне выбраться из дома, из-под маминого влияния и избавиться от сцены в зеленых колготках, это того стоит.

Бонус — время, проведенное с Паркером.

Вместе мы распаковываем все прозрачные контейнеры, раскладываем коробки с гирляндами и различными украшениями, а затем начинаем вешать их на елку. Паркер не раз наполняет наши бокалы, а когда он спотыкается о лишний комплект запутанных лампочек, едва избежав падения в кучу на полу, я так смеюсь, что сама чуть не падаю на пол.

При этом на заднем плане звучит песня Мэрайи Кэри, что делает ситуацию еще более забавной.

— Кто бы мог подумать, что рождественские гирлянды могут быть опасны, — задыхаюсь я, все еще смеясь. Слезы все еще текут по моим щекам, пока я пытаюсь взять себя в руки, — прости, я сейчас перестану, я остановлюсь.

Доктор «Рождественское веселье» не так уж и весел, когда я смеюсь над ним. Он стоит рядом с диваном, скрестив руки на груди, и пытается сдержать свой собственный смех.

Он выглядит сексуальнее, чем когда-либо, чего я не должна замечать, но я заметила. Не то, чтобы у меня есть какой-то выбор в этом вопросе, но только не в случае с Паркером. Он оказывает на меня такое влияние, независимо от того, хочу я реагировать или нет.

Он делает шаг вперед, возвышаясь надо мной, его глаза темнеют, и уже не в первый раз за сегодняшний день я думаю…

Я в полной заднице, когда дело касается этого человека.