Пари под омелой (ЛП)

Глава 4

— Я случайно переспала с Паркером, — я выпаливаю эти слова, как только моя лучшая подруга Кэсси отвечает на звонок по FaceTime.

Ее глаза расширяются, а челюсть падает.

— Что ты сделала?

Осознав, что она так громко кричит, что ее, наверное, слышит весь офис, она понижает голос и быстро оглядывается по сторонам.

— То есть… лучший друг твоего брата и мужчина, по которому ты сохла с подросткового возраста?

— Да, Кэсси, есть только один Паркер. Тот самый Паркер. Доктор Паркер Грант. Парень, который зарабатывает на жизнь тем, что лечит детей и помогает старушкам переходить улицу.

Я опускаюсь на мамин диван, прекрасно понимая, что все мое тело болит самым восхитительным образом.

Слава Богу, что она в продуктовом магазине, иначе этот разговор был бы невозможен. У Стейси слух как у ястреба, и одно упоминание о мужчине заставило бы ее прибежать.

— Как это могло произойти случайно? Очевидно, ты не просто споткнулась и упала на его член.

— Очевидно, это был скорее медленный спуск, — я усмехаюсь, когда она закатывает глаза. Хотя это похоже на правду. Мы же не планировали устроить умопомрачительный секс на одну ночь. Просто так получилось, и я ни секунды об этом не жалею.

Но это не значит, что он выиграет пари. Я по-прежнему категорически против Рождества, но я за секс.

— Все началось с того, что он нарядился сексуальным дровосеком. Ладно, на нем был старый хенли и потертые джинсы, обтягивающие его задницу, и я изо всех сил старалась сосредоточиться на том, что я делала, а я помогала ему украшать елку, но потом наступил этот момент… уф, я не знаю, Кэсси. Он такой горячий.

Кэсси качает головой, ее длинные рыжие волосы падают вокруг нее занавесом.

— Ты вернешься в Нью-Йорк меньше чем через неделю, Квинн. Это ужасная идея. Что, если ты начнешь испытывать к нему более глубокие чувства?

Я хмурю брови от ее слов.

— Ни в коем случае. Никогда. Во-первых, я сильнее этого, во-вторых, это просто секс. Бессмысленный, хотя и невероятный секс. Ничто не помешает мне сесть на самолет и вернуться домой после обязательных праздничных мероприятий, ясно?

Она не выглядит убежденной, но все равно кивает.

— Мне нужно вернуться к работе. Еще три дня, и я уеду отсюда до Нового года. Держи меня в курсе, хорошо? И, пожалуйста, ради Деда Мороза, думай мозгами, а не вагиной, хорошо?

— Конечно, — я машу ей и завершаю разговор, бросая телефон рядом с собой на диванную подушку, пока обдумываю ее слова.

Если двое взрослых людей занимаются сексом по обоюдному согласию, это не значит, что в этом должны быть замешаны чувства.

Через несколько минут мой телефон звонит. Я опускаю взгляд, вижу на экране имя Паркера Гранта и резко сажусь.

Не могу перестать думать о тебе после прошлой ночи. Заехать за тобой в восемь для второго дня?

Второй день?

Я стону и опускаюсь на диван. Опять рождественские пытки?

Я даже не пытаюсь понять, что он думает обо мне. Нам нужно четко поговорить о том, чем была и чем не была прошлая ночь, и я коротко отвечаю.

Договорились.

Остаток дня я провожу с мамой и Оуэном, устанавливая все украшения на улице, включая надувного Санту высотой в десять футов, со всеми восемью оленями и Рудольфом во главе. К тому времени, когда мы заканчиваем, я отвратительна и вся в грязи, а мои ботинки промокают насквозь.

Я бросаюсь наверх и быстро принимаю душ, не забывая отшелушить и побрить все участки тела, до которых могу дотянуться, на случай, если мне случайно доведется провести еще одну ночь умопомрачительного секса с Паркером, а затем не спеша завиваю волосы и наношу макияж.

Не то, чтобы у меня было какое-то намерение повторить. Ну, я думаю.

Я понятия не имею, что Паркер готовит на сегодняшний вечер, поэтому выбираю джинсы и толстый свитер в сочетании с сапогами до колен.

Накидываю пальто и шарф, затем беру шапку, чтобы положить ее в сумку. Снова идет снег, толстый белый слой покрывает землю, температура на улице падает.

Когда уже почти восемь, я спускаюсь вниз и застаю маму, Оуэна и Кэри за столом в столовой, играющих в «Эрудит».

— Куда это ты собралась так поздно? — спрашивает Оуэн с коварной ухмылкой на лице, которая напоминает мне о том времени, когда мы были подростками.

— Я встречаюсь с другом за ужином.

— В восемь часов? — скептически спрашивает он.

Мама толкает его, качая головой.

— Оуэн Майкл, оставь свою сестру в покое. Клянусь, ты обращаешься с ней так, будто она еще ребенок, она уже совсем взрослая.

Я скрещиваю руки на груди.

— Да, в восемь часов, если хочешь знать. Я вернусь поздно, не ждите меня.

Только я собираюсь захлопнуть входную дверь, как слышу мамин оклик.

— Твой комендантский час — час ночи, милая!

Как будто она только что не сказала моему брату, чтобы он перестал обращаться со мной как с ребенком. Господи, да я уже взрослая.

Я не должна удивляться, даже если и взрослая. Оуэн был моим защитником всю мою жизнь, и, очевидно, не перестанет, даже когда мне будет за сорок.

К счастью, грузовик Паркера подъезжает к обочине ровно в восемь часов, спасая меня от того, чтобы замерзнуть на крыльце.

Он обходит грузовик, засунув руки в карманы, и смотрит на меня с ослепительной улыбкой, от которой у меня замирает сердце.

Прислонившись к пассажирской стороне, он скрещивает руки на груди и ждет, пока я дойду до него по дорожке.

— Привет, — говорю я, задыхаясь от стука своего сердца.

Меня не должно так трогать его присутствие. Паркер Грант заставляет меня снова почувствовать себя подростком, пробуждая старые чувства и заставляя мое сердце биться в груди.

— Привет, — отвечает он, притягивает меня к себе и целует в щеку, после чего открывает пассажирскую дверь, чтобы я могла залезть внутрь. Оказавшись внутри, он поворачивается и смотрит на меня, стягивая с головы серую шапочку.

— Уже любишь Рождество, Квинни?

— И не надейся.

Смеясь, он заводит машину и выезжает на улицу, ведущую на юг. Мы едем в комфортном молчании, никто из нас не чувствует необходимости завязывать разговор.

— Мы можем поговорить…

— Насчет прошедшей ночи…

Мы оба начинаем одновременно.

Я смеюсь, поворачиваясь к нему лицом, когда он издает низкий, хрипловатый смешок, который я чувствую в глубине своего живота.

— Да, я хотел бы поговорить об этом, — говорит он наконец. Я хочу, чтобы он посмотрел на меня, но мне также нравится, что я могу наблюдать за его профилем. Сильный наклон его острой челюсти, крепкие мышцы шеи. Немного щетины вдоль челюсти, спускающейся вниз.

Мне это нравится. Так он выглядит еще более суровым, еще более похожим на дровосека, о котором я шутила с Кэсси.

По правде говоря, он мне нравится в таком виде, почти так же, как и в пиджаке и галстуке.

— Слушай, если ты хочешь сделать вид, что этого не было, я не против и не обижусь. Не хочу, чтобы между нами было что-то странное или неловкое, тем более что ты — лучший друг Оуэна. У людей постоянно случаются свидания на одну ночь, и мы могли бы стать такими людьми. Дай себе волю и никогда больше не говори об этом, — говорю я просто.

Меня удивляет то, что Паркер выглядит почти… оскорбленным моими словами. Складка между его бровями углубляется, а челюсть напрягается.

Внезапно он съезжает на обочину шоссе и останавливает машину. Он глушит двигатель, затем поворачивается ко мне лицом.

— Это не то, чего я хочу, Квинн. И, честно говоря, меня бесит, что ты так легко отмахиваешься от вчерашнего вечера, как от пустяка, — его челюсть сжимается, а адамово яблоко двигается вверх-вниз, когда он отводит взгляд в темноту перед нами, освещенную фарами.

Подождите, что?

— Я просто… я подумала… Ладно, что ты хочешь сказать, Паркер? — спрашиваю я, пытаясь понять, что, собственно, здесь происходит.

Я думала, что наш с Паркером совместный секс — это одноразовая вещь, о которой он никогда не захочет даже вспоминать, а теперь понимаю, что, возможно, мы находимся на двух совершенно разных полюсах.

— Прошлая ночь не была для меня просто случайным трахом, Квинн, — он наклоняется вперед, и я ощущаю мускусный запах кедра от его мыла для тела и жадно вдыхаю его аромат. Ничего не могу с собой поделать.

Этот мужчина пахнет слишком притягательно для своего собственного блага, и это мешает сосредоточиться.

— Не может быть, чтобы мы были вместе только один раз. Нет, черт возьми, Квинн. Все, о чем я могу думать, — это твой вкус, — он наклоняется ближе, отстегивает ремень безопасности с шумным лязгом, когда он ударяется о борт грузовика. Его рука обхватывает меня и без особых усилий перетаскивает на среднее сиденье, — то, как твое маленькое тугое тело двигалось подо мной, пока я был в тебе.

Когда он наклоняется вперед, его губы слегка касаются моих, все рациональные мысли покидают мою голову.

Паркер умеет лишать меня воли, как никто другой.

— То есть, возможно, необходимо повторить, — шепчу я, поднося руки к его шее и слегка поглаживая мягкие волосы на затылке, — может быть, нам не стоит делать вид, что этого никогда не было?

— Нет, черт возьми, не стоит, малышка Скотт, — Паркер поднимает меня с сиденья и притягивает к себе на колени, усаживая на свой твердеющий член.

Боже, это… что бы это ни было… слишком приятное ощущение, чтобы от него отказаться.

Я впиваюсь губами в его губы, выдыхая глубокий стон, и тут же хватаю его за волосы, чтобы притянуть ближе. Мои бедра бьются о его бедра, кажется, сами по себе, отчаянно нуждаясь в трении.

— Квинн, любимая, подожди, — говорит Паркер, отстраняясь, его грудь вздымается, как и моя собственная, — как бы мне не хотелось раздеть тебя догола и взять прямо здесь, мы на обочине дороги, и идет снег, это небезопасно. К тому же мы опоздаем. Поедем сегодня вечером ко мне домой? Там мы сможем все обсудить.

Я откидываюсь спиной на руль и поправляю свитер, который задрался до живота, и понимаю, что мы действительно только что обнимались на обочине крупного шоссе.

Это безумие.

И мне это даже нравится.

— Конечно, но я думаю, что нам нужно поговорить об этом, — я делаю жест от своей груди к его, — и думаю, что тебе, возможно, нужно посидеть в другом конце комнаты, пока мы будем говорить. Я не могу думать, когда ты так… отвлекаешь.

При этих словах он толкает бедра вверх, и мои брови поднимаются, как бы говоря.

— Видишь? Я же тебе говорила.

Я каким-то образом выпутываюсь из его коленей и карабкаюсь обратно на свое место, гораздо менее собранная и гораздо более возбужденная, чем до того, как это произошло.

Как только я пристегиваюсь, Паркер снова выводит машину на шоссе, и на этот раз он держит руку на моем колене до конца поездки. Короткая остановка, казалось, уничтожает всю неловкость между нами.

Наконец, он останавливает машину на переполненной парковке, которую я узнаю где угодно.

— Ты поведешь меня кататься на коньках в «Мо»? — взволнованно спрашиваю я, — боже, Паркер, я так давно здесь не была. Со школьных времен.

Он усмехается, уголки его губ слегка подрагивают в полуулыбке.

— Я знаю, ты любила кататься на коньках. Стейси заставляла нас брать тебя с собой, по крайней мере, два раза в месяц зимой. Мы катались до тех пор, пока не переставали чувствовать свои лица, а потом пили горячее какао с большим количеством сахара. Подумал, что тебе нужно об этом напомнить.

Это одни из моих любимых воспоминаний. Когда я еще только училась кататься на коньках, Паркер стоял передо мной и катался задом наперед, а я держала его за руки. Он всегда делал все возможное, чтобы удержать меня в вертикальном положении, и без него у меня было бы гораздо больше шишек и синяков.

— Я так взволнована. Я, наверное, упаду на задницу, ведь не каталась на коньках уже много лет, ну и ладно.

Паркер выходит из грузовика и идет открывать мою дверь.

— Я думаю, это очень похоже на езду на велосипеде. Возможно, ты не так плоха, как тебе кажется. Может, просто немного заржавела.

Он берет меня за руку и тянет к выходу, и в этот самый момент я понимаю, насколько все отличается от того, чего я ожидала от своей короткой поездки домой. Меньше всего представляла себе свидание с Паркером; но вот мы здесь, и все не так уж плохо.

Мы проходим через вход, и я широко улыбаюсь.

Он ничуть не изменился. Выглядит точно так же, как и тогда, когда мы были подростками, и мое сердце чувствует себя… мягким и теплым.

О, Боже, я превращаюсь в Паркера. Его веселое рождественское дерьмо распространяется, как болезнь. Помогите.

— Давай возьмем коньки, — говорит он, направляя меня к стойке. Когда мы идем, я вижу скамейку, на которой у меня был самый первый поцелуй. Как будто я когда-нибудь смогу забыть этот момент. Оуэн и Паркер были там в тот момент, когда губы Адама Сантино коснулись моих. Очевидно, Адам поспорил с кем-то на десять долларов, что первым поцелует меня, а когда они узнали об этом, то поставили ему синяк под глазом и запретили прикасаться ко мне снова.

Это воспоминание я не забуду ни в этой, ни в следующей жизни.

— Какой размер? — спрашивает Паркер, отвлекая меня от воспоминаний, — коньки.

Тряхнув головой, я выныриваю из прошлого.

— Э-э, семерка, кажется, спасибо.

Он нахмуривает брови, и на его лице появляется любопытное выражение.

— Что это за взгляд?

— Какой взгляд?

— Тот, при котором ты выглядишь так, будто только что попробовала скисшее молоко, — он протягивает мне пару изношенных и потертых коньков кремового цвета, затем берет у продавца свою пару, и мы вместе идем к скамейке. Я сажусь, снимаю ботинки, затем начинаю зашнуровывать коньки.

— Я как раз думала о том дне, когда вы с Оуэном избили Адама Сантино, потому что он поспорил со всеми на десять долларов, что сможет меня поцеловать.

Выражение лица Паркера становится жестким.

— Он был засранцем. Вся школа знала об этом, кроме тебя. Я должен был держать его и позволить тебе ударить его.

Мой смех эхом разнесся вокруг нас.

— Я уверена, что Оуэн не позволил ему уйти в тот день без двух синяков под глазами и разбитого носа.

— Да, конечно, ты права.

Мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы одеть коньки и правильно их зашнуровать, поэтому Паркер опускается передо мной на колени и помогает мне. Он плотно затягивает их, затем встает и дает мне руку.

— Готова к этому, Квинни?

— Готова, как никогда.

Мы направляемся прямо на каток, и в тот момент, когда я ступаю на лед, все воспоминания о том времени, которое мы провели на катке, словно накрывают меня. Паркер был прав, это очень похоже на езду на велосипеде, только кататься на коньках для меня даже легче, чем на велосипеде.

Гладкий лед скользит под коньками, и я погружаюсь в ностальгию. Я делаю быстрое вращение, от которого чуть не падаю лицом на лед, и поворачиваюсь к Паркеру.

Он ухмыляется, и медленные аплодисменты, которые следуют за этим, так же неловки, как и лестны.

— Я же говорил тебе, что ты будешь великолепна. Не могу представить себе ничего, в чем бы ты не была великолепна, Квинн.

Его слова почти сбивают меня с ног, и я качусь назад к нему и кладу руки на толстую ткань его куртки.

— Спасибо, что привел меня сюда, Паркер. Именно по таким мелочам я вспоминаю, что скучаю по дому, и, наверное, я просто не понимала, насколько сильно, пока не вернулась. Я имею в виду… Я могла бы кататься там, в Нью-Йорке, но это было бы совсем не то. Не то, чтобы у меня было время на что-то, кроме работы. Мой босс считает, что это спорт для него — заставлять меня работать до тех пор, пока я не засну за столом.

Мои ноги скользят вперед, отводя меня на несколько футов от Паркера, который наблюдает за мной грозным взглядом своих ярких глаз.

— И тебе это нравится? Твоя работа? — он встает на коньки и с легкостью занимает место рядом со мной, и мы начинаем кататься по кругу вокруг катка, бок о бок.

Его вопрос заставляет меня задуматься. Действительно ли мне нравится моя работа?

Наверное, мне нравится то, что я делаю, и я многого добилась в профессиональном плане. Но сама работа? Нет, она ужасна. Мой босс, рабочая обстановка, напряженная работа… все в ней ужасно. Но я заслужила то, что у меня есть, упорно работая и ставя свою карьеру на первое место, жертвуя многим, чтобы добиться своего.

Даже если я это ненавижу, я это заслужила.

— Мне нравится то, чем я занимаюсь. Я люблю маркетинг, это то, чем я всегда увлекалась, и поэтому было логично закончить обучение и найти работу в этой области. Просто… я не знаю, буду ли работать в этой фирме долго, — это было то, в чем я не признавалась даже самой себе до этого момента.

Паркер протягивает руку и берет мою ладонь в свою, слегка проводя большим пальцем по тыльной стороне моей руки, и мы находим устойчивый ритм, катаясь вместе. Должно быть странно держать его за руку, но это не так. Это правильное ощущение, и я стараюсь не думать об этом слишком долго.

— Почему?

— Потому что мой босс — мудак. Боже, помню, как я получила предложение работать там, Паркер. Я была на седьмом небе от счастья. В новом городе, только что закончила колледж, и мне казалось, что весь мир у моих ног. Они предложили мне конкурентоспособные бонусы и такую зарплату, какой я даже не ожидала. Я не могла дождаться, когда смогу там работать. Потом начала работать и быстро поняла, что единственным способом добиться того, чтобы меня воспринимали всерьез в этой фирме, было работать в десять раз усерднее, чем все остальные. В частности, больше всех мужчин.

Паркер усмехается.

— Квинн, ты всегда была самой сильной девушкой из всех, кого я знаю. Черт возьми, ты устраивала парням вдвое больше тебя такое дерьмо, что они больше никогда с тобой не связывались. Представляю, как ты быстро справилась со всеми этими ублюдками.

Если бы он только знал, что мне приходилось делать, чтобы меня воспринимали всерьез, чтобы доказать, что женщины не менее способны, чем мужчины. В наш век трудно поверить, что такое еще встречается и существуют фирмы, где у женщин нет таких же прав, как у мужчин.

— Это было интересно, я могу без сомнения сказать, что заслужила свое место в этой фирме. Просто не думаю, что это то место, где мне суждено работать долгое время. Это скорее ступенька в моей карьере, я бы хотела однажды открыть свою собственную фирму. Быть самой себе начальником и собрать свою команду. Работать с теми клиентами, которых я выберу.

— Ты можешь это сделать, понимаешь? Зачем ждать? Я думаю, что ты можешь сделать все, что захочешь. Я видел, как ты это делала раньше, и никто, кроме тебя, не отвечает за твое будущее.

Я смеюсь и качаю головой, легонько ударяясь плечом о его плечо, когда мы проходим большой поворот катка.

— Мне кажется, что с тех пор, как я уехала, ты стал мастером мотивационных речей.

Мимо нас пролетает толпа детей, и один из них случайно задевает меня, в результате чего я теряю равновесие. Шатаясь, я протягиваю руку и хватаюсь за Паркера, которому каким-то образом удается удержать нас обоих в вертикальном положении, пока я пытаюсь выровняться.

— Вау, — говорит он, удерживая меня в своих сильных руках. Они обхватывают меня, прижимая к его груди.

Я могла бы списать стук своего сердца на то, что чуть не упала лицом на лед, но я знаю, что дело вовсе не в этом. Это руки Паркера, обнимающие меня и заставляющие оживать рядом с ним.

— Прости, тот парень… — я осекаюсь, полностью теряя ход мыслей, когда дыхание Паркера прерывается, и он придвигается ближе.

Я чувствую тепло его дыхания, которое овевает мои губы. Еще сантиметр, и они коснутся моих. Мои глаза закрываются, и я жду, сжимая в кулаках его куртку, пока он продолжает держать меня.

Затем мимо проносится еще один ребенок, и мы оба падаем на ограждение.

— Черт, ты в порядке? — тихо говорит он, осматривая меня со всех сторон.

— Я в порядке, просто ударилась. Я не сломаюсь, Паркер, — я смеюсь, — хотя уверена, что в тот день, когда я сломала руку здесь, в третьем классе, ты плакал больше, чем я.

Паркер краснеет и отступает назад с расширенными глазами.

— Ты обещала, что больше никогда не будешь об этом вспоминать, Квинн Скотт. Ты, блядь, поклялась в этом.

Я пожимаю плечами.

— Это было Рождество, которое я никогда не забуду. Я уверена, что тебе было так плохо все время, пока я была в гипсе, что ты приносил мне бесконечное количество горячего какао со взбитыми сливками и посыпкой.

— Тебе было больно, и я волновался за тебя. Я бы сделал все, что ты попросила в тот месяц. Помнишь, что я подарил тебе на Рождество? — спрашивает он.

Как будто я могу забыть.

Я не преувеличивала, когда говорила, что многие мои детские воспоминания связаны с ним, по крайней мере, те, которые особенно выделяются.

Взяв мою руку, он бережно держит ее в своей, пока мы снова кружим по катку, наши коньки скользят по гладкому льду.

— Ты купил мне колокольчик, он был такой громкий, что мама сказала, что если я позвоню в него еще раз, то она выбросит его прямо в мусорное ведро. Но каждый раз, когда я звонила в него, ты прибегал, — я смеюсь, откидывая голову назад, когда думаю о том, как быстро он заворачивал за угол нашей кухни, если я только дотронусь до этого колокольчика. Наверное, я никогда не замечала, насколько Паркер был внимателен и заботлив, когда дело касалось меня. Я всегда была младшей сестрой, или, по крайней мере, мне так казалось.

— Эх, я был мягкотелым. С возрастом я ожесточился.

Он подмигивает мне, затем отпускает мою руку и устремляется вперед, делая коньками зигзаги на льду.

Я уверена, что если бы я попыталась сделать то же самое, то точно оказалась бы на льду.

Хорошо, что у меня есть горячий док, который вылечит меня.

— Давай проверим, сможешь ли ты крутиться, как раньше?

Несмотря на опасения, что в итоге окажусь на заднице, я пытаюсь выполнить движение, которое когда-то давалось мне так легко. Следующий час мы гоняемся друг за другом по льду и прикасаемся друг к другу при каждом удобном случае, пока у обоих не краснеют и не замерзают носы.

— Готова ли ты выпить горячего шоколада? Я почти уверен, что у меня отморозились пальцы на ногах, — он смеется, протягивая мне руку.

— Да, пожалуйста.

Рука об руку мы выходим с катка и находим небольшой тихий столик. Я сижу и жду, когда Паркер вернется с горячим шоколадом, и когда он это делает, я чуть не плачу. Все мои пальцы на руках и ногах замерзли, и мне не терпится выпить сладкую вкуснятину, которую он несет.

— Спасибо, — говорю я, когда он ставит передо мной чашку и садится рядом со мной, перекидывая руку через спинку моего кресла, — знаешь, я думаю, что этот горячий шоколад может быть даже лучше, чем бабушкин гоголь-моголь. Это сложный выбор, но, серьезно, я не знаю, как они делают его таким чертовски вкусным.

Я делаю большой глоток горячего напитка, верчу его во рту, наслаждаясь шоколадным вкусом. Такой молочный, такой сладкий, такой вкусный. Я оглядываюсь по сторонам, согреваясь от горячего шоколада и всего происходящего вокруг, и вдруг краем глаза замечаю что-то, что привлекает мое внимание.

— Это… Санта-Клаус?

Паркер оборачивается туда, куда смотрю я, и видит, что это действительно веселый толстяк, полностью одетый в костюм, с большим бархатным мешком, перекинутым через плечо. Похоже, никто еще не понял, что он здесь, потому что он один.

— Похоже на то. Пойдем, надо сказать ему, что ты хочешь на Рождество, — Паркер ухмыляется и поднимает меня со стула, прежде чем я успеваю запротестовать.

Когда я в последний раз видела кого-то, кто действительно одет как Санта? Ну, если не считать людей, которые звонят в колокольчики на тротуаре, чтобы собрать деньги для благотворительных организаций, но обычно это просто парень в слишком большом костюме, который почти не похож на Санту.

Но этот парень?

Он действительно может сойти за настоящего Старого Святого Ника. Его живот полный и круглый, черный пояс на талии застегнут на последнюю петлю, и он прекрасно дополняет костюм. Красный цвет его щек настоящий, а не нарисованный, но что действительно его украшает? Густая, пушистая белая борода и волосы, обрамляющие его пухлые щеки. Красно-белая бархатная шапочка Санта-Клауса падает набок, а пушистый белый шарик на конце подпрыгивает при каждом его шаге.

— Это ты все устроил? — спрашиваю я Паркера, затаив дыхание и стараясь не отстать от него, — как часть нашего пари? Играешь со мной в грязного Санту, доктор Грант.

— Нет, клянусь, это незапланированная случайность, но мы собираемся ею воспользоваться.

Крепко сплетя наши пальцы, он ведет меня к мистеру Клаусу.

К тому времени, когда мы переходим на другую сторону катка, Санта уже опускает свой мешок. Толстая золотая веревка по-прежнему надежно держит его в закрытом состоянии, и он присаживается за пустой стол.

— Привет, — говорит ему Паркер, протягивая свободную руку для пожатия.

Когда он поднимает глаза, все его лицо словно озаряется, а на губах расплывается теплая улыбка.

Что-то теплое и пушистое внутри меня, кажется, происходит снова, только на этот раз сильнее, и я не готова к этому. Ну что я за человек, если не рада встрече с Дедом Морозом?

Не такой уж я и ворчун.

Правда?

Я даже не успеваю задуматься над вопросом, который сама себе задаю, потому что Санта-Клаус встает и притягивает меня к себе в теплые, приветственные объятия, а потом усмехается.

— Ну, с Рождеством! — отстранившись, чтобы посмотреть на меня, он спрашивает. — Хочешь сфотографироваться?

Я бросаю взгляд на Паркера, который выглядит слишком самодовольным, стоя в стороне, скрестив руки на груди с веселой ухмылкой. Он получает от этого слишком большое удовольствие.

— Э-э, я… — заикаюсь я.

— Ей бы очень хотелось сфотографироваться. И она с удовольствием расскажет тебе, что хочет получить на Рождество.

Я убью его.

— Мы бы хотели сфотографироваться вместе, — говорю я, прищуривая глаза. Паркер только смеется и вальсирует с раздражающей бодростью в шаге, — а мне кажется, я уже слишком взрослая для этого.

Санта усмехается, как будто мои слова о том, что я слишком взрослая, чтобы сидеть у него на коленях и рассказывать о том, что у меня в рождественском списке, просто абсурдны.

— Глупости, никто не может быть слишком взрослым, чтобы посидеть с Сантой. Правда, молодой человек?

Его вопрос адресован Паркеру, и, конечно же, он соглашается, безразлично пожимая плечами.

— А чем это может повредить? Этот Санта отчаянно нуждается в рождественском веселье. Давай, Квинн, расскажи ему, что ты хочешь получить на Рождество в этом году.

Я вижу, что ни один из них не собирается отступать, поэтому вздыхаю и смиряюсь с этим, прокладывая себе путь, чтобы сесть рядом с Сантой, потому что что-то подсказывает мне, что Паркер явно настроен на это.

Он держит телефон наготове, нацелившись на нас двоих, и, если бы кинжалы, которые сейчас летят в него из моих глаз, были настоящими, он бы уже был в могиле глубиной десять футов.

— Что бы ты хотела получить на Рождество? — спрашивает Санта, и с его губ срывается задорная усмешка, — все возможно… если верить.

Господи, дайте мне передохнуть. Прошу тебя, если это вообще возможно. Пусть это будет моим собственным рождественским чудом и избавит меня от страданий.

— Все, чего я хочу на Рождество, — это чтобы моя семья была счастлива.

— И это все? — спрашивает он, и между его бровей появляется складка от этого вопроса.

— Это все.

Санта улыбается.

— Ты хорошая девочка, Квинн Скотт, и у тебя доброе сердце. Помни, что иногда нормально хотеть что-то и для себя.

— Спасибо, это было… это было здорово. Счастливого Рождества, — говорю я, поднимаясь с сиденья рядом с ним. Прежде чем Паркер успевает подвергнуть меня новым пыткам, я хватаю его за руку и тяну к выходу из катка.

Когда мы оказываемся за двойными дверями, и нас обдает морозный ночной воздух, только тогда я понимаю… Я не говорила Санте свою фамилию.