Меньше всего Зена ожидала, что Оливер Финрер действительно существует, да еще и здесь на ЗиПи3. Из года в год она изучала данные всех сброшенных на планету, точно знала об их образовании, звании, характере, все, что было в их личных делах, перенесенных в закрытый архив ЗАПа. Кого-то она забирала себе. В основном это были слабые духом люди повышенной внушаемости. Несколько сеансов ее «благословения» через нейросеть – и вот у нее уже очередной готовый раб.
Те, кто внушению не поддавались, ее не интересовали, хотя порою ей было жаль терять того или иного спеца. Тот же Витур Калибан мог стать у нее карманным энергетиком. Она бы дала ему лучшее оборудование, но управлять им не получилось бы. Человек, не поддающийся гипнозу, и, как было написано в заключении психоаналитика, склонный бросать вызов общественному укладу, не купится никаким «благословением» и только в других веру пошатнет. Проще было сделать вид, что он вообще не падал, и забыть о нем так же, как забыла она об Ироне Коудене – чрезмерно принципиальном технике, или о Сильвире Милигане – префекте Тоутона, слишком интеллектуальном для роли слепого послушника, да и о многих других. Проще выкинуть их в тот мир, точно зная, что их личности все равно начнут разлагаться, и чем дальше это будет происходить, тем лучше.
Зена видела так много людей, скатившихся здесь до дикой человеческой сущности, что могла предугадать путь каждого, но, открыв дело Оливера Финрера, поняла, что не может предположить ничего.
Она сидела в кресле и зачем-то смотрела в монитор, где была фотография мальчишки в белой рубашке, заляпанной кровью. Пустой взгляд. Растрепанные волосы. То ли он не воспринимал реальность, то ли был настолько буйным, что его до этого самого беспамятства обкололи.
Четырнадцать лет.
Припомнить кого-то еще, в таком возрасте сброшенного, Зена не могла. Несовершеннолетних здесь за все годы было немного, да и самому младшему было шестнадцать – почти сформированная личность. Этот же был явно зачатком человека, набором свойств и склонностей. Что из него выйдет здесь? Зена спрогнозировать не могла.
Лидер Демонов.
Ей захотелось рассмеяться. Демоны были единственным кланом, который она не создавала. Они как-то сами собой появились. Зато Волков и Ястребов создала она. Взяла двух упрямцев с лидерскими способностями, дала им идею, вложила им в разум, как таблетку под язык, и вывезла куда подальше, чтобы они были заняты собой и не лезли в дела на ее территории, не покушались на отчий дом и рудники.
Она сама создала нынешний уклад жизни. Земли Черепах и всех остальных, занятых своими правилами и принципами – глупыми, античными, почти нечеловеческими. Людоеды и типичные, почти классические, урки со своими понятиями и разборками. Между теми и другими она даже зону отчуждения создала, чтобы ни одна капсула туда не упала, став будто бы спорной. За теми, кого она роняла на свою землю, никто и никогда бы не поехал – слишком далеко, а вот за тех, кого она вышвыривала вон, кланы готовы были глотки друг другу рвать, пока не появились Демоны – первое самозарожденное стадо. Нужный порядок по ту сторону Хайбы оно не развалило, потому Зена не стала их уничтожать, а могла просто уронить на них бомбу и посмотреть, как пылает свобода.
Зато теперь несуществующий Финрер возглавлял это свободное стадо. Зене от этого хотелось смеяться. Куда там его сослали? На рудник Фанхары? Люди своей бестолковостью всегда сводили Зену с ума, а это безумие она привыкла считать весельем, сверкая глазами, как сигнальными огнями, но те мгновенно побелели, когда она увидела, за что был осужден Оливер Финрер.
− Она так же совершенна, как префект Майкана! – заявил Дориан прямо при ней этому самому Финреру.
Конечно, Зена запомнила. Она вообще ничего и никогда не забывала. Никогда. Ничего.
Убийство префекта Майкана Денвера Оуштарда. В чем обвиняли самого Оуштарда, значения уже не имело. Зену буквально заклинило на этой фразе. Совершенна. Префект. Майкана.
– Су-у-у-ука, – прошипела она вслух и вскочила, прошла по коридорам к другой части своих личных покоев и влетела в собственный гарем, чтобы схватить ближнего к себе мужчину. Она только за предплечье его поймала, а он сразу перед ней на колени упал.
– Чем я могу служить вам, госпожа? – спрашивал он, заглядывая ей в глаза так преданно и так восторженно.
– Счастливый идиот. Урод тупой, – сказала Зена, положив руку ему на голову и сжав ее так, что череп несчастного треснул, выпуская серо-кровавую массу.
Больше всего на свете Зена хотела бы видеть на его месте другого, и в то же время она обещала себе, что будет убивать его медленно. Капля по капле. Ради него она изучила тысячи пыток в истории человечества, только так еще и не решила, что будет делать. Вырвет ему ногти? Будет капать водой на темя, пока его череп не превратится в чашу с болотной жижей? Ей хотелось сделать с ним все. Четвертовать. Колесовать. Содрать с него кожу. Насадить на кол. Бить током, чтобы он не умирал, а превращался в струп сантиметр за сантиметром от кончиков пальцев до самого лицемерного сердца.
– Я хотел бы извиниться и не только пообещать вам быть с вашей дочерью, а попросить благословение на наш союз, на рождение детей…
Этот лицемер посмел сказать подобное ее отцу.
– А что ты хотела? – когда-то совсем другой лжец говорил ей, смеясь. – Ты хотела тело? Вот и хватит с тебя этой резиновой дряни, наслаждайся моей любовью молча, сука!
Тот хотя бы не клялся в любви и то захлебнулся своими кишками, а этот… Для Дориана у Зены определения не было.
– Ненавижу, – шептала она, сминая то, что осталось от человеческой головы, пронзая пальцем глазницу и поднимая тело, чтобы переломить его о металлическую стену, как пластиковую куклу.
Даже после этого ее подданные не разбегались, стояли перед ней на коленях и смотрели на нее своими тупыми бараньими глазками. Она сама их такими сделала, сама же за это ненавидела и злилась еще сильнее.
«Дориан был не таким».
«Зато он же тебя и предал», – спорила она сама с собой, хватая другого первого попавшегося за майку, и тащила в другой зал на кровать.
Он был слишком худым, если сравнивать с Дорианом. Глаза у него были темные, волосы курчавые. Люди считали бы его симпатичным, но для нее он был уродом, уж слишком он не походил на Дориана, еще и покорно на все соглашался: и руку целовать, и пальцы облизывать. Даже член у него поднялся, стоило швырнуть его на кровать. Вот он – на все готовый ради нее индивид, и за это хочется его разве что убивать.
– Хочешь моей любви? – спросила Зена.
– Больше жизни, – отвечал он и без страха, но с благоговением смотрел ей в глаза.
– Ну больше, так больше, – бормотала Зена в ответ, хватала его за член, сминая его горячей рукой, и запихивала ему в зад сразу три облизанных пальца, мечтая услышать крик боли, а потом наслаждаясь им вместе с шипением крови на раскаленных пальцах.
– Вот она – моя любовь. Та, которую вы заслуживаете! Наслаждайся!
Она пускала по телу разряды тока. Сначала легкие, от которых покорное тело выгибалось со слезами.
– Госпожа… Владычица… О, великая Зена, – невнятно бормотал жалкий раб не то в агонии, не то в экстазе, чем доставал ее окончательно, и она быстро и резко увеличивала ток, заставляя все тело дрожать в судороге, захлебываться кровью и все равно орать что-то о ее величии.
Когда он затих, под кожей были черные метки, похожие на дерево, проросшее внутри человеческого тела.
– Урод, – заключила Зена, но почему-то запомнила искаженное лицо со слезами в тупых глазах, со слюняво-кровавой жижей на губах, перекошенной судорогой. От вида этого лица ей стало легче.
«Так с ним и поступлю», – решила Зена и, приказав тут прибраться, вернулась к Финреру, должна же она все знать о врагах.
Сев на прежнее место, она закрыла глаза, пока на экране мелькали файлы один за одним. О преступной деятельности префекта. О том, что Оливер был вхож в его дом. О сыне префекта, сменившем впоследствии фамилию, и, наконец, о родителях самого Оливера.
«Интересно», – решила Зена и снова нырнула в сознание запуганной Карин.
– Ну что, ненавидишь его? – спросила она, глядя на свою пленницу.
Сейчас она не выглядела взрослой и сильной, просто девочка в инвалидном кресле, такая худая, что явно нездоровая, неспособная голову держать нормально. Мешок с костями, что мнет покрывало на своих коленях, но взгляд у Карин, даже такой, был слишком решительным.
«Не дождешься», – отвечала она мысленно, потому что на речь сил у нее не было.
Она любила Оливера, и это злило Зену еще больше. Так сильно злило, что та все больше хотела растоптать эту любовь, больше, чем саму Карин.
– Думаешь, ты все о нем знаешь? Ну-ну, – насмехалась Зена.
«Достаточно, чтобы любить», – отвечала Карин.
Она знала все о его жизни до ЗиПи3: как он учился, когда родился, в каких соревнованиях участвовал, что изучал, что создавал. Все, что только можно было узнать о человеке. Теперь же она знала, что он силен, справедлив и честен, хотя взгляды его могут пугать, но это совсем не важно, это среда, а не его личность.
«Когда мы вырвемся отсюда, он станет другим», – думала она.
– Конечно, – смеялась Зена. – А может твой Оливер – давно чокнутый псих?
Карин головой покачала. Это было так нелепо, что она даже реагировать на это не хотела.
«Отстань».
Зена отставать не собиралась. Она развернула кресло Карин от светлого окна к большому голографическому экрану. На том сразу возникла медицинская карта Августы Финрер.
– Она сумасшедшая. Психически больная женщина на препаратах, которой нельзя рожать, а твоего Оливера она родила. Думаешь, с такой наследственностью он тут не свихнулся? Так в кого ты влюблена? В человека, которого никогда не существовало? В психа, который как-то возглавил шайку уродов?
Карин посмотрела на нее устало. Она так много рыдала, что спорить у нее сил не было, поэтому она просто плюнула на Зену и на все ее слова разом, и не важно даже, что плевок шлепнулся на пол где-то между ними.
Карин было только жаль эту женщину и вообще всю семью Финреров. Теперь было ясно, как это его отец согласился на перевод с Земли на Майкан. Какую бы должность ему там ни предложили, выглядело это, как ссылка.
– Сто процентов он тоже был замешан в делах префекта, а когда запахло жареным, слился, – говорили иногда в кабаках, перебрав.
Карин в это не верила, а теперь и вовсе понимала, что это было не так. Да, на Майкане психически больным позволяли лечиться препаратами, если они были не опасны, а уж мать Финрера точно не была. На Земле бы никто не разбирался, послали бы ее на принудительную модификацию работы мозга, и что бы от нее осталось? А ведь она была биологом, ботаником, селектором, кажется, даже научным сотрудником.
Дочь Финреров была выращена в инкубаторе. Это никто не скрывал, слишком уж обыденным был такой шаг. Такие дети от других ничем не отличались, зато матери не рисковали своим здоровьем. Только Карин точно помнила, что во время ареста Оливера мать его была беременна, неудивительно, что все странности сына – а взрослая Карин не верила, что все было без странностей – просто не заметили. Его родителям было не до него, а потом Карин сама слышала в больничном коридоре крики, дикие крики несчастной женщины, которая звала своего сына и все повторяла, что он не мог. Тогда Карин и думать не думала, что это могла быть мать Оливера, слышала все это, как далекий шум, вместо мыслей в пустой голове.
Третий ребенок так и не появился в семье Финреров, а мать его почти перестала говорить и на суде была не то живая, не то мертвая, как кукла пластиковая с мокрыми глазами.
«Бедная женщина, – думала Карин, глядя на Зену, – а ты тупая пародия на человека, ни хрена не способная понять!»
– Это я не способная?! – взвыла Зена и бросилась к Карин, чтобы перевернуть кресло и посмотреть, как беспомощное тело растянется на полу. – Да ты…
Зена не договорила, внезапно ощутив чье-то присутствие. Кто-то словно был и не был. Кто-то смотрел на нее и делал это не глазами, а всем собой. Кто-то, кого она и вообразить не могла.
Ей стало так страшно, что, отключившись от Карин, она быстро заблокировала сеть и даже на стуле отъехала от монитора. Это дикое ощущение ей напоминало описания Бога – нечто мощное, всеобъемлющее, превосходящее, единственное, что могло ее напугать.
«Не бойся, я тебе не враг», – внезапно возникли буквы в раскрывшемся пустом файле на мониторе.
Недолго думая, Зена отключила монитор совсем, потушила все огни, оставив разве что нейрошлем на голове у Карин мерцать одинокими огнями.
Ей было страшно.
«Зайна, – вспыхнула синяя надпись на черном экране монитора. – Я единственный очеловеченный искусственный интеллект во всем мире, кроме тебя. Как думаешь, могу ли я тебя понять?»
Зена смотрела на эти буквы и никак не могла понять, кто и как с ней говорит, потому что он был и его не было, но, как он это делает, она не понимала, могла только «отогнать» его от этого монитора, но едва ли он не захватит другой.
– Чего тебе надо? – спросила она вслух, словно говорила с человеком, в конце концов, ни с кем кроме людей ей говорить и не приходилось.
«Ничего. Я просто удивлен, заметив другой искусственный интеллект в сети», – появились буквы.
– Я не какая-нибудь машина! – возмутилась Зена. – Я была человеком, а потом умерла!
Ее всегда злило, когда кто-то называл ее этим странным словосочетанием – искусственный интеллект, словно она человекозаменитель, пародия на личность, а не человек, потерявший свою оболочку.
«Хорошо, – неожиданно для нее согласились буквы. – А я просто Люкс, и я давно не видел ничего столь же удивительного, как ты».