Перст Божий?

Глава 1

Николай Сыромятов, сын простого рабочего и служащей, не помнил первых, в общем-то бессмысленных лет жизни. В голове мелькали какие-то обрывки воспоминаний о днях, проведенных в детском садике, драках с одногодками во дворе, о добрых тетях, маминых подругах, тискавших его в приступах материнских ласк. Надо сказать, что на своих ранних фотографиях он всегда представал в образе белокурого ангелочка, которого так и хочется обнять и поцеловать. Да он таким и был почти все свое раннее детство. Удивительно легко поступил он и в английскую спецшколу, сдав вступительный экзамен не столько за счет своих знаний, сколько за счет неотразимого обаяния. Учителя его тоже любили. Он был умен, не без способностей, почти никогда не дрался. С самого раннего детства он обнаружил в себе странное свойство: прежде чем что-либо сказать или сделать, он всегда думал о последствиях. Поэтому в школе отличался тихим характером, был скромен и молчалив. В старших классах он начал блистать по литературе, его сочинения неизменно ставили в пример, отправляли на городские и областные конкурсы. В десятом классе в одном из сочинений он написал, что каждый человек должен стать знаменитым, иначе зачем ему вообще дана жизнь?

Иисус довольно потер руки. Его миссия протекала успешно, препятствий впереди не предвиделось. Оставалось послать Николая в литературный институт, и через 5 лет у него будет собственный подвластный только ему писатель, а точнее — Перст Божий.

Но осложнения начались на школьных выпускных экзаменах. На устном экзамене по литературе Николай на простейший вопрос о том, кем были Онегин и Печорин, не смог дать ответ. Он отлично знал, что они были лишними людьми, но почему-то не смог этого сказать. Какая-то странная немота поразила его. В уме он десятки раз произнес эту фразу, но губы и язык отказывались повиноваться. Любимая учительница Анфиса Семеновна, не в силах помочь такому горю, вынуждена была поставить в итоге только четверку. О поступлении в литинститут пришлось забыть.

Сатана счастливо потирал руки. Это он наслал необъяснимую немоту на Николая и тем расстроил планы Христа. Дебют партии остался за ним, а этот небожитель даже и не понял, с кем он играет.

Вообще-то в Советском Союзе путь в литературу не всегда лежал через литературный институт. Огромное количество литераторов имели специальности, далекие от литературы. Страна, перепрыгнувшая за 50 лет путь от всеобщей неграмотности к всеобщему обязательному среднему образованию, ставшая, по общему мнению, самой читающей страной в мире, обогнала все остальные страны и по количеству писателей, поэтов, критиков и прочих окололитературных специалистов. Ясно, что все они не могли закончить один-единственный в стране литературный институт. Да не все туда и стремились. Считалось особым шиком вопреки всему впрыгнуть в литературу прямо из большой жизни. Накопить опыта и впечатлений, выработать свой писательский стиль… Но чем больше в стране становилось профессиональных писателей, тем отчаяннее они отбивали атаки самодеятельных авторов, не желая пускать их в свой замкнутый мирок, полный привилегий и льгот. Так что путь в знаменитые писатели для Николая Сыромятова не был закрыт, но заметно удлинялся. Оставалось решить, в какой институт поступать, через какую специальность прорываться в литературу. Николая манила романтика моря, но моряком он стать не мог из-за плохого зрения. И он выбрал себе специальность: организация морских перевозок. За громким названием скрывалась совершенно банальная должность мастера в порту. Правда, с этой именно должности начинал свой путь в литературу сам Жванецкий, но Николай этого не знал.

Христос, понимая, что во время учебы Николаю будет не до писательских трудов, махнул на него рукой. Пять лет он не смотрел в сторону города Ленинграда, где получал свою профессию будущий писатель. Операция «Перст Божий» откладывалась.

1985 год начался бурно. Уже в апреле на трон взошел новый «царь». Это была третья подряд смена власти, начиная с 1982 года, когда наконец-то завершилась 18-летняя эпоха Брежнева. Сразу за ним на короткое время воцарился Андропов, попытавшийся реанимировать Сталинское понятие производственной дисциплины и изрядно напугавший этим сплоченные ряды советской бюрократии. Но возраст сделал свое дело, Андропова увезли на артиллерийском лафете вслед за Брежневым, а царем стал старейший член Политбюро — Черненко. Бесконечные болезни не дали последнему насладиться властью, и вскоре он отправился вослед за своими предшественниками. Смешить мир больше не захотели, и трон достался молодому и энергичному Горбачеву. Газеты запестрели новыми словами: перестройка, демократизация, гласность. Эти же слова затрещали на всех углах из уст профессиональных демагогов от политики, называемых лекторами-пропагандистами. Вслед за первой волной нововведений на страну обрушилась, подобно цунами, кампания борьбы с пьянством. Начались перебои в торговле спиртными напитками, очереди, а следом и талоны на получение 2-х бутылок водки в руки в месяц. Появились и первые пострадавшие функционеры, не рассчитавшие сил и замаравшие своими пьяными физиономиями светлый образ строителя коммунизма. Жизнь становилась веселее.

В этот самый год молодой специалист Николай Сыромятов, успешно закончив институт, поступил на работу в Архангельский морской порт. Он получил должность мастера на участке, называемом: грузовой район «Бакарица». В подчинении у него оказалось 25 опытных грузчиков, которых здесь почему-то называли солидным словом «докеры». Работы было много, план постоянно срывался, начальник грузового района постоянно призывал усилить, углубить и т. д. Рабочих же интересовала одна только зарплата да где достать выпивки. Николай, как и другие мастера, постоянно оказывался между молотом и наковальней. С подчиненными он старался не выпивать, но быстро сдружился с механиком по кранам Михаилом Литвиновым и начальником электросилового хозяйства Сергеем Кротовым. Они и подсказали, как во времена дефицита спиртного всегда иметь вдоволь выпивки. Оказывается, во время разгрузки или погрузки теплоходов с водкой грузчики будто бы случайно роняли поддон с ящиками. Водка билась, составлялся акт на бой, и все заинтересованные лица оказывались с вожделенным напитком. Проблема была только в том, чтобы вовремя запастись битыми бутылками, которые и предъявлялись комиссии взамен изъятых.

Итак, вопрос всех вопросов: где достать — был решен. Оставалось одно — пить. Николай в студенческие годы научился пить помногу и часто, но никогда не опохмелялся по утрам, считая это шагом к алкоголизму. Да поначалу организм и не требовал опохмелки. Но постепенно похмельный синдром все сильнее вмешивался в его молодую жизнь. По утрам после серьезной пьянки голова становилась тяжелой, во всем теле чувствовалась противная слабость, от одного вида еды начинало тошнить. В руках до обеда ощущалась дрожь. Грузчики сочувственно качали головами и совершенно искренне предлагали опохмелиться. Им нравился этот простой компанейский парень. Он не пытался выслуживаться перед начальством за их счет, всегда старался приписать десяток рублей к их нарядам и был всецело на их стороне. Между бригадой и Николаем быстро установились партнерские отношения. Было без слов ясно, что если понадобится, то бригада прикроет его перед начальством.

И началась его самостоятельная жизнь. Почти каждый вечер Николай с Михаилом и Сергеем «соображали» на троих. Водку приносил Николай, друзья приходили с нехитрой закуской, и неспешное застолье затягивалось допоздна. Быстро меняющаяся жизнь подкидывала все новые темы для бесконечных кухонных разговоров. Сколько людей, столько и мнений. Они всегда находили повод поспорить, делали это со знанием дела, никогда не ссорились, и, наверное, поэтому никогда не надоедали друг другу.

Первым не выдержал Христос. Видя, как бездарно его «перст» распоряжается своим временем, он решил положить конец этим пустопорожним дискуссиям. Выход напрашивался один: Николая надо было женить. Сначала Иисус натравил жен Михаила и Сергея на своих мужей. После длительных скандалов, угроз сходить в профком и партком, компанию удалось расколоть. Оставалось подыскать невесту и внушить Николаю мысль о женитьбе.

Сатана, будучи в курсе задумок Иисуса, решил приложить руку к поиску невесты. Задача оказалась совсем не сложной. Достаточно было в самую скромную девушку вдохнуть побольше алчности и эгоизма, припудрить немного стервозностью, а дальше она сама справится с любым Божественным промыслом.

Девушку долго искать не пришлось. Спустя год после начала трудовой деятельности, Николаю потребовалось отправиться в поликлинику для прохождения флюорографии. Там он и встретил Ирину. Будущая жена молодого специалиста была молода, обаятельна и, казалось, излучала свет, настолько яркой и солнечно-рыжей была ее шевелюра. Молодые мужчины, в основном моряки, проходившие вместе с Николаем необременительную процедуру, считали своим долгом позаигрывать с привлекательной медсестрой. Николай, в отличие от них, был хмур, сосредоточен, какое-то томительное предчувствие нервировало его, не давало сосредоточиться на молоденькой и такой привлекательной девушке. Но, отдавая ей свою медицинскую карту, Николай поднял голову, глаза их встретились, и… он пропал. Что-то удержало его от банального пустого заигрывания, какое-то томление переполнило его душу, плохие предчувствия заполнили голову, он отвернулся и с понурым видом отправился к медицинскому аппарату. Анализируя позже момент первой встречи со своей женой, Николай каждый раз отчетливо понимал, что его грешный разум, по каким-то неуловимым признакам разглядевший стервозную сущность Ирины, предупреждал его о грозящей катастрофе. Но тогда он не внял разуму. Он дождался ее после работы, проводил до общежития, договорился о скорой встрече.

Дома он продолжал думать о ней. Мысли его были возвышенны. Он не пытался представить Ирину в своих объятиях, не раздевал ее мысленно и не впивался в воображаемые губы поцелуем. Сомнения одолевали его. Он не был уверен ни в чем. Он боялся, что не справится с волнением в первую минуту их близости, что не сможет ее удовлетворить (он читал о подобном в контрабандном журнале), что окажется не способным содержать семью и воспитывать детей. Он мысленно выстраивал их будущую семейную жизнь, хотя и думал, что уговаривает себя отказаться от встреч с будущей женой. Через два дня он уже утвердился в мысли, что больше никогда не увидит ее. Но за полчаса до назначенной встречи какая-то сверхъестественная сила как будто взяла его за руку и повела на свидание. Они встретились как старые любовники, чуть ли не с разбега обнялись, и он впервые поцеловал ее.

Скороспелый роман развивался стремительно. В редкие теперь минуты одиночества Николай вдруг стал испытывать болезненное стеснение в груди, которое среди людей творческих называется «вдохновение». Впервые это забытое чувство он испытал еще в десятом классе, когда совершенно неожиданно, непредсказуемо прервалась его первая любовь. Вернее, его любовь осталась с ним, а девушка, на которую было направлено это возвышенное чувство, не желала больше с ним встречаться. Тогда из этого томительного стеснения груди впервые родился корявый, неумелый стих:

Все прошло между нами, все кончено,

Все прошло, ничего не вернешь.

Но ведь жизнь-то моя не испорчена,

Разлюбила меня, ну так что ж?

Не одна ты на свете красавица;

Хоть и я не совсем Аполлон,

Все же девушкам буду я нравиться.

Ты же будешь мне словно сон.

Приходить ко мне будешь под утро ты,

Успокаивать будешь меня,

Мы ведь в снах вместе все еще будто бы,

Будто не было черного дня.

Все прошло между нами, все кончено,

Все прошло, ничего не вернешь.

Я сказал, что душа не испорчена,

Только это постыдная ложь.

Потом учеба, общественные нагрузки и греховные встречи с пожелавшей утешить одноклассника красавицей Мариной Груздевой развеяли томление, лишили вдохновения, вернули на землю. Во время учебы в институте Николай безуспешно пытался вернуть утраченную способность, много раз усаживался за лист бумаги, грыз карандаш, морщил лоб… Но на бумагу ложились совершенно бессвязные предложения, в которых не было не только вдохновения, но и просто мысли.

Но сейчас Николай чувствовал, что в груди теснится и просится наружу стих. Это было неожиданно, необъяснимо, не вписывалось ни в какие схемы. Любовь разрасталась, не было в душе горечи утраты, не было и в помине страдания, а душу переполняло вдохновение. Николай схватил карандаш, лист бумаги и стал, как под диктовку, записывать:

О БЛАГОДАРНОСТИ

Мне с детства быть велели благодарным

И научили кланяться вполне,

И угождать ретивым и бездарным,

Что ездят уж который год на мне.

Я с детства помнить принужден в унынье:

«Да не убий» — ту заповедь отцов,

А мне терзает душу и поныне

Желанье раздавить всех подлецов.

А мне бы так хотелось в назиданье

Всем равнодушным душу распахнуть

И пробудить в них, дремлющих, страданье

И трудностями их не отпугнуть.

И пусть поймут, какую жизнь влачили,

И радость людям пусть начнут дарить,

Тогда б и начал я, как в детстве научили,

Поклоном в пояс их благодарить!

Стихотворение появилось сразу полностью готовым, без единой помарки, с названием. Оно, казалось Николаю, было продиктовано ему кем-то свыше… Кроме всего прочего, ему, снедаемому любовной лихорадкой, не было никакого дела до далеких начальников, пусть даже и действительно катающихся на его шее.

Иисус довольно потирал руки. Неимоверно трудно было внушить своему посланнику даже такую простую и короткую мысль. Неизвестно, получилось бы это у Иисуса, если бы не помогла любовь и сопутствующая ей мечтательность Николая.

Сатана понял, что ситуация грозит выйти из-под контроля. На следующий же день его верный агент Ирина уложила Николая в свою постель и добилась от него предложения руки и сердца. На ближайшее время статус кво был восстановлен.

Все дни, предшествовавшие свадьбе, Николай провел в неугомонной суете. От него все время что-то требовалось, он куда-то вечно спешил, кому-то что-то обещал, что-то у кого-то просил… И постоянно рядом с ним находился этот неутомимый рыжий моторчик — его будущая жена.

Суета не покидала его и в первый после свадьбы год, когда пришлось решать массу бытовых проблем. Первой и, как оказалось, важнейшей была жилищная проблема. Сначала попробовали пожить в Ирином общежитии, но кто-то доложил о вопиющем нарушении правил в профком поликлиники, и через месяц их выставили на улицу. Потом они нашли комнату в деревянном доме без удобств, недалеко от работы Николая. Но и там надолго не задержались. Хозяйка, некогда работавшая охранником в порту, получив пенсию, впадала в двухнедельные запои. Из ее комнаты начинало вонять как из помойки, разные подозрительные личности шлялись по коридорам их квартиры, не обращая внимания на время суток и нередко надевая одежду постояльцев. Закончилось все полуночным мордобоем, в котором бок о бок с мужем билась и рыжая бестия. Победа была одержана полная, но утром едва проспавшаяся хозяйка решительно указала постояльцам на дверь. Как ни крути, а приходилось переезжать к матери Николая. Он и до переезда знал, что ничего путного из их совместной жизни не будет. Уж слишком похожими характерами обладали обе его любимые женщины. И та, и другая были решительно-воинственными, когда встречали малейшее сопротивление. Николай часто думал, что он и полюбил свою Ирину за то, что она была так похожа на его мать. Кухня стала их Бородинским полем. Ни одна из сторон не в состоянии была одержать решительную победу, и обе постоянно апеллировали к единственному мужчине, вовлекая его в свои бесконечные дрязги. Николай ходил на работу не выспавшийся и злой.

Иисус бессильно сжимал кулаки. С социалистическим общежитием не мог справиться даже он. Единственное, что у него получилось, это поставить Николая, как молодого специалиста, в очередь на улучшение жилищных условий. Квартира могла ему достаться в лучшем случае лет через 15.

Николая мучили неотвязные мысли. Он видел всю неразрешимость квартирного вопроса и понимал, что виной всему он сам. Его скороспелая женитьба чем дальше, тем больше казалась ему ошибкой. Он искренне привязался к Ирине, как привязался бы к любой другой женщине, с которой свела бы его судьба. Он понимал, что его выбор был игрой случая, что разум его в этом процессе участия не принимал вовсе. И как человек, привыкший во всем доверяться разуму, не мог себе этого простить. Его постоянно посещали мысли о разводе, но как-то отстраненно, в плане теоретизирования. Он был не сторонником резких движений. Раз уж свела его судьба с этой женщиной, то, считал он, с ней и нести ему свой крест.

Были в их семье и счастливые дни. Это случалось, когда, либо они сами, либо мать Николая уходили в гости. Молодость брала свое, они от души веселились, выплескивая в разудалом хмельном танце всю горечь неустроенности. В эти счастливые моменты Николай любил жену глубоко и искренне, не деля это чувство между ней и своей матерью. Ему казалось, что стоит им получить отдельное жилье, как все семейные проблемы будут навсегда решены. Хотя на задворках сознания и ютилась предательская мысль, что проблемы не обходят и самые благоустроенные дома.

Эту мысль подтверждал и ставший в одночасье необыкновенно популярным мексиканский телесериал «Богатые тоже плачут». В минуты, когда шла очередная серия телешедевра, в их семье наступало хрупкое перемирие. Николай, невзлюбивший сериал с первых же мгновений и называвший его «жвачкой», неизменно оказывался под перекрестным огнем жены и матери, как только пытался посмотреть что-либо другое. Оставалось одно — старые друзья. Женщины не протестовали, ведь никто не претендовал на их телевизор. И потянулась череда дружеских застолий.

В одно из таких застолий у Сергея Кротова случилось непредвиденное. Сергей с женой Валентиной и двенадцатилетней дочерью Настенькой жили недалеко от порта в квартире, абсолютно похожей на квартиру Николая. Обе квартиры были двухкомнатными. Одна комната была метров 18, а вторая — 9. Большие комнаты в обеих квартирах занимали супруги, а в маленьких — у Николая жила его мама, а у Кротовых — дочь, которая уехала в этот день к бабушке. Супругам Кротовым было по 34 года. Вместе они были еще с десятого класса. Жили они дружно, весело. Николай любил бывать у них. Валентина при довольно скромных возможностях всегда умудрялась содержать дом в чистоте и уюте, а ее кулинарными способностями оставалось только восхищаться. Стол всегда ломился от богатой закуски. Она с удовольствием разделяла их мужскую компанию, частенько и напивалась вместе с ними, но на утро дом всегда блистал чистотой.

В этот раз застолье затянулось за полночь. За интересной беседой не заметили, как ушел последний автобус. Николай порывался уехать домой на такси, но все были уже настолько пьяны, что не рискнули отпускать его ловить машину. На улицах было неспокойно, запросто могли раздеть, избить, да и машину в районе порта поймать ночью было не просто. Его уговорили переночевать, благо, что комната Настеньки пустовала.

Валентина приготовила обе постели и ушла спать, а мужчины задержались на кухне покурить напоследок. У Сергея за газовой плитой оказалась припрятана заначка, которую они под приятный разговор и приговорили. Часа в два ночи хозяин навалился на стол и задремал. Николай, который сам едва держался на ногах, попытался поднять друга, но не смог. Здраво рассудив, что Сергей у себя дома сам найдет свою постель, Николай отправился спать. В маленькой комнате он разделся до трусов, откинул одеяло, но в последний момент передумал ложиться, решив перед сном сходить в туалет. Справив малую нужду, Николай в потемках на ощупь прошел привычным путем в большую комнату и обессиленный рухнул на край супружеской постели. Отключился он сразу, но ненадолго. Во сне, видимо, поперхнувшись слюной, он закашлялся. Сон на минуту отступил. Лежавшая рядом Валентина, разбуженная на мгновение кашлем, повернулась в постели, прижалась к нему своим горячим телом и привычно обняла лежавшего рядом мужчину. Не отдавая спросонья отчета в своих действиях, Николай откликнулся на женские объятия, повернулся на бок и ответно обхватил ее. Руки автоматически притянули женщину к себе, та откликнулась и страстно прижалась к Николаю. Сознание его, затуманенное парами алкоголя и сном, не пыталось разобраться во всех этих почти автоматических движениях. Но молодая мужская плоть уже проснулась и встретила прижавшуюся женщину во всеоружии. Осознав его боевую готовность, женщина откинулась на спину. Николай торопливо сбросил трусы и на удивление легко овладел женщиной. Их тела начали свою привычную, веками отработанную качку. Николай не ощущал ни прелести этих волшебных движений, ни душевной радости от близости женщины. Сон никак не освобождал из плена его разум. Он не замечал даже излишней зрелой полноты тела Валентины, ее более мягкие и крупные груди. Не понимал, что чужие руки страстно сжимают его ягодицы в такт их совместным движениям. Не пробудила его и та удивительная легкость, с которой женщина откликнулась на его призыв. Его Ирину почти невозможно было склонить к близости, если заранее, с вечера, не начать делать ей далекие намеки, не услужить как-то, не расположить к себе. Ни разу, проснувшись среди ночи с желанием овладеть женой, Николай не смог осуществить задуманное. Дело доходило до скандалов, слез, выкручивания рук, но ни разу не закончилось его победой.

Но даже это не дошло до его сознания. Пробудил его неожиданно ранний и бурный оргазм Валентины. Почти сразу она начала тяжело дышать, кусать губы, потом постанывать, тело ее содрогалось в конвульсиях, ногти впивались в спину Николая… У Ирины все это проходило намного мягче, не так громко, без ногтей, и самое главное, что всегда на исходе сил Николая, когда уже непослушное семя извергалось из него.

Страх шевельнулся в нем, прогоняя остатки сна. Все несообразности ситуации сложились, наконец, в одну картину, Николай вспомнил, что он не дома, понял, что под ним Валентина, и рывком соскочил с нее. Ему было не до секса. Жгучий стыд заливал сознание Николая. Как он мог предать друга, соблазнить его жену! Ответа не было, а отвечать было необходимо. Судорожно нашарил Николай свои трусы и бросился вон из комнаты.

На кухне, как ни в чем не бывало спал, навалившись на стол, Сергей. Слава Богу, он ничего не слышал…

Утром Николай собирался незамеченным проскользнуть на улицу. Он боялся поднять глаза на Валентину. Было не понятно и то, как вести себя по отношению к Сергею. Проклиная себя последними словами, Николай заглянул на кухню. Следов вчерашней попойки не было и в помине. Хотя было только полседьмого утра, квартира сияла чистотой. Кухня была хорошо проветрена, посуда помыта, пустые бутылки убраны. Не было за столом и спящего хозяина. Валентина в скромном халатике колдовала у газовой плиты. Услышав за спиной Николая, она обернулась через плечо и сказала:

— Заходи, сейчас все будет готово.

Слова были будничны, нейтральны. Казалось, все говорило о том, что между ними этой ночью ничего не было. Слегка успокоившись, Николай отправился в ванную, умылся и почистил зубы. Голова после пьянки была тяжелой, во рту противно, есть не хотелось, но мучила страшная жажда.

Валентина уже поставила на стол тарелку яичницы с колбасой, масло, хлеб, кружку горячего чая. Сама присела с краю и начала неторопливо есть. Николай сидел, уставившись в стол, не в силах поднять на нее глаза. В поле его зрения виднелись только красивые руки хозяйки и почти незаметная под складками халата грудь. Щеки его жгло огнем, он физически ощущал на себе ее взгляд. Надо было сказать что-нибудь необязательное, например, про погоду, но рот был как будто запечатан. Допивая чай, Николай все же бросил боязливый взгляд на хозяйку. То, что ему открылось, повергло его в еще большее смятение. В глазах Валентины он прочитал, что с ее стороны их случайная близость была желанна и ожидаема, что она всегда будет рада продолжить начатое. Взгляд ее светился неподдельной страстью, а во всем облике проступала какая-то обостренная женственность. Так выглядит женщина, добившаяся, наконец, того, чего давно и страстно желала. Но, видимо, понимая смятение гостя, Валентина вела себя абсолютно корректно, как радушная хозяйка. Провожая в коридоре, стояла поодаль, не пытаясь обнять или просто дотронуться до него.

Выйдя на улицу, Николай глубоко вздохнул и попытался стряхнуть наваждение прошедшей ночи. Но ничего не получилось. Мысль, что он предал самое дорогое в этой жизни — дружбу — жгла огнем. Ее перебивала еще более тяжелая мысль о женском коварстве. Глаза Валентины толкали мысли Николая в сторону жены…

— Все женщины одинаковы, — думал он. — Значит, и Ирина спит и видит себя в объятиях другого мужчины.

Осознать это на первом году семейной жизни — что может быть тяжелее? Все же мысль о коварстве жены была из разряда теорий, а ему было необходимо срочно реагировать на то, что случилось прошедшей ночью и было вполне реально.

Дойдя до автобусной остановки, Николай понял, что к Сергею домой никогда больше не зайдет. Там, где каждая мелочь будет напоминать о предательстве, ему не место. Он умрет со стыда, покончит с собой… И второй, не менее кардинальный вывод сделал Николай из случившегося: нельзя больше так сильно напиваться… Если бы каждое угрызение совести заставляло русских людей бросать пить, то не пришлось бы в конце восьмидесятых годов двадцатого века решать проблему пьянства и алкоголизма в СССР с помощью постановлений Партии и правительства.

Стыд и осознание непоправимости совершенной ошибки не проходили. На второй день Николай чувствовал, что виноват не только перед Сергеем и Валентиной, но и перед всеми женщинами Архангельска, а может, и мира. Хотелось упасть на колени посредине улицы и просить прощения сразу у всех. Вселенская скорбь и отчаяние переполняли душу Николая. На третий день чувства начали отливаться в слова. Медленно, как будто нехотя, стал рождаться стих:

Ты прости меня, если можешь,

Ты прости меня, ты прости,

Что попался такой толстокожий,

Неуклюжий тебе на пути.

Пробудить во мне жалость попробуй,

Мне с укором в глаза погляди -

Может где-то живет моя робость,

Ты ее поскорее найди.

Ты прости меня, если можешь,

Ты прости без ненужных слов.

Я и сам-то в себе, похоже,

Заблудиться давно готов.

Проклиная мое упрямство,

Выбирая другие пути -

Без цинизма, жестокости, хамства -

Ну пожалуйста, ну прости!

Николай торопливо записал сочиненное, но что с ним делать — не знал. Послать его Валентине было глупо. Так еще можно было делать вид, что ничего не запомнил из событий той пьяной ночи, а послав стихотворение, сразу признаешься в содеянном. Слово «грех» жгло сердце Николая третьи сутки. Но теперь, когда покаяние сложилось в стих и легло на бумагу, душа грешника начала потихоньку успокаиваться.

Иисус был доволен. Хоть его посланник и преступил Божьи заповеди, возжелав жену ближнего своего, но чувство раскаяния его было искренне и плодотворно. Это внушало надежды.

Сатана понял, что пора действовать. В вопросах творчества он был докой. Следовало внушить творцу мысль о несовершенстве его произведения — и тот пропал. Он не будет ни есть, ни спать, пока не достигнет совершенства. А достигнуть его под силу только Богу. Тогда и начинают людишки, возомнившие себя творцами и не способные достичь идеала, призывать в помощники его, Сатану, или чертей.

Николай снова и снова доставал листок с непокорным стихотворением. Оно не желало быть причесанным, как он ни бился. Любое изменение, как казалось, к лучшему, ухудшало его. Пропадало то сильное чувство вины и раскаяния, из которого и вышло стихотворение. Пробившись над ним неделю, Николай, наконец, отступился. Состояние творческого горения всколыхнуло в нем неведомые ранее струны. Ему хотелось писать, сочинять, издаваться, стать знаменитым. Но неудача выбивала его из колеи, давала ощущение бессилия. Как-то вскользь мелькнула мысль продать душу дьяволу, чтобы получить вдохновение. Мысль была пустая, из разряда приколов, на которые Николай был мастером, но за ней вдруг стали складываться строки, и родилось четверостишие:

Готов я черту душу заложить,

Чтоб написать великое творенье,

Чтобы в стихах и после смерти жить

С нечистого его соизволенья.

Иисус сгоряча плюнул и пообещал припомнить Николаю эти строки на Божьем суде.

Шел уже 1988 год. Год всесоюзного политического возбуждения, год пустых обещаний и обманутых иллюзий. Да и какой год из тех последних лет существования СССР был не таким? На всю страну шла прямая трансляция заседаний съезда народных депутатов. В кои-то веки в стране открыто появилась оппозиция в лице межрегиональной депутатской группы. Правда, возглавлял ее некогда зарвавшийся бывший член Политбюро и первый в Москве человек Ельцин. Вся его оппозиционность опиралась на личную обиду на зажимавшего его Горбачева. Но все же это было что-то. Второй по значимости политической новостью было заявление Горбачева о решении партии предоставить к 2000 году каждой советской семье отдельную благоустроенную квартиру. Поражала в этом заявлении легкость, с которой вожди собирались решить проблему, мучившую население страны советов уже 70 лет. Но квартиры были нужны такому огромному количеству жителей, что верить в решение проблемы очень хотелось. И с телеэкранов полился дождь обещаний, раздаваемых различными более мелкими руководителями. Все обещали построить, снабдить, обеспечить. Но первое место по популярности среди телезрителей, несомненно, занимал профессор Кашпировский. Его психо-музыкальные шоу завораживали страну, желавшую от ежедневных проблем уйти в гипнотический транс. Вдруг оказалось, что чуть ли не каждый житель страны страдает неведомым ранее энурезом, от которого, правда, спасет мужественный профессор. На золотую жилу тут же набросились конкуренты, один из которых — Алан Чумак, — видимо, за неимением нужного мужественного баритона, принялся перед телекамерами молча водить руками и причмокивать губами. Все это напоминало выброшенную на берег рыбу, пытающуюся перед смертью надышаться. Эффект от их выступлений был огромным: личные счета шарлатанов в иностранных банках обрастали нулями со скоростью схода снежной лавины. Эмигранты, уехавшие в поисках сытой жизни ранее на Запад, кусали локти и начинали поиски путей возврата на историческую родину.

Продолжалась борьба с пьянством. Она обрастала все новыми видами борьбы. Теперь приходилось бороться не только с самим пьянством, но и с самогоноварением, спекуляцией водкой, с продажей спиртных напитков лицам моложе 21 года. Боролись и с виноградниками, вырубая их в огромных количествах, и с недостатком сахара, раскупаемого на изготовление самогона, и с бесконечными очередями к редким теперь винным магазинам. Самое простое решение — ограничить потребление путем выдачи талонов — не снимало проблем. Появлялись в огромном количестве поддельные талоны, и приходилось бороться еще и с их производителями. Да и очереди за водкой по талонам были такими же огромными, как и без талонов. Появились талоны и на сахар, и на чай, и на масло, колбасу, мясо, и прочее. Но уже не могли отоварить и эти талоны, и расцветала спекуляция. С ней тоже боролись, но как-то незаметно. Острейшим дефицитом стали и промышленные товары. На мебель приходилось записываться за год, за ширпотребом занимать живую очередь, в которой потом в течение недели или двух утром и вечером отмечаться. Бытовые приборы и машины распределялись в основном через предприятия. Профкомы вмиг стали суперпопулярны. На окраинах страны загрохотали взрывы первых межнациональных конфликтов, а в самом конце года разразилось страшное Спитакское землетрясение. Вот таким был третий год перестройки.

Николай понимал, что надеяться на квартиру к 2000 году от правительства не приходится. Можно было попытаться пролезть в жилищный кооператив, но для этого нужны были деньги на первый взнос. Он составлял 5000 рублей, которых у молодой семьи не могло быть. Но это был единственный шанс, и Николай решил попробовать. Возможностей разбогатеть было не много. Одна из них заключалась в том, что к ним в порт постоянно заходили суда из заграницы. Оголодавшие в рейсе моряки требовали водки, а взамен предлагали различные импортные вещи, бывшие в период всеобщего дефицита в большом ходу. Этим и начал пользоваться Николай.

Суета со шмотками не оставляла времени на пустопорожние размышления. Кроме всего прочего был большой шанс попасться или на спекуляции заграничными вещами, или на воровстве водки. И то, и другое было незаконно, но тысячи человек занимались этим. Николай решил не оглядываться на последствия. Квартира, а с ней и благополучие семьи были дороже. Но страх попасться был все же неотступно с ним.

За два года требуемая сумма была накоплена. Но оказалось, что попасть в кооператив без трехтысячной взятки невозможно. Пришлось потратиться на взятку. Еще год ушел на то, чтобы отработать потерю. Дом достраивался медленно, но все же к середине 1991 года семья Сыромятовых справила новоселье. К концу года, когда резко усилившаяся инфляция заметно увеличила левые доходы, Николай сумел купить старенький ВАЗ 2106 — «шестерку». Так он и въехал в Новый 1992 год, год начала капиталистических преобразований страны, на своем «жигуленке».