Перстенёк с бирюзой

Глава 5

Вадим сидел за широким столом, глядел на гостий своих и жалел, что позвал вечерять вместе с ним. Разговоров долгих вести не умел, да и не любил. Боярыня Ульяна обсказывала по хозяйству, Норов кивал в ответ и молчал. Молчала и Настасья, склонив голову, глядя в мису с постными щами.

И не то, чтобы Вадим скучал, но досадовал, что боярышня молчит. Сам не знал, отчего хотел слушать кудрявую девчонку, но ждал от нее хоть слова, хоть полслова.

– Как мыслишь, Вадим Алексеевич, счесть кули с мукой? Иль ты уж знаешь сколь? – Ульяна вытерла губы платочком. – Вторым днем отправлю на местный торг работного. Дарья рушники заставляла вышивать, так девки целый сундук натворили. Пусть продаст хоть за малую деньгу, чего ж добру пропадать.

– Отправь, – кивнул Норов и глянул на Настю.

Та поднесла ложку ко рту и аккуратно прихватила снедь. Жевала тихонько, глаз не поднимала. Однова только и встрепенулась, когда вошел в двери рыжий кот и шмыгнул под лавку.

Вадим чуть повеселел, особо тогда, когда боярышня едва заметно повернулась и покосилась на животину. Видно, хотела разглядеть рыжего, а то и вовсе приголубить. Норов знал, что девицы к котам с лаской, вот с чего – не разумел. То ли потому, что пушистые, то ли теплые.

– А ну кыш! – Ульяна прикрикнула на рыжего. – Пошел отсюда, шерстнатый! – а потом девке за дверью: – Аня, чего встала? Гони его! Блох натрясёт!

Пока рыжая девчонка гоняла рыжего кота, Вадим глядел на боярышню. Та за животину тревожилась: глаза распахнула широко, в ложку вцепилась так, что пальцы побелели. Норов же разумел, что глаза у Настасьи ровно такие же, как и бирюза на худом ее перстеньке.

– Гони его, – наставляла боярыня Ульяна. – Да ставни прикрой, стемнело. Скоро ко сну.

Кот с громким мявом кинулся в сени, а проворная девчонка пошла выполнять наказ боярыни, затворять ставенки.

Вадим потянулся за пирогом, но себя не удержал и наново взглянул на Настасью. Снедь-то уронил и все потому, что увидал во взоре боярышни тоску и испуг. Одна только воинская выдержка и спасла Вадима от позорища, а так бы вскочил и ринулся оборонять кудрявую не пойми от чего.

Про пирог Норов забыл, все следил на Настасьей, а та неотрывно смотрела на девку, что закрывала ставни. Боярин и сам почуял, будто хоронит кто в большой домине…

– Не закрывай, – промолвил грозно. – Отвори оконце малое, дышать нечем. – Потом обернулся к Насте и едва приметно подмигнул.

Та уставилась на Вадима, брови высоко изогнула, а миг спустя улыбнулась, да отрадно так, тепло. Вадим приосанился, а потом и одернул себя, высмеял за то, что принялся с девкой играть, да глупость свою выпячивать. А следом опять дурость учинил:

– Что ж с подворья не выходишь? Городище не по сердцу? – спросил у боярыни Ульяны.

– Так дел много. Утресь в церковь собиралась с Настасьей, и все на том. Чего ж так-то бродить? – тётка вроде как удивилась речам Вадима.

Норов покосился на Настю: та тяжко вздохнула, выпустил из рук ложу и запечалилась.

– Ульяна Андревна, завтра после службы отправь боярышню на подворье Шалых. Там у большухи* лук с резьбой, надо разуметь чьи буквицы. Никифор не разобрал, так, может, Настасья Петровна справится? – врал и хитрил, зная, что Ульяна не отпустит девицу от себя запросто так без его наказа.

– Твоя воля, Вадим Алексеич, отпущу на малое время. Только негоже ей одной-то… – боярыня смотрела стыло, будто укоряла, еще и губы поджимала обиженно. – Я с ней не могу, дел невпроворот.

– Пусть девку возьмет, а опасаешься, так и ратного дам в провожатые. Эй, кто там есть?! – крикнул в открытые двери.

В гридню сей миг и вошел Алексей, пригожий востроглазый парень.

– Завтра сведи боярышню к Шалым. Гляди, чтоб не обидели, – Вадим махнул рукой, мол, иди, откуда пришел.

Молодой вой поклонился и шагнул за порог. А чего ждать, если все сказано? Норов давно уж приучил ратных не болтать лишнего и не ждать от него самого досужих разговоров.

– Настасья, буквицы разберешь и сразу домой, – тётка сердилась, но перечить боярину, видно, не осмеливалась. – В девичьей есть дела, да и урок свой должна исполнить. Помнишь ли?

– Все помню, тётенька, все сделаю, – Настя кивнула и потянулась к ложке, а вслед за тем еще и кус хлеба прихватила.

Вадим сам себя не разумея, радовался. И тому, что кудрявая есть принялась, и тому, что румянец появился на гладких ее щеках, и тому, что впервой за долгое время не чуял пустоты в дому. Какие ни есть, а живые души рядом, хоть и незнакомые совсем, пришлые.

С таких отрадных мыслей и сам есть захотел: и пирога взял, и горсть ягоды мочёной в рот кинул. И все бы ничего, но в дверях показался ближник Бориска Сумятин:

– Боярин, там Захарка притёк. Говорит, ты велел.

– Явился? – Норов встал из-за стола. – Вели огня подать, ратных зови, кто есть. – Кивнул гостьям и вышел безо всяких слов.

В сенях скинул кафтан на руки Бориса, и пошел на крыльцо, а там уж людно: вои собрались, работные огня принесли, девки жались за углом дома.

– Вот он я, – Захар стоял понурившись, головы не поднимал.

– А кто ты, Захар? – Норов злобу скрывал, себя удерживал.

– Кто? Так...эта...Андреев сын. По плотницкому делу мастер.

– Не завирайся, – Норов шагнул с приступок и протянул руку. – Вор ты подлый и никто другой.

Бориска без слов подал боярину крепкий кнут.

– Вадим Лексеич, пожалей, – Захар пал на колени, руками оперся о грязную твердь.

– Пожалеть? А ты людишек пожалел? Из схрона своровал, а чем скотину кормить, когда ворог придет? – Вадим развернул кнут со свистом, напугал Захара.

– Так сколь годков никто не напрыгивал на крепость, – заныл вороватый. – Чего ж сену гнить.

– Не разумел, значит? Слов не понимаешь, стало быть, кнута послушаешь, – Норов замахнулся и хлестнул по согнутой спине.

Вои смотрели с одобрением, а вот девки заохали, завыли. Сам Захар зашелся воплем, но Вадима тем не разжалобил. Еще пять крепких ударов и потертый зипун вора развалился надвое, сквозь него проглянула располосованная рубаха и кровавые рубцы.

– Будет с тебя, – Вадим кинул кнут на землю. – Деньгу отдашь Борису, то для воев на заставе. Они за тебя, гаденыш, живота не жалеют, а ты семьи их обносишь. Пшёл вон, и помни, еще хоть раз уворуешь, живым не уйдешь. Разумел?

– Разумел, разумел! – Захар размазал по лицу слезы. – Благодарствуй за науку!

Норов уж и не слушал подлого, повернулся и пошел в дом. Там в дверях наткнулся на Настасью и сжал кулаки. Боярышня стояла столбиком малым, смотрела испуганно и пятилась в сени пока не ткнулась спиной в бревенчатую стену.

Вадим чуял за собой правду, но от взгляда кудрявой заледенел, поникла в душе радость, что явилась за столом в гридне. Будто лишился чего-то боярин, с того и тоской окатило, и злобой:

– Ты чего здесь забыла? – рыкнул. – К себе ступай, не путайся под ногами.

Боярышню как ветром сдуло, а Норову только и осталось, что смотреть на кончик девичьей косы, что кудрявился так потешно.

Вадим пошел в ложницу, скинул рубаху и крикнул воды нести. Умылся наскоро и упал на лавку, хотел взвыть, да по давешней привычке сам себя и унял. Взвалил на себя ношу, стало быть, надобно нести: и руки в крови пачкать, и людей оборонять, и суд вершить.

Вспомнил, как лютым псом бился за то, чтоб получить от князя боярскую грамоту, ухватить землицы, взять под свою руку Порубежное. Как радовался дому новому и ратной сотне, и как тошно стало потом, когда понял – боярская ноша тяжкая, радости от нее с гулькин нос, а бед – воз и телега впридачу.

Через малое время Норов заснул, да сны видел вязкие, муторные, все об тех, кто лёг в сырую землю по его указу, да о других, которые по его воле приняли на себя тяжкую холопью участь.

Поутру вскочил, кликнул Бориску и велел седлать. Утричать не стал, торопился уехать из дома, что виделся клеткой похуже земляной ямы.

На крыльцо вышла провожать боярыня Ульяна, за ее плечом стояла и Настасья: голова опущена, коса гладко смётана. В глаза не глядела, руки в рукавах прятала. Вадим и вовсе озлобился, безо всяких слов взлетел в седло и увел за собой десяток воев на заставу.

От автора:

Большуха - Большак и большуха - главные в семье, обычно муж и жена, но не всегда. Большину (старшинство) могла передать свекровь одной из своих невесток при своей немощи, при этом большаком продолжал оставаться её муж