Первая леди

Глава 1

У Корнилии Личфилд Кейс ужасно чесался нос. Вообще-то, если не считать сей досадной детали, носик был очень изящным. Прекрасной формы, небольшой, можно сказать — изысканный. Ему отлично соответствовали высокий патрицианский лоб и плавный изгиб скул — высоких, но не настолько, чтобы казаться вульгарными. Ее предками были первые поселенцы, прибывшие когда-то в Америку на корабле «Мэйфлауэр»[1], а значит, она могла гордиться своей родословной больше, чем Жаклин Кеннеди, одна из самых знаменитых ее предшественниц.

Парикмахер уложил во французский пучок длинные светлые волосы, которые Корнилия остригла бы давным-давно, если бы не строгий запрет отца. Ее муж тоже придерживался консервативных взглядов и предложил — о, крайне мягко, поскольку никогда не повышал на нее голоса, — чтобы она оставила все как есть. И что в результате? Она — типичная американская аристократка с ненавистной традиционной прической и зудящим носом, который даже почесать нельзя, потому что миллионы людей всего мира видят ее на экранах своих телевизоров.

Да и в похоронах мужа, что ни говори, ничего веселого нет.

Корнилия вздрогнула и попыталась взять себя в руки, чтобы не впасть в истерику. Немного собравшись, она сосредоточилась на мыслях о красоте октябрьского дня и стала следить за солнечными бликами на мемориальных досках Арлингтонского национального кладбища. Но небо нависало все ниже, солнце, казалось, хищно тянулось к ней лучами-щупальцами, а земля словно вздымалась, чтобы раздавить ее.

Мужчины, окружившие Корнилию, придвинулись ближе. Новый президент Соединенных Штатов сжал ее руку. Отец стиснул локоть. Скорбь стоявшего за спиной Терри Эккермена, лучшего друга и советника покойного мужа, захлестывала Корнилию темным бушующим валом. Все эти люди душили ее своим состраданием, словно отнимали жизненно необходимый воздух.

Она едва успела подавить рвущийся из горла вопль, поджав пальцы в черных кожаных лодочках, до крови прикусив нижнюю губу и мысленно запев песенку из фильма «Волшебник из страны Оз». И тут же вспомнила, что Элтон Джон написал еще одну, в память о погибшей принцессе. Неужели вскоре появится очередной опус? О предательски убитом президенте?

Нет! Не размышляй об этом!

Лучше уж думать о своей прическе и назойливо свербящем носе. Нужно отвлечься! Почему у нее свело горло мучительной судорогой и она не смогла проглотить ни крошки с той минуты, как ее секретарь ворвалась в кабинет с сообщением, что Денниса застрелили в трех кварталах от Белого дома? Эго сделал какой-то фанатик, уверенный в том, что право на ношение оружия предусматривает также и возможность использовать президента Соединенных Штатов в качестве мишени. И хотя бдительный вашингтонский полицейский уложил убийцу па месте, непоправимое свершилось. Муж, с которым она прожила всего три года, человек, которого она когда-то отчаянно любила, лежал теперь в блестящем черном гробу.

Корнилия вырвала руку из цепких пальцев отца и осторожно коснулась маленького эмалевого американского флажка, прикрепленного ею к лацкану черного костюма покойного. Этот значок Деннис носил чаше всего. Она отдаст его Терри. Жаль, что нельзя сделать это прямо сейчас, чтобы хоть как-то облегчить его страдания.

Господи, как она нуждалась сейчас в надежде… в соломинке, за которую можно схватиться… Но это так трудно, почти невозможно, даже для завзятого оптимиста. И тут ее словно ударило током…

Она больше не первая леди Соединенных Штатов Америки.

Однако через несколько часов во время разговора с Лестером Вандервортом, новым президентом Соединенных Штатов, выяснилось, что ее планам уйти в тень не суждено сбыться. Вандерворт сидел за старым письменным столом Денниса Кейса в Овальном кабинете. Коробка маленьких шоколадок «Милки уэй», которую ее муж держал в шкатулке для сигар Тедди Рузвельта, исчезла вместе с коллекцией фотографий. Сам Вандерворт не привнес в обстановку кабинета ничего нового, принадлежащего лично ему, даже снимка усопшей жены. Ошибка, которую его команда скоро исправит.

Вандерворт, худой, аскетического вида человек, славился острым умом и полнейшим отсутствием чувства юмора. Окружающие считали его законченным трудоголиком. Шестидесятичетырехлетний вдовец едва ли не за одну ночь превратился в самого завидного жениха в мире. Впервые со дня смерти Эдит Вильсон, через полтора года после инаугурации Вудро Вильсона, Соединенные Штаты остались без первой леди.

Пуленепробиваемые окна Овального кабинета были наглухо задраены, в комнате работал кондиционер, и все же Корнилии казалось, что она задыхается. Она стояла у камина, глядя невидящими глазами на портрет Вашингтона работы Пиля, а голос нового президента становился все глуше…

— …не хочу показаться человеком бездушным, глухим к вашей скорби, но выбора у меня нет, приходится говорить об этом именно сейчас. Я не собираюсь жениться вторично, и ни одна из моих родственниц ни в малейшей степени не способна выполнять обязанности первой леди. Я хочу, чтобы эту роль взяли на себя вы.

Корнилия резко повернулась. Ногти впились в ладони.

— Это невозможно. Я отказываюсь.

Ей хотелось дать себе волю, взорваться, завопить ему в лицо, что она еще не переоделась после похорон мужа, но способность выплескивать эмоции вытравили у нее начисто — еще до того, как она переехала в Белый дом. Ее красивый, представительный отец медленно поднялся с дивана, обитого кремовым дамастом, и принял любимую позу, а-ля принц Филипп[2]: руки за спиной, голова чуть откинута.

— У тебя был тяжелый день, Корнилия. Завтра ты увидишь многое совсем в другом свете.

Корнилия. Те, кто сколько-нибудь был ей дорог, звали ее Нили. Все, кроме отца.

— Я своего мнения не изменю.

— Рано или поздно ты образумишься, — возразил отец. — Администрации президента необходима компетентная первая леди. Мы с президентом рассмотрели эту проблему во всех аспектах и пришли к решению, на мой взгляд, просто идеальному.

Нили считала себя женщиной достаточно сильной, чтобы противостоять любому натиску — за исключением тех случаев, когда дело касалось отца. Ей и сейчас потребовалось немалое усилие воли, чтобы возразить ему:

— Идеальное? Для кого? Только не для меня.

Джеймс Личфилд окинул дочь покровительственным взглядом. Как ни странно, казалось, что сейчас, будучи председателем правящей партии, он обладал большей властью, чем в те времена, когда был вице-президентом Соединенных Штатов. Именно отец Корнилии одним из первых разглядел будущего президента в Деннисе Кейсе, красивом холостяке, губернаторе штата Виргиния. Четыре года спустя Джеймс Личфилд утвердил свою репутацию создателя королей, проводив свою дочь к алтарю, где ее ждал все тот же Деннис Кейс.

— Мне лучше, чем кому-либо, известно, как тяжело тебе пришлось, — продолжал он, — но ты — наиболее заметное звено между Кейсом и администрацией Вандерворта. Ты нужна стране.

— Под страной ты подразумеваешь партию?

Все понимали, что Лестер, не обладавший тем, что называется харизмой, вряд ли был бы избран президентом без поддержки партии. И хотя политиком он считался способным, природа не наделила его и крупицей той поистине звездной мощи, которой обладал президент Деннис Кейс.

— Нам важны не только перевыборы, — как обычно легко, солгал отец. Лгать ему было так же легко, как выдавливать крем из тюбика, но к этому она давно привыкла. — Мы радеем за американский народ. Ты — истинный символ стабильности и преемственности.

— Как первая леди, вы сохраните свои кабинет и команду, — деловито пояснил Вандерворт. — Я позабочусь о том, чтобы у вас было все необходимое. Даю вам месяц, чтобы восстановить силы и оправиться от горя у вашего отца в Нантакете, а потом мы постепенно введем вас в курс дела. Начнем с официального приема для дипломатического корпуса. В середине января ожидается встреча Большой Восьмерки, готовьтесь к обязательной поездке в Южную Америку.

Все эти мероприятия были запланированы заранее, только она намеревалась посетить их вместе со своим обаятельным золотоволосым мужем.

Понизив голос, Лестер соизволил добавить:

— Знаю, Корнилия, вам сейчас нелегко, но президент не хотел бы, чтобы вы сложили руки. И потом, за делами забываешь о невзгодах.

Ублюдок.

Она едва не выпалила это слово прямо ему в лицо, но, как истинная дочь своего отца, с колыбели приученная скрывать чувства, лишь плотнее сжала губы.

— Не выйдет, — процедила она, спокойно посмотрев на мужчин. — Я хочу жить своей жизнью. Я это заслужила.

Отец подступил ближе, пересек овальный ковер с вытканной президентской печатью, отсекая остатки воздуха. Она ощутила себя пленницей, скованной по рукам и ногам, и вспомнила, что Билл Клинтон как-то назвал Белый дом жемчужиной в короне федеральной исправительной системы.

— У тебя нет ни детей, ни профессии, — напомнил отец. — Ты от природы не эгоистична, Корнилия. С самого детства тебе твердили о необходимости выполнять свой долг. Поверь, отдых на острове пойдет тебе на пользу. И американский народ надеется на тебя.

Как же это произошло? Почему она стала популярной? По мнению отца, дело в том, вся страна видела, как она растет и взрослеет. Сама же Корнилия была убеждена, что секрет так называемой народной любви кроется совсем в ином: просто она едва ли не с пеленок усвоила искусство не делать серьезных ошибок на людях.

— Я не слишком популярен и общителен, — признался Вандерворт с чистосердечием, которым всегда восхищалась Корнилия. Он никогда не изворачивался, не лебезил, даже если это стоило ему голосов избирателей. — Вы можете мне помочь.

Интересно, что бы сделала Жаклин Кеннеди, предложи ей Линдон Бейнс Джонсон[3] нечто подобное? Но Эл-Би-Джей не нуждался в суррогатной первой леди. Он был женат, и притом удачно. Нили сначала тоже считала, что ее брак совершен на небесах, но все оказалось иначе.

— Я уже сказала, что не желаю с этим связываться. Неужели я не заслужила права на личную жизнь?

— Ты отказалась от всякой личной жизни, когда вышла за Денниса.

Отец ошибался. Она отказалась от личной жизни в день своего появления на свет в качестве дочери Джеймса Личфилда.

Когда ей было семь и ее отец еще не стал вице-президентом, газеты напечатали трогательную историю о том, как она подарила пасхальные яйца, найденные на газоне Белого дома, ребенку-инвалиду. Репортеры забыли упомянуть, что ее отец, в то время сенатор, шепотом приказал проявить великодушие, и Нили потом долго плакала, потому что вовсе не хотела расставаться с находкой.

В двенадцать, блестя скобками на зубах, она под треск камер раздавала протертую кукурузу в бесплатной вашингтонской столовой. В тринадцать, перемазанная зеленой краской, помогала ремонтировать дом престарелых. Но настоящая популярность и всеобщее обожание настигли Корнилию, когда аккредитованному при Белом доме фотографу удалось заснять ее с залитым слезами лицом — она держала на руках истощенного, похожего на скелетик младенца. Фото появилось на обложке «Таймс», а оригинал с тех пор считался национальным символом сострадания.

Светло-голубые стены продолжали смыкаться, угрожая расплющить Корнилию.

— Не прошло и восьми часов, как я похоронила мужа. И не желаю сейчас это обсуждать.

— Разумеется, дорогая. Позже мы все подробно обговорим.

Ей все-таки удалось выторговать себе шесть недель одиночества, но потом… потом придется снова браться за работу и делать то, для чего ее предназначали с колыбели. То, чего ждала от нее Америка. Быть первой леди.